Ян Вермеер. В мастерской художника.

А с Гревской площади подземным веет чадом,

Глядит на Сену он —

И видит Ахерон, и каждый, кто с ним рядом,

Не человек — Харон.

Слов утешения монаха он не слышит,

И в глухоте своей,

Хотя еще живой, хотя еще он дышит,

Он мертвеца мертвей.

Все чувства умерли, черты лица сместились,

В глазах застыла тьма...

Безумьем было бы, когда бы сохранились

В нем проблески ума.

Всё уничтожили в нем ужас и страданье;

Сквозь тысячу смертей

Прошел он... И удар, что оборвал дыханье,

Был всех других слабей.

ОДА

Ворон каркает зловеще,

Мрак сгустился предо мной,

Пересек мне зверь лесной

Путь-дорогу, конь трепещет,

Спотыкается мой конь,

Грянул гром, сверкнул огонь,

Мой слуга исчез в тумане...

Смутный призрак вдруг возник,

Слышу я Харона крик,

Вижу бездну под ногами.

Вспять потоки потекли,

Лезет бык на шпиль церковный,

Кровь бежит струей неровной

Из расщелины земли.

Над высокой башней мгла,

Там змея грызет орла;

В глыбе льда огонь пылает;

Месяц ветром унесло,

Солнце черное взошло,

Лес округу покидает.

СУЩЕСТВА В ОБЛИЧЬЕ СТРАННОМ

Существа в обличье странном

У природы не в чести:

Редки встречи с великаном,

Трудно карлика найти.

Мало женщин как Елена,

Нет как Нестор мудрецов,

Крепче пьяницы Силена

Мало в мире молодцов.

Мало псов, как Цербер, грозных,

Нет реки как Ахерон,

Нет ночей совсем беззвездных,

Не всегда в ладье Харон.

Нет синей небесной сини,

Лучше нет, когда весна,

Горче нет, чем сок полыни,

Ничего нет слаще сна.

Громче грома редки крики,

Мало гор как Пелион,

Редкий зверь, ручной иль дикий,

Львиной силой наделен.

Редко высшее блаженство,

Редок час великих мук,

И так мало совершенства

В том, что видим мы вокруг.

ПИСЬМО К БРАТУ

(Фрагменты)

Мой брат, последний мой оплот,

Ты, кто один на белом свете,

Находишь нестерпимым гнет,

Который лег на плечи эти;

Друг верный, пылкий и прямой,

Готовый следовать за мной,

Чтобы в беде мне быть опорой,

Спаси в последний раз меня:

Пусть мне позволят жить, коль скоро,

Измученный, не умер я.

Когда надежды свет нельзя

Узреть за черной пеленою,

Когда и судьи и друзья

Захлопнут двери пред тобою,

Когда устанешь ты просить,

Когда устанешь слезы лить,

Взирая на мои мученья,—

Моли судьбу, чтобы гроза

Гнала корабль мой в порт спасенья

Или закрыла мне глаза.

Кто может о грядущем знать?

У наших бед свое теченье,

И не дано нам разгадать

Истоки их и назначенье.

Лишь богу ведомо о том,

Что ждет нас, а своим умом

Не можем мы осмыслить это,

Не можем знать путей своих,

Как нам не разгадать секрета

Морских течений, волн морских...

Но изменения всегда

И миром правят и природой.

Изменит и моя звезда

Свой путь, отмеченный невзгодой.

Бедой мой разум иссушен,

Слезами взор мой замутнен,

Кровь стынет от тоски и боли.

Но после ночи — свет в окне,

И беспросветный мрак неволи

Свободу предвещает мне.

Какие бы силки опять

Враги ни расставляли всюду,

Надежды мне не потерять,

Что я в Буссэре снова буду.

Придет пора — и бог дневной

Заблещет светом предо мной

Над нашим родовым именьем,

Чтоб снова я увидеть мог,

Как он, пылая прежним рвеньем,

Лучами золотит песок.

Зеленый лес увижу я,

В котором ждет меня прохлада,

Увижу, как, траву жуя,

Мычащее пасется стадо,

И с каждой новою зарей

Вновь зарастает луг травой;

Увижу тропы к водопою,

Услышу жалобы песка

И эхо, что ворчит порою

В ответ на ругань рыбака.

Всю ночь на берегу готов

Рыбак от холода томиться,

Считая, что его улов

С морским уловом не сравнится.

Но, хоть добыча велика,

Ничтожна прибыль рыбака:

Порою даже рвутся сети,

Так много рыбы из воды

Он извлекает здесь, но эти

Не окупаются труды...

Увижу, как цветут луга,

Увижу, как траву срезают

И как, сложив ее в стога,

На них крестьяне отдыхают.

Поскольку в климате таком

И виноградом и вином

Всегда бывал наш край обилен,

То я, когда настанет срок,

Увижу, как во мгле давилен

Струится пенящийся сок.

Там, как ведется с давних пор,

Бельгард наш устали не знает:

На все свой обращая взор,

Доходы он преумножает.

Он скажет, много ли стогов

Удастся вывезти с лугов

И сколько шерсти даст нам стадо,

И лучше стариков-крестьян

Решит он, что посеять надо

И есть ли в чем-нибудь изъян.

Как и в былые времена,

Все поровну делить мы будем:

Из наших мест устранена

Вражда, что жить мешает людям.

