Shtompka_Analiz_sovremennykh_obschestv

мулировка определенных проблем в поставленных вопросах и предлагаемых вариантах ответов мобилизует мысль, а информация о том, сколько сограждан думают так же, как мы, а сколько иначе, вызывает ощущение силы, когда мы оказываемся в большинстве, или мобилизует нас на защиту наших убеждений когда мы оказываемся в меньшинстве.

Огромную область общественного сознания в современном мире занимает пятая составляющая - научное знание. Это такие убеждения и взгляды, кото­ рые мы оцениваем в категориях их истинности или ложности, требуя их обо­ снования при помощи систематически применяемой методологии, в ходе науч­ ных исследований. Современное мышление находится под сильнейшим влия­ нием науки, а научность, действительная или видимая, рассматривается как высшая нобилитация идеи, возведение ее в достойный, благородный ранг. Не­ удивительно, что научную легитимацию пытаются обрести взгляды и теории, не имеющие ничего общего с наукой. Характерный для наших дней чрезвычай­ но специализированный характер науки, эзотерические на первый взгляд про­ блемы, непрозрачная, непонятная для неспециалиста процедура исследований, профессиональный язык упрощают придание таким теориям научной видимо­ сти и вместе с тем затрудняют разоблачение научного шарлатанства в глазах широкой общественности. Сегодня мы наблюдаем расширение паранаучного сектора, особенно в тех областях, где наука дает ответы на какие-либо жгучие человеческие проблемы, потребности и надежды. Поэтому примеры такого рода чаще всего относятся к областям медицины, фармакологии, генетики, психиат­ рии, психологии, но также экономики и социологии.

Последний, чрезвычайно богатый, присутствующий и распространенный еще со времен примитивных обществ раздел общественного сознание форми­ руют искусство (изобразительное искусство), литература и музыка. Они от­ вечают некоторым необычайно сильным человеческим потребностям в твор­ честве, в выражении своих эмоциональных переживаний и эстетических ощу­ щений. Достаточно пройти по экспозиции любого из крупных многогранных по своим тематическим направлениям музеев, будь то Лувр, Прадо, Ватикан, Британский музей, или познакомиться с собранием какой-либо крупной биб­ лиотеки, чтобы понять, какой колоссальный объем времени, энергии, труда люди в течение многих столетий тратили на художественное творчество и ка­ кое большое значение творениям такого рода придавали те, кому они адресо­ ваны, кто их воспринимал, то есть широкая общественность. Homo creator (че­ ловек творящий) - это еще одно определение человеческой натуры, наряду с рядом уже упоминавшихся, тех, что выделяют какое-то важное свойство, не­ кую истину, характеризующую человеческий род.

Некоторые художественные творения имеют дискурсивный характер, для их создания служит обычный, естественный язык; другие пользуются в каче­ стве средства выразительности звуком или видимым изображением. В со­ временном обществе благодаря появлению новых технологий фиксирова­ ния и передачи мыслей происходит своего рода взрыв - бурное развитие аудиовизуальных форм художественного творчества, связанных со сферами кинематографии, телевидения, рекламы, плаката, музыкальных записей, ви­ деоклипов. Появляются совершенно новые эстетические каноны и новые фор-

мы восприятия этого искусства слушателями и зрителями. Некоторые авто­ ры говорят о рождении новой «видеоцивилизации», вытесняющей цивилиза­ цию слова.

Итак, как мы видим, общественное сознание, или идеальный аспект куль­ туры, - это чрезвычайно богатая и сложная область. Она формируется в нео­ бычайно сложном взаимодействии двух процессов, которые можно условно определить как идущий снизу и идущий сверху. С одной стороны, происхо­ дит спонтанное формулирование идей, убеждений и взглядов обыкновенны­ ми людьми в ходе и при разных обстоятельствах их обычного, повседневного существования. Делясь этими идеями с другими, вступая в дискуссии, споры, выдвигая аргументы, защищая собственные взгляды и подвергая сомнению и критике противоположные взгляды, люди придают им надличностный, надиндивидуальный статус. Идеи входят в групповой обиход, становятся частью иных убеждений, укрепляются во взаимодействиях. Но очевидно, что люди различаются между собой по уровню и характеру своей мудрости, дальновид­ ности, воображения, по способностям выражать свои мысли. Соответственно, некоторые в большей мере, чем другие, принимают на себя роль инициаторов или выразителей идеи, лидеров общественного мнения или творцов произве­ дений искусства. Со временем выявляется профессиональная группа тех, кто творит, формулирует, выражает идеи и манипулирует общественным созна­ нием; это мудрецы, пророки, писатели, художники, идеологи. И тогда идущим снизу процессам формирования сознания начинают сопутствовать процессы, идущие сверху. В современном обществе именно процессы, идущие сверху, становятся доминирующими. Общественное сознание все более явно превра­ щается в арену деятельности специалистов, а массы общества выступают как реципиенты (слушатели, читатели, зрители - воспринимающая аудитория) неких профессионально сформулированных и преподнесенных идей: газет и программ телевидения, реклам и фильмов, представлений и зрелищ, книг и комиксов. Богатство всех этих интеллектуальных и эстетических предложе­ ний, бомбардирующих современное общество, а также легкость, с которой бла­ годаря средствам массовой информации они добираются до публики, вос­ принимаются одними как прогресс и обогащение человеческого бытия, други­ ми - как угроза самостоятельности человеческого мышления, приводящая к тому же к притуплению впечатлительности и размыванию критериев, позво­ ляющих выявить подлинные ценности.

Патологии общественного сознания

Независимо от оценки этой новейшей тенденции надо отметить, что в сфе­ ре общественного сознания всегда имели место определенные патологичес­ кие явления. Когда мы говорим «патологические», то имеем в виду, во-пер­ вых, ущерб и утраты в познавательном отношении, то есть распространение взглядов и представлений, упрощенных, схематичных, односторонних и про­ сто ошибочных, а во-вторых, вредоносные последствия для общества - опре­ деленные идеи, вызывающие, например, социальное напряжение, конфликты

и даже приводящие к разрушению общества. Как правило, оба эти обстоятель­ ства выступают вместе.

Выделим три разновидности таких патологических явлений в обществен­ ном сознании.

