Povsednevnost_gorodov_Tsentralnogo_Kazakhstana_v_1946-1960_gody_Sbornik_dokumentov

К 8 ч. без опоздания мы являлись на работу, получали наряд и по «людскому» ходу шли до лавы 1-2 км. Дойдя до места работы, приступали к выемке угля. Основная техника: кайло, лопата. Каждому забойщику давалось задание: выдать на-гора 3-5 т. угля и это несмотря на такую примитивную технику. Забойщики перекрывали норму. Закончив работу, возвращались домой в грязных спецовках и опять пешком. Да, мы в свое время, уголь грузили в железнодорожные вагоны носилками. На каждой носилки по 2 человека. Центром нашего города был Старый город в Сталинском районе. Размещались здесь городские, областные учреждения. Культурным центром, очагом был клуб «Шахтер», парк им. Костенко, был также детский парк «Пионерский», который также располагался в Старом городе по ул. Дзержинского. Помещение редакции находилось по ул. Водяной тупик и представляла землянку. Хотелось бы вспомнить моих коллег, и известных и безызвестных имен, которые своим трудом преумножали шахту Караганды – Оразгалиев С., Сулейменов К., Аринов С. Они проработали 25-30 лет на шахте и трагически погибли при исполнении горных работ.

Вопросы религии

Макроусова Лариса

Год рождения – 1944 г. Я родилась в Белоруссии и в 1961 г. переехала в Караганду, в то время была здесь стройка. Тогда было тяжеловато жить, и поэтому молодежь ехала на заработки, грубо говоря, их «вербовали» для стройки объектов индустриализации. Так и получилось с мужем, ему дали тут работу, квартиру выписали, и мы всей семьей переехали сюда жить.

В советское время на большие праздники я ходила в церковь, в будни было некогда, на работе с утра до вечера. Наша церковь, куда я хожу, она стоит с 1939-го года (церковь в Пришахтинске, на ост. Второй рудник), она была деревянной, просто ее сейчас обшили листами железа, покрасили. Она была маленькая, а сейчас ее достроили, чтобы выше казалась. Церкви были, но были, как землянки, нелегальные, потому что их пресекали, но все равно люди ходили и молились «в тихую». Старые люди говорили, что церкви даже если разрешали строить, то при условии чтобы они не

230

выше домов были. Все родственники были верующими, но священнослужителей среди них не было. Религиозные праздники праздновали, помню в детстве мама, она была учительницей, и им запрещалось праздновать, но все равно, мы ведь детьми были, и нам тоже хотелось, чтоб как у других ребят – яиц крашенных и пасок. Мама занавешивала окна и ночью пекла пасхи, яйца красила.

В школе была пропаганда научного атеизма, все было против Бога, и церкви разрушали, всех причастных наказывали, ссылали. Обе мои дочери крещенные и внуки тоже. И в советское время крестили детей, только тайно. Я крещенная, хотя мама была учительницей. Крестики носили так, чтобы никто не заметил. Во времена Сталина много доносили, с религией было вообще проблемно. Если соседи поругались, то один на другого доносил. Утром приезжала машина «Черный воронок», человека забирают, и больше его никто не видит. Боялись слова сказать, если честно.

Дома имели религиозную литературу, но скрывали, никому не говорили об этом. Со стороны общества негативных моментов по отношению к верующим не было. Когда я ходила в церковь, все спокойно воспринимали, кроме руководства и коммунистов ярых. Кроме православных были баптисты, протестанты, субботники, адвентисты, но в меньшем количестве чем сейчас. В советское время люди в бога верили, но только скрытно.

Самохина Анна Федоровна

Я родилась в 1922 г., а в 1931 г. нас уже выслали. В те времена религия была вообще отделена от государства. Я помню, когда я была маленькая, уже начинали громить церкви. Например, в нашем селе, где я родилась, была хорошая церковь в с. Гаршино Оренбургской области. Кресты снимали, иконы жгли и даже церковь сравняли с землей.

