Примечания к главе IV

[1]

Об именах, включающих в себя корень alah, см. Förstemann. Halazesstat в Раденцгау (Галльштадт в районе Бамберга), упомянутый в MB, XXVIII, 98 (889 год), — это, судя по всему, неверное чтение вместо Halahesstat; вместо Halazzesstat в MB, XXVIII, 192 (923 год) должно быть Halahhesstat. В Baluze, I, 755 встречается Halaxstat, в Pertz, III, 133 то же место названо Halazstat, а в «Хронике святого Бенедикта» — вернее всего: Alagastat. Однако даже в Pertz, III, 302 стоит Halaxstat. Возможно ли связать с этим древнеанглийское ealgian (tueri [охранять]) и латинские arcere [защищать], arx [укрепление]? См. GDS, 319. Пикте (Pictet, Origines, I, 227) сравнивает

alhs с санскритским alka. Что значит фраза «alle gassen und alhen» в Limburger Chron., 5? С тацитовскими Алками (Tac., Germ., XLIII) ср. скифских Кораков: κόρακοι, φίλοι δαίμονες [Кораки, боги дружбы] = Орест и Пилад (Lucian, Toxaris, VII). См. GDS,

118.

[2]

Древнеанглийское veoh, templum: veoh gesôhte [отправиться в храм] (Cod. Exon., 244:6). Корень we в Donerswe (название места в Ольденбурге), судя по всему, означает святилище (Донара). Eschwege в Гессене — это, вероятно, искаженное Eschweh, хотя, по Förstemann, II, 111, это место уже в X веке называлось Eskinewag, Eskineweg. Ср. с Wodeneswege (I, 353) и, с другой стороны, — с Ođinsve (I, 359). Уже в древневерхненемецком встречается we вместо wih: za themo we ploazit [приносящий жертвы у алтарей] (Gl. Ker., 27; вариант: themo parawe). Следует также упомянуть следующие названия: Vandilsve [«святилище Вандиля»] (Sæm., 166a); Frösvi [«святилище Фрея»] (Dipl. Suecan., № 1777); Götäwi (Götevi) [«святилище богов»] (Dipl. Suecan., № 1776). О богах сказано «valda veom» [являются перед святилищами] (Sæm., 41b). Скади говорит: frâ mînom veom oc vöngom [в моем храме и святилище] (Sæm., 67a). В «Valhallar til ok vess heilags» [в Вальхаллу, в священный vess] (Sæm., 113a) под vess имеется в виду ve [храм] или же vers [чертог]? В связи с ve следует упомянуть выражение alda ve iarđar, populorum habitaculum [обиталище народов] (Sæm., 23b; см. примечание в F. Magnus., 255), противопоставленное обороту ûtve = ûtgarda, gigantum habitacula [обиталища великанов]. Готское прилагательное veihs (sacer [священный]) и древневерхненемецкое wîh не имеют аналогов в древнесаксонском, древнеанглийском и древнескандинавском. Cotewîh — nomen monasterii [название монастыря] (Pertz, VIII, 460) — в поздние времена превратилось в Göttweih; ср. с Ketweig (Beheim, 335:31). У Герберта — Chetewic (см. Diemer, S. XXI).

[3]

Ara = asa, ansa (см. I, 162), обиталище бога; готское badi, древневерхненемецкое petti, древнеанглийское bed значат и ara [алтарь], и fanum [святилище] (GDS, 115). Beodgereordu (средний род, множественное число) — epulae [пиршественные кушанья] (Cædm., 91:27). Ad apicem gemeinen gunbet [к собранию в общей

рощу, поставил­ алтарь] (Cädm., 172:7; ср. с примечанием 2 к главе V). Сюда же отнесем названия мест: Parawa (Neugart, Cod. dipl., № 30 — 760 год), Barwithsyssel (Müllenhoff, Nordalb. Stud., I, 138), древнескандинавское Barey. С древневерхненемецким za demo parawe (вариант: za themo we; Diut., I, 150) можно сравнить обороты «to deme hoen althere», «to deme siden althere» [у высокого алтаря, у низкого алтаря] (Goslarer Bergg., 343).

[7] Поклонение богам в тихих, тенистых рощах было принято у многих народов.

«Ты распутствовала с чужими богами под каждым зеленым деревом» (Иер.3:13). Κλυτὸν ἄλσος ἱρὸν Ἀθηναίης [дошли до знаменитой рощи Афины] (Od., VI:321); ἐν

ἄλσεϊ δενδρήεντι Φοίβου Ἀπόλλωνος [в густой роще Феба Аполлона] (Od., IX:200);

ἄλσεα Περσεφονείης [роща Персефоны] (Od., X:509); ἄλσος ὑπὸ σκιερὸν ἑκατηβόλου Ἀπόλλωνος [собирались в роще Аполлона, метателя стрел] (Od., XX:278). Афиней

