Сванидзе А.А. (ред.) - Город в средневековой цивилизации Западной Европы. Т. 3. - 2000

довало мир. В каждой проповеди святой Франциск Ассизский «прежде, чем обратиться к собравшимся со словом Божьим, сперва возвещал мир такими словами: “Мир вам от Господа”... Поэтому многие, прежде не­ навидевшие мир, а равно и спасение, теперь, при Господнем содействии, всем своим сердцем приняли мир и сами стали сынами мира, ревнующи­ ми о вечном спасении”, - пишет Фома Челанский. В 1222 г. святой Франциск призывал к миру жителей Болоньи, и его проповедь возыме­ ла такой успех, что вскоре его сподвижнику Антонию Падуанскому по приглашению городского совета доверили установить в городе мир. Он в этом весьма преуспел, добившись, в частности, облегчения положения бедняков. Во многих городах народ заставил коммуну пригласить братьев для установления мира. В Парме проповедовал мир Джеральдо Моденский, в Пьяченце - Леон деи Вальвассори. В Вероне домини­ канец Джовани ди Виченцо даже получил на время права подеста. Мо­ нахи устраивали публичные примирения. Так, в 1233 г. на соборной пло­ щади в Пьяченце по 20 членов от каждой враждующей партии покля­ лись хранить мир. Амнистированные изгнанники возвращались к своим очагам, заговоры и убийства прекращались.

Без регулярной поддержки пап, занятых в то время борьбой с импе­ ратором, движение монахов-миротворцев во второй половине XIII в. со­ шло на нет. Однако время от времени города вновь приглашали пропо­ ведников из иногородних монастырей для установления мира. Такое движение затронуло города Умбрии в середине XV в., где в 1425 г. зна­ менитый Бернардино Сиенский своими проповедями остановил давно полыхавшую вендетту в Ассизи. В 1445 г. в Перудже мир удалось уста­ новить при помощи проповедей и чудотворных икон. Нищенствующие проповедники, используя призывы к покаянию и проповедуя примире­ ние, в том числе - и снижение социальной напряженности, могли прий­ ти к власти, как Бернардино да Фельтре в Умбрии или Савонаролла во Флоренции.

Трудно оценить, какова была доля конфликтов и споров, разрешен­ ных в городе полюбовно. По понятным причинам в источниках они не нашли отражения. Но каждая корпорация и каждая конфрерия обязана была заботиться именно об улаживании споров между своими членами. Иногда успехи гильдейского арбитража оказывались столь велики, что городские судебные власти были обеспокоены конкуренцией. Так, ол­ дермены Йорка в 1306 г. добились у короля роспуска гильдии, прояв­ лявшей в этой сфере слишком большую активность. В Меце в 1336 г. эшевены добились отмены права корпоративной юрисдикции у некото­ рых цехов. В Генте цеховой арбитраж поощрялся, но городской совет устанавливал допустимый предел иска, после которого дело надлежало передавать в суд.

Своего рода “альтернативное правосудие” предлагали сторонам и нотариусы, гордившиеся умением улаживать конфликты. Значение, которое придавал полюбовным соглашениям юрист-практик XV в. Бартоломео Боско, обеспечило ему профессиональный успех у гену­ эзцев, не слишком доверявших городскому судебному аппарату. “Об­ щины мира”, “трибуналы примирения” - одни из самых ранних город­

180

ских институтов. В городах Фландрии и Брабанта они обладали осо­ бой курией, выделенной из суда эшевенов. В Дуэ в середине XIII в. эшевены в трехдневный срок со дня избрания должны были назна­ чить семерых “прюдомов” - “честных бюргеров”, в чьи функции вхо­ дило вмешиваться в ссоры, предлагать разумные возмещения, чтобы избежать кровной мести. Аналогичный институт существовал в горо­ дах Кастилии. Концехо, рассматривая любой ущерб, нанесенный ча­ стному лицу, как общественное зло, предписывали арбитрам доби­ ваться торжественных клятв от представителей того или иного линьяжа. Они должны были присягнуть, что воздержатся от мести и дове­ рят определение и взыскание композиции (calona) городскому суду. Если кровной мести избежать не удавалось, то арбитры должны бы­ ли хотя бы определить допустимое число ответных жертв. Стороны приносили публичную клятву о ненанесении вреда друг другу, и вся­ кое ее нарушение каралось очень строго. В Сарагосе такому челове­ ку нельзя было укрыться даже в церкви или у короля.

