Приложение № 2 Православие как духовно-нравственная основа жизни1

Нравственность, освященная духовным авторитетом, в глазах неопределенно религиозных людей всегда выигрышна перед философски обоснованной нравственностью. Для них любая эзотерика предпочтительней категорического императива Канта или морального кодекса строителя коммунизма. В условиях радикального плюрализма, катастрофической религиозной безграмотности и, как следствие, духовно-нравственной всеядности требуется оговаривать содержание понятий «Православие», «духовность», «нравственность». Видимо, мы действительно живем в постхристианскую эпоху, и каждый разговор о Православии необходимо предварять краткой катехизацией.

Богозданный мир имеет несколько уровней: духовный (по современным научным представлениям, это сверхтонкий материальный мир), психический (сознание, воля и чувства) и физический (биологический и социальный). Очевидное единство плана творения позволяет провести такую аналогию. Поведение квантовых частиц описывается ненаблюдаемой пси-функцией. Их параметры в свою очередь обусловливают физические и химические свойства объектов макромира. Так и невидимый фундаментальный уровень организации человека и социума задает их внешние характеристики. Там коренятся все проблемы человечества. Что же первично в иерархической структуре личности и социальной системы? В свое время И.В. Киреевский в целом правильно указал: «Под шумным вращением общественных колес таится неслышное движение нравственной пружины, от которой зависит всё»². Следует, однако, уточнить. Нравственность – проявление душевной жизни человека. Душа посредством духа сообщается с духовным миром, принимая из него как божественные, так и демонические энергии. Их соотношение зависит от свободно избираемого направления духовной жизни. Ее содержание определяет всё остальное. Таким образом, в антропологическом смысле нравственность – это подчиняемый духу совокупный продукт совести, воли, мыслей и чувств.

В таком аспекте история человечества представляет собой объективированную в поступках и событиях духовность. Религия, форма государственности, общественные институты и законы, искусство, наука, этические нормы – всё это плоды избранного направления духовности. В силу наличия свободной воли духовность бывает истинной и ложной, но ее не может не быть. Выражение бездуховный человек неточно и собственно означает ложную, демоническую духовность людей, отказавшихся от истинной веры: «Это люди, отделяющие себя (от единства веры), душевные, не имеющие духа» (Иуд. 1:19). Знание, доставляемое ложной духовностью, называется земным, душевным, бесовским мудрованием: «Это не есть мудрость, нисходящая свыше, но земная, душевная, бесовская» (Иак. 3:15). Ложная духовность и при самых несомненных успехах технического прогресса и росте материальных благ является источником перманентного кризиса общества. Более того, гипертрофированное развитие техносферы и комфорта есть самое красноречивое обнаружение духовного неблагополучия. Приоритет земных ценностей у апостола называется плотскими помышлениями: «Ибо живущие по плоти о плотском помышляют, а живущие по духу – о духовном. Помышления плотские суть смерть, а помышления духовные – жизнь и мир, потому что плотские помышления суть вражда против Бога; ибо закону Божию не покоряются, да и не могут» (Рим. 8:5-7).

Социальная проблема – симптом духовного и нравственного повреждения. Для ее верного диагностирования и решения нужен анализ духовной стороны жизни общества. Сегодня и государственная власть, и гуманитарная наука обращаются к опыту Церкви. Однако часто они не совсем понимают Ее природу и задачи. Интерпретировать Православие исключительно в категориях этики всё равно, что рассматривать книгу с позиций полиграфии. Качество бумаги, тип шрифта и печати, безусловно, важны при чтении, но они, мягко говоря, содержания текста не исчерпывают.

Церковь – не социальный институт нравственной санитарии, а ее учение – не культурно обусловленная, исторически ограниченная моральная доктрина. Церковь – богочеловеческий организм, живущий по общим для всего мироздания духовным законам. Учение Церкви – область онтологии, а не этики. По слову Христа, заповеди – это сама жизнь: «Ибо Я говорил не от Себя; но пославший Меня Отец, Он дал мне заповедь, что сказать и что говорить. И Я знаю, что заповедь Его есть жизнь вечная» (Ин. 12:49-50). Нравственность лишь естественное следствие правильно организованной духовной жизни. Церковь не приказывает быть нравственным. Она умоляет быть подлинно духовным. Церковь не читает нотаций. Предлагая человеку свои Таинства, она уговаривает его быть счастливым, не умирать и на меньшее не соглашаться.

