Сванидзе А.А. (ред.) - Город в средневековой цивилизации Западной Европы. Т. 3. - 2000

извольность в пользовании теми или иными гербами. Отнюдь нет - вы­ сшим по уровню был герб всего города. Очень показательно отноше­ ние к носителю городской эмблемы, выраженное второй цеховой гра­ мотой Аугсбурга 1386 г., которая утверждает, что печать наряду с кни­ гой и грамотой - это “все... в чем выражена свобода нашего города” Как правило, к складыванию максимально высокого уровня городской эмблематики - герба города - вели отношения с другими городами и с сеньорами. Город либо усваивал герб сеньора, либо гербом становилась его собственная, старинная городская эмблема; иногда эти два принци­ па совмещались, и тогда город получал от суверена почетные дополне­ ния в герб. Так, Карл V, король Франции, 19 июня 1396 г. пожаловал жителям города Абвиля право присоединить к полным гербам истори­ ческой области Понтье, чьей столицей был Абвиль, главу Франции, т.е. золотые лилии в голубом поле в знак признания их верности.

Герцог Бургундский Филипп Смелый 22 сентября 1391 г. наделил жителей города Дижона “за верную и добрую службу” правом вклю­ чать в чисто алое поле их герба главу Бургундии. Его внук, Филипп До­ брый, в качестве графа Фландрского 15 марта 1429 г. в ответ на пред­ ставленный цехами Гента запрос даровал городским ремесленникам право ношения знамени, разделенного вертикально с гербами Фланд­ рии на первом месте и города на втором.

При пристальном рассмотрении оказывается, что город имел не­ сколько эмблематических уровней. Их иерархия далеко не бесспорна, поскольку связана с не всегда совмещающимися сферами бытования или применения. Нередко речь может идти об этапах формирования го­ родской эмблематической среды. Первоначально она формировалась на основе раннекорпоративной эмблематики, в которой огромное пра­ ктическое значение принадлежит печати; во-вторых, на нее оказало влияние присутствие геральдизированных сеньоров в городе, зафикси­ рованное многими источниками; и, наконец, адаптация тех или иных эмблем городским патрициатом. И лишь после этого происходит геральдизация города в целом. Генерализующий гербовый уровень город­ ской эмблематики лишь постепенно начинает доминировать над лич­ ным. В Португалии, в Эворе, только в 1475 г. должностным лицам, ко­ торые имели личные печати и пользовались ими, это пользование бы­ ло решением кортесов запрещено. Под угрозой штрафа им было пред­ писано пользоваться только печатями конселью. Важность этой печати была достаточно велика. Известно, что в 1481-1482 гг. печати консе­ лью хранились в ящике, закрытом тремя разными ключами, находив­ шимися у трех разных должностных лиц конселью.

Внешний облик средневековых городских эмблем требует специ­ ального и очень обстоятельного рассмотрения. Что же касается гербов, то в своих поздних формах городские гербы незначительно, за исклю­ чением некоторой специфики, отличаются от изображений личных сеньориальных гербов. Отдельные элементы личной сеньориальной ге­ ральдики в городских гербах отсутствуют. Но нельзя не заметить, что большая часть внешних признаков городских гербов - позднего проис­ хождения, возникших далеко за хронологическими пределами темы.

220

Самой общей причиной заката городской геральдики было исчезно­ вение в городской жизни некоторых специфических условий функциони­ рования, которым обязаны многие формы средневековой культуры. С их уходом потерял свое значение и герб. Видимо, это связано с общими про­ цессами развития города: ростом централизации, усилением бюрократии, все большим сокращением фактической автономности города в полити­ ческом отношении. Город все больше становился административным элементом в системе централизующегося государства с приоритетом го­ сударственной эмблематики. К этому надо добавить книгопечатание, распространение грамотности и постепенную замену средневековой эмблематичности изображений на информативность надписей.

При этом оказывается, что “живая” городская геральдика на уров­ не общегородского герба как активный элемент ушла из жизни еще раньше личной, но сохранилась в качестве реликта, пережив минимум две попытки реанимации: в конце XVII и в XIX в.