Первая - это стереотипы1. Стереотип - это упрощенный, односторонний, крайне утрированный образ определенной группы, трактующий всех членов этой группы недифференцированно, независимо от их индивидуальных осо­ бенностей. Стереотип чаще всего формируется на основе каких-либо частных, единичных, случайных впечатлений, полученных от контактов с представи­ телями группы; эти впечатления в дальнейшем обобщаются и без всяких к тому оснований переносятся на всю группу; наконец, затем они обретают об­ ратную силу, их начинают использовать автоматически, без какого-либо кри­ тического анализа, применяя к каждому очередному представителю данной группы. При этом априори исключается возможность, что кто-либо, принад­ лежащий к данной группе, может иметь иные, отличные от стереотипа черты. Каждому приписываются те общие черты, какие вытекают из стереотипа, без каких-либо доказательств и без учета контрдоводов. Стереотипы, сгущая крас­ ки, утрируют различия между группами, игнорируя внутренние различия в пределах каждой группы и распространяя мнимые общие признаки группы на каждого ее члена. Чаще всего стереотипы касаются признаков этнических, национальных и расовых групп. Примеров тому бесчисленное множество: представители скандинавской группы холодны, англичане флегматичны, французы - самые лучшие любовники, негры ленивы, китайцы - хитрые и ловкие, евреи не имеют себе равных в бизнесе и в делах, касающихся их инте­ ресов. Разумеется, стереотипы могут касаться и групп меньшего масштаба, например распространяться на краковян, отличая их от варшавян или жите­ лей Познани, на шахтеров (в отличие, скажем, от аграриев), на врачей (в от­ личие от адвокатов) и т.п. Стереотип производит впечатление объективного знания, ибо сам по себе он еще не содержит оценочного момента. Он только утверждает некие обобщенные представления о характерных групповых чер­ тах или признаках, не выражая их оценки.

Особая опасность стереотипов проявляется тогда, когда они содержат и распространяют негативные оценки описываемой группы, а также тогда, ког­ да они представляют эти негативные черты как нечто неизбежное, непреодо­ лимое, непоправимое, ибо связано с самой природой этой группы, такое, чего нельзя изменить даже независимо от добрых намерений и усилий отдельных ее членов. Так, считается, что черная раса ленива по своей природе, и потому ни один негр никогда не будет хорошим работником. Евреи по своей природе обманщики и озабоченные личной выгодой ростовщики, и потому ни одному еврею нельзя верить. Политики по самой природе их профессии - это кор­ румпированная среда, и ни один политик не действует в интересах граждан. Такого рода негативные стереотипы мы называем предрассудками. И вновь самой часто встречающейся категорией оказываются расовые и этнические предрассудки, хотя встречаются также предрассудки региональные, профес-

1 См.: Bokszański Z. Stereotypy a kultura. Wrocław: Monografie FNP (Wyd. Funna), 1997.

сиональные и групповые. Предрассудки формулируются в отношении чужих групп - иных, нежели наша группа, не таких, как мы. Но нередко им сопут­ ствует противоположный стереотип нашей собственной группы, односторон­ не и обобщенно позитивный. Мы называем это групповым шовинизмом; его частной формой считается описанное нами выше явление завышенной само­ оценки своей группы в сравнении с другими группами (aggrandizement effect). Поляки - народ исключительно толерантный, благочестивый и храбрый. Краковяне - это утонченная интеллектуальная и творческая среда. Женщи­ ны более чутки и более мудры, нежели мужчины. Наша фирма - самая луч­ шая в отрасли (порой даже если объективно она едва ли не на последнем

месте).

Не говоря уже об ошибках познавательного характера, которым способ­ ствуют односторонность, выборность, склонность к тому, чтобы утрировать и сгущать краски, делать необоснованные обобщения, и все то, что есть общего у предрассудков со стереотипами, предрассудки содержат, особенно в связи с групповым шовинизмом, еще дополнительный элемент - эмоции антипатии, враждебности и отчуждения от других. А это приводит уже к более серьезным и опасным общественным последствиям. Во-первых, это может привести к самоотделению, изоляции от чужой группы, к увеличению социальной дистан­ ции, к ограничению резерва совместно предпринимаемых действий, взаимо­ действий (например, к отказу от смешанных браков), а в конце концов, к пол­ ной сегрегации - изоляции, обеспеченной обычаями или законами: к полной супружеской эндогамии, разделению мест проживания, даже к возникнове­ нию замкнутых гетто, специально выделяемых территорий для снабжения и отдыха. Крайним проявлением сегрегации был так называемый апартеид в Южной Африке. Другой пример - это еврейские гетто в городах и местечках Восточной Европы перед Второй мировой войной.

Следующий шаг - это уже не только пассивная изоляция или уклонение от контактов, но и активное худшее обращение с членами чужой группы - дискриминация. Дискриминация - это меньшие шансы получить образова­ ние, ограничения в профессиональной сфере, в приобретении имущества, в политических правах, меньшие возможности для престижного роста и для доступа к другим ценимым благам только на том основании, что кто-либо является представителем группы, являющейся предметом предрассудков, независимо от индивидуальной квалификации или заслуг этого человека. При появлении дискриминации начинает действовать своеобразный злове­ щий общественный механизм, который Роберт Мертон называл самосбываю­ щимся пророчеством.

Допустим, мы примем предрассудок, согласно которому негры ленивы и не годятся для работы. Тогда, естественно, мы не будем брать негров на рабо­ ту, предпочитая им белых работников. В результате негры станут безработ­ ными, и уже сам тот факт, что доля негров среди безработных будет во много раз превышать долю белых, станет рассматриваться как довод, будто негры не способны к работе. Или другой пример: допустим, в данном обществе суще­ ствует стереотип женщины как домохозяйки и предрассудок, будто женщины не годятся для участия в политике. В таком случае женщин будут редко вы-

двигать в качестве кандидатов на выборах, еще более редко - выбирать, а тот факт, что парламент окажется преимущественно мужским, станет аргумен­ том, усиливающим направленный против женщин предрассудок и укрепляю­ щим мужскую мегаломанию.

Глубоко укоренившиеся предрассудки, которым сопутствуют сегрегация и дискриминация, могут переродиться в непосредственные нападки, атаки против дискриминируемых групп. Их члены становятся предметом нападок, издевательств, преследований, выселения, «этнических чисток», вандализма, физического насилия. Отсюда уже недалеко до экстерминации - уничтоже­ ния сначала отдельных членов, трагическими примерами чего могут служить погромы и суды Линча, а позднее и всей «чужой» группы, что предпринял, к примеру, Гитлер в качестве «окончательного решения» еврейского вопроса. Вообще, антисемитизм - трагический пример эскалации от стереотипов че­ рез все промежуточные стадии до геноцида. Этот путь представлен в табл. 10.

Таблица 10. Шкала общественного отчуждения

Польский социолог в эмиграции Зигмунт Бауман представляет механизм массового уничтожения евреев нацистским режимом как результат двух про­ цессов. С одной стороны, углублявшиеся антисемитские предрассудки, рас­ пространяемые нацистской пропагандой и включаемые даже в квазинаучные доктрины, продуцировали мотивацию для геноцида, а с другой - продолжи­ тельная сегрегация и изоляция этой социальной группы (связанная с обычая­ ми, религией, наконец, чисто пространственная изоляция в гетто) исключала включение и действие моральных тормозов, элементарного импульса сочув­ ствия, позволяя рассматривать евреев уже не только как «худших» и «чужих», но и вообще как нелюдей, истребление которых представляет собой только чисто техническую проблему, такую же, как очищение поля от сорняков или уничтожение насекомых2.