В Караганде, я помню, был молитвенный дом барачного типа – землянка. Когда я работала в школе, в наших журналах был воспитательный план, где был пункт «Антирелигиозное воспитание учащихся». Конечно, так сильно не преследовали, но к тем, кто уделял внимание религии, относились не доброжелательно. У нас была одна учительница Мартьянова. У нее отец работал в церкви. Ее все время преследовали, вызывали на беседы. «Мол, ты учительница, воспитываешь детей, отец твой

231

богомольник, и сама ты наверно тоже молишься». Даже нас учителей, в том числе и меня, посылали по домам, что бы мы выявляли, у кого есть иконы, кто молиться и т. д. И если мы находили, то обязательно проводили беседу. В общем, нам надо было толкать идею коммунизма.

Конечно, из-за этого в тюрьму не сажали, но проводили воспитательную работу, где объясняли, что церковь отделена от государства, что она приносит вред. Говорили, что религия – это опиум народа. Очень вредно и опасно для здоровья причащение, так как дают всем подряд пить воду из одной чайной ложки, что это якобы способствует заражению всяких болезней и т.д.

Но люди, хоть и тайно, в основном старики, молились, прятали иконы и т.д. Праздники религиозные открыто не праздновали, но люди тайно отмечали. Делали это, что бы никто не узнал, не обнародовал. Несмотря на трудные времена, мы старались на Пасху печь куличи и красить яйца. Этот праздник каждый справлял по своим возможностям. Так же отмечали и Рождество. Раньше так не справляли как сейчас. В районе старого Руднике, в Михайловке, построили церковь. Это был обыкновенный барак, просто сделали как церковь.

Люди тайно крестили детей. В мае 1946 г. у меня родился сын. Моя мама его крестила. Эта была такая история. Тогда мы жила в Старом городе на ул. Кирова. На ул. Чкалова находилась церковь, куда моя мама ходила крестить моего сына. А в доме около церкви, жил мой сокурсник Сергей Курочкин. Помню, мама закутает моего сына в красное одеяльце и идет в церковь. Сразу покрестить не получилось. Один раз пошла, второй раз пошла, в общем, ходила несколько раз. Потом я встречаю своего однокурсника, и он мне говорит: «Это не твоя мать ходит с ребенком все время, наверно уже неделю, мимо нашего дома. Куда она ходит?». А я ему тихонько говорю: «В церковь ходит, крестить моего сына». Потом она его, конечно, покрестила. Вот так все и крестили своих детей, тайно, но крестили.

Помню, еще со мной произошла одна неприятная история. В 1952 г. у моего племянника родилась дочка, и он меня попросил быть крестной. А я тогда работала в школе на 20 шахте учителем и завучем. Меня долго уговаривали, а я боялась, вдруг меня ктонибудь увидит. А у нас в школе учились четверо дети семьи Златьевых, они были очень бедные. И они часто ходили в эту

232

церковь. И надо же было такому случиться, я пришла со своими родственниками крестить племянницу, и эти дети меня увидели.

Я так переживала. Все думала, когда меня вызовет секретарь райком партии на беседу. Он часто меня вызывал, все хотел, чтобы я в партию вступила. А я все время говорила, какой из меня коммунист, я же, высланная спецпереселенка. Потом, этот ученик Златьев, он учился в 4 классе, встретил меня в коридоре и сказал: «А я вас видел в церкви». А я ничего не сказала, очень сильно переживала. Но ничего, все прошло.

Уйсембекова (Калиева)Алтын Сулейменовна

Дата рождения – 17 октября 1958 год. По городу было всего 2 мечети: одна в городе, другая в Майкудуке, но я их не посещала. Но мой дядя был главным имамом города Омска. Тогда пропагандировался атеизм, и религиозных людей очень осуждали. А верующие люди верили и служили, выполняли все каноны, но молча. Особенно старшее поколение, их было не сбить с этого пути. У меня и дедушка и бабушка были глубоко верующими людьми.

