Добавил:
Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:

Iz_arkhiva_Izbrannye_trudy_V_G_Bogoraza_po_shamanstvu_1934-1936_gg

.pdf
Скачиваний:
23
Добавлен:
04.05.2022
Размер:
3.19 Mб
Скачать

Часть вторая. Идеология шаманства

жет освободиться без очень настойчивой помощи со стороны своих собственных духов-помощников.

Духи вообще могущественнее, чем люди, в особенности духиубийцы, духи, существующие охотою на мелкие души человеческие, на «тюленьчиков» и «оленьчиков». С другой стороны, шаманы вообще могущественнее духов. Если раньше было сказано, что звери рассматривают человеческих охотников так же точно, как люди рассматривают охотников-духов, то это соотношение можно продолжить и сказать, что шаманы относятся к духам так же, как духи относятся к обыкновенным людям.

Глава IV

ДУША И ДУХ, И ИХ ВЗАИМООТНОШЕНИЯ

Рядом с духами такую же неотъемлемую часть анимистической системы представляют также и человеческие души, взятые в различных положениях, либо в то время, когда они спокойно и незримо обитают в человеческом теле, и также в то время, когда они выходят из тела и блуждают неведомо где, например во время снов, обмороков, галлюцинаций, и, наконец, после смерти человека, когда они навсегда покидают человеческое тело и выходят совсем в неведомые области надземного или подземного мира. Надо признать, что для развитого анимизма утверждение Тейлора не может показаться приемлемым. Основным элементом развития идеи о духах является именно человеческая душа, ибо она доступна в некотором роде внутреннему наблюдению, которое предшествует наблюдению внешнему. Представление о духе возникает на той стадии развития анимизма, когда олицетворение переходит в одухотворение и возникает представление о каком-то духе-хозяине, о маленьком незримом человечке, который обитает внутри данного предмета, как будто в особом жилище, в наружном футляре земном.

«Так же как зернышко в орехе», — объяснял мне шаман. Это сравнение указывает на то, что дух-хозяин предмета и самый предмет мыслится одинаково со всем материальным, только один является оболочкой, другой — содержимым.

251

I. В. Г. Богораз. Стадии развития шаманства [1934–1936 гг.]

Однако представление о человеческой душе является все же позднейшим. До этого времени человек, не сознававший раздвоения внешнего мира, не может осознать также раздвоения внутреннего мира. Действительность и сон для него одно и то же. Он их не различает, и поэтому не может поставить вопрос об их сходстве или об их различии. Для того чтобы получить ощущение, что душа во время сна покидает тело и блуждает неведомо где, надо сначала осознать различие между явью и сном. Только после этого можно выработать представление о том, что душа переходит из яви в сон и потом возвращается обратно.

Таким образом, представление о человеческой душе, разработанное Тейлором, не является правильным. При обозрении соответственных этнографических материалов, оно является недостаточным и не покрывающим всех фактов. В шаманских описаниях и фольклорных рассказах концепция души, выходящей из тела во время сновидений, отступает на задний план. Душа — это маленькая летящая душка, это душка, преследуемая злым духом и поедаемая им на лету. Душа — это нечто подвижное, пугливое, склонное к бегству, как и духи-помощники, которых я описывал выше. На различимых рисунках, сделанных туземцами, относящихся к этому предмету, изображается погоня долгоногого и хищного духа за мелкой поджарой душонкой. Два духа-людоеда разрывают пополам человеческие души и поедают их. Душа постоянно в движении, пролетающая мимо, она производит звук, подобный жужжанию пчелы или жука.

«У гольдов душа на том свете является добычею духов. Гольдский шаман, взявшийся проводить душу благополучно в загробное царство, может вернуться и сказать: что душу отправить в загробное царство нельзя, так как она больна, злые духи отгрызли ей уши и высосали глаза. При этом известии родственники разражаются самыми безутешными рыданиями. Рыдает шаман и все гости, и после того шаман за особую плату должен совершить обряд исцеления души»21.

У удыгейцев «со смертью душа оставляет тело, но не уходит далеко, а витает некоторое время около юрты, ожидая, когда шаман отведет ее в загробный мир. Это чрезвычайно трудное дело. Только настоящий шаман может выполнить эту миссию. Шаман

21И. А. Лопатин. Шаманство у гольдов. Описание камлания над больным. Николаевск-на-Амуре, 1918, стр. 11.