Это и понятно. На присяге, на клятве основывалось существование самой городской общины и всех ее институтов, так же как на вассаль­ ной клятве покоились отношения среди феодалов. Вспомним массовую присягу коммуне в начале Аженского восстания. Клятвенным союзом была любая городская корпорация. С присяги начинался каждый судеб­ ный процесс. Да и любая сделка была невозможна без клятвы, недаром в некоторых странах нотариуса до сих пор именуют “клятвоприимцем”.

Но клятва - не просто договор или соглашение, а нечто большее. Она представляла собой апелляцию к тем сакральным силам, которые и обеспечивали существование любого земного сообщества (ср. древне­ русское “крестное целование”). Нарушить присягу - значит бросить вы­ зов этим могущественным силам, поставить под угрозу существование всей общины. Поэтому клятвопреступники представляли обществен­ ную угрозу, и нотариусы от имени верховной власти - светской или цер­ ковной - стояли на страже договора, скрепленного клятвой.

Здесь мы подходим к фундаменту городского социального единст­ ва, при анализе которого недостаточно одного лишь структурно-функ­ ционального, “объективного” подхода.

Дело в том, что ключи к единству городской общины, да и других корпораций следовало искать на небесах.

Клятва была священной и нерасторжимой. Только папа мог разре­ шать от нее. Определенные трудности вызывало столкновение разного типа “верностей” - присяги коммуне и присяги своему сеньору. Отсю­ да - стремление коммуны аннулировать прочие связи, освободить лю­ дей зависимого состояния, избавиться, по возможности, от людей сень­ ора, ограничить их деятельность в городе или добиться от них “переприсяги” коммуне. Даже в достаточно позднее время в городах центра­ лизованных королевств пытались ограничить доступ королевских чи­ новников и людей церкви в свои муниципалитеты - они присягали дру­ гим сеньорам, и кто знает, чьи интересы они будут защищать, окажись они перед выбором? На деле же столкновения разных “верностей” бы­ ли постоянны. Действенность клятвы зависела от соблюдения ритуала,

181

от степени публичности и, в особенности, от того, на чем она приноси­ лась - особо ценны были клятвы на священных реликвиях и сакраль­ ных предметах.

Реликвий в городах хватало - именно они должны были обеспечить общине защиту, были залогом ее единства и процветания. Пространст­ во города было заселено святыми достаточно густо. Достаточно почи­ тать подлинники городских документов: “дом в цензиве господина свя­ того Германа'’, “лавка, что близ моего господина святого Евстахия”, “драка, случившаяся позади мадонны святой Анны”. Конечно, это лишь форма - на деле речь шла о монастырских владениях и церковных зда­ ниях, но откуда у историков уверенность, что имелось в виду только это? Ведь там, за монастырской оградой обитал сам святой, там храни­ лись его мощи, лоскут от одежды или чудодейственная икона. Главным жителем города, его подлинным хозяином был святой патрон.

Когда сеньор торжественно въезжал в немецкий город, он прежде всего почтительно преклонял колени перед его святым предстоятелем и на его реликвиях клялся уважать привилегии и свободы общины. Им­ ператор мог ограничиться только почтительным поклоном, но перед святым патроном Ахена приходилось становиться на колени и ему - ведь он приветствовал самого Карла Великого.

Республика святого Марка (Венеция), Республика святого Георгия (Генуя), Республика святого Власия (Дубровник) - эти слова не были пустой формальностью. И герои Чосера едут не в Кентербери, они едут к святому Фоме, и короли Франции короновались не столько в Реймсе, сколько у святого Ремигия, точнее сказать - святым Ремигием.