прославляет прохладу божественных лесов (Athenaeus, IV, 371, 372). Inhorruit atrum majestate nemus [торжественный темный лес внушает трепет] (Claudian, In Pr. et Olybr­., 125); о nemus см. II, 100—101. In tuo luco et fano [в твоей роще и в твоем храме] (Plaut., Aulul., IV, 2:8); lucus sacer, ubi Hesperidum horti [священная роща, где сады Гесперид] (Plin., V, 5); itur in antiquam silvam, stabula alta ferarum [идут в древний лес, зверей высокое обиталище] (Aen., VI:179); nunc et in umbrosis Fauno decet immolare lucis [теперь в тени лесов нужно принести жертву фавну] (Horat., Carm., I, 4:11); nec magis auro fulgentia atque ebore, quam lucos et in iis silentia ipse adoramus [мы восхищаемся рощами и их тишиной не меньше, чем статуями из золота и слоновой кости] (Plin., XII, 1); proceritas silvae et secretum loci et admiratio umbrae fidem numinis facit [высота лесов и уединенность этих мест, как и восхищение перед тенью, заставляют верить в богов] (Seneca,

Epist., XLI). Лес уходил в открытую высь, оттого, вероятно, и в крышах храмов стали делать отверстие: ср. с греческими гипетральными [от ὑπαίθριος, «под открытым не-

бом»] храмами. Terminus quo loco colebatur, super eum foramen patebat in tecto, quod nefas esse putarent Terminum intra tectum consistere [Термин: в том месте, где его почитали, в крыше было отверстие, потому что считалось недопустимым полагать границу

между крышей (и небом)] (Festus, статья «Terminus»); ср. с Ovid., Fast., II:671; Serv., In Virg. Aen., IX:448. Кельты раз в год снимали крыши (ἀποστεγάζεσθαι) со своих храмов

(Strabo, IV, S. 198). Ср. с отверстиями в строениях дьявола (GDS, 117, 118 — см. II, 614 и далее). Роща в Сарматии называлась ἀλιεύμα θεοῦ, piscatura dei [рыбным уго-

дьем бога] (Ptolem., III, 5). На Кавказе абазги почитали рощи и леса (ἄλση καὶ ὕλας), деревья они включали в число своих богов (Procop., II, 471); ср. с пророческим шелестом кипарисов в Армении (см. II, 741). Даже в средневековых латинских стихотворениях можно найти такие обороты: Amoris nemus paradisus [райский лес любви] (Carm. Bur., 162); circa silvae medium locus est occultus, ubi viget maxime suus deo cultus [есть тайное место где-то посреди леса, где особенно процветает культ их бога] (Carm. Bur., 163). «Наши предки, — говорит самаритянка в Eckhart, 186:32, — beteten under den böumen ûf dem berge [молились под деревьями на горе]». В Troj. kr. (Keller), 890: si wolden gerne hûsen ze walde ûf wilden riuten [они бы с радостью жили в лесу на дикой пустоши]. Walther v. Rh., 64b: in einen schoenen grüenen walt, dar diu heidensche diet mit ir abgöten geriet (= владели, правили?) [в прекрасном зеленом лесу, где правили язычники и их

Здесь описано христианское паломничество больных людей к крестообразному дереву между Зикеном и Дистом в Брабанте; на дерево, по выздоровлении, вешали повязки и костыли (см. II, 822, 836 и далее). Это напоминает о языческой oscilla (см. I, 251). Дату можно разыскать у Ван Вельтема в издании Ле Лонга [1304 год].

[12]

«Deos nemora incolere persuasum habent (Samogitae), — говорит Ян Ласицкий (Haupt, Zeitschr., I, 138), — credebat deos intra arbores et cortices latere» [(Самогиты) убеждены, что боги живут в лесах… они верят, что боги скрываются среди деревьев и кустов]. Священные леса есть и у остяков (Klemm, III, 121). Tharapita в финском — это описка, должно быть Tharapila. Кастрен (Castrén, 215) полагает, что в Tharapila — корень bild, «образ», однако Ренваль указывает, что это слово, в форме tharapilla, означает ушастую сову, эстонское torropil ([Estn.] Verhandl., II, 92). В Juslen., 284, 373 в значении bubo [ушастая сова] даны слова pöllö и tarhapöllö. В связи со священной лесной совой, а также с древнескандинавской птицей, сидящей на ветвях в Glasis lundr, вспомним диковинное описание в Plin., X, 47: in Hercynio Germaniae saltu invisitata genera alitum accepimus, quarum plumae ignium modo colluceant noctibus [в Герцинском лесу в Германии можно встретить птицу странного вида, у которой перья ночами горят, подобно пламени] (ср. со Stephan, Stoflief., 116).

[13]

Под oscilla обычно понимаются куклы, tocchun по-древневерхненемецки (Graff, V, 365). Иногда так же называли костыли, подвешиваемые на священных деревьях исцеленными больными (см. выше, прим. 11). Но исконное значение этого слова — «изображения», effigies, никак не «костыли». На церковные стены, как и на священные деревья, вешали пожертвования, культовые дары, чудесные вещи: si hiezen diu weppe hâhen in die kirchen an die mûre [они призвали вешать куски ткани на церковные стены] (Servat., 2890).

