15.3. Кризис командно—бюрократической экономики

Кризис командной экономики. Рассмотренные выше черты в их наиболее полном выражении были присущи советской эконо­мике образца 30-50-х годов. Возникнув в экстремальной ситуа­ции, антикапиталистически-тоталитарная экономика выполнила ряд жизненно важных функций и в значительной мере способст­вовала выживанию государства, но, достигнув объективно возможного предела своего развития, она стала воспроизводить экстремальную ситуацию в качестве условия своего собственного существования, подвергая тем самым прямой опасности все об­щество. В рамках тоталитарного социума деформируется и огра­ничивается развитие научного знания, что особенно явно обна­ружилось в последней трети прошлого столетия, когда значитель­но усилились тенденции превращения науки в непосредственную производительную силу⁶¹¹.

В условиях начавшейся научно-технической революции не­эффективность командного хозяйства, его невосприимчивость к научно-техническим нововведениям, затратный характер стали проявляться все более ощутимо. Выяснилось, что технологичес­кую революцию нельзя осуществить по приказу. Развитие же ком­пьютерных технологий в 70-е - 80-е годы делало все более слож­ным поддержание военного паритета; наметилась тенденция от­ставания от развитых стран в гонке вооружений, особенно кос­мических.

Разрыв в уровне производительности труда и, в целом, эф­фективности хозяйства требовал для производства аналогичных по количеству и качеству видов вооружений значительно больших затрат массы труда и других ресурсов, что, в свою очередь, вело к углублению диспропорций между I и II подразделениями и к дальнейшему отставанию в уровне жизни. Происшедшее после 2-й мировой войны расширение международных контактов, рост ин­формации о зарубежном образе жизни, возросшие возможности сравнения и самостоятельного осмысления происходящих в мире процессов способствовали расшатыванию идеологических устоев тоталитарного режима.

С середины 50-х годов начинаются попытки его совершенст­вования, выразившиеся первоначально в смягчении наиболее жес­токих форм принуждения. Существенному ограничению была подвергнута система принудительного труда, расширились экономические и политические права колхозников. В 60-е годы в СССР предпринималась попытка хозяйственной реформы, в ходе которой предполагалось значительно повысить роль товарно-де­нежных отношений, экономических стимулов, обеспечить хозяй­ственную самостоятельность производственных единиц при одновременном преодолении бюрократизации и формализации управления и планирования. В случае реализации предполагав­шихся преобразований стал бы возможен, как представляется ныне, выход на качественно новый цивилизационный уровень, харак­теризующийся трансформацией антикапиталистического общест­ва в посткапиталистическое, что вновь придало бы существовав­шей в Советском Союзе социальной системе качества "точки ро­ста" мировой цивилизации. Однако вскоре реформа была сверну­та, так как она противоречила оставшемуся в неприкосновенно­сти системному качеству командной экономики и, прежде всего, отношениям фактической собственности номенклатурной бюро­кратии на национальное богатство. Более того, в результате не­удавшейся реформы позиции фактических собственников окрепли, так как ослабление тоталитарного характера политической власти расширило для них возможности присвоения прибавочного продукта.

Однако данное укрепление позиций собственников происхо­дило в рамках социально-экономической системы, находящейся в состоянии прогрессирующего кризиса. Множились симптомы неэффективности форм хозяйствования и их несоответствия объ­ективным тенденциям развития мировой экономической ци­вилизации, естественным закономерностям ее функционирова­ния. К концу 80-х годов отставание в гонке компьютерно-косми­ческих вооружений приобрело угрожающий характер; не менее угрожающим становился разрыв в образе и уровне жизни, который в странах командной экономики, на фоне "потребитель­ского общества" зарубежного мира представлялся относительно все более нищенским и примитивным.

Глубокие и всеобъемлющие народнохозяйственные диспро­порции, усугубляемые бюрократическим псевдопланированием и расточительным потреблением ресурсов, породили состояние пер­манентного дефицита производительных и потребительских благ воспроизводственная система окончательно сформировалась как "экономика дефицита". В течение предшествующих десятилетий дефицитность объяснялась как следствие чрезвычайных обстоя­тельств (войн, разрухи, враждебности внешнего окружения и т.д.) - и это, в значительной степени, соответствовало действительнос­ти; но к концу 80-х годов стало очевидно, что главная причина - в другом, а именно - в неэффективности экономической системы. Ряд стран, начинавших свое развитие после 2-й мировой войны в не менее сложных условиях, но пошедших по пути формирования рыночной экономики, достиг к данному периоду гораздо более высоких уровней производства и потребления.

