Прецеденты отказа от службы и проблема гл. XVIII «лунь-юй»

Центральный эпизод в легенде о Бо-и и Щу-ци — их отказ от службы как результат недовольства деятельностью У-вана. Уход был наиболее красноречивым практическим выражением независимости благородного мужа, его права на не­согласие и предпочтение бедного и низкого положения богатству и славе. По этой причине вместе с обращением к фигурам Бо-и и Щу-ци гл. XVIII «Лунь-юй» почти полностью посвящена проблеме отказа от службы. Наряду с фактами собственного отказа от службы Конфуция, здесь описано множество личностей, которые также решили удалиться. Очевидно, что все эти примеры служат покажу того, что такая форма протеста санкционируется традицией.

Ряд ученых выражают некоторые сомнения, которые касаются аутентичности этой главы. А. Уэйли писал, что по своему источнику содержание гл. XVIII не является конфуцианским, но проникло в нее из внешнего мира — мира, враж­дебного Конфуцию. Д. Ло приходит к выводу, исходя из ряда соображений, что эта глава, так же как четыре другие главы «Лунь-юй», была написана позднее, чем большая часть глав памятника. X. Г. Крил очень осторожно подходит к вопросу об аутентичности гл. XVIII, замечая, что некоторые из ее пассажей, видимо, отражают даосскую мысль.

Оговорки, касающиеся датировки гл. XVIII, несомненно, хорошо обоснованы, и из их анализа можно прийти к выводам не о взглядах самого Конфуция, но о философии, которая существовала в конфуцианской школе после смерти учителя. Однако очевидно, что проблема отказа от службы как формы протеста не утратила своей значимости. Что касается даосского влияния, то мне представляется, что содержание текста XVIII, 5—7 отнюдь не доказывает этого: последнее слово, осуждающее отшельничество, сказано Конфуцием и его учениками (С. 132-133).

Интересно отметить, что особый характер гл. XVIII был осознан Дж. Леггом, который написал в комментарии к ее заголовку, что она «напоминает... о некоторых достойных... которые жили в уединении, во времена смуты отказавшись от службы. Цель ее (этой главы) — показать и оправдать позицию самого Конфуция». Не особенно видное место, отданное здесь эпизодам, связанным с отказом от службы Конфуция, опровергает положение Легга и напоминает, что интерес компиляторов был обращен к более общим вопросам.

Тема конфронтации с властью появляется с самого начала главы. В тексте параграфа 1 Конфуций провозглашает трех государственных деятелей Иньской династии, ставших жертвами вероломства тирана Чжоу [-синя], гуманными личностями. В следующем параграфе — XVIII, 2 — мы находим историю о Лю-ся Хуэе, государственном деятеле VII в. до н. э. из княжества Лу. Здесь говорится, что после того, как Лю-ся Хуэй, занимавший должность ши-ши (в переводе Дж. Легга — «судья»), был трижды изгнан, кто-то сказал: «Несомненно, ты был бы прав, если бы ушел». Лю-ся Хуэй ответил: «Если я продолжу служить людям честным путем, куда тогда смогу я пойти и не быть трижды изгнанным? С другой стороны, если я хочу служить людям нечестиво, какая мне нужда оставлять землю моей матери и моего отца?» Смысл этого фрагмента может быть сформулирован как совет служить и не покидать пост. Его включение в текст показывает, что перед нами ранняя стадия развития конфуцианской теории. Очевидно, гл. XVIII с самого начала была частью собрания материалов, так или иначе относящихся к проблеме ухода со службы, и отпечаток этой стадии можно видеть в существующем тексте. После этого компиляторы переставили большую часть материалов, которые находились в противоречии с основным тезисом; но некоторые из них сохранились. Позже мы увидим, каким образом включил этот материал в свою схему Мэн-цзы.

В отрывке XVIII, 8 мы сталкиваемся с разделением людей с точки зрения их отношения к проблеме отказа от службы. Он начинается с перечисления людей, которые ушли со службы (и минь). Конфуций делит их на три группы: 1) Бо-и и Щу-ци, которые «отказались поступиться своими высокими убеждениями и сносить унижение»; 2) Лю-ся Хуэй и Шао Лянь, которые «поступились своими высокими убеждениями и сносили унижение, но их слова соответствовали их состоянию, а дела — обстоятельствам»; 3) Юй Чжун и И И, которые «давали волю своим словам, будучи отшельниками, но имели незапятнанную репутацию и приводили веские аргументы в пользу оправданности своего изгнания». Позитивное отношение и к последним двум типам выражено в особенности их характеристикой с помощью иероглифа чжун («центральность, уравновешенность, середина»), который подчеркивает, что поведение этих чудаков не переходило границ срединного и уравновешенного пути.

