из электронной библиотеки / 798626819625497.pdf

Мифологических персонажей, связанных с праздничными ритуалами, называли по - разному: божества, духи, олицетворения праздников…Они не относились к числу официальных божеств, отчасти функционально тождественных христианским образам, но сохранились до начала ХХ в.

Одним из божеств праздничной обрядности у древних славян был Карачун, божество дня зимнего солнцеворота. На Западной Украине до конца в ХIХ в. Керечуном называли канун Рождества (сочельник), а словаки до сих пор называют Карачуном день Рождества. Созвучное общеславянскому слову «Карачун» болгарское «крачун» («крачунец») указывает на рождественский день и день святого Феодора(21 июня). Повсеместно Карачуном называли еще славяне и рождественский пост с самыми короткими световыми днями.

Большинство ученых считают, что слово «карачун» образовано от славянского глагола «шагать», на чешском, польском означающем «день солнцеворота, шагающий, переходный день (когда солнце перешагивает с зимы на лето)».

В летописях Древней Руси Карачун - не мифическое существо, а всего лишь календарная дата.

Можно предположить, что Корочун – персонаж зимней святочной обрядности, ведь святки начинаются сразу после Карачуна, а румыны Керечуном называют святки. Возможно, в игрищах Карачун вместе с Колядой был олицетворением зимнего солнцеворота. У белорусов Карачун – злой дух, сокращающий жизнь, вызывающий судороги и смерть от них (очевидно, Карачун - один из болезнетворных духов, которые наши предки называли навьями). Многозначность слова замечена и В.И. Далем, трактовавшим слово «карачун» как:

1)день солнцеворота (12 декабря по старому стилю);

2)солнцеворот;

3)гибель, конец, смерть извод ( что позволяет адекватно воспринимать такие выражения, как «пришел ему Карачун», «задать карачуна» (то есть « убить»), «карачунить» («уничтожать, изводить, убивать»).

Сегодня образ Карачуна в обрядовых действах связан с олицетворением смерти природы или солнца, которые возродятся не столько с сожжением Бадняка, духа, воплощенного в новогоднем полене, сколько, в первую очередь, с приходом языческого божества торжества и мира Коляды.

Словом «Коляда» белорусы называют сегодня всю святочную неделю, а болгары – рождественский день. Тем не менее, слово это связано со многими языческими проявлениями. Может быть, «коляда» из латинского языка, где «calendae» – всегда почитаемый первый день каждого месяца. Слово сalendae может быть соотнесено со

словом «коло», означающим круглое солнце, почему и говорили: «Нарядилась коляда накануне Рождества», - указывая на возрождение солнца, «умершего» в день Карачуна (возрождение солнца символизировали и выпекаемые на Рождество согласно обычаю круглые блины и лепешки).

Коляда в сознании народа сегодня - мифологический персонаж, олицетворяющий зимнюю святочную обрядность, представляемый в виде юной девушки, о которой пели в колядках – песнях-пожеланиях обильного плодородия, счастья и удачи («народилась Коляда», «ходила Коляда», «Коляда молода»).

Как правило, согласно народной традиции, приходу Коляды к людям предшествовало выкатывание солнечного колеса, дарующего миру свет, братом Коляды Авсенем ( Овсенем, Усинем), чей день обычно совпадал с началом нового годового цикла, с 31 декабря, когда «авсенщики», ходившие по дворам, славили это ритуальное божество, якобы выезжавшее на небо на борове с золотой щетиной (отсюда, кстати, и ведет начало сказки о свинке – золотой щетинке):

Мосточек мостили, Сукном устилали.

141

Гвоздьми убивали.

Ай, Авсень, ай, Авсень!

Кому ж ехать, кому ехать По тому мосточку?

Там ехать Авсеню. Ай, Авсень, ай, Авсень.

Иногда древние считали, что Авсень приезжал по тому мосточку, который сам и построил, и по которому вслед за Авсенем приходили и другие божества, приносящие новые праздники. Именно поэтому в закличках Авсеню нередки просьбы разного толка, например, такие:

Авсень, Авсень, Шелкова борода, Золотая голова, Подай пирога

Или курочку с хохолком, Петушка с гребешком; Подай денежку с орлом И копеечку с копьем.

