вообще шайбу гоняем? (Смеется.) А если шайба тебя пе рестает слушаться, новая беда: почему это меня болель щики разлюбили? (Смеется.) А иногда бывает наобо рот — на все плевать. Вечно мы друг другу что-то дока зываем. Наверное, это необходимо. Во всяком случае, ино гда помогает, когда совсем запутываешься. Игроков со бранных, настоящих мастеров сомнения не тревожат, обы чно они и бывают хозяевами положения. Когда товарищи о тебе хорошего мнения — все в порядке. Мне по-прежне му нравится физическая сторона жизни. Мне по-прежнему нравится чувствовать себя крепким и ловким. Но сам я стал гораздо мягче. Не хочу любой ценой побеждать. Ни чего не хочу доказывать. Есть у меня приятель, в прош лом он профессиональный футболист, но он разделяет мои взгляды. Нам с ним кажется, что мы словно живем на голой, холодной, суровой земле. Но в этом-то вся пре лесть. Мы вторгаемся в нее на огромных скоростях, здо ровые, крепкие парни. И нам от того приятно, покойно и хорошо. Мы часто отправляемся в город, два взрослых ду рака, немножко выпиваем и много смеемся.
Физический, так сказать, человек все больше и больше отходит в прошлое. На смену ему пришли машины. Мы служим в разных конторах, боремся за свои права, борем ся с корпорациями, но кулаки в ход не пускаем. Согласен, дракой ничего не докажешь. Но в старое время человеку, чтобы уцелеть, приходилось быть начеку и драться — дра ться со стихией, с землей, со скалами. По-моему, в людях заложено такое желание — драться. Только мы стали бо лее вялыми, пассивными. Может быть, именно поэтому профессиональный хоккей с его культом силы, где мужчи ны сплачиваются для единой цели, так близок сердцам тех, кого у нас относят к среднему классу. Это главная опора профессионального спорта.
Может быть, профессиональный спорт — это отраже ние американского образа жизни. Хочешь утвердить себя — победи. (Смеется.) Ты лучше остальных. Кто-то непременно должен тебе уступить, чтоб о тебе заговори ли. Не знаю, может, теперь все уже изменилось. Сам я, например, в этом смысле сильно остыл. Если я действую жестко, так только против жестких игроков. Мчится иной раз на меня этакий жеребец, и ему позарез нужна шайба, вот и подумаешь — да бери ты ее ради бога. Но стоит на чать так рассуждать, и ты погиб как профессионал. Все
130
Рекомендовано к покупке и изучению сайтом МедУнивер - https://meduniver.com/
же я кое-что заработал, я узнал, что такое успех, я был да этой сцене.
Неплохая была жизнь. Наверное, я мог бы больше ус петь, улучшить, что называется, показатели. Но за эти двадцать лет у меня и правда было мало поводов для со жалений. Теперь я вот получаю удовольствие от искус ства, которого в детстве чурался. Если о чем и сожалею, так как раз об этом. Неуемная страсть к хоккею закрыла для меня, мальчишки, например, музыку. Вообще я страш но сузил свой кругозор. Но наверное, это необходимо, если хочешь по-настоящему овладеть своим ремеслом.
Язнаю немало профессионалов, которые могли бы больше получать от жизни. Но они захотели стать чемпи онами. Им пришлось полностью сосредоточиться на од ном. А у чемпиона главное — большое самолюбие, стрем ление быть лучше всех. В нем должно умереть что-то чело веческое. Мне хочется более спокойной жизни. Но так или иначе, в ней должно присутствовать это самое физическое начало. Иначе я погибну, сопьюсь например.
