2. Третья сила

Кто такой Абрахам Маслоу?

Абрахам Маслоу был единственным еврейским мальчиком в районе Бруклина, где евреи не жили. Он потом говорил, что это в какой-то мере походило на положение первого негра в школе, где все белые. Зная, что сегодня Маслоу — один из самых известных людей в своей области, лишь изредка становящийся объектом нападок со стороны не согласных с ним психологов, трудно пове­рить, когда он говорит: “Я был одиноким и несчастным. Я вырос в библиотеках, среди книг, почти без друзей”.

Когда Маслоу подрос, он сумел оценить труды таких мыслите­лей, как Альфред Норт Уайтхед, Анри Бергсон, Томас Джеффер-сон, Авраам Линкольн, Платон и Спиноза. Знакомство с книгой Уильяма Самнера “Народные обычаи” он охарактеризовал так:

“Это стало Эверестом в моей жизни”.

Юные годы Маслоу не прошли, однако, лишь в уединенных за­нятиях: он познакомился и с практической жизнью (что, несомнен­но, впоследствии помогло ему выступать с практическими реко­мендациями). Он начал трудиться для заработка очень рано — продавцом газет. Летом он работал для семейной фирмы, осно­ванной его братьями. Ныне это большая и процветающая корпо­рация по производству тары.

Женился он рано — ему было 20, а невесте 19. Он вспомина­ет: “Жизнь по-настоящему не началась для меня, пока я не женил­ся и не отправился в Висконсин”. (Там он изучал в университете психологию.) Маслоу продолжает: “Я открыл для себя Уотсона v был предан бихевиоризму. Он стал для меня источником вооду­шевления”. Он изучал обезьян под руководством Гарри Харлоу написал докторскую диссертацию по сексуальному поведению и характеристикам доминирования у обезьян.

Однако, по мере того как он все больше знакомился с фрейдизмом и гештальт-психологией, его энтузиазм в отношении бихевиоризма начал убывать. И, когда в семье Маслоу появился ребенок Абрахам сделал важное открытие. “Наш первый ребенок измени меня как психолога, — пишет он. — Бихевиоризм, которым я так увлекался, предстал теперь передо мною таким глупым, что я н< мог этого переварить. Это было невозможно.” В интервью для журнала “Psychology today” (“Психология сегодня”) он говорил: “Я смотрел на это крошечное, таинственное создание и чувствовал себя поглупевшим. Я был ошеломлен тайной. Я сказал себе, ^то тот, кто имеет ребенка, не может быть бихевиористом”.

В 1930-е г. семья Маслоу вернулась в Нью-Йорк, где Абрахам стал профессором психологии в Бруклинском колледже.

Нью-Йорк в то время был особым местом — Маслоу назвал его центром психологической вселенной. Именно здесь он полу­чил самые глубокие впечатления в своей жизни и самый поучи­тельный опыт. “Мне не пришлось встретиться с Фрейдом или Юнгом, — пишет он, — но я встречался с Адлером в его доме, где он по пятницам проводил вечерние семинары, и я много беседо­вал с ним... Я общался с такими людьми, как Эрих Фромм, Карен Хорни, Рут Бенедикт, Макс Вертхаймер и подобные им... Я ду­маю, можно сказать, что у меня были самые лучшие учителя, и формальные и неформальные, каких только можно себе предста­вить. Этим я обязан той исторической случайности, что в Нью-Йорке собрались сливки европейского интеллекта, эмигрировав­шие, когда Гитлер пришел к власти. Нью-Йорк тех дней был про­сто фантастическим городом. Ничего подобного не было со вре­мен древних Афин. И я думаю, что всех этих мыслителей я знал, лучше или хуже. В своих предисловиях я упоминаю тех, кого я знал ближе и кому я особенно благодарен. Я не могу сказать, что один из них был важнее, чем другой. Я учился у всех, у кого было чему учиться... И у каждого из них я чему-то научился... Я не могу сказать, что я стал последователем Гольдштейна, или Фромма, или Адлера. Я никогда не соглашался присоединиться к какой-либо узкой, сектантской организации. Я учился у всех и оставлял открытыми все двери.”

Среди тех, кто оказал на него наибольшее влияние, Маслоу упоминал Маргарет Мид, Гарднера Мэрфи, Ролло Мэя, Карла Ро­джерса, Курта Гольдштейна, Гордона Олпорта — все они были но­ваторами в науке.