Теперь представляется уместным возвратиться к обозначенной в самом начале проблеме дефиниции. В узком смысле предметом город­ ской геральдики считается герб города. При таком его понимании су­ ществуют некоторые неудобства: во-первых, цезура между печатью и гербом (при том, что в смысловом и изобразительном отношении она или отсутствует вовсе, или очень невелика); во-вторых, значительная часть используемых в городе знаков, закономерно не воспринимаемых как гербы, и на этом основании остается вне рассмотрения. Это проис­ ходит скорее всего оттого, что город в его городском гербе восприни­ мается только извне. Чтобы представить себе ситуацию восприятия внутри города имеет смысл говорить о городской эмблематической среде, т.е. о некоем социокультурном пространстве, в котором опреде­ ленные знаки и эмблемы понимаются и используются обитателями бо­ лее или менее одинаково. В этой эмблематической среде функциониру­ ют и гербы, но не только они одни.

Это представляется достаточным основанием для попытки не огра­ ничиваться рассмотрением исключительно городского герба, но вклю­ чить в единое поле рассмотрения также знаки ремесленников и эмбле­ мы их корпораций. Городской герб занимает в иерархии этого эмблема­ тического пространства высшее или одно из высших мест, соседствуя с гербом суверена и т.д. Но для того, чтобы он так воспринимался, долж­ на существовать некая среда, которая его на этот уровень выдвигает, обеспечивая его наличием нескольких более низких уровней. Если су­ ществует эмблематическая среда, воспринимаемая отдельным горожа­ нином и понятная ему по своему языку, то тогда (а возможно и только тогда!) и весь город может быть выражен через герб как наиболее об­ щую его эмблему.

Этих причин вполне достаточно для того, чтобы реконструкция го­ родской эмблематической среды представляла интерес.

Конечно, когда имеется в виду только результат - конечная форма выражения, которую довольно поздно приобрела городская геральдика (форма щита, композиция гербов и т.п.), то известная вторичность го­ родской геральдики, о которой упоминалось вначале, несомненна. Но

221

если говорить о компонентах, сложивших городскую эмблематическую среду, то окажется, что ее база в городе гораздо шире и многообразней, чем средневековая сеньориальная личная геральдика.

Поэтому правильнее было бы вести речь не о городской геральди­ ке, так как этот термин заставляет по формальным признакам исклю­ чить многие близкие и родственные гербу эмблематические проявле­ ния, не подпадающие под определение герба, а о городской эмблемати­ ческой среде и ее соотношении со средневековой геральдикой. Тогда и вопросы о причинах и обстоятельствах возникновения городской ге­ ральдики должны рассматриваться при введении понятия эмблематиче­ ской среды и определения ее места в этой среде.

Суть в том, что для XIV-XVI вв. городская эмблематика вместе с ее частью - геральдикой - благодаря своей изменяемости (а отнюдь не не­ изменности!), доступности языка и отчетливой социальной ориентиро­ ванности обладала превентивной, контрольно-сертификационной и коммуникативной функциями; а также стратификационной, когда по­ средством корпоративной и личной идентификации, индивидуум опре­ делял и свое положение, и своего контрагента сначала через сообщест­ во, а потом уже уточнял место в этом сообществе.

Эти функции были присущи городской эмблематике в наибольшей степени и раскрывают понимание всего явления европейской геральдики. Феномен средневековой городской геральдики заключается именно в на­ личии этой городской эмблематической среды, а не в появлении городско­ го герба. Отмечается общеевропейское единство этой эмблематической среды. Город при этом оказывался единственным, образно говоря, местом встречи разных проявлений геральдики. Это взаимодействие оттеняло ка­ ждое из них и способствовало их дальнейшему распространению.

A N ew D iction ary o f Heraldry / Ed. by S. Friar. L., 1987.

D ie W appenbticher H erzog Albrechts V I von Osterreich. Bohlau, 1986.

222

ПАЛАЧ В СРЕДНЕВЕКОВОМ ГЕРМАНСКОМ ГОРОДЕ: ЧИНОВНИК, РЕМЕСЛЕННИК, ЗНАХАРЬ

Фигура городского палача, знакомая многим по описаниям в худо­ жественной литературе, становилась предметом внимания историков гораздо реже, чем, скажем, многие из тех, кому пришлось на себе испы­ тать искусность мастеров дыбы и эшафота.