Одним из божеств праздничной обрядности является Купала, в восточнославянской мифологии главный персонаж праздника летнего солнцестояния, когда солнце поворачивает «на зиму», то есть начинают уменьшаться дни и увеличиваться ночи. Праздник Купалы восходит ко времени, предшествующему праславянской эпохе, что очевидно из совпадения с балтийской мифологией и празднования Иванова дня (Лиго).

Со времени принятия христианства день Купалы совпадает с Рождеством Иоанна Предтечи, оттого его и зовут в народе днем Ивана Купалы.

Празднику Купалы предшествовали «русалии», торжества в честь нимф полей и вод. Русалки содействовали напоению земли водой (обливание, бросание девушек в воду), поэтому славяне говорили:

«Вымолите, попы, дождя до Ивана, а после и мы, грешные, умолим!»

«До Ивана просите, детки, дождя у бога, а после Ивана я и сам упрошу!».

Н.М. Карамзин отмечал, что «Купалу, богу земных плодов, жертвовали перед собиранием хлеба, 23 июня (в день св. Агриппины , которая прозвана в народе Купальницею). Молодые люди украшались венками, раскладывали ввечеру огонь, плясали около и воспевали Купала».

Согласно повериям, в ночь на Ивана Купала из земли выступают скрытые в ней

загадочными сторонами бытия, с проявлением сил Нижнего мира, что отчетливо представлено в стихотворении В.Я. Брюсова «Папоротник»:

Предвечерний час объемлет Окружающий орешник. Чутко папоротник дремлет, Где-то крикнул пересмешник.

Вэтих листьях слишком внешних,

Вих точеном очертанье,

Что-то есть миров нездешних…

142

Стал я в страшном содроганье.

И на миг в глубинах духа (Там, где ужас многоликий) Проскользнул безвольно, глухо Трепет жизни жалкой, дикой.

Словно вдруг стволами к тучам Вырос папоротник мощный.

Я бегу по мшистым кучам… Бор не тронут, час полнощный.

Страшны люди, страшны звери, Скалят пасти, копья точат, Все виденья всех поверий По кустам кругом хохочут.

В сердце ужас многоликий… Как он жил в глубинах духа? Облик жизни жалкой, дикой Закивал мне, как старуха.

Предвечерний час объемлет Окружающий орешник.

Небо древним тайнам внемлет, Где-то крикнул пересмешник.

солнцу и огню, что отразилось во многих обрядах и действах, таких как добыча «живого огня» с помощью трения друг о друга деревянных брусочков, пускание с холмов горящих колес (этот обряд символизировал поворот солнца на зиму), прыгание пар юношей и девушек через купальские костры.

Купалой, как правило, называли куклу или чучело, изображавшее лицо женского или мужского пола. В Белоруссии в обрядовую фигуру купальских празднеств называли также Марой, ритуальным воплощением смерти. Во время праздника чучело обычно топили в воде.

День Купалы в народном сознании стал не только особым днем слияния человека с природой, но и значительным периодом в судьбах ведьм, колдунов, оборотней, русалок, домовых, леших, увеличивавших в купальскую пору свои силы.

Празднование Купалы, плодотворящего божества, включало эротические обряды, которые, весьма вероятно, следует рассматривать как пережиток древнего брачного периода (Д.К.Зеленин), сохраненного в обрядах, образцах народной поэзии:

Хто не прийде на Купалу дивиця, Той не буде до вику женицця!

143

Современный славянский фольклор демонстрирует устойчивость образа Купалы и

Кострома, соломенное чучело которой вплоть до конца XIX в. повсеместно топили в воде на Петров день (29.06/12.07). Исследователи полагают, что Костромой называли соломенную фигуру богини плодородия, получившей имя от слова «костра» («костерь»), буквально «жесткая кора растений, идущих на пряжу»( М.Фасмер). В. Я. Пропп связал значение слова «Кострома» со словом, обозначающим верхушки, бородку колосьев. Б.А. Рыбаков трактовал Кострому как мать колосьев, читая слово как «Костро-ма».