[14]

У Лукана описана кельтская роща (Lucan, Phars., III, 399 и далее), а в Eyrbyggja saga, IV — древнескандинавский храм.

[15]

Гиферс предполагает (Erhard und Rosenkranz, Zeitschr. f. Gesch., VIII, 261—285), что templum Tanfanae [храм Танфаны] принадлежал херускам, хаттам и марсам. В этом случае само имя Tanfana может происходить от слова tanfo, truncus (?) [ствол]; танфановой рощей мог называться лес на месте Эресбурга (ныне Обермарсберг). Возможно, Ирменсуль, находившийся в Оснинге [в Тевтобургском лесу] между крепостью Эресбург и Карлсшанце на Брунсберге, примерно в 20—25 километрах от Марсберга и в нескольких километрах от Буллерборна (чудесным образом возникшего источника,

соответственно,­ а эти слова означают святилище (см. I, 239). Отметим, что синонимичностью harugari и parawari доказывается и синонимичность haruc и paro. Вряд ли эти слова сконструированы составителем глосс для передачи латинского aruspex; скорее всего, они издавна существовали в древнегерманской речи. Жрец, приносивший жертвы, назывался pluostrari (см. I, 188).

Слово cotinc имело значение «трибун», этим доказывается связь между жречеством и судейством. Еще яснее эта связь проступает в своеобразном верхненемецком термине êwa, êa: так назывался не только светский, но и божествен-

ный закон; в былые времена эти законы были тесно связаны и одинаково священны. Отсюда êwart, êowart в значении «страж, хранитель закона», νομικός,

готское vitôdafasteis — законник, человек, хорошо знающий право (K., 55a, 56a—b; Gl. Hrab., 974a; N., Ps., 50:9). В O., I., 4:2, 18, 72 встречается форма êwarto со слабым склонением; gotes êwarto [священник, божий законник] (O., I, 4:23). Еще в XII веке в ходу была форма êwarte (Mar. [Oetter], 21); в «Рейнгарте» — der heilige êwarte [святой служитель] (Reinh., 1705), безо всякой связи с иудаизмом, просто в значении «священник». В «Парцифале» и «Виллехальме» о сарацинских священнослужителях сказано: der bâruc und die êwarten sîn [халиф и его священники] (Parz., 13:25; Wh., 217:23) [3]. Близкий термин êosago, êsago использовался в значении judex, legislator [судья, законодатель] (RA, 781).

Автор поэмы «Гелианд» использует словосочетание wihes ward (templi custos [хранитель храма]) (Hel., 150:24); избегая языческих и заимствованных понятий, он пользуется такими перифразами: the giêrôdo man [почтенный человек] (Hel., 3:19); the frôdo man [благоразумный человек] (Hel., 3:21; 7:7), frôdgumo [благоразумный­ человек] (Hel., 5:23; 6:2); godcund gumo [божий, «богознающий» человек] (Hel., 6:12). Последнее напоминает о готском gudja, но может использоваться в том специфическом смысле, в каком у Вольфрама встречается «der guote man»3. В романских выражениях prudens homo, bonus homo [благоразумный, добрый человек] (prudhomme, bonhomme) прослеживается связь с поня-

тиями древнего правосудия. В одном месте (Ин.18:13) Ульфила переводит слово ἀρχιερεύς [первосвященник] как aúhumists veiha [верховный жрец], однако ἱερεύς [священник] через veiha он не передает ни разу.

Под влиянием христианства германские языки пополнились новыми словами [5]. Англосаксы позаимствовали латинское sacerdos [жрец, священник]

3 Parz., 457:2; 458:25; 460:19; 476:23; 487:23; в Hel., 4:16: the gôdo gumo [добрый человек] сказано об Иоанне; в O., II, 12, 21, 49 ther guato man — о Никодиме. В «Ланцелоте» Ульриха аббат назван der guote man (Lanz., 4613, 4639; ср. с 3857 и 4620 — êwarte [служитель], 4626 — priester [священник]). С этим, впрочем, связан оборот diu guote frouwe [добрая женщина] (см. ниже), то есть, изначально, bona socia [добрая соседка, имя богини]; соответственно, в выражении «добрый человек» просматривается нечто языческое, еретическое. В животном эпосе священник — сверчок, которого зовут preudoms [от prudens] и Frobert = Fruotbert [от древневерхненемецкого frôti, fruoti, готского frôdei — prudentia, благоразумность, рассудительность] (Ren., 8125) [4].

с древнейших времен стороны конфликта могли договариваться между собой сами, без обращения к судье (RA, 201). Когда проводились гадания по ржанию белых лошадей, выращенных всем племенем, то жрецы сопровождали священную колесницу с этими животными и следили за всей процедурой. Только жрец имел право касаться повозки божества; именно он распознавал приближение

иприсутствие богини, с почтением сопровождал ее и, наконец, возвращал ее в святилище (Tac., Germ., XL). Сегимунд [Segimund], сын Сегеста [Segestes], в Tac., Ann., I:57 фигурирует как sacerdos, однако он был жрецом не германским, но римским (apud aram Ubiorum [перед алтарем убиев]); позже, сорвав чужеземные жреческие повязки (vittas ruperat), он бежал домой.

