Алиев С. М. - История Ирана. XX век - 2004 (текст поверх изображения) (2)

вании сроков и объемов выплат. Ему следует предлагать внешним инвесторам значительно более привлекательные условия, такие как, например, его новые программы «скупки корпорациями собственных акций». Ему следует упростить многие проекты или предусмотреть их поэтапную реализацию с тем, чтобы сократить объемы инвестиционных затрат и продемонстрировать реальные возможности их реализации.

Пока Иран наглядно не продемонстрирует улучшения в своем подходе к определению предлагаемых им финансовых условий, похоже, он будет уязвим от американских санкций и финансового давления. Хотя многие потенциальные неамериканские инвесторы в настоящее время озабочены, по всей вероятности, больше ошибочным подходом Ирана к определению финансовых условий и методам ведения им переговоров, чем американскими санкциями, даже сравнительно незначительного давления на зарубежные компании и страны может быть достаточно для того, чтобы заставить их переориентировать инвестиционные потоки в менее рискованные предприятия. Японские и французские фирмы, а также такие ведущие западные фирмы, как Роял Даггч Шелл Груп, уже дали понять об этом.

В то же время следует подчеркнуть, что правительство США в формировании своей политики по отношению к Ирану, похоже, не обращает должного внимания на потенциальную цену этого аспекта «двойного сдерживания». Любая попытка США оказать давление на Иран порождает несколько важных проблем, которые, в свою очередь, увеличивают структурные проблемы иранской экономики:

•Если Иран в действительности предложит новые льготы и инвестиционные условия, то он введет гораздо более драконовские санкции по сравнению с действующими ныне американскими. Но если он не пойдет на подобные изменения, то негативное воздействие американских санкций, очевидно, будет ограниченным.

•Иран, несмотря на существующие в его нефтяном секторе проблемы, вероятно, сможет и в дальнейшем поддерживать усилия в сфере обороны, продолжать реализацию программ по разработке оружия массового поражения.

•Трудно представить, как усиление экономических санкций может помочь Западу избежать увеличения количества его проблем во взаимоотношениях с Ираном и активизации деятельности радикальных движений. Санкции дают Ирану новые основания возложить на США и другие зарубежные державы вину за его неудачи в развитии нефтяного и газового сектора.

•Ослабление иранского нефтяного и газового сектора вряд ли способствует тому, чтобы сейчас или в будущем поведение Ирана стало более умеренным. Если планы Ирана по расширению его экспорта провалятся и он будет вынужден изыскивать возможности максимализации цен на нефть и газ, для него будет

все более соблазнительным запугивать и угрожать своим соседям, получая тем самым доходы за их счет. В действительности Иран будет скорее более прагматичен во взаимоотношениях со своими соседями по региону Персидского залива, если его доходы от нефти и газа будут увеличиваться.

• Ослабление иранского нефтяного и газового сектора сделает более логичной деятельность Ирана по развитию ядерной энергетики, что неизбежно облегчит его проблемы, связанные с вопросом распространения ядерных вооружений.

Если говорить в более широком смысле, то Соединенным Штатам не удалось урегулировать конфликтную ситуацию между своей политикой сдерживания и своей же энергетической политикой. Экспертные прогнозы в США говорят о перспективах устойчивого повышения уровня добычи нефти и газа в Иране, но Иран не сможет легко выдержать нагрузки, связанные с расширением своего производства. Эти вопросы приобретают особую важность, поскольку политика США негативно воздействует на способность и других «стран-париев», таких как Ирак и Ливия, в будущем достичь планируемого уровня производства.

Экономические параметры сдерживания невозможно отделить от политических и военных параметров. Конечно, определяющие американскую политику лица могут сколько угодно заявлять, что экономическое давление будет иметь хотя бы какое-то сдерживающее влияние на усиление иранской военной мощи и тем самым понизит потенциальную цену экономической нестабильности с точки зрения мировых расценок на нефть, внутренней экономической нестабильности и реваншизма в ответ на политику Соединенных Штатов. Тем не менее, фактом является то, что в политике двойного сдерживания заложены мощные негативные факторы и экономические санкции, нацеленные на всю иранскую экономику, и они представляют собой тупой инструмент, который в конечном счете может принести больше вреда, чем пользы.

Для снижения уязвимости от возможных нападений на свои объекты по добыче, переработке и транспортировке нефти и нефтепродуктов Иран также имеет большие стратегические запасы нефти. В настоящее время Иран ведет строительство хранилища в Харге общей вместимостью в 15,5 млн. баррелей и уже имеет хранилища и необходимую инфраструктуру в Роттердаме, Гавре и в Греции. В июле 1995 г. также достигнуто соглашение с Южной Африкой об аренде емкостей вместимостью в 15 млн. баррелей в хранилище общей вместимостью в 45 млн. баррелей, расположенном в бухте Салдахна около Кейптауна.

