Содержание дипломатического процесса, точки сближения и узлы противоречий в русско-ногайских отношениях

За более чем двухсотлетний период своего существования российская историческая наука чаще всего рассматривала взаимоотношения между Мангытским Юртом и Россией под углом русоцентризма. Иными словами, ногаи рассматривались не более чем как субъект русской внешней политики, а вовсе не как самостоятельный и равноценный партнёр. Более того, кочевники Заволжья воспринимались русскими исследователями как враждебная России сила, в связи с чем отношения с мангытами сводились к категории “борьбы”. Тем не менее, современные исследования начинают придавать этим отношениям несколько иной характер.

Хотя ногаи возводили историю взаимоотношений с Россией ещё к эпохе Едигея, их полноценная этнополитическая общность сформировалась не раньше второй половины XV в., при правнуке Едигея Мусе, да и контакты мангытской знати с русскими князьями до той поры не могли считаться в полной мере ногайско-русскими отношениями. Начало же полноценному дипломатическому диалогу было положено осенью 1489 г., когда Муса и Ямгурчи отправили послов в Москву. Кочевники Заволжья впервые привлекли внимание Руси в 1481 г., когда ими был разгромлен и ликвидирован Ахмед б. Кучук-Мухаммед, хан Большой Орды. Именно одоление старого противника Ивана III и пробудило у русских не только интерес, но и уважение к степнякам, хотя территория ногаев и не рассматривалась как могучий Юрт, равный Крыму или Большой Орде. Данный момент оказывал влияние и на уровень дипломатического протокола¹⁸. В частности, князь Московский, недооценивая ногаев, вёл переговоры с их послами исключительно через дьяков, казначеев и сановников второго ранга¹⁹. Формы корреспонденции, по сравнениюc Крымом дела обстояли много проще, так как отношения с Бахчисараем уже были более или менее устоявшиеся. Что интересно, при дипломатической переписке с Бахчисараем в 1515 г. Московиты ссылались на малую значимость их внешней политики в отношении ногаев: якобы обмен посольствами происходил только по торговой причине, в сам же Юрт посылались “люди молодые” (не вельможные) – да и то не напрямую, а через Астраханское ханство. Интересно, что порой дипломатическим путём разбирались “обидные дела”, то есть, повлёкшие ущерб для купцов или позор для послов. На самом же деле, точки сближения контактов тогда были и более существенные. В первую очередь, Крым и Россия создали альянс против Ахмеда и затем его отпрысков, а те объяснения, приведённые нами выше (от 1515 г.), что были даны хану Мухаммед-Гирею I, были направлены на его успокоение и убеждение его в слабости русско-ногайских отношений. Тем не менее, положение усугублялось тем, что король Сигизмунд I сообщал хану о частых сношениях русских с Заволжьем и об антикрымской подоплёке этих связей. Несомненно, польский король был прав: отношения между Московским княжеством и Мангытским Юртом усилялись. Так, в ноябре 1501 г. посольство Мусы и Ямгурчи в столице княжества сумело подписать свой первый договор с Россией о взаимопомощи, который на татарском именовался “шарт-наме”²⁰.

Разумеется, ногаи имели свои интересы в Казанском ханстве, и в 1496 г. даже посадили там своего ставленника. Тем не менее, Москва уже ранее сумела взять верх в борьбе за влияние на Казань и установила над ней свой протекторат в 1487 г. Осознав своё поражение в попытках распространить свою гегемонию в тех краях в конце 1480-х годов, Аббас, верховный бий ногаев, вместе с мурзой Ямгурчи были вынуждены признать в Иване III патрона и протектора Казани (в чём бий Муса, конечно же, никогда не сомневался). С тех самых пор все свои кампании и шаги, имеющие хоть отдалённое отношение к ханству в начале XVI в., должны были быть согласованы с великим князем Московским. Таким образом, изначально будучи узлом противоречий между Ногайской Ордой и Москвой, Казань благодаря дипломатическому таланту Ивана III и внешнеполитической инициативе, перехваченной им, вскоре превратилась в точку сближения между двумя государствами.