Фрагмент XVIII, 9 также может быть отнесен к числу «смешанных». Он содержит список музыкантов, которые отказались играть при Луском дворе. Легг связывает этот исход музыкантов с фрагментом IX, 14, в котором говорится о реформе музыки после возвращения Конфуция в Лу из Вэй. Перед этим, по мнению Легга, музыканты не хотели участвовать в профанации своего искусства и «с... началом упадка их руководитель ушел в другие государства».

На первый взгляд текст XVIII, 10 не связан с проблемой ухода со службы. Он содержит увещевание Чжоу-гуна, обращенное к его сыну и касающееся отношения к родственникам и сановникам. Однако тема ухода рассматривается и здесь, но с другой стороны — с точки зрения причин для отказа от службы. Чжоу-гун говорит своему сыну, «что он не должен давать высоким сановникам случая выражать недовольство и изгонять заслуженных чиновников».

Два фрагмента (XVIII, 3 и XVIII, 4) относятся к эпизодам из биографии Конфуция. В обоих из них рассказываются истории ухода со службы. В тексте XVIII, 3 читаем: «Князь Цзин из Ци принял Конфуция. Он сказал: „Принять его на равных с главой семьи Цзи нельзя. Я приму его таким образом, будто 133 он нечто среднее между главой Цзи и Мэн". Он добавил: ,,Я стар и не могу Вас использовать". Конфуций удалился (Кун-цзы сип)» (С133-134).

Этот параграф подтверждает выраженное выше мнение о незаконченности гл. XVIII: у нас создается впечатление, что Конфуций не хотел остаться в Ци, так как был не удовлетворен статусом, приписанным ему, хотя в конечном счете мотив Конфуция не ясен. Легг чувствовал, что такая двусмысленность оскорби­тельна по отношению к Конфуцию, и написал в своем комментарии: «Мы должны предположить, что Конфуций покинул Ци из-за заключительных замечаний правителя». Следующий текст — XVIII, 4 — повествует о ссылке певичек и танцовщиц из Ци в Лу. По этой причине в течение трех дней не было представлений ко двору, и негодующий Конфуций покинул Лу.

В трех текстах (XVIII, 5—7) мы видим конфронтацию между отшельниками, с одной стороны, и Конфуцием и его учеником Цзы-лу — с другой. Как я отметил ранее, на основании того факта, что аргументы отшельников также обнаруживаются в даосских трактатах (особенно в «Чжуан-цзы»), некоторые ученые выражают подозрения, касающиеся аутентичности этих текстов. Я думаю, что их появление в этом месте оправдано логикой повествования. Здесь прояс­няются идеологические основания конфуцианского ухода и происходит размеже­вание с теми, кто противостоял любому участию в социальной и политической жизни.

Миссия гл. XVIII с ее многочисленными примерами может быть понята 1&ак демонстрация того, что уход со службы — освященная традицией почетная форма протеста против несправедливого правления. Но здесь конфуцианцы пытаются ответить на вопрос о возможности праведного правления и об обоснованности надежды на его достижение через политическую деятельность. Отшельники не верят в ее смысл и перспективы, и один из них вопрошает ученика Конфуция Цзы-лу: «Не лучше ли было бы, если бы вместо того, чтобы следовать примеру мужа, который избегает людей (би жэнъ чжи ши), вы последовали бы за тем, кто избегает всего мира (би ши чжи ши)».

Конфуцианский ответ таков, что усилия, предпринимаемые вместе с другими людьми, направленные на то, чтобы сделать жизнь индивида и общества более достойной,— высшая цель и смысл человеческого существования. Не признавать этого — значит «нарушить самое важное в человеческих отношениях (луань да лунь)». Что касается внешнего успеха, то благородный муж, который понимает, что моральный порядок дао не господствует над миром (дао чжи бу син), не слишком полагается на него.