И, братья, сестры, дети их,

Во власти помыслов одних

Благословим мы край прекрасный,

Где все в избытке мы найдем.

Войны бы только гром ужасный

Не сотрясал наш тихий дом.

Когда б такая благодать

Остаток дней моих венчала,

Другие радости искать

Моя б душа не помышляла.

Свобода наконец должна

Мне счастье возвратить сполна.

И я не сделаю ни шагу,

Чтоб Лувр увидеть... А потом

Спокойно в ту же землю лягу,

Где предки спят последним сном.

Вот те права, что край родной

Имеет на меня с рожденья,—

И коль во Франции со мной

Сочтется смерть — мне нет прощенья.

Как ни было б коварно зло,

Но от Гаронны и от Ло

Не отделить моей могилы.

И где б ни довелось мне жить,—

Вдали от мест, что сердцу милы,

Нельзя мне голову сложить.

Надежда от меня бежит,

Мои невзгоды — непрестанны,

Труд незаконченным лежит,—

Пора мне дать покой желанный.

Как был безжалостно суров

Гнев этих яростных умов!

Как был гоним я злобой черной!

Не выдержав, я низко пал:

Невинный, каялся притворно

Я в том, чего не совершал.

О! Страждущего без вины

Напрасно крики раздаются:

Сердца железные страшны,

Они на крик не отзовутся.

Уж год пылает ярость их,

И нет на свете слов таких,

Чтоб загасить ее пыланье.

Кто справедливей всех, и тот

Считает за благодеянье,

Коль раны мне не нанесет.

Но что бы я ни перенес,

Мои убийцы непреклонны.

К чему же было столько слез,

К чему смирение и стоны?

Чтобы лишиться света дня?

Лишиться воздуха, огня?

И стены каменного ада

В тоске безмолвной созерцать?

Или меня изжарить надо,

Чтоб лютый голод их унять?

Лишь ты — последний мой оплот,

Лишь ты, один на белом свете,

Находишь нестерпимым гнет,

Который лег на плечи эти;

Брат верный, пылкий и прямой,

Готовый следовать за мной,

Чтобы в беде мне быть опорой,

Спаси в последний раз меня:

Пусть мне позволят жить, коль скоро,

Измученный, не умер я.

АПОЛЛОН

Я тот, чьи алтари чтут всюду во Вселенной,

Чьи стрелы гибельны, чей взгляд светлей огня;

Я тот, кто и богов страшит в грозе военной!

Борьба со смертными достойна ли меня?

Но дерзость их мою природу исказила,

Завидующих мне карать я принужден.

Всему живущему давал я жизнь и силы,

Теперь невольно смерть приносит Аполлон.

Все алтари мои навек освобожу я

От нечестивцев злых, сразив их тучей стрел.

К моим оракулам, лишь истины взыскуя,

Все смертные придут провидеть свой удел.

Могу я повелеть, чтоб ветры онемели,

А мрамор мертвенный обрел живую речь.

Мной предначертаны царям пути и цели,

Могу я музыку из дерева извлечь.

Дохну — и чаши роз полны огня живого,

Лилейной белизне я блеск живой даю,

Замерзнувшим полям жизнь возвращаю снова,

И мне воскресший мир несет хвалу свою.

Но только скроюсь я, везде иссякнет пища,

Наступят ужас, мрак; покроет землю лед,

Цветущие сады он превратит в кладбища,

И лишь сомкну глаза, весь мир живой умрет.

СОНЕТ ТЕОФИЛЯ НА ЕГО ИЗГНАНИЕ

Любимцы короля, льстецы и острословы,

Вы при дворе нашли гостеприимный кров,

Карающий закон к вам вовсе не суров,

От вас и небеса свои отводят ковы;

Должно быть, с легкостью вы осудить готовы

Потоки этих слез и горечь этих слов,—

Спросите же у скал, у сумрачных лесов,

Простерших надо мной сочувственно покровы,

И вы узнаете — нет горше бед моих!

Рассудка доводы не облегчают их —

Ужель средь стольких зол останусь хладнокровен?

Надежду приступом теснят со всех сторон;

И мне ль надеяться, что буду я прощен?

Увы — прощенья нет тому, кто невиновен!

ЭПИГРАММА

Я полностью согласен с Вами в этом —

Лишь сумасшедший может быть поэтом.

Но, видя Вас, оговорюсь: о нет!

Не всякий сумасшедший есть поэт.

***

Недавно, пламенем божественным объятый,

Я в храм вошел, где все дышало тишиной,

И, с грешною своей беседуя душой,

Раскаяньем томим, вздыхал я виновато.

Но, всех богов моля отсрочить час расплаты,

Увидел я Филлис. Пред красотой такой

Я крикнул: «Для меня все боги — в ней одной,

Лишь ей принадлежат алтарь и храм богатый!»

Тут боги впали в гнев и за любовь меня

Задумали лишить навеки света дня;

Но что мне месть богов и пламень их небесный?

О, если, смерть, решишь ко мне ты заглянуть,

Я с радостью пройду страдальческий свой путь,

Чтоб умереть за ту, чьи взоры столь чудесны!

СТАНСЫ

Люблю — ив этом честь моя;

Никто из смертных, знаю я,

Не испытал подобной страсти,

И чем бы ни грозил мне рок —

Смерть не страшна мне, видит бог:

Ведь жизнь моя — лишь в Вашей власти!