Япо-прежнему люблю просто кататься на коньках. Как-то в прошлом году морозным и ясным утром я ехал и
вдруг увидел возле дороги огромную замерзшую лужу. И я, черт побери, подрулил к ней и надел коньки. Сбро сил пальто. Остался в пиджаке и на коньках. И полетел. Вокруг — пи души. Я был свободен как птица. Я был понастоящему счастлив. Прямо как в детстве. Так я и хочу жить, до конца. До чего свободным я себя чувствовал! Л когда ветер дует в спину, можно катиться и катиться, делать немыслимые повороты и виражи под самыми не вероятными углами; когда идешь или бежишь, такое не возможно. И поворачивать под углом в сорок пять граду сов, чуть ли не касаясь рукой льда. Фантастика! Красота! Ты преодолеваешь законы земного притяжения. А это, помоему, тайная мечта каждого из нас. (С блеском в глазах.) Я не храню своих фотографий, но есть у меня одна, где я снят на полном ходу. Я вхожу в вираж. Ловишь центро бежную силу, и она несет тебя. Всего несколько мгновений поддерживает, на манер волчка. Я на полном ходу, слегка повернул голову, куда-то сосредоточенно смотрю и улы баюсь. Именно таким я и хотел бы видеть себя. На этой фотографии я совсем другой человек. Словно существую в ином мире, в чистом движении. Несусь, куда хочу, как хочу. А это приятно. (Тихо смеется.)
ЭРНЕСТ БРЭДШОУ
заведующий ревизионным отделом в банке
«СГ Работаю в банке в ревизионном отделе.
JX В моем подчинении около двадцати чело век. Мы и присматриваем за работниками других отделов, и ведем постоянную проверку i документации — никаких краж и растрат у нас не должно быть. Это своего рода служба внутренней безопасности». Банк большой — около пяти тысяч служащих.
Он занимает эту должность уже год. Поступил сюда два с половиной года назад счетоводом. «Всегда радуешь ся повышению. Ведь это значит больше денег и меньше работы». (Смеется.) Ему двадцать пять лет. Он женат. Его жена — учительница. Кроме него, в отделе работают еще двое черных.
От тебя зависит, как люди живут, сколько зарабаты вают. Отличная должность для тех, кому нравится рабо та такого рода, кому приятно властвовать над чужой жизнью. А мне вот не доставляет особого удовольствия ви деть, как пятидееятилетнюю женщину выгоняют вон, по тому что молодые работают лучше. Ведь у нас ей было так хорошо.
Одни люди способны руководить, другие — нет. По-мо ему, я способен, но тут возникают личные чувства — у меня просто духу не хватает заявить этой женщине: «По слушайте, ставлю вам минимальное соответствие». Рас считывать ей не на кого. Выгнать ее — так где она найдет работу, ведь ей пятьдесят лет? Я инспектор и добросове стно выполняю свои обязанности. Я определяю соответст вие занимаемой должности так, как есть на самом деле.
182
Рекомендовано к покупке и изучению сайтом МедУнивер - https://meduniver.com/
Мои чувства здесь ни при чем. Я делаю то, что должен делать. Но это не значит, что я не способен переживать и даже поседеть.
Сначала они мне не поверили потому, что я черный, и потому, что я молод. Она-то белая. Мне предложили обос новать мое заключение. Не личная ли это неприязнь? И не враждебность ли черного к белым? Я обосновал. Указал на то и на это... Тогда они сказали: все правильно. Но они поняли, что никакой радости мне это не доставляет. Они поняли, как я к этому отношусь. Я сказал, что она пре красный человек. А они ответили: «Личные чувства тут неуместны. Мы дадим ей пять месяцев — если не справит ся, пусть ищет себе что-нибудь другое». Ей назначили ис пытательный срок.
Так всегда бывает на работе. О чувствах там не гово рят. Вам дается понять, что человек значения не имеет. Вы поступаете на место, вы обязуетесь работать с восьми тридцати до пяти, и никаких «если», «а» или «но». Чув ства не допускаются, они тут ни при чем. Наверно, среди других инспекторов есть мягкие люди вроде меня. Но они выбирают самый легкий путь: видят, что человек работа ет плохо, но ставят ему средний уровень. И через полгода он получает прибавку. А если докладываешь, что он не соответствует, то никаких прибавок и его вообще уволят. А потому все предпочитают наилегчайший выход и ста вят ему «средний уровень». Так спокойнее. Но я чувство вал, что выбора нет: надо писать о человеке правду, пото му что рано или поздно все так или иначе выяснится и ему же будет хуже. Для меня люди — это люди, и каждый человек — личность. Но при исполнении служебных обя занностей полагается выбрасывать это из головы.