Сегодня чрезвычайно трудно определить, существовала ли в мифологии славян богиня Кострома, однако вполне очевидна устойчивость Костромы как одного из воплощений весенних сил в народном сознании, в обрядовых действах, например, в одном из обрядов праздника проводов весны, похоронах Костромы, для которых изготавливали соломенное чучело, одевали его в женскую или мужскую одежду и во время которых

В некоторых местах Кострома известна в образе молодой женщины, закутанной в белые простыни, с дубовой веткой в руках, с которой прощались как с умершей, которой исполняли такие песни:

Кострома, Кострома, Ты нарядная была, Развеселая была,

Ты гульливая была. А теперь, Кострома, Ты во гроб легла,

И к тебе ль, Костроме, Сошлись гости сюда, Стали Кострому

Собиратьодевать, Собирать - одевать Да оплакивать…

В образе Костромы сокрыто сакральное языческое содержание. Соломенная кукла Костромы символизировала весну, весенние вегетативные силы, силы роста, летом надобность в этих силах утрачивалась, поэтому Кострому хоронили до будущей весны. Сжигание или утопление соломенного чучела Костромы во время ее похорон стало отголоском языческих жертвоприношений, заменой человеческой жертвы, приносимой в благодарность природным силам. Кстати, Костромой называли и покойника, умершего неестественной смертью, которого торжественно хоронят накануне Троицы.

На Украине известен обряд похорон Кострубоньки, украинского соответствия Костромы, указывающий на традиционность образа весенней обрядности в славянском мире.

Согласно народным преданьям, Купала и Кострома были разлученными и забывшими друг друга детьми богини ночи Купальницы и бога Огня Сварожича,

144

вступившими в брак, не ведая о том, что являются братом и сестрой, и утопившимися в реке, узнав об этом. Славяне верили в то, что боги сжалились над несчастными влюбленными и превратили Купалу и Кострому в цветок «Иван – да – Марья» («Купала – да – Мавка»)….

Одним из самых опасных ритуальных божеств была Мара, у украинцев – Морена, в западнославнских странах – Маржана, Морана, Мурена, Мармурена. Изначально Морена (Мара) была воплощением мора, духа смерти, и даже слово «Мара» имеющее индоевропейский корень «maras», означало уничтожающая.

Подобное чучелам Костромы, Ярилы, Купалы, чучело Мары уничтожали, сжигали, разрывали, топили, пытаясь таким образом противостоять гибельным силам.

В средневековом памятнике «Маtеr Verborum» чешская Морана отождествляется с греческой Гекатой – богиней мрака, ночи, видений и чародейства, которая охотится ночью среди могил, мертвецов и призраков. Божество смерти Мара была не только хтоническим божеством, связанным с землей, но и могла указывать на грозящие войны и моровые поветрия, таким образом соединившим в себе плодородие и смертоносность. Соломенное

древним поэтически объяснить периодическую смену природных циклов, но, упорядочив время, обозначить его константы, его основу, которой и являются природные стихии, явления и человек.

Календарные ритуалы и обряды, соответствущие изменениям в природе, восходят к глубокой древности. Упорядочивающие бытие славянские календари под названием «черты и резы» были известны еще во II-IV вв., в частности по ритуальным сосудам с рисунками. Типичные для славянства календари можно условно разделить на две группы, первые представляли весь годичный цикл, другие – только летний сезон или часть годичного цикла, например, до конца жатвы или агрономическую часть года.

На сосудах-календарях рисовали обозначения четырех солнечных фаз и месяцы года, а также указывали виды работ, связанных с определенными периодами, отмечали время важных празднеств в честь Ярилы, Купалы, Перуна… Иногда на сосудах фиксировалось начало пахоты, всходов пшеницы и ячменя, колошения, достижения молочной спелости зерна, возможные сроки молений о дожде.

Но эти «черты и резы» вряд ли привязывались к числовому выражению времени, хотя их составляли наиболее образованные люди - жрецы - волхвы… Тем не менее народный славянский календарь уже со времени появления отражал цикличность природы, деятельности и жизни человека… Народный календарь придавал непрерывному цикличному природному времени характер ритуальной системы, где строго чередовались праздничные дни и будни, добрые и злые дни… Календарь стал своеобразным наставлением, указующим, «как человеку познать счисление лет». В нем фиксировались приметы времени, делались указания, когда пахать, сеять хлеб, начинать жатву. Возникшее с принятием христианства двоеверие, бытовое православие выразилось в некотором сближении христианских праздников и святых с прежними языческими праздниками и божествами, что обозначилось и на уровне использования как собственно христианских, так и языческих названий (так, пророк Илья стал восприниматься как громовник, святой Георгий как змееборец, святой Власий как покровитель скота, святой Николай как чудотворец, помощник на водах), и на уровне месяцеслова, в котором «встретились два культурных потока – некогда сложившиеся языческие верования, от которых не могли отказаться славяне, и богатые традиции только что принятого христианства» (2) …

Праздник - одно из главных понятий народного календаря, «сакральное» время, противопоставленное повседневному, «профанному» времени будней. Следует выделить

145

великие, большие и малые праздники. К первым относятся Рождество, Пасха и Троица, празднуемые несколько дней; ко вторым - остальные «годовые» (двунадесятные) праздники, такие как Благовещение,

Крещение, Успение, к третьим - прочие.

