25. Проблема разграничения языка и речи

Методологическая важность проблемы «Язык и речь». Р.М. Фрумкина о роли противопоставления языка и речи как диалектического единства, выдвинутого Ф. де Соссюром. Связь проблемы с историей становления общего, теоретического языкознания (антиномия языка и речи В. фон Гумбольдта, дихотомия Ф. де Соссюра). Причина сложности определения языка (Ф. де Соссюр: «…нет другой области, где возникало бы больше нелепых идей, предрассудков, миражей и фикций»; ср. понятие «лингвистических мифов» В.М. Солнцева). Гносеологические, онтологические, конститутивное и другие определения языка. Понятие «уровней владения языком» Л.П. Крысина. Биологическое и социальное в языке и речи: от натуралистической школы А. Шлейхера до современной «биологической» концепции языка (У. Матуранa, Ф. Варела, А.В. Кравченко).

Отказ ряда школ в истории языкознания от двуединства языка и речи. Оценка этой позиции, в том числе А.А. Реформатским. Позиция Ф. де Соссюра. Дифференциальные признаки оппозиции языка и речи. Критическая оценка понимания речи как «сверхъязыкового остатка» (А. Гардинер 1935; А.И. Смирницкий 1954).

Л.В. Щерба о языке и речи.

Системность, структурность, знаковость и функциональность как основные онтологические характеристики языка.

Неприемлемость представления о речи как асистемном феномене.

Мой ответ:

Сознательная теоретическая постановка проблемы языка и речи в истории языкознания обычно связывается с именем Ф. де Соссюра, который писал по этому поводу следующее: «…с какой бы стороны не подходить к вопросу, нигде перед нами не обнаруживается целостный объект лингвистики. Всюду мы натыкаемся на одну и ту же дилемму: либо мы сосредоточиваемся на одной лишь стороне каждой проблемы, рискуя тем самым не уловить указанных выше присущих ему двойственностей; либо, если изучать явления речи одновременно с нескольких сторон, объект лингвистики выступает перед нами как беспорядочное нагромождение разнородных, ничем между собой не связанных явлений». По мнению Соссюра, есть только один выход из всех этих затруднений: надо с самого начала «встать на почву языка».

Противопоставление языка и речи как диалектического единства, выдвинутого Ф. де Соссюром, оказало огромное влияние на развитие методологических парадигм лингвистики первой половины XX века. Стремление «встать на почву языка» вылилось в попытки полностью абстрагироваться от конкретности речи, углубиться в построение теоретических моделей, пренебрежение к антропологическому компоненту. В результате концепция Соссюра подвергалась критике за слишком резкое разграничение языка (системы языка) и речи, поведшее к чрезмерной абстрактности метаязыка лингвистики, предмет к-рой ограничивался системой языка. Как отмечает в ходе изучения эпистемологии отечественной лингвистики Р.М. Фрумкина, «…XX век в лингвистике, да и в других гуманитарных науках прежде всего ценил "строгость". В соответствии с такими установками отношение "внутренний мир человека — язык" закономерно оставалось за пределами того, что полагалось доступным для подлинно научного подхода. С одной стороны, "строгость" так или иначе противопоставлялась "философствованиям" и рассуждениям герменевтиков. С другой — "строгость" противопоставлялась "психологизму", который понимался преимущественно как расплывчатые умозрения». Подобный подход приводил к сужению проблемного поля лингвистики, ограничению числа объектов описания и допустимых к постановке проблем. Лишь во второй половине XX века в лингвистике началась смена гносеологических парадигм, осуществляемая во многом под влиянием других наук гуманитарного цикла: «Именно в результате взаимодействия лингвистики с фило­софией, психологией и науками о знаниях в лингвистике были сконструированы некоторые новые объекты описания» (Фрумкина). Реабилитируются антропоцентрическая и семантическая доминанты, характерные для лингвистического учения В. фон Гумбольдта: «Как известно, еще Гумбольдт понимал язык как "мир, лежащий между миром внешних явлений и внутренним миром человека". Казалось бы, принимая эту позицию, нельзя изучать смыслы вне того, без чего они лишаются модуса существования — без внутренних миров их носителей. Иными словами, смыслы нельзя исследовать в отвлечении от говорения и понимания как процессов взаимодействия психических субъектов» (Фрумкина).