Догмат о Церкви начинается определением единая: «Верую во Едину, Святую, Соборную и Апостольскую Церковь» (9-й член Символа веры). Под давлением русск. единая современное языковое сознание воспринимает церк.-слав. едину как ‘целостную, неделимую’. Подлинный же смысл – ‘единственная’. В греческом оригинале Символа веры и в западных переводах стоит числительное один. Существование догматически различных церквей – contradiction in adjecto (внутреннее противоречие), поэтому распространенные названия католическая или протестансткая церковь богословски некорректны. Православие – не одна из мировых религий и не одна из ветвей христианства. Православие есть собственно Христианство и единственная, в сущностном и этимологическом смысле слова, религия (лат. religare ‘воссоединять’), способная восстановить утраченную грехопадением связь человека с Богом.

Западные конфессии – христианство только по имени. Христос сказал о тех, кто не слушает Церкви: «Если и церкви не послушает, то да будет он тебе, как язычник и мытарь» (Мф. 18:17). Отцы VI Вселенского Собора постановили: не соблюдающий богопреданных писаний и догматов «от сословия христианского, яко чуждый, да будет исключен и извержен»¹. Свт. Игнатий Брянчанинов выражает общее мнение Церкви, когда пишет: «Всякая другая вера, кроме веры в Святую Истину, есть суеверие. Плоды суеверия – погибель. Такая вера осуждена Богом: ею веруют идолопоклонники в своих кумиров, мусульмане – в лжепророка Магомета и Коран, еретики – в свои богохульные догматы и в своих ересиархов, рационалисты – в падший разум человеческий. Ею будут веровать в антихриста его последователи»².

Православие не считает своё Предание человеческим измышлением: «Возвещаю вам, братия, что Евангелие, которое я благовествовал, не есть человеческое, ибо и я принял его и научился не от человека, но через откровение Иисуса Христа» (Гал. 1:11-12). Св. Писание, Апостольские правила, каноны Вселенских и некоторых Поместных Соборов, правила свв. отцов – учение Бога. А у человека всегда были проблемы взаимопонимания со своим Творцом. Чтобы понять Его, надо приобщиться Духу Божию: «Ибо кто из человеков знает, что в человеке, кроме духа человеческого, живущего в нем? Так и Божьего никто не знает, кроме Духа Божия. Но мы приняли не духа мира сего, а Духа от Бога, дабы знать дарованное нам от Бога, что и возвещаем не от человеческой мудрости изученными словами, но изученными от Духа Святого, соображая духовное с духовным. Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием; и не может разуметь, потому что о сем надобно судить духовно. Но духовный судит о всем, а о нем судить никто не может. Ибо кто познал ум Господень, чтобы мог судить его? А мы имеем ум Христов» (1 Кор. 2:12-16). Не преображенный благодатью ум не способен разрешить главные вопросы бытия, но он должен сметь и уметь их сформулировать. А «Христов ум» Церкви ответит на эти дерзания.

Парадоксальное, сомнительное, шокирующее, противоречивое в Православии – проблема не Православия, а познающего его субъекта. Пытаясь уложить всё в понятные категории, ничего не добьешься: «Мои мысли – не ваши мысли, ни ваши пути – пути Мои, говорит Господь. Но как небо выше земли, так пути Мои выше путей ваших, и мысли Мои выше мыслей ваших» (Ис. 55:8-9). Содержание ценностей Церкви продиктовано не земными соображениями, поэтому многое в них внешнему наблюдателю кажется странным и даже неприемлемым. Целесообразной познавательной стратегией для него может быть установка ранних схоластиков: «Мое понимание противоречит церковному, значит, я не прав». И пока не смирит себя человек, его падший разум будет всё представлять ему в ложном свете. Нелепой была бы попытка прослушавшему школьный курс физики советовать академику, как ему организовывать исследование. Именно так, в глазах православного, выглядят претензии консультировать Церковь по вопросам добра и зла, духовности и нравственности, жизни и смерти.

