Burkkhardt_Ya_-_Kultura_Vozrozhdenia_v_Italii_L

Однако бесконечно важнее архитектурных и вообще отно­ сящихся к изобразительному искусству остатков античности были, разумеется, остатки письменные, как греческие, так и латинские. Их в абсолютном смысле слова принято было счи­ тать за источник всякого вообще знания. Книжность этого вре­ мени великих открытий изображается нередко; мы можем здесь прибавить только несколько штрихов, которым обычно уделя­ ется меньше внимания29.

Как ни велико было воздействие античных писателей в Ита­ лии вот уже в течение длительного времени, но в особенности в XIV в., однако речь здесь шла преимущественно о дальней­ шем распространении уже давно известных авторов, чем об открытии новых. Наиболее популярные латинские поэты, писа­ тели, историки, ораторы и сочинители эпистолярного жанра вме­ сте с рядом латинских переводов отдельных сочинений Арис­ тотеля, Плутарха и немногих других греков - к этому-то, в сущ­ ности, и сводился тот арсенал, которым вдохновлялось поко­ ление Боккаччо и Петрарки. У последнего, как известно, имел­ ся греческий Гомер, которым он восторгался, не будучи в со­ стоянии его читать. Первый латинский перевод «Илиады» и «Одиссеи» с грехом пополам, прибегая к помощи одного калабрийского грека, осуществил Боккаччо. Лишь в XV в. начинается великая серия новых открытий, систематическое формирование библиотек на основе осуществления новых списков рукописей и исполненная рвения работа над переводами с греческого языка30.

Разумеется, без энтузиазма отдельных собирателей этой эпо­ хи, вкладывавших в это занятие все свои возможности до полного их исчерпания, мы обладали бы лишь малой частью авторов, до­ шедших до нашего времени; особенно это касается греков. Еще в бытность свою монахом папа Николай V влез в отчаянные долги, чтобы покупать рукописи и заказывать их копии; уже в ту пору он открыто исповедовал две великие страсти Возрождения: к книгам и строительству31. Став папой, он сдержал слово: переписчики работали на него не покладая рук, а агенты обшаривали полсве­ та. Перотто242* получил у него за латинский перевод Полибия 500 дукатов, Гварино243* уже получил 1000 золотых гульденов за Страбона и должен был получить еще 500, когда бы папа не скончался так рано. Николай V оставил после себя предназначенную в пользо­ вание всех членов курии библиотеку, состоявшую из 5000 или, как оказалось при пересчете, 9000 томов32, которая составила ядро Ватиканской библиотеки. Библиотека должна была разместиться в самом дворце как благороднейшее его украшение - подобно тому как то же самое некогда имело место у царя Птолемея Фила-

122

дельфа244' в Александрии. Когда по причине разразившейся чумы Николай V вместе со двором отправился в Фабриано, он взял с собой своих переводчиков и компиляторов - чтобы они не умерли.

Флорентиец Николо Никколи33246', член кружка ученых дру­ зей, собравшихся вокруг старшего Козимо Медичи246*, пустил все свои средства на приобретение книг; в конце концов, когда у него самого больше ничего не осталось, Медичи предостав­ ляли ему любые средства, в которых он нуждался для этих це­ лей. Ему мы обязаны полным текстом Аммиана Марцеллина, сочинением Цицерона «Об ораторе» и многим другим. Он под­ виг Козимо на приобретение великолепнейшего экземпляра Плиния из одного монастыря в Любеке. Со щедрой доверчиво­ стью он одалживал свои книги, а также позволял людям читать их у него дома столько, сколько они хотели, после чего беседо­ вал с ними о прочитанном. Собрание Никколи, 800 томов, оце­ ненных в 6000 золотых гульденов, поступило после его смерти при посредничестве Козимо в монастырь Сан Марко на усло­ вии сохранения доступа к нему общественности.

Из двух великих разыскателей книг, Гварино и Поджо, после­ дний34, как известно, отчасти по поручению Никколи, развивал ки­ пучую деятельность в южнонемецких монастырях, делая это в связи с собором в Констанце. Там им были обнаружены шесть речей Цицерона и первый полный текст Квинтилиана247* - СенГалленский, теперь Цюрихский, кодекс. За 32 дня Поджо его пол­ ностью переписал, притом чрезвычайно красивым почерком. Он смог значительно дополнить Силия Италика248*, Манилия249*, Лук­ реция, Валерия Флакка260', Аскония Педианского251*, Колумеллу262*, Цельса263*, Авла Геллия264', Стация и многих других. Вместе с Ле­ онардо Аретино Поджо выявил еще 12, теперь уже последних пьес Плавта, а также речи Цицерона против Верреса.