Внебольших фирмах обходятся без этого. Никаких оценок там не требуется. Все и так всех знают. А в более крупных фирмах люди превращаются в пешек. Большие корпорации имеют тенденцию расти, так что люди будут значить все меньше и меньше. Человек уже ничто. Боль шие корпорации ценят только доллары.
Вэтом конкретном случае ее можно было бы переве сти в какой-нибудь филиал, где нет такой гонки. Куданибудь, где она могла бы не опасаться увольнения, не опасаться, что за ней следит кто-то вроде меня. Дайте ей работу по способностям, так, чтобы она могла работать в
183
полную силу, но не надрываясь. Зачем использовать ее там, где требуются молодость и быстрота?
Я своей работой не горжусь. Ну ладно, пусть мне под чиняются двадцать человек. Чем здесь гордиться? Гор диться нужно, когда ты на самом верху, а не еще одна пешка. Пусть ты при этом не на самой нижней ступень ке, а выше на одну. Ведь выше еще пятьдесят. Так что никакого престижа эта должность тебе не дает.
А что делает человек наверху? Он председатель прав ления. Уж не знаю, так ли это приятно — пять тысяч че ловек у тебя под началом, два миллиарда долларов обо ротного капитала и горстка людей, оберегающих эти день ги. Чем они занимаются, пока тебя нет? Я себе даже пред ставить не могу, каково это — быть наверху.
После двух лет армии он некоторое время работал в конторе по продаже недвижимости. «Был управляющим, выяснял, кто из покупателей платежеспособен, кто нет. Район стал заметно хуже, и я решил, что мне следует уйти.
Я не рассчитывал остаться здесь надолго. Думал: про работаю полгода и пойду учиться на дипломированного бухгалтера. Но тут я женился, и пришлось остаться. Сей час я на перепутье. Занимаюсь на вечерних курсах, но пока оставил бухгалтерское дело и прочее и взялся за гу манитарные предметы. Хочу проверить, может, какая-ни будь другая профессия мне больше понравится».
Обычно я в восемь часов уже на месте — за полчаса до начала рабочего дня. Готовлюсь, пишу программы, рас пределяю задания. Когда приходят сотрудники, мы смот рим, кого нет, кто опоздал. Проверяем, приступают ли они к работе точно в восемь тридцать или уходят в туалет и пятнадцать минут пудрят там нос. Проверяем, не растя гивают ли пятнадцатиминутный перерыв до двадцати ми нут. Проверяем, обедают ли действительно сорок пять ми нут, а не час. И не ведут ли личных разговоров по бан ковским телефонам — это запрещено. Только и делаешь, что следишь за людьми и проверяешь. И так весь день.
Работа очень скучная. По-настоящему монотонная. Я не замечаю, как идет время. Меня оно не интересует. Увижу, что кто-то прибирает свой стол, и только тогда соображу, что уже пять. В пять я ухожу на курсы. И так
184
Рекомендовано к покупке и изучению сайтом МедУнивер - https://meduniver.com/
пио дня в день. Ничего сколько-нибудь интересного не случается.
Только одно: следи и следи за людьми. Точно ты на фабрике, где работают роботы. Твоя обязанность — прове рять, чтобы машины работали непрерывно. Если они ло маются или что-то не ладится, твое дело снова наладить. Ты словно мастер на конвейере: сломаются — замени. Ты словно человек, который весь день напролет следит и сле дят за компьютером. Никакой разницы.
Настоящая система слежки. Все за кем-то следят. Ког да повернешься и начинаешь следить за ними, выходит очень смешно. Я это часто делаю. Они знают, что я за ними слежу. И им от этого не.по себе. (Смеется.)
Счеловеком надо обращаться по-человечески, а не как
смашиной ценой в миллион долларов. Только с людьми обходятся куда хуже, чем с компьютерами. От больших корпораций меня мутит. Это я понял, только когда меня назначили инспектором и мне стало ясно, в какие игры мы играем. Пока ты счетовод, тебе не из-за чего волно ваться. Делай свою работу, и все. Приходи вовремя и ухо ди вовремя. Занимайся своей работой, и дело с концом.