Все экзистенциальные вопрошания человека Спаситель замыкает на Себе: «Я есмь путь и истина и жизнь» (Ин. 14:6). Истина постигается не путем философских спекуляций, а верой. Вера – результат откровения, а не открытия: «Ибо благодатью вы спасены через веру, и сие не от вас, Божий дар» (Еф. 2:8). Дары же подаются по произволению человека, в глубинах личности которого Бог находит почву для таинственной синергии с ним. Истину нельзя вычитать. Ее надо выстрадать, сораспявшись Христу в Его любви к человеку. Готовность к жертвенной любви – необходимая предпосылка познания. Поэтому по-настоящему глубокий разговор возможен лишь со вставшими на путь самоотвержения и подвижничества. Им открывается смысл аскетического языка Церкви Христовой. Церковь не спорит и не приневоливает людской совести. Но она твердо свидетельствует о гибельности иных путей. Указывая на неправославие человека, Церковь не укоряет его, но призывает к спасению: «От глупых и невежественных состязаний уклоняйся, зная, что они рождают ссоры; рабу же Господа не должно ссориться, но быть приветливым ко всем, учительным, незлобивым, с кротостью наставлять противников, не даст ли им Бог покаяния к познанию истины» (2 Тим. 2:23-26).

Чем ещё, кроме церковных текстов, обоснована истинность церковного вероучения? Можно ли ее доказать? В строго логическом смысле слова доказательство – нет. Согласно теореме К. Гёделя, формализовать доказательную базу в рамках данной системы невозможно даже в арифметике. К тому же стопроцентное доказательство отменяло бы нравственную вменяемость как следствие произвольного, не вынужденного физиологией акта. Награждается или наказывается свобода. Необходимость не имеет воздаяния. При всей неопределенности того, что люди хотят видеть в качестве доказательства, кое-что сказать можно. В религии не всё – предмет веры. В ней есть то, что подвергается обычным научным процедурам: наблюдению, измерению, сравнению, экспериментальному анализу и т.п. Обратим внимание лишь на некоторые, наиболее очевидные и легко проверяемые, факты. Наличие физических явлений, фиксируемых только в Православии, и их сверхприродный характер показывают здесь присутствие Того, Кто больше естества. Творец времени и физических законов обнаруживает Своё конфессиональное предпочтение их нарушением в точно установленные православным календарем сроки. Признавать ли такую явную избирательность доказательством? Вопрос был бы риторическим, если бы не затрагивал личной свободы и образа жизни.

Спаситель на просьбу фарисеев дать им знамение сказал: «Род лукавый и прелюбодейный ищет знамения; и знамение не дастся ему, кроме знамения Ионы пророка; ибо как Иона был во чреве кита три дня и три ночи, так и Сын Человеческий будет в сердце земли три дня и три ночи. Ниневитяне восстанут на суд с родом сим и осудят его, ибо они покаялись от проповеди Иониной; и вот, здесь больше Ионы» (Мф. 12:39-41). Знамение пророка Ионы прообразовывало трехдневное пребывание Христа во чреве земли и последующее Его воскресение. Во все времена люди делились на тех, кто ищет знамения, и тех, кто ищет Христа. К Его второму пришествию вера до крайности оскудеет: «Но Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле?» (Лк. 18:8). Где толпа – там нет Истины.

Юлианское летосчисление, употребляемое в Русской Православной Церкви, выражает ее стояние в Истине. Принятый в 1582 г. папой Григорием ХIII календарь, догматизованный (sic!) папской буллой, на 13 дней впереди юлианского. Каждые 128 лет он смещается на один день, вынуждая переписывать все даты полуторатысячелетней истории (до 1582 г.). Научная несостоятельность решения о принятии нового стиля очевидна даже для григорианцев, которые сначала делают расчеты по юлианскому календарю, а потом переводят их результаты в свои таблицы. Почему такие неудобства? Дело в том, что председатель календарной комиссии при Григории ХIII иезуит Хрисоф Клавдиус основывал свои вычисления на геоцентризме (!) и, надеясь привязать весеннее равноденствие к 21 марта (что невозможно), допустил астрономическую и логическую нелепость¹. Главное здесь не астрономическая ошибка, а нарушение высшего канонического авторитета – Апостольского правила: «Если кто <…> святой день Пасхи прежде весеннего равноденствия с иудеями праздновать будет: да будет извержен от священного чина» (7-е правило).