Праздники отличны от будней запретом на все или некоторые виды работ. Нарушение запрета грозило, согласно народным верованиям, разного рода несчастьями: в том числе неблагополучием домашнего скота или приплода, трудными родами. Так, в Полесье рождение калеки объяснялось тем, что в семье родившегося работали в праздник. Сербы верили в то, что пренебрежение Русальным четвергом (четвергом после Троицы) грозит разливом реки или наводнением. Особенно строгим был запрет на работу на земле, а также с помощью топора или косы. В некоторые праздники запрещалось даже топить печь, готовить пищу или выполнять другую домашнюю работу. К примеру, на Черниговщине в праздники существовал запрет на одалживание чего-либо из дому.

Наполненный христианскими праздниками, народный календарь тем не менее сохраняет дохристианское мифологическое понимание праздника, поэтому нередко названия праздников могут включать эпитеты, не имеющие ничего общего с собственно христианским содержанием праздников. Возникшее благодаря синтезу христианских и языческих воззрений бытовое православие отразилось в народном календаре как совокупность «святых, светлых, чистых, благих», черных, белых, красных, зеленых,

точке зрения, могли быть мужскими и женскими, молодыми и старыми, куцыми и хромыми, безумными и глупыми, гнилыми и глухими, мертвыми и веселыми, крепкими и тяжкими, богатыми и бедными, крутыми и ленивыми, толстыми и голодными, теплыми и холодными, сухими и мокрыми, огневыми и водяными… Дни, праздники и периоды могли восприниматься как волчьи, лисьи, медвежьи, конские, лошадиные, песьи, змеиные,

птичьи, куриные, мышиные… Нередко в их названия проникали растительные символы:

Яблочный Спас, Вербная неделя, Цветное воскресенье, Ореховый Спас, Травяная

Пятница. Для обозначения праздников использовали и термины родства: так, в Полесье день Варвары величали днем Миколиной матки, Саввы -Миколина бацьки; Масленицу нередко звали Семиковой племянницей...

Нередко даже крупные церковные праздники могли в народном сознании приобретать добавочное языческое значение, связанное, в первую очередь, с проявлением пантеистического отношения к природе. Так, к Благовещению (25.03 // 7.04) у восточных и южных славян приурочены языческие по своему характеру обряды встречи весны и обряды очистительного характера, совершаемые с целью защиты от змей, насекомых, сорняков… «Благая весть» долгие века воспринималась и как весть о наступлении весны, пробуждении земли от зимнего сна. О соединении обрядности христианской и языческой может свидетельствовать праздника Рождества Христова, в канву прославления которого народом вплетены элементы, совершенно чуждые христианскому канону, связанные с культом предков и представлением об опасности всего периода рождественских праздников (святок). Двойственное отношение к празднику, очевидно, может быть обусловлено и языческим представлением о том, что праздник - опасная для людей граница между «тем» и «этим» миром; именно поэтому на Житомирщине во все годовые праздники «обсевали» маком хату, хлев и очерчивали их мелом. Сербы считали, что ребенок, родившийся в сочельник будет несчастным, а родившийся на Рождество - еще несчастнее; человек, родившийся на Пасху, вероятно, останется сиротой. Чтобы

146

начинания; воспоминание о празднике могло даже спасти человека, заблудившегося в лесу, для чего полагалось вспомнить, в какой день недели было Рождество, затем взять земли из-под ног и посыпать ею свою голову, только в этом случае «блуд» освобождал человека. Дабы летом избежать в лесу встречи со змеей, следовало сказать: «Благовещение было в такой-то день недели»…