Смиреннейшие из людей,

Склонясь во прах у алтарей,

Ища богов благоволенье,

Сжигают только фимиам;

А я, верша служенье Вам,

Решаюсь... на самосожженье!

Монархи — баловни судьбы:

Сеньоры наши — им рабы,

Стихии им подвластны тоже,

Весь мир — их замок родовой;

А я владею — лишь тюрьмой,

И мне она всего дороже...

АНТУАН ДЕ СЕНТ-АМАН

УЕДИНЕНИЕ

(Фрагменты)

Как я люблю уединенье!

Как этот край, чей свят покой,

Вдали от суеты мирской

Мне по душе в моем смятенье!

О, боже! Как я видеть рад

Леса, что на заре Вселенной

Надели из листвы наряд

И красотой своей нетленной,

Как и столетия назад,

К себе приковывают взгляд.

Среди листвы зефир-повеса

Играть без устали готов,

И только высота стволов

Изобличает возраст леса.

Сюда со свитой поспешил

Укрыться Пан в былые годы,

Когда Юпитер порешил

На мир с небес обрушить воды,

И, спрятавшись в ветвях густых,

Пан ждал, чтобы потоп утих.

Как воскрешает филомела

Былые сны в душе моей,

Когда она среди ветвей

Свой голос пробует несмело!

Как любо мне величье гор!

Хотя к их безднам и обрывам

Влекло недаром с давних пор

Тех, кто был слишком несчастливым

И кто в отчаянье искал

Со смертью встречи среди скал.

Как по душе мне буйство это

Потоков, падающих с гор

И скачущих во весь опор

В долину, где бушует лето!

Затем, как змеи в гуще трав,

Они ползут, ища прохлады;

Средь зарослей ручьями став,

Они приютом для наяды

Становятся, и возведен

Там для нее хрустальный трон.

Как радуют меня болота

С боярышником по краям!

Растет ольха и верба там,

И вечно длится их дремота.

Приходят нимфы в те места

И, прячась от жары, срывают

Тростник болотный: их уста

Его в свирель преображают;

Страшась какой-нибудь беды,

Глядят лягушки из воды.

Там водоплавающей птице

Вольготно жить, поскольку ей

Дурных охотничьих затей

Не надо никогда страшиться.

Одна из птиц погожим днем

Всё чистит перья, а другая

В любовном трепете своем

Бьет крыльями, в воде играя;

И всем им лоно этих вод

И радость и приют дает.

Ни летом, ни порой холодной

Там не услышишь никогда,

Как за кормой журчит вода,

Как скачет конь близ глади водной.

Там путник алчущий не пьет

Струю холодную с ладони,

Там загнанных косуль не ждет

Смерть после яростной погони,

И рыб не тащит на песок

Стальной предательский крючок.

Люблю смотреть на запустенье

Старинных замков, чьих руин

Не пощадил поток годин

В своем извечном исступленье.

Там правят шабаш колдуны,

Там злые духи обитают

И, дикой резвости полны,

Нас по ночам с пути сбивают;

Найдя в расщелинах приют,

Ужи и совы там живут.

Орлан во мраке смерть пророчит,

Зловещий испуская крик,

И домовой, проснувшись вмиг,

В ответ и пляшет и хохочет.

Скрипя, качается скелет,

Свисая с балки прокопченной;

Повесился во цвете лет

Там некогда один влюбленный

Из-за пастушки злой; она

Была с ним слишком холодна.

В моем причудливом творенье,

Я думаю, заметишь ты

Хотя бы отблеск красоты,

Пленяющей воображенье.

Порой смеясь, порой грустя,

Как вдохновенье повелело,

В согласье с тем, что вижу я,

Слова из сердца рвутся смело,

Свободы не лишив меж тем

Тот дух, что остается нем.

Как я люблю уединенье!

Искусство Аполлона там

Я, предающийся мечтам,

Сумел постичь в одно мгновенье.

Еще из-за тебя люблю

Уединенье, ибо вижу,

К нему, мой друг, любовь твою,

За что его я ненавижу:

Ему легко меня лишить

Возможности тебе служить.

ТРУБКА

Поближе к очагу присев на связку дров,

Я с трубкою в руке задумался глубоко

О горестях моих, о власти злого рока,

О том, что чересчур со мною он суров.

Но теплится в душе надежда, и готов

Я верить, что судьба, по истеченье срока,

Изменит жизнь мою, я вознесусь высоко

И в славе превзойду властителей миров.

Но стоит табаку в горсть пепла превратиться,

Как мне с моих высот приходится спуститься,

Сойдя в низину бед, чей мрак непобедим.

Нет! Что ни говори, различие большое

Никак нельзя найти меж трубкой и душою:

Надежда иль табак, то и другое — дым.

КУТИЛЫ

Лежать в разгар зимы втроем в одной постели,

Поставленной в чулан, где ни огня, ни свеч,

И слышать злых котов готическую речь,

И видеть их зрачков светящиеся щели;

Забыть, когда и где в последний раз мы ели,

Для изголовия полено приберечь,

Скрести под мышками, чтобы себя развлечь,

Мечтать, гримасничать, болтать без всякой цели;

И шляпу до ушей, а не ночной колпак

Натягивать, ворча, и думать, что никак

Не может рваный плащ сравниться с одеялом;

Постичь трактирщика дурное естество,

Когда отказывает он и в самом малом,—

Вот до чего порой доводит мотовство.

