2.3.3. Ритуальная формация

Нижний предел для сказки определяется из происхождения от мифа. Первоначально сказка подготавливает к ритуалу.

Человек существовал в присваивающей экономике от миллиона лет назад до 7 тысяч лет назад, когда происходит неолитическая революция. Следовательно, можно сказать, что человек возник как человек именно в состоянии присвоения продукта питания от природы.

Культура или даже формация, которая длилась несравненно дольше исторической эпохи, существенно отличается от исторического времени. Эту формацию можно назвать ритуальной. Ритуальная формация базируется на присваивающей экономике и совершенно иными, по сравнению с современными, условиями существования человека. Для ритуальной формации ключевым в понимании механизма жизнедеятельности человека является ритуал.

Ритуал отражает синкретизм мифа. То есть все, что происходит вокруг человека, отражается в мирах иного масштаба. Космогоническое, мир предков, мир природы, мир общины, мир человека, мир календаря, мир времени года, мир действия – все живут по единой структуре. То, что произошло в одном из миров, должно быть зафиксировано в другом. Синкретизм в этом плане можно назвать особым способом аккумуляции культуры.

Ритуал имеет временную последовательность. В разные времена года происходит переход от одного возраста к другому, а в центре ритуала оказывается один из возрастов. Такая система изменяется по кругу. Так, зимой старик переходит в потустороннюю жизнь, весной мужик отдает силы природе, летом происходит инициация: переход дитя в парня, осенью – свадьба – переход от парня к мужику. Эта последовательность передается обрядам от ритуала.

Одна из черт ритуала – регуляция жизни членов родовой общины. Регуляция вплоть до срока рождения и смерти. Наиболее показательным в этом плане является обряд инициации.

Допустим, что в обряде должны участвовать 12 юношей. Получить статус парня могут трое. В этом случае инициация происходит следующим образом. На первой стадии юноши состязаются между собой. Из 12 остаются 6. Возможны смертельные исходы, возможно выведение из состязания неготовых, с переносом инициации на год.

Юноши находятся в центре, составляют своеобразное игровое ядро ритуала. За ними наблюдают мужики и старики. Особое значение тут приобретает мнение стариков. Старики выбирают из шести трех, которые заменят самих стариков. Эти трое должны воспроизвести уходящих. Так включается коллекционный момент общины, она стремится сохранить в живом виде все свое знание, силу.

Таким образом, окончательное решение об инициации принимают старики, что равносильно их согласию уйти из жизни некоторое время спустя. Как после свадьбы неизбежно и необратимо превращение мужика-отца в деда и старика, следует рождение нового дитя и новоселье, так после инициации следует смерть старика. Старик в результате приема нового члена в общину уступает парню место.

Так к состязанию парня с себе подобными добавляется состязание со стариком, что и отражает состязание в сказке богатыря и колдуна.

Жесткость, даже жестокость ритуала связана с конкретной экологической ситуацией. Община заинтересована из членов своих отобрать лучших. Дети живут, парни отбираются. Инициация становится реальной системой регулирования количества и качества населения. Община производит непосредственный отбор человеческого материала.

Отметим несколько моментов, подчеркивающих качественное отличие ритуальной культуры от современной.

Как известно, письменная речь требует однозначности в толковании смыслов. Письмо стремится превратиться в однозначно понимаемую инструкцию. Речь человека эпохи ритуала имеет иное качество. Образ мифа не содержит претензии на подлинность. Поэзия – угадывание сути, но не реальности.

Персонификация как ядро поэтического мира, как объяснение иного или иное объяснение движения мира?

Язык песни – это язык игры, где речь скорее в уподоблении, а способ передачи информации неэффективен. В современной культуре язык пошел в иную сторону – слово и речь должны содержать все больше битов информации. От концентрации образной к концентрации информационной. Язык игровой и информационной культур совершенно разный.

В конкретизации картины ритуальной культуры рекомендуем обратиться к работе И. Хёйзинги «HOMO LUDENS». В этой работе голландский ученый утверждает, что человек произошел в игре. Примитивная культура несет в себе игру как основу формирования и воспроизводства человека. В названной работе игра получает очень широкое толкование, однако автор хорошо оттеняет специфику древнего отношения между людьми и человека с природой в эпоху присваивающей экономики. Хёйзинга пишет об игре как постоянном состязании, о роли пророка-поэта в центре всех ритуалов.

По-видимому, в отличие от современной игры, в которой правила задают формальное равенство игроков и каждая сторона имеет изначально равные шансы, в ритуале суть игры в другом. Тут известен результат, надо лишь обмануть бога, показать, что мы радуемся смерти близкого; показать, что кости, сожженные для пожертвования, – ценная вещь; бог должен думать, что это важно для нас, что мы действительно его почитаем и теряем, хотя на самом деле человек выигрывает. Например, закапывая навоз, он плачет (по Хейзинге), хотя получит большой урожай в будущем. Итак, в ритуале-игре результат предрешен: нет диспозиции выигрыш – проигрыш, человек в чем-то проигрывает, в чем-то выигрывает, суть жертвы в преувеличении стороны потери и уменьшении роли приобретения. Такая игра суть не агон, а демонстрация. Агон же характерен для народа, который перестал бояться богов. Здесь же – игра противника под маской, игрок должен убедить, что он и есть враг.

Центральный вопрос в отношении между игрой и культурой состоит в том, что все сферы постепенно теряют связь с игрой, а поэзия продолжает чувствовать тут себя как дома. Поэзия как сон науки, ее образы имеют смысл, который будет найден позже.

Фигура поэта – одержимого, пророка, жреца, оракула, вещателя литургических форм, исполнителя в священном драматическом представлении, иногда это скоморох, колдун, хранитель преданий.

Праздничное опьянение рассматривается как экстаз. Публичная игра в слагание стихов – один начинал, а другой должен был продолжить. Импровизация, как задача освободиться от заклятия. На западе песни в защиту любви, антифонное пение, на востоке импровизация стихов как форма экзамена.

Повсюду поэтическая форма предшествует литературной, отчасти из соображения полезности – легче удерживать в памяти. Главное – в архаической фазе культуры сама жизнь строится метрически и строфически. Поэзия – язык вне обыденного, языковая граница.

Формулирование права происходит в стихах, оно еще относится к возвышенной сфере, а не к обыденной. Все, что есть поэзия, вырастает в игре: в священной игре поклонения богам, праздничной игре ухаживания, воинственной игре поединка, с похвальбой, насмешкой, в игре остроумия и находчивости. Миф – всегда поэзия, он выражает связи, которые нельзя объяснить рационально, полная искренность. Постепенно возникает граница возможного и невозможного.

Более детально вопрос психического, лингвистического и культурного различия ритуальной и современной формации исследуется в работе автора «Сценарии формирования ученика» (Омск: ОмГПУ, 2000).