Несмотря на статус первооткрывателя дихотомии «язык»/«речь», Соссюр не является абсолютным новатором в данной области. Идея неоднородности, диалектической противоречивости феномена языка высказывалась учеными и раньше. Так, Гумбольдт различал язык, определяемый им как деятельность духа (energeia), форму языка — постоянные элементы и связи, реализуемые в речевой деятельности, и продукт этой деятельности (ergon). Гумбольдт писал: «Язык как масса всего произведенного речью не одно и то же, что самая речь в устах народа».

В. фон Гумбольдт дает следующее определение языка: «По своей действительной сущности язык есть нечто постоянное и вместе с тем в каждый данный момент преходящее. Даже его фиксация посредством письма п р е д с т а в л я е т собой д а л е к о не совершенное мумиеобразное состояние, которое предполагает воссоздание его в ж и в о й речи. Я з ы к есть не продукт деятельности (ergon), а деятельность (energeia). Его истинное определение может быть поэтому только генетическим. Я з ы к представляет собой постоянно возобновляющуюся работу духа, н а п р а в л е н н ую на то, чтобы сделать а р т и к у л и р у е м ы й звук пригодным д л я в ы р а ж е н и я мысли . В подлинном и д е й с т в и т е л ь н о м смысле под я з ы к о м можно понимать т о л ь к о всю совокупность актов речевой д е я т е л ь н о с т и . В беспорядочном хаосе слов и правил, который мы по привычке именуем языком, наличествуют л и ш ь отдельные элементы, воспроизводимые — и притом неполно — речевой деятельностью; необходима все п о в т о р я ю щ а я с я деят е л ь н о с т ь , чтобы можно было п о з н а т ь сущность ж и в о й речи и составить верную картину живого я з ы к а , по разрозненным элементам нельзя познать то, что есть высшего и тончайшего в я з ы к е ; это можно постичь и у л о в и т ь т о л ь к о в с в я з н о й р е ч и . . . Р а с ч л е н е н и е я з ы к а на слова и правила — это л и ш ь мертвый продукт научного анализа. Определение язык а к а к деятельности духа совершенно правильно и адекватно уже потому, что бытие духа вообще может мыслиться только в д е я т е л ь н о с т и и в к а ч е с т в е т а к о в о й ».

Понимание я з ы к а в к а ч е с т в е energeia было качественно новым в науке о языке. Какого-либо примера конкретного о п и с а н и я я з ы к а в соответствии со своим подходом В. фон Гумбольдт в 30-е гг. X IX в. не д а л и, вероятно, еще не мог дать. Однако после него все н а п р а в л е н и я теоретического я з ы к о з н а н и я не м о г л и не у ч и т ы в а т ь его р а з г р а н и ч е н и я . Н а р я д у с подходом к я з ы к у к а к ergon, п о л у ч и в ш им законченное р а з в и т и е в с т р у к т у р а л и з м е , существовало и т а к называемое гумбольдтовское н а п р а в л е н и е , для которого я з ы к — energeia. Это направление было влиятельным в течение всего XIX в., отошло на периферию н а у к и , но не исчезло совсем в первой половине XX в., а затем нашло новое р а з в и т и е в генеративной л и н г в и с т и к е.