Ниже предпринимается попытка, во-первых, дать некоторую об­ щую информацию о палачах в городах Центральной Европы - об исто­ рии возникновения и бытования этой профессии, о функциях палачей и об их положении в городском сообществе; во-вторых, выяснить, как и в связи с чем сложилось и видоизменялось то неоднозначное и пронизан­ ное разновременными веяниями отношение к фигуре палача, отголо­ ском которого является сохранившееся по сей день брезгливо-пугливое отвращение.

Палач не упоминается в средневековых источниках вплоть до Х1П в. Профессиональной должности палача тогда еще не существова­ ло. В эпоху раннего и высокого средневековья суд, как правило, устана­ вливал условия примирения между потерпевшими и обидчиками (точ­ нее, теми, кого признавали в качестве таковых): жертва преступления или ее родственники получали компенсацию (“вергельд”), соответство­ вавшую ее социальному положению и характеру правонарушения. Смертная казнь и многие другие телесные наказания, таким образом, заменялись уплатой определенной суммы денег. Но даже если суд при­ говаривал обвиняемого к смерти, приговор приводил в исполнение не палач. В старом германском праве смертную казнь изначально верши­ ли сообща все те, кто судил преступника, либо исполнение приговора поручалось самому молодому заседателю, либо истцу, либо сообщнику осужденного. Часто осужденный препоручался судебному приставу (Fronbote), в обязанности которого, согласно “Саксонскому зерцалу”, входило поддержание порядка во время судебных заседаний: вызов уча­ стников процесса и свидетелей в суд, доставка сообщений, конфискация имущества по приговору и - исполнение наказаний, хотя из текста ис­ точника и не ясно, должен ли он был делать это сам или только следить за исполнением.

В позднее средневековье власти стали активнее включаться в уго­ ловное судопроизводство. Имперское законодательство, устанавливав­ шее всеобщий мир, не могло бы обеспечить прекращения кровной мес­ ти, междоусобиц и прочих насильственных действий, если бы публичная власть не представила альтернативы частной расправе в виде телесных уголовных наказаний. Теперь преступления расследовались не только по искам потерпевших, но и по собственной инициативе того, кому при­ надлежала юрисдикция в данной местности: на смену аккузационному процессу пришел инквизиторский, т.е. такой, при котором правоохра­ нительные органы брали на себя возбуждение уголовного дела, ведение расследования, арест подозреваемых. Не полагаясь более на традицион­ ные в раннее средневековье формалистические доказательства, такие

223

как очистительная клятва или ордалии (“божий суд”), судебные власти начали расследовать обстоятельства преступлений и допрашивать об­ виняемых с целью получения признания. В связи с этим интегральной частью системы уголовного судопроизводства стала пытка. В XIII веке, т.е. задолго до того, как стало сказываться влияние рецепции римского права (конец XV в.), в Германии наблюдается распространение помимо новых юридических процедур также и более сложных телесных наказа­ ний, которые стали типичными для уголовного процесса на протяжении всего раннего нового времени, вытеснив вергельд как форму воздаяния за преступление. Хотя наиболее частыми видами казни остались пове­ шение и отрубание головы, широкое применение стали находить коле­ сование, сожжение на костре, погребение заживо, утопление. Эти каз­ ни могли быть ужесточены дополнительными пытками, которым осуж­ денные подвергались на лобном месте или по пути к нему: бичеванием, клеймением, отсечением конечностей, протыканием раскаленными прутьями и т.д. Эти новые процессуальные нормы были результатом стремления публичной власти умиротворить общество, сосредоточив монополию на легитимное использование насилия в своих руках. Таким образом в XIII в., в связи с новой регламентацией телесных наказаний и смертной казни по закону о мире в стране (Landfriedengesetz), появилась постоянная необходимость осуществлять все больше различных пыток и казней, требовавших уже известной квалификации, - и тогда появи­ лись профессиональные палачи на государственной службе. Но моно­ польное право на исполнение смертных приговоров закрепилось за ни­ ми только к концу XVI в.