История XX в., которая, кроме холокоста, принесла нам сталинские лаге­ ря, массовые убийства «красных кхмеров» в Камбодже, резню племен в Руан­ де, уничтожение мусульман в Сребренице, этнические чистки в Косове, убе­ дительно показывает, какая разрушительная сила может скрываться в лож­ ных идеях и больном общественном сознании. Откуда берется эта болезнь? Иногда спонтанно, снизу. Чаще всего, когда «чужие» угрожают экономиче­ ским интересам группы, составляют конкуренцию на рынке труда, проявля­ ют какие-либо преимущества в способностях. Вызванная этим антипатия или зависть приводят к тому, что группу начинает раздражать отличающийся об­ раз жизни, форма одежды, обычаи, религиозная практика чужой группы. Рож­ даются и начинают распространяться сплетни, будоражащие воображение рас­ сказы, мифы о каких-то зловещих намерениях чужой группы. Особенно бла­ гоприятная атмосфера для ощущения групповой угрозы складывается в условиях экономического кризиса, ухудшения ситуации, снижения уровня жизни. Тогда реализуется сформулированная и экспериментально подтверж­ денная американскими психологами Доллардом и Миллером гипотеза «фру­ страции-агрессии». Естественным объектом агрессии становится чужая груп­ па. Так возникает предрассудок, нарастают конфликты.

Однако часто происхождение предрассудков не связано с движением сни­ зу, а идет сверху. Стереотипы и предрассудки оказываются исключительно податливым материалом для целенаправленных манипуляций. Они становятся орудием циничной политики, когда поиски «козла отпущения» в обличье чу­ жой группы выполняют уже несколько «полезных» функций. Во-первых, по­ зволяет взвалить на плечи этой группы вину за все просчеты и неудачи влас­ ти, за трудности, какие переживает общество. Во-вторых, убеждение в некоей угрозе, исходящей от чужой группы, вызывает, согласно уже известному нам закону Зиммеля-Козера, более глубокую интеграцию собственной группы, стремление «сомкнуть ряды» и концентрацию вокруг лидеров, которые таким образом обретают дополнительную легитимность. В-третьих, конфликт, на котором концентрируется внимание группы, позволяет отвлечь ее внимание, заставить забыть о других проблемах, старательно укрываемых властями. Неслучайно за преступлениями, инициированными через стереотипы и пред­ рассудки, часто стоят конкретные лица: Гитлер, Сталин, Пол Пот, Иди Амин, Караджич, Милошевич.

Изменим теперь масштаб анализа и посмотрим на интересующую нас па­ тологию коллективного сознания в малых группах. Американский социальный психолог Ирвинг Дженис (Janis) выявил и описал синдром, который он на­ звал «групповым мышлением» (groupthink)3. Как мы уже говорили об этом рань­ ше, сильные социальные связи между членами группы, групповая солидар­ ность, взаимная лояльность и доверие или то, что мы иногда называем груп­ повая мораль, оказываются чрезвычайно важны по двум причинам. Во-первых, все это увеличивает привлекательность группы для ее членов, поскольку при­ носит удовлетворение от самого по себе участия, принадлежности к данной группе, дает ощущение поддержки, укоренения, безопасности. Человек иден-

тифицирует себя со сплоченной группой, рассматривает принадлежность к такой группе как важный элемент собственной идентичности. Во-вторых, силь­ ные общественные внутренние связи в сплоченных группах мобилизуют лю­ дей к действиям, упрощают координацию между членами группы и тем са­ мым увеличивают эффективность группы в той области, в какой совершаются ее коллективные действия. Как хорошо знает каждый тренер и каждый фут­ больный болельщик, чтобы победить, недостаточно приобрести наилучших спортсменов, надо еще из них сделать сплоченный, согласованно играющий коллектив, то есть собственно и создать в команде высокую групповую мо­ раль. То же самое касается войскового подразделения, научно-исследователь­ ского коллектива, группы альпинистов и любой другой группы, объединен­ ной определенной задачей.

Дженис, однако, заметил, что существуют загадочные случаи, когда эти два вытекающих из сплоченности группы качества - привлекательность и эффек­ тивность действий - не совпадают, расходятся между собой. Группа может быть в высшей степени привлекательна для ее членов, они сильно идентифи­ цируют себя с ней, принадлежность к ней рассматривают как важнейший мо­ мент собственной идентичности, а несмотря на это эффективность группы снижается, группа терпит неудачи и даже поражения. Дженис приводил при­ меры такого рода из области американской политики. Он тщательно и глубо­ ко изучил обстоятельства, которые привели к катастрофическому по своим последствиям решению о вторжении на Кубу, в проливе Свиней, решению, которое было принято ближайшим окружением президента Кеннеди. Более поздний пример, очень похожий, - это решение о вскрытии сейфов полити­ ческих конкурентов в отеле Уотергейт, принятой соратниками президента Никсона, которое привело в результате к его отставке. Более новый пример - это аннексия Кувейта, задуманная и предпринятая Саддамом Хусейном и кончившаяся его позорным военным поражением. Выходя за пределы поли­ тики, можно вспомнить также такой интересный для данной категории при­ мер, как описанная в прославленном бестселлере Иона Кракауэра трагедия группы покорителей вершины Эвереста. Во всех этих случаях цельность, сплоченность принимающих решение групп была чрезвычайно высока. Как утверждает Дженис, она была даже чрезмерно высока, ибо оказывается, что и в этой области, когда чего-либо слишком много, то вроде бы явное добро и преимущество могут привести к катастрофическим результатам. Существу­ ет некий оптимальный уровень сплоченности, который обеспечивает успех группы. Ниже этого уровня наступает деморализация, а выше этого уровня групповая мораль оказывается чрезмерно сильной, группа - неспособной к эффективным действиям

Проще говоря, групповое мышление основывается на полной потере груп­ пой чувства реальности, что происходит в силу ее изоляции от окружения и замкнутости в собственном кругу. На синдром группового мышления влияют следующие элементы. Во-первых, иллюзия неограниченной силы и безнака­ занности, дающая ощущение полной безопасности. Во-вторых, пренебреже­ ние любыми потенциальными угрозами, предупреждающими сигналами, ре­ альной информацией, поступающей из внешнего мира, в ходе рационализа-