Эти упоминания о жрецах позволяют лишь отчасти представить себе их службу [7]. На них, несомненно, лежала ответственность за проведение публичных молитв, закалывание жертв, посвящение королей и освящение мертвых тел; вероятно, жрецы также проводили ритуал бракосочетания, закрепляли клятвы

ивыполняли множество других обязанностей. Об облачении германских жрецов, об их отличительных знаках и иерархии не сообщается решительно ничего; Тацит однажды упоминает (Tac., Germ., XLIII) о «sacerdos muliebri ornatu» [жреце в женской одежде], но не сообщает никаких деталей; жрецы определенно составляли самостоятельное сословие, возможно — с передачей звания по наследству; германские жрецы были значительно менее могущественны и влиятельны по сравнению с галльскими. Возможно, помимо звания sacerdos civitatis, имелись и более высокие, и более низкие ступени жречества. Только один гер-

манский служитель богов назван в источниках по имени — хаттский жрец Либ (ΛίβηςτῶνΧάττωνἱερεύς) у Страбона; на шествии Германика этого Либа гнали

в Рим вместе с другими пленными. Тацит (в дошедших до нас материалах) о таком человеке не упоминает5. Стоит вспомнить свидетельство Иорнанда о том, что готские жрецы назывались pileati [носящими головные уборы] в отличие от остального народа, capillati [простоволосых], — во время жертвоприношений головы жрецов были покрыты шапками; ср. с RA, 271 [8]. Одина называли Sîđhöttr, широкошляпым.

В последующие века, вплоть до внедрения христианства, не встречается практически никаких сведений о состоянии института жречества во внутренней Германии; само существование этого института следует из наличия храмов и жертвоприношений. Небезынтересный факт отмечен у Беды (Beda, Hist. eccl., II, 13) — англосаксонские языческие жрецы не имели права носить оружие и ездить на жеребцах: non enim licuerat, pontificem sacrorum vel arma ferre, vel praeterquam in equa equitare [посвященному жрецу не разрешалось ни носить оружия, ни ездить на конях — только на кобылах]. Стоит ли связывать этот обычай с правилом для христианских священников (RA, 86—88): объезжая

5Имя Libes — это, возможно, Leip, Lêb, древнескандинавское Leifr, готское Láibs?

Вдругой рукописи стоит Λίβυς.

земли,­ они должны были сидеть на ослах или жеребятах (не на конях)? Стоит признать, что это предписание можно объяснить и библейской традицией. Фест отмечает: equo vehi flamini diali non licebat, ne si longius digrederetur sacra neglegerentur [священнослужителям нельзя ездить на лошади, если только они не отправляются в долгое путешествие, не подразумевающее служения] [9]. Вполне вероятен перенос подобных традиций, укоренных в повседневных привычках, из язычества в христианство. В другом месте я постараюсь продемонстрировать, что множество жестов и поз, характерных для судебных заседаний, тесно связано со жреческим жертвенно-молитвенным церемониалом [10]. Учитывая, что языческие священные места превращались в христианские, можно предположить, что новообращенные христиане считали желательным привлекать и былых жрецов на службу новой религии. Жрецы были наиболее образованной прослойкой населения, именно они могли первыми постигнуть христианское учение и начать проповедовать его своим соплеменникам. Соответственно, из числа языческих жрецов происходили как самые яростные враги, так и самые пламенные сторонники обновления веры6. В собрании писем Бонифация есть место, где папа Захарий жалуется на смешение христианских ритуалов с языческими, обвиняются в этом неразумные или легкомысленные священники7. Ритуалы могли смешиваться как от невинной неопытности, так и сознательно, по умыслу; в любом случае в этом должны были быть задействованы люди, ранее знакомые с языческими обрядами.

Даже о скандинавском жречестве известно немного: и в «Эддах», и в сагах об этом приводятся весьма неполные сведения. В интересном отрывке из «Саги об Инглингах» (Ynglîngasaga, II) асы названы переселенцами из Азии, а Асгард, их обиталище, — большим капищем; двенадцать главных асов, сказано там, —

6Точно так же представители католического священства поддерживали и сторонников, и оппонентов Реформации. Ранее уже цитировался любопытный отрывок из «Церковной истории народа англов», в котором рассказывается, как языческий жрец, отказавшись от своей древней веры, сам призвал к разрушению святилища, которое до того почитал. Этот жрец был англосаксом, не британцем, однако Беда называет его (очевидно, с целью подчеркнуть его социальный статус) гаэльским словом Coifi (choibi, choibhidh, cuimhi — см. Jamieson, Supplement, статья «coivie»: archidruid [чит. archdruid; архидруид, верховный друидический жрец]). В любом случае, даже в гаэльском языке, Coifi — не имя собственное; кроме того, весьма маловероятно, чтобы король Эдвин Нортумбрийский принял британскую веру и назначил британского жреца.

