Примечания к главе XVI

[1] Елена тоже отличается полубожественным происхождением: она — дочь Зев-

са и Леды, сводная сестра Диоскуров; кроме того, ее обожествляли за красоту, а ее братьев — за отвагу (Lucian, IX, 274). Флор, думая, что Бланшефлур мертва, говорит о ней так (Flore, 2272):

У женщин перед жестокими мужчинами есть еще и то преимущество, что они добры и жалостливы; иногда эти качества в сказаниях проявляются даже у великанш и дьяволиц.

[2] Пророчество и колдовство считались преимущественно женскими дарами

(см. I, 277), поэтому ведьм было куда больше, чем ведьмаков [Hexenmeister]: «На одного сожженного мужчину приходится десять женщин» (Keisersb., Omeis, 46b). В Гёппингене, по словам Иоганна Нидера (†1440), женщина предсказала разрушительный пожар (Formic., II, 1).

[3]

Почитание женщин выражается еще в таких оборотах речи: ich waen, got niht sô guotes hât als ein guot wîp [я думаю, что бог не создал ничего лучше доброй женщины] (Frauend., 1:6); êret elliu wîp [чтит всех женщин] (Maurit., 1480); wir sulin êren dise wif [мы должны почтить эту женщину] (Roth., 4630); êrt altôs vrouwen ende joncfrouwen [всегда чтит женщин и девушек] (Rose, 2051); er êret alle megede [он чтит всех девушек] (MsH, II, 4b); dor alre vrowen ere [в честь всех женщин] (Lanc., 43844; Walew., 8787, 9000); durch aller frouwen êre [честью всех женщин] (Maurit., 1450; Roseng., 149); durch aller frewlein ere [честью всех девушек] (Uhland, I, 298); in alre vrouwen ere [в честь всех женщин] (Walew., 3839); umb aller weiber ehr willen [во имя чести всех женщин] (Simplic., 315); durch elliu guoten wîp [всеми добрыми женщинами] (Frauend., 427:16); man sol nimmer frowen übel sprechen [не следует говорить женщине злого] (Kol., 97); van vrowen comt ons alle ere [от женщин исходит вся наша честь] (Walew., 3813); причины особого отношения к женщинам объясняются так: wir wurden von frowen geborn und manger bet gewert [мы женщинами рождены и многим им обязаны] (Otn. (Cod. Dresd.), 167); daz wir von den lieben frolîn fîn alsamen komen sîn [потому что все мы происходим от прекрасных женщин] (M. Beheim, 275:19); wir sîn von in zer werlte komen [благодаря им мы пришли в мир] (Renn., 12268).

[4]

Когда герой посвящает себя служению даме, она делает его своим рыцарем: ich wil in zeime ritter hân [я хочу сделать его своим рыцарем] (Parz., 352:24); den ritter

got gedenken in der nôt, dar nâch gedenke an die süezen mündel rôt und an ir edeln minne, diu verjagt den tôt [в беде следует сначала подумать о боге, а затем — об алых устах любимой и о ее отпугивающей смерть благородной любви] (Kolm. Ms., 73:37; 42:46); кто при виде кольца подумает о возлюбленной, тот приобретает силу (Horn, 573, 609, 883, 1505); une dame à qui vous estes bien obligé, dans tous les combats de barrière et toutes les courses de bague, elle vous a souhaité d’en emporter l’honneur [дама, которой вы обязаны всеми своими победами на турнирах и скачках: она всегда желала, чтобы вы завоевали честь] (Rom. com. de Scarron, 82 [чит. 32]); ср. с Wörterb., статья «Andacht». Тот факт, что боги являлись сразу же, когда их называли по имени, подтверждается и фразой из Sn., 47: kölluđu â Þôr oc iafnskiôtt kom hann [воззвал к Тору, и тот немедленно явился]. Вагнофт [Vagnoftus] тоже внезапно появляется, когда о нем заходит речь (Saxo, 45). В шведской песне неожиданно, как только о них упоминают, появляются даже утка и муравей (Sv. folkv., I, 76, 77). В поэме «Darifant» главный герой обращается в бою

ксвоей возлюбленной фее Фиоледе [Phiolede]. Haupt, Zeitschr., II, 182, 183: Dîn scône helphet mich vorwâr! [Твоя красота поможет мне!] (Wolfram, 8:31); Dîn wîplich güete neme mîn wâr und sî mîn schilt hiut hin und her! [Пусть хранит меня твоя женская доброта и да будет вечно мне она щитом]; bî werdem man sô wachent wîbes güete [достойных мужчин хранит доброта женщин] (Ms, I, 190a); ср. с «wachen der Saelde» (in convivio sibi amator talos cum jacit, scortum invocat [когда любовник на пиру бросает кости, он взывает к потаскухе] — Plaut., Captivi, I, 1:4). Женщины тоже взывают к своим рыцарям или высказывают пожелания: The little strength that I have, I would it were with you! [Я хочу, чтобы с тобой была вся моя сила, хоть ее у меня и немного] (Shakesp., As you like it, I, 2). Женская красота раскалывает камни — von ir schoene müese ein fels erkrachen [от ее красоты могла треснуть скала] (MsH, III, 173a), излечивает болезни — der sieche muose bî in genesen [болезнь, должно быть, отступила перед ней] (Dietr. Drachenk., 350b), sol daz ein siecher ane sehn, vor fröide wurde er schier gesunt [взглянув на нее, больной от радости совсем выздоровел] (Dietr. Drachenk., 310b), ir smieren und ir lachen und solde ein sieche daz ansehn, dem müeste sorge swachen [стоило больному увидеть ее улыбку и услышать ее смех, как унялись его страдания] (Dietr. Drachenk., 70a). Убегая

кженщинам, мужчины спасались: hie sal die zuht vore gân, nu he under den vrowin ist komin [палаты, в которые ты вошел, под покровительством («очагом») женщин] (Roth., 4626; ср. с 4589). Под ногами женщин не мнутся цветы: ich waen swelhe trat diu künegîn, daz si niht verlôs ir liehten schîn [я думаю, что королева так легко ступает, что не вредит их яркой красоте] (Türl., Wh., 97b, 152a).

[5]

Sîn pflâgen wîse frouwen [за ним ухаживали мудрые женщины] (Gudr., 23:3); в Steub, Tirol, 319 они зовутся «блаженными девами».

[6]

Древневерхненемецкое itis (Kl. Schr., II, 4 и далее) встречается и в средневерхненемецком. В Wigamur, 1564 и далее словом îdîs (eydes — опечатка; рифмуется с wîs (Wigamur, 1654) и prîs (Wigamur, 1690, 1972)) названа дева, владеющая источником вечной молодости, возле которого растет липа. Itisburg (Dronke, IV, 22); Idislind (Trad.

Wizenb.); в печатном варианте — Dislith; Pertz, II, 389); в Förstemann, I, 335 — Dis; следует ли Gifaidis в Förstemann, I, 451 читать как Giafdîs? Курциус в Kuhn, Zeitschr., III, 153 производит itis от ἀθήνη [Афина], однако в таком случае непонятно происхождение звука s. Я бы скорее производил это слово (со значением «сияющая») от indh — lucere [сиять]; êdha, êdhas — lignum [древесина] (Kl. Schr., V, 435). В древнеанглийском ides = freolicu meovle [красивая женщина] (Сod. Exon., 479:2). На понятия meovle и mavi тоже следует обратить внимание; ср. с Meuenloch [девичий грот] (Panzer, Beitr., 1, № 85; Kl. Schr., III, 108).

[7]

Древнескандинавские dîsir тоже играют роль парок. Vildu svâ dîsir (sic parcae voluere [так пожелали дисы/парки]; Höstl. (Thorl., VI, 6)); tâlar dîsir standa þer â tvœr hliđar ok vilja þik sâran siâ [роковые дисы встали с двух сторон: там ты получишь раны] (Sæm., 185a). Жертвоприношение дисам называлось blêtuđ dîsir (Egilss., 207), dîsablôt (Egilss., 205); var at dîsa blôti, reiđ hesti um dîsar salinn [на жертвоприношении дисам проезжал через палаты дис] (Yngl., XXXIII). О самоубийстве говорится: heingdi sîk î dîsarsal [сам себя отправил в палаты дис] (Hervarars., 454); fôr ser î dîsar sal [ушел в палаты дис] (Hervarars., 527). Iodđîs [девушка, «дис-ребенок»] (Sn., 202). Мать Гренделя тоже зовется ides (Beov., 2518, 2701). О Vanadîs и ее идентичности фракийской богине луны Бендиде [Bendis] см. Kl. Schr., V, 424, 430 и далее.

[8] Палаты Брюнхильд, куда люди ходили за истолкованием сновидений, тоже нахо-

дились на горе (Völs., XXV); ср. с hyfjaberg (II, 803). В Laxd., 328 говорится о völu leiđi, divinatricis tumulus [холме предсказательницы]. Старая фея пятьдесят лет не выходит из своей башни (Perrault, 3). О Веледе и готской Валадамарке [Waladamarca] (Jornand., XLVIII) напоминают вещая голова коня Фалады из народных сказок и Велентин [Velentin] (в Haupt, Zeitschr., IV, 437 — volantinne и valantinne). Вёльвы странствуют: ek fôr î skôg völvu lîki [я ушел в леса, как вёльва] (Fornald. sög., I, 135); þu var völvan [ты был вёльвой (?)] (Fornald. sög., I, 139; Sæm., 154b). О других пророчицах упоминается в Nialss., 194, 199: Sæunn kerlîng, hon var frôđ at mörgu ok framsŷn, en þâ var hon gömul miök [старуха Сеунн, она была мудра и пророчествовала, но была она и очень стара]; она пыталась сдвинуть стог сена, зная, что от него разгорится пожар, — ее не послушали, и пожар действительно начался. Fornm. sög., IV, 46 (ср. с 338): vîsindakona, sû er sagđi fyrir örlög manna ok lîf [мудрая женщина, которая, как говорили, видела судьбы и жизни людей].

[9]

Ваккернагель в Haupt, Zeitschr., II, 539 реконструирует aliorunas до haliorunas = hellirûna. О пещере Альрауны [Alraun] см. II, 884. Mandragora — alruna (Mone, Anz., VIII, 397).

[10]

К. Мюлленгоф в Haupt, Zeitschr., IX, 255 оспаривает предложенное мною сравнение древнескандинавского norn с готским navairns, «богиня смерти» (Kl. Schr., III, 113). Nahanarvali или Navarnahali (готское Navarnêhaleis, древнескандинавское

Nornahalir)­ — это, возможно, последователи культа норн (GDS, 715, 806). Следует, вероятно, обратить внимание на шведский глагол nyrna — предупреждать, сообщать (Sv. folkv., I, 182, 183). Фарерцы вместо norn говорят nodn (ср. с kodn, hodn, badn вместо korn, horn, barn). Nodnar = nornir (Lyngbye, 132); Nodnagjest = Nornagestr (Lyngbye, 474). В слове «Нюрнберг» корня «норна» быть тем более не может, поскольку в источниках обнаруживается написание Nüernberc (MSH, III, 296b), Nüerenberc (Walth., 84:17). Nornborn может быть искаженным Nordenborn (в Верхней Германии говорят Norndorf, Nornberg вместо Nordendorf, Nordenberg). Ср. с фризским Non (Ehrentr., Fries. Arch., II, 82). Nurnhari (Karajan, 83:6).

[11] Две немецкие труды, как и три скандинавские норны, носят имена, образован-

ные от абстрактных глаголов — Muß [«должна»] и Kann [«может»] (Panzer, Beitr., I, 88). Древневерхненемецкое wurt = fortuna (Gl. Hrab, 964a); в связи с этим можно обратить внимание на формы giwurt (Graff, I, 993), ungiwurt (Graff, I, 994), а также, вероятно, на готское существительное gavairþi. Древнеанглийское seo vyrd gevearđ [так случилось; vyrd — вспомогательный глагол] (Cædm., 168:3); hie Vyrd forsveop [Вюрд их унесла] (Beov., 949); с me þät Vyrd geväf [Вюрд меня соткала] из Cod. Exon., 355 можно сравнить оборот vîgspêda geviofu [вплел удачу в бою] из Beov., 1387 (см. I, 702). В «Саге о Кормаке» Урд приходит at brunni [к источнику]; ср. с Urđar lokur [заклинания, обереги Урд] (Sæm., 98a). Urđr öđlinga [Урд Эдлингов] (Sæm., 214b) ср. с dîs Skiöldunga [дис Скьёльдунгов]. Норны судят, предназначают: skapa; ömlig norn skôp oss i ârdaga [злая норна в былые дни предназначила] (Sæm., 181a); по-фарерски: tea heava mear nodnar skapt [это мне приуготовили норны] (Lyngbye, 132). Слово steffara, — parca (Graff, VI, 662), —следует читать как sceffara; scepfarun — parcae (Gl. Schlettst., VI, 457). Sceppen smenschen leven [творят жизнь человека] (Limb., III, 1275). Винтлер называет парок gachschepfen [быстро, внезапно творящими] (Pfeiffer, Germ., I, 238); ср. с финским luonnotar — virgo creatrix [дева-создательница], от luon — creo, facio [творю, делаю]; kolme neittä luonnotarta — tres sunt virgines naturae creatrices [их трое, дев-создательниц природы]. Норны принадлежат к разным народам:

[12]

О норнах, völvur, spâkonur, blâkâpur см. Maurer, 284. Tha thriu wüfe [три женщины] (Ehrentraut, Fries. Arch., II, 82); die drei heilräthinnen [три священные советчицы] (Panzer, Beitr., I, 56, 57, 59, 283). В славянской традиции — три rojenice [рожаницы] или sujenice [судженицы] (Valjavec, 76—91). Богемское sudice — судьи (женского рода; см. I, 723). Nornir nâgönglar, nauđgönglar [норны, помощницы в беде] (Sæm., 187b; ср. с ed. Hafn., 173). Интересна форма töfranorn (см. II, 636). Норны путешествуют:

konur þaer fôru yfir land, er völvur voru kallađar, ok sögđu mönnum forlög sîn, ârferđ ok ađra hluti, þâ er menn vildu vîsir verđa; þessi sveit kom til Virvils bônda, var völvunni þar vel fagnat [женщины, странствующие по землям, звались вёльвами; они прорицали людям судьбы, пророчествовали об урожае и о других вещах, о которых у них спрашивали; как-то эти вёльвы пришли к бонду Вирвилю, и их хорошо приняли] (Fornm. sög., III, 212); völvan arma [проклятая колдунья] (Fornm. sög., III, 214). И норны, и парки, и феи являются перед колыбелью новорожденного и одаривают его. То же делает и «frau Saelde» в Er., 9900. Вещая gammal gumma [старая карга] является при рождении королевского сына (Sv. folk., I, 195). Девушка купает трех mör, а те одаривают ее (Sv. folks., I, 130; в аналогичных немецких сказках упоминаются «три человечка» [Haulemännchen]).

