25 Декабря 1926 г.

ТЕАТРАЛЬНАЯ СИТУАЦИЯ 1917-1927 ГОДОВ

_Сегодняшний театр - это явление чисто временное_. Суждение о нем было

бы уже неверным, если бы мы приписали ему хоть какое-то желание иметь дело с

вещами духовными, то есть с искусством. В действительности он хочет иметь

дело только _с публикой_, о которой у него нет четкого представления и

которая состоит из людей либо теряющих наивность, едва они переступают порог

театра, либо никогда ею не обладавших. И театр отчаянно пытается удержать

эту публику, все дальше и дальше идя ей навстречу, что очень трудно, ибо

невозможно узнать, в чем же нужно уступать этой публике, поскольку у нее

вообще нет _никакого аппетита_. Возможно, что, кроме того, на таком пути

потакания публике театр надеется отыскать и _стиль_. То есть стиль в данном

случае означал бы своего рода _навыки_ обращения с публикой. Если публику,

играющую столь большую роль для театра, не рассматривать в классовом

отношении, то как сокровищницу нового стиля ее, разумеется, следует

_отклонить_.

Я допускаю, что человек, питающий страсть к театру, сегодня не может

больше относиться серьезно к старому типу посетителя театра. А чтобы

дождаться нового типа, ни на мгновение нельзя забывать, что типу этому

надлежит еще научиться ходить в театр, что, следовательно, соглашаться с

первыми его требованиями бессмысленно, поскольку требования эти будут

чистейшим недоразумением. (Правда, у негров существует новый способ

использования бритвенных приборов - вешать их на шею, но такой способ не

приведет к существенному улучшению бритвенных приборов.)

Я не верю, что утверждения некоторых новейших режиссеров, будто они

предпринимают определенные изменения в классических пьесах по желанию

публики, могут опровергнуть тот факт, что публика всячески стремится увидеть

_новейшие пьесы_ в как можно более _старой форме_. Тем не менее, обязавшись

не обращать больше внимания на публику, у которой, как он установил, нет

желаний, режиссер берет на себя еще одно обязательство - рассматривать

старые произведения старого театра просто как материал, игнорировать их

стиль, предать забвению их авторов и всем этим произведениям, созданным для

других эпох, навязать стиль нашей эпохи.

Показав, что ни новым стилем, ни новыми определяющими точками зрения он

не располагает, _режиссер_ должен искать этот стиль не у себя в голове, а в

_драматической продукции_ данного времени. Он обязан постоянно обновлять

свои опыты, которые должны привести к созданию большого эпического и

документального театра, соответствующего нашей эпохе.

16 мая 1927 г.

НЕ ЛИКВИДИРОВАТЬ ЛИ НАМ ЭСТЕТИКУ?

Дорогой господин Икс.

Если я попросил Вас высказать суждение о драме с точки зрения

социологии, то произошло это оттого, что я ожидаю от социологии ликвидации

сегодняшней драмы. Как Вы сразу же поняли, социология должна была выполнить

простую и радикальную функцию: она должна была привести доказательство того,

что у этой драмы нет больше прав на существование, а у всего, что сегодня

или в дальнейшем будет строиться на тех предпосылках, которые дали однажды

возможность появиться драме, у всего этого будущего нет. У драмы - как

выразилась бы социология, в оценке которой мы, надеюсь, сходимся, - нет

больше социологического пространства. Ни одна другая наука, кроме Вашей, не

располагает достаточной свободой мышления, всякая другая слишком

заинтересована и замешана в увековечении общего уровня цивилизации нашей

эпохи.

Вы не станете отдавать дань общераспространенному суеверию, будто

какая-то драма собиралась удовлетворить вечные человеческие аппетиты, так

как в действительности она всегда пыталась удовлетворить только один вечный

аппетит - смотреть драму. Вы знаете, что другие аппетиты сменяются, и знаете

почему. Вы, социолог, следовательно, единственный, кто, не боясь усмотреть

упадок человечества уже в отказе от одного из его аппетитов, готов

подтвердить, что великие шекспировские драмы, основа нашей драмы, сегодня не

производят уже впечатления. Эти шекспировские драмы предвосхитили те триста

лет, за которые индивидуум развился в капиталиста, и оказались преодоленными

не тем, что следует за капитализмом, а им самим. Нет смысла говорить о

послешекспировской драме, поскольку она вся без исключений значительно

слабее, а в Германии, из-за латинских влияний, и вовсе выродилась. Защищает

ее еще только местный патриот.

Избрав социологическую точку зрения, мы сможем понять, что по части

литературы мы увязли в болоте. При известных условиях мы сможем привести

эстетов к признанию того, что утверждает социолог, а именно - что нынешняя

драма плоха. Но нам не удастся отнять у них надежду, что ее можно исправить.

(Эстету ничего не стоит признать, что такое "улучшение" драмы он может себе

представить только как результат заимствования совершенно старых ремесленных

приемов, "улучшенного" построения сцены в старом смысле, "улучшенного"

мотивирования ради тех зрителей, которые привыкли к добрым старым

мотивировкам, и т. д.) Видимо, на нашей стороне будут одни социологи, если

мы скажем, что драму эту уже никогда не улучшить и что мы требуем ее

ликвидировать. Социолог знает, что существуют такие ситуации, когда уже

никакие улучшения не помогают. Шкала его оценок расположена не между

отметками "хорошо" и "плохо", а между отметками "правильно" и "неправильно".

Если драма "неправильна", он не станет ее хвалить, будь она "хороша" (или

"прекрасна"), и он один останется глух к эстетическим прелестям постановки,

которая неправильна. Он один знает, что в ней неправильно; он не релятивист,

интересы его жизненны, ему не доставляет никакого удовольствия умение

доказывать все: просто он хочет отыскать то единственное, что стоит

доказывать. Он отнюдь не берет на себя ответственности за все, он отвечает

только за одно. Социолог - наш человек.

Даже тогда, когда из нее вытекают похвалы, эстетическая точка зрения

несправедлива к новой продукции. Это доказывается беглым обзором чуть ли не

всех мероприятий в пользу новой драматургии. Даже там, где критика

руководствовалась и верным инстинктом, она смогла найти в эстетическом

словаре лишь немного убедительных доводов в пользу своей положительной

оценки и информировала публику совершенно неудовлетворительно. Но прежде

всего она оставила без всяких практических указаний театр, который

вдохновляла на постановку таких пьес. Так новые пьесы служили в конечном

счете всегда только старому театру, отсрочивая его гибель, от которой они

все же зависят. Положение новой продукции непонятно тому, кто ничего не

знает об активной вражде между этим поколением и всем предшествовавшим и кто

по-обывательски думает, будто и это поколение хочет всего-навсего

выдвинуться и завоевать уважение. У этого поколения нет ни желания, ни

возможности завоевать театр с его публикой, чтобы в этом театре и перед этой

публикой исполнять улучшенные или только более современные пьесы; но у этого

поколения есть обязательство и возможность завоевать театр для другой

публики. Новая продукция, которую все больше и больше дает большой эпический

театр, соответствующий данной социологической ситуации, понятна и по

содержанию и по форме прежде всего тем, кто эту ситуацию понимает. Она не

будет удовлетворять старую эстетику, она уничтожит ее.

Обязанный Вам этой надеждой, Ваш

Брехт.