Новый тип уголовного судопроизводства утвердился раньше всего в городах. С одной стороны, поддержание мира и порядка в городской среде было весьма насущной задачей, с другой - городские власти с их разветвленной бюрократией и отработанными рутинными управленче­ скими техниками легче могли освоить новые судебные процедуры, не­ жели территориальные государства Империи, отстававшие от них в процессе формирования административной машины. Впервые в немец­ ких источниках мы встречаем упоминание о профессиональном палаче именно в своде городского права (“Stadtbuch” вольного имперского го­ рода Аугсбурга 1276 г.). Здесь он предстает перед нами как муниципаль­ ный служащий с четко определенными правами и обязанностями.

Прежде всего законами города устанавливается монопольное право палача на исполнение смертных приговоров и “всех телесных наказа­ ний”.

При вступлении в должность палач заключал такой же контракт и приносил такую же присягу, как остальные чиновники, подчинявшиеся городским властям —в зависимости от статуса города либо его совету, либо сеньору; от них он получал жалованье, квартиру и прочее доволь­ ствие наравне со всеми другими городскими служащими. Его работа оп­ лачивалась по таксе, установленной властями: за каждую казнь на висе­ лице или на плахе он должен был получать по пять шиллингов (это дан­ ные из агусбургских законов, но такса в разных городах и в разное вре­ мя бывала разная). Кроме того, палачу доставалось все, что было наде­

224

то на осужденном ниже пояса - эта традиция сохранялась и на протяже­ нии последующих столетий. Когда с возрастом или после болезни палач становился слишком слаб, чтобы исполнять свое дело, он мог уйти в от­ ставку и получать пожизненную пенсию. При этом первое время он должен был помогать тому мастеру, который приходил на его место, “добрым советом и верным наставлением”, как это было принято и на всех других постах в коммунальной администрации. Во многих городах, где существовала униформа для муниципальных служащих, она полага­ лась и палачу. Но о масках или колпаках с прорезями для глаз, которые часто можно видеть в исторических романах и фильмах, в позднесред­ невековых источниках нигде не упоминается.

Итак, палач был профессионалом казни и пытки. Но поскольку, ес­ ли не считать экстраординарных случаев массовых репрессий, работа эта не занимала все его время, а также не приносила дохода, на который можно было бы существовать, палач, кроме своего основного занятия, осуществлял в городском хозяйстве еще и другие функции.

Во-первых, надзор за городскими проститутками. Палач был фак­ тически содержателем публичного дома, следил за тем, чтобы женщи­ ны вели себя соответственно правилам, установленным для них властя­ ми, разбирал конфликты, которые возникали между ними и граждана­ ми. Проститутки обязаны были каждую субботу платить ему по два пфеннига, и палач не должен был “требовать большего”. Проституток, не имевших разрешения жить в городе или высланных за нарушения правил, он обязан был выдворять из города, как, кстати, и прокажен­ ных, - за это ему платили по пять шиллингов каждый раз, когда соби­ рались городские налоги.

Функцию содержателя борделя палач, похоже, сохранял за собой на протяжении всего XIV, а во многих городах и XV в. Так, в баварском го­ роде Ландсберге эта практика сохранялась до 1404 г., пока палача не уволили за то, что он участвовал вместе со своими подопечными в из­ биении конкурентки, не имевшей разрешения на занятие своим ремес­ лом в этом городе. В Регенсбурге публичный дом, которым заправлял палач, располагался в непосредственном соседстве с его жилищем, а в некоторых других городах проститутки жили и прямо в доме палача, как например в Мюнхене, пока герцог Баварский не повелел в 1433 г. устроить для них муниципальный бордель, в который они и пересели­ лись в 1436 г. В Страсбурге палач надзирал не только за промыслом “жриц любви”, но и за игорным домом, имея с этого тоже некоторый доход. В 1500 г. он был отстранен от этой обязанности, но в качестве компенсации ему было положено получать еженедельную доплату из городской казны. В г. Мемминген власти еще в начале XV в. наняли специального человека на должность содержателя борделя, но и он ре­ гулярно платил палачу определенную сумму. В Аугсбурге палач уже в XIV в. был не единственным, кто контролировал проституцию: в источ­ никах упоминается бандерша по имени Рудольфина; к концу XV в. функция содержателя муниципального борделя окончательно перешла там к специальному чиновнику. Так же и в других городах постепенно, начиная с середины XV в. и особенно после Реформации, когда по рели­

гиозно-этическим мотивам бордели в протестантских регионах закры­ вали, палачи лишились этой должности, а вместе с нею и источника до­ хода, который был заменен прибавкой к жалованью.

