(В) Порядок слов

Приведенные примеры непосредственно подводят нас к сле­дующему условию, играющему существенную роль в декодирова­нии конструкций.

Мы указывали на то, что в грамматических конструкциях рус­ского языка (как и других индоевропейских языков) подлежащее (или субъект действия) стоит на первом, а дополнение (или объект, на который направлено действие) — на последнем месте.

Такое соответствие порядка слов и порядка вещей (ordo et connexio idearum u ordo et connexiv rerum) делает конструкцию легкодоступной для понимания.

В наиболее чистом виде фактор порядка слов выступает в тех случаях, когда конструкция носит обратимый характер и воспри­нимающий конструкцию не может опираться ни на морфологи­ческие, ни на семантические маркеры (т.е. на флексии косвенно­го падежа или на смысловые связи, указывающие на направле­ние действия субъекта на объект) и когда порядок слов является единственной опорой для расшифровки значения прямой и ин­вертированной конструкций.

В русском языке такие случаи не так часты и могут быть ил­люстрированы примером «Платье задело весло» и «Весло задело платье». В английском языке, не имеющем аппарата флексий, такая «чистая» роль порядка слов выступает гораздо чаще, и в этих случаях именно порядок слов («The boy hit the girl» и «The girl hit the boy») определяет смысловые различия двух внешне сходных конструкций.

В отличие от этого обратимые конструкции, в которых вклю­чен дополнительный морфологический маркер (в виде флексии косвенного падежа), естественно, воспринимаются легче, потому что не требуют дополнительных трансформаций. Примером это-

го могут служить такие конструкции, как «Мальчик ударил де­вочку», «Девочка ударила мальчика». Значительное облегчение для расшифровки значения конструкций, в которых ведущую роль играет порядок слов, представляют необратимые конструкции, в которых вспомогательную роль играет семантический маркер, как это имеет место даже в конструкциях, лишенных морфологичес­ких маркеров (флексий косвенного падежа). Примерами таких конструкций являются «Облако затуманило солнце» и *«Солнце затуманило облако», где смысловая невозможность второго пред­ложения оказывает существенную помощь в различении двух об­ратимых конструкций.

С особенной отчетливостью выступают, однако, трудности декодирования обратимых конструкций в тех случаях, когда мы задаем воспринимающему конструкцию субъекту вопрос, требу­ющий смысловой инверсии, которая вносит в процесс понимания значения предложенной конструкции дополнительные трудности.

Именно это наблюдается в тех случаях, когда слово, предъяв­ленное в косвенном падеже и обозначающее объект, на который было направлено действие (дополнение), ставится на первое ме­сто, а слово, обозначающее субъект действия (подлежащее), — на последнее. В этих случаях, примером которых является конст­рукция типа «Петю ударил Ваня. Кто пострадал?», расшифровка значения требует дополнительных операций, включающих про­содические маркеры (выделение акцентом значимого слова) с дальнейшей трансформацией всей конструкции, с помощью ко­торой только и может быть определен конфликт, внесенный этой конструкцией. В этом случае расшифровка значения конструк­ции принимает значительно более сложный характер, выражаю­щийся в такой последовательности операций: «Петю ударил Ваня... ага... значит, Ваня ударил... а Петя пострадал...».

Едва ли не самым ярким примером подобных конструкций является переход от активной формы к пассивной. В этом случае новая примененная форма нарушает совпадение последователь­ности слов и последовательности реальных действий, включая но­вый фактор, требующий дополнительной трансформации, с помо­щью которой можно избежать только что указанного конфликта.

Как уже говорилось выше, в обычных конструкциях русского языка (как и иных индоевропейских языков) субъект действия стоит на первом, а объект, на который направлено действие, —

на последнем месте, в то время как в других, более древних фор­мах языка структуры типа S→P→0 (субъект — предикат — объект) может замещать структура S→O→P (субъект — объект — предикат) (Хринберг, 1966, 1968).

Однако это условие изменяется при переходе к пассивным конструкциям, в которых субъект действия, выраженный твори­тельным падежом, стоит на последнем месте конструкции, в то время как объект, на который направлено действие, выражается в именительном падеже и стоит в начале конструкции. Есте­ственно, что такая форма инверсии также создает значительные трудности, преодоление которых возможно с помощью допол­нительных трансформаций. Так, в упомянутом уже примере «Петя победил Ваню» и «Петя побежден Ваней» с вопросом «Кто пострадал?» понимание первой конструкции протекает непо­средственно, в то время как расшифровка значения второй тре­бует уже дополнительных операций, включающих выделение клю­чевого слова ударением с дальнейшей трансформацией всей кон­струкции («Петя ударен Ваней... ага... значит, Ваней... Значит, Ваня ударил, а Петя пострадал»).

Только в тех языках, где «пассивная конструкция» существует на равных правах с активной (например, в грузинском языке), конст­рукции страдательного залога не требуют дополнительных транс­формаций и их значение может восприниматься непосредственно.

Психологический анализ тех различий, которые возникают с переходом от активных конструкций к пассивным (равно как и от положительных к отрицательным), был изучен целым рядом авторов (Дж. Миллером, Дж. Федором и их сотрудниками), и мы не будем останавливаться на этих фактах подробнее.

Таким образом, ряд условий, одинаково проявляющихся как во флективных конструкциях, так и в конструкциях со вспомога­тельными словами-связками (предлогами, союзами), и, наконец, в конструкциях, пользующихся действительным и страдательным залогами, может существенно изменять процесс их декодирова­ния и определять трудности понимания.

К таким условиям относятся наличие или отсутствие грамма­тических и морфологических маркеров, необратимость или обрати­мость конструкций и, наконец, наличие или отсутствие конфлик­тов между порядком слов фразы и порядком обозначаемых этой фразой событий