из электронной библиотеки / 604214345104993.pdf

для остальных. Соответственно понятие насилия устанавливается также. Опыт позволяет вынести суждение о действии чего-либо на человека, который определяет статус, или же государство делает это за своих граждан.

Таким образом, все есть движение, вызванное действием внешних объектов, и именно оно вызывает желание обладания объектом, что есть любовь, или желание отсутствия объекта – отвращение. Насилие можно связать с последним и если оценка его в качестве зла или отвращения является субъективной, то объективным будет вред, возможный или реальный. Далее Гоббс выражается еще более ясно, говоря о «органическом движении»: «Движение, которое называется желанием и представление которого называется наслаждением (delight) и удовольствием (pleasure), повидимому, укрепляет органическое движение и содействует последнему. Вот почему вещи, которые вызвали чувство удовольствия, не без основания названы jucunda и a juvando, что означает «помощь» и «укрепление»; противоположное же движение названо molesta, вредным (offensive), поскольку оно препятствует и мешает органическому движению»48. Насилие очевидным образом препятствует органическому, естественному движению,

всвоем максимуме стремясь к его прекращению (смерти/небытию), что в ряду понятий Т. Гоббса обозначается как вредное движение, выражающееся

внеудовольствии, представлении или ощущении зла.

Итак, далее нас интересуют только вредные движения, вызывающие отвращение. Отталкиваясь от рассмотрения приятного, Гоббс говорит об ощущениях, вызванных наличным объектом (удовольствия ощущения) и ощущениях, связанных с ожиданием, обусловленных «… предвидением конца или последствий вещей, независимо от того, восприняты или нет эти вещи в данный момент в ощущении»49. Соответственно неудовольствие или зло первого рода названы страданием. Оно связано с движением, вызванным наличным объектом, который нежелателен для субъекта. Ожидание последствий такого движения Гоббс именует горем.

Более того, различные комбинации таких представлений могут называться по-разному, в зависимости от мнения людей о достижимости объекта, отношения к объекту, который может быть любимым или ненавидимым, от рассмотрения различных объектов и их последовательности50. Так страх есть не что иное как: «Отвращение, соединенное с мнением, что объект нанесет вред, называется страхом»51.

Даже то, что Гоббс называет обдумыванием, связано с желаниями отвращения и страха: «Когда в душе человека попеременно возникают желания, отвращения, надежды и страхи в отношении одного и того же и одна за другой чередуются в нашем уме мысли о хороших и дурных последствиях его осуществления или неосуществления, так что иногда нас влечет к нему, а

48Там же, с. 40.

49Там же, с. 41.

50Там же.

51Там же.

61

иногда мы испытываем отвращение, иногда мы питаем надежду быть способными осуществить его, иногда отчаиваемся или боимся сделать попытку к этому, тогда вся сумма желаний, отвращений, надежд и боязни, чередующихся в нашей душе вплоть до того момента, когда оно будет или осуществлено, или сочтено невозможным, называется обдумыванием»52.

Обдумывание ведет к выбору действия или бездействия человека, как выражается Гоббс, «кладет конец свободе» делать или не делать нечто в соответствии с нашим желанием. Этот процесс присущ не только человеку, но также животным. Соответственно здесь речь не идет о насилии как таковом, а только о его предпосылках, как желании объекта в его отвращении, стремлении избежать его по причине его реального или ожидаемого вреда. Живое существо, будь то человек или животное способное к обдумыванию естественным образом стремится избежать угрозы, вреда, что осуществляется в процессе обдумывания. Элементарность самосохранения носит эмпирический характер и завершается волей, которая определяется Гоббсом как «последнее желание в процессе обдумывания»53. И здесь человек волен, повинуясь своему последнему, преобладающему желанию, может, как совершать действие, так и не совершать его. Может желать устранения угрожающего объекта и совершать действие в этом направлении, а может быть пассивным, не совершать никаких действий. В любом случае мы сталкиваемся здесь с человеком, который претерпевает насилие, который имеет его в опыте потенциально или актуально.

Вместе с тем, само выражение желания может обманывать, за речью может стоять любое желание. Гоббс указывает, что «формы речи» не являются знаками желания, они произвольны. Более верными способами определения желания (признаками «страстей») являются цели, действия, выражения лица и движения тела54. Преимуществом в деле предвидения результата действий тел является опыт, который позволяет предположить «перспективы последствий».