ции, наступающей во взаимодействиях взаимно усиливающих членов груп­ пы. Таким образом, члены группы укрепляются в своих убеждениях, в своем групповом самодовольстве и дерзости. В-третьих, сказывается непоколеби­ мая вера в свое моральное превосходство, в истинность собственных ценно­ стей, справедливость целей или дела, во имя которого идет борьба. Одновре­ менно происходит формирование стереотипов и предрассудков, касающихся оппонентов, противников и врагов, представляемых как воплощение зла, что должно оправдать применение против них любых, даже наиболее амораль­ ных средств. В-четвертых, распространяется представление о лидерах внешних групп как о слабых, некомпетентных или совсем глупых людях, что дисквали­ фицирует их в качестве потенциальных партнеров возможных переговоров и компромиссов. В-пятых, сильное акцентирование лояльности по отношению к собственной группе в качестве высшей добродетели способствует происте­ кающей отсюда категорической недопустимости шагов в направлении кон­ формизма. Отличие взглядов рассматривается как дело неинтеллектуальное, а моральное, в соответствии с чем каждый инакомыслящий, каждый дисси­ дент рассматривается как недостойный отщепенец или предатель. В-шестых, начинает действовать самоцензура, которая останавливает перед выражени­ ем каких-либо сомнений или приведением контраргументов в страхе перед моральным осуждением со стороны группы, происходит внушение самим себе незначительной важности или несправедливости такого рода сомнений и кон­ траргументов. В-седьмых, имеет значение появление наиболее рьяных само­ званых цензоров, которые контролируют поток внешней информации и изо­ лируют от него свою группу, а особенно ее руководителя, ограждая их от любых мнений, которые могли бы ослабить единомыслие и убежденность в своей правоте. В-восьмых, создается иллюзия полного единомыслия, осно­ ванная на предположении, будто молчание, навязанное самоцензурой, а так­ же недостаток каких-либо иных суждений и мнений со стороны, успешно скрытых этими цензорами от своей группы, означает полное согласие всех членов с решениями или политикой группы.

В результате такой самонарастающей по напряжению и самоусиливаю­ щейся спирали в групповом мышлении совершается все более глубокая изо­ ляция группы, и дело доходит до полного искажения представлений о внеш­ нем окружении, в котором находится и действует эта группа, до абсолютно нереалистических оценок собственных возможностей и, в итоге, до действий, приносящих неудачу или поражение. Белый Дом президента Кеннеди недо­ оценил основательности и силы сопротивления кубинцев, переоценив соб­ ственные военные возможности. Белый Дом президента Никсона недооце­ нил роль средств массовой информации и общественного мнения в качестве «третьей власти» в демократических обществах, а также переоценил свои шансы скрыть, затушевать аферу и манипулировать органами правосудия. Окружение Саддама Хусейна недооценило активного вовлечения американ­ ских экономических интересов в Кувейте, а также не сумело адекватно оце­ нить слабость собственной военной техники, приняв решение об аннексии Кувейта, которая закончилась военным поражением Ирака. А ослепленные своими прежними успехами руководители альпинистской группы недооце-

нили последствий и возможностей погодных изменений и переоценили силы своих коммерческих клиентов-любителей, доведя дело до трагедии.

Важнейшие понятия и термины

Групповое мышление - полная утрата группой чувства реальности, переоценка соб­ ственных сил и возможностей действий, самодовольство и дерзость, что связано с чрезмерной сплоченностью и солидарностью внутри группы, а также с ее изоляцией от окружения и замкнутостью в собственном кругу.

Групповой шовинизм - представление об исключительных достоинствах собственной группы, которому сопутствует приниженная оценка других.

Дискриминация - меньшие шансы доступа к образованию, получению профессии, состо­ яния, политических прав, престижа и других ценимых благ только на том основании, что кто-либо является членом группы, ставшей предметом предрассудков или негатив­ ных стереотипов, независимо от индивидуальной квалификации или заслуг этого чело­ века.

Естественный язык - система символов, созданных спонтанно данной группой в дли­ тельном процессе исторической аккумуляции.

Знак - указатель определенного положения вещей, опирающийся на естественные зако­ номерности, в силу которых он выступает вместе с этим положением вещей или пред­ шествует ему.

Идеологии - системы идей, которые обеспечивают обоснование, легитимность, поддерж­ ку каким-либо частным групповым интересам или утверждают групповую идентич­ ность.

Искусственный язык - система символов, целенаправленно сконструированных для обеспечения межличностной коммуникации в какой-нибудь специфической области.

Мораль группы - сильные социальные связи между членами группы, групповая солидар­ ность, взаимная лояльность и доверие.

Общественное сознание - совокупность широко распространенных и принятых в дан­ ной группе взглядов, идей и убеждений, которые становятся образцами или схемами мышления, присущими членам этой группы, навязанными им посредством обществен­ ного давления.

Предрассудок - негативный стереотип, сильно эмоционально окрашенный.

Пиктограмма - изображение, рисунок, который в упрощенном графическом виде симво­ лизирует предмет или позицию, ассоциации (совпадение, сходство) с которыми мы рассчитываем найти в таком изображении.

Сегрегация - обеспеченная на основе законов или обычаев изоляция людей, принадле­ жащих к тем группам, которых касаются предрассудки и негативные стереотипы (глав­ ным образом, этнических или расовых меньшинств).

Символ - указатель на определенное явление или положение дела, основанный на приня­ той в данной группе произвольной конвенции.

Стереотип - упрощенный, односторонний, крайне утрированный образ определенной группы, в рамках которого все ее члены рассматриваются без различий, независимо от их субъективных, индивидуальных качеств.

Экстерминация - физическое уничтожение членов группы или целой группы, трактуе­ мой посредством усиленно навязанных негативных стереотипов или предрассудков.

Язык - система связанных между собой символов, признанных в данном обществе (значе­ ние которых оказывается одинаковым для членов данного общества).

Рекомендуемая литература

2, 9, 11, 32, 40, 63, 89 (см. «Сто книг с моей книжной полки»)

Глава 13

Культура доверия

Проблематика доверия, рассматриваемая традиционно как область теоло­ гии, этики, философии человека или социальной психологии, входит в конце XX в. в круг интересов социологии. Это связано с отходом от господствовав­ шей долгое время институциональной, или структуралистской, парадигмы и перенесением акцента на «мягкие переменные», связанные с культурой, кол­ лективной ментальностью, моралью, нюансами отношений между людьми.

Теории и теоретики доверия

Среди тех, кого можно считать предвестниками социологической научной те­ ории доверия, можно назвать классиков социальной философии: Томаса Гоббса (Hobbes), Джона Локка (Lock), Адама Смита, Адама Фергюсона (Ferguson), a позднее - основоположников социологии, работавших в XIX в., Георга Зиммеля, Фердинанда Тенниса и Эмиля Дюркгейма. В социологии первой поло­ вины XX в. этой проблематикой занимались между прочим Толкотт Парсонс и Давид Рисман.