У Ирана есть танкерный флот, включающий, по крайней мере, 2 супертанкера водоизмещением свыше 400 тыс. тонн нефти (ULCC), 10 танкеров водоизмещением 160 тыс. тонн и более (VLCC) и 10 танкеров по перевозке продуктов нефтепереработки. В 1996 г. Иран получит еще два

VLCC, а в 1997 г. - еще три VLCC. Он планирует заказать еще 16 транспортных судов, но пока у него нет для этого достаточно средств. Однако Иран дополнительно использует чартерные рейсы для ликвидации негативных последствий в результате потери транспортных возможностей американских нефтяных компаний.

Хотя Иран и изменил свою рыночную политику в отношении нефтеэкспорта и пострадал от американских санкций, Япония стабильно продолжает оставаться крупнейшим покупателем иранской сырой нефти. В настоящее время Иран ведет экспортную реализацию своей сырой нефти в основном по контрактам, заключаемым на квартал, а не на основе гибких оперативных соглашений и договоренностей, что преобладало в этой сфере в начале 90-х годов. В процессе этих изменений NIOC ввела как ограничения в плане пункта назначения доставки, предотвращая тем самым возможность покупателя перепродавать иранскую сырую нефть, так и исключила из списка партнеров несколько крупных западных торговых компаний, в том числе Glencore и Philbro.

Роль американских компаний в распределении иранской нефти также со временем изменилась. В 1991 г. компании США приобрели примерно 6,8% сырой нефти Ирана, в 1992 г. - 19,2%, в 1993 г. - 23,2%, в 1994 г. - 23,3%, хотя прямой импорт США иранской нефти прекратился в 1993 г., а с 1987 г. был гораздо ниже 100 баррелей в день. В первом квартале 1995 г. Иран отправлял на экспорт приблизительно 2,6 млн. баррелей сырой нефти в день. Эта иранская нефть закупалась компаниями или филиалами, расположенными в Европе (35%), Азии (32%), США (23%), Южной Африке (10%), Бразилии (0,02%). Основные американские компании, которые имели оговоренные по срокам контракты на приобретение иранской сырой нефти, включали EXXON (250-300 тыс. баррелей в день); Coastal (130 тыс.), Bay Oil (70 тыс.), Caltex (60 тыс.) и Mobil (40-50 тыс.).

Новые санкции, введенные США в 1995 г., заставили расположенные в США компании прекратить продажу иранской нефти на зарубежных рынках. Тем не менее принуждение американских компаний расторгнуть контракты имело сравнительно небольшое негативное влияние на иранский экспорт, поскольку американские санкции уже поставили барьер на импорт иранской нефти в США, и основной объем иранской сырой нефти был предназначен для очистки и переработки в Европе и Азии. К моменту введения американских санкций уже существовало 44 других покупателя иранской сырой нефти, и европейские и азиатские фирмы вскоре смогли заменить американские компании. Более того, Иран зафрахтовал 28 танкеров ULCC и VLCC для хранения избыточного количества нефтепродуктов и их транспортировки.

Если посмотреть на существовавшие уровни экспорта нефти до и после введения санкций, то в сентябре 1995 г. Иран экспортировал 2,445 млн. баррелей в день, а в октябре - 2,745 млн. В августе Иран всего

добывал 3,7 млн. баррелей в день, в сентябре - 3,495 млн, в октябре - 3,795 млн. Для поддержания этого уровня экспорта Иран должен был пойти на некоторые уступки в ценах, но с момента введения новых американских санкций ему удалось расширить свои европейские рынки, и в октябре 1995 г. объемы его экспорта в Азию достигли 839 тыс. баррелей в день - цифра несколько выше, чем цифра его экспорта в 812 тыс. баррелей в день в 1984 г., когда принадлежавшие США нефтяные компании все еще играли важную роль в транспортировке и распределении нефти. Иран также запланировал, что объемы его среднего ежемесячного экспорта с 2,54 млн. Баррелей в день возрастут в 1995 г. до 2,82 млн.

Нет доказательств того, что американская политика сдерживания оказала существенное негативное воздействие на доходы Ирана от экспорта, которые были подвержены лишь естественным колебаниям из-за изменений в мировых ценах на нефть. В 1994/95 гг. общая стоимость совокупного иранского экспорта нефти и газа составили 14,6 млрд. долл., а в 1995/96 гг. - 14,8 млрд. долл. Правда предполагается, что в 1996/97 гг. эта цифра уменьшится до 14,5 млрд., однако это может произойти в силу более слабого нефтяного рынка, а не в результате влияния санкций. Международное агентство по энергетике (IEA) и независимые эксперты прогнозируют в дальнейшем рост общей стоимости совокупного иранского экспорта нефти

и газа до 15,0 млрд. долл. в 1997/98 гг., 15,2 млрд. в 1998/99 гг. и 15,5 млрд.