АЛЬПИЙСКАЯ ЗИМА

Повсюду огненные атомы сверкают,

Восточной роскоши печать лежит на всем:

Искрится золотом зима и хрусталем,

И космы белые ей ветры развевают.

Одежду хлопковую горы надевают,

Дороги водные прозрачны подо льдом,

Морозный воздух чист, царит покой кругом,

И, видя это все, глаза мои сияют.

Мне холод по душе, зиме всегда я рад;

Ее сверкающий и девственный наряд

Скрыть преступления земли на время может.

Не потому ли Зевс так благосклонен к ней?

Не потому ль щадит он ясность этих дней

И в гневе никогда их громом не тревожит?

ПОПОЙКА

Полно, други, рифмы плесть!

Поумней забавы есть.

Вакх зовет нас благодатный

К жизни более приятной.

Бросим к дьяволу союз

Девяти курносых муз

С Фебом, дядькой их суровым,

Скрипачом пустоголовым.

Что нам в их кистях, в смычке,

Что в священном ручейке,

В поэтическом паренье,

Этом диком исступленье?

А Пегас? Ей-ей, Лаваль,

Он лишь лошадь, и едва ль

У того ума палата,

Кем скотина чтится свято.

Виден ливень из окна;

Пусть же льется дождь вина

В наши глотки неустанно:

Эта влага нам желанна.

Скорби и заботы прочь!

Проведем шумнее ночь,

Чтоб алеющей Авроры

На хмельных упали взоры.

Не проспим и полчаса,—

Спать успеем, Буасса;

Смерть своей рукой постылой

Всех уложит нас в могилу,

И тогда в глубокий сон

Будет каждый погружен.

Нынче насладиться надо

Дивным соком винограда.

С одобрением глядим

На Фаре: он полон им.

Будь к нам благ, о Вакх пригожий!

На моей ты видишь роже

Благородный образ твой,

Мазан винною струей.

Этим образом священным,

Скипетром твоим нетленным —

Тирсом, что всегда подъят,—

Воплем яростных менад,

Роскошью хмельного бреда,

Вечною твоей победой

Над ордою злых забот,

Милой вольностью острот

За наполненною чашей,

Верною любовью нашей

К многошумным кабакам,

Радостью, царящей там,

Песнопеньем пьяных оргий,

Выражающим восторги

Слуг твоих, о господин,

Искрометным цветом вин,

Гулом масленой недели,

Запахом твоей купели,

Звоном кубков на столе,

Пьяным старцем на осле,

Благостью твоих мистерий,

Где для всех открыты двери,

Соком виноградных лоз,

Ароматом свежих роз,

Бешеных сатиров пляской,

Этой вкусною колбаской,

Пряно пахнущим жарким,

Над которым вьется дым,

Воскурением табачным

И приютом этим злачным,

Прелестью хмельных утех,

Возносящих к небу смех,

Окорока дивным жиром,

Старым и червивым сыром,

Наших чоканий чредой,

Презирающей покой,

Мной вкушаемой маслиной,

Этой коркой апельсина

И — уж коль на то пошло —

Рожей пьяного Шилло

Все тебя мы заклинаем:

Будет пусть неисчерпаем

Кубок наш,— мы все хотим

Братством стать, о Вакх, твоим.

ЛЕНИВЕЦ

Заворожен тоской и ленью, сердцу милой,

Лежу в постели я, как заяц без костей,

Глубоким спящий сном в паштете для гостей,

Иль словно Дон-Кихот с его мечтой унылой.

Шуми в Италии война с двойною силой,

В борьбе за власть пфальцграф пади иль одолей,

Слагаю светлый гимн я праздности своей,

Чьей ласкою душа объята, как могилой.

Мое безделие настолько сладко мне,

Что думаю: всех благ достигну я во сне —

Недаром от него я раздобрел немало.

Так ненавижу труд, что просто мочи нет

На краткий миг с руки откинуть одеяло,

Чтоб этот записать, о Бодуэн, сонет.

А Р И О Н

Когда до берега дельфин домчал поэта,

Счастливый Арион принес богам обеты —

И видит: стаи рыб, мелькая там и тут,

За голосом его божественным плывут.

Они из ясных вод взлетают ввысь мгновенно,

Но, чтоб избегнуть мук гармонии блаженной,

В глухую глубину они уходят вдруг,

И по воде скользит за кругом зыбкий круг,

Возникнув, ширится, чтобы пропасть, блистая,

И вновь перед певцом синеет гладь морская.

ВИДЕНИЯ

Терзаем день и ночь злосчастною судьбой

И позабыв давно услады и покой,

Я, весь дрожа, вхожу в мир сказок и видений,

Где шабаш ведьм, где стон, как в огненной геенне

Блуждаю я в аду, всхожу на небосвод;

Тень предка моего передо мной встает;

Вот шагом медленным, глядя во тьму печально,

Навек закутанный в свой саван погребальный,

Он легким призраком проходит в тишине,

И бледен я лежу, и стынет кровь во мне;

От страха мой колпак вздымается невольно,

И что-то тяжкое сжимает сердце больно.

Хочу я закричать, но издаю лишь стон:

Рукой холодной рот мне зажимает он;

И нудно в воздухе пророчит помертвелом

Несчастья страшные, и, медленно шепча

Слова зловещие над неподвижным телом,

Он слабо моего касается плеча.