Однако только с конца 1970-х годов учение о доверии начинает развивать­ ся как особое социологическое направление, а проводимые в этой области эмпирические исследования приобретают характер комплексных «исследо­ вательских программ». Так, в 1979 г. Никлас Луман (Niklas Luhmann) публи­ кует получившее широкую известность сочинение, в котором утверждает, что доверие является необходимым условием развития современных обществ изза их сложности, непрозрачности, из-за неуверенности, охватывающей все более широкие сферы, и преобладающего риска1. В 1983 г. Бернард Барбер (Bernard Barber) проводит анализ значения и границ доверия в разных инсти­ туциональных сферах - в политике, в экономике, в медицине и т.п., связывая понятие доверия с идеей опеки, институтом доверенных лиц и представитель-

1 Luhmann N. Trust and Power. New York: J. Wiley, 1979.

ства2. В 1984 г. Шмуэль Эйзенштадт (Shmuel Eisenstadt) и Луис Рониджер (Louis Roniger) исследуют основополагающую роль доверия в отношениях между патронами и клиентами от древних времен до наших дней3. В 1988 г. Диего Гамбетта (Diego Gambetta) публикует анализ явления доверия в кон­ тексте и на основе методологии многих научных дисциплин, а спустя пять лет издает монографию о функционировании доверия в сицилийской мафии4. В 1990 г. Джеймс Коулман (James Coleman) дает определение доверию в катего­ риях развитой им «теории рационального выбора»5. Тем же путем идет в сво­ их многочисленных работах Рассел Хардин (Russel Hardin)6. К традициям Лумана обращается Энтони Гидденс (Anthony Giddens), который рассматривает доверие как характерную составляющую фазы «поздней современности», де­ лая упор на возрастающей сложности, неуверенности и риске7. В 1995 г. Фрэн­ сис Фукуяма проводит тщательный анализ доверия как необходимого факто­ ра экономических трансакций, сохраняющего свое значение и в эпоху глобаль­ ной экономики8. В 1997 г. Адам Зелигман (Adam Seligman) предлагает интерпретацию доверия в качестве неизбежного результата возрастающего числа социальных ролей и их специализации, приводящей к расплывчатости и нечеткости ожиданий, связанных с ролями9. В 1999 г. Петр Штомпка публикует свою попытку синтетической формулировки социологической теории дове­ рия10. Ниже мы изложим основы этой теории.

Доверие и недоверие: «ставки» на будущее

Как мы уже знаем из гл. 2 этой книги, все действия людей ориентированы на будущее и весь ход их становления и развития - это своего рода предвос­ хищение будущего. Результаты наших нынешних действий в значительной мере зависят от будущих, часто не зависящих от нас обстоятельств. На эти обстоятельства наряду с различными природными явлениями, не связанны­ ми с человеческой активностью, также влияют общественные события, выз­ ванные действиями отдельного человека, коллектива, организации, институ­ та. Люди живут и действуют в мире, созданном в значительной степени дру-

2 Barber В. The Logic and Limits of Trust. New Brunswick: Rutgers University Press, 1983.

3Eisenstadt S.N., RonigerL. Patrons, Clients and Friends. Cambridge: Cambridge University Press, 1984.

4Trust: Making and Breaking Cooperative Relations / Ed. by D. Gambetta. Oxford: Blackwell, 1988; D. Gambetta. The Sicilian Mafia. Cambridge: Mass, Harvard University Press, 1993.

5Colemann J.C. Foundations of Social Theory. Cambridge: Mass, Harvard University Press, 1990.

6Hardin R. The street-level Epistomology of Trust // Politics and Society. 1993. V. 21. №4.

P.505-529.

7Giddens A. The Consequences of Modernity. Cambridge: Polity Press, 1990; Giddens A. Modernity and Self-Identity. Stanford: Stanford University Press, 1991.

8 Fukuyama F. Trust: The Social Virtues and the Creation of Prosperity. New York: Free

Press, 1995.

9 Seligman A. The Problem of Trust. Princeton: Princeton University Press, 1997.

10 Sztompka P. Trust: A Sociological Theory. Cambridge: Cambridge University Press, 1999.

гими людьми и их действиями. Эти другие люди, точно так же, как мы сами, свободны в определенных пределах и являются субъектами, способными вы­ брать действия разного рода. Заранее мы не можем знать, какие они примут решения и какие выберут действия. Всегда существует риск, что они пред­ примут действия, которые не всегда окажутся выгодными для нас, а, напро­ тив, могут принести нам вред. Этот риск возрастает по мере того, как увели­ чивается число наших потенциальных партнеров, по мере того, как они ста­ новятся все более разнообразными, словом, когда наша социальная среда расширяется, усложняется, становится все менее прозрачной и все менее нами контролируемой.

Риска, создаваемого усложнением социальной среды, невозможно избе­ жать, ибо для того, чтобы жить, мы должны вступать во взаимодействия с другими. Следовательно, мы должны постоянно участвовать в игре, делать ставку на те или иные будущие действия наших партнеров. Мы это делаем, проявляя доверие к ним или отказывая им в таком доверии. Доверие и недо­ верие - это своего рода ресурсы, капитал, который мы приводим в движе­ ние, делая свои ставки в этом непрерывном азарте контактов с другими людь­ ми. Доверие позволяет нам уменьшить неуверенность и предположить, что другие будут поступать выгодно для нас или по крайней мере нейтрально. Мы можем тогда действовать более спокойно, более оптимистично, более свободно, думая, что мир лучше, чем он есть на самом деле. Противополож­ ная ситуация возникает при недостатке доверия. В этом случае мы уже зара­ нее предполагаем, что мир плохой, может быть, даже хуже, чем он есть на самом деле. Недоверие позволяет нам создать охранительные барьеры про­ тив возможных будущих угроз со стороны других людей. Само предположе­ ние, что другие будут действовать во вред нам, заставляет нас воздержаться от действий, выдержать дистанцию, быть бдительными и осторожными. Та­ ким образом мы снижаем риск или возможную опасность, но ценой пассив­ ности и потери той выгоды, которая, возможно, ожидала нас в случае вступ­ ления во взаимодействия, от которых мы отказались. И в первом, и во вто­ ром случае доверие и недоверие - это способы справиться с неясным будущим, в котором мы не уверены, сформулировав позитивные или негативные пред­ положения (модели будущего) и соответственно совершив или не совершив те или иные действия. Итак, попробуем дать определение: доверие и недове­ рие - это своего рода ставки, сделанные в расчете на будущие действия дру­ гих людей, в которых мы не уверены. Слово «ставка» в этом определении подчеркивает, что доверие - это не только созерцательная надежда, но осно­ ванное на такой надежде активное, ангажированное действие, принятие ка­ ких-либо решений, которые связаны с риском и которые уже нельзя будет изменить. Например, я верю, что эта женщина будет порядочной, верной же­ ной, и я женюсь на ней. Я верю, что технический и летный персонал авиа­ компании LOT имеет высокую квалификацию, и я сажусь в самолет этой компании.

Как и в казино, в жизни тоже можно играть смело, безоглядно или более осторожно, вступая в зону большего или меньшего риска. Наши «ставки», выражающие доверие, формируют шкалу градаций в зависимости от типа

ожиданий, которые мы связываем с партнерами. Я предлагаю выделить три категории такого рода ожиданий.