7Bonif., Epist. (ed. Würdtw.), LXXXII; Bonif. (Serr.), CXL: pro sacrilegis itaque presby­ teris, ut scripsisti, qui tauros et hircos diis paganorum immolabant, manducantes sacrificia mortuorum… modo vero incognitum esse, utrum baptizantes trinitatem dixissent an non, etc. [об этих пресвитерах-кощунниках, о которых ты написал, что они тельцов и козлов приносят в жертву языческим богам, что они едят жертву для мертвых… точно ведь неизвестно, взывают они к Троице при крещении или нет] Ср. с presbyter Jovi mactans [старейшина, приносящий жертвы Юпитеру] (Bonif., Epist., XXV).

Годи назывался также blôtmađr (sacrificulus [жертвоприноситель]), bliotr (Egilssaga, 209), однако не все blôtmenn были жрецами — этим словом обозначались скорее любые участники жертвоприношения, а позднее, у христиан, вообще язычники в целом. Это согласуется и со словами Тацита о paterfamilias [главе семьи или вожде племени]: не будучи жрецом, любой ярл или хэрсир мог проводить жертвоприношения. Саксон Грамматик (Saxo Gramm., 176) так рассказывает о крещеном Харальде: delubra diruit, victimarios proscripsit, flaminium abrogavit [опрокинул святилища, запретил принимать участие в жертвоприношениях, выгнал жрецов]. Под victimarii [принимающие участие в жертвоприношении] здесь должны иметься в виду blôtmenn, а под flamines — жрецы. В Saxo Gramm., 104 говорится, что на уппсальских жертвоприношениях имели место «effoeminati corporum motus, scenicique mimorum plausus, ac mollia nolarum crepitacula» [женоподобные движения тела, показное рукоплескание мимов и мягкие удары колокола]; в греческой древности хоры и танцы жрецов также были известны.

Я не нашел никаких сведений об одежде скандинавских жрецов; была ли связь между жрецами и поэтами? Браги, бог песнопений, не был связан с жертвоприношениями. В то же время поэтическое искусство считалось священным и освященным: Один говорил стихами, а его hofgođar [жрецы] назывались liođasmiđir (поэтами, кузнецами песен; Yngl. saga, VI). Возможно, слово skâld (poeta, но среднего рода) соответствует редкому древневерхненемецкому sgalto (sacer [священный])? Scaldo в Diut., I, 183 и Gl. ker., 69. О христианских певцах время от времени рассказывали то же, что и о языческих скальдах.

Поэзия близко сходится с предсказательством: vates — это и певец, и пророк, а пророчествование — несомненная функция жреца. Аммиан Марцеллин

(Ammianus Marcellinus, XIV, 9) упоминает алеманнские ауспиции (auspices), а Агафий (Agathias, II, 6) говорит о μάντεις или χρησμολόγοι ἀλαμαννικοί

[алеманнских предсказателях или прорицателях] [14].

Ульфила опасался использовать готское слово для перевода часто встречающегося в греческом тексте Нового Завета слова προφήτης [пророк] — он повсеместно ставит калькированное praúfêtus, в женском роде (προφῆτις [про-

рочица]) — praúfêteis (Лк.2:36). Почему не veitaga, veitagô? Древневерхненемецкий и древнеанглийский переводы Писания в этом смысле смелее: в них используются термины wîzago, vîtega10. Назывался ли словом veitaga тот жрец, который проводил авгурии и ауспиции? Ср. с inveitan (см. I, 180). Древнескандинавское название пророка — spâmađr, в женском варианте — spâkona, пророчица (древнеанглийское vîtegestre). Пророками были Мимир [Mîmir] и Грипир

10 Долгая î превратилась в дифтонг ei в нововерхненемецком Weissager [предсказатель]; в средневерхненемецком wissage вместо wîzege; ошибочен также и глагол weissagen [пророчествовать], wîssagen в средневерхненемецком (Iw., 3097; wîzagôn в древневерхненемецком, vitegian в древнеанглийском).

[Grîpir]. В старофранцузских поэмах пророки называются devin (divini, divinatores [вещуны, гадатели]), причем к этому понятию часто примешивается и значение «поэты»: uns devins, qui de voir dire est esprovez [истинно говорят пророки] (Méon, IV, 145); ce dient li devin [так говорят пророки] (Ren., 7383); в Tristr., 1229 — li contor dient [сказители говорят] [15].

Теперь обратимся к теме древних пророчиц и жриц.

Нахождение дочери, сестры или жены под mundium [опекунством] в древнейшие, языческие времена не исключало участия женщины в священнодействиях (например, в жертвоприношениях [16]) и не отменяло ее существенного влияния на народ. Тацит, рассказав о том, что отвага германских воинов во многом происходила от их заботы о женщинах, и о том, что ради безопасности римляне требовали от некоторых племен выдать благородных девушек в заложницы, добавляет: inesse quin etiam sanctum et providum (feminis) putant11, nec aut consilia earum aspernantur, aut responsa negligunt [(германцы) считают, что в женщинах есть нечто священное и что им присущ пророческий дар, и они не оставляют без внимания подаваемые ими советы и не пренебрегают их прорицаниями12]. Еще раньше Юлий Цезарь писал так (Jul. Caesar, I, 50): quod apud Germanos ea consuetudo esset, ut matres fam. Eorum sortibus et vaticinationibus declararent, utrum proelium committi ex usu esset, nec ne; eas ita dicere; non esse fas Germanos superare, si ante novam lunam proelio contendissent [по существующему у германцев обычаю, их замужние женщины объясняют на основании метания жребия и предсказаний, выгодно ли дать сражение или нет; и вот теперь они говорят, что германцам не суждено победить, если они дадут решительное сражение до новолуния13] [17].