Diu grimme Nôt [мрачная нужда/беда/необходимость] (Er., 837); merkja â nagli Nauđ [пометь на ногте (или гвозде?) (руну) Науд] (Sæm., 194b); runar ristnar: â Nornar nagli [руны вырезаны на гвоздях норн] (Sæm., 196a — имеется в виду clavus [гвоздь], не unguis [ноготь]); ср. с Simplic. (Keller), I, 475: «когда нужда входит и в двери, и в окна».

[14] В греческой мифологии к феям ближе всего Калипсо — и богиня, и нимфа. В сред-

неверхненемецком стихотворении богиня Венера зовется diu feine diu ist entslâfen [спящей феей] (MS, II, 198a); и наоборот, феи часто зовутся богинями; götinne = fee (Haupt, Zeitschr., II, 183); der götinne land [страна богини] (Frib., Trist., 4458); von der götinne hende [из рук богини] (Frib., Trist., 4503). У Петрония упоминается персонифицированный fatus (мужского рода): malus fatus (illum perdidit) [злой рок (уничтожил его)] (Petron., XLII); hoc mihi dicit fatus meus [так мне предназначено моим роком] (Petron., LXXVII). О жилище tria fata на римском форуме см. Gregorovius, Gesch. d. Stadt Rom, I, 371—373. В Энгадине таких существ называют feas, fedas, а также nymphas и dialas: они помогают грузить зерно, приносят еду и питье в серебряных сосудах; три dialas являются прядильщицам (Schreiber, Taschenb., IV, 306, 307).

[15]

О tria fata см. Horkel, Abhandl., 298 и далее; ср. с «тремя девами» во «Фридрихе Швабском»; в Müllenhoff, 348 упомянуты двенадцать мудрых дев. Феи, как и эльфийки (см. I, 747), отличаются исключительной красотой: schoener danne ein veine [прекрасней, чем фея] (Trist., 17481); plus blanche que fée [прекрасней, чем фея]

(Orange, V, 3059); plus bele que fée, ne lerine [прекрасней, чем фея…78] (Orange, V, 4725); pus bela que fada [прекрасней, чем фея] (Ferab., 2767); de biauté resanbloit fée [красотой напоминала фею] (Marie, I, 100). Феи, как и ведьмы (см. II, 650), устраивают пиры. В одной старинной поэме (?) три феи пророчествуют при рождении Оберона, сына Юлия Цезаря и Морги (стр. 104, 105), и затем входит четвертая фея (стр. 106 (32 в прозаической версии)). Парки [die Fate] одаривают новорожденного, и в этот момент в спешке входит последняя из них — она неловко подворачивает ногу (sbotatose lo pede) и разражается проклятьями (Pentam., II, 8).

[16]

Fata Morgana в Lanc. [чит. Lanz.], 7185 зовется Fêmurgân diu riche [могучей Фемурган], в Er., 5155, 5229 — Fâmorgân, в Iw., 3422 — Feimurgân. Marguel ein feine (Er., 1932) — то же, что и французское Morgain la fée [фея Моргана]. В Lanz., 13654, 19472, 23264 — Morguein de elwinne [Моргейн-эльфийка], в Tit., 4376 — Femurga die kluoge [Фемурга мудрая]; у Вольфрама это имя используется и как название страны (см. II, 335). Однако в Trist., 397:14: gotinne, ûz Avelûn der feinen lant [богиня из Авелуна, страны фей]; в Er., 1930: der wert Avalôn [остров Авалон]; французское l’ile d’Avalon [остров Авалон]. Восходит ли всё это к древнекельтским представлениям? В Michelet, II, 15 упоминаются священные девы, посылавшие кельтам то благоприятную погоду, то кораблекрушения.

[17] Имя Αῖσα, судя по всему, связано с ἴσος [равный], ἔϊσος [справедливый] и εἴδεναι

[знать]; ἴσος означает еще «равно разделенный»; κατα ίσα — ex aequo [по справедливости], κατ’αῖσαν convenienter, aeque [справедливо, равно].

[18]

И. Беккер предлагает такое чтение Od., VII:197:

относя, таким образом, κατὰ к νήσαντο. Ἡ Μοῖρα καὶ τὸ ἐξ ἀρχῆς οὕτως ἐπικεκλῶσθαι [(причина не во мне,) а в мойре и в изначальном прядении (нитей судьбы)] (Lucian, Dial. mort., XIX); ср. с использованием понятия ἐπικλώθω [пряду (нити

судьбы)] по отношению к богам и духам (см. II, 400). Считалось, что Атропос живет на солнце, Клото — на луне, а Лахезис — на земле (Plutarch, IV, 1157). У Катулла (Catull, 62, 302—321) встречается прекрасное описание трех парок (означает ли само слово parca «бережливая, бережная»? см. Kuhn, V, 250) с рефреном

currite ducentes subtemina, currite fusi!

[вращайтесь, вытягивая нити, вращайтесь, веретена]

78 [Значение оборота «ne lerine» неясно: в «Dictionnaire de l’ancienne langue française et de tous ses dialectes du IXe au XVe siècle» Фредерика Годефроя вместо перевода слова lerine стоит вопросительный знак, а пример использования приведен тот же, что и здесь. —

Прим. пер.]

см. также строки 381—385.

Nubila nascenti seu mihi parca fuit.

[то ли парка гневалась на меня при рождении] Ov., Trist., V, 3:14.

scilicet hanc legem nentes fatalia parcae stamina bis genito bis cecinere tibi.

[верно, такую судьбу прядущие парки дважды провозгласили тебе, дважды рожденному]

Ov., Trist., V, 3:25.

o duram Lachesin, quae tam grave sidus habenti fila dedit vitae non breviora meae.

[о жестокая Лахезис, моей тяжелой судьбы нить решившая не обрывать]

Ov., Trist., V, 10:45.

atque utinam primis animam me ponere cunis jussisset quaevis de tribus una soror!

[я хотел бы, чтобы мне еще в колыбели одна из трех сестер приказала отдать душу]

Propert., III, 4:28.

tres parcae aurea pensa torquentes.

[три парки, прядущие золотую нить] Petron., XXIX.

Ср. с:

aurea volvebant bona fata colis.

[прядут счастливые судьбы золотой нитью] Sidon. Apoll.

daz het im vrowe Chlôtô sô erteilet. ouch was vil gefuoc vrô Lachesis daran.

[так ему судила госпожа Хлото, и госпожа Лахезис тоже была к нему щедра]

Türl., Krone [Berl.], 7 [z. 286, 290].

В сербской песне поется о золотой нити («златна жица»), вьющейся с небес и обвязывающей человека (Vuk[2], I, 54, 57, 58; Wesely, 68). В немецких сказаниях встречается огромное количество чудесных ткачих и прядильщиц: kleit daz ein wildiu feine span

[одежда, сотканная какой-то дикой феей] (Troj. kr., 2895); ein feine worhte den mantel [облачение сработала фея] (Altd. Bl., II, 231); феи ткут мантии в Charlem., 105, 106; paile que fist fere une fée [накидка, сделанная феей] (Auberi, 37). Старая пряха сидит в пещере (Kuhn, Westfäl., I, 72; Asbiörnsen, I, 194), ср. со старой ткачихой в Rhesa, Dainos, 198. Gelücke span im kleider an [судьба спряла ему одежды] (Frauenl., 115:15).

Обычно эти девы встречаются по трое: tres nymphae [три нимфы] (Saxo, 43 (ed. M., 123)); drei puppen [три девочки / куклы] (Firmen., II, 34); die drei docken [три куклы] (H. Sachs, I, 4:457d); die drei Marien [три Марии] (Kindh. Jesu (Hahn), 68; Uhland, Volksl., 756; Lb. 1582, 332). Три Марии защищают от огня (Panzer, Beitr., I, 67). Три Марии-пряхи (Uhland, Volksl., 744). Три старухи на трехногом коне (Müllenhoff, 342). Die tras feyes [три феи] (Alsatia (1853), 172, 173). Три ткачихи (Rhesa, Dainos, 304). Во множестве сказаний упоминаются три женщины в белых одеждах и три — в черных (Panzer, I, 2, 11, 14, 16, 18, 25, 28, 35, 36, 38, 46, 48); они свивают веревку (чтобы сушить на ней белье; Panzer, I, 1, 9, 11, 17, 25, 59, 129; см. I, 259 и далее, 602); они поют при рождении ребенка (Panzer, I, 11); их можно увидеть в день солнцестояния (Panzer, I, 38, 39, 75, 84). Возле Лондорфа (в Верхней Франконии) парень однажды увидел трех замковых фрейлин: у двух из них были ручные прялки с девятью плотно обвитыми веретенами, а у третьей — самопрялка

сдевятью пустыми; первые две говорят третьей: «Если бы ты просто покрывала свои веретена пряжей, не стараясь спрясть всё полностью, то еще не всё было бы потеряно!» (Panzer, Beitr., II, 136). В красивой моравской легенде рассказывается о трех девушках

скосами, скашивающих людей на своем пути; одна из них хромает и не может догнать двух других, из-за чего те над ней надсмехаются. Разозлившись на подруг, третья девушка передает людям тайну целительных трав (см. статью Кульды в d’Elv., 110).

[19]

Юпитер посылает к людям Викторию так же, как Один — валькирий (Augustin., C. D., IV, 17 (S. 362)). Сам термин «валькирия» в древневерхненемецких источниках пока не обнаружен, хотя в Schannat, Vind., I, 72 (1119 год) упоминается Walkarie — femina serva [служительница]. Со skialdmeyar [девами щита] ср. понятие Schildknecht: это слуга, который хранил щит своего господина и при необходимости подавал ему этот щит (так же строились взаимоотношения валькирий с Одином). Девы, хранящие щит и шлем, упоминаются в средненидерландской поэме (Lanc., 16913, ср. с 16678, 17038). Hialmmeyar [дева шлема], другое название валькирии, проясняется оборотом hild und hialmi [Хильд в шлеме] (Sæm., 228a); ср. с hialm geta ok oskmey verđa [взять шлем и стать девой желания] (Sæm., 242a). Валькирий называют folkvitr [защитницами народа] (Sæm., 192a); megetlîchiu wîp helfen Karl siegen [дева помогает Карлу побеждать] (Kschr., 14950 и далее); die megede suln dir dîne êre widergewinnen [дева должна вернуть тебе твою честь] (Kschr., 14954); der megede sigenunft [торжество девы] (Kschr., 15029). Аврелиан во время своего триумфа провел десятерых пленных готских амазонок (Vopiscus, In Aurel., 34). В Lampr., Alex., 6320 амазонки названы urlouges wîp [боевыми девами]. Павел Диакон упоминает бой между Ламиссо [Lamissio] и амазонками во время перехода вброд реки. Адам Бременский говорит об «амазонках и киноцефалах [псоглавцах]» (Adam. Brem., IV. 19; ср. с P. Diac., I, 15); в словаре Графа упоминается древневерхненемецкое слово hunthoubito [псоглавец]. В Krone, 17469 говорится о «der meide lant» [стране дев].

[20]

Hun var vitr kona ok vinsael ok skörûngr mikill [она была мудрой и сильной женщиной, ее ценили] (Fornm. sög., III, 90); hon var skorûngr mikill (virago insignis [(она была) выдающейся воительницей]; Nialss., XCVI). Глаумвёр [Glaumvör] тоже названа слово­м skörûngr [вождь] (Völs. saga, XXXIII (см. Kl. Schr., III, 407)); skarûngr в Vilk., CCXII;

Брюнхильд — mestr skörûngr [самая воинственная] (см. выше, прим. 20). Она зовется hin rîka, hin fagra, hin mikilláta [богатой, красивой, гордой] (Vilk. saga, XXX); ее замок носит название Sêgard. Согласно «Песни о Нибелунгах», она живет в замке Isenstein у моря; в том же тексте она называется tiufels wîp (или brût) [женой (или невестой) дьявола] и ungehiurez wîp [чудовищной женщиной] (Nib., 414:4; 426:4); она носит доспехи и щит (Nib., 407:4); она наделена огромной силой и далеко забрасывает камни и копья (Nib., 425:1; 509:3; 517:3); в брачную ночь она связывает короля Гунтера.