Седьмое декабря 1941 г.³ изменило направление жизни Мас­лоу, как и миллионов других людей. Будучи уже непризывного воз­раста, Маслоу в эти первые дни войны принял решение посвятить оставшуюся часть своей жизни поиску такой достаточно полной теории человеческого поведения, которая могла бы быть полезна для утверждения мира на Земле, основываясь при этом на факти­ческих данных, которые могли бы быть приняты всем человечест­вом. Он поставил своей задачей синтезировать многие изученные им взгляды.

“Я хотел, — писал он, — доказать, что люди способны на нечто более великое, чем войны, предубеждения и ненависть. Я хотел

сделать так, чтобы наука могла рассмотреть те проблемы, которы­ми занимаются не ученые: проблемы религии, поэзии, ценностей, философии, искусства.”

Глубокое влияние на Маслоу оказал и опыт работы с индейским племенем блэкфут в канадской провинции Альберта. Получив грант от Исследовательского совета по социальным наукам, Мас­лоу провел лето с этими людьми. Занимаясь и ранее этнологиче­скими изысканиями, он обратил внимание на тот факт, что враж­дебность и деструктивная направленность среди примитивных культур варьируют в пределах от 0 до 100%. И работа с племенем блэкфут (хотя и недостаточная по объему) убедила Маслоу в том, что человеческая агрессия в большей мере продукт культуры, чем наследственности. Племя насчитывало 800 человек, но Маслоу сумел обнаружить свидетельство только 5 кулачных драк на про­тяжении последних 15 лет. Он констатирует: “Враждебность вну­три этого общества, которую я стремился обнаружить с помощью всех антропологических и психиатрических средств, находивших­ся в моем распоряжении, определенно была минимальна по срав­нению с нашим большим обществом”.

Маслоу пишет, что, находясь среди индейцев, он ни разу не почувствовал не только жестокости, но даже замаскированной агрессии по отношению к себе. Он убедился, что детей редко подвергают физическому наказанию и что индейцы неодобри­тельно относятся к белым людям из-за их жестокости по отно­шению друг к другу и к своим детям. За публикацией в 1954 г. важнейшей книги Маслоу “Мотивация и личность” последовал целый поток докладов, статей, выступлений и книг, развиваю­щих, дорабатывающих и улучшающих первоначальное представ­ление его концепции.

В предисловии к переработанному изданию книги “К психоло­гии Бытия” говорится: “Многое произошло в мире психологии с тех пор, как эта книга была впервые издана (в 1962 г.)”. Гуманис­тическая психология — именно так ее чаще всего называют — прочно утвердилась ныне как жизнеспособная альтернатива объ­ективистской психологии и ортодоксальному фрейдизму. Литера­тура в этой области обширна и быстро растет. Более того, ее на­чинают использовать, особенно в образовании, в промышленно­сти, в религии, в организации и управлении, в психотерапии и е самосовершенствовании. Ее используют различные “эвпсихичес-кие” организации, журналы и частные лица.

“Эвпсихическое” — это слово, введенное Маслоу для описания гуманистически ориентированных институтов. По определению Маслоу, оно относится к “...культуре, которую бы создала ты­сяча самоактуализирующихся людей на изолированном острове, где им бы не мешали... Слово "эвпсихия" можно трактовать и ина­че — как движение к психологическому здоровью...”

Отличия от других теорий

Работа Маслоу не заключает в себе тотального отрицания Фрейда или же Уотсона и других бихевиористов, но скорее явля­ется попыткой учесть все, что в обеих психологиях есть полезно­го, значимого и нужного человечеству, а затем двигаться дальше.

“Я обнаружил, что очень трудно, — говорит он, — дать по­нять другим, что я одновременно и уважаю эти две современ­ные психологии, и недоволен ими. Столь многие люди настаи­вают на том, что можно быть за Фрейда либо против Фрейда, за научную психологию либо за “антинаучную” и т.п. По моему мнению, все подобные позиции, выражающие ту или иную ло­яльность, глупы. Наше дело — интегрировать эти различные ис­тины в целостную истину, и только по отношению к ней мы должны быть лояльны”.

Маслоу обнаружил, что добивающиеся успеха психологи и пси­хиатры часто вынуждены отступать от популярных в данное время теорий, чтобы добиться результата в своей работе с невротиками и психотиками. Существующие теории не решают человеческих проблем и, по-видимому, не объясняют адекватным образом име­ющиеся факты.

