2. Общие признаки классической политической экономии

Продолжая общую характеристику почти двухсотлетней истории классической политической экономии, необходимо выделить ее единые признаки, подходы и тенденции и дать им соответствующую оценку. Они могут быть сведены к следующему обобщению.

Во-первых, неприятие протекционизма в экономической по­литике государства и преимущественный анализ проблем сферы производства в отрыве от сферы обращения, выработка и приме­нение прогрессивных методологических приемов исследования, включая причинно-следственный (каузальный), дедуктивный и ин­дуктивный, логическую абстракцию. В частности, ссылка на на­блюдаемые «законы производства» снимала любые сомнения по поводу того, что полученные с помощью логической абстракции и дедукции предсказания следовало бы подвергнуть опытной провер­ке. В результате свойственное классикам противопоставление друг другу сфер производства и обращения стало причиной недооценки закономерной взаимосвязи хозяйствующих субъектов этих сфер, обратного влияния на сферу производства денежных, кредитных и финансовых факторов и других элементов сферы обращения.

Более того, классики при решении практических задач ответы на основные вопросы давали, ставя эти вопросы, как выразился Н. Кондратьев, «оценочно». По этой причине, полагает он, получались «...ответы, которые имеют характер оценочных максим или правил, а именно: строй, опирающийся на свободу хозяйствен­ной деятельности, является наиболее совершенным, свобода торгов­ли наиболее благоприятствует процветанию нации и т. д.». Это об­стоятельство также не способствовало объективности и последо­вательности экономического анализа и теоретического обобще­ния «классической школы» политической экономии.

Во-вторых, опираясь на каузальный анализ, расчеты средних и суммарных величин экономических показателей, классики (в отличие от меркантилистов) пытались выявить механизм форми­рования стоимости товаров и колебания уровня цен на рынке не в связи с «естественной природой» денег и их количеством в стране, а в связи с издержками производства или, по другой трактов­ке, количеством затраченного труда. Несомненно, со времен клас­сической политической экономии в прошлом не было другой экономической проблемы, и на это также указывал Н. Кондратьев, кото­рая бы привлекала «...такое пристальное внимание экономистов, обсуждение которой вызывало бы столько умственного напряжения, логических ухищрений и полемических страстей, как пробле­ма ценности. И вместе с тем, кажется, трудно указать другую про­блему, основные направления в решении которой остались бы столь непримиримыми, как в случае с проблемой ценности».

Однако затратный принцип определения уровня цен «классической школой» не увязывался с другим важным аспектом рыночных эконо­мических отношений – потреблением продукта (услуги) при изменяю­щейся потребности в том или ином благе с добавлением к нему едини­цы этого блага. Поэтому вполне справедливо мнение Н. Кондратьева, который писал: «Предшествующий экскурс убеждает нас в том, что до второй половины XIX века в социальной экономии нет сознательного и отчетливого разделения и различения теоретических суждений ценно­сти или практических. Как правило, авторы убеждены, что те сужде­ния, которые фактически являются суждениями ценности, являются столь же научными и обоснованными, как и те, которые являются суж­дениями теоретическими». Несколько десятилетий спустя (1962) во многом похожее суждение высказал и Людвиг фон Мизес. «Обществен­ное мнение, – пишет он, – до сих пор находится под впечатлением научной попытки представителей классической экономической теории справиться с проблемой ценности. Не будучи в состоянии разрешить очевидный парадокс ценообразования, классики не могли проследить последовательность рыночных сделок вплоть до конечного потребите­ля, но были вынуждены начинать свои построения с действий бизнес­мена, для которого потребительские оценки полезности являются за­данными».

В-третьих, категория «стоимость» признавалась авторами «классической школы» единственной исходной категорией экономи­ческого анализа, от которой как на схеме генеалогического древа отпочковываются (вырастают) другие производные по своей сути категории. Анализируя проблему ценности, классики, по мнению Н. Кондратьева, показали, что «...проблема эта включает в себя ряд хотя и связанных, но глубоко различных вопросов. Основными из них являются следующие: 1. Что такое ценность как феномен и каковы ее виды (качественная проблема)? 2. Каковы основания, источники или причины существования ценности? 3. Является ли ценность величиной и если да, то какой именно, и чем величина ее определяется (количественная проблема)? 4. Что служит измерите­лем величины ценности? 5. Какую функцию выполняет категория ценности в системе теоретической экономии?». Кроме того, подобного рода упрощение анализа и систематизации привело клас­сическую школу к тому, что само экономическое исследование как бы имитировало механическое следование законам физики, т. е. поиску сугубо внутренних причин хозяйственного благополу­чия в обществе без учета психологических, моральных, правовых и других факторов социальной среды.

Указанные недостатки, ссылаясь на М. Блауга, отчасти объясня­ются невозможностью проведения в общественных науках всецело контролируемого эксперимента, вследствие чего «экономистам для того, чтобы отбросить какую-либо теорию, нужно гораздо больше фактов, чем, скажем, физикам». Сам М. Блауг, однако, уточняет: «Если бы выводы из теорем экономической теории поддавались од­нозначной проверке, никто бы никогда не услышал о нереалистич­ности предпосылок. Но теоремы экономической теории невозмож­но однозначно проверить, поскольку все предсказания имеют здесь вероятностный характер» (выделено мной).