Бродячие огни я вижу непрестанно;

В ушах немолчный шум, и вновь в сетях обмана

Мильоны смутных чувств — плод призрачной игры...

Когда пьянят наш мозг туманные пары,

Тогда фантазии витают надо мною,

Преображая все в безумие ночное.

ШАРЛЬ ВИОН Д'АЛИБРЕ

БОЛЬШОЙ И ТОЛСТЫЙ

Большой и толстый, я с трудом

Вмещаюсь в тесном кабинете,

Где о тщеславии людском

Пишу сонет при тусклом свете.

К чему просторы, если там

Из виду близких мы теряем?

Не лучше ли заняться нам

Пространством, где мы проживаем?

Я в тесноте своей постиг,

Что не был бы я так велик,

Владея царственным чертогом:

В каморку втиснутый судьбой,

Заполнив всю ее собой,

Я стал здесь вездесущим богом.

ТЫ СМЕРТЕН, ЧЕЛОВЕК

Ты смертен, человек, так помни, помни это!

Строй планы дерзкие, верши свои дела,

Но пролетят века, развеется зола,

И был иль не был ты, никто не даст ответа.

Где Александр-царь? Где Цезарь, чья комета

Мелькнула, причинив народам столько зла?

Ушли в небытие, где нет ни тьмы, ни света

И где исчезло все, сгорело все дотла.

Так пусть же участь их тебе примером служит,

Пусть голову твою тщеславие не кружит,

Ведь все равно не знать тебе таких побед.

Но от деяний их, от всех чудес, что были

Когда-то свершены, какой остался след?

Для слуха — легкий шум, для ветра — горстка пыли.

О СУДЬБЕ

Словами «рок», «судьба», «удача»

Мы склонны злоупотреблять:

Случись беда у нас — и плача

Судьбу мы будем обвинять.

А если в чем-то преуспели

И хорошо идут дела,

При чем тут разум, в самом деле?

Судьба нам, видишь, помогла.

И также мы к судьбе взываем,

Когда исхода дел не знаем,—

Хорош он будет или плох.

Судьбу мы превратили в бога,

И это, рассуждая строго,

Знак верный, что она не бог.

ПЫШНЫЕ ПОХОРОНЫ

Какие толпы у дверей!

Швейцаров сколько тут на страже!

Войти хотите поскорей?

И близко не подпустят даже!

Но я вошел, хвала богам,

Хоть прав имел на это мало...

Был всюду черный бархат там,

И всюду золото сверкало;

И, словно в воздухе паря,

Там столько свеч горело зря

В угоду знатным иностранцам!

Там был покойник, наконец:

В не меньшей степени мертвец,

Чем тот, кто умер голодранцем.

* * *

Мой друг, послушайся совета:

Покинем общество глупцов,

Толкующих — как скучно это! —

Про флот уж несколько часов.

Число фрегатов и корветов,

Число их пушек, парусов

Не превзойдет в устах поэтов

Числа бокалов и глотков.

Что нам известность? Что нам слава?

Все это, рассуждая здраво,

Лишь дым, лишь суета сует.

Кабатчику воскликнем: «Браво!»

Бочонок полный лучше, право,

Пустой могилы... Разве нет?

КЛОД ДЕ БЛО

КАТОЛИК ТЫ ИЛЬ ГУГЕНОТ

Католик ты, иль гугенот,

Иль почитаешь Магомета,

Иль в той же секте, что твой кот,

Ты состоишь — не важно это.

Влюбляйся в женщин, пей вино,

Не обижай людей напрасно,

И кто б ты ии был, все равно

Твоя религия прекрасна.

ТОТ СВЕТ — ХИМЕРА

Тот свет — химера. Этот свет

Хитросплетенье всяких бед.

Так пей, люби, не бойся смерти.

Сам позаботься о себе,

И да поможет бог тебе,

Пока тебя не взяли черти.

ЖАН-ОЖЕ ДЕ ГОМБО

Я С ВАМИ РАЗЛУЧЕН

Я с вами разлучен, леса, долины, горы,

Где я увидел свет и счастлив был подчас;

Я с вами разлучен и словно мертв без вас:

Меня лишили вы поддержки и опоры.

Напрасно я стремлюсь, к вам обращая взоры,

Покинуть край чужой, где сердцем я угас,

Напрасно на судьбу ропщу в недобрый час:

Мне вас не возвратят ни ропот, ни укоры.

Вы мной потеряны — и я мертвец живой.

Не здесь ты, родина моя! Но предо мной

Пример Спасителя, о нем я помнить буду;

Нет, я не изменюсь, пока живым слыву,—

Он места не имел, где приклонить главу,

А я, куда б ни шел, я чужестранец всюду.

ХАРИТА ПРОЧЬ УШЛА

Харита прочь ушла из края, где когда-то

Два солнца глаз ее смотрелись в гладь озер.

Зефир, чтоб ей внимать, на травяной ковер

Ложился у воды, смолкая виновато.

Вот лес, чьи гордые вершины в час заката,

Казалось, опалял мерцающий костер.

Но этих мест краса, что так пленяла взор,

Оставив все как есть, исчезла вдруг куда-то.

О радость дней моих, какой удел нас ждет?

Подобна ты цветку: лишь утро он живет.

Уходит радость прочь — печаль подъемлет знамя...