Маслоу весьма критически отнесся к сосредоточенности Фрейда на изучении невротиков и психотиков и к допущению, что высшие формы поведения приобретаются, а не являются естест­венными для человека как биологического вида.

По убеждению Маслоу, нельзя понять психических заболева­ний, не поняв психического здоровья. Не только Фрейд, но и Га­мильтон, Гоббс и Шопенгауэр свои выводы о человеческой приро­де делали, наблюдая худшие, а отнюдь не лучшие проявления че­ловека. Положительные аспекты человеческого поведения, такие, как счастье, радость, удовлетворенность, душевный покой, весе­лье, игра, благополучие, приподнятое настроение и экстаз, игно­рировались учеными, так же как и положительные качества — до­брота, великодушие, дружба и др. Ученые обращали внимание на недостатки, слабости человека и почти или совсем не рассматри­вали его сильные стороны, его потенции.

Маслоу говорит: “Если исследователь занят больным, невроти­ком, психопатом, преступником, слабоумным, то его надежды в отношении человеческого рода волей-неволей становятся все бо­лее умеренными, все более "реалистичными", он все меньшего ожидает от людей... Становится все яснее, что изучение уродли­вого, недоразвитого, незрелого и нездорового может создать только уродливую психологию и уродливую философию. Изучение самоактуализирующихся людей должно стать основой для более универсальной психологической науки”.

Именно этот подход делает теорию Маслоу уникальной. Он изучал наилучшие образцы человеческой природы, какие он мог найти, и это привело его к следующему заключению: “Теперь про­исходит изменение образа человека... Образ, сформированный гуманистической психологией, ясно показывает, что на протяже­нии всей письменной истории мы переоценили человеческую при­роду... Это революция с точки зрения ее последствий. Она может изменить и изменит мир и все в нем. Я горжусь тем, что нахожусь в этом поворотном пункте истории, помогаю ему осуществляться, знаю других, кто также создает Третью силу — Роджерса, Гольд-штейна, Олпорта”.

Бихевиористы, со своей стороны, стремятся изучать средние по­казатели, уделяя большое внимание статистическим методам. Они изучают то, что есть, а не то, что может или должно быть. Исследо­вания А.Кинси по сексуальному поведению в XX столетии — хороший пример использования статистики для изучения человеческого пове­дения. Как указывает Маслоу: “Считалось нормальным, что 75% всех детей умирает в возрасте до пяти лет... Мы приучались к ситуации... в которой нормальность с дескриптивной точки зрения, с точки зре­ния свободной от ценностей науки, эта нормальность среднего — лучшее, чего мы можем ожидать, и что, следовательно, нам надо удовлетвориться ею. Изучение средних показателей ведет к понятию о "хорошо приспособленном" субъекте, а не о высокоразвитой лич­ности”. Бихевиористы во многом основываются на исследовании жи­вотных. Маслоу же обнаруживает существенное различие между по­ведением животных и человека. Кроме того, он ставит под вопрос допущение, согласно которому животные инстинкты обязательно плохи. Его позиция состоит в том, что, даже если мы принимаем, что человек произошел от животного и имеет с животными общие ин­стинкты, из этого не обязательно следует, что эти инстинкты плохи. Может ли половое влечение, необходимое для сохранения вида, рас­сматриваться только как нечто плохое? Можем ли мы игнорировать тот факт, что в царстве животных столько же доброго поведения, сколько и злого? Деструктивная агрессия, вероятно, менее обычна среди животных, чем у человека. Есть много примеров сотрудниче­ства в царстве животных: внутри вида сотрудничество — скорее пра­вило, чем исключение.

Далее, если мы принимаем/что человек — просто более высо­кая эволюционная форма животного, то мы должны принять, что его ближайшим родственником является обезьяна. Маслоу на ос' нове проведенной им большой работы с обезьянами пришел К выводу, что они часто в большей мере проявляют любовь и со­трудничество, чем скупость, эгоизм и агрессивность — качества, которые приписывал животным Фрейд. Маслоу говорит: “С трак­товкой животных инстинктов как чего-то плохого согласуется ожи­дание, что они будут проявляться ярче всего у больных, невроти­ков, преступников, слабоумных, отчаявшихся. Это естественно следует из доктрины, согласно которой сознание, рациональность и мораль — не более чем приобретенный поверхностный слой,' полностью отличный по своему характеру от того, что лежит под ним... Дарвин настолько проникся этим взглядом, что видел в жи­вотном мире только соперничество, полностью игнорируя сотруд­ничество, которое столь же обычно”.