В-четвертых, исследуя проблематику экономического роста и повышения благосостояния народа, классики не просто исходили (вновь в отличие от меркантилистов) из принципа достижения ак­тивного торгового баланса (положительного сальдо), а пытались обосновать динамизм и равновесность состояния экономики страны. Однако при этом, как известно, они «обходились» без серьез­ного математического анализа, примене­ния методов математического моделирования экономических проблем, позволяю­щих выбрать наилучший (альтернативный) вариант из определенного числа состояний хозяйственной ситуации. Более того, «классическая школа» достижение равновесия в экономике считала автоматически возможным, разделяя «закон рынков» Ж. Б. Сэя.

Наконец, в-пятых, деньги, издавна и традиционно считавшиеся искусственным изобретением людей, в период классической политической экономии были признаны стихийно выделившимся в товарном мире товаром, который нельзя, «отменить» никакими соглашения­ми между людьми. Среди классиков единственным, кто требовал упразднения денег, был П. Буагильбер. В то же время многие авто­ры «классической школы» вплоть до середины XIX в. не придавали должного значения разнообразным функциям денег, выделяя в основ­ном одну – функцию средства обращения, т. е. трактуя денежный товар как вещь, как техническое средство, удобное для обмена. Недо­оценка других функций денег была обусловлена упомянутым недопониманием обратного влияния на сферу производства денежно-кредитных факторов.

Авторы одной из популярных книг начала XX в. под названием «История экономических учений» Шарль Жид и Шарль Рист отмеча­ли, что главным образом авторитет А. Смита превратил деньги в «товар, еще менее необходимый, чем всякий другой товар, обреме­нительный товар, которого надо по возможности избегать. Эту тен­денцию дискредитировать деньги, проявленную Смитом в борьбе с меркантилизмом, подхватят потом его последователи и, преувеличив ее, упустят из виду некоторые особенности денежного обращения».

Нечто похожее утверждает Й. Шумпетер, говоря о том, что А. Смит и его последователи «пытаются доказать, что деньги не имеют важного значения, но в то же время сами не в состоянии последовательно придерживаться этого тезиса». И только неко­торое снисхождение этому упущению классиков (прежде всего А. Смиту и Д. Риккардо) делает М. Блауг, полагая, что «...их скептицизм по отношению к денежным панацеям был вполне уместен в условиях экономики, страдавшей от недостатка капитала и хро­нической структурной безработицы». Здесь, думается, не лиш­ним будет привести одно из мудрых назиданий М. Вебера из уже упоминавшейся его работы «Протестантская этика и дух капита­лизма».

«Помни, – говорится в нем, – что деньги по природе своей плодоносны и способны порождать новые деньги. Деньги могут родить деньги, их отпрыски могут породить еще больше и так далее... Тот, кто изводит одну монету в пять шиллингов, убивает (!) все, что она могла бы произвести: целые колонны фунтов».

Если исключить классовые идеологизированные тенден­ции и сосредоточиться на констатации единых для «классической школы» теоретико-методологических позиций, то ее общие призна­ки и отличительные черты от меркантилизма можно представить следующим образом (табл. 5).

Далее следует обратиться к рассмотрению проблемы хроноло­гических границ классической политической экономии. Этот мо­мент является действительно проблемным, потому что уже второе подряд столетие, принимая почти без споров вопрос о периоде за­рождения «классической школы» и первых, как выразился К. Маркс, ее «отцах», ученые-экономисты все еще не пришли к общему выводу о времени завершения и последних авторах данного направления экономической мысли.

Дело в том, что исторически в экономической литературе сло­жились две позиции толкования того, когда исчерпала себя «классическая школа», – ограничительная (марксистская) и расшири­тельная. Последняя в наши дни, по существу, превращается в обще­принятую для большинства интересующихся эволюцией экономи­ческих доктрин.

Коротко суть этих позиций такова. Согласно марксистской ут­верждается, что классическая политическая экономия завершилась в начале XIX в. трудами А. Смита и Д. Рикардо и что затем началась эпоха так называемой «вульгарной политической экономии», родона­чальники которой Ж. Б. Сэй и Т. Мальтус хватаются, по словам К. Маркса, «за внешнюю видимость явлений и в противоположность закону явления». При этом главным аргументом, обосновывающим избранную позицию, автор «Капитала» считает «открытый» им же «закон прибавочной стоимости». Этот «закон», по его мысли, выте­кает из центрального звена учения Смита и Рикардо – трудовой теории стоимости, отказавшись от которой «вульгарный эконо­мист» обречен стать апологетом буржуазии, пытающимся скрыть эксплуататорскую сущность в отношениях присвоения капиталис­тами создаваемой рабочим классом прибавочной стоимости. Вывод К. Маркса однозначен: «классическая школа» убедительно раскры­вала классовые антагонистические противоречия капитализма и под­водила к концепции бесклассового социалистического будущего.

Таблица 5