Григорианский календарь – символ суетности западного мира и памятник мракобесию католической науки. И один из многочисленных поводов задуматься – причём не только католикам. В ветхозаветной истории Бог явил правду пророка Илии небесным огнем, пожравшим его жертву. Илия сказал жрецам Ваала: «Призовите вы имя бога вашего, а я призову имя Господа Бога моего. Тот Бог, Который даст ответ посредством огня, есть Бог» (3 Цар. 18:24). На их идольские жертвы огонь так и не сошел. В новозаветное время истинность веры ежегодно удостоверяется таким же образом. После 1582 г. православная Пасха разошлась с католической, и пропала необходимость спорить о догматах. Надо было просто дождаться следующей Великой Субботы… Сегодня тысячи паломников и миллионы телезрителей присутствуют при обыкновенном чуде в иерусалимском храме Воскресения Христова. До отпадения от Вселенского Православия (1054 г.) Рим признавал схождение Благодатного Огня за истинное чудо. Потом латинские богословы объявили Пасхальный Огонь подделкой или волшебством. (В наше время мошенничество моментально бы разоблачили). Но ведь и эффект утреннего «играющего» солнца, чего уж никак не фальсифицировать, наблюдается только на православную Пасху. Неужели то, что в течение столетий регулярно видят люди во всех уголках земного шара, – оптический обман. Полагать же, что православные передают из поколения в поколение никому неведомый секрет создания виртуальных объектов в небе, просто абсурдно.

Католики утверждают, что максимальное количество душ из неизвестного Православию чистилища выходит в рай на католическое Рождество Христово – 25 декабря (12-е по старому стилю). Проверить это затруднительно. Но по дате Крещенья узнается и дата праздника Рождества. Оказывается, что свойства крещенской воды тоже подчинились юлианскому календарю. В Крещенскую ночь (с 18-го на 19 янв. / 6 янв., а не 6 янв. / 24 дек., как получается у григорианцев) вся вода на планете обновляется. Взятая 19-21 января из любого источника (хотя бы из водопровода), вода является нетленной. На следующее Крещенье ее можно пить, даже если она целый год простояла в теплом шкафу. Желающие убедиться, что по григорианскому календарю вода откажется быть святой, могут провести эксперимент. (Чтобы не ждать Крещенья, освятить воду можно в любом православном храме на водосвятном молебне). С православной точки зрения, основанной не на логических построениях, а на объективно фиксируемых фактах и воспроизводимых действиях, начинать увеселения в момент Рождественского поста – кощунство. Это касается и гражданского Нового года.

Апостол Павел строжайшим образом запрещает принимать чьё-либо учение, кроме хранимого Церковью: «Но если бы даже мы или Ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема» (Гал. 1:8). По апостольскому слову, Церковь – богочеловеческое тело: «И вы – тело Христово, а порознь – члены» (1 Кор. 12:27). Вырастая, тело раскрывает то, что генетически принадлежит ему. С возрастом человек становится богаче содержанием и формой, но остается самим собой. Меняется эмпирия личности при неизменности сущности. В контексте этого образа попытка внести сверх благовозвещенного апостолами подобна попытке изменить пол или сознание.

Православный консерватизм – не окостенение, а творчество в строго определенных границах. Содержание богочеловеческой природы Церкви раскрывается святоотеческим преданием и по определению застраховано от ошибок. Гарантом истинности является Святой Дух, действующий в святых отцах. Остальным нужно, следуя за ними, «подвизаться за веру, однажды преданную святым» (Иуд. 1:3). Истина не у отдельного церковного мыслителя, а у соборного разума Церкви, зафиксированного в Предании. Любой богослов, патриарх, святой и даже Поместный Собор могут ошибиться. Мнение, не согласное с мнением других отцов и Соборов, отвергается, чьё бы оно ни было.

Теперь следующий пункт нашей темы. Истинная духовность порождает истинную нравственность, а также формы государственного и общественного устройства, наиболее способствующие ее поддержанию. Идеальной формой человеческого общежития является теократия – власть Бога, осуществляемая через непосредственно находящегося с Ним в контакте харизматического лидера. Так было у древнего народа израильского. Теократия безразлична к социальному статусу харизматика. Она была при пророках (Моисей, Самуил), судьях (Гедеон, Варак, Дебора и др.) и при полководце Иисусе Навине. Теоретически теократия возможна при любом государственном устройстве. Главное, чтобы избранник был абсолютно предан воле Божией. На практике же теократический проект был реализован только в истории древнееврейского народа на догосударственной стадии его существования.