Руководствуясь чувством античного патриотизма, знаменитый грек кардинал Виссарион36, подвергаясь тягчайшим лишениям, собрал 600 манускриптов как языческого, так и христианского со­ держания, и разыскивал теперь надежное место, в котором он мог бы их сохранить, с тем чтобы его несчастная родина, если она когда-либо освободится, смогла вновь обрести свою утраченную литературу. Венецианская синьория (с. 54) заявила о своей готов­ ности построить подходящее помещение, и еще до сих пор в биб­ лиотеке св. Марка хранится часть этих сокровищ36.

За возникновением знаменитой библиотеки Медичи стоит своя совершенно особая история, входить в подробности которой мы теперь не можем. Главным собирателем у Лоренцо Великолепно­ го был Иоанн Ласкарис256*. Как известно, после разграбления 1494 г.

123

собрание должно было вновь, книга за книгой, восстанавливаться кардиналом Джованни Медичи (Львом X).

Библиотека Урбино37 (ныне в Ватикане) была всецело создана великим Федериго да Монтефельтро (с. 36), который начал соби­ рать книги еще мальчиком, а впоследствии постоянно содержал в разных местах от 30 до 40 scrittori266* и за все время истратил на это свыше 30000 дукатов. Собрание этой библиотеки было весь­ ма систематически продолжено и дополнено, главным образом с помощью Веспасиано, и то, что рассказывает об этом он сам, осо­ бенно примечательно, поскольку являет собой картину идеаль­ ной библиотеки этого времени. К примеру, в Урбино имелись ка­ талоги Ватиканской библиотеки, библиотеки Сан Марко во Фло­ ренции, библиотеки Висконти в Павии и даже каталог библиотеки Оксфорда. На их основании можно было с гордостью обнаружить, что по полноте сочинений отдельных авторов библиотека Урбино многократно превосходила их всех. Если говорить в целом, пере­ вес был, быть может, на стороне средневековья и теологии: здесь имелся полный Фома Аквинский, полный Альберт Великий257', пол­ ный Бонавентура268* и пр. Но вообще библиотека эта была чрез­ вычайно разносторонней и содержала, например, все какие толь­ ко возможно было достать сочинения по медицине. Среди «тоdemi»269' в числе первых значились великие писатели XIV в., преж­ де всего Данте и Боккаччо; за ними следовали 25 отобранных гу­ манистов, представленных всеми их итальянскими и латинскими сочинениями, а также вообще всем, что они перевели. Среди гре­ ческих рукописей значительное преобладание было за отцами церкви, однако и из классики здесь среди прочего значились один за другим: все сочинения Софокла, все сочинения Пиндара, все сочинения Менандра. Что касается последнего, то речь, очевид­ но, идет о кодексе, который исчез из Урбино очень рано38, в про­ тивном случае филологи уже вскоре издали бы его.

Также мы можем составить себе представление, каким об­ разом возникали тогда рукописи и библиотеки. Непосредствен­ ная покупка древнего манускрипта, который бы содержал ред­ кий или единственный полный текст древнего автора была, ес­ тественно, редким подарком судьбы и на такую возможность рассчитывать не приходилось. Первое место среди переписчи­ ков и почетное звание scrittori в собственном смысле слова при­ обретали люди, знавшие греческий язык. Были они всегда не­ многочисленны, и труд их щедро оплачивался39. Прочие, copisti в собственном смысле, были частью работники, только этим и жившие, а частью - бедные ученые, нуждавшиеся в дополни­ тельном заработке. Замечательно, что во времена Николая V

124

переписчиками в Риме были преимущественно немцы и фран­ цузы40, по всей вероятности, люди, о чем-либо ходатайствовав­ шие перед курией, которые должны были откуда-то добывать деньги на свое пребывание здесь. Когда, к примеру, Козимо Медичи пожелал срочно заложить библиотеку для своего лю­ бимого поместья Бадии под Фьезоле, он вызвал к себе Веспасиано и получил от него совет: отказаться от покупки наличных

взапасниках книг, поскольку то, что желательно бывает купить,

взапасниках отсутствует, но разместить заказы на переписку. После этого Козимо заключил с ним соглашение о размере по­

денной оплаты, Веспасиано же нанял 45 писцов и представил за 22 месяца 200 готовых томов41. Указатель, на основании кото­

рого осуществлялась работа, Козимо получил из рук самого Нико­ лая V42. (Разумеется, церковная литература и партии для церков­ ного хора далеко превосходили по объему все остальное.)