252

Часть вторая. Идеология шаманства

на пути также встречает неимоверные трудности, нередко возвращается обратно и на другой день вновь начинает странствования. Если шаман не доставит душу на тот свет, то она будет скитаться по земле и перейдет­ во власть черта, сама сделается чертом и будет вечно мстить своему роду. Загробный мир (“буни”) находится очень далеко, в той стране, где солнце на время заката скрывается за горизонтом. Там душа, в течение одного поколения, живет такою же жизнью, как и на земле, люди так же ловят рыбу, так же охотятся, женятся и снова умирают. После второй смерти душа становится меньше и уносится еще дальше на запад, где снова живет одно поколение, опять умирает и опять летит на запад к заходящему солнцу, становится все меньше и меньше, пока и совсем не исчезает»22.

Загробный мир («буни») у удыгейцев совпадает даже по имени с загробным миром у гольдов и даже у тунгусов. С другой стороны, обращает на себя внимание четко изложенная теория о втором и третьем рождении души и смерти души, которая постепенно становится все меньше и меньше и в конце концов умирает и исчезает уже окончательно.

Такое представление о вторичных зарождениях души и ее окончательной смерти встречаются у разных народностей.

Другое сообщение, относящееся к тем же удыгейцам, подчеркивает возможность отогнать злого духа от больного человека посредством брани и побоев. Это сообщение отметает коллективный характер борьбы с духом. В нападении на злого духа вместе с шаманом принимают участие все члены семьи, вооруженные дубинами23.

«Если же болезнь послана злым духом, чертом, — пишет Брайловский, — то задачей шамана является отыскание, какой вид принял черт, пославший недуг. Узнает об этом во сне от того же черта. После этого он делает изображение (фетиш), какое указано ему во сне чертом. Это изображение подвергается сильным побоям и поруганию»24.

По свидетельству г. Белькевича, каждый из членов семьи, к которой принадлежит болящий, вооружается дубиной и под предводительством шамана идут к стоящему возле балагана травяному фе-

22В. К. Арсеньев. Лесные люди и удегейцы (тазы), Владивосток, 1926, стр. 45.

23С. Н. Брайловский. Тазы (опыт этнографического исследования), Живая старина, 1901, в. III–IV, стр. 397.

24Там же, стр. 397.

253

I. В. Г. Богораз. Стадии развития шаманства [1934–1936 гг.]

тишу и начинают его бить до тех пор, пока он превратится в ничто. Черт напугается, по верованию удыге, и убежит.

Белькевич, как и многие другие исследователи, называет удыгейского злого духа просто чертом, хотя этот вольный перевод ведет к постоянным смешениям.

Однако Агапитов и Хангалов описывают бурятскую душу с большим соответствием концепции Тейлора.

«Душа представляется буряту совершенно отдельным от его тела существом, могущим покидать его временно и навсегда. В последнем случае наступает смерть. Болезнь и сон отличаются от смерти, так сказать, количественно. Сон и болезнь есть временное расставание души с телом, а смерть — вечное. Видение снов бурят объясняет тем, что в это время душа покидает тело, блуждает по земле и посещает царство духов»25.

Надо сказать, что это философское представление о душе для меня не кажется вполне убедительным. Во-первых, далее следует указание, что душа может быть видима и слышима другим человеком. Она обыкновенно принимает вид пчелы, — стало быть, эта душа находится в движении, в полете. А дальше есть указание, что именно за этой душой охотятся злые духи, окружающие бедного бурята со всех сторон. Эта душа очень пуглива, при всякой опасности она легко может вылететь из тела, особенно пуглива душа ребенка. Если злой дух похитит и съест эту душу — человек умирает26.

Одним словом, это все та же пугливая маленькая душка, которая спасается бегством от хищного духа-людоеда, и ей совсем не до того, чтоб строить силлогизмы о различии между сном и бдением, между явью и сном.

Более замечательно то обстоятельство, что человеческая душа, по общим представлениям туземцев, маленькая, слабая, все же обладает сложным составом — она делится на части. У чукоч, например, есть особые парциальные, «суставные души», у рук и ног. Если такая «суставная душа» исчезает, то соответственная часть тела болеет и сохнет. Одна из этих душ или все они могут быть у человека похищены духами, и тогда человек заболевает и под конец умирает.

25Н. Н. Агапитов, М. Н. Хангалов. Материалы для изучения шаманства [в Сибири]. Шаманство у бурят Иркутской губернии, Известия Вост.-Сиб. отдела Русского географического общества, 1883, т. XIV, № 1–2.

26См. Anthropos, XXII, № 3–4, стр. 578–585.