Я з ы к , согласно В. фон Гумбольдту, состоит из м а т е р и и (субстанции) и формы. «Действительная материя я з ы к а — это, с одной стороны, з в у к вообще, а с другой — совокупность чувственных в п е ч а т л е н и й и непроизвольных д в и ж е н и й духа, предшествующих образованию понят и я , которое совершается с помощью я з ы к а » . Говорить что-либо о я з ы ковой материи в о т в л е ч е н и и от формы невозможно: «В абсолютном смысле в я з ы к е не может быть н и к а к о й неоформленной м а т е р и и » ; в частности, звук «становится членораздельным благодаря приданию ему формы». Именно форма, а не и г р а ю щ а я л и ш ь вспомогательную роль материя составляет суть я з ы к а . Как пишет В. фон Гумбольдт, «постоянное и единообразное в этой деятельности духа, возвышающей членораздельный звук до в ы р а ж е н и я мысли, взятое во всей совокупности своих с в я з е й и систематичности, и составляет форму я з ы к а » . Ученый выступал против представления о форме к а к о «плоде научной а б с т р а к ц и и ». Форма, к а к и м а т е р и я , существует объективно; форма «представляет собой сугубо и н д и в и д у а л ь н ы й порыв, посредством которого тот или иной народ воплощает в я з ы к е свои мысли и ч у в с т в а » . Нетрудно видеть, что ф о р м у л и р о в к а Ф. де Соссюра «Язык — форма, а не субстанция» восходит к В. фон Гумбольдту, хотя понимание формы у него во многом иное.

Ф. де Соссюр (1857—1913), крайне неудовлетворенный состоянием современной ему лингвистической теории, строил свой курс на принципиально новых основах. Составленный после смерти лингвиста его учениками, А.Сеше и Ш.Бали, «Курс общей лингвистики» (1916) открывается определением объекта науки о я з ы к е. В связи с этим вводятся три важнейших для концепции книги понятия : речевая деятельность, язык и речь (по-французски соответственно langage, langue, parole; в литературе на русском, а н г л и й с к о м и других язык а х эти термины нередко встречаются без перевода). Понятие речевой деятельности исходно, и ему не дается четкого определения. К ней относятся любые я в л е н и я , традиционно рассматриваемые лингвистикой: акустические, понятийные, индивидуальные, социальные и т. д. Эти я в л е н и я многообразны и неоднородны. Цель лингвиста — выделить из них главные: «Надо с самого начала встать на почву я з ы к а и считать его основанием для всех прочих проявлений речевой деятельности... Я з ы к — только определенная часть — правда, в а ж н е й ш а я часть — речевой деятельности. Он я в л я е т с я социальным продуктом, совокупностью необходимых условностей, принятых коллективом, чтобы обеспечить реализацию, функционирование способности к речевой деятельности, существующей у каждого носителя я з ы к а » . «Язык представляет собою целостность сам по себе».

Языку противопоставляется речь. По сути это «все, что имеется в речевой деятельности, минус язык». Противопоставленность речи языку проводится по ряду параметров. Прежде всего я з ы к социален, это общее достояние всех говорящих на нем, тогда к а к речь индивидуальна. Далее, речь связана с физическими параметрами, вся акустическая сторона речевой деятельности относится к речи; я з ы к ж е независим от способов физической реализации: устная, письменная и пр. речь отражает один и тот ж е я з ы к . Психическая часть речевого акта т а к ж е включается Ф. де Соссюром в речь; здесь, впрочем, как мы увидим дальше, такую точку зрения ему не удается последовательно провести. Язык включает в себя только существенное, а все случайное и побочное относится к речи. И, наконец, подчеркивается: «Язык не деятельность говорящего. Язык — это готовый продукт, пассивно регистрируемый говорящим». Нетрудно видеть, что т а к а я точка зрения резко отлична от концепции В. фон Гумбольдта. Согласно Ф. де Соссюру, язык — именно ergon, а никак не energeia; деятельность говорящего отнесена к сфере речи. Указывается, что я з ы к — «социальный аспект речевой деятельности, внешний по отношению к индивиду», и что «язык, отличный от речи, составляет предмет, доступный самостоятельному изучению». Тем самым впервые последовательно формулировался подход к я з ы к у к а к явлению, внешнему по отношению к исследователю и изучаемому с позиции извне. Такой подход, вполне соответствовавший господствовавшей общенаучной парадигме той эпохи, отходил от привычной традиции антропоцентризма, эксплицирования опоры на интуицию языковеда, разграничивал позиции носителя я з ы к а и исследователя. Недаром Ф. де Соссюр приводит такой пример: «Мы не говорим на мертвых я з ы к а х , но м ы отлично можем овладеть их механизмом», хотя традиционный подход к так называемым мертвым я з ы к а м вроде латыни или санскрита был совершенно иным: грамматист «вживался» в эти я з ы к и , ставя себя в позицию говорящего или хотя бы пишущего на них.