На государственном уровне развития израильтян теократия сменяется властью царя. Монархия – шаг назад в социально-политическом и нравственном самоопределении израильского народа: «И сказал Господь Самуилу: послушай голоса народа во всем, что они говорят тебе; ибо не тебя они отвергли, но отвергли Меня, чтоб Я не царствовал над ними» (1 Цар. 8:7). По Писанию, монархия – вторая и последняя богоучрежденная форма государственного правления. Институализация христианской свободы и духовности – диктатура Бога (теократия) или Его Помазанника (самодержавная православная монархия). Всё остальное – богопопущенная власть, не имеющая Его санкции и потому не легитимная: «Но народ Мой не слушал гласа Моего, и Израиль не покорялся Мне; потому Я оставил их упорству сердца их, пусть ходят по своим помыслам» (Пс. 80:12-13).

Ценность государственного строя не в предоставлении свободы, а в возможности реализовывать христианскую свободу. Атеистический тоталитаризм препятствует этому страхом, демократия – соблазнами. (В любом случае, страдать и умирать за свои убеждения почётнее, чем голосовать). Что выбрать? В идеале – православный авторитаризм, монархию. Однако искусственная реставрация будет неэффективна. Монархическое правление вводится не указом сверху, а свободным волеизъявлением православного духа. При нынешнем уровне религиозности общества это невозможно. Однако делать вид, что демократический режим, предоставивший реальную свободу вероисповедания, устраивает Церковь, тоже нельзя.

Хотя доктринальный либерализм дискредитирован, и партии типа «Союз правых сил» не имеют симпатий электората, социальная атмосфера насыщена именно либеральным духом вседозволенности. В ней сама церковная жизнь вырождается в фарисейство. Сущность христианства, жертвенная любовь, вытесняется внешним ритуалом. В ходе недавних соцопросов (апрель-май 2007 г.) 72 % респондентов назвали себя православными, но лишь 2,3 % готовы к жертве во имя православной идеи¹. Церковь, обещающая своим членам небесное гражданство, требует от них соответствующего поведения на земле: «Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни» (Откр. 2:10). Кто из нас может искренне сказать: «Ибо для меня жизнь – Христос, и смерть – приобретение» (Фил. 1:21). Скорее современный православный образ жизни – точная и страшная иллюстрация Евангелия: «Ибо много званых, но мало избранных» (Лк. 12:24).

Нет в религии ничего более омерзительного, чем лицемерное поклонение. Формально сохранившая культ Иеговы Иудея, с ее Иерусалимским храмом и законными священниками, осуждается больше, чем впавшее в язычество Израильское царство: «И сказал мне Господь: отступница, дочь Израилева, оказалась правее, нежели вероломная Иудея» (Иер. 3:11). В.С. Соловьев, которого, конечно, нельзя считать, православным философом, здесь солидарен с пророком: «Если безумно не верить в Бога, то еще безумнее верить в него наполовину»².

О людях, понимающих христианство как средство устроения земной жизни, апостол Павел говорит: «И если мы в этой только жизни надеемся на Христа, то мы несчастнее всех человеков» (1 Кор. 15:19). Это про нас. В Бога верит 57,6 % россиян, а в загробную жизнь лишь 6,9 %³. По данным некоторых исследований, декларируемая вера не отражается даже на моральных установках: «…Большая часть людей, называющих себя верующими, в обычной жизни, за пределами Церкви, руководствуются точно такими же мотивациями, что и неверующие»⁴.

Больно и горько слушать многих наших церковных и государственных деятелей, чьи елейные речи о возрождении России и Православия в стремительно деградирующей и вымирающей стране звучат как демагогия или заклинание. Сотрудники ВЦИОМ, лучше других знакомые с ценностями современного общества, пишут: «На наших глазах происходит цивилизационный разрыв с историческим прошлым России, разрыв тем более глубокий, чем большую ценность приобретает исторический «камуфляж» – гимны, гербы, памятники, религиозные обряды и т.д. По сути дела, строительство «новой России» ведется новой генерацией русских, сформировавшихся на руинах традиционного общества. Это генерация мегаполисов, массовой культуры, потребительских ценностей, крайнего индивидуализма, который компенсируется патриотической риторикой в основном на парадном уровне»⁵. Вывод, который можно сделать и без аналитиков. Достаточно просто пройтись по улицам города или каналам телевизора.