в1999/2000 гг. - что почти равняется уровню годовых доходов с учетом прогнозов на мировые цены, сделанных ША перед тем, как Соединенные Штаты запретили расположенным в США нефтяным компаниям заниматься распределением иранской нефти.

Примеры ведения Ираном торговли отражают рост объемов экспорта нескольким ключевым партнерам и попытку снизить объемы импорта. В первой половине 1995 г. стоимость американского экспорта в Иран равнялась лишь 267 млн. долл., а как только были введены новые американские санкции, экспорт и вовсе был прекращен. За первые три квартала 1995 г. японский экспорт в Иран составил 496 млн. долл. (падение на 46% по сравнению с аналогичным периодом предыдущего года, хотя иранский экспорт в Японию составил 2,1 млрд. долл. - падение только на 3%). Хотя и нельзя проводить прямые сравнения по странам с точки зрения показателей за те же самые периоды времени, все же следует отметить, что итальянский экспорт в Иран снизился на 47%, а импорт вырос на 40%. Для Германии оба этих показателя снизились соответственно на 17% и 8%, французский экспорт в Иран понизился на 17%, а импорт возрос на 5%. Для Великобритании оба показателя соответственно выросли на 5% (вследствие продажи Великобританией нефтяного оборудования, в предоставлении которого Ирану отказали Соединенные Штаты) и на 10%. В целом ОАЭ не предоставляют сведений о торговле с Ираном, однако известно, что в первом квартале 1995 г. экспорт из Дубай в Иран составил 478 млн. долл., а импорт

против нас. Ситуация стала намного хуже после отъезда шаха в середине января. Угроза еще большего разгула анархии стала реальной.

Очевидно, что за некоторое время до падения шаха наша политика по отношению к Ирану, которая неплохо нам служила более 30 лет, стала неадекватной и во многих случаях противоречащей нашим интересам. Естественно в связи с этим задать вопрос: что пошло не так? Почему мы, со всей мощью нашего присутствия в Иране, не предвидели этих проблем?

Полный анализ событий и факторов, которые привели к падению диктатуры шаха, долго еще будет предметом для ученых споров. В любом случае, он лежит далеко за рамками этой статьи. Тем не менее очевидно, что этот провал был результатом настоящей внутренней революции, а не мятежа, организованного извне.

Если несколько упростил» суть дела, можно сказать, что основой шахской системы управления были твердая власть, базировавшаяся на безжалостной машине служб безопасности, и финансовые возможности смягчать недовольство населения, оплачивая программы развития, выдавая прямые субсидии и кооптируя тех, кто в противном случае составил бы оппозицию режиму. Годы репрессий, коррупции, бездарного руководства, лести, пустых обещаний и просто общей неэффективности ослабили оба этих столпа режима и сделали многих иранцев, всегда циничных и недоверчивых к своему правительству, неспособными видеть многие значительные и ценные достижения имперского правления. Быстрая модернизация и растущие возможности образования тоже подготовили провал Пехлеви.

Два события, на мой взгляд, нанесли последний удар. Первое, и самое важное, - лично принятое шахом в 1974 г. решение использовать сильно возросшие доходы Ирана от продажи нефти для ускорения развития страны. При этом шах отдавал себе отчет в том, что производство может не вырасти достаточно быстро, чтобы удовлетворить возросший спрос, и, таким образом, будет спровоцирована инфляция. Когда это решение было принято, в Иране уже действовала инфляция в десятки процентов. Стране недоставало технической инфраструктуры, квалифицированной рабочей силы и управленческих кадров для того, чтобы переварить перемены, даже наполовину столь грандиозные. К этим недостаткам прибавлялась приверженность шаха к своим раздутым и бесполезным вооруженным силам. Как следствие, практически везде программа развития провалилась, а инфляция восторжествовала. Сейчас ее уровень более 50%. По мере того как ухудшались экономические условия, разрыв между доходами разных социальных групп становился все более очевиден. Недовольство населения росло, а способность правящего режима использовать финансовые ресурсы для поддержания власти ослабевала.

Вторым событием было начало проведения администрацией Картера политики прав человека. Многие иранцы упорно верят, что иностран-

цы управляют политикой их страны начиная с конца 19 века: вначале русские и британцы, а потом, с 1953 года, американцы. Некоторые оппозиционеры истолковали политику прав человека как отход США от шаха и, как следствие, ослабление его власти. Они почувствовали себя сильнее и активизировались. В это же время шах, стремясь создать политический климат, который обеспечил бы плавный переход власти его сыну, а, может быть, также под давлением политики прав человека начал делать шаги к либерализации иранской политической жизни.

