О славянизмах в современном русском литературном языке*

При изучении словарного состава современного русского ли­тературного языка обычно уделяется очень большое внимание сла­вянизмам. Но при этом часто упускается из виду, что самое понятие «славянизм» может иметь два разных значения: одно — генетиче­ское, другое — стилистическое.

В генетическом смысле наименование славянизма приложимо ко всем тем явлениям современной русской речи, которые имеют не русское, а церковнославянское происхождение. В этом смысле славянизмами признаем так называемые неполногласные слова, вроде нрав, враг (при русских норов, ворог), слова, в которых вместо звуков чиж, ожидаемых по фонетическим законам истории рус­ской речи, находим соответственно щ и жд, как например освещать (ср. свеча), невежда (ср. невежа), слова, начинающиеся звуком г вместо предполагаемого фонетическими соответствиями о, как на­пример единственный (при один) и т. д., хотя бы все это были со­вершенно обычные слова современного русского языка, всякому понятные, общеупотребительные в письменной, а также и в уст­ной речи лиц, получивших хоть некоторое образование. С этой точки зрения к славянизмам можно причислить и такие слова, кото­рые заключают в себе хотя бы один какой-нибудь элемент, восхо­дящий к церковнославянскому источнику, как например наши действительные причастия настоящего времени, в суффиксе кото­рых согласный щ есть церковнославянская параллель русского ч, например: горящий (при горячий), Л^/с(/^ии;Х'Щ^Ж^ЙУШ,^;Д^Ж^е телефонирующий, транслирующий 'и т. д.,"%^!есть причастия,'of глаголов новейшего западноевропейского происхождения. Слова эти, именно как слова, разумеется, без явной бессмыслицы, не могут именоваться славянизмами. Но звук щ п их суффиксе вос­ходит к церковнославянскому морфологическому образцу, и в этом смысле и они должны быть признаны славянизмами. Иными сло­вами, все то в современном русском языке, что перешло в него из церкознославянского источника и связано с этим источником по своему происхождению, есть славянизм.

* {Журн. «Русский язык в школе». 1947, № 4.]

•

L Совсем другое дело славянизм в стилмстиче^ .^м смысле. Это' есть славянизм не по происхождению, а поупо-реблени ю.3 С первых же дней его существования в русском письменном языке стало обнаруживаться присутствие двух начал: народного рус­ ского и церковнославянского книжного. Так, например, тексты древнейших летописных списков изобилуют параллельными, словар­ ными средствами, вроде борода—брада, голова — глава, перед— пред, волоку — влеку, ночь — нощь, один — един и т. д. Однако с течением времени в силу разнообразных причин, на которых здесь останавливаться невозможно, значительное число таких сло­ варных дублетов устранялось из употребления. Одним из средств. устранения таких дублетов было вытеснение из употребления рус­ ского варианта, так что употребительным оставался только церков­ нославянский вариант. Например, древние памятники дают много­ численные примеры употребления слов храбрый и хоробрый в од­ ном и том же значении. Ср. в «Слове о полку Игореве»: «Наплънився ратного духа, наведе своя храбрыя плъкы на землю Полов-вцькую», а в другом месте: «Дремлетъ въ пол-в Ольгово хороброе гнгъздо». Однако в литературном языке нового времени слово хоробрый уже не употребляется. Это слово полностью вытеснено из употреб­ ления церковнославянской параллелью храбрый, которая из пись­ менной речи перешла в устную речь, сначала, вероятно, только книжных людей, а потом и всего народа. До тех пор пока в употреб­ лении находились оба варианта,¹ церковнославянское слово храб­ рый на фоне народного русского слова хоробрый должно было вос­ приниматься как нечто стилистически инородное, как особая при­ надлежность именно письменной или поэтической речи. Но с того момента, как слово хоробрый окончательно вышло из употребле­ ния, оставшееся в употреблении слово храбрый неминуемо должно было утратить эту особую стилистическую окраску и войти в об­ щий фонд русского словаря, превратиться в обычное русское слово, каким оно и является в современном русском языке.;.Иначе говоря, слово храбрый перестало быть славянизмом в стилистиче­ ском смысле этого термина, хотя генетически оно, конечно, остает­ ся славянизмом. , ; '>