Такой подход, однако, проводился Ф. де Соссюром не до конца. Он исходил из объективности существования я з ы к а , у к а з ы в а я : «Языковые з н а к и хотя и психичны по своей сущности, но вместе с тем они — не абстракции; ассоциации, скрепленные коллективным согласием и в своей совокупности составляющие я з ы к , суть реальности, локализующиеся в мозгу». Тем самым из лингвистики я з ы к а устраняется все физическое, но не все психическое, а антропоцентрический подход к я з ы к у устраняется у Ф. де Соссюра в отличие от ряда его последователей не полностью. Однако, как мы увидим дальше, эта точка зрения у самого Ф. де Соссюра не свободна от противоречий. Нельзя сказать, что я з ы к в соссюровском смысле ранее не изучался. Уже выделение парадигм греческого склонения или с п р я ж е н и я у александрийцев — типичный пример чисто языкового подхода: выделяется фрагмент общей для всех носителей я з ы к а системы. Новизна была не в самом по себе обращении внимания на я з ы к о в ы е ф а к т ы (неосознанно им уделялось значительное внимание и раньше), а в последовательном их отграничении от речевых. Именно такое строгое разграничение дало вскоре возможность провести четкую грань между фонологией и фонетикой.

Разграничение я з ы к а и речи (в отличие от р а з г р а н и ч е н и я синхрониии диахронии, сразу принятое большинством лингвистов) не столько расширило, сколько сузило объект лингвистики, но в то ж е время сделало его более ч е т к и м и обозримым. В «Курсе общей л и н г в и с т и к и » одна из глав посвящена отделению «внутренней л и н г в и с т и к и» , лингвистики языка, от «внешней лингвистики», изучающей все то, «что чуждо его организму, его системе». Сюда отнесены «все связи, которые могут существовать между историей я з ы к а и историей расы или цивилизации», «отношения, существующие между я з ы к о м и политической историей», история литературных я з ы к о в и «все то, что имеет касательство к географическому распространению языков и к их дроблению на диалекты». Нетрудно видеть, что такой подход был прямо противоположен таким направления м современной Ф. де Соссюру науки, как школа «слов и вещей» или «лингвистическая география», которые пытались преодолеть методологический кризис уходом во внешнелингвистическую проблематику. Ф. де Соссюр прямо отмечает, что к внешней лингвистике относится и т а к ая многократно изучавшаяся проблема, к а к заимствования: коль скоро слово вошло в систему я з ы к а , уже не имеет значения с т о ч к и зрения этой системы, к а к слово в ней появилось.

Ф. де Соссюр подчеркивал, что внешняя лингвистика не менее важна и нужна, чем внутренняя, но само это разграничение давало возможность сосредоточиться на внутренней лингвистике, игнорируя внешнюю. Хотя среди лингвистов послесоссюровской эпохи были ученые, активно занимавшиеся помимо внутреннелингвистических проблем и внешнелингвистическими (часть пражцев, Е. Д. Поливанов), однако в целом лингвистика первой половины XX в. могла сосредоточиться на круге внутреннелингвистических вопросов. Сам же Ф. де Соссюр дважды в программу своего курса включал заключительную лекцию на тему «Лингвистика речи» и оба раза не прочитал ее.