Как указывает Гоббс, даже различия ума обусловлены страстями (желаниями), главной из которых является желание власти: «страстями, более всего обусловливающими различия ума, являются главным образом желания власти, богатства, знания или почестей. Все эти страсти могут быть сведены к первой, т. е. к желанию власти, ибо богатство, знание и почести суть различные виды власти»55. При этом желание власти включает в себя желание богатства, славы и знания. Желания суть жизнь человека, поскольку они движут им, заставляют мыслить, наполняют существование содержанием. Отсутствие желания есть смерть, а его избыток сумасшествие56. Избыток страсти ведет к ярости, одержимости и истолковывается как страсть, «направленная к злу», то есть вреду для самого

52Там же, с. 45.

53Там же, с. 46.

54Там же, с. 47.

55Там же, с. 55.

56Там же, с. 56.

62

человека. Этот вред раскрывается на примере, который мы позволим себе привести с целью показать связь между избытком желания, страстью к злу и насилием. Гоббсом описывается ситуация, когда люди, страдающие избытком желания, то есть сумасшедшие, объединились: «… в чем может больше сказаться сумасшествие, как не в том, чтобы кричать на наших друзей, бить их и бросать в них камнями? Однако это самое меньшее из того, что такая толпа будет делать. Ибо она будет кричать, драться и убивать тех, кто всю предыдущую жизнь оказывал ей покровительство и охранял ее от зла. А если это - сумасшествие толпы, то это точно так же и сумасшествие каждого ее участника»57.

Отвлекаясь от этих крайностей, Гоббс говорит о том, что жизнь связана с удовлетворением желаний, жизнь и есть желание. Содержанием желания является власть. Человек естественным образом стремится к власти и ее постоянному увеличению. Это движение прекращается только со смертью58. Именно желание ведет к насилию, тем более, что естественным состоянием людей является равенство, поскольку от природы люди равны в силе и умственных способностях: «люди равны от природы. Природа создала людей равными в отношении физических и умственных способностей, ибо хотя мы наблюдаем иногда, что один человек физически сильнее или умнее другого, однако если рассмотреть все вместе, то окажется, что разница между ними не настолько велика, чтобы один человек, основываясь на ней, мог претендовать на какое-нибудь благо для себя, а другой не мог бы претендовать на него с таким же правом»59. Своеобразный естественный паритет сил в изначальном состоянии людей Гоббс обосновывает, обращаясь к понятию насилия. Именно насилие, как возможность применения силы, устанавливает равенство не гипотетическое, а реальное. Поскольку пока человек не будет уверен в своей возможности противостоять другому, а другой в своем превосходстве, равенства не возникнет.

Но также это установившееся равенство вызывает «недоверие», которое есть не что иное как предвидение, возможность противоборства или соперничества с другими людьми за объект желания60. Именно равенство порождает соперничество, поскольку естественное неравенство делало бы его абсурдным. Соперничество само по себе неустранимо также по причине того, что все люди желают одного и того же. Преимущественно власти. Естественный паритет сил нарушается объединением людей, которые коллективно представляют большую силу и могут претендовать на чужое имущество, жизнь или свободу. Здесь Гоббс говорит о насилии, которое в своем основании имеет желание власти или желание обладания чем-либо.

Собственно равенство и обуславливает насилие сущностно, а недоверие вторично, поскольку проистекает из равенства (здесь полезно было бы сравнить с пониманием равенства у Платона и вообще у древних).

57Там же, с. 57.

58Там же, с. 74 75.

59Там же, с. 93 94.

60Там же, с. 94.

63

Насилие здесь трактуется Гоббсом как война61. Столь же естественным для человека является стремление обеспечить свою безопасность, что также ведет к насилию. Но поскольку человек не может быть уверен в том, что встретит когда-либо большую силу, это толкает его на непрерывное завоевание и умножение силы. Более того, само созерцание силы доставляет наслаждение, то есть сила может становиться объектом желания, тогда война становится самоцелью. В любом случае выстраивается круг насилия, которое стремится к своей противоположности, безопасности, как недостижимому пределу.