254

Часть вторая. Идеология шаманства

Гораздо чаще представление о сложной душе: двойной, тройной и даже четверной. Такое расчленение в рельефной форме встречается у якутов:

«У человека три души (“кут”): первая — “салагин кут” — это называется воздухо-душа. Эта душа странствует во время сна. Если в это время она попадает в руки Абасы (дьявола), то хозяин души хворает. Вторая — “Бор-кут” — земляная душа. Она ходит вокруг человека, далеко не отходя от него. Если Абасы поймает ее, человек хворает и может умереть. Третья — “Иня-кут” — подлинная материнская душа. Абасы не может поймать эту душу, потому что она никогда не выходит из человека. Когда шаман у злого духа выручает душу человека, то, спустившись на землю, он отпускает её на волю, и возвращается она в тело через темя»27.

«По представлению телеутов, — пишет Анохин, — душа человека имеет семь свойств: кут, jула, тын, ÿзÿт, сÿна, сÿр, jäl-салкын. Перечисленные свойства проявляются в различные периоды жизни человека, а именно: до рождения человека, вернее — до зачатия в утробе матери, при земном существовании и в период посмертного существования.

“Кут” понимается двояко: как зародыш (“embryo”), от которого начинается бытие человека, и как сила, поддерживающая бытие человека. Кут, по мнению телеута-шаманиста… дается человеку от небожителя Ӱlгäн’я, творца человеческого Кута — Анäм Jajyгы, по-русски — “матьтворец”, живущего на четвертом слое небесной сферы. Кут, ниспосланный от Анäм Jajyгы, воплощается в утробе матери и принимает вид красного червяка (“кызыл курт”). Этот зародыш в дальнейшем переходит… в обычный плод человека… Кут, давший начало бытию человека, остается жить с ним и расти… Кут сравнивается… с золотом с конскую голову и с серебром с овечью голову … Он понимается как двойник, который может отделяться от человека, жить вне его и снова сообщаться человеку.

Jула — тот же Кут, вышедший из человека, блуждающий и не попавший обратно в человека.

Как только из человека вышел Кут, единство человека нарушается, оно как бы раскладывается на две половины, которые начинают жить каждая порознь — человек сам по себе, а Кут, переходящий потом в Jулa, сам по себе. Вследствие этого человек начинает хворать и, если при помощи кама не возвратит в себя Кут, умирает.

27И. Корнилов. Из якутских поверий. Известия Вост.-Сибир. отдела Русского географического общества, т. XXXIX, 1908, стр. 82–85.

255

I. В. Г. Богораз. Стадии развития шаманства [1934–1936 гг.]

Тын есть духовное свойство, присущее человеку, скоту, зверям, птицам, гадам, траве и лесу… По отношению к человеку тын понимается различно. Во-первых, как душа, которая за злые дела по смерти человека подвергается мучению. Во-вторых, тын в связи с человеком понимается как способность дышать. Этой способности не имеют камни. В-третьих, тын есть жизнь, которая, по выражению телеутов, может порваться. В момент смерти тын выходит из человека. В связи с этим вопросом стоит камский тын-бура, имеющий, впрочем, свои особенности.

“Тын-бура” — камская душа как эмоциональная сила, которая делает кама способным совершать служение или иметь интимную связь с духами. При камлании тын-бура входит в кама [Она] передается другому молодому начинающему каму. Такой передачей порождается духовное камское преемство».

“Сÿр” по-русски можно перевести: “образ”, “облик предмета”. Сÿр человека… отделяется от своего объекта, но только при жизни, а не

вмомент его смерти. Отделение сÿр от человека происходит исключительно по воле Ӱlгäн’я Анäм Jajугы.

При болезни, причиняемой отсутствием сÿра, телеуты обычно не камлают, потому что сÿр, вышедший из человека, снова не возвращается

внего.

Ӱзÿт — посмертное существо, присущее одному только человеку. В нем олицетворяется то, что у русских принято выражать словом “покойник” — дух умершего, который, по поверью, может являться родственникам после своего погребения.

Сÿнä — душа человека. В момент смерти сÿнä выходит из тела… После погребения сÿнä покойника некоторое время живет дома, а потом идет по судам jаргы саjын… Хождение сÿнä по судам сорок лет. По окончании странствования сÿнä переселяется в область Арбыс-царя, духа, который ведает душами умерших людей.

Jäл-салкын (буквально: “легкий ветерок”) — то состояние, в которое обращаются добровольные люди после их смерти, и живут в другом мире жизнью, во всем похожею на жизнь людей, живущих на земле. Это их рай»28.

Кроме того, есть душа «сÿр» и душа «ÿзÿт». Душа у юкагиров имеет тройной состав.