Конечно, святые творили свои чудеса задолго до расцвета город­ ских коммун. Но то были исцеления отдельных верующих или чудодей­ ственное спасение своей усыпальницы от разграбления. И лишь с появ­ лением коммун святые начинают заступаться за весь город как за еди­ ное целое. Святой Амбросий в 1167 г. восстанавливает из пепла Милан. Дева Мария спасает в 1182 г. Лимож от ярости Ричарда Львиное Серд­ це, святая Женевьева останавливает страшную эпидемию в 1129 г. и на­ воднение в 1209 г. в Париже, а заступничество святого Иоанна срывает коварный замысел флорентийских гибеллинов в 1248 г.

Чудодейственная сила святой Женевьевы оказывалась особенно эффективной, когда ее рака извлекалась из монастыря и с торжествен­ ным крестным ходом проносилась по городу в собор Нотр-Дам. Епи­ скоп настаивал на том, что только Дева Мария могла придавать мест­ ной святой способность защищать город. Каноники святой Женевьевы с этим не соглашались, перечисляя чудеса, свершенные мощами святой вне собора. Однажды, например, каноники Нотр-Дам попытались удер­ жать у себя раку святой под предлогом плохого состояния моста. Люди из аббатства святой Женевьевы категорически отвергли их притязания и крестный ход торжественно проследовал на Левый берег, но как только последний участник процессии ступил на землю, мост тут же рухнул.

В случаях особо серьезной опасности к процессии, несущей раку святой, присоединялись реликвии, выносимые из других церквей. Этот

182

кортеж как бы собирал воедино чудотворную силу небесных предстоя­ телей Парижа. Поклонение святым помогало мобилизовать общность в публичных молениях о спасении города. Ритуальные процессии не толь­ ко превращали город в священное место, но и давали возможность во плоти представить абстрактные понятия о “теле” (corpus) города, и о су­ ществующих в нем иерархиях.

Почитание святых было явлением сложным и динамичным. Горо­ жане могли менять свои пристрастия. Например, придти к выводу, что принцу можно приносить клятву верности городским привилегиям не на мощах, а на Святых Дарах. Трактовка чуда становилась предметом со­ перничества и политических манипуляций. К тому же она могла интер­ претироваться на разных уровнях. Так, на фреске в Палаццо Веккьо святая Анна изгоняет из города герцога Афинского и в это верили мно­ гие прихожане. Рассудительный Джовани Валлани, не ставя под сомне­ ние это чудо, дает ему развернутый комментарий: “Примечательно, что обманный и предательский захват свободы флорентийской республики был совершен герцогом в день сентябрьского праздника Богородицы и, как бы в отмщение за подобное неуважение, Господь попустил, чтобы вольные граждане силой оружия восстановили ее 26 июля 1343 года, ко­ гда праздновался день матери Приснодевы нашей госпожи святой Ан­ ны. По случаю такой благодати коммуна постановила отмечать во Фло­ ренции день святой Анны как пасхальное торжество с праздничной службой и угощением от цехов и коммуны”.

Культ святых заступников придавал таким образом каждому город­ скому религиозному календарю особый, только ему присущий ритм. В Париже во всех церквах специальная литургия отмечала 26 ноября чу­ до святой Женевьевы, в память о чудесном прекращении эпидемии 1129 г. И таких праздников было немало в каждом городе. Даже когда событие городской истории совпадало с общецерковным праздником, горожане, как в случае со святой Анной, стремились зафиксировать в памяти общины его специфику. Но из этого же примера видно, что со­ здание ритуала не обязательно было данью какой-то уходящей в седую древность фольклорной традиции, но могло быть вполне осознанным рациональным действием.