Следовательно, насилие как инструмент или возможность власти также естественно, как и желания человека. Там, где есть более одного человека, насилие неизбежно возникает и даже необходимо, поскольку без власти совместная жизнь людей невозможна62. Далее Гоббс конкретизирует причины войны, под которое мы можем понимать насилие: «… мы находим в природе человека три основные причины войны: во-первых, соперничество; во-вторых, недоверие; в-третьих, жажду славы. Первая причина заставляет людей нападать друг на друга в целях наживы, вторая в целях собственной безопасности, а третья из соображений чести. Люди, движимые первой причиной, употребляют насилие, чтобы сделаться хозяевами других людей, их жен, детей и скота; люди, движимые второй причиной, употребляют насилие в целях самозащиты; третья же категория людей прибегает к насилию из-за пустяков вроде слова, улыбки, из-за несогласия во мнении и других проявлений неуважения, непосредственно ли по их адресу или по адресу их родни, друзей, их народа, сословия или имени»63.

Таким образом, Гоббс обосновывает необходимость власти как таковой или «гражданского состояния» как единственно возможного состояния прекращения «войны всех против всех». Власть прерывает круг взаимного насилия путем присвоения насилия и его изъятия из частной сферы, признаком чего является страх гражданина пред властью: «при отсутствии гражданского состояния всегда имеется война всех против всех. Отсюда видно, что, пока люди живут без общей власти, держащей всех их в страхе, они находятся в том состоянии, которое называется войной, и именно в состоянии войны всех против всех»64. Также Гоббс уточняет, что война может и должна здесь пониматься именно как насилие, поскольку война не есть только сражение, а «воля к борьбе путем сражения». Война это не только само действие, но и его желание, желание борьбы или состояние. Результат такого состояния, войны всех против всех, тотально бесплоден, поскольку страх смерти парализует всякую деятельность на уровне конкретного человека и обуславливает невозможность взаимодействия людей, то есть общества65.

61Там же, с. 94 95.

62Там же, с. 95.

63Там же.

64Там же, с. 95.

65Там же, с. 96.

64

Сама природа человека, содержащая в себе насилие, разобщает людей, заставляет опасаться друг друга. Гоббс показывает это в своей концепции равенства людей и сходства их желаний, но также предлагает убедиться в этом каждому, поскольку любой человек имеет такой опыт, запирает свое жилище на ночь, опасается грабителей и т.д. При этом такая природа человека не может считаться преступной или злой до тех пор, пока не возникнет закон, а он, в свою очередь, может возникнуть только после установления власти.

Сам Гоббс указывает на то, что подобное естественное состояние никогда не существовало «как общее правило по всему миру». Но это не исключает локальности такого состояния вследствие ослабления власти или ее падения, как это случается во время гражданской войны. Примитивные сообщества, не знающие государственного устройства, нашли способ регулировать насилие на основе кровнородственных отношений66. Война всех против всех не может рассматриваться как реально существовавшее состояние жизни людей или как историческая эпоха, предшествовавшая гражданскому состоянию. Но также она не является лишь концептуальным построением Гоббса или просто вымыслом. Скорее это описание природы человека и противостояния людей, то есть психической реальности, которая в соединении с практикой, в реальной жизни составляет суть властных отношений и феномена насилия в обществе. Когда люди, удовлетворяя свои желания, неизбежно вступают в конфликты, угрожающие безопасности и чреватые насилием, нуждаются во власти и законе.

Война всех против всех это скрытая сторона власти с позиции субъекта, которая делается явной на уровне взаимодействия государств: «хотя никогда и не было такого времени, когда бы частные лица находились в состоянии войны между собой, короли и лица, облеченные верховной властью, вследствие своей независимости всегда находятся в состоянии непрерывной зависти и в состоянии и положении гладиаторов, направляющих оружие друг на друга и зорко следящих друг за другом»67.

Подобная война находится вне категорий морали и не может быть справедливой или несправедливой. Поскольку дозволенное и запретное, правильное и неправильное устанавливает закон, в его отсутствии эти представления лишаются своего содержания. Отсюда если понимать под войной всех против всех ситуацию насилия двух отдельно взятых людей вне их связи с чем-либо, рассматриваемых совершенно отдельно, то такое насилие также будет вне категорий справедливости, поскольку общего понимания справедливости для них быть не может. Это как бы микроуровень насилия реального или потенциального получает моральное и правовое измерение только с присутствием власти, третьего, который обладает силой, то есть также осуществляет насилие над двумя, в том числе заставляя признать нечто в качестве справедливого.