[26]

С девами щита сходны Фенья и Менья; о них в «Песни о Гротти» (строфа XIII) сказано: î folk stigum, brutum skiöldu… veittum gôđum Gothormi liđ [воевали среди людей, проламывали щиты… подарили победу доброму Готорму]. Кларина посвящает своего возлюбленного Валентина в рыцари (Staphorst, [I:4], 241). Валькирии братаются со своими подзащитными; ср. со stolts Signild [храброй Сигнильд] в Arvidsson, II, 128—130; ср. также с блаженной девой, выходящей замуж за крестьянина (Steub, Tirol, 319). У валькирий тоже есть лебединые накидки. Sæm., 228a: lêt hami vâra hugfullr konûngr âtta systra und eik borit [нас девять сестер, храбрый конунг унес наши накидки под дуб]; Cod. Exon., 443:10, 26: vunian under âctreo [жить под дубом]. В «Песни о Гротти» (строфа XI): vârum leikur, vetr niu alnar fyrir iörđ neđan [девять зим мы играли друг с другом, росли под землей]. Одежда девы желания хранится на дубе (Lisch, V, 84, 85).

[27] Брюнхильд сначала дает клятву молодому Агнару и помогает ему победить старо-

го Хьяльмгуннара [Hialmgunnar] (Sæm., 194; ср. с 174b, 228a); в Völs. saga, XX сказано: «eiđa seldak» [принесла клятву] и «gaf ec ungom sigr» [даровала победу]. После этого она выбрала Сигурда: svâ er ek kaus mer til manns [тот, кого я выбрала в мужья] (Völs. saga, XXV). Союз полубогини со смертным обычно оборачивался несчастьями для обоих; часто условием было то, чтобы супруг никогда не спрашивал у жены ее имени, иначе им придется расстаться; тот же мотив — в сказаниях об эльфийках, о Мелюзине, о рыцаре Лебеде. Богиня Ганга стала женой Шантану, но родившихся от него детей немедленно выбросила в реку (Holtzmann, Ind. Sagen, III, 95, 99). О союзе героя с призрачной вилой см. GDS, 130, 131.

[28] В каком-то смысле валькирии — это богини, обреченные на связь с миром смерт-

ных (образ в индийском духе). Семь лет они остаются с мужьями, а затем вновь рвутся в бой: at vitja vîga, visere proelia [искали сражений] (Sæm., 133) — так сказано в прозаической части, а в стихах использован оборот örlög drŷgja [(хотели) предназначать судьбы] (см. I, 712). Wîsiu wîp в «Песни о Нибелунгах» также зовутся merwîp (Nib., 1528:1); diu wilden merwîp (Nib., 1514:3; 1520:3); Хаген кланяется им за их прорицание.

[29]

Хижина лесных женщин в Saxo, 39 исчезает вместе с ними, и Хотер оказывается вдруг под открытым небом — то же происходит в сказаниях о ведьмах (см. II, 681). Gangleri heyrđi dyni mikla hvern veg frâ sèr oc leit ût â hliđ sèr: oc þâ er hann sèz meirr um,

гавань, и та обмелевает. Мелюзину в народе часто называют mère Lusine [морская Люзина]. В датских песнях упоминаются maremind [морская дева] и marequinde [морская женщина]. Waltminne — lamia («Флорианский глоссарий» в Fundgr., I, 396); waltminna — эхо (см. I, 751) или ламия (Graff, II, 774); widuminna (Cassel, Ortsn., 22).

[34] Вила строит себе замок в облаках, а ее дочь Мунья (молния) играет со своими бра-

тьями, двумя Громами (Vuk (nov. ed.), I, 151, 152). Вила распевает песни, сидя на дубах

ина скалах; она разговаривает с конем в лесу; она одаривает и исцеляет (см. II, 803; Vuk (nov. ed.), I, 151, 149, № 114, 158). Вила сходна и с дьяволом: она тоже танцует на горе по ночам (Vuk, статья «Врзино коло»), тоже учит своих последователей управлять тучами и творить грозы. Более всего вилы напоминают «белых дев» (см. II, 548

идалее). С криком вилы, обозначаемым глаголом «кликтати» и сходным со стуком дятла, ср. литовское ulbauja wolungĕ, «дятел плачет»; в MS, II, 94b: ir klokent als umbe ein fûlen boum ein speht [плачете, как дятел о гнилом дереве].

=

vættir (genii quicunque [любые духи]; Sæm., 93b), hollar vættir (genii benigni [добрые духи]; Sæm., 240b), ragvættir или meinvættir (genii noxii [духи-вредители])7, landvættir (genii tutelares [духи-охранители]; Fornm. sög., III, 105; Isl. sög., I, 198 и т. д.). На Фарерских островах говорят: feâr tû têar til mainvittis! («иди к черту!», Lyngbye, 548). Датское vette означает духа женского рода, лесную нимфу, а meinvette — злого духа (Thiele, III, 98). В шведском языке, помимо слов vätt (genius) и vättr (среднего рода) с тем же значением, есть еще и заимствованная из немецкого форма wikt (Ihre, 1075). Во всех этих языках рассмотренные слова могут принимать и обобщенное значение.

Переход значения слова wicht от «призрак» к, с одной стороны, «вещь, предмет», и, с другой, — к «дьявол» сходен со многими явлениями языка. Маленьких детей тоже называют словом Ding [вещь]; в сказке (KM, № 105) мальчик кричит лягушке [Unke]: «Ding, iß brocken!» [вещь (= тварь, создание), ешь крошки]. Каждое из слов wicht, ding, wint, teufel, vâlant (см. Gramm., III, 734, 736) может усиливать отрицание. Старофранцузское males choses (mali genii [дурные вещи = злые духи]; Ren., 30085); средневековое латинское bonae res (boni genii [хорошие вещи = добрые духи]; Vinc. Bellov., III, 3:27) [2].

Более определенное значение — у древне- и средневерхненемецкого слова alp (genius), древнеанглийского älf, древнескандинавского âlfr; вполне можно предположить готскую форму albs8. Помимо этой формы мужского рода в древневерхненемецком могло еще существовать и слово alp среднего рода, с множественным числом elpir: в средневерхненемецком точно было множественное diu elber; из средневерхненемецкой формы elbe (MS, I, 50b) — женский род, дательный падеж — следует номинативное diu elbe, в древневерхненемецком — alpia, elpia, в готском — albi с родительным падежом albjôs: без таких более древних форм средневерхненемецкое производное возникнуть не могло бы. В древневерхненемецком несомненно использовалось и слово elpinna женского рода, отсюда — средневерхненемецкое elbinne: этим словом пользовался Альбрехт Гальберштадский, встречается оно и в переработанной Викрамом версии его перевода9; в древнеанглийском — elfen с родительным падежом elfenne. Что касается номинативного множественного числа мужского рода, то уверен я лишь

7Бьёрн предполагает формы meinvættr мужского (женского?) рода и meinvætti среднего; mein определенно значит noxa, malum [вред, зло], но форма эта напоминает мне об авестийских mainjus (daemon [дух]), agramainjus (daemon malus [злой дух]).

8Гот по имени Albila упоминается в Procop. (ed. Bonn), II, 187; ср. с Vestralpus (см. I, 760).

9Wikram, 1:9; 6:9 (ed. 1631 — 11a, 199b); первый из этих примеров во всех известных мне изданиях (ср. с ed. 1545, 3a) напечатан с ошибкой: «auch viel ewinnen und freyen», последнее слово рифмуется с zweyen. У Альбрехта несомненно было «vil elbinnen und feien» [множество эльбин (эльфин, эльфиек) и фей]; в связи с freien я могу разве что выдвинуть смелое предположение о связи этого слова с Фригг и Фрейей (см. I, 555 и далее); froie = fräulein (так в Reinhart, CLXXII зовется куница) по смыслу здесь вообще не подходит.

вдревнескандинавской форме âlfar: предположительно, она связана с готским albôs, древневерхненемецким alpâ, средневерхненемецким albe, древнеанглийским älfas; с другой стороны, древневерхненемецкое elpî (готское albeis) можно вывести из средневерхненемецкого множественного elbe (Amgb., 2b — если, конечно, это слово не относится к elbe женского рода) и древнеанглийского номинативного множественного ylfe (Beov., 223), ylfa в родительном падеже, множественном числе10. Вполне сходны английское elf (elves во множественном числе), шведское elf (множественное elfvar (мужского рода) или elfvor (женского рода) и датское elv (elve во множественном числе); в датских составных словах ellefolk, ellekoner, elleskudt, ellevild [народ эльфов; эльфийки; эльфийская стрела; люди, унесенные эльфами] наблюдается ассимиляция. В нововерхненемецком языке слово alp сохраняется в значении «ночной призрак, ночной кошмар»; писатели последних веков стали использовать чуждую нашему языку английскую форму elf; в более ранние времена встречались только elbe и elben11 — более правильные варианты. Ганс Сакс использовал слова ölp, — «du ölp, du dölp!» (H. Sachs, I, 5:525b), — и ölperisch [эльфийский] (H. Sachs, IV, 3:95c); ср. с ölpern и ölpetrütsch, alberdrütsch, drelpetrütsch в Schm., I, 48; elpentrötsch и tölpentrötsch, trilpentrisch

вSchmid, Schwäb. Wb., 162; в Герсфельде — hilpentritsch. Этим словом обозначается неуклюжий глуповатый человек, с которым что-то сделали эльфы; то же выражается и простым elbisch (Fundgr., [I], 365). В Gl. Jun., 340 — elvesce wehte, эльфийские призраки [3].

За сведениями о природе эльфов в первую очередь я обращусь к древнескандинавским источникам. В I, 162 уже отмечалось, что в «Старшей Эдде» æsir [асы] и âlfar [альвы] часто называются вместе как совокупное воплощение высших существ в целом; точно так же в древнеанглийском соединяются понятия ês и ylfe. Судя по всему, считалось, что эльфы стоят ближе к богам, чем люди. Третьими часто упоминаются vanir [ваны] (Sæm., 83b) — народ, отличный от асов, но тесно связанный с ними через взаимные браки и договоры. Поэма «Воронова ворожба Одина» начинается словами «alföđr orkar, âlfar skilja, vanir vita» (Sæm., 88a), то есть «всеотец (ас) властен, альвы искусны, ваны мудры».

10Учитывая древнеанглийское y (как yldra = древневерхненемецкое eldiro); ylfet = древневерхненемецкое elpiz; yrfe = древневерхненемецкое erpi. Впрочем, y может быть

иумляутированной o (ср. с orf — yrfe (pecus [скот])) или u (ср. с vulf — vylfen); отмечу

исредневерхненемецкое ulf со множественным числом ülve (и с тем же значением, что

иу alp) — это слово может быть связано с древнеанглийским ylf: von dem ülven entbunden werden [родиться от эльфов] (MS, I, 81a); ülfheit ein suht ob allen sühten [эльфийство, болезнь из всех болезней] (MS, II, 135a); der sich ülfet in der jugent [тот, кто эльфийствует в молодости] (Helbl., II:426); ср. с ölp у Ганса Сакса. Вместе с эльфами [elves] и гоблинами [goblins] Шекспир нередко называет ouphes, схожих с ними существ (см. Nares, статья «oupii»); судя по всему, ouphes и elves — одно и то же: по крайней мере, в шведских народных песнях формы Ulfver (Arwidsson, II, 278) и Elfver (Arwidsson, II, 276) употребляются наравне.

11Besold, статья «elbe»; в Ettner, Hebamme, 910 — alpen или elben.

В «Речах­ Альвиса» перечисляются те различные названия, какие созвездия, стихии и растения носят в разных языках (см. I, 599, 600): упоминаются языки

асов, альвов, ванов, а также богов, людей, «властей» [ginnregin], ётунов, двергов [dvergar, карликов] и жителей подземного мира (Хель). Здесь для нас особенно важно то, что âlfar и dvergar — это два разных народа. Они разделяются и в Sæm., 8b; в Sæm., 92b — dvergar и döckâlfar [темные эльфы]; в Sæm., 188a норны делятся на три рода: âskungar, âlfkungar и dœtr Dvalins, то есть произошедшие от асов, от альвов и от двергов [«дочери Двалина»]; средневерхненемецкие поэты тоже разделяют elbe и getwerc, см. Wikram, VIII:912. Какая-то связь между этими существами всё же была, поскольку среди имен цвергов встречаются такие, как Alfr и Vindâlfr (Sæm., 2, 3). Локи называется асом (Sn., 23), при перечислении асов в нескольких случаях упоминается и его имя, однако по происхождению он — ётун (Sn., 32), что, впрочем, не мешает использовать по отношению к нему обращение âlfr (Sæm., 110b); даже Вёлунд, божественный герой, в Sæm., 135a—b зовется «âlfa liođi» (alforum socius [родичем альвов]) и «vîsi âlfa» (alforum princeps [князем альвов]). Я объясняю это не исторически (то есть не через финское происхождение Вёлунда), а мифологически: в германском сказании Вилант тоже назван другом короля Эльбериха [Elberich], вместе с которым они были кузнецами на горе Глоггензахсен [Gloggensachsen] (Göugelsahs — Кавказ?). Как можно заметить, слово âlfr толкуется то в узком, то в широком смысле.