Трудно найти какую-либо средневековую общность, существование которой было возможно без сакрализации. В городе же это проявля­ лось более наглядно. В той же Флоренции “Восьмью святыми божьего народа” именовали себя чомпи, а Савонарола провозгласил правителем Флоренции самого Христа. Это крайние примеры того, что каждый го­ род мыслился его жителями как святое пространство, модель “града божьего”. Высшей цепью христианина, вне зависимости от того, жил ли он в сельской местности или в городе, было спасение души. Но город, несмотря на все соблазны, воспринимался как привилегированное про­ странство спасения. Так, во всяком случае, считали сами горожане. На­ дежду на это в их сердца вселяла надежда на помощь святых предстоя­ телей, на моления клириков, на личную благотворительность. Однако и земному процветанию города молитвы и заступничество были необхо­ димы. “Господь, всегда пекущийся о нашем городе и оберегающий его

183

от зла, благодаря заслугам и щедрой милостыне святых людей из свет­ ских и духовных лиц, ни в чем не повинных, не допустил такой беды и погибели”, - большинство городских хроник могли бы включить этот пассаж Виллани.

У города и горожан, как мы убедились, были вполне земные основа­ ния заботиться о формах социального контроля. Мы можем с большим или меньшим основанием утверждать, что борясь с пьянством, развра­ том, азартными играми и сквернословием они снижали уровень насилия в городе, занимались, профилактикой преступлений. Вводя законы про­ тив роскоши и ограничивая затраты на свадьбы и приданое, они с бюр­ герской расчетливостью избегали расточительства и старались поддер­ жать средние слои. Устраивая госпитали и богадельни, организовывая раздачи милостыни, они реагировали на проблемы, порожденные паупе­ ризмом. И мы с высоты своего “объективного” знания, представляя ко­ нечные результаты эволюции городского строя, будем правы. Но чем ру­ ководствовались сами средневековые горожане, неужели они были эда­ кими “гостями из будущего” в средневековом окружении? Достаточно много современных исследователей настаивают на “понимающем” под­ ходе, пытаясь осмыслить мотивы, двигавшие людьми средневековья. Они считают, что забота об индивидуальном или коллективном спасении души оказывалась напрямую связана с “экономической политикой”, с “социальной инженерией”, с заботой о благоустройстве города. Если до­ пустить, что рядом кто-то богохульствует, нарушает клятву, принесен­ ную на Святом причастии, оскорбляет Бога, публично предаваясь смерт­ ным грехам, то это значит самому навлечь на себя небесный гнев. Ни корпорации, ни конфрерии, ни коммуне не будет оказано священного по­ кровительства. Напротив, Господь неминуемо покарает сей развратный Вавилон как испепелил он Содом и Гоморру. И не будет при этом поща­ ды не только заведомым грешникам, но и тем, кто попустительствовал сему. Поэтому борьба с божбой оказывалась столь же важной, как и ис­ коренение ереси, а “сожжение сует” (костры, куда по призыву проповед­ ников кидали игральные карты и кости, модные наряды, легкомыслен­ ные книги и живописные полотна) лежало в одной плоскости с попытка­ ми улучшить положение малоимущих слоев. Так, Виллани со знанием де­ ла перечисляет мероприятия коммуны, призванные обеспечить народ хлебом в голодном 1328 г. Действия властей продиктованы трезвым рас­ четом, республика избежала социального кризиса: “народная злоба уле­ глась и нуждающиеся были удовлетворены без споров и беспорядков в городе и в народе”. Но, продолжает он, - “поэтому я с уверенностью по­ лагаю, что за это милосердие и заботу о бедных людях Бог сохранил и бу­ дет хранить впредь наш город от великих бедствий”. Все взаимосвязано: забота об очистке улиц и об отлове бродячих собак была неразделимо связана с борьбой за то, чтобы реформировать свой город по образу и по­ добию истинного Града Божьего, места спасения душ человеческих.

Это ни коим образом не означает, что мы стремимся лишить город его привычного образа “колыбели рационализма”. Во-первых, забота о спасении души сама по себе вовсе не носила непременно иррациональ­ ный характер. Жалуя имущество университетским коллегиям и сирот­

184

ским приютам, раздавая его бедным, заказывая новый витраж в церкви, состоятельный горожанин рассчитывал сократить срок мучений своей души в Чистилище. Хотя, конечно, желание составить и поддержать свою добрую репутацию, оставить по себе добрую память, войти в ис­ торию города было также немаловажным стимулом.