Но, счастьем притворясь, печаль здесь не одна:

Пустынный полон край прелестными тенями,

И где Хариты нет — вновь предо мной она.

ПО МОРЮ Я ПЛЫВУ

По морю я плыву, взирая боязливо,

Как самый ясный день грозу в себе таит;

Благоразумие мое не победит

Ее внезапного свирепого порыва.

Волнам доверившись, я знал, как прихотлива

Бегущая волна: ее обманчив вид;

Здесь все опасностью великою грозит,

А берег — это смерть, что ждет нас молчаливо.

Мир с морем схож, где я, чтоб скуки избежать,

В минуты зыбкого затишья мог внимать

Коварным голосам, когда сирены пели.

И страх меня томит, поскольку вижу я

Гряду подводных скал, предательские мели

И бездну черную, куда швырнут меня.

***

• О мысли праздные, за радостью былою

• Зачем бежите вы? Ее не удержать.

• Хотим мы, чтобы вновь любовь была с тобою

• И сердцу твоему вернула благодать.

— Химеры глупые, вы знаете, с какою

Печалью нам дано о прошлом вспоминать?

— Надежда верная, как любящая мать,

Нам душу исцелит, не знавшую покоя.

— Ах, разве я могу надеяться и ждать,

Что милая моя ко мне придет опять?

— Причуды верности любовной очень странны.

Ты женщин не кляни. Развей душевный мрак.

Ведь их отказ — ответ оракула туманный:

Предскажет вам одно, а выйдет все не так.

* * *

Ее не видел я, она мне не знакома...

Зачем влюбиться в тень велел мне тайный рок?

По слухам, воплотил в ней совершенство бог,—

И страстью к ней одной душа моя влекома.

Померкнет ум, когда увижу я фантома!

Так в бурю гибнет бриг, хоть берег недалек.

Жизнь, смерть ли принесет мне встречи нашей срок?

В одном лишь имени — надежда, страх, истома...

Любовью к призраку кто долго проживет?

На слухах основать возможно ли, Эрот,

И всю мою печаль, и всю мою отраду?

Я больше не хочу внимать молве о ней!

Поверю лишь себе! Ее мне видеть надо,

Чтоб или разлюбить — иль полюбить сильней!

***

Ты, усомнившийся в могуществе небес,

Ты, почитающий природу вместо бога,

Скажи нам, кто зажег все звезды,— их так много! —

В движенье их привел, исчислил путь и вес?

Каким ты одержим желаньем? Или бес,

Вселившийся в тебя, рад всякому предлогу,

Чтоб разум твой мутить, и, потеряв дорогу,

Бредешь ты, как слепой, сквозь заблуждений лес?

Как можно отрицать, что все творцу подвластно?

И жизнь и смерть людей являют ежечасно,

Что Провиденье есть... Есть, к твоему стыду.

Коль эти знаменья твой ум не удивили,

И небо и земля тебя не вразумили,—

О грешник, обо всем узнаешь ты в аду.

ЭПИГРАММЫ

РАЗГЛАШЕННОЕ БЛАГОДЕЯНИЕ

Он оказал услугу мне

И так о ней распространялся,

Что мы с ним квиты: он вполне

Сам за нее и рассчитался.

ВЫНУЖДЕННЫЙ ВИЗИТ

Ко мне он ходит раз в году,

А после я к нему иду;

Томится он, и я в томленье,

Платя стесненьем за стесненье.

ЛЮДИ

В людских сообществах, столь шумных,

Возник закон во время оно.

Лишь у зверей благоразумных

Нет разума и нет закона.

ЖИЗНЬ ГИЙОМА

О нем никто не скажет слова

Ни доброго и ни дурного:

Не враждовал он, не дружил;

То сидя сиднем, то в движенье

Он прожил жизнь и в довершенье,

Хотя и помер, но не жил.

ЭПИГРАММА

В чем эпиграммы суть и что в ней наконец,

При всех достоинствах ее, всего милее?

Да то, что на нее обидится глупец

И не обидится... тот, кто еще глупее.

МАЛЕРБ

Дней наших Аполлон, Малерб здесь погребен.

Жил долго. Труд его оплачивался плохо.

Он умер в бедности. Такая уж эпоха,

В которой и живу я так, как умер он.

ЛИЗИМЕНА

Белила, мушки, ожерелья,

Брильянты, серьги, ленты, перья,

Косынки, кружево платков,—

Вас выставляют неизменно,

Дурачат вами простаков

И называют: Лизимена.

СРЕДСТВО ИЗБАВЛЕНИЯ

Когда хотите всей душою,

Чтоб вам не докучал знакомый человек,

Рискните суммой небольшою:

Как? Дайте в долг ему — исчезнет он навек.

ЖАК БАЛЛЕ ДЕ БАРРО

В МОГИЛЕ САРАЗЭН

В могиле Саразэн, и Вуатюр в могиле,

И старый друг мой Бло, что был мне дорог так.

Увы, их всех троих в земле похоронили...

Кто встречи избежит с тобой, загробный мрак?

Я, слабый, воздаю хвалу небесной силе,

За то, что жив еще, за то, что столько благ

Природа мне дает, покуда не скосили

Меня болезнь и смерть и тверд еще мой шаг.

Земные радости влекут меня так властно,

И солнце я люблю, и пышность розы красной,

И как мне не грустить, что их утрачу я?

