Общая теория отношений между благородным мужем и властью в «мэн-цзы»

Перед Мэн-цзы проблема отношений между благородным мужем и властью стояла даже еще более остро, чем перед Конфуцием: нет больше ни одного конфуцианского трактата, где важность и величие благородного мужа в его отношениях с властью защищалась бы столь сильно и где нападки на правителей были бы столь же мужественны и бесстрашны. Сущность подхода Мэн-цзы к этой проблеме близка Конфуцию, но в «Лунь-юй» это отношение выражено фрагментарно, а подчас только в форме намека, в то время как в «Мэн-цзы» мы видим хорошо сформулированную теорию, которая представляет собой не­отъемлемую часть мышления Мэн-цзы. Анализ этой теории показывает, что она включает некоторые элементы, которые не были представлены в «Лунь-юй».

Хотя высказывания, касающиеся этой проблемы, могут быть обнаружены в различных разделах «Мэн-цзы», существует единственный текст V В, 1, где мыслитель излагает свою теорию последовательно. Ниже дается полный перевод этого текста, базирующийся в основном на версии Д. Ло.

«Мэн-цзы сказал: ,,Бо-и никогда не обратил бы свой взгляд на непристойное зрелище, никогда не обратил бы свой слух на непристойный звук. Он не служил бы правителю, которого не почитал; не управлял бы народом, которого не уважал (С. 134-135). Он продвигался бы по службе в период порядка и уходил бы в отставку во времена смуты (чжи цзэ цзинь, луань цзэ туй). Он не смог бы оставаться там, где дурное правительство и порочный народ. Иметь дело с простолюдином было бы равнозначно сидению в придворной шапке и мантии посреди грязи и нечистот. В период Чжоу он удалился к берегам Северного моря в ожидании того дня, когда Поднебесная вновь очистится (дай тянь ся чжи цин). С этих пор, услышав о характере Бо-и, испорченный человек становится непорочным, безвольный обретает решимость (вань фу лянь, но фу ю ли чжи)".

И Инь сказал: „Почему бы мне не послужить правителю и не управлять людьми, к которым я не испытываю симпатии". Он продвигался по службе как во времена порядка, так и во времена смуты (чжи и цзинь, луань и цзинь). Он сказал: „Сотворяя людей, Небо вменило тем, кто раньше достигает понимания, долг пробуждать тех, чьи умственные способности не развиты; тем, кто пробуж­дается раньше,— долг пробуждения тех, кто слаб в понимании. Я — из числа первых небесных людей. Средствами этого пути я буду пробуждать людей". Он считал, что если среди людей Поднебесной находились такие, которые не на­слаждаются благами правления Яо и Шуня, то это было равнозначно для него личной вине. Вот до какой степени Поднебесная для него была связана с личной ответственностью (цзы жэнь и тянь ся чжи чжун е).

Лю-ся Хуэй не стыдился служить нечестивому правителю, не пренебрегал малым чиновничьим постом. На службе он не скрывал своих достоинств и чувствовал себя обязанным действовать в соответствии с путем. Когда он терпел неудачу и терял свой пост — не роптал; когда был скован нуждой — не горевал. Живя среди простолюдинов, он чувствовал себя, непринужденно и не смог бы оставить их. „Ты — это ты, а я — это я. Даже если бы вы стояли совершенно голыми возле меня, как бы вы могли меня опорочить?" С этих пор, прослышав о нраве Лю-ся Хуэя, люди недалекие становятся терпимыми, а люди понимающие — великодушными (би фу куань, бао фу дунь).

Покидая Ци, Конфуций отправлялся в то время, когда рис еще поливался, а покинув Лу, он сказал: ,,Я отбуду так незаметно, насколько возможно. Это надлежащий способ покидать страну матери и отца". Конфуций был из тех людей, которые, когда это должно (кэ и), быстро уходят; когда должно задерживаются; когда должно — уходят в отставку; когда должно — занимают чиновничий пост.

Мэн-цзы сказал: „Среди совершенномудрых (шэн) Бо-и был чистым (цин); И Инь — ответственным (жэнь); Лю-ся Хуэй — приспосабливающимся (хэ); Кон­фуций — своевременным (ши). Конфуций был тем, кто стяжает все благое (цзи да чэн)».

Теория политической вовлеченности Мэн-цзы, несомненно, является шагом вперед по сравнению с «Лунь-юй». Прежде всего она разрешает парадокс кон­фуцианской вовлеченности: вместо противоречащих друг другу советов, касаю­щихся участия в управлении в период, когда дао в мире незаметно, Мэн-цзы принимает обе возможности: для мудреца, в отношении которого к миру пре­обладает чистота, естественно отказаться в такую эпоху участвовать в управлении, но для мудреца, который прежде всего чувствует свою ответственность, естественно принять в нем участие. Введение классификации мудрецов делает такое решение возможным.

Нам не так легко обнаружить связь между интересом Конфуция к Бо-и и Щу-ци и его идеалом «благородного мужа». В «Мэн-цзы» эта связь устанавливается изначально и каждая позиция формулируется не как абстрактная максима, но как характерная черта (фэн) исторической личности, черта, которая определяет его отношения с внешним миром. Нужно добавить, однако, что, несмотря на бросающееся в глаза влияние истории, на характер теории, по сути дела, она подчинена задачам моральной и политической философии Мэн-цзы. Хотя фигуры мудрецов, воплощающих различные позиции, взяты из исторической традиции, они подогнаны Мэн-цзы к целям его концепций. Мэн-цзы не только исключил одного из братьев, Щу-ци, из «Записок», он создал, как будет показано ниже, совершенно новый образ И Иня (С. 135-136).

В конечном счете Мэн-цзы внес значительные изменения в основную формулу отношений между благородным мужем и властью. Вместо высказывания: «Когда путь господствует в Поднебесной — проявляй себя; когда он в ущербе — скры-вайся» («Лунь-юй», VIII, 13), мы находим в процитированном выше тексте фразу: «Во времена порядка продвигайся, во времена смуты уходи». Мэн-цзы устраняет формулировку о господстве дао в мире, которая, понятая буквально, могла вести к полному отказу от политической деятельности. Формула Мэн-цзы, более гибкая по сравнению, с Конфуциевой, была принята последующей конфу­цианской традицией как неотъемлемая часть политической мудрости.

Теперь проанализируем каждую из позиций, выделенных в пассаже V В, 1 «Мэн-цзы», в отдельности.