Старик Таулях с реки Ясачной говорил Иохельсону следующее:

«Есть три души “аиби”: одна душа живет в голове, другая в сердце, третья пропитывает все тело. Человек заболевает, когда головная душа

28А. В. Анохин. Душа и ее свойства по представлению телеутов. Сборник Музея антропологии и этнографии Академии Наук, т. VIII, 1929, стр. 253 и след.

256

Часть вторая. Идеология шаманства

улетает в царство теней или ускользает в подземный мир к своим родным, испуганная выхождением в тело злого духа из категории “кукуль” или “йоибе”. Однако в этих случаях человек не умирает, и шаман может легко спуститься в царство теней и привести назад душу.

Но душа, от которой зависит жизнь человека, — это вторая душа — “аиби” сердца. Третья душа отбрасывает тень на землю. У умерших нет тени. Все, что живет, имеет три души, но недвижимые предметы имеют только одну душу».

Также, по описаниям бурятов, у каждого человека по три души. Когда придет время умереть, с того света прилетают Эрлыки и ловят душу обреченного к смерти и уводят к Эрлен, Номон-Хану на суд. Но вторая душа остается на этом свете, становится «бохолдоем», живет своим домом и хозяйством, как жил при жизни умерший человек.

Третья душа получает самостоятельное существование как раз после смерти человека. Она покидает тело умершего, превращаясь в бохолдоя или поселяясь в змеях и других пресмыкающихся. Если же эта душа принадлежала шаману — она превращается после его смерти в «заяна».

По верованиям остяков, душа состоит из двух составных частей: «тит» и «иc». Тит — это собственно душа, тот принцип, через который живое существо отличается от мертвого. Поэтому слово «тит» означает также «жизнь».

Ис — это скорее тень, но она отличается от физической тени человека29.

Все эти представления относятся вообще к живой душе, еще не съеденной духами и не унесенной на тот свет.

Рядом с этим существует группа представлений, относящихся к душам умерших, т. е. к тем душам покойников, которые попадают на тот свет и окончательно там поселяются.

Таким же маленьким образом, уменьшенной копией обыкновенного человека, душа представляется также для более культурных народов. На греческих вазах душа, исходящая из тела, изображается как маленький карлик. То же относится к Египту, где на барельефах изображаются маленькая человекообразная душа «Ка». То же самое мы видим в Индии (Махабхарата, III, CCXCVI).

29С. К. Патканов, соч. т. I, стр. 145 [Патканов С. К. Опыт географии и статистики тунгусских племен Сибири на основании данных переписи населения 1897 г. и др. источников. Ч. 1-2. СПб.: Тип. об-ва «Слово», 1906].

257

I. В. Г. Богораз. Стадии развития шаманства [1934–1936 гг.]

Отношение к покойникам вообще двойственное. Во-первых, немедленно после смерти преобладает чувство недоверия и страха перед покойником. Чукчи, например, убегают от покойника прочь, оставляя их на произвол судьбы, особенно во время заразы, когда умирают соседи и собственные семейные, оставив во владении покойников весь шатер со всем имуществом.

Так же точно и у якутов, по указанию Щукина, оставляли покойнику юрту со всем имуществом, ибо боялись, что злой дух избрал ее своим жилищем и переведет всех живущих в ней одного за другим30. Рядом с этим покойника пытаются умилостивить. У якутов умершего одевают в лучшие платья, в этот день разрывают землю для гроба. С покойником кладут две пары платья, заколотую верховую лошадь, узду и из съестного непременно мяса и масла. Шкуру убитой скотины развешивают на деревьях или на особых столбах.

Уюкагиров также и у тунгусов трупы умерших помещали на особых помостах. Помосты эти устраивались на сваях вроде амбаров на высоких ногах, служащих для хранения пищи. Целью такого амбара-помоста была охрана от собак или диких зверей.

Личные вещи покойника, лучшие одежды, оружие, украшения отсылались с ним на тот свет. Все это ломалось и рвалось, во-первых, для того, чтобы сделать это негодным для возможного вора, а вовторых, для того, чтобы покойник мог использовать самую душу этих вещей. Покойникам всегда давали с собой обильную пищу. Пищу эту время от времени возобновляли. Ее, разумеется, съедали мыши, горностаи и другие мелкие звери. Однако считалось, что если родные не будут кормить покойника, то он может умереть с голоду.

Уюкагиров, по указаниям Иохельсона, особенно тщательно обламывали острые концы и края у оружия затем, чтобы помешать умершему употреблять это оружие против родственников. Кроме того, наконечник вынимался и закладывался острием внутрь. Все узлы на одежде и обуви завязывались так плотно, что умерший не мог бы их развязать.