И фрейдисты и бихевиористы, подчеркивая неразрывную связь человека с животным миром, проявляют тенденцию к иг­норированию или отрицанию тех характеристик, которые дела­ют человеческий вид уникальным среди других животных. Если различные виды животных обладают специфическими именно для этих видов инстинктами, почему не предположить, спраши­вает Маслоу, что человек также имеет уникальные характерис­тики? Он продолжает: “Использование животных в исследова­ниях обеспечивает прежде всего пренебрежение как раз теми свойствами, которые являются уникально человеческими, таки­ми, например, как самопожертвование, стыд, любовь, юмор, ис­кусство, чувство красоты, совесть, чувство вины, патриотизм, идеалы, произведения поэзии, философии, музыки, науки. Пси­хология животных необходима для познания тех характеристик человека, которые он разделяет со всеми приматами. Она бес­полезна для изучения тех характеристик, которые отличают его от других животных или в которых он намного выше их, как, на­пример, в латентном научении”.

Бихевиористы не просто основывались в большой мере на исследовании животных, но предпочитали использовать голу­бей и крыс. Маслоу возражает против этого, указывая, что кры­сы имеют мало инстинктов, помимо физиологических. Этот подход привел также к положению о мощности, неконтролиру­емости, неизменяемости инстинктов. Основываясь на много­летних исследованиях, Маслоу отвергает такой взгляд как че­ресчур узкий. “Это, — пишет он, — может быть так для лосося или лягушки... Но это не так для человека...” Маслоу говорит, что в экспериментах по мотивации лучше было бы использовать обезьян, а не белых крыс, просто потому, что человек более по­хож на обезьяну, чем на белую крысу. “Различные направления бихевиоризма, — считает Маслоу, — неизбежно приходят к пас­сивному образу беспомощного человека, который мало что мо­жет сказать о собственной судьбе.”

Почти все американские исследователи поведения, пример­но с 1920 г., а многие и значительно раньше, построили свои ис­следования по “научной” модели. Их основное допущение состо­яло в том, что научный подход, столь успешно проявивший себя в решении физических и технических проблем, может быть столь же успешен в решении человеческих проблем. Ученый, исследу­ющий поведение, поверил, что он должен изучать человека как объект — объект, который следует наблюдать, но не задавать ему вопросы. Субъективную информацию, мнения человека о себе, своих чувствах, желаниях, стремлениях следует игнорировать. Фрейд был настолько занят неосознаваемыми детерминантами человеческого поведения, что уделял мало внимания или вооб­ще пренебрегал попытками его пациентов объяснить основания, побуждавшие их вести себя определенным образом.

Не соглашаясь с этим подходом, Маслоу убежден в том, что мы можем узнать гораздо больше о человеческой природе, принимая во внимание субъективное, так же как и объективное. Более того, в его опыте субъективный подход часто оказывался более продук­тивным, если же он игнорировался, значительная часть человече­ского поведения выглядела бессмысленной. Это не значит, что Маслоу отверг науку — он просто предпочел более широкий под­ход. По его мнению, психологи слишком прислушались к точке зрения физиков, химиков и математиков, полагающих, что то, что не может быть сведено к точной физической или математической формуле, не является знанием.

Хотя Маслоу и другие психологи Третьей силы не соглашают­ся с теориями бихевиористов и фрейдистов, они считают, что ис­пользуемые представителями этих направлений методики, или, как говорят, техники, могут быть полезны. Условный рефлекс яв­ляется формой научения. Свободные ассоциации, с которыми ра­ботают фрейдисты, являются формой общения. Как говорит Мас­лоу: “Я считаю механистическую науку (принявшую в психологии форму бихевиоризма) не то чтобы неправильной, но слишком уз­кой и ограниченной, чтобы служить общей и полной теоретичес­кой основой”. Что же касается Фрейда, то его образ человека не­адекватен: “Оставляя в стороне его вдохновение, его способные осуществиться надежды, его божественные качества... Фрейд снабдил нас больной половиной психологии, и мы должны теперь дополнить ее здоровой половиной”.