Рукописи выполнялись тем изящным новоитальянским пись­ мом, начало которого относится еще к XIV в. Когда смотришь на книгу, относящуюся к этому времени, уже сам вид этого пись­ ма доставляет наслаждение. Папа Николай V, Поджо, Джанноццо Манетти260*, Николо Никколи и другие знаменитые уче­ ные были сами прирожденные каллиграфы, и потому они тре­ бовали одного лишь во всех отношениях прекрасного и мири­ лись только с ним одним. Также и все прочее оформление кни­ ги, даже в том случае, когда здесь не имелось никаких мини­ атюр, носило печать чрезвычайно тонкого вкуса, что особенно доказывают кодексы Лауренцианской библиотеки с их легкими линейными заставками в начале и конце. Материалом для книг служил, если она выполнялась для важных господ, исключи­ тельно пергамент, переплет же, будь то в Ватиканской библиоте­ ке или в библиотеке Урбино, делался из карминно-красного бархата с серебряными застежками. Вполне понятно, что при таком настроении умов, когда благоговение перед содержани­ ем книги было желательно по мере сил обнаружить в ее офор­ млении, внезапно появившиеся печатные книги натолкнулись поначалу на сопротивление. Федериго да Урбино «стыдился бы» иметь печатную книгу43·

Однако утомленные переписчики (не те, что зарабатывали перепиской на жизнь, но многочисленные люди, вынужденные переписывать книгу для того, чтобы ею обладать) ликовали по поводу немецкого изобретения44. Вскоре оно стало применяться в Италии для размножения сначала римских авторов, а затем так­ же и греческих (причем долгое время в этих целях оно применя­ лось исключительно здесь), и все же дело подвигалось далеко не

125

так споро, как можно было ожидать, учитывая всеобщий энтузи­ азм по поводу этих сочинений. На протяжении некоторого време­ ни формируются начала современных отношений авторов и изда­ тельств46, а при Александре VI возникает предварительная цензу­ ра, поскольку ныне становится совсем не так легко уничтожить книгу, как этого еще смог добиться Козимо от Филельфо46.

То, каким образом мало-помалу, в связи с прогрессом в изу­ чении языков и античности вообще, формировалась теперь критика текста, в столь же малой степени лежит в поле зрения данной книги, как и история учености вообще. Нам следует за­ ниматься не самим знанием, которым обладали итальянцы, но воспроизведением античности в литературе и жизни. Однако да будет нам все же дозволено сделать еще одно замечание в отношении исследований как таковых.

Греческая ученость была сосредоточена преимущественно во Флоренции и вообще характерна в основном для XV и нача­ ла XVI в. Движение, начало которому было положено Петрар­ кой и Боккаччо47, как следует думать, не простиралось далее сочувствия со стороны нескольких воодушевленных дилетан­ тов. С другой стороны, в 1520-е годы, по мере вымирания коло­ нии ученых греческих беженцев, пресеклись и исследования в области греческого языка вообще48, так что истинным везени­ ем было то, что за это время овладеть им удалось северянам (Эразму, Этьенам261', Бюде262*). Колония эта была основана Мануилом Хрисолором263' и его родственником Иоанном, а также Георгием Трапезундским, затем приблизительно около момен­ та падения Константинополя и после него сюда прибыли Иоанн Аргиропуло264', Теодор Газа265*, Дмитрий Халкондил266*, вырас­ тивший настоящими греками своих сыновей Теофила и Васи­ лия, Андроник Каллист, Марк Мусурос267* и семейство Ласкарис268', а также несколько других. Однако со времен заверше­ ния покорения Греции турками не произошло выдвижения по­ росли новых ученых мужей, за исключением сыновей беглецов и, быть может, одного-двух кандиотов269' и киприотов. То, что теперь, приблизительно около времени кончины Льва X, начался также упадок исследований и в области греческого языка как такового, отчасти имело причиной общую перемену в умонаст­ роениях49, а кроме этого, и относительное пресыщение содер­ жанием классической литературы. Разумеется, совпадение этой тенденции с вымиранием ученых греков также не является чемто случайным. Если в оценке уровня изучения греческого языка самими итальянцами принять за точку отсчета момент около 1500 г., то это была эпоха, когда оно достигло высшего расцве-