Ожидания, связанные со сравнительно меньшими требованиями, можно назвать эффективными; они касаются инструментального характера действий, предпринимаемых партнерами. В данном случае мы ожидаем, что действия других людей будут основаны на правилах, что они будут в этом смысле пра­ вильными, что их можно предвидеть. Немного более сильным оказывается ожидание рациональности, или разумного расчета, в действиях других людей. Еще сильнее ожидания компетенции, высокого качества, успешности или ре­ зультативности действий. Однако во всех этих случаях речь идет об опреде­ ленной формальной особенности действий безотносительно от их содержа­ ния. В данном случае мы не берем в расчет ни то, кого эти действия касаются, ни то, какие намерения лежат в их основе.

Совершенно иначе обстоит дело в другой категории ожиданий, которые мож­ но определить как аксиологические ожидания, касающиеся самой сути, качества действий, их правильности. Одаряя кого-либо доверием такого рода, мы ожи­ даем, что этот человек будет действовать адекватно, ответственно, справедливо, принципиально, честно. Это уже более крупная ставка, ибо людей высокой нрав­ ственности наверняка гораздо меньше, чем людей, действующих рационально. Грубо говоря, нарваться на подонка гораздо легче, чем встретить святого.

Наконец, третья категория охватывает опекунские ожидания (ожидания проявления чьей-то заботы или помощи), связанные с такими действиями, которые вслед за Ральфом Дарендорфом можно назвать «представительны­ ми» или вслед за Бернардом Барбером - «доверенными» (исходящими от лиц, облаченных нашим высоким доверием). В этом случае мы рассчитываем на то, что другие будут бескорыстно заботиться о наших интересах, будут благо­ родны, альтруистичны, готовы прийти к нам на помощь и будут нам помогать. Это самая крупная ставка, ибо благородных альтруистов еще меньше, чем людей принципиальных или действующих рационально. Таким образом, шан­ сы поражения, проигрыша, выявления того, что доверие подвело нас и было напрасным, возрастают по мере того, как возрастают ставки, как все более мак­ сималистскими становятся наши ожидания и требования, адресованные парт­ нерам, в соответствии с такого рода «шкалой доверия» - от опекунских через аксиологические к эффективным ожиданиям.

Противоположная логика руководит выражением недоверия. Самая малая и наименее рискованная ставка здесь - это предположение, что другие будут действовать эгоистично и корыстно, заботясь прежде всего о собственной вы­ годе, о своих интересах. Этот тип недоверия (или, может быть, реализма) пред­ ставляется вполне оправданным, ибо люди на самом деле чаще всего руковод­ ствуются собственными интересами. Несколько преувеличенным, однако, является слишком пессимистическое ожидание того, что другие всегда будут действовать аморально, необъективно, прибегая к обману, лжи, оппортуниз­ му. Ведь существуют и отдельные люди, и целые группы высокоморальных людей. Наконец, наименее обоснованным (почти патологическим, напомина­ ющим проявление паранойи) является ожидание того, что другие будут дей­ ствовать иррационально, случайно, хаотично. Ведь в конце концов в каждой

группе людей, в каждом сообществе имеет место какой-либо тип обществен­ ного порядка. Следовательно, и шансы того, что наше недоверие окажется необоснованным, повышаются по мере того, как мы все больше отказываем нашим партнерам в том, что им присущи распространенные в обществе доб­ родетели, то есть по мере перехода от опекунских через аксиологические к эффективным ожиданиям.

Проигрыш в «ставках» первого и второго типа имеет абсолютно противо­ положные последствия и значения. Если другие не оправдают оказанного им доверия, это окажется деструктивным по отношению к нам, легко может при­ вести к негативным обобщениям, всеобщему недоверию, распространению этого недоверия на других людей или на другие институты. Зато, если недове­ рие, которое мы проявили к другим, не оправдается, это станет для нас пози­ тивным опытом, который может привести к обобщениям иного рода - к обще­ му доверию, вере в разумность, справедливость других людей и институтов. Однако полной симметрии здесь, кажется, не существует. Чаще можно столк­ нуться с тем, что наше доверие оказалось напрасным, подвело нас, нежели с обстоятельствами, которые позволят переломить исходное недоверие. Даже отдельные действия, не совпадающие с нашими ожиданиями, могут привести к потере доверия, и, наоборот, нам нужно очень много серьезных и последова­ тельных доводов, чтобы убедиться, что наше недоверие было необоснованным. Гораздо проще потерять доверие, чем обрести его, то есть сломать недоверие. Как говорит американский политолог Рассел Хардин (Russel Hardin), доверие - это хрупкое благо.

Доверие или недоверие и в своих сильных, и в своих слабых вариантах может быть направлено на разные объекты. Самый простой случай - это лич­ ное доверие по отношению к конкретным, знакомым нам людям. Несколько более абстрактный характер имеет позиционное доверие, направленное на оп­ ределенные социальные роли, профессии, должности, властные структуры, не­ зависимо от того, кто конкретно эти должности занимает или эти роли ис­ полняет. Каждый, кому выпала роль, наделенная общественным доверием (например, врач, адвокат, священник), обладает вытекающим из этого титу­ ла первоначальным «кредитом доверия», независимо от личных, субъектив­ ных особенностей этого человека. И напротив, каждый, кому выпадает роль, вызывающая общественное недоверие (например, «торговец», спекулянт, по­ лицейский, политик), должен хорошо потрудиться, чтобы разрушить этот предварительный барьер подозрительности. Особый вид представляет собой коммерческое доверие, направленное на товары: продукты определенной мар­ ки, фирмы, происходящие из той или иной страны, - доверие, которое только опосредственно, косвенно касается тех, кто производит эти товары. Далее мы встречаемся с технологическим доверием, направленным на различные слож­ ные технические системы (системы коммуникаций, телекоммуникаций, энер­ гетические, информационные системы), которые все более неотвратимо фор­ мируют инфраструктуру нашей повседневной жизни. И это доверие имеет лишь косвенное отношение к тем конструкторам или операторам, которые изобретают, приводят в действие и обслуживают эти системы. Еще встречает­ ся институциональное доверие, обращенное к сложным организационным

структурам, приводящим в действие многочисленные группы анонимных участ­ ников (например, к университету, к банку, к гильдии). Наконец, наиболее аб­ страктный вид доверия - это системное доверие, направленное в адрес целой социальной системы и ее участников (общественного строя, цивилизации, эко­ номики).

Доверие и недоверие могут иметь выборочный характер, быть сосредото­ ченными только на определенных объектах или лицах (я доверяю своей се­ мье, но не доверяю соседям; я доверяю врачам, но не доверяю адвокатам; я верю банкам, но не верю маклерским конторам; я верю в демократию, но не верю в рынок). Каждый человек имеет свой собственный баланс доверия - набор объектов и лиц, которым он доверяет и которым он не доверяет. В свою очередь, каждый объект и каждое лицо имеют своеобразный круг лиц, кото­ рые им доверяют или, напротив, питают к ним недоверие (для премьер-минист­ ра или президента страны, к примеру, может быть очень важно, каков расклад доверия и недоверия к нему среди различных слоев общества; для производи­ теля автомобилей может быть важно, как выражается доверие к данной марке машин в различных профессиональных группах, к которым относятся потен­ циальные покупатели).