Так каково же подлинное значение слова albs, alp = genius? Прежде всего, хочется сравнить его с латинским albus [белый] — тем более, что сабиняне, по Фесту, говорили alpus; по законам сдвига согласных еще лучше подходит греческое ἀλφός (vitiligo [белый лишай]). Возможно, что исконно albs означало светлого, белого, доброго духа13, и разделение âlfar и dvergar подразумевало противопоставление между белыми и черными духами. Этому вполне соответствует представление об исключительной красоте и светлом сиянии альвов. Впрочем, как мы увидим в дальнейшем, альвов и двергов всё же часто путали, смешивали друг с другом — вновь разделить их помогает сопоставительный анализ и тот факт, что альвов называли еще liosâlfar [альвами света]14.

12В норвежской традиции alfer и dverge тоже разделяются (Faye, 49).

13Тем же словом называются заснеженные горы (Альпы [4]) и чистые речные воды (Albis — Эльба); elf, elfa в древнескандинавском, elf в шведском, elv в датском в значении fluvius [река] — это апеллятивы; представление о призрачном эльфийском лебеде (древневерхненемецкое alpiz, средневерхненемецкое elbez, см. I, 713, 714) может объясняться

ицветом этой птицы, и ее связью с водой; ср. со славянским labud от Labe [Эльба по-чешски

исловацки].

14В слове vanir тоже заключено представление о чем-то белом и ярком; ср. с древнескандинавским vænn (pulcher [красивый]) и ирландским ban (albus [белый]), ben, bean (femina [женщина]), латинским Venus, готским qinô [женщина], древнеанглийским cven [женщина]. К тому же, ирландское banshi, bansighe означает эльфическое существо, чаще

skamt î brott, er âlfar bûa î; građûng þann, er Kormakr drap, skaltu fâ, ok riođa blôđ građûngsins â hôlinn utan, en gera alfum veizlu af slâtrinu, ok mun þer batna [здесь недалеко есть холм, где живут альвы; возьми быка, которого забил Кормак, обагри холм его кровью и устрой пир для альвов; тогда ты исцелишься]. Здесь описано настоящее âlfablôt [жертвоприношение альвам]. С этим я связываю суеверную традицию готовить еду и накрывать стол для ангелов (см. раздел «Суеверия», № 896). Для домовых кузнецов [Hausschmieden] и кобольдов тоже накрывали столы и ставили горшки с едой (Deutsche Sagen, № 37, 38, 71); domina Abundia ест и пьет (см. I, 538); у пещер для подземных жителей оставляли деньги или хлеб (Neocorus, I, 262, 560)21. Растения называли не только

вчесть богов, но и в честь эльфов: alpranke, alpfranke, alfsranke, alpkraut [трава альпов] (lonicera periclymenum, solanum dulcamara [жимолость вьющаяся, паслен сладко-горький]); еще это растение называлось Geißblatt [козий лист],

вДании — troldbär, в Швеции — trullbär [лист троллей]; dveorges dvosle [майоран двергов] у Лая — pulegium [мята], в Mone, Quellen, 322a встречается написание dvostle; spartium scoparium [ракитник венечный], согласно Molbech, Dial. Lex., 86, назывался словом dvergeriis. Отхожее место [latrina] называлось словом âlfrek, то есть, буквально, genios fugans [отпугивающее альвов] (Eyrb. saga, IV) [11].

Человек растет медленно, вполне вырастает только к пятнадцати годам, а живет около семидесяти лет; великаны, с другой стороны, могли быть «старыми, как камни», а цверги вырастали на третий год после рождения и обзаводились седой бородой уже в возрасте семи лет22; король эльфов обычно описывается как седобородый старик.

21Еду оставляли и для старопрусского (и литовского) мужичка-с-ноготок, которого называли parstuk (см. Lasicz, 54). По-латышски behrstuhki означает детскую куклу (Bergm., 145).

22Людовик Баварец с насмешкой пишет маркграфу Карлу Моравскому: «recollige, quia nondum venit hora, ut pigmei de Judea (чит. India) statura cubica evolantes fortitudine gnauica (чит. gnanica, то есть nanica) terras gygantium detrahere debeant in ruinas, et ut pigmei, id est homines bicubitales, qui in anno tercio crescunt ad perfectam quantitatem et in septimo anno senescunt et moriuntur, imperent gygantibus» [подумай еще, ведь пока не настало то время, когда иудейские (индийские) пигмеи, приподнявшись над своим крохотным ростом, в карликовой силе своей смогли бы повергнуть земных великанов, когда пигмеи, то есть люди ростом в два локтя, на третий год совершенно вырастающие, а на седьмой стареющие и умирающие, стали бы командовать великанами] (Pelzel, Carl IV, I (Urk.), 40; ср. c Böhmer, Font., I, 227; II, 570). Впрочем, это описание мне представляется не исконно германским; эльфам (и особенно эльфийкам — ср. с греческими ореадами), отождеставляя их с цвергами, стали приписывать полубожественный древний возраст; ср. со сказаниями о подменышах — речь о них пойдет в дальнейшем. Лаурину, судя по поэмам, было 400 лет.

страшный] (Elfenm., S. CXVI); «в две пяди ростом» (Deutsche Sag., № 42); маленький дух «reht als ein dûmelle lanc» [размером ровно с палец] (Altd. Bl., II, 151); «ein kleinez weglin (чит. wihtlîn) dûmeln lanc» [маленький дух размером с палец] (Ls, I, 378). В датской песне говорится, что самый маленький трольд — размером

с муравья (D. V., I, 176). Соответственно, сказочный образ Мальчика-с-пальчик (Däumling, petit poucet) связан с представлением о цвергах; δάκτυλος Ἰδαῖος [идейский дактиль] — от δάκτυλος [палец], πυγμαῖος [карлик] — от πυγμή

[кулак]; старопрусские parstuck, perstuck (цверг) — от литовского pirsztas (палец), славянских prst, перст; богемское название цверга pjdimuz’jk (мужичок- с-пядь) происходит от слова pjd’ (пядь)25. В санскрите bâlakhilja — geniorum genus pollicis magnitudinem aequans [род духов, которые ростом были с большой палец руки], шестьдесят тысяч таких духов вылетели из волос Брахмы (Bopp, Gloss. Skr., 238b (ed. 1 — 122a)); bâla, или bâlaka, означает puer, parvulus [ребенок, мальчик], а корень ilja здесь мне не ясен. Существуют интересные предания о деформированных ногах цвергов, схожих с гусиными или утиными лапками (ср. с ногой королевы Берты, I, 532, и дев-лебедей, I, 715)26. Можно­

kleine und niht grôz in der mâze als diu kint, wen sie in vier jâren sint [он был мал, не выше

четырехлетнего ребенка].

25В Jungmann, VI, 652 сказано: «mezi pjdimuz’jky kraluge trpasljk» (среди крошечных человечков цверг — король), и, следовательно, trpasljk — это не то же самое, что pjdimuz’jk. Связан ли этот корень trp- (ср. со словацким krpec, krpatec) с нововерхненемецкими формами knirps, knips, krips, gribs (см. ниже), означающими низкорослого человека (но не цверга)? В финском мальчик-с-пальчик — peukalo (Kalew., XIII:67); mies pieni, pikku mies — маленький человечек ростом в три пальца (Kalew., XIII:63, 68; XXIV:144). О цверге по-средневерхненемецки говорили «der kurze man» [короткий, маленький человек] (Wigal., 6593, 6685, 6710); «der wênige man» [маленький человек] (Er., 7442). В «Александре» Ульриха фон Эшенбаха (см. Wackern., Bas. Hs., 29b) встречается выражение «michel man», то есть «великан». Старинное название цверга — churzibolt (Pertz, II, 104); тем же словом обозначается короткий сюртук (Hoffm., Gl., 36:13; Roth. [Hagen], 4576). Ср. с urkinde (nanus [гном]; Gramm., II, 789).

26См. Deutsche Sagen, № 149; здесь я приведу более верный вариант сказания, сообщенный мне господином Иеронимом Хагебухом из Аарау. Vo de härdmändlene uf der Ramsflue. Hinder der Ärlisbacher egg, zwüschenem dörfle Hard und dem alte Lorenzekapällele, stoht im ene thäle so ganz eleigge e grüsle verträite flue. Se sägere dRamsflue. Uf der hindere site isch se hohl, und dhöle het numme e chline igang. Do sind denn emol, me weiß nid äxact

iwele johrgänge, so rarige mändle gsi, die sind i die höhle us und i gange, händ ganz e so es eiges läbe gefüehrt, und en apartige hushaltig, und sind ganz bsunderig derhär cho, so wärklich gestaltet, und mit eim wort, es isch halt kei mönsch usene cho, wer se denn au seige, wohär se cho seige und was se tribe: ämel gekochet händ se nüt, und würzle und beeri ggässe. Unde a der flue vorbi lauft es bächle, und i dem bächle händ die mändle im summer badet, wie tüble, aber eis vonene het immer wacht gha, und het pfiffe, wenn öpper derhär cho isch, uf em fueßwäg: denn sind se ame gsprunge, was gisch was hesch, der bärg uf, daß ene kei haas noh cho wer, und wie der schwick in ehre höhle gschloffe. Dernäbe händ se kem mönsch nüt zleid tho, im gägetheil,

В средненидерландской поэме о Брандене [Brandaen] (но ни в каком другом варианте этой легенды) упоминается одна характерная деталь27. Брандан [Brandan] встречает на море человека в палец ростом, плавающего на листе; в правой руке у него была маленькая чашка, в левой — грифель: человечек опускал грифель в море и собирал капли с него в чашку; когда чашка наполнялась, он выпивал всю воду и набирал ее снова — он был обречен измерять море до дня Страшного суда [13].

Образ человечка, плавающего на листе, напоминает о древнейших индийских мифах28.

Альвы, как прямо говорится в «Эдде» (Sn., 21), — это народ; в «Речах Альвиса» âlfar, helbûar [жители Хель] (если можно использовать такое слово) и dvergar, наравне с людьми, великанами, богами, асами и ванами, названы самостоятельными видами существ, каждый с собственным языком. Отсюда такие выражения, как das stille volk [тихий народ], the good people [добрый народ] (см. I, 755), huldufôlk [волшебный народ]; в Лаузице — ludki, «народец» (Wend. Volksl., II, 268), от lud (народ): ср. с древневерхненемецким liut, богемским lid; в валлийском y teulu (семья), y tylwyth têg (прекрасное семейство) — красивый маленький народ (ср. с Owen, статья «tylwyth» и Diefenbach, Celtica, II, 102). Вопрос о том, стоит ли понимать под альвами конкретный народ,

крестьянин потянул за веревку, то жердь взлетела, ударила человечка по пальцам и сильно его ранила. Крестьянин заплакал и сказал: «О горе, горе, лучше бы это случилось со мной!», — но человечек ответил: «Совсем нет! Что я сам сделал, за то мне и отвечать». С этими словами он спрыгнул с воза, сорвал целебную траву, пожевал ее, и все его раны и окровавленный палец немедленно зажили. Тогда он опять запрыгнул на воз и стал помогать крестьянину, а тот снова стал тянуть веревку. Часто, когда честные люди весь день заготавливали сено или связывали снопы, но не могли закончить работу к вечеру, появлялись горные человечки, которые помогали сделать дело и убрать снопы в сараи. По ночам, когда разражалась непогода, человечки могли спрятать под крышу лежавшие на полях скошенные колосья, что наутро всегда удивляло людей, не знавших, кто это сделал. Человечки не искали благодарности, а просто помогали по доброте своей. Зимой, когда стояли сильные морозы, человечки обычно находили приют в одном доме в Эрлисбахе, с хозяевами которого они были дружны; человечки спали на печи и уходили перед рассветом. Что странно,

они старались никогда не показывать своих ног и носили пунцовые накидки — длинные,

от шеи и до земли. А в той деревне жили любопытные девчонки и мальчишки, которые как-то ночью рассыпали перед домом слой золы, чтобы по следам увидеть, что за ноги у человечков. И что же оказалось на земле? Удивительно, но на золе отпечатались следы утиных и гусиных лапок. С тех пор человечков не видели, не осталось их и в Рамсфлю: они ушли сквозь трещины и расселины в скалах и больше не вернутся, пока люди такие злые] [12].

27Blommaert, Oudvlaemsche Gedichten, I, 118b; II, 26a.

28Сидя на лотосе, размышляющий Брахма переплывает морскую пучину. Когда после смерти Брахмы все миры залило водой, Вишну сидел на листе фигового дерева (pipala)

вобразе младенца и, посасывая палец своей ноги, переплывал молочное море (Asiat. res., I, 345).

(Deutsche Heldens., № 174; Haupt, Zeitschr., VI, 522, 523), Зиннельсе [Sinnels] и Лаурине­ [Laûrîn] (MS, II, 15a). «Der getwerge künec Bîleî» [Билей, король цвергов] (Er., 2086). В немецких народных сказаниях народом цвергов тоже правят короли (см. Deutsche Heldens., № 152); в KM, III, 167 — «король горных человечков». В гарцских легендах Гюбих [Gübich] (Gibika, см. I, 646) — король цвергов. Гейлинг [Heiling] — князь цвергов (Deutsche Heldens., № 151)30. Все они — короли черных эльфов, кроме Оберона, которого я считаю светлым альбом. Судя по всему, герои-люди, свергая владык эльфов, сами становились правителями духов — именно поэтому Вёлунда могли называть vîsi âlfa [правителем альвов] (см. I, 742); то же относится и к Зигфриду, победителю Эльбериха [15].