66Там же, с. 97.

67Там же.

65

Причем само обоснование общественного договора как прекращения естественного состояния можно рассматривать и с позиции человека претерпевающего насилие, то есть испытывающего угрозу насилия и со стороны другого, и со стороны государства. Собственно это измерение насилия и составляет естественное состояние. Общественный договор прекращает насилие и путем принуждения, непосредственного применения или угрозы насилия, но также путем своеобразной регламентации, осуществляемой разумом. Представления о справедливом и дозволенном появляются в общественном состоянии путем их провозглашения в качестве таковых. Сам процесс договаривания, взаимного говорения или проговаривания прекращает насилие, когда слово вытесняет насилие. Сама же власть двойственна, несмотря на то, что она сущностно связана с насилием, преследует цель прекращения насилия между людьми. Подчинение может носить добровольный характер по причине страха смерти, желания вещей, которые человек может создать сам и желает сохранить, а также разума, который позволяет людям договориться, а не воевать. Эти причины Гоббс и называет естественными законами.

При этом следует различать естественное право и естественный закон68. Различие между правом и законом в том, что первое связано со свободой делать или не делать что-либо ради сохранения себя, второе предписывает, обязывает делать нечто ради сохранения себя69. То есть именно естественное право, которое есть право на все, открывает возможность для реализации желания человека, в том числе и желания власти. Это право «даже на жизнь всякого другого», которое очерчивает пространство взаимного насилия. Но возможность причинения насилия (вреда) всегда связано с угрозой собственной жизни, внутренне противоречиво. Потому разум предписывает добиваться мира прежде, чем обращаться к войне. Исходя из этого разумного установления первый естественный закон Гоббса предписывает «искать мира и следовать ему», а затем уже – «защищать себя всеми возможными средствами»70. Иначе говоря, насилие должно быть только ответным, оборонительным, но предшествовать ему и ограничивать само насилие должно слово.

Второй естественный закон вытекает из первого, а именно из отказа от насилия, добровольного самоограничения человека, так как «в случае согласия на то других человек должен согласиться отказаться от права на все вещи в той мере, в какой это необходимо в интересах мира и самозащиты, и довольствоваться такой степенью свободы по отношению к другим людям, которую он допустил бы у других людей по отношению к себе. Ибо до тех пор, пока каждый человек держится за это право делать все, что он хочет, все люди будут находиться в состоянии войны. Однако если другие люди не желают следовать его примеру и отказаться от этого права, то нет никакого

68Там же.

69Там же, с. 99.

70Там же.

66

основания для кого бы то ни было лишиться его, ибо это означало бы скорее отдать себя на разграбление (чего никто не обязан желать), чем показать свою готовность к миру»71. Этот закон есть условие прекращения войны всех против всех. Прежде всего, отказывающийся от своих прав на все, совершенно естественных, как и сами притязания человека на все, в том числе и жизнь других, движим устремлением сохранить свою жизнь. Но прекращение войны всех против всех возможно только при условии всеобщего ограничения естественных прав. Гоббс уточняет, что это ограничение является только самоограничением, поскольку конкретный человек сам решает отказаться от своих собственных прав, что никоим образом не касается выбора других людей. Такой поступок противоречит природе человека, который в этом случае подчиняется разуму, стремящемуся избавиться от насилия: «… люди связывают себя и обязуются, причем сила этих обязательств лежит не в их собственной природе (ибо нет ничего легче для человека, чем нарушить свое слово), а в боязни того зла, которое неминуемо влечет за собой их нарушение»72. Подобный отказ может выражаться в знаках, путем заявления или действия. То есть исходное желание власти, выражающееся в притязании на все, насилии, прекращается видимым образом символически, подобно тому как движение чувств и влечений натуры человека уступает место разуму и речи.

Возможно ли обратное, когда немота естественного состояния, животное прерывает символическое «заклинание» насилия. Безусловно, да.