Родственники, знакомые праздновали религиозные праздники: праздновали «Курбан Айт», «Рамазан Айт», 3 дня готовились, резали баранов, ходили по гостям, детям давали подарки, конфеты

– «айттык» назывались. Эти праздники помню очень ярко, потому что видела поистине верующих людей. Мои родители были атеистами, но меня воспитывали дедушка с бабушкой. Дедушка с бабушкой никак не пропагандировали религию, но своим поведением, своими действиями, очень аккуратно «вливали» в меня религию. В то же время все боялись громко на эту тему разговаривать, что-то говорить. Мы делали пожертвования неимущим семьям, людям, детям-сиротам, но не мечети.

Атеистическую пропаганду я воспринимала спокойно, нейтрально, потому что время такое было. Но в атеистических мероприятиях в школе и университете участия не принимала.

Я не ощутила особенных проблем в отношении верующих, лично я не сталкивалась с ними. Все верили молча. Понятно же, что пропагандировался атеизм, вот и все молча тихо верили. Но мечеть я не посещала. Религиозную литературу кое-какую понемногу читала, но не Коран. Я сама их не доставала, с

233

самиздатом не сталкивалась. По чистой случайности они попадали ко мне в руки. Специально ничего не искала. Говорить, что ты верующий, конечно нельзя было. Никто и не говорил, по крайней мере, я не сталкивалась с тем, что кто-то о себе так заявлял. Сама ходила молча. Власть относилась ко всему религиозному отрицательно. Я относилась к верующим других религий нейтрально. Живут и живут. Четки были у нас дома всегда, даже передавались из поколения в поколение. У меня лично есть свои собственные, сделанные из чистого жемчуга, привезенные из Мекки моим пра-пра-дедушкой. Они достались мне от мамы по наследству. «Жай-намазы» были. Мой дедушка лично, перед своим уходом (смертью) попросил сшить 200-300 «жайнамазов», я лично их с бабушкой шила. Он говорил, когда мы уйдем, пусть на наших похоронах всем пришедшим раздадут их. Даже если неверующие люди, пусть «жайнамаз» будет дома. «Если придет в дом «жайнамаз», то и религия придет в этот дом» – говорил мой дедушка. После их смерти мы так и сделали. А он таким способом пропагандировал, можно сказать религию.

Из воспоминаний

Быстревской А.Я., 1923 г.р., врач, жительница г. Караганды. Я была направлена Министерством Здравоохранения в Караганду после окончания Кубанского Медицинского института. Сюда направлялись специалисты всех профилей из РСФСР для оказания помощи в строительстве угольного бассейна. Приехала с мужем и дочерью. Мой муж, Анатолий Сергеевич, был тоже врач. Удручающее впечатление произвел на нас железнодорожный вокзал г. Караганды. Он в то время находился в Старом городе. Занимал деревянный, покосившийся барак без минимальных удобств. Караганда в то время была местом ссылки. Регулярного оснащения между Старым городом и только что начавшим развиваться Новым городом никакого не было. Можно было добраться только с попутным транспортом или пешком, хотя расстояние, было 12 км. Административные учреждения базировались в Новом городе. Новый город представлял собой небольшую кучку трех-четырех этажных домов. Старая гостиница была крайним домом, дальше простиралась степь. Кинотеатр «Октябрь» только начинал строиться. Больница с детским отделением была в Большой Михайловке, в саманном доме, где

234

сейчас находится пансионат областного онкологического диспансера. Травматологическая больница находилась на шахте № 17, возглавлял ее врач Тимофеев Алексей Владимирович. В Старом городе был родильный дом и больница с хирургическим и терапевтическим отделением. В Новом городе, по ул. Джамбула находилась поликлиника с основными видами приема, там же была скорая и неотложная помощь, которая оказывалась дежурными врачами. Дежурили все врачи по графику. Выезды осуществлялись на лошади. Главным врачом поликлиники был Полянский. Заведовал горздравотделом врач Павел Игнатьевич Кербицков.

