1. Сомерсет моэм и сулла

Англичанин Сомерсет Моэм, написавший свыше тридцати пьес, многие из

которых пользовались большим успехом, а некоторые шли по всему миру, заявил

в предисловии к своему последнему тому пьес, что намерен навсегда

распрощаться "с карьерой драматурга".

Крупные газеты восприняли и подали его заявление как сенсацию, словно

это было сообщение железнодорожного магната о том, что он намерен отказаться

от своего дела. "Я до конца своих дней не буду больше заниматься продажей

пьес". Некоторые сентиментальные писаки даже усмотрели в этих словах решение

господина Моэма похоронить себя заживо. Впрочем, поведение прессы удивляет

меньше, чем поведение самого Моэма. Очень редко люди, сделавшие карьеру,

заканчивают ее сами, по своей воле. Карьера стала своего рода конвейером. Он

несет попавшего на него человека, хочет он этого или нет. Но человек почти

всегда этого хочет.

Моэм, по-видимому, не хочет. И он вызывает такое же изумление, какое

еще сегодня испытывают школьники, читая в учебниках истории о решении

римского диктатора Суллы, который будто бы отказался от своего звания в

полном расцвете своего могущества. Этому не перестают удивляться и в наши

дни.

Все же и в драматургии встречаются подобные случаи. Величайший коллега

Моэма - Вильям Шекспир на вершине своей славы целиком ушел в личную жизнь.

Этот поступок также дает повод для величайшего изумления, которое и поныне

столь сильно, что некоторые исследователи, оспаривая принадлежность

прославленных драм перу актера и режиссера Шекспира, обосновывают свое

мнение именно тем, что он внезапно перестал писать, - чего, разумеется,

никогда не делают истинные писатели.

2. Утерян контакт со зрителем

Моэм констатирует: "Я чувствую, что у меня утерян контакт со зрителем,

покровительствующим театру. Это случается рано или поздно с большинством

драматургов, и они поступают мудро, когда внимают этому предостережению.

Тогда для них самое время уйти из литературы".

Моэм продолжает: "Я делаю это с облегчением. Вот уже несколько лет, как

меня все более и более тяготит необходимость удерживаться в рамках

драматургических условностей".

Он говорит и о том, как тягостно противостоять искушению и отказаться

от многогранного воплощения идеи, к которому манят художника большее знание

людей, терпимость и, быть может, мудрость, приобретенные с годами, но

которое, увы, неосуществимо из-за драматургических условностей.

Уже обычный реалистический диалог затрудняет передачу духовной

сложности современного человека ("of the man in the street"). Моэму

недостает внутреннего монолога и реплик в сторону.

Сейчас больше и прежде всего нужна "драма души". По мнению Моэма, такое

направление навязано драматургам успехами кино.

Драма стала формой искусства, в которой действие - лишь повод для

раскрытия внутренней жизни изображенных на сцене людей. Происходящие на

сцене всевозможные события позволяют раскрыть душевные движения героя.

Впрочем, чем меньше действия, тем более ценна в литературном отношении

пьеса. Детектив с его увлекательным сюжетом - не литература.

Романистам проще. Они располагают большими возможностями, и им намного

легче показать противоречивость характера своих героев. Но в последнее время

наступила перемена, поставившая драматургов в еще более трудное положение.

Бальзак и Диккенс еще изображали статичные характеры. Герои оставались почти

неизменными на протяжении всего романа. В конце повествования они обладали

теми же качествами, что и в начале. Более поздние романисты отошли от этого

принципа. Их герои изменяются. Переживания уже не проходят для них

бесследно, одни качества у них исчезают, другие появляются. Теперь уже

несчастным драматургам не догнать романистов. Им не остается ничего другого,

как и дальше создавать "условные иероглифы" ролей и предоставлять самим

артистам облечь их в плоть и кровь.

Драматург Моэм отказывается от состязания с романистами и удаляется на

покой перед лицом столь прискорбного развития событий.