4.2. Структура права

 Право имеет собственную структуру, в которой выражается его эйдетический смысл. В этом своем аспекте право, как и любая идеальная сущность, вневременно и внепространственно. Но эта идеальная сущность, чтобы быть правом, должна получить «плоть и кровь», т.е. объективироваться, облечься в значимую и означающую форму, наполниться конкретным социокультурным содержанием, получить свою легитимацию в акте признания социального субъекта (общества в целом) и сообщить правовую энергию правам и обязанностям членов общества. Поэтому право описывается (и познается) через свою структуру, но как специфический феномен социально существует в виде действующей конкретно-исторической системы права. Сам феномен права и выступает эмерджентным свойством функционирования такой системы.

   Феноменологическая редукция права (выявление и описание его феноменологической структуры) предполагает интенциональное «вживание» в предмет (право) и «схватывание» того, что составляет первоначальные, коррелятивные и несводимые друг к другу правовые данности. М. Филипсон описывает  этот прием, называемый феноменологической редукцией, следующим образом: «Редукция… есть средство описания ноэтического и ноэматического аспектов сознания. Однако цель интуитивного метода – не просто непосредственные данные сознания, а их сущности. Описание сущности какой-либо ноэмы или ноэзиса – главная цель феноменологического метода. Именно поэтому редукция часто именуется «эйдетической» редукцией (от греческого «Эйдос» – сущность, ядро). Конкретные феномены чистого сознания исследуются ею с целью обнаружения их сущностных характеристик; относительно всякого объекта сознания задается вопрос: что могло бы быть опущено из нашего описания этого объекта, чтобы объект тем не менее оставался тождественным самому себе? Тот минимум, при котором сохраняется тождественность объекта самому себе, и будет его сущностной характеристикой. Для выявления сущности феноменологического объекта сознания используется метод «свободной вариации»: объект подвергается воображаемому «вращению», интуитивному варьированию различных его сторон до тех пор, пока не будут установлены сущностные характеристики, необходимое ядро явления».[24]

   Если попытаться «заключить в скобки» то, что эссенциально обладает «двусмысленностью» или даже «многосмысленностью», то среди таковых окажутся и нормы (могут быть эссенциально связаны, например, и с правом, и с моралью), и воля (далеко не всякая воля есть право), и принуждение (правовое принуждение – частный случай принуждения как такового), и тем более, интерес.

   Непосредственно правовой эйдос выражается лишь в правомочии. Правомочие несет в себе тот единственно возможный смысл, который позволяет любое правомочие идентифицировать как правовое par exellence, как право, данное в «уразуменной явленности» (А.Ф. Лосев). Эйдетическое первородство правомочия невозможно рационально доказать, но его можно показать и описать, поскольку оно только и раскрывается через описание эйдетически взаимосвязанных элементов правовой структуры.

   Итак, центральным элементом  правовой структуры является правомочие, т.е наличная возможность для субъекта действовать оправданно тем или иным образом и требовать от других действий, соответствующих правомочию. Возможность определять поведение других субъектов и называется властью. Правомочие (как и право в целом) в этом случае оказывается диалектически связанным с властью, и правовое отношение неизменно оказывается тем или иным вариантом властеотношения.

   Совокупность взаимосвязанных полномочий образуют субъективное право (конкретное право, принадлежащее субъекту). Правовая возможность действия обеспечивается правовыми обязанностями тех субъектов, которые находятся в поле действий управомоченного. Эти обязанности также имеют сложную структуру и могут носить или пассивный характер (обязанность не мешать действиям управомоченного субъекта), или активный характер (обязанность совершить определенные действия в интересах управомоченного). В этом смысле правомочие также невозможно без поддерживающей его обязанности, как север невозможен без юга, а правое невозможно без левого. Использование сравнения в данном случае имеет место потому, что, опять таки, логически обосновать и доказать необходимость существования описанной выше связи правомочия и обязанности нельзя, в этом можно лишь убедиться, увидев наличие такой связи, т.е. познав ее эйдетически.

    Связка «правомочие – правовая обязанность» образует ту эйдолу (неполный эйдос, по терминологии А.Ф. Лосева), из которой, как лучи от звезды, расходится энергия правового смысла, включая в свою орбиту то, что в совокупности и образует эйдос права.

Так, правомочие всегда предполагает наличие его носителя, т.е. правового субъекта. Правомочие (правовое притязание) не может существовать «само по себе», оно всегда «чье-то». Правомочие, как наличная возможность определенного поведения и форма такого поведения, всегда имеет нормативный смысл (значение) и ценностную значимость, а следовательно, применимо только к такому субъекту, который способен понимать этот смысл и значимость и действовать в соответствии с ним. Но побудительным основанием к такому действию, равно как и отнесение его к  «правомочному»  и, соответственно,  «оправданному» можно только при его соответствии нормативному основанию, которое через текстуальные источники одновременно является и информационным источником и средством ценностной легитимации осуществляемых действий.

   Иными словами, правомочие является правомочием, а обязанность является обязанностью только тогда, когда они вытекают из признаваемых обществом и потому общезначимых и общеобязательных правил поведения (правовых норм).