Неужели нельзя, например, согласовать медицинскую практику и информационную политику с научными данными, христианской совестью и просто здоровым нравственным чувством? Видимо, нельзя… 91-е правило VI Вселенского Собора признает убийцей как врача, делающего аборт, так и саму женщину¹. Аборт у нас легализован несмотря на данные эмбриологии. Чл.-кор. РАН Л.И. Корочкин подчеркивает, что «живая бластоциста (эмбрион на самой ранней стадии развития. – С.П.) является полноценным зародышем человека, и экспериментальные манипуляции с ней означают убийство»². 100-е правило того же Собора отлучает изготовителей изображений, «обаяющих зрение, растлевающих ум и производящие воспламенение нечистых удовольствий»³. Почти всё ТВ и многие печатные издания подпадают под эту анафему. А эксперты всё пытаются сформулировать отличия эротики от порнографии, хотя растлевающее влияние откровенных картин и текстов очевидно без отцов Собора и без психиатров.

Православной части общества необходимо избавиться от почти патологического умиления по поводу православности российской власти. У президента есть право законодательной инициативы и право наложить вето на любое решение парламента. Он сам назначает подотчетное ему правительство. Ему подчиняется ряд важнейших силовых Министерств. Юридической власти у него достаточно, чтобы проводить практически любые реформы. Если православный президент не пользуется своими полномочиями, он либо не православный, либо не президент. Если не хочет – не православный. Не может – не президент. От него можно ждать доброй воли в частных и ограниченных инициативах, но не коренного перелома ситуации в стране. Необходимо самим преодолевать необременительную этику западной демократии, легализовавшей самые отвратительные пороки.

Православному миропониманию альтернативы нет. Конечно, свобода выбора сохраняется всегда. Она может быть даже конституционно гарантирована. Но государственный закон не обязательно является законом жизни. Тем более, если в Конституции нет упоминания о Боге, а государство расписывается в неведении Истины. Так, ст. 13 действующей Конституции гласит: «1. В Российской Федерации признается идеологическое многообразие. 2. Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной». Но знающий Истину (т.е. закон Жизни) не может не свидетельствовать о Ней: «Ибо если я благовествую, то нечем мне хвалиться, потому что это необходимая обязанность моя, и горе мне, если не благовествую!» (1 Кор. 9:16). Завещанное православным благовестие заставляет со всей ответственностью утверждать: Церковь – единственная основа для личной и общественной нравственности. Свобода быть вне Церкви – это свобода совершить самоубийство.

Вот наша главная и на сегодня непоправимая беда – ст. 14: «Российская Федерация – светское государство. Никакая религия не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной». Ср. с Конституцией масонской ложи «Великий Восток Франции»: «Франк-масонство, полагая, что метафизические понятия есть личное дело каждого, отказывается от деспотических утверждений. Его девиз: свобода, равенство, братство»⁴. Полемичная по отношению к масонской триада графа С.С. Уварова «Православие, самодержавие, народность» – почти безнадежный анахронизм, а ведь это оптимальная формула личного и общественного благоденствия. От распространения порожденного лжедуховностью масонско-гуманистического мировоззрения оздоровления нравственного климата ждать не приходится.

Информационно-математический подход к описанию биологических и социальных систем показывает, что гарантом и целью их жизни является сохранение своей информации. Качество духовной информации обеспечивает жизнеспособность человека и общества. При этом биология не упраздняется, но вводится в определенные культурные рамки. В Православии они достаточно строгие и кажутся современному человеку «бременами неудобоносимыми» (Мф. 23:4)¹. Но других нет. Организмы существуют в тесной биологической и экологической нише. Небольшие изменения температуры тела или азотно-кислородного баланса в воздухе смертельно опасны для человека. Так и спасительные параметры духовной жизни весьма узки. Их диапазон не выходит за границы православно понимаемых евангельских заповедей, нарушение которых – путь в смерть, а соблюдение – в блаженную вечность.

Что бы ни говорили люди, как бы они ни спорили, но придет Великая Суббота, и снова в томительном ожидании Небесного Огня затянут греки своё «Кирие, элейсон» (Господи, помилуй), снова закричит арабская молодёжь: «Воля-дин, Иля-дин, эль-Мессия!» (Нет веры иной, кроме православной), и снова над гробом Господним вспыхнут православная свеча и лампада, озаряя и согревая сердца воистину всечеловеческой радостью: «Христос воскресе»! И лучшей мотивации для добродетельной жизни нет.