126

та: тогда учились разговаривать по-гречески люди, которые полстолетия спустя, уже будучи стариками, все еще обладали такой способностью, например папы Павел III и Павел IV50. Ра­ зумеется, однако, для такой степени овладения предметом было необходимо общение с природными греками.

За пределами Флоренции платные учителя греческого язы­ ка почти постоянно имелись в Риме и Падуе, в Болонье же, Ферраре, Венеции, Перудже, Павии и других городах они по крайней мере появлялись время от времени51. В области гре­ ческого языка бесконечно велики заслуги, числящиеся за ти­ пографией Альдо Мануччи в Венеции, где впервые были напе­ чатаны по-гречески наиболее важные и объемистые авторы. При этом Альдо постоянно рисковал своим состоянием: то был издатель и типограф, каких поискать за всю историю издатель­ ского дела во всем мире.

Хотя бы парой слов следует здесь упомянуть и то, что поми­ мо классических исследований довольно значительное место завоевала в Италии также и ориенталистика. То, что Джанноццо Манетти52, великий флорентийский ученый и государствен­ ный деятель (1459 г.), выучил древнееврейский язык и вообще познал всю иудейскую ученость, было связано с догматической полемикой с евреями. Его сын Аньоло должен был с детства изучать латинский, греческий и еврейский языки. Сам папа Ни­ колай V поручил Джанноццо сделать новый перевод полной Библии, поскольку бытовавшие в филологических кругах этого времени настроения склонялись к тому, чтобы отказаться от Вульгаты53. Да и помимо них еще задолго до Рейхлина270' нахо­ дилось немало гуманистов, включавших в круг своих занятий также и еврейский язык, а Пико делла Мирандола обладал тал­ мудистской и философской ученостью образованного раввина. Потребность в изучении арабского языка создала прежде все­ го медицина, которая более не могла удовлетворяться старин­ ными латинскими переводами великих арабских врачей. Вне­ шним же поводом для этого явились венецианские консульства на Востоке, при которых состояли итальянские врачи. Иеронимо Рамузио, венецианский врач, переводил с арабского и умер в Дамаске. Андреа Монгаджо из Беллуно54 долгое время оста­ вался в Дамаске ради Авиценны271*. Он выучил арабский язык и исправил текст своего автора; венецианское правительство назначило его преподавать этот предмет в Падуе.

Прежде чем перейти к рассмотрению воздействия, оказы­ вавшегося гуманизмом как таковым, нам следует еще немного задержаться на Пико. То был единственный человек, отважив-

127

шийся на то, чтобы во рсеуслышание и с большой настойчиво­ стью отстаивать науку и истину всех времен, выступая против одностороннего возведения античности на недосягаемый пье­ дестал55. Он ценит содержательную сторону не только Аверроэса272# и еврейских исследователей, но также и схоластиков средневековья; ему кажется, что он слышит, как они говорят: «Мы будем жить вечно - не в школах педантов, но в кругу муд­ рецов, где обсуждению подвергается не вопрос о матери Анд­ ромахи или о сыновьях Ниобы, но о глубинных основаниях че­ ловеческих и божественных вещей. Кто подойдет поближе, за­ метит, что также и варвары обладают духом (Mercurium), бью­ щимся не на языке, но в груди». Владея мощным, вовсе не ли­ шенным изящества латинским языком и ясной манерой изло­ жения, Пико с презрением относится к педантическому пуриз­ му и общей завышенной оценке заимствованной формы, осо­ бенно когда это связано с односторонностью и ущербом для великой целостной истины в ее существе. На примере Пико возможно видеть, какой высокий взлет изведала бы итальянс­ кая философия, когда бы Контрреформация не обезобразила здесь всю высшую духовную жизнь.

Но что это были за люди, соединившие благоговейно почи­ таемую античность с современностью и превратившие первую в основное содержание современного для них образования?