В древнескандинавских источниках сохранилось множество важных для мифологического исследования имен двергов (важнейшие списки — в Sæm., 2b, 3a). Среди этих имен есть рифмующиеся: Vitr и Litr, Fili и Kili, Fialarr и Galarr,

Skirvir и Virvir, Anar и Onar, Finnr и Ginnr, есть и диссонирующие: Bivor и Bavor. Имена Nâr и Nâinn явно означают одно и то же (mortuus [мертвый]), равно как Thrâr и Thrâinn (contumax [надменный] или rancidus [затхлый]?). Имени Nâinn соответствует Dâinn (опять же, mortuus); имени Oinn (timidus [страшный]) — Moinn; в именах Dvalinn, Durinn, Thorinn, Fundinn одно и то же причастное окончание. Именами Alfr, Gandâlfr и Vindâlfr вполне доказывается связь цвергов с эльфами. Дважды упоминается имя Ai, означающее, судя по всему, avus [дед, предок] (см. Sæm., 100a); формы Finnr и Billîngr напоминают об именах героев (см. I, 649, 656). Такие имена цвергов, как Nŷr и Niđi, Nŷr и Nŷrâđr, связаны с фазами луны; в дальнейшем я приведу еще несколько имен. В Sæm., 45b и в Sn., 48, 130 все цверги зовутся Ivalda synir [сыновьями Ивальди], а Ивальди [Ivaldi], судя по всему, тождествен альву Ивальду [Ivaldr], отцу Идунн (Sæm., 89a): точно так же идентичны друг другу Фольквальд [Folkvaldr] и Фольквальди [Folkvaldi] (древнеанглийское Folcvealda), Домвальд [Dômvaldr] и Домвальди [Dômvaldi] = Домальди [Domaldi]. Имя Ivaldr соответствует датскому Evald и нововерхненемецкому Ewald (редкое имя, встречающееся в старинных документах; известны два святых Эвальда (niger et albus [черный и белый]), принявшие мученичество в 695 году, в правление Пипина, и похороненные в Кёльне (Pertz, VI, 274) — родом оба они были из Англии); Беда (Beda, V, 10) использует форму Hewald — от древнеанглийского Heávold [16].

30 Интересно, что в нескольких сказаниях о цвергах упоминаются схожие причитания: «Король мертв!», «Урбан мертв!», «Старая мать Пумпе мертва!» (Büsching, Wöch. Nachr., I, 99, 101); «Старая Шумпе мертва» (в сказании о Боникау) — средневерхненемецкое schumpfe (Fragm., 36c); ср. с Bange, Thür. Chron., 49a, где, опять же, встречается фраза «Король Кноблаух [Knoblauch; Чеснок] мертв!». В Саксонии говорят «De gaue fra ist nu al dot!» [госпожа Гауэ мертва!] с явной отсылкой к материнскому божеству (см. I, 502); известна и схожая древнескандинавская фраза: «Nu eru dauđar allar dîsir!» [все дисы мертвы] (см. I, 687); судя по всему, каждое из этих выражений горя связано с древнейшим представлением о смерти некоего высшего существа [14].

упоминается грот корреда [korred] (Villemarqué, I, 36). В таких пещерах цверги занимались своими делами, собирали сокровища, ковали драгоценное оружие; их короли выстраивали себе под землей величественные палаты — и Эльберих, и Лаурин жили внутри таких чудесных гор; людей и героев-полубогов цверги иногда заманивали к себе и одаривали, а затем либо отпускали, либо дальше удерживали у себя. Дитриха Бернского на закате его жизни заманил к себе цверг (Deutsche Heldens., 300); в «Плаче Нибелунгов» (Klage, 2167) о нем сказано: неизвестно, «ob er sich verslüffe in löcher der steinwend» [не попал ли он в пещеры под скалами]34 — имеется в виду, что он, подобно Тангейзеру и верному Экхарду, мог очутиться в пещере госпожи Венеры. Первые упоминания о горе Венеры относятся к XV—XVI векам — хотелось бы знать, на каких более древних сюжетах основывается этот образ. Возможно, госпожа Венера заместила королеву подземных эльфов или богиню — Хольду, Фрикку? Генрих фон Морунген так пишет о своей возлюбленной (MS, I, 55a):

und dunket mich, wie si gê zuo mir dur ganse mûren, ir trôst und ir helfe lâzent mich niht trûren;

swenne si wil, sô vüeret sie mich hinnen mit ir wîzen hant hôhe über die zinnen, ich wæne sie ist ein Vênus hêre.

[мне кажется, что она приходит ко мне сквозь твердые стены, благодаря ее поддержке и ее помощи мне ничего не страшно; если она захочет, то перенесет меня своей белой рукой высоко над крышами, я думаю, что она — госпожа Венера]

Поэт сравнивает ее с Венерой, или Хольдой, которая вполне по-эльфийски проходит сквозь стены и, кроме того, обладает властью проносить человека по воздуху над крышами (см. о Тангейзере в главе XXXI) [18]. В гессенской сказке (№ 13) рассказывается о трех лесных haulemännerchen: это служители Холле, эльфы из ее свиты; особенно интересным здесь представляется то, что их трое и что они одаривают людей; место пророчиц очень редко занимают существа мужского пола. В других сказаниях речь заходит о «земляной девушке» [Erdfräulein], а в Hebel5, 268 Эвели [Eveli] говорит лесной деве: «gott dank der, und wenn du s’erdmännlis frau bisch, willi di nit förche» [спасибо тебе, а раз ты — жена земляного человечка, то мне не стоит тебя бояться]35.

34Ср. со словами о душе Теодориха, сходящей в Вулканову пропасть (Deutsche Sagen,

№383).

35Однажды вечером Хаддинг ужинал, и вдруг около очага земляная дева высунулась из-под пола и подала ему свежие травы. Саксон (Saxo, 16) называет ее cicutarum gerula [подательницей цикуты], в его изложении она забирает Хаддинга в подземный мир, где

сокровищ­ и улаживании споров37; в-третьих, они могут снимать у людей комнаты для своих свадеб38; за все услуги они расплачиваются драгоценностями, приносящими удачу хозяину дома и его потомкам. Сами эти духи весьма сведущи в целительных силах трав и камней39. В Rudlieb, XVII:18 пленный цверг отвергает все упреки в вероломстве:

vid passklockan 10. Emedlertid voro en hoper gamla silfverskedar lagde på en hylla i stugan, och fann min hustru dem, då hon andra dagen stökade i vråarne: kunnandes förstå, at de af vettret voro dit lagde. At så i sanning är skedt vitnar jag med mitt namns undersättande. Ragunda d. 12 april 1671. Pet. Rahm.» [в 1660 году мы с моей женой проводили время в нашем хозяйстве, находящемся в ¾ мили от рагундского пастората; однажды вечером мы сидели и разговаривали, как вдруг у дверей показался маленький человечек, который попросил мою жену помочь его жене, которая как раз в то время рожала. Этот человечек был маленького роста, видом черный, в старой серой одежде. Какое-то время мы с женой еще посидели, дивясь этому человечку: мы поняли, что это тролль; мы слышали, как крестьяне называют таких существ духами — верят, что они селятся на хуторах, если тамошние люди оставляют им что-нибудь во время сбора урожая. Человечек повторил свою просьбу четыре или пять раз, и мы вдруг подумали о тех бедах, какие, по словам крестьян, можно претерпеть от таких духов, если поступить с ними грубо или просто послать их к черту; я принял решение прочитать над своей супругой несколько молитв, а прочитав их, благословил ее и попросил во имя господа пойти с этим человечком. Она в спешке схватила какие-то тряпки и последовала за ним, я же остался сидеть. Вернувшись, жена рассказала мне, что когда они с человечком вышли из ворот, то ее как будто подняло в воздух и так через какое-то время она попала в дом, где с одной стороны была маленькая темная комната, где и лежала страдающая от родовых мук жена человечка; моя жена подошла к ней и стала помогать; вскоре та родила ребенка точно таким же образом, как и обычные люди. Человечек предложил моей супруге поесть, а когда она отказалась, он поблагодарил ее и затем тем же способом, по воздуху, отвел ее назад к нашему дому — она оказалась у ворот ровно в 10 часов. Кроме того, на следующий день, когда моя жена убирала комнату, на полке она нашла множество старых серебряных ложек: судя по всему, эта была плата от духов. Всё это поистине так и было, я подтверждаю это своей подписью. Рагунда, 12 апреля 1671 года. Пет. Рам.]

Есть финское народное поверье, согласно которому в церквях под алтарями живут маленькие уродливые существа, которых называют kirkonwäki (церковным народцем); если у их жен случаются тяжелые роды, то любая христианка может помочь им наложением рук. За такую службу человечки щедро вознаграждают серебром и золотом (Mnemosyne (Abo, 1821), 313).

37См. I, 103; Neocorus, I, 542; Kinderm., II, 43; III, 172, 225; Nib., 92:3; Bit., 7819. Ср. с Deutsche Heldens., 78.

38Такое случалось в Хойе (Deutsche Sagen, № 35) и в Боникау (Elisabeth von Orleans (Straßb., 1789), 133 (Leipzig, 1820 — 386); Büsching, Wöchentl. Nachr., I, 98 ср с. 101).

39Ср. с приведенной в I, 748 историей о раненом человечке. Вот еще два шведских сказания из Ödmann, Bohuslän, 191, 224. Однажды Бьёрн Мортенссон в сопровождении лучника пошел на охоту в высокогорный эрнекульский лес и там нашел спящего горного кузнеца (bergsmed); охотник приказал лучнику схватить этого человечка, но тот отказался: «Молись богу о защите, ведь горный кузнец может сбросить тебя с утеса!». Но охотник был

absit ut inter nos unquam regnaverit haec fraus; non tam longaevi tunc essemus neque sani. Inter vos nemo loquitur nisi corde doloso,

hinc nec ad aetatem maturam pervenietis: pro cujusque fide sunt ejus tempora vitae. non aliter loquimur nisi sicut corde tenemus, neque cibos varios edimus morbos generantes, longius incolumes hinc nos durabimus ac vos.

[ложь, будто бы среди нас процветает всякое коварство; не жили бы мы тогда так долго и не отличались бы здоровьем. А вот среди вас никто не говорит без обмана, потому вы и не доживаете до глубокой старости:

жизнь каждому дается по его вере.

Мы никогда не говорим против своего сердца, никогда не едим пищи, производящей болезни, и потому куда дольше, чем вы, остаемся здоровы]

дерзок — он сам подошел и схватил спящего. Горный кузнец закричал и взмолился, чтобы люди отпустили его — у него жена и семеро детей, — а в благодарность кузнец скует любую вещь, нужно только оставить на утесе железо и сталь, и вскоре на том же месте появится готовое изделие. Бьёрн спросил его, для кого кузнец работает. «Для моих друзей», — ответил тот. Бьёрн не захотел отпускать его, и тот сказал: «Был бы со мной капюшон-невидимка (uddehat, см. I, 762), то ты не смог бы меня поймать; если не отпустишь меня, то твои потомки будут уже не такими, как ты, а хуже и хуже с каждым поколением». Так в итоге и случилось. Бьёрн не отпустил горного кузнеца и держал его в Бохусе взаперти, однако через три дня тот исчез.

В Мюклебю жил человек по имени Свен, который однажды воскресным утром пошел на охоту и на горе возле Тюфвельхолана увидел крупного барана с кольцом на шее; когда охотник прицелился, из горы вдруг послышался голос: «Смотри, этот человек стреляет

внашего окольцованного барана!». «Нет, — ответил другой голос, — лучше бы ему этого не делать, ведь сегодня он не омылся» (то есть в церкви его не обрызгали святой водой). Услышав это, Свен быстро умылся и застрелил барана. Тогда внутри горы поднялся шум и гомон: «Смотри, человек взял свою флягу и умылся, но я с ним всё равно рассчитаюсь!» Второй голос ответил: «Пусть его, теперь с ним будет белый баран». Начался ужасный шум, и весь лес вокруг заполонили тролли. Свен бросился на землю и заполз под крупные корни; там охотник вспомнил, что второй тролль сказал о белом баране — так он пренебрежительно назвал церковь. Тогда Свен поклялся, что если бог поможет ему выбраться живым, то он пожертвует кольцо с шеи барана церкви в Мюклебю, рога — церкви в Торпе, а шкуру — церкви в Лангеланне. Вернувшись домой невредимым, он выполнил свое обещание: кольцо из неизвестного металла, похожего на железную руду, висело в Мюклебю на церковной двери вплоть до 1732 года; рога и шкура того барана сохранились в церквях

вТорпе и в Лангеланне.

В этом тексте X века цверг указывает людям на их маловерие и связывает это с продолжительностью жизни: человек живет мало по сравнению с цвергом — последний честен и ест простую еду, благодаря чему живет долгой и здоровой жизнью. Цверги лучше знакомы с тайнами природы и потому знают, как избегать вредной пищи. Этим замечательным отрывком подтверждается то, что цвергам приписывали исключительное долголетие; они воздерживаются от человеческой еды, которая приближает смерть, что согласуется с описанным в I, 587 представлением о различии в рационах людей и богов [19].