Детская и женская консультации были организованы еще в 1932 г. Врач Бумагин вел прием детей и женщин. Первой медицинской сестрой, которая помогала в организации детской консультации была Фисакова Александра Яковлевна. Консультации были организованы в юрте, расположенные на территории Старого города, затем переведены в здания из двух комнат. Там же была организована молочно-пищевая станция. В этом же году были открыты первые детские ясли на 25 мест для рабочих строителей и родильный дом в барачном здании поселка шахты № 2.

Детская консультация располагалась рядом с поликлиникой, в доме, где в настоящее время находится молочная кухня. Медицинской сестрой работала Антонина Ивановна Семенец, сейчас она работает регистратором поликлиники партактива. Городская санэпидемстанция находилась в Старом городе, в саманном бараке. В то время свирепствовала малярия. По борьбе с ней принимались самые решительные меры. Были организованы противопожарных пункты во всех населенных местах, которые проводили акрихинизацию населения, следили за лечением больных малярией. Во всех больницах и поликлиниках температурных больных обязательно обследовали на малярию. Содержались специальные лица по борьбе с личинками комаровпереносчиков малярийного плазмодия. Благодаря таким комплексным мерам задача ликвидации малярии была решена. Возглавляла эту борьбу врач Федорова Елена Ивановна.

Поселок Самаркандский, ныне город Темиртау, в то время относился Кировскому району г. Караганды. Мой муж был назначен туда главным врачом. Больница была на 25 коек, но она быстро начала расти в связи со строительством там КарГРЭС с гидроузлом. Начальником строительства был Ибрагим Тажиевич Тажиев, впоследствии он был переведен в Алма-Ату секретарем

235

ЦК КП Казахстана. В годы второй мировой войны началось бурное строительство промышленных объектов: Казахского металлургического завода, завода Синтетического каучука и т.д. Был организован трест «Казметаллургстрой». Первым его руководителем был Константин Дмитриевич Голубев. В 1945 г. п. Самаркандский был переименован в город Темиртау. Первым председателем Исполкома Городского Совета депутатов трудящихся была Евгения Федоровна Мациева, которая очень много помогала в деле развития здравоохранения города, в проведении всех противоэпидемических мероприятий. В военные и послевоенные годы наблюдалась очень высокая заболеваемость населения дизентерией, дифтерией, корью и т.д. Приходилось развертывать временные стационарные в приспособленных зданиях для изоляции инфекционных больных. В эти годы во всех городах и населенных пунктах области медицинские работники были закреплены по участкам. Каждый на своем участке, с помощью общественных санитарных уполномоченных следил за выявлением температурных больных и своевременной их изоляции в соответствующую больницу, в общежитиях также строго следили за соблюдением санитарного порядка. При выявлении завшивленности все общежития подверглись санитарной обработке с дезинфекцией вещей. Благодаря настойчивым и систематическим мерам профилактики удалось многие болезни ликвидировать, а некоторые свести к одиночным случаям. Так ликвидирована в области заболеваемость трахомой, полиомиэлитом, малярией, к единичным случаям сведена заболеваемость дифтерией, тогда как эта инфекция в недалеком прошлом уносила многие детские жизни.

Любченко Анны Федоровны, 1928 г.р., мотористка треста

«Казметаллстрой», г. Темиртау.