Из чего ж е строится язык, согласно Ф. де Соссюру? Он пишет: «Язык есть система знаков, выражающих понятия, а следовательно, его можно сравнить с письменностью, с азбукой д л я глухонемых, с символическими обрядами, с формами учтивости, с военными сигналами и т. д. и т. п. Он т о л ь к о н а и в а ж н е й ш а я из этих систем». В связи с этим лингвистика я з ы к а рассматривается к а к главная часть еще не созданной науки, изучающей з н а к и вообще; эту науку Ф. де Соссюр назвал семиологией. Аналогичные идеи р а з в и в а л в этот период не т о л ь к о он. Еще раньше его об этом писал американский ученый Ч . С. Пирс (1839—1914), идеи которого, однако, остались Ф. де Соссюру неизвестными. Пирс предложил для данной науки другой термин — «семиотика», который в конечном итоге и з а к р е п и л с я . Если другие н а у к и связаны с л и н г в и с т и к о й лишь косвенно, через речь, то семиология (семиотика) д о л ж н а описывать основные свойства з н а к о в , в том числе и я з ы к о в ы х.

В ряде концепций выделяется не два, а три аспекта языка . Мысль о возможности троякого подхода к языку была высказана в 1931 Л.С. Щербой в работе «О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании». Щерба различал речевую деятельность (процессы говорения и понимания речи), производимую психофизиологич. механизмами индивида; языковую систему (словарь и грамматику языка); языковой материал, .т. е. совокупность всего говоримого и понимаемого в той или другой обстановке, «тексты». За словом «язык» Щерба оставлял «его общее значение».

При этом на первом месте стоит речевая деятельность, т. е. процессы говорения и понимания; она возможна благодаря наличию второго аспекта — языковой системы, т. е. словаря и грамматики, которые не даны в непосредственном опыте, «ни в психологическом, ни в физиологическом», а могут выводиться только из языкового материала, т. е. «совокупности всего говоримого и понимаемого в определенной конкретной обстановке в ту или другую эпоху жизни данной общественной группы».3 Таким образом, в языковой системе мы имеем «некую социальную ценность, нечто единое и общеобязательное для всех членов данной общественной группы, объективно данное в условиях жизни этой группы». Психофизиологическая речевая организация индивида является лишь проявлением языковой системы. «Но само собой разумеется, — пишет Щерба, — что сама эта психофизиологическая речевая организация индивида вместе с обусловленной ею речевой деятельностью является социальным продуктом».

Весьма существенным для концепции Щербы является то, что в отличие от Соссюра, рассматривавшего язык и речь как хотя и связанные между собой, но независимые сферы, Щерба говорил об аспектах лишь искусственно разграничиваемого единого целого, «так как очевидно, — писал он, — что языковая система и языковой материал — это лишь разные аспекты единственно данной в опыте речевой деятельности, и так как не менее очевидно, что языковой материал вне процесса понимания будет мертвым, само же понимание вне как-то организованного языкового материала (т. е. языковой системы) невозможно».

Языковую систему Щерба определяет следующим образом: «…это есть то, что объективно заложено в данном языковом материале и что проявляется в индивидуальных речевых системах, возникающих под влиянием этого языкового материала. Следовательно, в языковом материале и надо искать источник единства языка внутри данной общественной группы».