История не сохранила имен германских vates [поэтов-прорицателей], однако нам известны имена нескольких пророчиц. Tac., Germ., VIII: vidimus sub divo Vespasiano Veledam (во время триумфа, в качестве пленницы), diu apud plerosque numinis loco habitam [в правление божественного Веспасиана мы видели Веледу, долгое время почитавшуюся большинством как божество14]. Tac., Hist., IV, 61: ea virgo nationis bructerae, late imperitabat, vetere apud Germanos more, quo plerasque feminarum fatidicas, et augescente superstitione arbitrantur deas. Tuncque Veledae auctoritas a­dolevit: nam prosperas Germanis res et excidium legionum praedixerat [эта девушка из племени бруктеров пользовалась огромным влиянием, ибо германцы, которые всегда считали, будто многие женщины обладают даром прорицать будущее, теперь дошли в своем суеверии до того, что стали считать некоторых из них богинями. Благоговение, которое вызывала у них Веледа, еще

11Необузданная фантазия и то, что называется состоянием ясновидения, проявлялись прежде всего у женщин.

12[Пер. А. Бобовича. — Прим. пер.]

13[Пер. М. Покровского. — Прим. пер.]

14[Пер. А. Бобовича. — Прим. пер.]

возросло, когда сбылись­ ее предсказания о победе германцев и гибели римских легионов15]. В Tac., Hist., IV, 65 описано, как жители колонии, заключая мир с тенктерами, выдвинули такое предложение: arbitrum habebimus Civilem et Veledam apud quos pacta sancientur. Sic lenitis Tencteris legati ad Civilem et Veledam missi cum donis, cuncta ex voluntate Agrippinensium perpetravere. Sed coram adire, alloquique Veledam negatum. Arcebantur aspectu, quo venerationis plus inesset. Ipsa edita in turre; delectus e propinquis consulta responsaque, ut internuntius numinis portabat [посредниками мы выбираем Цивилиса и Веледу, пусть они утвердят наш договор. Успокоив таким образом тенктеров, агриппинцы отправили к Цивилису и Веледе послов, которые поднесли им дары и сумели уладить всё дело к выгоде колонистов. К Веледе, однако, их не допустили и говорить с ней не дали: ее скрывают от людских взоров, дабы она внушала еще большее благоговение; живет она в высокой башне, задавать ей вопросы и получать от нее ответы

можно только через одного из родственников, который передает также ее пророчества]. Tac., Hist., V, 22: praetoriam triremem flumine Luppia donum Veledae traxere [флагманскую трирему они отвели вверх по реке Лупии в дар Веледе]. Tac., Hist., V, 25: Veledam propinquosque monebat [говорил Веледе и ее приближенным]. Описание захвата Веледы в плен содержалось, должно быть, в утраченных главах пятой книги «Истории»16. Веледе на ее жреческом посту предшествовали другие женщины: sed et olim Auriniam (вряд ли это перевод германского имени наподобие древнескандинавского Gullveig [золотая чаша]; предположительно, имеется в виду имя вроде Aliruna, Ölrôn, Albruna) et complures alias venerati sunt, non adulatione nec tamquam facerent deas [в древности они поклонялись Ауринии и многим другим, и отнюдь не из лести и не для того, чтобы впоследствии сделать из них богинь] (Tac., Germ., VIII). О более поздней пророчице по имени Ганна [Ganna] упоминает Дион Кассий (Cassius Dio, LXVII, 5)17; в 577 году Гунтрамн [Gunthcramnus] советовался с женщиной, «habentem spiritum phitonis, ut ei quae erant eventura narraret» [обладавшей духом пророчицы, чтобы она рас-

сказала, что будет] (Greg. Tur., V, 14; Эмуан (Aimoin, III, 22) называет ее mulier phytonissa — πυθώνισσα [гадалка, п­ифонисса (от «пифия»)]). Еще одна такая

15[Отрывки из «Истории» — в переводе Г. Кнабе. — Прим. пер.]

16Statius, Silv., I:4, 90: captivaeque preces Veledae [молитвы пленной Веледы]; из струк-

туры стиха Стация следует, что первые два слога имени Веледа поэт рассматривал как краткие, что представляется более правильным, нежели вариант βελῆδα у Диона Кассия. Цойс (Zeuss, 436) полагает, что Βελέδα, Βελίδα= Vilida. В Graff, I, 800 упоминается собственное имя Wallodu. Я полагаю, что сюда же следует отнести готское женское имя Valadamarca (Jornandes, XLVIII) и тюрингское Walada, название места (Pertz, I, 308).

