2.1.2. Критика традиционной философии и силлогистики

Как радикальный реформатор, Бэкон рисует мрачную картину прошлого состояния наук и механических искусств (технических достижений). Выказывая уважение к античной философии, он писал: «Науки, которые у нас имеются, почти все имеют источником греков. Того, что прибавили римские, арабские или новейшие писатели, немного, и оно небольшого значения; да и каково бы оно ни было, оно построено на основе тех наук, которые открывались греки»¹. В первую очередь, имелись в виду ранние античные философы (досократики) – от Фалеса до Демокрита. По его мнению, вопросы опытного исследования природы играли у них главную роль. В целом же, рефлексия древних греков оценивалась им как детская философия: «Греки были вечными детьми не только в том, что касается истории или знания о прошлом, но особенно в изучении природы. Разве не отдает детством философия, которая может только болтать и ссориться, но не умеет производить? Время, когда она родилась, было временем сказаний, с бедной историей, скудные сведения для которой черпались в основном из описаний путешественников… ей недоставало и благородства»².

В отличие от подавляющего большинства итальянских гуманистов, Бэкон игнорировал Платона, оказавшего, по его убеждению, главное влияние на христианскую философию с ее пассивной созерцательностью и практической бесполезностью схоластики. Платон, прежде всего, политик, и «все, что он написал о природе, лишено основания, своей теологической доктриной он разрушил природную реальность ничуть не меньше, чем Аристотель своей диалектикой»³. Не жаловал Бэкон и Аристотеля, с трудами которого он был мало знаком и не принимал с юношески лет. Вильям Раули, личный секретарь Бэкона, написавший о нем широко известную биографию, отмечал: «Учась в университете, в возрасте 16 лет, он впервые…испытал разочарование в философии Аристотеля; и не из-за никчемности автора, к которому он всегда относился с величайшим уважением, а из-за бесполезности метода; аристотелевская философия (как имел обыкновение говорить его Милость) хороша только для научных диспутов, но она бесплодна в том, что касается конкретной пользы для жизни людей, и это мнение он сохранил до конца жизни»⁴.

Относительно Аристотеля Бэкон писал: «Не слышится ли вам в его физике и метафизике чаще голос диалектики, нежели голос природы? Чего можно ожидать от человека, который сконструировал мир, так сказать, из категорий? Который рассуждал о материи и пустоте, о разреженности и сгущении на базе различения потенции и акта? <…> Его ум был слишком нетерпелив и нетерпим, не способен остановиться, чтобы поразмыслить над идеями других, а иногда и над собственными мыслями… довольно темными. Многие другие его качества более типичны для школьного учителя, нежели для искателя истины»¹. (LXIII ?) Именно учение Аристотеля, подчеркивал Бэкон, оказала решающее воздействие на официальную философию томизма, доминирующую в университетах. Это господство привело, в свою очередь, к подчинению натуральной, естественной философии теологии, что имело следствием застой «механических искусств» и технических достижений.

Аристотеля и схоластов Бэкон подвергал критике за преувеличение роли дедукции и форм дедуктивных умозаключений – силлогизмов в познавательной деятельности. Традиционная логика, опирающаяся на силлогизмы, писал автор «Нового Органона», бесполезна для научного исследования и даже вредна. Ведь силлогизм не делает ничего иного, кроме как выводит следствия из посылок. Предпосылки, на которых строятся дедуктивные выводы, могут быть всего лишь измышлениями, порожденными фантазией самого философа, и не иметь никаких оснований в действительности. Посредством подобных операций можно лишь соткать огромную паутину никчемных абстракций, которые сплошь и рядом оказываются туманными псевдопонятиями. Не случайно схоластов с их дедуктивными умозаключениями, он уподоблял паукам, ткущим паутину из самих себя,

Аристотелевский поиск формальных и целевых причин, в сочетании с уверенностью в том, что природа обладает телеологической направленностью и населена архетипическими² сущностями, являют собой пример подобных искажений. Пресловутые формы – всего лишь философский вымысел. Нужно отказаться от предвзятых мнений, плетения словес и обратиться напрямую к естественным вещам, внимательному наблюдению за их порядком. Тот, кто ищет познания, не должен отталкиваться от общих определений и словесных разграничений, чтобы, следуя методу дедукции, «втискивать» существующие явления в заранее приготовленный порядок.

Речь не идет об отказе от силлогизма, незаменимого при изложении уже открытых истин. Важно, подчеркивает Бэкон, правильно образовывать исходные посылки. Схоласты заблуждаются, воображая, будто в процессе дедуктивного размышления в уме человека действует некая могучая сила, не нуждающаяся в его обращении к опыту, к природе. Мы восхищаемся возможностями человеческого ума, но не пытаемся оказать ему действительную помощь, в то время как ум нуждается в такой помощи, поскольку природа бесконечно выше чувства и разума по утонченности своих проявлений¹.

Обобщая, следует подчеркнуть, что, высказывая ряд огульных суждений, английский мыслитель был не справедлив по отношению к философским творениям прошлых веков. Убежденный в имевшем, якобы, место бесплодии существовавших до него умозрительных конструкций, он стремился направить науку к практическому познанию природы.