Фрейд и другие инстинктивисты проявляют тенденцию к игнорированию существования ассоциативного научения и стимульно-реактивного поведения, в то время как бихевиористы склон­ны догматически пренебрегать любыми инстинктами, хорошими или плохими. Если человеческое поведение, как утверждают би­хевиористы, состоит почти исключительно из реакций защиты от возбуждающих напряжений, где конечным продуктом оказывает­ся состояние пассивного ожидания новых напряжений, то каким образом люди становятся мудрее и лучше? Каким образом кто-либо может обладать интересом к жизни, если она сводится к попыткам снять напряжение? Бихевиористы, вероятно, в связи с тем, что их исследования основываются на изучении животных, склонны игнорировать возможность положительной эмоции, свя­занной с надеждой, радостью и оптимизмом. Как говорит Маслоу: “Имеется значительное число теоретических, клинических и экспериментальных данных, указывающих на то, что следовало бы вернуться к оценке теории инстинктов и, возможно, даже воз­родить ее в той или иной форме. Эти данные оправдывают опре­деленный скептицизм по отношению к нынешнему увлечению психологов, социологов и антропологов пластичностью, гибкос­тью и адаптивностью человека, его способностью к научению. Человеческое существо представляется гораздо более автоном­ным и самоуправляемым, чем это допускает современная психо­логическая теория”.

В книге “Психология науки” (1966) Маслоу развивает свою критику представления о физике как образце для науки о пове­дении. “Эта книга, — говорит он, — отвергает традиционное, но не подвергавшееся проверке убеждение в том, что ортодоксаль­ная наука — единственный путь к знанию или хотя бы единствен­ный надежный путь. Я считаю этот обычный взгляд наивным с философской, исторической, психологической и социологичес­кой точек зрения.”

Подход Третьей силы

Изучение душевных заболеваний необходимо, но не достаточ­но. Изучение животных необходимо, но не достаточно. Изучение средних индивидов само по себе не решит проблему. Для понима­ния душевных заболеваний требуется глубокое понимание душев­ного здоровья. Маслоу предложил ввести в психологию и психи­атрию этот новый важный массив информации. Он пришел к идее, что можно узнать много о человеке и его потенциале, изучая особенно здоровых, наиболее зрелых людей — ту часть человеческо­го рода, которую Маслоу назвал “растущей верхушкой”. Детали этого подхода описываются в следующей главе.

Маслоу почувствовал, что полная теория поведения должна включать его внутренние детерминанты так же, как и внешние, исходящие от среды. Фрейд сосредоточился на первых, а бихевиористы — на вторых. Обе точки зрения требуется скомбинировать Объективного изучения человеческого поведения недостаточно - для полного его понимания необходимо рассмотреть и субъективные факторы. Чтобы понимать поведение людей, мы должны учитывать их чувства, желания, надежды, стремления.

Характеристики самих ученых, изучающих поведение, — очень важные детерминанты их способности понимать его. Маслоу пе­речисляет следующие критерии. Ученый должен быть уверенным в себе и душевно здоровым, чтобы правильно воспринимать изу­чаемую им реальность. Он должен подходить к проблемам с от­крытыми глазами, быть “проблемоцентричным”, а не эгоцентрич­ным. Исследователю поведения нужны обширные общие знания:

чрезмерная специализация не продуктивна. Как отмечает Маслоу, крупнейшие, достигшие наибольших успехов ученые обычно обла­дали широкими интересами: выдающимися примерами могут слу­жить Аристотель, Леонардо да Винчи, Томас Джефферсон, Аль­берт Эйнштейн.

Исследователь человеческого поведения, чтобы добиться успеха, должен быть склонен к философии, творчеству, разнообразию, про­явлению интуиции, целостному видению действительности: он дол­жен видеть различные дисциплины как взаимно друг друга дополня­ющие, а не как отдельные, не связанные между собой. Если сделать акцент на средствах и методах, а не на результатах, то проявляется тенденция к разрыву между учеными в области социальных наук и другими искателями истины. Между тем, наука призвана вести поиск истины, понимания и прозрений: и на этот поиск способны не толь­ко те, кто обладает удостоверенной степенями специальной профес­сиональной подготовкой. Ученые в области социальных наук слиш­ком стремились походить на физиков, и это привело к ограничению поля поиска новых и лучших методов изучения людей. Ортодоксаль­ная наука уделяет слишком много внимания инструментам, приемам, процедурам, аппаратам и методам, недооценивая значение про­блем, вопросов, функций и целей. Чересчур большую роль приобре­тает позиция специалистов по методикам, “аппаратных людей”, а о вопросах, ответах и решении проблем забывают Сосредоточенные на средствах ученые склонны приспосабливать свои проблемы к сво­им методикам, вместо того чтобы поступать наоборот. Сформирова­лась иерархия наук, в которой физика считается более “научной”, | Чем биология, биология — более “научной”, чем психология, и психология — более “научной”, чем социология. Это разделяет науки и возводит между ними преграды.