Что же касается содержания дипломатического процесса, то он имел в русско-ногайских отношениях особые черты. Русские послы и гонцы²¹, как правило, отправлялись в Юрт весной дабы успеть застать мурз и биев на летних пастбищах, что находились на наиболее близком к России расстоянии. Добраться зимой до ногайских кочевий было практически невозможно. Периодичность дипломатических миссий зависела от характера текущих отношений между государствами, однако известно, что даже во времена дружбы и мира к биям снаряжалось не более одного посольства в год. Послов, главным образом, отправляли только в случаях крайней необходимости – при переговорах о союзе или присылке военной помощи. В обязанности государевых посланцев вменялось помимо ведения переговоров привозить в кочевые ставки и грамоты, что обычно адресовались ногайской аристократии. Примечательно, что в большинстве случаев Посольский приказ составлял грамоты на русском языке, однако наиболее важные документы могли составляться и на тюркском²². Причиной тому могло являться желание избежать между двумя сторонами противоречий и трудностей при переводе, к тому же, ногаи приветствовали такой подход, которые, к слову, свои послания сочиняли на тюркском. Разумеется, для Посольского приказа это не было трудностью, ибо он содержал при себе переводчиков и толмачей с тюркского языка. Интересен порядок приёма и размещения московских послов в Юрте, который, по-видимому, сложился ещё с эпохи Золотой Орды. Русские посланцы обычно останавливались у имильдешев (молочных братьев биев или мурз), а именно в шатрах, предоставленных ими или иными служителями биев и мурз. Представители дипломатической миссии имели право на “корм” и на получение особого человека для препровождения на аудиенцию. Перед отъездом в Орду, посланцы обычно получали особого род наказ, в котором регламентировалась их реакция на различные непредвиденные обстоятельства, которые могли заключаться в вымогательстве ногайскими аристократами ставки подарков сверх положенного или уплате “посошной пошлины”, которую иногда и хитростями бии и мурзы пытались получить. Что же касается приёма ногайских визитёров в столице Московского княжества, то этим ведали казначеи, что было вполне логичным, так как одним из основных тезисов в отношениях между двумя государствами были поминки, а значит, ещё одна расходная статья. Когда князь отсутствовал в городе, о послов принимали в кремлёвском Казённом дворе. Для обеспечения устойчивого повседневного общения с ногаями, а также для обслуживания русских посольств обычно использовали служилых татар, что было вполне резонным: именно они были связующим звеном России с мусульманским миром, многие татары были знакомы с обычаями и языками народов Востока, да религию они исповедовали одну и ту же. Более того, татарский язык был традиционным в отношениях Руси с восточными странами²³. Хотя служилые татары и не находились в постоянном штате, при исполнении дипломатических поручений они объединялись в группы по 5-10 человек, и лишь в этом случае они могли получать жалования от государства. Въезжая на русские территории, мангытские посланцы и торговцы, что обычно их сопровождали, ехали в Русскую столицу вместе с подьячими, высланными из Москвы. По пути они имели право потребовать себе “корм ” от местного населения, кроме монастырских крестьян, причём расплачивались за такую услугу сразу же на месте. Нам не известно доподлинно, существовала ли нижестоящая традиция в ранний период взаимоотношений между Москвой и Юртом до 1508 г., однако в более поздних источниках фиксируется обычай селить мангытских послов на особом Ногайском дворе, точное местоположение которого выясняется до сих пор. При этом табуны лошадей, что пригонялись на продажу, помещали неподалёку от резиденций посланцев. Великий князь принимал аудиенцию через некоторое время после размещения послов. Разумеется, ногаи требовали сокращения времени ожидания приёма князем, так как это могло нанести существенный урон по престижу Юрта. Для выражения своего расположения к послам, великий князь, выслушав речи, которые обычно соответствовали содержанию тут же вручавшихся грамот, совершал восточный приветственный обряд, куда входили объятие и рукопожатие. Отпуская послов в обратный путь, князь устраивал прощальный приём, где он, в свою очередь, вручал свои ответы ногайской знати. Имели место частые случаи, когда послы от лица своих повелителей заключали с царём шертные соглашения, а после везли эти шерти биям и мурзам для подтверждения их перед русскими посланцами. Огромную роль в связях России и Ногайской Орды играли поминки – выплаты и подарки биям и мурзам. По справедливому замечанию Н.М. Рогожина, ногаи обычно привозили в Москву только лошадей аргамакской породы, однако на свои кочевья они возвращались с обозами, полными оружия, различных орудий труда, сукна и шуб. Но будет верным заметить, что интересы мангытов заключались не только в выпрашивании подарков²⁴. Уже первые поминки, ИванIII жаловал бию Ямгурчи в октябре 1504 г., и это можно рассматривать как продукт трансформации дани Золотой Орде в особого рода регулятор взаимоотношений между государствами: с их помощью стало возможным склонять мурз на сторону русских, сеять раздор внутри антимосковских союзов ногаев, а также предотвращать их грабительские набеги. Отдельное положение занимали девятные поминки, которые ещё во времена Золотой Орды зависимые владетели и их представители при дворе хана делали подношения деньгами и предметами роскоши, кратные девяти. Разумеется, в конце 15 – начала 16 века такой обычай вряд ли имел место быть в ходе дипломатического процесса, однако временами это происходило. Неслучайно московским послам чуть ли не запрещали давать слабину и раскошеливаться на девятные поминки, тем не менее, порой это было практически невозможным. И русская, и ногайская стороны часто испытывали трения по поводу размера и ассортимента поминков²⁵, но всё же в мирные и дружественные периоды царь обычно удовлетворял запросы ногайской аристократии. Из поля зрения мангытов не уходили и ранги посланцев Великого князя, ведь ранг был своего рода показателем оценки статуса мурзы с точки зрения Московии, а, значит, в глазах соплеменников и всей мангытской знати. Вне сомнения, на ревнивое отношение влияли и размеры поминков, временами очень разных, которые привозили боярские дети и обычные гонцы. По русской традиции, в Ногайскую Орду посылалось по два боярских сына – к нурадину и к бию.