Второй общераспространенной функцией палача в городах была

чистка общественных уборных: она сохранялась за ним вплоть до кон­ ца xvm в.

Кроме того, палачи были живодерами, ловили бродячих собак, уда­ ляли из города падаль и т.д., если в муниципальном аппарате не было специального служащего, который специально занимался бы этим. Жи­ водеры, в свою очередь, зачастую были помощниками палачей в их ра­ боте на лобном месте (при исполнении приговоров и последующей очи­ стке места казни), и им за это тоже полагалась определенная плата. Не­ редко представители этих двух профессий —а также могильщики - бы­ ли связаны между собой отношениями свойства, ибо найти жениха или невесту среди “честных” людей они, как правило, не могли. Так возни­ кали целые династии палачей, служивших в одном или соседних горо­ дах.

Встречаются упоминания и о довольно неожиданных - после всего перечисленного - функциях: так, в Аугсбурге, согласно вышеупомяну­ тому своду обычного права 1276 г., им поручалась охрана зерна, сло­ женного на рынке. В раннее новое время, после сооружения в городе хлебной биржи, мешки с зерном стали хранить в ней и стерегли их спе­ циальные служители.

О некоторых других промыслах палачей пойдет речь несколько ни­ же, сейчас же подчеркнем, что при всем разнообразии их труда и источ­ ников дохода они прежде всего являлись чиновниками на службе у ме­ стных властей, государственными (муниципальными) служащими. Надо иметь в виду, что эти слова не означали “бюрократа-управленца”, а лишь указывали на то, что человек работал по договору с государством, обслуживая казенные надобности. При этом специальность могла быть самой разной - от юриста или писаря до золотых или, как в нашем слу­ чае, “заплечных” дел мастера. Тот факт, что работа его заключалась в пытках и умерщвлении людей, ничего не менял в этом его статусе: осоз­ навая себя слугой государства и орудием в руках закона, палач, по соб­ ственной формулировке одного представителя этой профессии, “казнил смертью некоторых несчастных за их злодеяние и преступление, по достохвальному императорскому праву”.

Коллизии, возникавшие в связи с палачами, могли быть совершен­ но однотипны тем, которые случались по поводу, например, таможен или других институтов со спорным подчинением. Так, скажем, после то­ го как бамбергский палач Ганс Бек попросил у Совета отставку и полу­ чил ее, новый палач Ганс Шпенглер, прибывший из другого города, принес присягу не городскому Совету, а князю-епископу (точнее, его министру). После этого он получил от Бека ключи к дому, “где всегда жили палачи” и вселился в него без ведома Совета. Когда бургомистры спросили его, будет ли он присягать им (тем более, что раньше он уже служил этому городу), он ответил, что не будет. На этом основании они отказались выплачивать ему жалованье из городской казны и выдать

226

ему униформу, как другим служащим, занятым в области юстиции и ох­ раны порядка. Князь-епископ Бамберга вызвал бургомистров к себе для объяснений, и они аргументировали свое решение так: “прежние князья-епископы не препятствовали тому, чтобы Совет города Бамбер­ га при необходимости нанимал палача, который был обязан (т.е. прися­ гал) только ему и никому более, поэтому ему платили жалованье из го­ родской казны. По новому закону об уголовном судопроизводстве князь-епископ отобрал это право у города и оставил его исключитель­ но за собой. Это вызывает большое недовольство и пересуды среди гра­ ждан: поговаривают, что забыто, как при принесении присяги князю он дал обещание сохранить за бамбержцами их исконные права. Если же палач теперь никак не будет связан с Советом, а тот будет тем не менее платить ему жалованье, тем более, что и оба лобных места, для казни мечом и для повешения (с позволения сказать при Их Княжеской Мило­ сти), возведены и содержатся из коммунальных средств, то за такое Со­ вет перед гражданами отвечать не может”.