Я родилась в Карагандинской области, Ворошиловского района, совхозе им. «Буденного» в семье крестьянина. В нашей семье было 5 человек: отец, мать, сестра, брат и я. В 1941 г. в июле месяце отца взяли на фронт, но он не вернулся. Нам пришло письмо, что он пропал без вести. Я и старшая сестра остались главой семьи, мать инвалид II группы. В 1943 г. меня мобилизовали в ФЗО (фабричнозаводское обучение) № 25 в поселок Самарканд. После шестимесячного обучения меня направили на работу трест «Казметаллстрой» в качестве автослесаря, и так как у меня

236

осталась в совхозе нетрудоспособная семья, руководство, где я работала, выделили мне армашину и двух рабочих. Я и перевезла семью в п. Самарканд, который был после переименован в г. Темиртау. Работала слесарем, потом окончила курсы шоферов, работала на строительстве Казахского Металлургического завода. Работа шофера почетна, но не прибыльна. В 1946 г. по болезни меня перевели работать мотористкой на растворомешалках на строительные объекты завода синтетического каучука и другие объекты. На строительных площадках работала с военнопленными немцами и японцами. Материально мы жили плохо, денег всегда не хватало. Мама часто болела и ей требовался постоянный уход. Лекарство было трудно достать. Моя зарплата не превышала и 500 руб. в месяц. Большую часть денег приходилось тратить на еду. Тогда трудно было достать необходимое. Очень дорого стоил хлеб. Не всегда по продовольственной карточке можно было взять то, что хотелось. Я уже не говорю про одежду, ее практически мы и не брали. Нам приходилось покупали поношенную одежду на местном рынке или ездили в Караганду. Страшно было ходить одной по базару, так как в послевоенные годы было очень много воров, которые тут как тут были рядом, когда видели человека с деньгами. Наш город был очень молодым. Строить его приехало много людей из всех уголков союза. Было очень много молодых людей. Условия жизни были тяжелые. Во всем мы чувствовалась не хватку, но мы не жаловались. В душе каждого из нас была надежда на лучшее. И мы с этим жили. Считаю, что, не смотря на все трудности, жизнь я прожила достойно. Не могу забыть радостный май 1945 г., когда на улице возле клуба в старом городе стоял радиоприемник и извещал о конце страшной войны. День победы, всех отпустили с работы, все бежали к клубу с радостью со слезами и объятьями. Какой был праздник!

Якушевой Анастасии Ермолаевны, 1922 г.р., учитель начальных классов, жительница г. Караганды.

В Казахстан мы приехали как спецпереселенцы из Андреевского района Оренбургской области. Из нашей семьи были высланы мать, братишка, и я. А отец был арестован до этого и находился в Бузулуке. Но после приезда в Караганду отца освободили. Везли нас в телячьих вагонах. Из нашего района были переселены многие. До Караганды с Оренбурга нас везли около 2-х недель. Нас тянули 2 паровоза, а состав поезда составлял 40 вагонов, и все

237

были полные людьми-спецпереселенцами. У каждого вагона были свои конвоиры. Как только мы подъезжали к населенному пункту нас загоняли и закрывали, и даже окна. Стояли иногда мы днями и ночами. Привезли нас в Старый город, который назывался тогда Копай город. Жилье мы строили из канав, которые мы сами и выкапывали шириной 2 м, длиной 10 м. Крышу покрывали бревнами и плетнями. Нас туда поселили и поделили на роты. Я помню, мы были в 19 роте. Почему я это запомнила, потому что, когда раздавали привозной хлеб его выдавали по ротам на каждого члена семьи по определенным порциям.

Вскоре мы начали строить себе дома в Тихоновке. Кирпича и самана не было. Чтоб саман сделать, нужна была солома, но ее не было. Люди резали дерн, т.е. верхний слой земли срезали и из него делали кирпич. Из этого материала мы строили себе бараки. В каждом бараке поселяли по 60 человек. Каждая семья жила в маленьких комнатах с перегородками. Условия были ужасные не было бани, питьевой воды. Чтобы как-то выжить, мы с мамой ходили в юрту к местному населению и меняли воду на еду. Например, одно ведро на пиалушку муки или пшена и т.д. Вскоре отец вступил в колхоз «Трудовой». Там он работал плотником, а брат Василий конюхом. Я в 1939 г. закончила в Тихоновке 7 классов и поступила в Щучинское педагогическое училище. Закончила в 1942 г. и с тех лет работала учителем начальных классов в школе шахты им. Калилина.