Это поистине тысячеликая толпа, предстающая нынче в одном, а завтра - в ином облике; однако и в эпохе, и в них са­ мих присутствовало сознание того, что они являют собой но­ вый элемент гражданского общества. В качестве их предше­ ственников возможно рассматривать прежде всего тех стран­ ствующих клириков XII в., о поэзии которых шла речь выше (с. 113): тот же самый скитальческий образ жизни, те же свобод­ ные и даже более чем свободные воззрения на жизнь и по край­ ней мере начатки той же «антикизации» поэзии. Однако в про­ тивовес всему средневековому, все еще преимущественно ду­ ховному образованию, к тому же и находившемуся в руках ду­ ховных лиц, ныне на свет появляется новое образование, ори­ ентированное в основном на то, что средневековью предше­ ствовало. Люди, являющиеся его активными проводниками, ста­ новятся важными господами56, потому что они знают то, что зна­ ли древние, потому что они пытаются писать так, как писали древние, потому что они начинают мыслить и едва ли не чув­ ствовать так, как думали и чувствовали древние. Традиция, ко­ торой они себя посвящают, воспроизводится в тысяче разно­ образных эпизодов.

128

Нередко приходится слышать сетования авторов Нового времени, жалующихся на то, что ростки несравненно более самостоятельного, по всей видимости, в существе своем ита­ льянского образования, в том виде, как они проявились во Фло­ ренции около 1300 года, были впоследствии полностью заглу­ шены гуманистическими тенденциями57. В это время во Фло­ ренции все поголовно умели читать, даже погонщики ослов рас­ певали канцоны Данте, а лучшие из сохранившихся итальянс­ ких манускриптов принадлежали первоначально флорентийс­ ким рабочим. Тогда-то и стало возможным появление на свет такой популярной энциклопедии, как «Tesoro» Брунетто Латини273\ В основе же всего этого лежали превосходные личност­ ные свойства, да еще доведенные во Флоренции до совершен­ ства участием в государственных делах, торговлей и путеше­ ствиями, но главным образом - полным отказом от всяческой праздности. В те времена флорентийцы высоко ценились и ис­ пользовались во всем мире, и не напрасно именно в этом 1300 году папа Бонифаций VIII274* назвал их «квинтэссенцией». Под мощным напором гуманизма эта доморощенная тенденция ста­ ла приходить приблизительно с 1400 г. в упадок: начиная ς это­ го времени все стали ждать разрешения всех вопросов от од­ ной лишь античности, по причине чего дали литературе выро­ диться в сплошное цитирование. Сама утрата Италией свобо­ ды также связана с данным аспектом, поскольку эрудиция эта покоилась на порабощении авторитетам, приносила свои суве­ ренные городские права в жертву римскому праву, а потому искала и находила благосклонность сильных мира.

К этим жалобам мы еще будем время от времени возвра­ щаться при оценке истинных масштабов нанесенного ущерба и положительных моментов, его компенсировавших. В настоящий же момент необходимо прежде всего констатировать тот факт, что культура энергичного XIV столетия была уже сама с нео­ твратимостью направлена на полную победу гуманизма и что именно величайшие деятели чисто итальянского духа были людьми, широко распахнувшими двери перед безудержным ув­ лечением античностью в XV в.

И в первую очередь здесь следует назвать Данте. Когда бы итальянская культура была продолжена рядом гениев его ка­ либра, такие люди, даже в условиях сильнейшей насыщеннос­ ти античными элементами, смогли бы сохранить в высшей сте­ пени своеобразный национальный характер. Однако ни Италия, ни весь Запад в целом не смогли произвести на свет второго Данте, и, таким образом, он был и остается тем, кто впервые с

129

настойчивостью выдвинул античность на передний план куль­ турной жизни. Хотя Данте и не рассматривает античный и хри­ стианский мир в «Божественной комедии» как совершенно рав­ ноправные, однако постоянно проводит между ними паралле­ ли. Как раннее средневековье сопоставляло типы и антитипы из повествований и картин Ветхого и Нового завета, так и Дан­ те, как правило, соединяет вместе языческий и христианский примеры одного и того же факта58. Не следует забывать также и того, что просторы христианской фантазии и христианской ис­ тории были хорошо изведаны, в то время как мир античный был сравнительно неизвестным, многообещающим и будящим во­ ображение, что в условиях поголовного участия в'нем обще­ ства гарантировало ему перевес, когда не стало обеспечивав­ шего баланс между ними Данте.