Выполнение таких работ, как пытка и казнь, требовало не только соответствующего оборудования и большой физической силы, но так­ же изрядных познаний в анатомии и практического навыка. Ведь в од­ ном случае необходимо было причинить допрашиваемому более или менее тяжкие страдания, но при этом не убить его и не лишить способ­ ности мыслить и говорить; в другом же - если судом не было определе­ но никакое отягощение казни - палач должен был максимально быст­ ро и без лишних мучений умертвить осужденного. Поскольку казни бы­ ли массовым действом, приходилось считаться и с реакцией народа: за неудачный удар палач мог быть растерзан толпой, поэтому согласно, например, бамбергскому законодательству, перед каждой казнью судья провозглашал, что никто, под страхом наказания, телесного и имущест­ венного, не должен палачу чинить никакого препятствия, и если удар у него не получится, то никто не смеет поднимать на него руку.

Приобрести такие способности можно было только в ходе специ­ ального обучения: человек, решивший стать палачом (потому ли, что отец его занимался этим делом, или для того, чтобы избегнуть уголов­ ного наказания), сначала перенимал у старшего мастера его науку, ра­ ботая при нем помощником, а чтобы самому стать мастером, он должен был исполнить “шедевр” - хорошо обезглавить осужденного. Обычаи, как видим, те же, что и в других ремеслах. В литературе встречаются сведения о цехоподобных корпорациях, в которые объединялись пала­ чи, хотя мне информация о таковых не попадалась: возможно, именно они осуществляли надзор за качеством работы новичков.

Многие категории государственных служащих помимо исполнения приказов начальства оказывали на вполне легитимной основе услуги частным лицам и корпорациям, получая за это некоторую установлен­ ную плату. Применительно к палачам этот принцип реализовывался не­ сколько иначе: ввиду монополии публичной власти на судопроизводст­ во и исполнение наказаний только она могла поручить мастеру совер­ шить пытку или казнь. Поэтому “заказчиками” выступали не частные лица или корпорации, а органы юстиции —местные суды различных ин­

станций, - хотя оплату услуг палача производили частично казна, а ча­ стично - обвиняющая сторона в процессе (если в качестве таковой не выступала сама местная власть). По заказам же от населения палачи осуществляли ряд других промыслов, которыми они занимались как ча­ стные лица и с которыми государство не имело и не хотело иметь ниче­ го общего, а порой даже стремилось их пресечь.

Так, палачи торговали частями трупов и разными снадобьями, при­ готовленными из таковых: им приписывались разнообразные целебные свойства, они использовались в качестве амулетов. Более того, сплошь и рядом палачи практиковали как лекари: они могли диагностировать и лечить внутренние болезни и травмы не хуже, а зачастую лучше других специалистов в этой области - банщиков, цирюльников, даже ученых медиков.

Поскольку палач много имел дел с человеческим телом в самых разных его состояниях, он в результате длительных наблюдений мог приобрести значительный опыт в способах анализа состояния его орга­ нов. Разумеется, эти знания приобретались не во время пыток и казней, они требовали отдельного специального изучения человеческого орга­ низма: положение палачей имело то преимущество, что у них был неог­ раниченный легальный доступ к трупам, которые они могли препари­ ровать в познавательных целях, в то время как врачи долгое время бы­ ли лишены такого права - для анатомических штудий они тайно поку­ пали трупы у тех же палачей. Борясь с серьезной конкуренцией, меди­ ки регулярно требовали от властей запретить палачам врачебную пра­ ктику. Эти усилия, однако, как правило, не увенчивались долговремен­ ным успехом: репутация “заплечных дел мастеров” как хороших лека­ рей была высока, и среди их клиентов были в том числе представители знати, которые сами же саботировали запреты, издаваемые теми орга­ нами власти, в которых они заседали.