Однако отсутствие четкой дефиниции для терминов «язык» и «социальная/общественная группа» иногда приводят Щербу к отождествлению, неразличению понятий «язык» и «язык социальной группы». Так, анализируя причины изменения языка, Щерба отмечает: «Единство языковой системы обеспечивает единство реакций на это содержание. Все подлинно индивидуальное, не вытекающее из языковой системы, не заложенное в ней потенциально, не находя себе отклика и даже понимания, безвозвратно гибнет. Единство содержания обеспечивает в этих условиях единство языка, и поскольку это содержание внутри группы остается тем же, язык может не изменяться (чего, конечно, никогда не бывает: практически можно говорить лишь о замедлениях и ускорениях процесса). Но малейшее изменение в содержании, т.е. в условиях существования данной социальной группы, как то: иные формы труда, переселение, а следовательно и иное окружение и т. п., немедленно отражается на изменении речевой деятельности данной группы и причем одинаковым образом, поскольку новые условия касаются всех членов данной группы. Речевая деятельность, являясь в то же время и языковым материалом, несет в себе и изменение языковой системы. Обыкновенно говорят, что изменение языковой системы происходит при смене поколений. Это отчасти так; но… правильнее будет сказать, что языковая система находится все время в непрерывном изменении <…> капитальнейшим фактором языковых изменений являются столкновения двух общественных групп, а следовательно и двух языковых систем, иначе - смешение языков. Процесс сводится в данном случае к тому, что люди начинают говорить на языке, который они еще не знают. Языковой материал, которому они стремятся подражать, един; языковая система, которая определяет их языковую деятельность, едина. Поэтому они одинаковым образом искажают в своей речевой деятельности то, чему подражают. Если со стороны другой группы по тем или иным социальным причинам нет достаточного сопротивления, то результаты одинаковым образом "искаженной" речевой деятельности, являясь в то же время и языковым материалом, обуславливают резкое изменение языковой системы».

Одна из причин сложности определения языка – его многоаспектная природа. 1969 г. – А. Якоби: «Сто точек зрения на язык».

Соссюр: «Лингвистика весьма тесно связана с рядом других наук, которые то заимствуют у нее ее данные, то предоставляют ей свои. Границы, отделяющие ее от этих наук, не всегда выступают вполне отчетливо. Так, например, лингвистику следует строго отграничивать от этнографии и от истории древних эпох, где язык учитывается лишь в качестве документа. Ее необходимо также отличать и от антропологии [44], изучающей человека как зоологический вид, тогда как язык есть факт социальный. Но не следует ли включить ее в таком случае в социологию? Каковы взаимоотношения лингвистики и социальной психологии? В сущности, в языке все психично, включая его и материальные и механиче- ские проявления, как, например, изменения звуков; и, поскольку лингвистика снабжает социальную психологию столь ценными данными, не составляет ли она с нею единое целое? Всех этих вопросов мы касаемся здесь лишь бегло, с тем чтобы вернуться к их рассмотрению в дальнейшем. Отношение лингвистики к физиологии выясняется с меньшие трудом: отношение это является односторонним в том смысле, что при изучении языков требуются данные по физиологии звуков, тогда как лингвистика со своей стороны в распоряжение физиологии подобных данных предоставить не может. Во всяком случае, смешение этих двух дисциплин недопустимо: сущность языка, как мы увидит не связана со звуковым характером языкового знака [45].

Что же касается филологии, то, как мы уже знаем, она резко обличается от лингвистики, несмотря на наличие между обеими науками точек соприкосновения и те взаимные услуги, которые они друг другу оказывают. В чем заключается практическое значение лингвистики? Весьма немногие люди имеют на этот счет ясное представление, и здесь не место о нем распространяться. Во всяком случае, очевидно, что лингвистические вопросы интересны для всех тех, кто, как, например, историки, филологи и др., имеет дело с тек- стами. Еще более очевидно значение лингвистики для общей культуры: в жизни как отдельных людей, так и целого общества речевая деятельность является важнейшим из всех факторов. Поэтому немыслимо, чтобы ее изучение оставалось в руках немногих специалистов. Впрочем, в действительности ею в большей или меньшей степени занимаются все; но этот всеобщий интерес к вопросам речевой деятельности влечет за собой парадоксальное следствие: нет другой области, где возникало бы больше нелепых идей, предрассудков, миражей и фикций. Все эти заблуждения представляют определенный психологический интерес, и первейшей задачей лингвиста является выявление и по возможности окончательное их устранение.

Все многообразие определений языка можно свести к двум типам: онтологический (сущностный) и гносеологический (для чего служит).

В.М. Солнцев дает классификацию определений языка по основаниям:

1. С точки зрения функции языка: язык – средство формирования, выражения и сообщения мысли.