В результате объединения языческого народного календаря и православного, церковного, был создан бытовой православный календарь, в котором метеорологические и аграрные приметы народ соединил с именами более четырехсот святых, мучеников, духовных лиц. Часто святые получали достаточно устойчивые народные прозвища: например, Федора - замочи хвосты (11 сентября, начало осени); Арина - журавлиный лет (18 сентября, отлет журавлей); Параскева-грязниха (14 октября, грязь на дорогах); Екатерина-санница (24 ноября, устраивали санный путь); Тимофей-полузимник (22 января, прошло ползимы); Герасим - грачевник (4марта, прилет гречей); Марья - зажги снега, заиграй овражки (1 апреля, таяние снега); Ирина - рассадница (16 апреля, засеивание капустной рассады); Лукерья - комарница (13 мая, появление комаров); Мефодий - перепелятник (20 июня, ловля перепелов); Прокл - великие росы (12 июля, начинаются обильные росы); Авдотья-малиновка (4 августа, поспевает малина).

Иногда календарное число могло оттеснять церковное содержание праздника или сообщает имени святого дополнительные признаки, в этом случае святой обрастал приметами, отраженными в окружающем мире. Таким образом, церковный календарь, сделавший энергичный толчок в развитии народного творчества, стал основой проникновения в его систему народных наблюдений, не только регламентирующих жизнь человека на земле и в обществе, но и наполнивших образы покровителей человека, святых угодников личностным содержанием…

Литература

1.Антонович В.Б. Колдовство: Документы. Процессы. Исследования. – СПб., 1877.

2.Балдина О.Д. Слово об Анне Журавлевой // Месяцеслов Анны Журавлевой. – М.:

Истоки, 1994. – С. 5-6.

3.Зуева Т.В., Кирдан Б.П. Раннетрадиционный фольклор // Зуева Т.В., Кирдан Б.П. Русский фольклор: Учебник для высших учебных заведений. – 2-е изд. – М.: Флинта:

Наука, 2000.

4.Кирдан Б.П. Из истории календарей // Сказка и несказочная проза: Межвузовский сборник научных трудов. – М, 1992. – С.151-160.

5.Круглый год. Русский земледельческий календарь / Сост., вступ. ст. и примеч. А.Ф. Некрыловой. – М.: Правда, 1991.

6.Месяцеслов Анны Журавлевой. – М.: Истоки, 1994.

7.Народный месяцеслов. Пословицы, поговорки, приметы, присловья о временах года и о погоде / Сост. Рыженков Г.Д. – М., 1991.

8.Поэзия крестьянских праздников. – Л., 1970.

9.Церковно – народный календарь И.П.Каменского / Послесловие В.Аникина. –

М.,1990.

Тема 9. Мир людей, Земля: Мифология Дома и хозяйственной деятельности

1.Дом как особое пространство, средоточие основных жизненных ценностей.

Дом как пространство «свое», противопоставленное «чужому» миру. Дом как модель, воспроизводящая картину мира. Наиболее значимые места в доме:

А) Красный угол. Б) Печь.

В) Стол.

147

Г) Дверь, окна, печная труба.

2. Мифология хозяйственной деятельности древних славян:

А) Земледелие как основное занятие древних. Ритуальные действа, свойственные земледельческому труду.Пахарь, оратай как культурный герой славянской мифологии. Соха и плуг как священные предметы.

Б) Кузнечное ремесло как высшее умение, искусство, связанное с колдовством, сверхъестественным знанием. Кузнец, коваль как культурный герой славянской мифологии. Сварог и Гефест.

В) Сверхъестественные способности и знания гончара, мельника, плотника.

Дом всегда считался пространством особым, началом и концом многих древних обрядов и празднеств. Дом был средоточием основных жизненных ценностей, счастья, достатка, единства семьи и рода (и живых, и предков). Целая система бытовых запретов была у древних направлена на то, чтобы удержать счастье и не дать ему покинуть жилище ( А.Л.Топорков. Дом // Славянская мифология: Энциклопедический словарь, 1995, С.168).

Важнейшая символическая функция дома - защитная. Надежной защитой от нечистой силы являлись нарисованные на дверях или над окнами кресты, заткнутые над ними серпы и другие металлические предметы, а также оставленные у порога, через который не в силах были переступить враги человека.

Дом, сооруженный руками хозяина или его родителей, воплощал идею семьи и рода, связи предков и потомков. Тесно связан с культом предков образ домового, незримого домашнего покровителя, нередко принимавшего облик умершего хозяина. Домового переносят с собой на новоселье, он предчувствует будущее дома и плакал перед пожаром.