Время от времени цверги контактировали с людьми, но чаще они избегали встреч; в целом, цверги производят впечатление угнетенного, притесненного народа, уступившего свою древнюю родину могущественным захватчикам. В характере цвергов всегда есть нечто застенчивое, нечто языческое, нечто такое, что не позволяет им общаться с христианами. Когда цверги возмущаются неверием людей, то это, очевидно, стоит понимать как негодование из-за отказа людей от старой веры. Лаурин в средневековых поэмах прямо называется язычником. Цвергам очень не нравится, когда строят церкви, а колокольный звон (см. I, 132) нарушает их привычную потаенность; цверги ненавидят вырубку лесов, возделывание земли и установку горнодобывающих механизмов40.

40 Подробнее об этом см. Ir. Elfenm., XCIV, XCVl ср. с Thiele, I, 42; II, 2; Faye, 17, 18. Пасущиеся стада и звон овечьих колокольчиков отпугивают духов-heinchen (Variscia, II, 101). Гессенские сказания о wichtelmännerchen см. в KM, № 39; здесь добавлю еще одно. У реки Швальм, возле Уттерсгаузена, стоит гора Дозенберг; у реки там есть два отверстия, которые когда-то служили входом и выходом для вихтелей [Wichtelmänner]. К деду крестьянина Тоби в Зинглисе на поле часто приходил один добрый человечек. Однажды Тоби косил пшеницу, а человечек спросил его, не смог бы тот ночью перевезти груз через реку за хорошую плату. Крестьянин согласился, и к вечеру дух принес к его дому мешок пшеницы в задаток; крестьянин запряг четырех лошадей и поехал к Дозенбергу. Из пещеры человечек перетащил на повозку тяжелый, но невидимый груз, который крестьянин и перевез через реку; он ездил с одного берега на другой с десяти вечера до четырех утра, и наконец кони устали. Тогда дух сказал: «Достаточно! Посмотри же, что ты возил». Крестьянин глянул через правое плечо и увидел целое поле маленьких вихтелей. Дух сказал ему: «Тысячу лет мы жили в Дозенберге, но теперь пора нам переезжать на другие земли. А внутри горы осталось много денег — хватит всей деревне». С этими словами человечек наполнил деньгами всю повозку Тоби и ушел своей дорогой. Крестьянин с трудом довез сокровище до дома; он стал богачом, и даже теперь его потомки живут хорошо. А вихтели с этих земель исчезли навсегда. На вершине Дозенберга есть голое место, на котором ничего не растет: это место заколдовано — там у человечков проходили собрания. Каждые семь лет, чаще всего по пятницам, над этим местом высоко поднимается голубое пламя, что загорается прямо из земли, а по форме оно — как кольцо размером чуть больше крупного котла. Это явление называют «денежным пламенем» [Geldfeuer]: огонь не обжигает, и люди в поисках сокровища ходят прямо по нему, однако без толку — дьявол всегда ухитряется как-нибудь сбить их со следа.

Вбретонском сказании один человек нашел сокровище в пещере цвергов,

азатем у себя дома посыпал пол золой и тлеющими углями: цверги, придя к нему в полночь за своими вещами, обожгли ноги, громко закричали (ср. I, 702) и разбежались, но разбили при этом в доме всю посуду (Villemarqué, I, 42) [20].

Из-за такой зависимости эльфов от людей и от их в чем-то другом духовного превосходства над людьми происходит враждебность в отношениях между двумя народами. Люди не уважают эльфов, а эльфы вредят людям и дразнят их. Существует древнейшее поверье, будто бы эльфы (имеются в виду, опять же, светлые эльфы) выпускают в воздух опасные для людей стрелы; в сказаниях о цвергах такое не упоминается, однако в древнеанглийской формуле êsagescot и ylfagescot [выстрел асов и выстрел эльфов] называются вместе — очевидно, что эльфы снаряжались практически тем же оружием, что и боги41; божественный «громовой клин» называется даже «эльфовым прострелом»

Приведу наконец нижнесаксонское сказание, имеющее хождение в долине Аллера. Tau Offensen bin kloster Wienhusen was en groten buern, Hövermann nenne he sick, die harre ok en schip up der Aller. Eins dages komt 2 lüe tau jüm un segget, he schölle se over dat water schippen. Tweimal fäuert hei over de Aller, jedesmal na den groten rume, den se Allerô heiten dauet, dat is ne grote unminschliche wische lang un breit, dat manse kums afkiken kann. Ans de buer taun tweitenmale over efäuert is, segt ein von den twarmen to öme: «wut du nu ne summegeldes hebben, oder wut du na koptal betalt sin?». «Ick will leiver ne summe geldes nemen», sä de buer. Do nimt de eine von den lütjen lüen sinen haut af un settet den dem schipper up: «du herrst dik doch beter estan, wenn du na koptal efodert herrst», segt de twarm, un de buer de vorher nichts nich seien harre un den et so lichte in schipp vorkomen was, ans of he nichts inne herre, süt de ganze Allerô von luter lütjen minschen krimmeln un wimmeln. Dat sind de twarme west, dei wier trökken sind. Von der tit heft Hövermanns noch immer vull geld ehat, dat se nich kennen dêen, averst nu sind se sau ein nan annern ut estorven un de hof is verkoft. «Wann ist denn das gewesen?». «Vor olen tien, ans de twarme noch sau in der welt wesen sind, nu gift et er wol keine mehr, vor drüttig, virzig jaren» [В Оффензене у Вингаузенского аббатства жил богатый крестьянин по имени Хёверман; у него была своя лодка на Аллере. Однажды к нему пришли 2 человечка и попросили, чтобы он перевез их через реку. Дважды он переправил их через Аллер, мимо большой долины, которую называли Аллерау. Когда крестьянин во второй раз переплывал ее, один из человечков сказал ему: «Ты хотел бы получить общую плату или же нам стоит расплатиться с каждого?». «Мне бы лучше общую», — ответил крестьянин. Тогда один из человечков снял свою шляпу и надел ее на крестьянина: «Стоило бы тебе попросить плату с каждого», — сказал цверг; и тогда крестьянин, который до того ничего такого не видел, а лодка его была легка, как пустая, увидал, что вся долина Аллерау заполнена маленькими человечками: это были все те цверги, которых он перевез. С тех пор Хёверманы стали так богаты, что столько и не потратить, однако стали один за другим умирать, а их усадьбу в итоге продали. «Когда это случилось?» — «В старые времена, когда цверги еще ходили по земле, теперь-то их не осталось, — может быть, тридцать или сорок лет назад»].

41 О стрелах сербской вилы см. I, 723. В Норвегии больной скот называют äliskudt [простреленным эльфами] (Sommerfelt, Saltdalens prästegield, 119); ср. с шотландским elfshot.

(см. I, 401, 406) — в Шотландии же словами elfarrow, elfflint, elfbolt [эльфийская стрела, эльфийский кремень, эльфийская арбалетная стрела] называли твердые заостренные клинья, которые, по народному поверью, на землю бросают духи; если молнией из земли вырывало кусок дерна, то считалось, что этот кусок оторвали эльфы42. В I, 409 уже выдвигалось предположение о том, что в древности существовала тесная, теперь уже непонятная связь между эльфами и богом грома: если его стрелы были выкованы эльфами, то, скорее всего, имелись в виду черные эльфы.

Прикосновение и дыхание эльфов приносили (как людям, так и животным) болезни и смерть43; кого ударят эльфы, тот навсегда пропал и становится недееспособен (Danske viser, I, 238). Хромую скотину в Норвегии называют dvergslagen [ударенной двергами] (Hallager, 20); в I, 741 упоминался термин elbentrötsch, обозначающий слабоумного — человека, которого коснулась рука отмщающего эльфа. Обольщенного эльфами в Дании называют словом ellevild, а женское ellevildelse толкуется так: «at elven legede med dem» [с ней поиграли эльфы]. Образ эльфов всегда связывали с дыханием, дуновением: как spiritus [дух] происходит от spirare [дышать], так и наше Geist — от древнего корня gîsan (flari, cum impetu ferri [дуть, стремительно двигаться]); древнескандинавское gustr означает flatus [дыхание] — в «Эдде» упоминается цверг по имени Gustr (Sæm., 181b)44; такие имена цвергов, как Austri, Vestri, Norđri, Suđri (Sæm., 2b; Sn., 9, 15, 16), обозначают четыре направления ветра; вполне понятно и имя Vindâlfr [альв ветра], тоже принадлежащее цвергу45. Не только в дыхании, но даже во взгляде эльфа есть некая волшебная сила, в древности у нас это называлось intsehan (torve intueri [пронзительно глядеть], Gramm., II, 810), в средневерхненемецком — entsehen: «Ich hân in gesegent, er was entsehen» [я его благословил, его сглазили] (Eracl., 3239); «von der elbe wirt entsehen vil maneger man» [многих людей сглазили эльфы] (MS, I, 50b) [21].

В народе с эльфами связывали и свищи в древесине. В Смоланде бытует сказание об эльфийке-основательнице именитого рода: она проникла в дом сквозь трещины в бревнах вместе с солнечным светом и стала женой хозяйского сына; родив четверых детей, в один прекрасный день она исчезла точно так же внезапно, как когда-то появилась (Afzelius, II, 145; Thiele, II, 18). Считалось, что эльфы могут проползти сквозь эти трещины в дом, а если через отверстие в деревянной стене выглянуть наружу, то можно увидеть вещи, скрытые от обычного взгляда; с тем же результатом можно смотреть сквозь дырку в звериной

42Irische Elfenmärchen, S. XLV, XLVI, CII.

43Irische Elfenmärchen, S. CII.

44В Норвегии словом alvgust называют болезнь, развивающуюся у человека, на которого дохнул эльф (Hallager, 4b).

45В старофранцузском сказании упоминается эльф по имени Зефир [Zephyr]; в Mone, Anzeiger (1834), 260 — немецкий домашний дух Blaserle [«дующий»].

шкуре,­ пробитую эльфийской стрелой. В Шотландии свищ в древесине называется elfbore, ср. у Джеймсона [Jamieson]: a hole in a piece of wood, out of which a knot has droppen [dropped] or been driven; viewed as the operation of the fairies [отверстие в куске древесины, от которого расходятся трещины, считалось работой эльфов]. Еще это явление называется auwisbore, ютландское ausbor (Molbech, Dial. lex., 22, 94). Если на холме, где живут эльфы, 15 раз повторить такой стих:

ällkuon, ällkuon, est du her inn, saa ska du herud paa 15 iegepinn!

(эльфийка, эльфийка, если ты здесь, то явись из 15 дубовых трещин!), — эльфийка обязана будет явиться (Molbech, Dial., 99) [22].

И название, и образ эльфа связаны с представлением о призрачной бабочке, рождающейся в результате различных метаморфоз. В древневерхненемецком глоссарии (Graff, I, 243) сказано: brucus, locusta quae nondum volavit, quam vulgo albam vocant [бескрылая саранча, не способная летать, которую в народе называют альбом]. Альпы часто принимали образ бабочек; в протоколах судов над ведьмами «эльфом» называется то ползающая гусеница, то куколка, то появляющееся из куколки насекомое. И насекомых, и духов могли называть guten Holden и bösen Dinger.

В отличие от неповоротливых людей, эти легкие, воздушные духи наделены божественным (см. I, 593) умением мгновенно исчезать и делаться невидимыми46. Едва показавшись, эльфы вновь ускользали от человеческого взора. Эльбериха мог увидеть лишь тот, кто наденет специальное кольцо (Ortn., II, 68, 70, 86; III, 27). Всё это касается светлых эльфов, в то время как эльфы черные обычно лишены умения скрываться от взглядов. Цверги чаще всего приобретали способность становиться невидимыми благодаря особым деталям одежды: шляпе или плащу, — если эти волшебные предметы случайно спадали, то цверг

46 Hujus tempore principis (Heinrici ducis Karinthiae) in montanis suae ditionis gens gnana in cavernis montium habitavit, cum hominibus vescebantur, ludebant, bibebant, choreas ducebant sed invisibiliter. Literas scribebant, rempublicam inter se gerebant, legem habentes et principem, fidem catholicam profitentes, domicilia hominum latenter intrantes, hominibus consedentes et arridentes… Principe subducto nihil de eis amplius est auditum. Dicitur quod gemmas gestant, quae eos reddunt invisibiles, quia deformitatem et parvitatem corporum erubescunt [во времена этого князя (Генриха Каринтийского) по его разрешению в горах и пещерах жил народ гномов: гномы ели вместе с людьми, играли, пили, водили хороводы, но при этом были невидимы. Они умели писать, у них было свое государственное устройство, свои законы и свой правитель; они исповедовали католическую веру; гномы умели незамеченными входить в дома к людям — они садились рядом с людьми и смеялись… После низложения князя о них ничего больше не было слышно. Говорят, что они носили украшения, благодаря которым и делались невидимыми, поскольку стыдились своего уродливого вида и низкого роста] («Хроника Леобенского Анонима» — в Pez, I, 940a; 1335 год).