Был также другой путь устранения тех дублетов, о которых здесь идет речь. Именно нередко наблюдаем, что русское и парал­лельное ему церковнославянское слово, означавшие сначала одно и то же, постепенно начинают/дифференцироваться по значению, ■ то есть обозначать разные Предметы мысли. Например, в современ­ном русском языке значения слив сторона и страна не совпадают, { т. е. это действительно разные слова. Сейчас нельзя ходить «по правой •;■; странен, как нельзя путешествовать «по европейским сторонам», ;| Но иначе обстояло, дело'раньше. Например, в Лаврентьевской ле*,'| тописи читаем: «Слышавъ же князь великый р-вчь их буюю и повел* приступити ко граду со всв страны» (то есть со всех сторон). В ^: одной из редакций «Сказания о Борисе и Глебе» находим: «Бяшё поставлена [храмина] надъ землею на деснви странгь]г (то есть на

444 i|

правой сторг^ .. Особенно интересны случаи вроде следующего,, заимствуемого из 1 Новгородской летописи по так называемому Синодальному списку, где в пределах одного предложения .сразу встречаем и тот и другой вариант слова в совершенно одинаковом значении: «И.отъ часа нача злоба множитися: приб-вгше они на свею Торговую сторону и ртзша [сказали], яко Софийская страна хотеть на насъ въоружатися». В этом примере слова сторона и страна означают: «часть города, расположенная по один берег реки». Слово страна в значении нашего сторона нередко встре­чается еще в языке XVIII—XIX вв., в литературных произведе­ниях высокого стиля, как например в «Оде на взятие Хотина»

Ломоносова:

И дух свой к тем странам впери, Где всходит день по темной ночи... или у Жуковского в балладе «Вадим» (вторая часть «Двенадцати спящих дев»):

И что ж он видит? По стене,

Как тень уединенна, С восточной к западной стране,

Туманным облеченна Покровом, девица идет... Остатком этого словоупотребления в современном языке яв­ляется географическое понятие страны света, то есть север, юг, запад и восток. Ср., с другой стороны, в современном народном языке и фольклоре слово сторона в таких выражениях, как «на чужой стороне», «из далекой стороны» и т. д.» В общем, аналогич­но тому, что сказано выше о слове храбрый', можем заключить, что пока слово страна могло означать то же самое понятие, что и слово сторона, оно было стилистическим славянизмом. Но оно перестало им быть, как только получило значение, обособленное от значения слова сторона. В современном языке слово страна уже не славянизм в стилистическом смысле, хотя остается словом церковнославянского происхождения.;

Наконец, в тех (также немалочисленных) случаях, когда па­раллелизм русского и церковнославянского вариантов того же слова устранялся тем, что церковнославянский вариант вытес­нялся русским, церковнославянское слово в той мере, в какой еще сохранялась известная возможность его употребления, оста­валось не только генетическим, но и стилистическим славянизмом. Так, слова глад, гладный уже очень давно вышли из общего упот­ребления, уступив еври права русским вариантам голод, голодный. Тем не менее возможность употребить их в отдельном случае для какой-нибудь специальной стилистической цели (для важности сло­га, для шутки, для имитации библейской речи и т. п.) все же ос­тавалась, да и Сейчас остается. Так, в поэме Валерия Брюсова «Конь блед» встречаем следующую стилизацию на библейский лад:

Люди! Вы ль не узнаете божией десницы1 I Сгибнет четверть вас — от мора, глада и меча!

445

И вот именно потому, что глад для нас сл^ неупотребительное, что в обычной речи в этом значении употребляе^я только русский вариант голод, церковнославянский вариант . -ого слова в на­ших условиях есть славянизм и в стилистическом смысле.

Надо теперь сказать, что В таком качестве стилистического сла­вянизма могут иногда выступать и такие элементы речи, которые по своему происхождению оовсе не принадлежат к числу исключитель­ных особенностей именно церковнославянского языка и свойственны не в меньшей мере определенным стадиям развития самой русской речи. Один из случаев этого рода — широко распространенное еще в первой половине XIX в. в стихотворной речи произношение звука е вместо ё в словах вроде слез, как например у Батюшкова:

Зачем он шел долимой чудной слез. Страдал, рыдал, терпел, исчез...

Или в сломе мимолетом и стихотворении Тютчева «Я помню время золотое»:

И ветер тихий мимолетом

Твоей одеждою играл,

И с диких яблонь цвет за цветом

На плечи юные свевал!

Или в слове еще в известном месте «Евгения Онегина» у Пушкина:

Ничтожный призрак, иль еще Москвич в гарольдовом плаще...