Поскольку среди прав, от которых человек не может отказаться, будут права связанные с насилием, причиняемым человеку. Любой отказ от естественных прав, по Гоббсу, подразумевает некое ответное благо, а возможное насилие таковым, безусловно, не является, человек никогда не отказывается от права на сопротивление тем, кто стремится лишить его жизни, «сопротивления нападению, имеющему целью нанести раны, наложить оковы или заключить в тюрьму», отказаться от «сохранения жизни и обеспечения средств такого сохранения жизни, при котором последняя не стала бы тяжелой»73. Разбирая определение дара и договора, Гоббс также говорит о соглашении как добровольном отречении человеком от своего права. В случае войны всех против всех это право на все окружающее, все объекты, находящиеся в сфере желания, могущие стать объектом приложения субъективной воли. Потому общественный договор, возникающий между людьми, может быть основан на добровольном отречении от права и взаимном доверии, уверенности в том, что другой также отрекся от своих притязаний на все. Важно то, что Гоббс, прежде всего, понимает под отречением от права отказ от насилия, избавление от угрозы смерти, собственно самой войны. Разрушает же договор подозрение о невыполнении обязательств, которое может возникнуть позже. Только внешняя сила способна принудить к выполнению

71Там же.

72Там же, с. 101.

73Там же.

67

договора, но она отсутствует в естественном состоянии74. В гражданском состоянии такой силой является власть, которая выступает гарантом соблюдения договора.

Таким образом, власть носит двойственный характер, поскольку она прекращает войну всех против всех, то есть препятствует насилию и, в то же время, сама является принуждением, то есть насилием. Насилие власти, гражданского состояния, поглощает насилие состояния естественного. Здесь также заметна ретроспективная суть естественного состояния, оно как бы предшествует гражданскому хронологически, по типу раньше – позже, хотя невозможность такого перехода еще раз подчеркивается противоречием, согласно которому договор противоестественен (отказ от естественного права на все) и «не работает» в естественном состоянии, поскольку нет власти. Но возможен откат к естественному состоянию при ослаблении власти, парадоксальном ее отсутствии. Насилие есть своеобразный «ключ», который отпирает «бессознательное власти» войну всех против всех.

Соглашение с человеком, подчинено описанным выше условиям, главным из которых является взаимность исполнения договора. С животными соглашение невозможно по причине их того, что они не могут переносить свое право на другого, то есть, лишены речи. С Богом соглашение невозможно кроме тех случаев, когда имеется божественное откровение, поскольку нет возможности убедиться в заключении договора за исключением особых случаев75. Страх не является причиной препятствующей заключению договора, поскольку в естественном состоянии это обычно. Угроза жизни сопутствует заключению договоров в естественном состоянии.

Не менее важный вопрос, что может заставить людей соблюдать заключенный договор или, иначе говоря, отказаться от насилия, что противоестественно. По Гоббсу такой силой может быть только страх, боязнь ответного насилия, которое может быть двояким: «страсть, на которую можно положиться, это страх, причем этот страх имеет два наиболее общих объекта. Первый объект это сила невидимых духов, второй сила тех людей, которым нарушение обещания нанесет ущерб. И хотя сила первых превосходит силу вторых, однако страх перед силой последних обычно сильнее страха перед силой первых. Страх перед первыми есть в каждом человеке его собственная религия, которая имеет место в природе человека до возникновения гражданского общества.

Другой страх не присущ человеку до возникновения гражданского общества или по крайней мере присущ не в такой степени, чтобы принудить человека к исполнению его обещаний, ибо в естественном состоянии неравенство сил определяется лишь исходом сражения»76. Страх перед Богом, на что указывает Гоббс, сдерживает насилие в естественном

74Там же, с. 104 105.

75Там же, с. 105.

76Там же, с. 108 109.

68

состоянии. Боязнь божественного насилия* заставляет отказаться от притязаний на окружающее или соблюдать соглашение. Исток этого страха внутри человека, и потому он не нуждается в верификации. Нет надобности выяснять опытным путем, что будет в результате нарушения, как это происходит с людьми. Превосходство Бога над человеком сообщает надежность такому соглашению.