Беспечно встретить смерть? Нет, все-таки поверьте,

Совсем не хочется мне стать добычей смерти,

Но и дрожать за жизнь постыдно для меня.

ВСЕВЫШНИЙ, ТЫ ВЕЛИК

Всевышний, ты велик, и добр, и справедлив,

И нам являешь ты свое благоволенье,

Но столько я грешил, что добрый твой порыв

Со справедливостью пришел бы в столкновенье.

Тебе, познавшему, как был я нечестив,

Осталось только казнь придумать мне в отмщенье,

Ты видишь свой ущерб в том, что еще я жив,

А если радуюсь — исполнен отвращенья.

Ну что ж, насыть свой гнев, тебя прославит он,

И пусть не трогает тебя мой скорбный стон,

Бей, грохочи, ответь мне на войну войною —

Тебе лишь воздадут хвалу мои уста...

Но где б ни пал твой гром, летящий вслед за мною,

Он упадет туда, где всё — в крови Христа.

СОН

Все в мире предстает в обманчивом обличье,

Не мудрость, а судьба нас за собой ведет,

Паденье тягостно, но тягостен и взлет,

При всех усилиях — лишь пустота в наличье.

Ты, славивший любовь во всем ее величье,

Ты говорил, что смерть, когда она придет,

Подобна будет сну... Но есть иной расчет:

Сон больше с жизнью схож, не велико различье.

Как снятся ночью сны, так снится, что живешь,

Надеешься, дрожишь, хоть беспричинна дрожь,

Одни желания сменяются другими,

Труды безрадостны, ничтожен их итог...

Так что такое жизнь? Какое дать ей имя?

Скажу вам, смертные: я сном ее нарек.

ТЫ ОТВРАТИТЕЛЬНА, О СМЕРТЬ!

Ты отвратительна, о смерть! Без сожаленья

Ты косишь род людской ужасною косой,

А после прячешь в ров или во мгле морской

Останки жалкие великого крушенья.

Неумолима смерть, и от ее решенья

Не откупиться нам слезами и тоской;

В постели, за столом, средь суеты мирской —

Она везде найдет, и нет нам утешенья.

Ни мудрость от нее, ни смелость не спасет,

Она то прямо бьет, то сзади нападет,

Бессильны перед ней и молодость и старость.

Порой мне говорят: не сокрушайся так,

От смерти средства нет, не сладить с ней никак…

И это, черт возьми, меня приводит в ярость.

* * *

Не рваться ни в мужья, ни в судьи, ни в аббаты

От мэтров и мэтресс покой оберегать

И не в учености ханжей витиеватой,

А в счастье находить земную благодать,

На платье да на стол расходовать деньжата,

Встречать лишь невзначай и короля и знать,

Жить верою своей, пускай и небогато,

Ни в чем не отходить от правды ни на пядь,

Лишь совести внимать, не создавать кумира,

В тиши благоговеть перед загадкой мира,

Бесплодной суеты презревши круговерть,

Лишь настоящим жить, не умирать заране,

В грядущее смотреть без глупых упований —

Исполни сей завет, чтоб ждать спокойно смерть!

ФРАНСУА ТРИСТАН ЛЕРМИТ

МЕСТО ПРОГУЛКИ ДВУХ ВЛЮБЛЕННЫХ

Ода

У этой сумрачной пещеры,

Где воздух чист, где даль нежна,

Здесь с галькой борется волна,

А с тенью — свет голубо-серый.

Устав бороться до заката,

Зыбь умиряется в садке,

Где умер, лежа на песке,

Изнеженный Нарцисс когда-то.

И в гладь зеркальную у грота

Сам Фавн внимательно смотрел

И увидал, как пожелтел,

Стрелою раненный Эрота.

Купырь в тиши завороженной,

Камыш, поникший над водой,

Здесь кажутся подчас мечтой

Воды, в дремоту погруженной.

Природы благотворной сила,

Плодотворящая миры,

В те изумрудные ковры

Цветы пурпурные вкрапила.

Ни разу роща и поляна

Не посещались турачом.

Будила тишину кругом,

Трубя в рожок, одна Диана.

Священен Дуб для поколений:

Надрежь кору, и вместо смол

Кровь потечет. Застонет ствол,

И скорбные услышишь пени.

Воспоминаньем горе множит

В зеленой роще Соловей.

Он, боль излив души своей,

Печаль на музыку положит.

В своем искусстве несравненный,

Возобновляя перелив,

Он стонет где-то в кущах ив,

Согретых солнцем в час блаженный.

На Вязе том в самозабвенье

Две Горлицы заводят спор

И разрешают свой раздор

В минутном, страстном объясненье.

Анхиз с Кипридой в вечер вешний

Блуждали как-то под горой,

И два Амура меж собой

Повздорили из-за черешни.

Среди дорог в лесах дремучих

Поют и пляшут Нимфы там,

Позволив розовым кустам

Весь век цвести без игл колючих.

Ни разу не взмущали леса

Ни ветр, ни молния, ни гром.

Я вижу: разлито на всем

Благоволение Зевеса.

Смотри, Климена! Все смеется!

Покуда вечер не прошел,

Сойдем с тобою в дивный дол

И сядем около колодца.

Послушай, как Зефир в ракитах

Вздыхает о своей любви!

Горит огонь в его крови,

И розы рдеют на ланитах.

Его уста благоуханны.