Ятут навсегда не останусь. Работать в банке неинте ресно. Я не мчусь домой поделиться радостью: «Мама, я работаю в банке! Чудесно, а?» И все еще ищу. Тут, прав да, я на одном месте не сижу. Вот уж что совсем не по мне, так это сидеть за письменным столом. И может, я найду себе такую работу, чтобы всегда быть в движении. Скажем, стану коммивояжером...
Довольно много людей задерживается после работы. Каждый день, когда я ухожу, я вижу таких. (Смеется.) Сам я устроен иначе. Эти все принадлежат к старшему поколению. И задерживаются, чтобы проверить, не оста лось ли что-нибудь недоделанным. Это мне непонятно. Люди постарше способны вкладывать себя в работу це ликом, а у молодежи этого нет. Я что-то не могу себе представить, чтобы вернулось время, когда человек, на чав где-нибудь работать, так и оставался бы там всю жизнь. Я просто не представляю, чтобы человек прослу жил в одной фирме сорок лет. Это все в прошлом.
Ведь можно поступить на трехгодичные курсы и пере менить профессию, когда тебе заблагорассудится. Скажем, он счетовод и весь день корпит над бумагами. Но по ве черам он ходит на курсы программистов. Ну, и перейдет в
185
другую фирму, где ему будут платить больше. А люди старшего поколения чуть ли не все удовлетворены своей работой и ничего другого искать не хотят.
Я поклялся, что до язвы желудка доводить себя не стану. Никакие деньги этого не стоят. Но из-за этой жен щины у меня на душе было по-настоящему неспокойно. Такая приятная, тихая. Но я же обязан был это сде лать — так я ей и сказал. Я объяснил, что ее все время тащили другие люди, дотягивали ее до средней оценки. Она сидела через два стола от меня, и я ей часто помо гал. На прибавку ей все равно рассчитывать было нечего. По-моему, она мне была благодарна за откровенность.
Рекомендовано к покупке и изучению сайтом МедУнивер - https://meduniver.com/
ЧАРЛИ БЛОССОМ курьер в газете
Ему двадцать четыре года. Его семья до вольно богата — отец и дед врачи. Роди
тели его развелись, и у них обоих новые семьи. Он год проучился в колледже на западном побереоюье, бросил учиться и с тех пор живет на собственный заработок. «Меня привлекала политическая деятельность. Меня тог да содержали родители. Для многих моих знакомых это был очень трудный вопрос: брать деньги у родителей или не брать?»
Длинные волосы на затылке стянуты лентой в «кон ский хвост». Очки в простой металлической оправе. Жид кие усы и клочковатая бородка. Он сидит на полу в позе «лотос». Рассказывает он о своей жизни, приключениях и размышлениях довольно-таки сбивчиво.
Работать я начал в собачьем питомнике, убирал дерь мо. Всего два дня. А по-настоящему работать я начал на заводе. Меня наняли мести пол. Потом увидели, что я хо роший работник, и поставили к машине оператором. Мне тогда было восемнадцать лет, и я был принципиальным противником военной службы. Я так на заводе и заявил — не хочу работать на войну, не хочу даже косвенно всту пать в контакт с военными учреждениями. Я пытался строго следовать своим политическим и нравственным убеждениям. С тех пор я много раз менял работу, так что волей-неволей приходилось идти на компромиссы, и они меня развратили.
Мне тогда сказали: «Ваша работа к войне никакого от ношения иметь не будет». Но не объяснили, что я, собст
.187.
венно, должен делать,— решали, что я не буду рыпаться. Ну, я допытываться не стал, потому что не хотел терять работу. Вот и избегал конфронтации. Я штамповал какойто пенопласт. Что-то такое для сигнализации против гра бителей — чушь собачья. Перекручиваешь и тянешь, пе рекручиваешь и тянешь. Я начинал по-настоящему злить ся. Такая работа недостойна человека, и все тут. Я с са мим собой прямо-таки битву выдержал. Не будь я слизнят ком, я бы сказал: «А ну их..!» — и ушел бы. И обрел бы свободу. Все эти эмоциональные стрессы связывали меня по рукам и ногам. Вот бросить бы все к чертям, заявить: «Все это вранье, дерьмо и ничего не стоит. Я же человек. И нельзя, чтобы люди тратили время на такую работу». Сказать так и уйти. Я бы стал свободным. Но я ничего та кого не сделал.