сразу становился видимым. В сказаниях о цвергах упоминаются капюшоныневидимки (Deutsche Sagen, № 152, 153, 155), серые плащи и красные шапки (Thiele, I, 122, 135), багровые накидки (см. I, 749)47. В былые столетия использовались термины helkappe, helkeplein, helkleit (Altd. Bl., I, 256), nebelkappe

(MS, II, 156a; II, 258b; Morolt, 2922, 3932) и tarnkappe (Nib., 98:3; 336:1; 442:2; 1060:2); под tarnkappe [капюшоном-невидимкой] (или просто kappe в Nib., 335:1) Альбериха (и, впоследствии, Зигфрида) следует понимать не один головной убор, а целую накидку с капюшоном: в Nib., 337:1 упоминается tarnhût, «защитная шкура», а «rôtez keppel» [красный капюшончик] шретеля [Schretel] у Ганса Сакса (H. Sachs, I, 280b) превращается в «mantel scharlach rot des zwergleins» [багровокрасную накидку маленького цверга] (ср. c I, 749); помимо невидимости, эта накидка даровала носящему ее невероятную силу, а также власть над народом цвергов и над их сокровищами. В других случаях имеется в виду шапка: в норвежском народном сказании (Faye, 30) упоминается uddehat (остроконечная шапка), а гильдесгеймского домашнего духа звали Hôdeken — по фетровой шляпе, которую тот носил. Вероятно, одно и то же значение у древневерхненемецкого helothelm (latibulum [шлем-убежище; шлем, делающий невидимым]; Gl. Hrab., 969a), древнесаксонского helithhelm (Hel., 164:29), древнеанглийских heolođhelm (Сod. Exon., 362:31) и häleđhelm (Cædm., 29:2), древнескандинавского hialmr huliz (эддическое обозначение облака; Sæm., 50a)48, а также у древнеанглийского grîmhelm (Cædm., 188:27; 190:20; Beov., 666); правда, в самих элементах helm и grîme (см. I, 484) уже содержится значение «покров, личина». Корень helm [шлем] происходит от helan [скрывать, прятать], как huot [шапка] — от huotan (tegere [закрывать, защищать]). Не только эльфы и цверги, но и другие возвышенные существа носили одежду, делающую их невидимыми. Достаточно вспомнить о шляпе Одина с полями (см. I, 347), о петасе Меркурия, о шапке

Вунша, которая в сказках зовется «шапкой желания»49, о шлеме Плутона или Оркуса (Ἄίδος κυνέη [шлем Аида] — Il., V:845; Hesiod., Scut., 227). Возможно,

47В предисловии Оле Ворма к датскому переводу «Круга земного» (Claussön (Kbh., 1633)) сказано: derfor sigis de (dverger) at hafve hätte paa, huormid de kunde giöre sig usynlig [говорят, что у них (двергов) есть волшебные шапки, без которых они не могут делаться невидимыми]. Другие сведения об этом приведены в Ir. Elfenm., S. LXXIV, LXXV. Шретель [Schretel] носит rôtez keppel [красный капюшончик] — причем сказано, что он одет в него,

ане только покрывает им голову (Ir. Elfenm., S. CXVI). У Ролленхагена горные человечки носят белые накидочки и остроконечные колпаки (Froschmeuseler, XX, Vb). Малагис, каролингский волшебник, зовется «lerres (latro) o le noir chaperon» [разбойником в черном капюшоне­].

48В Fornm. sög., II, 141 так говорится о колдуне Эйвинде: «giörđi þeim hulidshialm» — «сотворил для них туман, тьму»; hulinhialmr (Fornald. sög., III, 219); kuflshöttr (Fornald. sög., I, 9; II, 90; см. там же статью «dulgerfi» в индексе).

49Это существенное дополнение к тому, что уже говорилось о тождестве между Вотаном и Меркурием (см. в I, 705 о «лозе желания»).

либо пережевывает, либо завязывает узлами волосы людям, гривы и хвосты коням: alpzopf, drutenzopf, wichtelzopf, weichselzopf [эльфийская коса, коса друта, вихтеля, призрака] (об этом еще будет сказано подробнее), в Нижней Саксонии — mahrenlocke, elfklatte [локоны маров, колтуны эльфов] (Brem. Wb., I, 302),

вДании — marelok, в Англии — elflocks (Nares, статья «elflocks»), elvish krots [knots; эльфийские узлы]; у Шекспира глагол to elf означает «спутывать волосы»: elf al my hair in knots [спутал мне все волосы узлами] (Shakespeare, Lear, II, 3). Вспомним о ночных обходах, совершаемых белыми госпожами во главе с Абундией и о «comae equorum diligenter tricatae» [аккуратно заплетенных лошадиных гривах] (см. I, 539). У литовцев эльфы (называемые aitvarai) тоже заплетают волосы: aitwars jo plaukus suzindo, suwele (айтварас запутал ему волосы). Lasicz, 51: aitwaros — incubus qui post sepes habitat [инкуб, обитающий за забором] (от twora — sepes [забор, граница] и ais — pone [за]). В некоторых районах Нижней Саксонии, между Эльбой и Везером, колтун как заболевание называют selkensteert [хвостом домового] (Brem. Wb., IV, 749), sellentost (Hufeland, Journal, XI, 43) — последнее я понимаю как «заплетенные волосы домашнего духа, весельчака»54. В Тюрингии — saellocke (Praetorius, Weltbeschr., I, 40, 293) [24].

В«Эдде» не упоминается, чтобы альвы и дверги ездили на лошадях, а в немецких средневековых поэмах коней оседлывают и Эльберих, и Лаурин. Генрих фон Офтердинген говорит, что скакун Лаурина «als ein geiz» [вроде козы],

в«Александре» Ульриха король цвергов Антилоис55 ездит на лошади размером

скосулю56, в то время как гном в Altd. Bl., II, 151 ездит уже просто на белой косуле. Антилоис-всадник богато одет, на уздечках у него звенят колокольчики; король цвергов зол на Александра за то, что тот испортил ему цветник — Лаурин

вдругой поэме тоже рассержен на Дитриха и Виттиха. В валлийских сказаниях об этих духах говорится так: they were very diminutive persons riding four abreast, and mounted upon small white horses, not bigger than dogs [это были существа­

chaucheville, chauchi vieilli (Mém. des antiq., IV, 399; J. J. Champollion-Figeac, Patois, 125), в итальянском — pesaruole, в испанском — pesadilla, в старофанцузском — appesart: от caucher (calcare [подавлять]) и pesar (давить, угнетать).

54В Ogonczyk Zakrzewski, Geschichte des Weichselzopfs (Wien, 1830), 18 отмечается, что исцеление от колтуна тоже сопровождалось определенными суеверными обычаями.

ВПодляшье колтун торжественно срезали и хоронили на Пасху. В Скавине, в районе Кракова, колтуны по частям срезали раскаленными ножницами, привязывая к отрезанным кускам медные монетки — затем эти части выбрасывали на развалинах древнего замка, где жили злые духи: в этом месте нельзя было оглядываться, следовало немедленно уходить домой. Заговоры, исцеляющие колтун, по тексту из старобогемской рукописи 1325 года приводятся в Zakrzewski, 20.

55[Имя Antilois у Ульриха рифмуется со словом gewis (см. прим. 15 к главе XVI). — Прим.

пер.]

56Wackernagel, Basler Hss., 28.

совсем­ небольшого роста, скакавшие шеренгами по четверо на маленьких белых лошадях не больше собак] (Crofton Croker, III, 306) [25].

И цверги, и эльфы вороваты. В «Старшей Эдде» встречается такое имя дверга, как Alþiofr [вор всего, всевор] (Sæm., 2b); дверг Альприс [Alpris] (более верная форма — Alfrîkr) в Vilk. saga, XVI, XL зовется «hinn mikli stelari» [великим вором], а в Titurel [1477], 27:288 (Hahn — 4105) печально известный вор, способный утягивать даже яйца из-под наседок, носит имя Elbegast (искаженные формы — Elegast, Algast). В нижненемецких сказаниях цверги часто обирают гороховые поля57. Другие сказания о воровстве цвергов собраны в Elfenm.,

57 См. Deutsche Sagen, № 152, 155; здесь я добавлю еще два сказания, сообщенных мне господином Шамбахом. Первое — из Юнде (район Гёттингена): vor nich langer tid gaf et to Jüne noch twarge. Düse plegten up et feld to gan un den lüen de arften weg to stelen, wat se üm sau lichter konnen, da se unsichtbar wören dor ene kappe, dei se uppen koppe harren. Sau wören nu ok de twarge enen manne ümmer up sin grat arftenstücke egan, un richteden öne velen schâen darup an. Düt duerde sau lange, bet hei up den infal kam, de twarge to fengen. Hei tog alsau an hellen middage en sel rings üm dat feld. As nu de twarge unner den sel dorkrupen wollen, fellen önen de kappen af, se seiten nu alle in blaten köppen un wören sichtbar. De twarge, dei sau efongen wören, geiwen öne vele gaue wore, dat he dat sel wegnömen mögde, un versproken ene mette geld davor to gewen, hei solle mant vor sunnenupgange weer an düse stêe komen. En ander man segde öne awer, hei mögde nich gegen sunnenupgang, sundern schon üm twölwe hengan, denn da wöre de dag ok schon anegan. Düt dê he, un richtig wören de twarge da met ener mette geld. Davon heiten de lüe, dei dei mette geld ekregen harren, Mettens [Не так давно в Юнде еще жили цверги. Они имели обыкновение приходить на поля и красть у людей горох, что для них было не сложно, ведь на головах они носили шапки, делающие их невидимыми. У одного человека они постоянно утаскивали значительную часть урожая и причинили ему много вреда. Это продолжалось так долго, что у этого человека возникла идея поймать цвергов. В один прекрасный полдень он протянул веревки по всему полю. Когда цверги стали проползать под этими веревками, с голов у них слетели шапки, все они оказались с непокрытыми головами и стали видимыми. Пойманные цверги стали многое обещать человеку: если он уберет веревки и придет на то же место назавтра перед рассветом, то они одарят его множеством [mette] золота. Другой человек посоветовал ему приходить не прямо перед рассветом, а в двенадцать ночи, потому что следующий день тогда уже начинается. Так тот и сделал, и действительно — его уже ждали цверги с множеством золота. С тех пор разбогатевших людей стали называть «Mettens»]. Второе сказание — из Дорстена (район Остероде): En buere harre arften buten stan, dei wören öne ümmer utefreten. da word den bueren esegt, hei solle hengan un slaen met wêenrauen (weidenruten) drupe rüm, sau sleugde gewis einen de kappe af. Da geng he ok hen met sinnen ganzen lüen, un funk ok einen twarg, dei sîe tau öne, wenn hei öne wier las lan wolle, sau wolle öne enn wagen vul geld gewen, hei möste awer vor sunnenupgange komen. Da leit ne de buere las, un de twarg sîe, wo sine hüle wöre. Do ging de buere henn un fraug enn, wunnir dat denn die sunne upginge? Dei sîe tau öne, dei ginge glocke twölwe up. Da spanne ok sinen wagen an un tug hen. Asse vor de hülen kam, do juchen se drinne un sungen:

Dat ist gaut, dat de büerken dat nich weit, dat de sunne üm twölwe up geit!

S. XCII, XCIII, а тяга этих существ к детям и цветущим девушкам упоминается в Elfenm., S. CIV, CV. Короли цвергов воруют девушек и уводят их в свои горы: Лаурин — прекрасную Симильт [Similt] (Sindhilt?), Гольдемар [Goldemâr] или Фольмар [Volmar] — принцессу (Deutsche Heldens., 174; Haupt, Zeitschr., VI, 522, 523); в шведской народной песне «Den bergtagna» [«Уведенная в горы»] рассказывается о девушке, которая проводит восемь лет с горным королем и рожает ему семерых сыновей и одну дочь, а затем возвращается домой58. В следующем

Asse sek awer melle, wesden se öne en afgefillet perd, dat solle mêe nömen, wîer können se öne nits gewen. Da was de buere argerlich, awer hei wolle doch fleisch vor sine hunne mêe nömen, da haude en grat stücke af un laud et upen wagen. Asser mêe na hus kam, da was alles et schire gold. da wollet andere noch nae langen, awer da was hüle un perd verswunnen [У одного крестьянина горох постоянно оказывался съеден. Ему посоветовали выйти в поле и сечь всё вокруг ивовым прутом, чтобы точно сбить шапку с цверга. Он вышел на поле со всеми своими работниками и поймал цверга, который сказал ему: если отпустишь меня, то приходи перед рассветом и получишь целую повозку золота. Крестьянин отпустил его, и цверг объяснил, где искать его пещеру. Тогда крестьянин спросил: «А когда встает солнце?» — «Оно встает в двенадцать часов», — ответил цверг. Крестьянин запряг свою повозку и ночью поехал к пещере. Подъехав, он услышал из пещеры крики и пение:

Хорошо, что крестьянин не знает, что солнце встает в двенадцать часов!

Когда настал нужный час, то цверг притащил крестьянину освежеванную лошадь

исказал, что больше ему дать нечего. Крестьянин разозлился, но мясо ему было нужно для собак, поэтому он отрезал кусок конины и загрузил его на свою повозку. Приехав домой, он увидел, что мясо превратилось в золото. Он помчался назад за оставшейся частью, но на месте обнаружил, что и лошадь, и сама пещера исчезли].

Многократное упоминание времени перед рассветом объясняется, судя по всему, эддическим (Sæm., 51b) представлением о боязни дневного света, характерной для цвергов: цверги избегают солнечных лучей, в их пещерах — иной свет и иное время. В скандинавских сказаниях тоже встречается сюжет о заговаривании трольда до рассвета: оглянувшись

иувидев солнце, трольд раскалывается пополам (Asbiörnsen und Moe, 186).