Одновременно с этим принимали ряд мер, чтобы покойник не мог вернуться и вредить живым людям. Вместо того чтобы вынести покойника в дверь, его выносили в особую прореху, сделанную в кожаной стенке шатра. Покойнику закрывали скорее глаза или даже завешивали лицо, чтобы он не мог разглядывать своих родных мерт-

30

Н. Щукин. Поездка в Якутск. СПб., 1833, стр. 201.

258

Часть вторая. Идеология шаманства

выми глазами и решить, кого из них увести с собою. При возвращении с похорон употребляли всевозможные приемы, чтобы запутать покойника и затруднить ему преследование.

Так, отправляясь на похороны, размещались в одном порядке, возвращались в другом.

По дороге исполняли обряд тройного магического ограждения. Сперва деревянной чашей, каменной стеной, наконец, огненной рекой, в полном соответствии и подробностями легенды о так называемом магическом бегстве. В погребальном ритуале у чукоч эта древнейшая легенда человечества ожила и получила действенные обряды и практику.

Одновременно с этим родные и соплеменники проявляют к покойнику совсем другое отношение. Усопший родственник считается покровителем, благожелательным помощником, склонным оказать содействие в труднейших обстоятельствах. К нему постоянно обращаются с просьбами, заклинаниями, совершают в связи с этим поминки, магические обряды, стремясь обеспечить себе его благожелательную помощь.

Суть дела состоит в том, что это двойственное отношение к покойникам относится к различным промежуткам времени, прошедшим после смерти.

В начале, тотчас же после смерти, родные покойника жестоко огорчаются, они плачут, рвут на себе одежду, царапают лицо, даже наносят себе раны ножом. В то же самое время, под влиянием страха, они готовы отдать покойнику все лучшее, что у них есть. Наконец, они стремятся отделиться от покойника, увести его прочь или самим убежать от него и воздвигнуть между ним и собою ряд неодолимых магических преград.

Однако с течением времени горе смягчается, и страх проходит. Покойник представляется родственникам, так сказать, в облагороженном, подчищенном и идеализированном виде. Вспоминаются его хорошие поступки, его полезные дела, его знания, его промысловая удача и мудрость, накопленная опытом. Такой покойник, естественно, превращается в покровителя, ибо для данной семьи или группы отрадно представить себе, что среди множества загробных, чужих и враждебных духов есть один наш собственный родич, которого мы знали при жизни на земле и который, конечно, должен быть к нам постоянно благосклонен.

259

I. В. Г. Богораз. Стадии развития шаманства [1934–1936 гг.]

Так возникает на основе культа мертвых поклонение предкам, обитающим все время на том свете, но даже и оттуда следящим за судьбою потомков и оказывающим им постоянную помощь.

Например, у самоедов при погребении выдвигается первый момент — отношение страха и вместе ублаготворение покойника.

«Если в чуме умрет кто-нибудь из самоедов, то у чума все покрывало раздирают в том месте, под которым лежит покойник, и переламывают шесты, на которых он держится, — пишет Иславин. — Затем через день или через два покойника кладут в сани, запряженные его любимыми оленями, и везут на место погребения, выбирая большею частью те места, которые заняты уже погребением. Оленей убивают на месте, сани ломают и оставляют с покойником все его личные вещи. Вернувшись домой, тотчас же переносят чум на другое место, иногда очень далеко»31.

Напротив того, у юкагиров особенно выдвигается вперед второй момент — почитание предков. Об этом у Иохельсона в «Материалах» указано следующее словами юкагирского рассказчика:

«Прежние люди у шамана, когда он помрет, мясо отделить от костей желая, перчатки одевали, маски одевали, брали железные крючки. Мясо его, захватив крючком, к себе тянули. Руками не брали, потом сушили на солнце и делили его между родственными семьями, давая каждому пай. После этого кости делили. Череп его, как бога, почитали. Делали для него деревянную куклу, туловище делали как у человека. Череп его настоящий приставляли сверху, одежду вышивали всю целиком, для лица его делали особую оболочку, вшивали белые глаза, обозначали рот, сверх вышитого кафтана одевали кафтан из теплых шкур. Такого человека почитали, сажали в переднем углу, что было лучшего, там кормили, жгли перед ним в огне. Этого человека имели как бога»32.

31В. Иславин. Самоеды в домашнем и общественном быту, СПб., 1847.

32В. И. Иохельсон. Материалы по изучению юкагирского языка и фольклора, собранные в Колымском округе, т. I. Образцы народной словесности юкагиров (тексты с переводом), СПб., 1900, стр. 112–113.

260