Как-то днем я рассортировывал штампы и вешал их на железный прут. Чтобы хватило места, я их сдвинул — ну, как сдвигаешь вешалки с одеждой в шкафу. А они так мерзко взвизгнули — металл о металл. И я подумал о некоторой мелодраматичностью: «Наверное, так кричат вьетнамцы, когда их жгут напалмом». Я подошел к мас теру и сказал: «Послушайте, просто не работать на войну теперь уже мало. Необходимо, чтобы весь завод не вы полнял никакой работы, хоть как-то связанной с убийст вом людей, неважно, где и как. А то я вообще работать не буду». Вроде бы маленькая забастовка. Я сказал: «Я ухо жу домой». А он говорит: «Угу... Через день-другой при ходи опять». Ну, я вернулся через день-другой, а кто-то из начальства говорит: «Не поискать ли вам другой рабо ты?» Я говорю: ладно. Это была моя первая настоящая работа.
Года два я работал в одной социальной организации. Мне поручили работу с молодежью без какого-нибудь кон троля или там обязанностей. Я брал свой чек, получал по нему деньги и жил. По-моему, с такой конструктивной ра ботой я справлялся не хуже всех прочих. Я освобождал себя от застарелых мыслительных привычек, от чувства вины, от подавленности. Глубже познавал свои чувства, свои ощущения, свое тело, свою жизнь. После того как меня уволили, я работал в партизанском театре. Я рабо тал у типографа с левыми убеждениями. Ничего не вы шло. У меня не было машины, не было денег. И мне не удавалось найти работу. Не то чтобы я так уж очень ста
188
Рекомендовано к покупке и изучению сайтом МедУнивер - https://meduniver.com/
рался. В конце концов меня рекомендовали курьером в одну чикагскую газету.
У меня тогда волосы были очень длинные. Чуть не до пояса. Чтобы меня взяли, я подвязал их и сунул за ру башку. Спереди можно было подумать, что я подстрижен на манер мексиканского горца. Ну, вроде Джонни Кэша. II я позаимствовал костюмчик прямо как из рекламного агентства.
Пришел я в редакцию и выложил этому типу, как я жажду стать журналистом. Прямо по хрестоматии шпа рил. А многие люди любят притворяться, будто мир и в самом деле такой. Я ему понравился. Он решил, что я очень даже неглуп, и взял меня. На мне был галстук.
Поработал я пару недель и вернулся к моей естествен ной одежде. Я приносил с собой натуральные орехи и на туральный изюм и раздавал pix. На работу я ходил, слов но это была моя миссия. Сначала я собирался подзарабо тать немножко и уйти, но зачем-то мне понадобилось ощу тить себя причастным. А потому я попробовал обрести внутренний контакт.
Через пару недель редактор вызвал меня к себе в ка бинет и сказал: «Прочтите речь, которую я набросал, и (•кажите ваше мнение». Это был набор избитых фраз. В частности, что-то там про объективность. Я начал изла гать ему, что и как: по-моему, газета должна быть вот та кой, такой и такой. Проговорили мы около часа. Мне пока залось, что у нас полное согласие, что он просто мурлы кает. Я излагал то же самое, что утверждал он, только другими словами. В деловом мире надо выть по-волчьи. Я подводил к тому, чтобы попросить стипендию.
Мы обменивались пустопорожними охами о том, как прекрасна печать, если она свободный институт, и прочи ми идиотизмами. И ни с того ни с сего он вдруг заявляет: «На прошлой неделе я вошел в редакцию и спросил: «Что это за омерзительное пугало вон там?» — а мне ответили, что это наш новый курьер. Мне сказали, что он умен и энергичен».
Это он про меня говорил! Тут мне показалось, что внут ренний контакт получается какой-то странный. Он начал с того, что одежде не следует придавать никакой важно сти, «вот почему я прошу вас одеваться с этих пор по-дру гому». Это надо же! Ну, я ответил: «Послушайте, теперь, когда у меня есть работа, я куплю себе наиприличнейший
180