Ряд ученых согласился с призывом Маслоу к более широкому, более полному, объединяющему многие дисциплины подходу к человеческим проблемам. Пьет Хейн, видный датский философ, говорит: “Все проблемы, которые мы пытаемся решать, теряют смысл, если мы сужаем их, ампутируя то, что не входит в нашу случайную область специализации. Вы можете отрезать от про­блемы столько, что ее остаток не будет иметь никакого смысла. Чтобы проблема имела смысл, вы должны привлечь к ее решению все поле человеческого знания и человеческой деятельности”. Другим примером может служить Жак Лёб, который на вопрос, является ли он неврологом, химиком, физиком, психологом или философом, ответил просто: “Я решаю проблемы”.

Иллюстрируя точку зрения, что не только профессиональные ученые способны решать человеческие проблемы, Маслоу приво­дит пример “Синанона” — организации, основанной непрофесси­оналами и достигшей большего успеха в излечении наркоманов, чем профессионалы. Маслоу описывает это так: “В истории с "Синаноном" мы сталкиваемся с нелепостью бюрократической науки, где некоторые части истины могут быть определены как "ненауч­ные", где истина считается таковой, только если она установлена надлежащим образом уполномоченными "собирателями истины" и в соответствии с освященными традицией методами или церемо­ниями... Разве только дипломат, доктор философии, доктор меди­цины, вообще профессионал способен быть мудрым, обладать зна­ниями, совершать открытия, излечивать?..

Действительно ли столь мудро и полезно требовать в качестве условия для многих работ диплом колледжа, вместо того чтобы ис­кать людей, обладающих действительным образованием, знания­ми, умениями, способностями, подходящих для данной работы?”.

Исследователи поведения не могут быть свободны от ценнос­тей. Акцент на “научных методиках” побуждает психологов к тому, чтобы обеспечивать собственную безопасность и “правильность” вместо того, чтобы проявлять смелость, и убеждает ученых в том, что они более объективны, чем это имеет место на самом деле. Их выводы становятся этически нейтральными. Такие ученые избега­ют важных вопросов этики, морали, правильного и неправильного, здорового и нездорового поведения — вопросов, на которые наше общество хотело бы знать ответы. Становясь чрезмерно прагматич­ной, психология избегает таких важных областей, как удовольствие, радость, игра, красота, искусство, любовь, счастье. Маслоу счита­ет, что нравственные и духовные проблемы существуют в царстве природы и потому их изучение должно быть частью науки, а не ка­кой-то противоположной областью. Он говорит, что наука как социальный институт и как человеческая деятельность обладает целями, этикой, моралью — или, проще говоря, ценностями.

Поиск точных “научных” ответов в изучении человеческого пове­дения может быть нездоровым явлением: есть слишком много об­ластей, где научные исследования слабы или отсутствуют. В отсут­ствие точного знания мы должны использовать любое доступное нам знание. “Есть разные уровни знания, — говорит Маслоу. — Любое прибавление знания или повышение его надежности лучше, чем ничего. Некоторые настаивают на том, что "научное" знание есть и должно быть ясным, четким, недвусмысленно определен­ным, безошибочным, проверяемым, могущим быть установленным повторно, коммуницируемым, логическим, рациональным, верба­лизуемым, осознанным. Если это не так, то это не "научное" знание, это что-то другое. Но что мы скажем тогда о первых стадиях знания, предшествующих этим окончательным формам, о том начале, кото­рое каждый из нас может легко обнаружить в своем опыте? Полез­но и правильно относить к знанию все "протознание", если только вероятность его правильности больше случайной. Если это условие выполняется, то знание может быть более или менее надежным, но все же это знание.”

Маслоу также критичен по отношению к тому, что он называет атомистическим подходом. Этот подход, обычный в физических науках, предполагает разложение изучаемых объектов на компо­ненты и изучение последних по отдельности. Человека, полагает Маслоу, надо изучать как целостную сущность, как систему. Здесь каждая часть связана с другой и, если не изучать их как единое целое, ответы будут неполными. Большинство исследователей поведения пыталось выделить независимые влечения, побужде­ния и инстинкты и изучать их по отдельности. Маслоу обнаружил, что такой подход в общем менее продуктивен, чем подход цело­стный, исходящий из того, что целое больше суммы своих частей.