Во-вторых, стремясь даже к самым горним целям, горожане прояв­ ляли рационализм и деловую смекалку, отличаясь этим от многих сво­ их современников. Полученные в результате духовных поисков “попут­ ные” решения в сфере вполне земной жизни внесли неоценимый вклад в развитие хозяйственных и социально-политических структур. Для бо­ лее поздней эпохи пример подобных хозяйственных последствий духов­ ных исканий был рассмотрен Максом Вебером в его “Пуританской эти­ ке”. Почему нельзя допустить, что схожие каузальные зависимости складывались и на более ранних этапах городской истории?

В молениях, процессиях и благочестивых деяниях горожане обрета­ ли единство. Но они изменили бы себе, если бы не сохраняли различий, растворясь в едином порыве. Свои святые патроны были у всех без ис­ ключения городских корпораций, институтов и политических движений типа миланской “Креденцы святого Амбросия”. Наряду с тем, что они служили делу защиты городской общины, они в то же время защищали данную корпорацию от той же общины, помогали ей отстоять свой ста­ тус и свою идентичность. Поэтому чрезвычайно важным для братства, например, было обзавестись своими реликвиями, сохранить свои ритуа­ лы, свои календарные праздники и свои процессии. Помешать им было достаточно сложно. Запретительные меры не помогали, в лучшем слу­ чае удавалось лишь помешать превращению такой организации в по­ стоянный институт. В Любеке XIV в. мудрый патрициат сумел догово­ риться с подмастерьями портных, почитавшими святого Вальпургия, что они имеют право избирать своих представителей для организации мессы, организовывать шествия и угощения за две недели до праздника, но по его окончании эти лица должны были в двухдневный срок сло­ жить свои полномочия.

Средневековые люди прекрасно давали себе отчет во вполне зем­ ных целях, скрывавшихся за набожным рвением той или иной группы лиц. Вспомним обвинения подмастерьев лондонских седельщиков из братства святой Анны в том, что они нарушают закон “под покровом религии”. Поведение участников процессий, как правило, нельзя было назвать ни лицемерным, ни иррациональным. Каждый был уверен, что отстаивая возможность занимать в процессии подобающее место, он в первую очередь борется за право наилучшим образом выразить свое благоговение перед святым, что должно послужить ко всеобщему бла­ гу. Так, например, подмастерья пекарей покинули Кольмар за то, что город не выделил их братству особого места на крестном ходе в празд­ ник “тела Христова” Благочестивое рвение и уязвленное достоинство во множестве приводили к кровавым дракам за место в процессии.

Само шествие не было иллюстрацией к системе социальной иерар­

185

хии, существующей где-то на бумаге или в умах устроителей, оно и яв­ лялось формой существования и воспроизводства этой системы. Не принять в нем участие было столь же рискованно, как и занять там ме­ сто не по чину. Критикуемые консулы Ажена во время процессии кор­ дельеров оказались, как мы помним, перед очень сложным выбором. Идти на почетном месте в консульском облачении значило неминуемо вызвать скандал, поскольку их легитимность оспаривалась. Но отсутст­ вие консулов могло бы символизировать разрыв с общиной, нежелание молиться о спасении вверенного им города.

Кроме мощей и иных священных предметов город и городские кор­ порации располагали богатым набором символов власти и единения. Это сама ратуша с каланчой, набатным колоколом, а позже - с башен­ ными часами. По имени коммунального колокола получило название восстание “Гарель” в Руане, колокол же и был наказан королем за мя­ теж. Это - многочисленные гербы и иные предметы городской эмбле­ матики (знамена подразделений ополчения, хоругви братств, штандар­ ты цехов), одеяния муниципальных чиновников “с цветами короля” (вспомним, сколь важны были консульские шапки и мантии для вос­ ставших аженцев), священное дерево, под которым собиралась сходка квартала или коммуны - в романских странах им был чаще вяз, а в гер­ мано-славянских - липа или ясень.