17Γάννα (или Γαῦνα) παρθένος μετα τὴν Βελῆδαν ἐν τῇ Κελτικῇ θειάζουσα [Ган-

на (Гайна) — девушка, занявшая место Веледы и ставшая у кельтов прорицательницей]. Ср. с мужским именем Gannascus (Tac., Ann., XI, 18, 19); женское имя Ganna (Gannane в дательном падеже) упоминается в лотарингском документе от 709 года (Don Calmet (1728), I (Preuves), 265).

женщина, Тиота [Thiota], пришедшая в Майнц из Алемании, упоминается значительно позже, в 847 году, в «Фульдских анналах» (Pertz, I, 365)18. Подобно тому, как Кассандра предсказала падение Трои, наши пророчицы вещали о конце света

18 Губерт Томас из Люттиха, личный секретарь пфальцского курфюрста, в своем исследовании «De Heidelbergae antiquitatibus» пересказывает такую легенду (черпая сведения, как утверждает сам автор в своем «De Tungris et Eburonibus» (1541), из старинной книжки, полученной им от антиквара Иоганна Бергера — «libello vetustissimis characteribus descripto» [из книжки, написанной древнейшими письменами]): quo tempore Velleda virgo in Bruchteris imperitabat, vetula quaedam, cui nomen Jettha eum collem, ubi nunc est arx heidelbergensis et Jetthae collis etiam nunc nomen habet, inhabitabat, vetustissimumque phanum incolebat, cujus fragmenta adhuc nuper vidimus, dum comes palatinus Fridericus factus elector egregiam domum construxit, quam novam aulam appellant. Haec mulier vaticiniis inclyta, et quo venerabilior foret, raro in conspectum hominum prodiens volentibus consilium ab ea petere, de fenestra, non prodeunte vultu, respondebat. Et inter cetera praedixit, ut inconditis versibus canebat, suo colli a fatis esse datum, ut futuris temporibus regiis viris, quos nominatim recensebat, inhabitaretur, coleretur et ornaretur, vallisque sub ipsa multo populo inhabitaretur et templis celeberrimis ornaretur. Sed ut tandem fabulosae antiquitati valedicamus, lubet adscribere quae is liber de infelici morte ipsius Jetthae continebat. Egressa quondam amoenissimo tempore phanum, ut deambulatione, recrearetur, progrediebatur juxta montes, donec pervenit in locum, quo montes intra convallem declinant et multis locis scaturiebant pulcherrimi fontes, quibus vehementer illa coepit delectari, et assidens ex illis bibebat, cum ecce lupa famelica cum catulis e silva prorupit, quae conspectam mulierem nequicquam divos invocantem dilaniat et frustatim discerpsit, quae casu suo fonti nomen dedit, vocaturque quippe in hodiernum diem fons luporum, ob amoenitatem loci omnibus notus [в то время, когда бруктерами правила дева Велледа, жила в древнейшем святилище на холме некая старуха по имени Йетта, — до сих пор крепость Гейдельберг называется «холмом Йетты», — а остатки того святилища были всё еще видны и недавно, когда курфюрст Фредерик возвел великолепное здание, называемое новым двором. Та женщина была известной пророчицей; чтобы добиться еще большего почтения, она редко являлась перед людьми, просившими у нее совета: она, не показываясь, отвечала из окна. Помимо прочего, она предсказала, облекая пророчество в форму грубых стихов, что ее холм будет в забытьи, а затем там поселятся люди короля, имя которого не называется, они будут чтить и почитать это место, а в долине под ним будет жить множество людей, почитающих знаменитые храмы. Чтобы в последний раз уважить легендарную древность, расскажу, как в книге описана несчастная смерть этой самой Йетты. Однажды прекрасным днем она прогуливалась до святилища среди гор и дошла до того места, где горы склоняются к низлежащей долине и где бьет множество прекраснейших источников; Йетта восхитилась их красотой и присела попить; в это время из леса вышла голодная волчица с волчатами и, увидев женщину, разорвала ее на куски, пока та тщетно взывала к богам. Так те источники получили свое название — до сих пор их именуют волчьими, и все отмечают красоту этих мест]. Теперь уже не определить, что из этого есть подлинное древнее сказание, а что — выдумка XVI века, созданная ради восхваления нового дворца Гейдельберг (= Гейдберг); окно Йетты напоминает о башне Веледы — хотя Брюнхильд тоже жила на скале в высокой башне (Völs. saga, XX, XXIV, XXV), ср. с Менглёд (древневерхненемецкое Maniklata?), что сидит на скале с девятью девами у колен (Sæm., 110, 111). Если бы колдунью звали Гейдой [Heida],

(см. ниже); в Tac., Ann., XIV, 32 о британских друидках говорится так: feminae in furore turbatae adesse exitium canebant [впавшие в исступление женщины стали пророчить близкую гибель] (ср. с Tac., Ann., XIV, 30); лучший пример такого пророчества — это древнескандинавское «Прорицание вёльвы».