Помимо соматической медицины, которой промышляли палачи, они же бывали экзорцистами. С этой функцией связана и сама идея пытки или казни в средневековье: с помощью воздействия на тело из­ гнать злого духа, побудившего человека на преступление. Искусство причинения страданий телу, которые не убивали бы человека, но поз­ волили бы его душе освободиться от власти демона, имело свое приме­ нение и вне уголовного процесса, в медицинской практике.

Это последнее положение подводит нас к вопросу о положении па­ лача в городском обществе, об отношении к нему тех, кто сосущество­ вал с ним в узком пространстве города и потенциально был кандидатом в его пациенты или жертвы.

Несмотря на то, что палач был официальным лицом, его персона не пользовалась достаточным иммунитетом, и ему полагалась охрана, ко­ гда он ходил по городу или за его пределы. Об “опасности для жизни”, которой они подвергаются, мы постоянно читаем в прошениях от пала­ чей и профосов. Очевидно, посягательства на личность или на жизнь палача были нередки. В Бамберге тот, кто вызывал палача (если его ус­ луги требовались на территории епископства, но вне города Бамберга), вносил определенную сумму в залог того, что тот вернется целым и не­

228

вредимым. В Аугсбурге особенно опасным для себя палачи почему-то считали время, когда там проходили рейхстага. Возможно, дело было в том, что приезжало много чужих людей (в частности, вооруженных солдат) и ситуация в городе становилась несколько аномичной. Среди наиболее вероятных мишеней в случае взрывов насилия были, видимо, представители социальных низов, маргиналы, и в первую очередь те, кто вызывал страх и ненависть.

Вопрос о принадлежности палачей к категории “бесчестных” явля­ ется довольно сложным и дискуссионным. Положение было в этом смысле несколько двойственным. С одной стороны, различные функ­ ции палача были связаны с грязными, унизительными и “бесчестными” (unehrlich) занятиями, что однозначно указывает на его низкий статус. И в общественном мнении во многих регионах Европы палач ставился на одну доску с другими презираемыми и преследуемыми социальными группами: евреями, фиглярами, бродягами, проститутками (последние назывались “vamde freulin”, дословно - “бродячие девки”) - и таким об­ разом, хотя и жили постоянно на одном месте, приравнивались по ста­ тусу к бродягам. Иметь дело с ними было неприемлемо для “честных” людей, поэтому надзор и был возложен на палача как фигуру, статусно близкую к ним.

Но в средневековых нормативных текстах, как это ни покажется странно, палач нигде не причислялся эксплицитно к “бесчестным” лю­ дям и нигде мы не находим указаний на ограничения его правоспособ­ ности или иную дискриминацию, которые наблюдаются в отношении “бесправных людей” (rechtlose lewte) в таких кодексах как Саксонское и Швабское “Зерцала”. В списке аугсбургского городского права 1373 г. палач назван “шлюхиным сыном” (der Hurensun der Henker), но и здесь мы не видим никаких юридических последствий, вытекающих из этого низкого статуса.

Только в конце средневековья и в самом начале раннего нового времени в правовых нормах других городов и территорий Империи мы находим примеры ограничений правоспособности палачей, связанных с их бесчестием. Один из наиболее ранних примеров этого - регламент, изданный в Страсбурге в 1500 г.: здесь палачу предписывается вести се­ бя скромно, на улице уступать дорогу честным людям, не прикасаться на рынке ни к каким продуктам кроме тех, которые он собирается ку­ пить, в церкви стоять на специально отведенном месте, в тавернах не подходить к гражданам города и другим честным людям, не пить и не есть рядом с ними. В Бамберге по новому закону (начало XVI в.) палач не должен был пить ни в каком доме, кроме своего обиталища, и не дол­ жен был нигде и ни с кем играть, не должен был держать никакой “бед­ ной дочери” (то есть, служанки, работающей за харчи), кроме своих, не должен был быть сварливым, но быть “с людьми и повсюду” мирным. В церкви палачу предписывалось стоять сзади у двери, при раздаче при­ частия он подходил к священнику последним. Отлучен он, как правило, не был (хотя в некоторых регионах практиковалось и такое), но поме­ щался на самом краю общины - в прямом и переносном смысле.

Эта регламентация поведения, перемещения и местопребывания

229