К военным символам итальянских городов относится загадочное кароччо: во Флоренции в эту сплошь окрашенную в алый цвет повозку, на которой крепились два высоких древка большого штандарта комму­ ны, запрягали двух быков, укрытых алой попоной, и быки эти нигде больше не использовались, содержались отдельно, а их погонщик был освобожден от коммунальных тягот. По словам хрониста, “охрану ка­ роччо доверяли самым достойным, доблестным и крепким горожанам из пехотинцев, потому что оно было оплотом всех народных сил”. В Си­ ене конное состязание за обладание знаменем коммуны “Палио” с Х1П в. сохранилось до наших дней.

Древние символы власти - скипетры и жезлы. В Ажене мятежник Клерге нес впереди толпы сливовый жезл, уподобляясь сержанту. В 1377 г. в Линне сеньор города епископ Норфолкский придрался к то­ му, что жезл чести (baguette d’honneur) на приеме, оказанном ему горо­ дом, несли не перед ним, а перед мэром. Но его попытка изменить ход процессии кончилась конфузом. Видя, что жезл несут не по обычаю, го­ рожане осыпали епископа и его свиту камнями.

К инсигниям относились также печати города, которые, как и хар­ тии, хранили как зеницу ока. Порой при встрече монарха или сеньора их могли выносить из ратуши подобно священным реликвиям.

Локальный календарь города украшали не только местные чудеса святых, но и праздники, связанные с военными и гражданскими событи­ ями. В отличие от крестьян, живущих, по выражению историков, “на островке времени”, горожане обладали солидной исторической памя­ тью, охватывающей десятки, а то и сотни лет. О событиях городской истории им напоминали фрески и рельефы, памятные стелы и постоян­ ное почитание героев городской истории. Конечно, деление “сакраль­

186

ных” объектов на гражданские и религиозные в высшей степени услов­ но. Боевые знамена коммуны чаще всего хранились в церкви. 700 золо­ тых шпор, снятых с французских рыцарей жителями Куртре, были вы­ вешены в соборе Богоматери, что было вполне справедливо, раз она за­ щитила этот славный город.

Помимо религиозных шествий, единство и иерархичность структу­ ры городской общины проявлялось при торжественных въездах в город монархов и знатных особ, праздниках по поводу коронаций, свадеб, ро­ ждений наследников. Хотя, как это уже очевидно, полностью ‘‘светски­ ми” и эти события назвать нельзя. Городу предоставлялась еще одна возможность продемонстрировать urbi et orbi свою славу и богатство. Корпорации шествовали в парадных дорогих нарядах, фасады домов де­ корировались тканями, улицы усыпали цветами и травами, на площадях разыгрывали пантомимы и “живые картины”, за городом устраивали игры и турниры, бедным раздавали обильную милостыню, иногда уст­ раивали богатое угощение. Это сопровождалось музыкой, иллюмина­ цией, а на поздних этапах - фейерверками. Не только именитые гости, но и самые бедные горожане на время приобщались к атмосфере всеоб­ щего согласия, временного забвения конфликтов.

Разумеется, и эта картина представлялась столь радужной лишь не­ которым описывающим ее городским хронистам и современным исто­ рикам культуры. Таков был лишь идеал, за которым стояли длитель­ ные препирательства церемониального характера, финансовые злоупо­ требления, политические расчеты и просчеты. Когда в 1431 г. герцог Бэдфорд устроил для парижан праздник по случаю коронации Генри­ ха VI, автор уже известного нам “Дневника” остался недоволен. Король не сделал городу обычных полагающихся подарков - ни амнистии за­ ключенным, ни освобождения от какого-нибудь налога, на самой цере­ монии царила толкотня и неразбериха, на банкете почетные места ока­ зались заняты простонародьем, мясо было подано подогретое, то есть приготовленное заранее, а не свежее, но и его на всех не хватило. Даже больные из Божьего дома говорили, что не бывало в Париже столь бед­ ного праздника. “На следующий день были устроены скромные турни­ ры; но как говорили некоторые, в Париже буржуа на свадьбу своих де­ тей тратят больше, чем король и эти англичане на коронацию”.