По сравнению с бруктерскими девушками седовласые, босые кимврские пророчицы, описанные у Страбона (см. главу III), выглядят жуткими ведьмами: в белых льняных одеяниях, с бронзовыми пряжками на поясах, они убивали пленных и гадали по их крови в жертвенном котле; наравне с занятием дивинацией они выполняли и функции жриц. Их подробно описанное одеяние можно, вероятно, посчитать жреческим.

По Tac., Germ., XL, жрец-мужчина прислуживал богине и правил ее повозкой; скандинавских же богов, с другой стороны, обычно сопровождали девушки-служительницы. По крайней мере, как можно понять по рассказу (интересному, хотя и искаженному недоброжелательностью христианского автора) из «Саге об Олаве» (Fornm. sög., II, 73 и далее), в Швеции повозку Фрея среди народа сопровождала девушка: Frey var fengin til þionosto kona ûng ok frîd [на служение Фрею брали молодую и красивую женщину], и называли ее kona Freys [женой Фрея]. Еще жриц называли gyđja, hofgyđja — формы женского рода от gođi, hofgođi19; ср. с Turiđr hofgyđja [верховная гидья Турид] (Islend. sög., I, 205); Þorlaug gyđja [гидья Торлауг] (Landn., I, 21); Стейнвёр [Steinvör] и Фридгерд [Fridgerđr] — [имена гидий] (Sagabibl., I, 99; III, 268).

Впрочем, в скандинавских источниках больше внимания уделяется не жречеству женщин, а их [ikre = ihre], видимо, более важному дару — пророчеству.

Perita augurii femina [женщина, сведущая в прорицании] (Saxo Gr., 121); Valdamarr konûngr âtti môđur miök gamla ok örvasa, svâ at hun lâ î rekkju, en þo var hun framsŷn af Fîtons (Pythons) anda, sem margir heiđnir menn [мать конунга Вальдамара была стара и слаба, постоянно лежала в кровати, но она пророчествовала по наущению духа Фитона (Пифона), как многие язычники] (Fornm. sög., I, 76). Важным представляется один термин, граничащий с понятием о сверхъестественном, высшем существе, — это термин dîs (nympha, numen [нимфа (девушка), божество]), который применялся по отношению к Веледе. Вероятно, spâkona [пророчица] не случайно в нескольких источниках зовется именем Thôrdîs [диса Тора] (Vatnsd., 186 и далее; Fornm. sög., I, 255; Islend. sög., I, 140; Kormakss., 204 и далее). Dîs — это очень древнее слово, которое я некогда связал с готским filudeisei (astutia, dolus [коварство, обман]); в том же значении

а не Йеттой, то это лучше бы сочеталось с названием местности и, кроме того, в этом прослеживалось бы древнескандинавское Heiđr.

19 Возможно, нововерхненемецкие формы Götte, Gothe, Goth в значении «крестная мать» (susceptrix e sacro fonte [восприемница из священного источника]) происходят от аналогичного языческого термина? В Morolt, 3184 встречается слово gode в значении «крещеная девушка».

(femina, nympha [женщина, девушка]) использовались древневерхненемецкое itis, древнесаксонское idis, древнеанглийское ides. Не менее известен и широко распространен термин völva, в целом означавший предсказательницу, владеющую магией (Vatnsd., 44; Fornm. sög., III, 214; Fornald. sög., II, 165, 166, 506), но затем закрепившийся за определенной мифической Вёльвой, от лица которой написана «Völuspâ», одна из древнейших эддических песен. Корень völu в этом названии либо происходит от völvu, либо восходит к более древней форме Vala (Völu в родительном падеже); обоим этим понятиям соответствуют древневерхненемецкие Walawa, Wala, напоминающие и о форме Walada, образованной несколько иначе. В «Саге об Эрике Рыжем» упоминается прорицательница по имени Торбьёрг [Thorbiörg], которую называли «младшей Валой» (Edda Sæm. (Hafn.), III, 4). Хейд [Heiđr] — имя не только эддической вёльвы (Sæm., 4b, ср. с 118a), но и вёльвы из «Саги об Одде-Стреле» (ср. с Sagabibl., III, 155). Хюндлой (Hyndla — canicula [собачка]) звалась предсказательница, ездившая на волках и жившая в пещере. Я полагаю, что из этой группы пророчиц не следует исключать и дев Торгерд и Ирпу [Thorgerđr ok Irpa] (Fornm. sög., II, 108; III, 100; XI, 134—137, 142, 172), которых почитали почти как богинь; одну из них могли называть hörgabrûđr (nympha lucorum [лесной девой]) и даже guđ (numen [божеством]; Nialss., LXXXIX). В валькириях есть нечто не только от богинь, но и от жриц (например, их девство; см. главу XVI) [18].

Мы еще вернемся к этим мудрым, или вещим, женам (в дальнейшем приведем и другие их обозначения), сопричастным, как это обычно и бывает в нашей мифологии, всему сверхчеловеческому; здесь мы продемонстрировали их связь с жертвоприношениями, пророчествованием и жречеством.