Однако доверие и недоверие могут иметь обобщенный характер, выступать в виде некоей господствующей «атмосферы», или «климата», как доверия, так и недоверия, придавая ту или иную окраску самой ориентации по отношению ко всем категориям объектов и лиц, независимо от их типа. Такое обобщенное доверие может быть присуще отдельному человеку (злые языки в таком слу­ чае называют его наивным или легковерным), но может быть и характерным признаком группы. Предвосхищая наши дальнейшие рассуждения и выводы, скажем, что в таком случае формируется «культура доверия» или, наоборот,

«культура недоверия».

Обоснованность доверия или недоверия

Делая «ставки», выражающие доверие или недоверие по отношению к оп­ ределенным лицам или объектам, мы мотивируем это различными обстоятель­ ствами. Чаще всего берем во внимание определенные качества тех, кому адре­ суем свое доверие. В таком случае доверие, которое мы выражаем, является отражением той квалификации, какую имеют адресаты, заслужившие это до­ верие, отражением их достоинств, позволяющих им доверять (а точнее, отра­ жением нашей субъективной оценки того, достойны ли они такого доверия на самом деле). Таким образом, в результате более или менее тщательных раз­ мышлений и расчетов, а иногда руководствуясь интуицией, мы устанавлива­ ем, в какой мере те или иные лица или объекты непосредственно, сами по себе, заслуживают доверия или действуют в таком структурном или ситуационном контексте, который заставляет их поступать в соответствии с оказанным им

доверием.

Имманентные критерии (касающиеся непосредственно объектов или лиц), принимаемые нами во внимание, бывают трех видов. Первый, относительно

наиболее достоверный, - это репутация, то есть известная нам история преж­ них действий или последовательно и в различных ситуациях проявляющиеся качества, достоинства, связанные с нашими ожиданиями. Чем шире времен­ ной горизонт наших знаний, чем более разнообразных обстоятельств и ситуа­ ций эти знания касаются, тем больше мы можем быть уверены в репутации данного человека или института и тем более обоснованной является экстра­ поляция нашего доверия в будущее. Другим критерием, более шатким, явля­ ются нынешние достижения, которые необязательно представляют весь про­ филь деятельности, могут иметь спорадический или случайный характер, а следовательно, дают меньше оснований для экстраполяции доверия в буду­ щее. Наконец, третьим критерием, уж вовсе ненадежным, является внешний вид, физиономия, различные внешние реквизиты и символы, которыми пользу­ ется то или иное лицо или институт (костюмы, галстуки, часы престижной фирмы у бизнесменов, лимузины у продавцов недвижимости, мраморные полы в банках, кожаные кресла в директорских кабинетах). Здесь мы имеем дело с самым крупным запасом средств для циничных манипуляций, и поэтому про­ явление доверия на столь непрочных основах чревато самым большим рис­ ком. Известны, и не только из фильмов о гангстерах, обманные инсцениров­ ки, призванные внушить доверие контрагентам, которые будут обмануты. В недавнее время такие средства весьма успешно использовали в Польше фаль­ шивые «туристические фирмы», а также «банкиры» из Нигерии.

Другой вид критериев, уже не имманентных, а опосредствованных, кото­ рые могут быть, однако, более достоверны, - это характер структурного или ситуационного контекста, в котором действует лицо или институт, наделен­ ные нашим доверием. Речь идет о том, что их поведение в таком случае нахо­ дится под пристальным и успешным наблюдением и контролем, а в случае нарушения доверия этим лицом или институтом им грозят санкции, что явля­ ется последствием данного мониторинга и контроля. Иначе говоря, вопрос в том, существует ли инстанция, вынуждающая действовать в соответствии с оказанным доверием и таким образом уменьшающая шансы произвола и пре­ вышения своих прав. Примеры таких инстанций - это независимые суды, про­ куратура, Конституционный суд, правозащитные организации, независимые средства массовой информации. Между прочим, демократическое общество тем и отличается от автократического режима, что делает граждан и тех, кто находится у власти, в равной мере ответственными за свои действия перед законом, одинаково обязательным для тех и других. Благодаря этому власть в демократическом обществе обладает более мощными резервами оказываемо­ го ей априори доверия. Я могу доверять властям, когда знаю, что они подчи­ няются закону и каждый раз во время выборов подвергаются своего рода тес­ ту на доверие. Так же я могу более беспечно довериться контрагенту, если знаю, что в случае чего на страже моих интересов окажется беспристрастный суд. Я могу также более беспечно довериться чиновнику, если знаю, что в случае чего смогу защитить свои права, обратившись с жалобой в администрацию или подав иск в суд по гражданским делам, а от возможного произвола этого чиновника и превышения им своих прав меня будут защищать правозащит­ ные организации. Та же самая логика касается не только постоянных струк-

тур, но и сравнительно кратких, мимолетных ситуаций, в которых мне прихо­ дится действовать. Я с большим доверием куплю автомобиль в салоне круп­ ной фирмы, чем у безымянного продавца на рынке автомобилей. Я с большим доверием подпишу контракт в нотариальной конторе, чем за столиком в рес­ торане. Мое ощущение собственной безопасности при встрече с незнакомы­ ми прохожими на улице будет больше днем, нежели ночью, в центре города, нежели на его окраинах, и я проявлю большее доверие к верующим, собрав­ шимся в костеле, чем к фанатам на футбольном стадионе.

Главное внимание научной литературы на темы доверия сосредоточено на рациональных, а иногда даже интуитивных, подсознательных расчетах. Ока­ зание доверия трактуется здесь как простое определение надежности адреса­ та или партнера, которого мы в своей оценке по разным указанным выше при­ чинам считаем достойным доверия. И на этом теория рационального выбора останавливается. Но причины, по которым мы кому-либо доверяем или отка­ зываем в доверии, не всегда и не только являются результатом рациональных расчетов. Могут существовать обстоятельства, склоняющие нас к доверию или недоверию, но не имеющие никакого отношения к качествам и особенностям тех лиц или объектов, которым мы оказываем доверие.

Независимо от качеств адресата или партнера важным, решающим фак­ тором в вопросе оказания (или неоказания) ему доверия является наша соб­ ственная склонность, наша готовность оказать или не оказать доверия, наша

личная доверчивость или недоверчивость. Здесь речь идет о такой постоян­ ной индивидуальной особенности, которая в социологической литературе называется импульс доверия, или исходное доверие. Конечно, такая черта ин­ дивида не является врожденной, она формируется как результат благопри­ ятной семейной атмосферы в период ранней социализации, а также поздней­ шего позитивного опыта в общении с другими. Так или иначе уже сложив­ шаяся и укоренившаяся готовность оказывать другим доверие может существенно повлиять на рациональные расчеты, изменив их результат, а в крайнем случае дело может даже дойти до проявления наивности, легкове­ рия, то есть действий, не совместимых с рациональностью и не реагирую­ щих на предостерегающие сигналы. И напротив, неудачный опыт социали­ зации, а также несчастливо сложившиеся позднейшие общественные отно­ шения могут вызвать отчуждение, проявлением которого оказывается глубокая недоверчивость. И в этом случае также рациональные расчеты под­ лежат корректировке, модификации, а в крайних случаях полной ломке под давлением параноидальной подозрительности, глухой ко всем доводам, убеж­ дающим в обратном.