Само сооружение жилища сопровождалось многочисленными символическими действиями, регламентировалось временными и иными правилами и запретами; место для строительства определялось при помощи гаданий. Специальные обряды совершались при закладке фундамента, подъеме балки-матицы, установке первого венца крыши, при переходе на новое жилье. При строительстве дома даже приносилась специальная жертва: например, петух или курица…

Дом был противопоставлен окружающему миру как пространство закрытое – открытое, безопасное – опасному, внутреннее – внешнему. Он давал также определенную модель, позволяющую воспроизводить картину мира: четыре стены дома были обращены к четырем сторонам света, а фундамент, сруб и крыша соответствовали трем уровням Вселенной ( Нави – Яви – Прави; Преисподней – Земле - Небу). Согласно причитаниям и другим фольклорным жанрам, небо с солнцем, луной и звездами, ветер и другие стихийные силы находились как бы непосредственно за окнами и над печной трубой. Внутреннее пространство дома иногда расширялось до масштабов Вселенной; так, в колядках, волочебных и свадебных песнях хозяева или молодожены, как правило, уподобляются небесным светилам, а в гости к ним приходят солнце, месяц и ветер.

Дом выполнял особую роль, совмещая в себе функции центра дома (как вместилища домашнего огня) и его границы (именно через печную трубу осуществлялась связь с потусторонним, «тем» миром)

Наиболее почитаемое место в доме - красный угол, в котором висят иконы и стоит стол; красный угол во все времена обращен на юг или на восток, что подчеркивает связь с дневным путем солнца. Божница ассоциируется с алтарем храма; в красном углу на божнице хранится сосуд с богоявленской водой, веточки освященной вербы и троицкой зелени. Место за столом в красном углу священно и особо почетно.

Расположенная по диагонали от красного угла печь – один из сакральных центров дома. Печь связана с интимной, «утробной» жизнью человека; в ней соединились черты центра дома и границы. В обрядах печь выполняла разные функции. Иногда даже роды принимали в печи, в той утробе, которой человек был обязан жизнью рода.

148

Неотъемлемой принадлежностью дома, его обязательной составляющей являлся стол, который даже при продаже дома оставляли новому владельцу. Нередко связь стола и дома проявлялась на обрядовом уровне: так, в Воронежской губернии купленных кур вертели вокруг ножки стола со словами: «Как стол от избы не отходит, как бы и вы, куры, от двора не отходили!». Передвижение стола становилось возможным только при совершении обряда; например, во время свадьбы или похорон.

С принятием христианства стол стал ассоциироваться в народном сознании с церковным престолом, что отчасти отражено в выражениях типа: «Стол – то же, что в алтаре престол, а потому и вести себя нужно так, как в церкви». На столе постоянно должен был находиться хлеб, ибо «Хлеб на стол, так и на столе престол, а хлеба ни куска – и стол доска». Постоянное пребывание хлеба должно было обеспечить достаток и благополучие дома. На Русском севере не разрешалось стучать по столу, который считался протянутой людям ладонью Бога или Богоматери. В Орловском уезде старались подольше посидеть за столом, время это, согласно поверьям, могло быть приравнено к тому сроку, «столько в царстве небесном пробудешь…».

Известны случаи ритуального обхода стола. Так, на родинах повитуха трижды обводила роженицу вокруг стола со словами: «Освободи, Господи, душу грешную, а другую безгрешную».

По мнению восточных славян, стол соотносится с идеей пути, это сакральный центр жилища, начальная и конечная точка любого пути, отправляясь в который следовало поцеловать стол и (или) подержаться за его угол…. Каким бы ни был стол ( у восточных и западных славян высоким, у южных – ввиду турецкого влияния - низким, маленьким, круглым…), у славян он стал предметом особого почитания, местом сбора всего рода и его гостей, встреч и прощаний, событий радостных и печальных…

Порог всегда был символической границей между домом и внешним миром, оберегавшим внутреннее пространство от нечистой силы. Пограничное положение порога обусловило запрет повседневной жизни на сидение или стояние на пороге, либо здорование или передавание чего-либо через него. После венчания супруг вносил молодую через порог, либо она становится на порог или даже прыгала по нему со словами: «Кышьте, овечки, волчок идет!», - и только после этого она становилась членом живущих в этом доме, представителем этого рода. До XIX в. кое-где на Украине сохранился обычай закапывать умерших некрещеных младенцев у порога, на границе между миром живых и миром мертвых. При выносе из дома гроб обычно ударяли о