Во всех этих случаях рифма указывает на произношение е, а не ё. Дело в том, что уже в очень раннюю пору жизни русского языка вместо звука е не перед мягкими согласными стал произноситься звук о, например: вместо исконного веселый стали произносить вес'олый, вместо села (мн. число от село) — с'ола и т. п. Однако в ор­фографии это изменение произношения отражалось только в редких случаях (например, после шипящих могло появляться написаниео: жолудь вместо желудь и т. п.). Как общее же правило, новое (хотя и рано уже, вероятно, установившееся в живой речи) произношение вес'олый, с'ола оставляло в силе исконную орфографию села веселый. Уже в новое время стали вводить орфографические новшестве для того, чтобы можно было передать и на письме 31ук о появившийся на месте старого ё. Одно время (в XVIII в.) употребляли для этого сложную букву 1о, например в сатирах Кантемира (изд. 1762 г.): врютвъ, всю и др. Позднее Карамзин стал употреблять для этой це­ли букву ё, и она была признана обществом и школой, хотя и очень редко употреблялась на практике, и только z наши дни ее употреб­ление становится более регулярным. Известно в то же время, как сильно действует на произношение письменный образ слова, особен­но в такой среде, для которой письменный язык не есть постоянное, . привычное дело, а нечто к чему прибегают только в особые минуты жизни. Точно так же. как современный школьник, приучаясь читать ло складам, старательно, по буквам, выговаривает его, хотя до по­ступления в школу не знал иного произношения, кроме ево, и наши

предки, п с.„.й бытовой речи произносившие слез, с.»,., выговаривали слез, еще, когда читали книгу. Подобное двоякое про­изношение с течением времени должно было получить стилистиче­ское значение. Буквенное произношение пошло и систему сродеги церкишкк-ллиинекого н:шка и стало признаком произношении высо­кого, ученого, как об этом, между прочим, сиидетсльстнус! Ломоио сов, который в своей «Российской грамматике» писал,что «в чтении книг и п предложении речей изустных» произношение «к точному вы­говору букв склоняется». Таким путем произношение е вместо ё стало церковнославянским, то есть стилистически окрасилось со­вершенно так, как действительные славянизмы.

Важно, что, как и в прежних случаях, такие своеобразные, и генетическом смысле - - мнимые, славянизмы могли иногда вытес­нять из употребления параллельные явления живот протнпничшн Этим обьтииетсн, например, почему мы сейчас произносим spein'm, крест, жертва, а не хребет, крест, окортт. Вдругихслучаях книж­ный и живой варианты произношения могли дифференцировать зна­чения слова, например: небо м небо, вселенная и сселенная и Т. д. Произношение нёбо в значении современного небо существовало еще сравнительно недавно в бытовой речи образованного круга. Ср., например, замечание Шишкова (Собрание сочинений, т. III, стр. 35): «Мы в просторечии не говорим мещеш, как, например, не скажем с неба упал, но с н'юба упал». Существует такие произношение и сейчас в наших крестьянских говорах. До тех пор пока можно было произ­носить, без различия в значениях, небо и нРбо, произношение небо было стилистическим славянизмом. Но оно перестало быть им, как только произношение нёбо оказалось вытесненным из общего упот­ребления и небо осталось единственно возможным произношением данного слева в данном его значении, так как нёбо закрепилось за другим значением — анатомическим.

Из сказанного видно, что церковнославянский язык, составивший один из основных элементов русской письменной речи, имел в Рос­сии свою историю. В своем первоначальном виде церковнославян­ский язык есть язык, созданный деятельностью Кирилла и Мефодия в IX в. Но в русском употреблении состав этого языка изменялся. Некоторые его элементы входили в общее русское употребление, не только письменное, но и устное, и тем самым переставали быть при­надлежностью церковнославянского языка в отличие от русского. гС другой стороны, состав церковнославянского языка пополнялся разного рода явлениями, отмиравшими в общем русском употреб-лении^Очень долгое время, вплоть до Петровской эпохи, церковно­славянский язык в России был не что иное, как русский книжный язык в отличие от обиходного. Но вслед за тем он обособился от об­щего русского языка на правах именно церковного языка, в каком качестве сохранился до наших дней в употреблении верую­щих (православных)?\Все то, что в каждую данную эпоху для гово­рящих н пишущих ебгь специальная принадлежность церковносла­вянского языка своего времени и в этом качестве способно функцио-

446

447