А вот еще одно недоброжелательное описание городского праздника. На пасху 1343 г. герцог Афинский устроил во Флоренции “великий празд­ ник с щедрым угощением, хотя оно и встало поперек горла. На площади Санта Кроче... был объявлен турнир, но мало кто в нем принял участие, потому что грандам и пополанам его порядки стали уже приедаться. На праздник... составилось шесть компаний, у каждой из которых был свой наряд, и одетые в него бедные пополаны устраивали по всему городу тан­ цы. Самая большая была в Красном городе, и старшего в ней звали Импе­ ратором. Другая, в Сан Джорджо, называлась Пальялоко (Палеолог), и эти две компании устраивали между собой потасовки... Все это происходи­ ло по подсказке и с разрешения герцога, который с помощью такой наро­ читой нелепости думал снискать себе любовь простого народа”.

Виллани подчеркивает политические цели герцога, организовавшего

187

праздник, но подобные увеселения выполняли и социальные функции. “Нарочитая нелепость” игрищ указывает на их прямую связь с тем, что с легкой руки М.М. Бахтина получило название “карнавальной” культуры.

Придя в город из сельской местности, карнавал примерно к XIII в. не­ плохо адаптировался на новом месте. Сохранив реликтовые черты аграр­ ных культов плодородия, он усложнил свою структуру и функции, обрел более многоплановый смысл. Культурологи сходятся в том, что элемен­ ты социальной критики, пародийность, ритуальное осмеяние через вре­ менную инверсию статусов (“мир наизнанку”) снимали социальное на­ пряжение. На несколько часов малые занимали место великих, профан­ ное сменяло сакральное. Пережив несколько неприятных минут, власти по окончании карнавала обретали былой порядок возрожденным и даже укрепленным этими дозволенными нарушениями всех правил и табу.

Инверсии широко практиковались многочисленными “компаниями молодежи”, “бакалаврствами дураков”, “аббатствами дурного управле­ ния”, “братствами Безумной Мамаши”. Некоторые из них признавались властями и были хорошо структурированы. Таковы были, например, братства “Базоши” в некоторых французских городах XV-XVI вв. В них входили холостые клерки судебных курий. С разрешения короля они организовывали праздник “майского дерева”, играли фарсы, иногда классические, вроде “Адвоката Патлена”, иногда вполне злободневные. Парижские власти пытались запретить представления клерков после того, как они острили с подмостков по поводу брака престарелого Лю­ довика XII с Марией Английской: “Английский король прислал нашему королю молодую кобылку, которая живо свезет его прямо в преиспод­ нюю”. Базошь выбирала своего короля или аббата, собирала взносы и штрафы со своих членов, регулировала возникавшие споры.

Руководители многочисленных “аббатств молодежи” выбирались во время престольных праздников и носили громкие титулы “Король”, “Принц”, “Император”, Аббат”, пародируя, но и приучая молодежь к ассоциативным формам жизни.

Судя по описанию Виллани, во Флоренции такие организации были уделом плебса. Но очень часто в них входила “золотая молодежь”. Так, в самом начале XIII в. вождем такой группы (societates tripudantium) мо­ лодежи в Ассизи стал сын богатого купца Франческо, как пишет автор “Жития святого Франциска”: “Компания молодых людей из Ассизи, безрассудство которых он некогда возглавлял, вновь стала зазывать его на пиры, где царит снисхождение к распущенности... Его избрали коро­ лем праздника, ибо по опыту знали, что по своей щедрости он возьмет на себя расходы всех. Они стали его подданными, чтобы наполнить чре­ во свое и согласились ему повиноваться, чтобы насытиться. Франциск не отказался от предложенной ему чести, дабы не прослыть скупым.

...Он приготовил роскошный пир с обилием изысканных блюд. А когда они насытившись ...вывалились на городские площади, отравляя их своими пьяными песнями, Франциск следовал за ним, держа в руке ски­ петр, как господин”.

Кроме пиров молодежь устраивала кулачные бои, по-видимому, также архаического ритуального происхождения (фламандские и гер­

189