Третий естественный закон, названный Гоббсом справедливостью,

связан с обязанностью перенесения права, которое мешает становлению мира между людьми. Поскольку право человека на все естественно, то указанная обязанность возникает как рациональная установка. Естественность насилия прерывается действием разума, что выражается в установлении договора, возникновении власти и представлений о справедливости, которая есть не что иное как выполнение договора. Справедливость и несправедливость возникают только в гражданском состоянии, поскольку их источником является договор, перенос права. Насилие здесь является инструментом удовлетворения желания и неразрывно с ним связано в естественном состоянии. Отказ от права на все, связанный с произвольным выбором объектов желания, ограничивает насилие только под угрозой насилия со стороны власти, что ведет к возникновению собственности. Начало собственности, таким образом, положено насилием со стороны государства, третьей силы, ограничивающей частное насилие.

Вместе с тем, «естественность насилия» и его неразрывная связь с удовлетворением желания, не исключает рационализации в его выборе для достижения желаемого объекта. Ставя вопрос о рациональности справедливости, которая есть отказ от насилия и соблюдение договора, Гоббс говорит о насилии как об инструменте, который прагматично используется человеком в достижении желаемого77. Разум должен обеспечить безопасность человека, который неизменно должен прийти к выводу о разумности соблюдения договора и стремится к собственной пользе, равноценной сохранению своей жизни.

Таким образом, разум использует насилие или прибегает к насилию как способу достижения блага или пользы. Желание человека, при всей принципиальной неудовлетворимости, рассматривает насилие как инструмент. Власть, возникающая вследствие договора между людьми, как некий коллективный субъект, третий в споре двоих за один объект, также прибегает к насилию.

Остальные естественные законы, говорящие о благодарности, взаимной уступчивости и любезности, регулирующие возникающие споры и нравы, есть предписания с одной лишь целью, не допустить сомнения в невыполнении договора. Поскольку человек жертвует своим естественным правом с целью получения для себя блага, такое благо должно следовать. И

* Но то ли это «божественное насилие» в христианском контексте, о котором мы писали выше, или это насилие иудейского Иеговы, на которое ссылался Беньямин?

77 Там же, с. 112.

69

главным благом будет являться мир, который есть не только отказ от использования насилия в качестве инструмента достижения желания, но также прекращение состояния всеобщего насилия, войны всех против всех. И хотя люди от природы стремятся к власти (что всегда есть принуждение, а значит и насилие) и свободе, гражданское состояние не является противоестественным, поскольку соответствует разуму и сохраняет жизни.

Тем самым, государство есть способ обеспечения безопасности, поскольку благо мира может всеми признаваться, но не всеми соблюдаться без угрозы насилия. Причиной тому борьба внутри человека между его страстями (желанием) и разумом (естественными законами)78. Именно это противоборство делает необходимым государство и его принуждение. Поскольку если бы природа человека была иной, и он мог бы соблюдать естественные законы без принуждения, государство было бы ненужным. Такова природа человека, которая обуславливает естественность борьбы между людьми и естественность насилия. Сравнивая людей с животными, которые также могут жить сообща, Гоббс указывает на разность природы, как на основную причину, ведущую к необходимости государства и его насилия для людей79. Если у животных мы можем найти примеры согласия по природе, когда желание одного животного соответствует желанию сообщества, то в мире людей подобное согласие возникает посредством создания государства. Необходимость его создания, диктуемая разумом, дополняется идеей единения воль множества людей, то есть, желаний.

По Гоббсу, воля есть последнее желание в процессе размышления, которое определяет действия человека. И это не просто сложение воль, но единство, образующееся из них, превосходящее то, что мы видим в животном мире: «это больше чем согласие или единодушие. Это реальное единство, воплощенное в одном лице посредством соглашения, заключенного каждым человеком с каждым другим таким образом, как если бы каждый человек сказал другому: я уполномочиваю этого человека или это собрание лиц и передаю ему мое право управлять собой при том условии, что ты таким же образом передашь ему свое право и санкционируешь все его действия. Если это совершилось, то множество людей, объединенное таким образом в одном лице, называется государством... Таково рождение того великого Левиафана или, вернее (выражаясь более почтительно), того смертного Бога, которому мы под владычеством бессмертного Бога обязаны своим миром и своей защитой»80. Левиафан, в анализе Гоббсом форм правления отождествляется с монархией как наиболее адекватной цели установления мира, что вполне отвечало окружавшим автора историческим условиям. Его величие в возможности соединения воль и силы каждого, в концентрации желания многих в одном человеке, который становится подобным Богу.

78Там же, с. 129 130.

79Там же, с. 132.

80Там же, с. 133.

70