Он дышит всюду, где стоим,

С дыханьем амбровым твоим

Мешая дух жасмина пряный.

Нагнись над зыбью — и в сапфире

Вод затемненных узришь ты

Твой облик, полный красоты,

Очаровательнейший в мире!

И ты постигнешь над волною,

Зачем, пытая гладь струи,

Я называл глаза твои

Царями, звездами, судьбою.

Верь, если б ты перерядилась

В мужчину, как ни холодна,

И ты была бы влюблена,

Сама бы ты в себя влюбилась...

КОРАБЛЬ

Я, Древо пышное, плавучим судном стало,

В горах возросшее, мчусь ныне по волнам;

Когда-то я приют отрядам птиц давало,

Теперь солдат везу к далеким берегам.

Плеск весел заменил веселый шум ветвей,

Листва зеленая сменилась парусами;

С Кибелой разлучась, я чту богов морей,

Как встарь соседствуя вершиной с небесами.

Но прихоти свои есть у судьбы слепой,

Я у нее в руках, она играет мной,

Гнев четырех стихий сулит мне участь злую:

Нередко ураган мой преграждает путь,

Волна, обрушившись, мне разрывает грудь,

И я боюсь огня, но больше — твердь земную.

УВИДЕВ БЕЛЫЙ СВЕТ

Увидев белый свет, бессильным быть вначале,

Почти не двигаться и только есть и спать;

Потом от строгости взыскательной страдать,

Чтоб знанья наконец твой разум увенчали.

Затем влюбиться вдруг, и чтоб тебя встречали

Не слишком холодно, забыть былую стать,

Склоняясь перед той, чье сердце не понять

И кто не радости приносит, а печали.

Лукавить при дворе, а после, став седым,

Бежать от шума прочь, к местам своим родным,

И старческую хворь влачить в уединенье,—

Вот светлая судьба! О, беспросветный мрак!

Неужто это все столь важно, чтоб в смятенье

Так жизнью дорожить, бояться смерти так?

КОНЧАЕТСЯ МОЙ ДЕНЬ

Кончается мой день. И на закате дня

Приметы старости я узнаю с тоскою,

И вот уж смерть сама, чтоб выманить меня,

Стучится в дверь мою дрожащею рукою.

Как солнце в небесах медлительно плывет,

А завершает путь стремительным паденьем,

Так завершается и времени полет,

Так дни последние нам кажутся мгновеньем.

Пора нам погасить огонь страстей былых,

Пора нам позабыть о радостях земных,

Суливших некогда нам столько наслаждений.

Отвергнем жизни сон, что мог еще вчера

Нас удержать в плену обманчивых видений:

Нам к сну последнему готовиться пора.

ПРЕКРАСНАЯ НИЩЕНКА

Мадригал

Ее лица очарованье,

Ее прелестные черты —

Просящей речи отрицанье,

Опроверженье пищеты.

И пусть для полноты картины

Тяжел и груб ее наряд,—

Чуть приоткрыты губ рубины,

Зубов жемчужины блестят.

Ее глаза — как два сапфира,

И выше всех сокровищ мира

Венец из золотых кудрей.

Зачем же ремесло такое?

Чтоб золото лилось рекою,

Лишь наклониться надо ей.

ГИЙОМ КОЛЬТЕ

* * *

Ласкает все мой взор, на все глядеть я рад:

Великолепен двор веселый за оградой,

Величественны львы под строгой колоннадой,

И нежным кажется их разъяренный взгляд.

Под тихим ветерком деревья шелестят,

На шорох соловей ответствует руладой,

Цветы напоены магической усладой:

Не звезды ль у небес похитил этот сад?

Аллея милая с нежданным раздвоеньем,

Не оскверненная пустой толпы вторженьем,

Еще хранит, Ронсар, твоих шагов печать.

Увы, тщеславное желанье вечной славы!

Мой след я на песке могу с твоим смешать,

Но где в моих стихах твой гений величавый?

***

Вы брали прелести во всех углах вселенной,

Природа и Олимп расщедрились для вас.

У солнца взяли вы свет ваших чудных глаз,

У розы вами взят румянец щек бесценный,

У Геры — стройный стан, а голос — у сирены,

Аврора вам дала лилейных рук атлас,

Фетида — властный шаг, словесный жар — Пегас,

А вашей славы блеск взят у моей Камены.

Но расплатиться вы должны когда-нибудь!

Придется свет очей светилу дня вернуть;

Вы Гере грацию должны вернуть по праву,

Авроре — нежность рук, а свежесть щек — цветам,

Фетиде — властный шаг, моим катренам — славу!.

Спесивость — это все, что остается вам!

ПОЭТИЧЕСКАЯ ЖАЛОБА

Я много написал, и от стихов моих

Богаче стал язык, а я еще беднее,

Земля запущенней, под крышей холоднее,

И пусто в кладовой, где писк мышей утих.

Растратою души оплачен каждый стих!

Чем совершеннее поэты, тем виднее

Их сумасшествие, и тем еще сильнее,

Им расточая лесть, осмеивают их.

Трудясь так радостно над книгой бесконечной,

Я убивал себя во имя жизни вечной,

Я истощал свой ум, чтобы других развлечь,

Чтоб славу обрести, чей гул наскучит скоро,

Чтоб высоко взлететь — и не иметь опоры,

Чтоб с Музою дружить — и счастья не сберечь.