избавления от страдания, именно поэтому в Курской губернии роженицу трижды переводили через порог, чтобы ребенок скорее появился из утробы. Например, при боли в спине или пояснице человек ложился на порог, а маленький ребенок клал ему на спину веник и легонько рубил его топором, ведя образный диалог: «Что сечешь?». – «Утин ( то есть болезнь) секу». – «Секи горазже, чтоб век не было». Пограничное пространство порога было уникальным фактором не только физического, но и психологического воздействия на человека. Так, например, чтобы сироте было легче справиться с потерей родителей, его усаживали на пороге дома и давали съесть поминальный блин.

Окно и печная труба в народном сознании были противопоставлены двери как выходы из жилища, через которые осуществлялись контакты со сверхъестественным миром.

В обрядовой поэзии переселение человека (например, в связи с замужеством девушки) в новый дом уподоблялось смерти. И наоборот, гроб (домовина) представал в похоронных обрядах и причитаниях как жилище, в которое человек переселяется после смерти. Это идея посмертного жилища, кстати, отразилась во многих намогильных сооружениях: миниатюрных домиках на могилах, крестах с покрытием в виде двускатной

149

крыши. Для «видений» потустороннего мира был характерен образ большого дома, по коридорам которого идет человек, созерцая в разных комнатах мучения грешников. В похоронных причитаниях дом как бы разделял судьбу его хозяина и повергается разрушению после его смерти: «Разрешетилось хоромное строеньицо. На слезах стоят стекольчаты околенки. Сквозь хоромишки воронишки летают, скрозь тынишка воробьишечки падают; большака нету по дому-настоятеля…».

Роль Дома – человеческого крова, убежища, пристанища – была ведущей во все времена. Дом всегда был особым пространством, средоточием главных жизненных ценностей, Дом определял всю человеческую жизнь, регламентировал быт и особенности уклада.

Уже на заре существования цивилизации человек испытывал мистическое чувство уважения к Дому. Это было связано с тем, что Дом стал надежной защитой от стихий мироздания, от нечистой силы, а также – хранителем идеи Рода, Семьи, Прапамяти, был связующим звеном между предками и потомками. Подтверждением дохристианского преклонения Дому может стать символ домашнего счастья – Домовой, охраняющий Дом, домочадцев и предсказывающий будущее.

Жизнь Дома была упорядочена: ей сопутствовали специальные обряды и празднества, начиная с действий символических, которые сопровождали, например, строительство Дома ( жертвоприношение курицы // петуха), и продолжая появлением и бытованием многочисленных действ практической направленности.

Прежде чем выйти за порог – в неведомый мир – человек досконально изучал внутренне пространство Дома, его традиции, которые постепенно становились основой умственного, трудового, нравственного, эстетического воспитания. Обеспечивающий защитой, материальным благополучием Дом приобретал большую любовь и уважение, что не могло не отразиться в жанрах устного народного творчества,например,

впословицах:

-о Доме как о сакральном центре человеческой жизни (В гостях хорошо, а дома лучше. Каково на дому, таково и самому);

-об извечной связи человека и Дома (Всякий дом хозяином держится. Без хозяина двор сир и вдов. Обед не в обед, как хозяина нет.);

-о созидательной деятельности хозяина (Добрая жена дом сбережет, а худая рукавом растрясет. Хозяин весел, и гости радостны. Сведем домок в один уголок);

взагадках:

-Стоит бычище, проклеваны бочища (дом, окна);

-Марья-царевна сама в избе, рукава – на дворе (матица);

- Стоит сыр дуб, в сыру дубу - ящик, в ящике - синь плат, в плате - золото (дом, сундук, платье, деньги).

О Доме как о центре человеческой жизни повествуют многие образцы сказочной прозы, герой которой, как правило, уйдя из Дому, непременно в него возвращался, пройдя

уважения к Дому у слушателей, внимающих сказочнику в Доме: у печки, за веретеном, за вышиванием… Мотив странничества, обретения Дома стал ведущим мотивом русского эпоса, а дом – в сознании общества – универсальным символом и смыслом жизни, ее зеркалом.

Впериоды общенациональных катастроф (войн, революций), в пору

потерянным навсегда. Крушение в ХХ в. жизни царской России привело к крушению человеческих судеб, к расколу общества. Однако время, требовавшее от каждого человека

150