Вообще у иранцев специфический взгляд на власть: они считают ее препятствием на пути своих личных достижений и стараются обходить ее, когда только можно. Как только им это удается, они теряют всякое уважение к власти; только ту власть, которую нельзя обойти, нехотя уважают.

Абсолютная власть шаха установила четкие границы дозволенного несогласия. Его шаги к либерализации и наши заявления по поводу прав человека размыли эти границы, не установив новых. Не желая верить, что власть может ослабить контроль по причине иной, чем собственная слабость, иранский народ начал раздвигать рамки во всех направлениях, пытаясь нащупать новые границы индивидуального политического поведения. На сегодняшний день они их до сих пор не нашли, поскольку шах не смог или не захотел предпринять жесткие меры, которые могли бы восстановить его положение, а новому правительству еще предстоит выработать инструменты власти, навыки руководства и добиться единства страны.

В подходящий момент изгнанный исламский лидер, аятолла Рухолла Хомейни, активизировал оппозицию и стал символом и центром народной ярости. Так же, как и для всех других успешных революционных народных движений в современной истории Ирана, исламское движение сыграло роль крыши, под которой смогли объединиться разнородные оппозиционные элементы, и дало революции бесценную возможность привлечь в свои ряды огромное число людей.

Одна и та же революционная коалиция привела, прямо или косвенно, к смерти одного шаха, изгнанию другого и временному изгнанию третьего на протяжении последних 83 лет. Теперь она же свергла последнего, может быть, шаха. Из всех шахов, которые правили Ираном со времени основания каджарской династии в 1796 году, только один взошел на трон в результате спокойной передачи власти. Если вспомнить об исторических прецедентах, угроза, которую представляла иранская революция для Мохаммеда Резы Пехлеви, не должна была бы оказаться неожиданной. Однако оказалась.

Проще говоря, я думаю, что мы не были готовы к падению режима Пехлеви просто потому, что мы не хотели видеть правды.

Было бы преувеличением, но не слишком сильным, сказать, что сразу после 1953 года шах был американской марионеткой. Однако с

течением времени он становился все более уверенным в себе, более независимым, и мы все больше сотрудничали с ним почти на равных правах. По мере развития этих более здоровых отношений, тем не менее укоренялось и фундаментальное заблуждение американской политики - уверенность, что интересы политики США в Иране совпадают с интересами режима Пехлеви. Примерно в 1968 году, насколько я смог определить по старым документам, негласной политикой Госдепартамента и Посольства (возможно, и администрации, хотя младший офицер никогда не сможет это точно установить) стало ограничение количества отчетов, где критиковался шах. Те же ограничения действовали во время моей собственной работы в Тегеране в 1971-1975 гг. Когда я поднял этот вопрос, мне было разъяснено, что критическая информация может попасть в результате утечки к врагам шаха в Вашингтоне и быть ими использована. В конкретном случае, когда мне было приказано не сообщать о временной женитьбе шаха на молодой иранке, меня заверили, что этот случай полностью освещен в официально-неформальных письмах. Не совсем очевидный выбор средства информирования разведывательной организации о возможно значимом событии.

Осуществляя эту, по сути, нечестную политику в течение последнего десятилетия, Департамент сам себе отказывал в информации, которая могла бы дать США возможность лучше приготовиться к последним событиям в Иране.

Эта ошибка была осложнена тем, что связи посольства сводились к людям, чье общение с нами не огорчало шаха. Контакты с лидерами старой оппозиции и с исламистами были запрещены. Вместо этого посольство ограничивало свой круг общения все теми же людьми, с кем оно контактировало на протяжении последних 25 лет. В целом эти люди поддерживали шаха. Их богатство, власть, влияние и, до известной степени, физическое здоровье зависели от их умения удерживать благосклонность монарха. Но, глядя на Иран через глаза этой ограниченной группы людей, мы смотрели на страну через монаршую же призму. Неудивительно, что основная часть информации, поступавшей из этих источников, содержала положительные оценки шаха и его программ.

Даже если бы мы стремились передавать взгляды всех элементов иранского общества, нам бы помешал недостаток офицеров, которые хорошо говорили бы на фарси. Контакты с исламскими лидерами и лидерами базара практически невозможны без беглого владения языком; то же касается многих преподавателей и студентов. Путешественник в провинции пребывает в полном неведении, если он не может говорить на языке народа.

Советским специалистам давали пять лет на изучение Востока, прежде чем посылать их в Иран; когда они приезжали, они действительно хорошо могли говорить, писать и читать на фарси. Было не нереа-