Важное значение для осознания тупиковости дальнейшего дви­жения в рамках командно-бюрократического хозяйствования сы­грало возникновение так называемого "социалистического лагеря" и в его рамках - страновой вариантности развития экономики на основе однотипных принципов командности. Общие пороки этих принципов сказались на всех континентах и во всех странах, где они были реализованы, несмотря на любые исторические, реги­ональные и национальные особенности. Преодолеть эти пороки не удалось ни в ходе многочисленных половинчатых реформ, ни посредством ограниченного развития частной собственности и товарно-денежных отношений (в соответствии с концепцией "рыночного социализма"). Наиболее наглядно сравнительная не­эффективность командной экономики демонстрировалась в странах, внутренне разделенных по блоковому принципу (Восточная и Западная Германия, Северная и Южная Корея, материковый Китай и Тайвань)⁶¹².

В полной мере выявились последствия волюнтаристского пре­небрежения объективностью закономерностей социально-эконо­мического развития, и, в частности, объективностью формирова­ния отношений собственности, первичности базисных структур соотносительно с надстроечными. Преждевременная надстроеч­ная "ликвидация" отношений частной собственности отнюдь не привела к действительному исчезновению соответствующих элементов базиса; частная собственность "встала на дыбы" и нашла иные формы реализации. Двумя основными вариантами послед­них явились, во-первых, тенденция воспроизводства частной собст­венности на номенклатурные должности ("бюрократия имеет в своем обладании государство... это есть ее частная собственность"⁶¹³); во-вторых - развитие под вывеской "общественной собственности" различных форм частнохозяйственной деятельности. Обусловлен­ная формальной "антикапитализацией" социально-историческая инверсия, отмечавшаяся выше, имела одним из своих результатов тот парадоксальный факт, что в обществе, ставившем своей це­лью достижение социальной однородности, степень экономичес­кой дифференциации оказалась (еще задолго до попыток его радика­льного реформирования) выше, чем в странах "традиционного" капитализма.

Частное хозяйство, функционировавшее в рамках тоталитар­но-государственных экономических структур, достигло к 80-м годам такого уровня развития, которому уже не соответствовали эти рамки; начинается их разрушение "изнутри". Материальные и финансовые ресурсы, накопленные в руках персонифицировав­ших частную собственность номенклатурных чиновников и дельцов теневой экономики, стали использоваться для организации политических потрясений в целях ликвидации прежних форм го­сударственного регулирования, контроля и ограничения движе­ния доходов. Фактические собственники стремились к юридичес­кому закреплению своего статуса⁶¹⁴. Разрушение механизмов госу­дарственной власти выступало как средство достижения, прежде всего, экономических целей,; происходило, таким образом, внутрен­нее самоотрицание, саморазрушение тоталитарно-бюрократической экономики современного типа, при том, что само ее возникновение явилось одной из форм самоотрицания капитализма.

В 80-е годы необходимость отказа от командно-бюрократи­ческой организации экономики стала абсолютно очевидной; осо­знание этой необходимости приобрело всеобщий характер. Несмотря на претензии псевдосоциализма оценивать себя как "самый прогрессивный строй", дальнейшие посткапиталистичес­кие тенденции и действительные "точки роста" мировой цивили­зации локализовались вне его рамок, и понимание этого стало фактом массового сознания во всем мире. Окончательно выяви­лась природа современного тоталитарного общества как негатив­но-формальной, ложной альтернативы капитализму, как тупико­вой ветви на пути объективно-необходимого преодоления антаго­низма собственности и труда, действительно присущего капита­листическому обществу. ("... Социализм мы не построили, в усло­виях социалистического общества еще не жили. Иначе мы долж­ны будем признать, что социалистическим может называться общество, в котором не решена проблема продовольствия, не реше­на жилищная проблема, в котором отсутствуют демократические институты правового государства. Не может быть признано соци­алистическим общество, в котором трудящиеся отчуждены, отде­лены от собственности, от экономической и политической влас­ти"⁶¹⁵. Вместе с тем, нельзя отрицать, что существовали "деформи­рованные ростки социализма, ослабленные бюрократическим подавлением демократического коллективизма и отказом от ис­пользования наиболее прогрессивных экономических форм капи­тализма"⁶¹⁶.)