В умах большинства живущих ныне людей Петрарка суще­ ствует в качестве великого итальянского поэта, в то время как слава, которой он пользовался у современников, была в гораз­ до большей степени связана с тем, что он как бы олицетворял в своей личности античность, подражал всем жанрам латинс­ кой поэзии и писал письма, которые, являясь исследованиями по отдельным вопросам античности, имели недоступную наше­ му разумению, но для этого лишенного учебников времени очень понятную ценность.

Чрезвычайно схожим образом обстоит дело с Боккаччо: на протяжении 200 лет слава его гремела по всей Европе в связи с его мифографическими, географическими и биографически­ ми компилятивными работами на латинском языке, еще до того, как по сю сторону Альп стало известно о его «Декамероне» хоть сколько-нибудь поподробнее. В одном из этих сочинений, «De genealogia Deorum»275*, в книгах 14-й и 15-й, содержится дос­ тойное нашего внимания дополнение, в котором Боккаччо рас­ сматривает вопрос относительно положения, занимаемого мо­ лодым гуманизмом по отношению к своему собственному сто­ летию. Мы не должны обманываться тем, что он постоянно го­ ворит об одной только «поэзии», поскольку при ближайшем рассмотрении можно заметить, что Боккаччо имеет в виду во­ обще всю духовную деятельность поэта-филолога59 в целом. Вот с ее врагами и ведет он непримиримейшую борьбу: с рас­ пущенными невеждами, знающими толк только в кутежах и бес­ путстве; с теологами-софистами, которым Геликон, Кастальс­ кий ключ и Фебова роща представляются сущей нелепицей; с алчными юристами, почитающими поэзию за нечто излишнее, поскольку за нее не платят денег; и, наконец, с (описанными

130

иносказательно, однако вполне узнаваемыми) нищенствующи­ ми монахами, которые охотно сокрушаются по поводу языче­ ства и безнравственности60. За этим следует позитивная защи­ та, похвала поэзии, а именно ее глубокого, подчас аллегори­ ческого смысла, некоторой вполне оправданной затемненности, которая должна служить средством устрашения тупого ума невежд. И наконец, автор оправдывает новое отношение, зани­ маемое эпохой в отношении язычества вообще, явно ссылаясь при этом на свои ученые труды61. Ведь необходимость в ином, нежели теперешнее, отношении существовала тогда, когда древняя церковь вынуждена была обороняться от язычников. Но теперь - хвала Исусу - истинная религия укрепилась, все язычество искоренено и торжествующая церковь завоевала неприятельский лагерь. Ныне нам возможно рассматривать и разбирать язычество почти (fere) безо всякой опасности. Это тот же самый аргумент, что выдвигало в свою защиту и все Возрождение.

Таким образом, на свет явилось здесь нечто новое, а с ним - и новая группа людей, бывших представителями этого явле­ ния. Совершенно бесплодны споры относительно того, не дол­ жно ли было это новое явление замереть в своем победонос­ ном шествии, сознательно себя ограничить и сохранить опре­ деленные права первенства за чисто национальным духом. Ни в чем не были тогда люди так убеждены, как в том, что именно античность и составляет высшую славу итальянской нации.

Чрезвычайно характерной для этого первого поколения по­ этов-филологов была одна символическая церемония, которая не пресеклась еще и в XV - XVI вв., но лишилась здесь своего высшего патетического выражения; мы говорим об увенчании поэта лавровым венком. Начало церемонии теряется в глуби­ нах средневековья, а положения строгого ритуала она так ни­ когда и не достигла: то была общественная демонстрация, об­ наруживаемый явно всплеск литературного воодушевления62 и уже по этой причине - нечто зыбкое. Например, у Данте, можно думать, с ней была связана идея некоего полурелигиозного посвящения: он желал собственноручно увенчать себя венком над купелью Сан-Джованни, где был крещен он сам, как и тыся­ чи других флорентийских детишек63. Со своей славой он мог, говорит его биограф, принять лавры в каком угодно месте, од­ нако желал, чтобы это произошло только у него на родине, и по этой причине умер неувенчанным. В дальнейшем мы здесь уз­ наем, что до той поры обычай этот не был в ходу и было приня­ то считать, что римляне переняли его у греков. Несомненно,

131