Если говорить о послевоенном времени, то было очень много трудностей. Было очень много безработных людей, а также и фронтовиков, которые не имели никаких привилегий. Остро стояли продовольственные проблемы. Продукты распределяли по карточкам. Они были как тетрадные листы голубого цвета, где на каждый день указывалась дата и количество граммов. Например, иждивенцы получали 400 г хлеба, шахтеры по 1 кг. Часто нам выдавали дробные талоны, т.е. при норме отпуска на день 600 г хлеба имелось три талона: на 300, 200 и 100 г. Помимо хлеба, по карточкам получали мясо, жиры, масло, рыбу. По карточке можно было все время отовариться. Конечно, не всем одновременно.

Однажды по карточке отец получил селедку. Мы сами хотели ее съесть, но отец не позволил и захотел продать, чтоб получить деньги. Он пошел продавать ее в Старый город, но селедку украли у отца прямо из рук. Домой он пришел и чуть не плакал. Воровство было обычным явлением в послевоенные годы. Воришек называли

238

«ударниками». В основном воровали хлебные карточки, ведь они не были подписаны. У меня самой однажды на рынке чуть не украли выручку от проданной свеклы. Парнишка следил за мной и вытащил деньги прямо с карманы. Я бежала за ним через весь базар и кричала: «Отдай, отдай мои деньги». Хорошо, что взрослые люди остановили его, отобрали мои деньги и вернули мне.

Горожане часто приобретали продукты питания на колхозном рынке. В Майкудуке был дальний парк, где находился Центральный базар. Там каждую осень организовывали выставку продуктов народного хозяйства. Здесь продавали мясо, молоко, масло и т.д. Отцу за работу вместо денег выдавали трудодни, а на них он получал зерно, горох, овощи, картофель. Потом мы построили сарай и стали держать корову, свиней и курей. Тяжело было и с электричеством. В Тихоновке свет протянули в 1940-х г. Сейчас есть выключатели, а раньше не было. Нам приходилось вкручивать саму лампочку. Было очень трудно достать лампочку. Помню, что самую первую лампу мы купили за 400 руб. на базаре. Свет мы постоянно экономили и включали только когда ужинали. А я маленькая была, и хотелось, чтоб всегда светло было. Постоянно просила включить свет. За что мама мне всегда говорила: «Что тебе дышать темно»?

Жилье в Тихоновке было ветхим. Те, кто работал на шахтах, жили в бараках и общежитиях. Для одиноких были отдельные мужские и женские общежития. Функционировали и семейные общежития. Я в начале 1950-х г. жила в семейном общежитии. Помню один такой случай, который произошел в нашем общежитии. На шахте им. Калинина был такой комсорг Зайцев. Он рвался в общежитие к девушкам. А дежурная т. Дуся его не пропускала. Он ей говорит: «Ишь какая бюрократка». А на следующий день она пошла жаловаться к начальнику шахты. И вместо бюрократка ей оказывается послышалось демократка. Так она начальнику шахты говорит: «Какая я демократка, у меня муж погиб на фронте, а он меня демократкой называет». Конечно же, мы все долго об этом вспоминали и смеялись.

Конечно, условия в общежитиях были не лучшие. В комнатах кроме железных кроватей, стола и иногда табуреток ничего не стояло. Даже в школе № 19, где я работала, мне табуретку принес мой ученик Ваня Фоменко. В общежитиях было тесно. Работала всего одна кухня, где после работы люди стирались, готовили еду. Воды не было. Ее возили в бочках на лошадях. Особенно тяжело

239