2. С точки зрения устройства, механизма языка: язык – набор некоторых единиц и правил использования, т.е. комбинирования этих единиц (фонема, морфема, лексема, синтаксема).

3. С точки зрения существования языка: язык – результат социального, коллективного навыка «делания» единиц из звуковой материи путем соотнесения некоторых звуков с некоторым смыслом

4. С семиотической точки зрения: язык – это система знаков, т.е. материальных предметов (звуков, наделенных свойством обозначать что-то, существующее вне их самих).

5. С точки зрения информации: язык – это код, с помощью которого кодируется семантическая информация.

Л.П. Крысин, отмечая соотношение языкового и неязыкового в навыке, который принято называть “владение языком”, считает возможным «выделить несколько уровней владения языком в зависимости от того, какого рода информация о языке и его использовании имеется в виду».

1. Собственно лингвистический уровень: «владеть языком значит (а) уметь выражать заданный смысл разными (в идеале — всеми возможными в данном языке) способами (способность к перифразированию), (б) уметь извлекать из сказанного на дан­ном языке смысл, в частности — различать внешне сходные, но разные по смыслу высказывания (различение омонимии) и нахо­дить общий смысл у внешне различных высказываний (владение синонимией), (в) уметь отличать правильные в языковом отношении предложения от неправильных» (Ю.Д. Апресян, Н. Хомский (языковая компетенция)). При этом «для свободного общения на том или ином языке трех указанных умений недостаточно. Можно хорошо знать нормы произношения, правила грамматики, словоупотребления, уметь использовать разные языковые средства для выражения одной и той же мысли, обладать отменным чутьем на разного рода языковые неправильности, но при этом не иметь необходимых навыков нормального для данного речевого общества коммуникативного поведения, недостаточно умело применять лингвистические знания и способности в реаль­ной речевой обстановке».

2. Национально-культурный уровень: «владение национально обусловленной спецификой использования языковых средств. Носители того или иного языка, с детства овладевая словарем, грамматикой, системой произносительных и интонационных средств данного языка, незаметно для себя, чаще всего неосознанно, впитывают и национальные формы культуры, материальной и духовной. Нередко эти культурные обычаи и традиции бывают связаны со специфическим использованием языка, его выразительных средств.

Национально обусловлены многие речевые стереотипы, т.е. обороты и высказывания, “жестко” прикрепленные к той или иной ситуации и варьируемые в строго определенных пределах. Так, у русских приняты следующие стереотипы начала разговора по телефону: — Алло!; — Да!; — Слушаю! или — Я слушаю!. Немец, даже достаточно хорошо владеющий русским языком, может в этом случае сказать: — Пожалуйста! (как бы предлагая звонящему начать говорить).

Существенным компонентом национально-культурного уровня владения языком является знание коннотаций слова — тех стандартных, общепринятых в данном социуме ассоциаций, которые возникают у говорящих при произнесении того или иного слова. Такие стандартные ассоциации очень часто бывают обус­ловлены национально. Например, слово сокол в русском языковом сознании связано с такими свойствами, как бесстрашие, гордость; на этой основе родилось переносное употребление этого слова применительно к летчикам. Во французском языке у соответствующего слова ( faucon ) таких ассоциаций нет <…>.

Коннотации могут быть обусловлены не только национальными, но и социальными различиями между говорящими, в этом случае по-разному коннотируются одни и те же факты данного национального языка. Так, нередко многозначные слова имеют разные “поля ассоциаций” у представителей различных профессиональных групп. Например, слово инструмент в сознании музыканта в первую очередь ассоциируется с различными видами музыкальных инструментов, в сознании столяра или плотника — с топором, ножовкой, рубанком и т.п., в сознании врача-хирурга — со скальпелем, пинцетом, зажимом и т.п. Таким образом, в речевой практике людей, принадлежащих к разным социально-профессиональным группам, активны различные фрагменты корпуса языковых средств, наиболее свободно и легко они владеют теми фрагментами, которые отражают их профессиональную деятельность.