Пока мы говорим об индивидуальных, психологических склонностях. Но тенденция к оказанию доверия или к отказу в доверии может приобрести груп­ повой, общественный характер. Доверчивость или подозрительность могут стать «социальными фактами» в том смысле, какой имел в виду Эмиль Дюркгейм, разделенными членами более широкой группы, внешними по отноше­ нию к каждому из них и оказывающими принудительное воздействие на их ориентацию по отношению к другим. Доверие или недостаток доверия стано­ вятся в таком случае социальным правилом, а не только личным делом, норма-

тивным ожиданием, а не только индивидуальным выбором. Таким образом, мы подходим к третьему измерению доверия - к культурному. Культурные правила, касающиеся доверия, - это сложно переплетающиеся исторические результаты коллективного опыта. Будучи свидетельством позитивного или негативного опыта данного общества в прошлом, они могут существенно из­ менить нынешние расчеты, а также индивидуальные склонности отдельных людей. В крайних ситуациях культурные императивы могут полностью про­ игнорировать все рациональные расчеты, свести на нет все рациональные ар­ гументы, как, впрочем, и индивидуальные тенденции, противоположные этим культурным императивам.

Культурно мотивированное доверие или недоверие может иметь выбо­ рочный характер. Культурные правила могут требовать доверия или недо­ верия по отношению к объектам определенного рода. Например, поляки склонны считать, что заграничные автомобили заслуживают большего до­ верия, чем отечественные, и это мнение достаточно распространено. Точно так же они полагают, что следует верить служителям культа, но не верить политикам, что армия заслуживает доверия, а полиция - нет; что надо дове­ рять американцам, а не русским; что более безопасно довериться белым лю­ дям, нежели чернокожим. Значение культурного фактора возрастает, когда дело касается абстрактных объектов: фирм, учреждений, социальных ролей, институтов, организаций, строев, наций - и проявляется наиболее сильно, когда мы имеем дело с позиционным, институциональным и системным до­ верием. Дело в том, что мало кто обладает достаточной информацией и ком­ петенцией, чтобы самому рационально оценить, достойны или недостойны доверия такие необычайно сложные по своей структуре объекты. Тогда наи­ более востребованной и нужной становится обобщенная, традиционная ори­ ентация, приобретающая часто характер укоренившихся, прочных стерео­ типов и предрассудков.

Культурные стереотипы, однако, оказывают влияние не только на наше отношение к различным объектам и на наше выборочное доверие. Они мо­ гут требовать от нас обобщенного доверия или обобщенного недоверия, со­ здавать «климат», способствующий доверию или недоверию по отношению ко всем объектам. Этот случай обобщенной, распространяющейся на все объекты культуры доверия или столь же обобщенной культуры недоверия

(иначе говоря, культуры цинизма) особенно интересен и чреват послед­ ствиями.

Суммируя проведенный выше анализ, отметим, что обоснование доверия или недоверия может опираться на отношения двоякого рода. Когда мы дела­ ем наши «ставки» относительно того, как другие люди поведут себя в буду­ щем, опираясь на оценку их надежности, то такое отношение имеет эпистемо­ логический характер. Мы можем оценивать их правильно, можем ошибаться. Эпистомологическая ошибка может привести к наивной, формирующейся вопреки фактам легковерности или, наоборот, к ничем не обоснованным, па­ раноическим опасениям. Когда же основой нашего доверия или недоверия является личная предрасположенность или культурные правила, отношение имеет уже другой характер - не столько эпистомологическое, сколько генеа-

логическое. Нынешние ориентации, индивидуальные (личные) или разделя­ емые всей группой (культурные), вытекают из закодированных сложным об­ разом прежних результатов личного или коллективного опыта. До той поры, пока нынешняя ситуация продолжает тенденции прошлого, наша ориентация оказывается обоснованной. Ошибка инерции появляется тогда, когда возни­ кает значительный разрыв между современностью и прошлым, когда совре­ менность превращается в арену радикальных изменений. Тогда традицион­ ное недоверие может сохраниться в новых условиях, из которых вытекает, что более обоснованным было бы доверие (как это происходит, например, в пост­ коммунистической Центральной и Восточной Европе). И наоборот, традици­ онное доверие может выступать в новых условиях, требующих уже гораздо большей осторожности и недоверчивости (как, например, в модернизованной после Второй мировой войны Японии). Цинизм и наивность - это две сторо­ ны такой генеалогической инерции. И здесь также проявляется отмеченная нами уже раньше асимметрия: гораздо легче уничтожить наследство доверия, чем победить недоверие, преодолеть его тяжесть.

ЮРГЕН ХАБЕРМАС (род. в 1929 г.)

Это ведущий интеллектуальный авторитет в современной Герма­ нии. Необычайно плодовитый теоретик во многих областях соци­ альных наук, а также ангажированный политический публицист. В его огромной библиографии особенно выделяются: «Кризис легити­ мизации в позднем капитализме» (Legitimationsprobleme im Schpatkapitalismus, 1973), «Теория коммуникативного действия» (Theorie des kommunikativen Handelns, 1981), «Философский дискурс модер­ на» (Der philosophische Diskurs der Modernę, 1985), «Фактичность и

значимость» (Faktizitet und Geltung, 1992).

Согласно его теории, две краеугольные основы социальной жизни - это труд (тема Маркса) и межчеловеческая коммуникация. Труд управляется инструментальной рацио­ нальностью, которая имеет стратегический характер и нацелена на максимальную эф­ фективность. В основе коммуникации - коммуникативная рациональность, стремление к взаимопониманию и согласованию взглядов, что может быть достигнуто путем откры­ тых, честных дискуссий между равными партнерами («идеальная ситуация дискур­ са»). Принятие моральных норм или политических позиций должно также опираться на диалог и согласие всех, кого могут касаться последствия таких решений («дискур­ сивная этика»). Аналогично автономия права (закона) проявляется только тогда, ког­ да законодательные процедуры и применение законов гарантируют объективное вы­ ражение мнения. Институциональные условия для процедуры достижения согласия обеспечивает демократия, а находящиеся за пределами институциональной зоны ус­ ловия - развитая «публичная сфера», форум компетентной, точной и непредвзятой

схватки аргументов.

Общество имеет два аспекта - «систему», которая складывается из институтов, и «жизненный мир», который складывается из спонтанных практик и значений, признан-