Между наукой и областной администрацией: опыт фальсификации останков ивана сусанина с помощью заданной интерпретации археологических и судебно-криминалистических исследований

(текст в печати, выходит в 2010 г. в издании “Конструирование национальных мифов и фальсификация источников” М.-СПб. 2010 “Алетейя”; вариант данного текста опубликован в – “Исторические записки” вып. 11. М. 2008)

Практика подделки святых мощей известна учёным со времён христианского Средневековья. Народу всегда требовались вещественные доказательства чудес и святости. Не случайно одним из желательных признаков для канонизации святого выступает наличие нетленных останков. Соборы и монастыри по всей Европе соревновались в коллекционировании как можно большего количества бурых частиц человеческой плоти, которые можно было более или (чаще всего) менее достоверно связать с именами почитаемых святых. Уже тогда сложилась традиция подшучивать над такими увлечениями, и византийский поэт первой половины XI в. Христофор Митиленский позволил себе написать:

“Молва идет (болтают люди всякое,

А все-таки, сдается, правда есть в молве),

Святой отец, что будто бы до крайности

Ты рад, когда предложит продавец тебе

Святителя останки досточтимые;

Что будто ты наполнил все лари свои

И часто открываешь — показать друзьям

Прокопия святого руки (дюжину),

Феодора лодыжки… посчитать, так семь,

И Несторовых челюстей десятка два

И ровно восемь черепов Георгия!

На собирателя реликвий (Пер. С.С. Аверинцева)¹

¹ Памятники византийской литературы IX$XIV веков. М., 1969. С. 287.

Но в случае с почитанием “святых мощей” принцип веры определяет святость. Вопросы подлинности не стоят столь остро, как в случае с останками национальных исторических героев.

В 2006 г. вся страна стала свидетелем рождения новой фальсификации — обретения останков символа “романовской народности” и антипольского патриотизма Ивана Сусанина. Приметой времени стало использование в “опознании” новейших комплексных методик, занимающих передовые позиции в современной исторической науке.

Общество испытало настоящий “культурный шок” после обнародования результатов археологического и судебно-криминалистического исследований. Этот стресс усиливал целый ряд обстоятельств, и прежде всего устойчивое представление о том, что Сусанин завёл коварных поляков в болото (другая версия — в непроходимую чащу) и погиб там вместе с ними. Точнее, несколько раньше их. Вспоминаются строки Кондратия Рылеева:

“Куда ты ведёшь нас?.. не видно ни зги! —

Сусанину с сердцем вскричали враги: —

Мы вязнем и тонем в сугробинах снега;

Нам, знать, не добраться с тобой до ночлега.

<...>

“Куда ты завёл нас?” — лях старый вскричал.

“Туда, куда нужно! — Сусанин сказал. —

Убейте! замучьте! — моя здесь могила! (выделено нами. — Авт.)

Но знайте и рвитесь: я спас Михаила!

<...>

К. Рылеев. Иван Сусанин. 1822 г.

Эпический вариант этой трактовки представлен в опере М.И. Глинки “Жизнь за царя” и массе литературно-поэтических опусов о костромском Горации².

² В 1805 г. в журнале “Друг просвещения” появились такие неказистые вирши графа Д. Хвостова:

Херасков русского Горация открыл.

Награда подвигам, бессмертной право лиры,

Из мрака исторгать, производить в кумиры.

Сусанина здесь прах, крестьянин он простой,

Но друг отечества и мужеством герой!

(Граф Д. Хвостов. “Надгробие крестьянину Ивану Сусанину” // Друг просвещения. 1805. №1. С. 23). Эти стихи были предпосланы едва ли не первой публикации о подвиге И. Сусанина в отечественных СМИ. Рассказ о самопожертвовании костромского крестьянина написал известный русский просветитель М.М. Херасков, и вышел он под названием “Русский анекдот”. См.: Херасков М. Русский анекдот // Друг просвещения. 1805. №1. С. 28.

Неудивительно, что чувство восторга смешивалось в умах наших сограждан с чувством недоумения: если герой сгинул вместе с поляками в непроходимой трясине, то откуда взялись останки?