58 Цверги-женщины тоже выходят замуж за мужчин-людей; у Эдмана (Ödman, Bahuslän, 78, 79; ср. с Afzelius, II, 157) приводится на эту тему сказание, в котором даже упоминаются конкретные имена: Reors föräldrar i Hogen i Lurssockn, som bodde i Fuglekärr i Svarteborgssockn; hvars farfar var en skött, ok bodde vid et berg, ther fick han se mitt på dagen sitjande en vacker piga på en sten, ther med at fånga henne, kastade han stål emellan berget ok henne, hvarpå hennes far gasmade eller log in i berget, ok öpnade bergets dörr, tilfrågandes honom, om han vill ha hans dotter? Hvilket han med ja besvarade, ok efter hon var helt naken, tog han sina kläder ok hölgde öfver henne, ok lät christna henne. Vid afträdet sade hennes far til honom: «när tu skalt ha bröllup, skalt tu laga til 12 tunnor öl ok baka en hop bröd ok kiött efter 4 stutar, ok kiöra til jordhögen eller berget, ther jag håller til, ok när brudskänken skall utdelas, skall jag väl ge min»; hvilket ok skedde. Ty när de andre gåfvo, lyfte han up tacket ok kastade en så stor penningeposse ther igenom, at bänken så när gådt af, ok sade thervid: «ther är min skänk!» Ok sade ytterligare: «när tu skal ha tin hemmagifta, skaltu kiöra med 4 hästar hit til berget ok få

сказании (из Дорсте, район Остероде), как можно заметить, о цвергах рассказывается то же самое, что в KM, № 46 отнесено к колдуну: et was enmal en mäken int holt nan arberen egan, da keimen de twarge un neiment mêe. Da se na örer hülen keimen, da verleifde sek de eine twarg in se un da solle se öne ok frien, awer iest (erst) wollen de twarge de andern twarge taur hochtit bidden, underdes solle dat mäken in huse alles reine maken un taur hochtit anreien. Awer dat mäken, dat wolle den twarg nich frien, da wollet weglopen, awer dat set nich glik merken, tug et sin teug ut un tug dat ne strawisch an, un da sach et ne tunne vul hunig, da krup et rinder (hinein), und da sach et ok ne tunne vul feddern, un da krup et ok rinder, un da et wedder ruter kam, was et gans vul feddern, und da leip et weg un steig upn hoagen boam. Da keimen de twarge derbunder (darunter) vorbi, un da set seichen meinen se, et wöre en vugel, da reipen set an un sêen:

—Wohen, woher du schöäne feddervugel?

—Ek kome ut der twarges hüle.

—Wat maket de schöäne junge brût?

—Dei steit metn bessen un keret dat hus.

—Juchhei! Sau wil wie ok hen.

Und da se hen keimen, sêen se taur brut «gûen morgen», un sêen noch mehr dertau; awer da se nich antwure, sleuchten ser hinder de aren, un da fell se hen [одна

tin andel». Tå han sedermera efter hans begäran kom tit, fik han kopparkättlar then ene större än then andre, tils then yttersta störste kättelen blef upfyld med andra mindre. Item brandcreatur, som voro hielmeta, af hvilken färg ok creaturslag, som äro stora ok frodiga, the än ha qvar på rik, i Tanums gäll beläget. Thenne mannen Reors far i Foglekärsten benämd, aflade en hop barn med thenna sin således från berget afhämtade hustru, bland hvilka var nämnemannen Reor på Hogen; så har ok Ola Stenson i stora Rijk varit Reors systerson, hvilken i förledit år med döden afgik [Реор жил в Хогене (в приходе Лурс), а его предки происходили из Фугелькера (приход Свартеборг); его дед [отец? см. окончание] был стрелком и жил в горах; однажды днем он увидел прекрасную девушку, сидящую на камне, и чтобы поймать ее, он бросил кусок стали между ней и горой; тогда ее отец засмеялся внутри горы, открыл дверь в горе и спросил: «Ты хочешь взять мою дочь?» На это человек ответил утвердительно; девушка была совершенно голой, и он снял с себя часть одежды и дал ей прикрыться; затем он ее покрестил. Тогда ее отец сказал стрелку: «К вашей свадьбе приготовь 12 бочек пива, испеки хлеба, забей четырех быков и принеси пиво, хлеб и мясо к моей горе: когда отдашь свои подарки, то и я одарю тебя своими». Так всё и произошло: когда все одаривали молодоженов, сидевших на брачной скамье, отец невесты приподнял крышу дома и забросил туда кучу денег; он сказал: «Это мой дар!». И еще добавил: «Когда понадобится приданое, приезжай к горе на четырех лошадях и забирай его». Позже новоиспеченный муж так и сделал и получил у горы медные котелки, один больше другого: в самом большом котле лежали другие, поменьше. Кроме того, он получил белоголовый племенной скот разного цвета и разных видов, крупных и плодовитых, — в приходе Танум до сих пор живет их потомство. Отца Реора называли Фоглекерстеном, у них со взятой из горы женой было много детей, среди которых был и этот самый Реор из Хонена; Олаф Стенсон из старого Рика, который умер в прошлом году, был сыном сестры Реора].

девушка пошла в лес за земляникой, и ее поймали цверги. Когда они привели ее в свою пещеру, то там один цверг влюбился в нее и захотел взять ее в жены; эти цверги решили позвать других цвергов на праздник, а девушке следовало сделать в доме уборку и подготовиться к свадьбе. Но девушка вовсе не хотела выходить замуж за цверга и решила бежать, а чтобы это не сразу заметили, она сняла свою одежду и натянула ее на сноп сена; тут она увидела бочку меда и окунулась в нее, а еще там же стоял бочонок с перьями — в него тоже окунулась девушка, и оказалась она вся облеплена перьями. Тогда она убежала из пещеры и забралась на высокое дерево. Под этим деревом проходили цверги; увидев девушку, они решили, что это птица, и спросили ее:

—Куда ты и откуда, о птица с прекрасными перьями?

—Я была у пещеры цвергов.

—А что там делает прекрасная юная невеста?

—Она метлой вычищает дом.

—Отлично! Значит, и нам туда пора.

Придя домой, цверги сказали невесте «доброе утро» и еще много чего; а поскольку она не отвечала, ее ударили в ухо, тут она и упала] [26]59.

Цверги крадут красивых человеческих детей из люлек и подкладывают своих, уродливых, или даже сами ложатся на место ребенка. Эти подменыши называются cambiones (см. раздел «Суеверия», Е): wihselinga по-древневерхненемецки (N., Ps., 17:46; Cant. Deuteron., V), Wechselbälge по-нововерхненемецки, bytingar по-шведски, bittinger по-датски; в нововерхненемецком еще встречаются варианты Kielkröpfe, Dickköpfe — имеются в виду их толстые шеи и огромные головы; истории о подкидышах цвергов см. в Thiele, I, 47; III, 1; Faye, 20; Ir. Elfenm., XLI— XLV; Deutsche Sagen, № 81, 82, 87—9060. В поэме «Zeno» (см. Bruns, 27 и далее)­

59Несомненно, что образ цвергов в этом сказании — подлинный и древний; пользуясь информацией из KM, III, 75, эту историю можно дополнить: до диковинной птицы цверги, идущие домой, встречали еще лис и медведей, тоже задавая им вопросы. Бочку

смедом из дома цвергов в сказке замещает сосуд с кровью: оба варианта идеально согласуются с эддическим сказанием о том, как дверги Фьялар [Fialar] и Галар [Galar] наполнили чаши медом и драгоценной кровью Квасира.

60Cказание о сыне мельника из Дрезденского собрания (№ 15). Глупый мельник просит девушку научить его любовной сладости. Она заставляет его всю ночь есть мед, он опустошает целую огромную бадью, у него скручивает живот, и он решает, что забеременел. Девушка присылает к нему повивальных бабок. «Da fragt er war sein kind wer komen? Sie sprachen: hastu nit vernommen? Ez was ain rehter wislonbalk, und tett als ein guoter schalk: da er erst von deinem leib kam, da fuor ez pald hin und entran hin uff zuo dem fürst empor. Der müller sprach: pald hin uff daz spor! vachent ez! pringent ez mir herab!» [Он спрашивает, где же его ребенок? Она отвечает: «Разве ты не понял? Это настоящий эльфийский подменыш, и ведет он себя озорно: как только вышел из твоей утробы, так и вспорхнул к потолку». Мельник сказал: «Найдите его! поймайте его! принесите его мне!»]. И ему приносят ласточку в котелке. И еще одно гессенское сказание: в Дозенберге женщина косила пшеницу,­

говорится, что место украденного ребенка занимает дьявол. Судя по всему, эльфы занимаются такими подменами для того, чтобы улучшить свой род: они оставляют у себя человеческого ребенка, а своего подбрасывают людям. Считалось, что для защиты младенца от эльфов в колыбель нужно положить ключ, отцовскую одежду, стальной предмет или иголки (см. разделы «Немецкие суеверия», № 484, 744 и «Шведские суеверия», № 118)61.

В разных традициях удивительно совпадают методы избавления от подменышей. В Гессене считается, что если гном увидит, как вода в яичных скорлупках закипает над огнем, то обязательно воскликнет: «Что ж, я стар, как Вестервальд, но чтобы воду кипятили в яичных скорлупках — такого не видал» (KM, № 39). В Дании подкидышу показывают чучело свиньи, набитое кожей и шерстью, на что он должен отреагировать словами: «Что ж, я трижды видел молодой подлесок в Тисё, но подобного еще не встречал» (Thiele, I, 48). Ирландцы тоже кипятили перед подкидышем воду в яичной скорлупе до тех пор, пока тот не скажет: «Живу 1500 лет, но такого еще не видел» (Elfenm., 38). В Шотландии мать выкладывает перед подкидышем на очаг 24 яичные скорлупки и слушает, что он скажет; а он должен сказать так: «Мне было семь лет, когда я пришел к кормилице, с тех пор прошло еще четыре года, но стольких молоковарок я еще не видел» (Scott, Minstrelsy, II, 174). В бретонской народной песне (Villemarqué, I, 29) подкидыш видит, как мать в одной яичной скорлупке готовит еду для десятерых слуг и разражается такими словами: «Я видел

яйцо еще до того, как оно стало белой курицей, видел желудь до того, как он стал дубом, видел желудь, видел побег, видел дуб в Брезальском лесу, но такого еще не видел». Та же история встречается и в сказании о собаках фрау Гауден (см. главу XXXI). В Villemarqué, I, 32 цитируются еще валлийское предание

ислова Гальфрида Монмутского: бретонская и валлийская формулы, описывающие исключительно древний возраст, в этих цитатах уже вложены в уста Мерлина Дикого. Во всех случаях речь идет о древнем лесе. Цель всех этих процедур была в том, чтобы подменыш сам признал свой возраст: после этого он вынужен уйти, и родители снова обмениваются детьми. Такие традиции, должно быть, были распространены по всей Европе; считалось, очевидно, что эльфы

икорреды живут гораздо дольше людей [27].

а ее ребенок­ лежал на земле. Гномиха [Wichtelweib] забрала ребенка и подменила его своим. Когда женщина взглянула на своего прекрасного младенца, то увидела вместо него отвратительного большеголового гнома. Она подняла такой крик, что воровка в конце концов вернулась с ее ребенком, однако отдала его лишь после того, как женщина согласилась приложить младенца-гнома к своей груди, дав ему напиться благородного человеческого молока.

61 Финны называют эльфийских подкидышей словом luoti: monstrum nec non infans matre dormiente a magis suppositus, quales putant esse infantem rachitide laborantem [чудовище, магическим образом подложенное спящей матери вместо ребенка: это следует понимать так, что ребенок страдает от рахита] (Renvall). В Villemarqué, I, 25 приводится бретонское сказание о том, как корриган подменивает детей.

Всех эльфов неудержимо привлекают музыка и танцы. Ночью при лунном свете можно увидеть, как они водят хороводы на лугах, а утром можно заметить следы, оставшиеся в росе: по-датски это называется älledands, по-шведски — älfdands, по-английски — fairy rings, fairy green. Вид танцующих на лугу горных духов предвещает человеку удачный год (Deutsche Sagen, № 298). В австрийской народной песне» (Schottky, 102) «und duärt drobn afm beargl, da dânzn zwoa zweargl, de dänzn so rar» [там на горе танцуют два цверга, а цверги танцуют редко]. На горе Лаурина и в гроте Венеры звучит веселая и чарующая музыка, под которую танцуют (Laurin, 24); в «Ортните» (Ettm., Ortnit, II, 17) — ein smalez pfat getreten mit kleinen füezen [небольшая тропинка, протоптанная маленькими ногами]. Есть сказания о молодых людях, заманенных песнями эльфиек в горы

итам пропавших (Svenska fornsänger, II, 305; Danske viser, I, 235—240)62: это называется elffrus lek, elfvelek [эльфовой игрой]. Такая распространенная поэтическая форма, как fornyrdalag, у исландских поэтов называлась еще liuflîngslag (carmen genii [песней духа]; Olafsen, 56); в Норвегии этот сладостный мотив называется huldreslât (см. I, 751); в одной еще не напечатанной средневерхненемецкой поэме (Cod. Pal. 341, 357a) встречается интересное упоминание о скрипачах, которые «videlten alle den albleich» [играли эльфов напев]; в другой поэме (Altd. Bl., II, 93) говорится о «seiten spil und des wihtels schal» [игре на скрипках

инаигрыше духов]: должно быть, так называли прекрасную мелодию, создание которой приписывалось эльфам63. Финн Магнусен производит имя цверга Haugspori (Sæm., 2b) от представления о следах на траве, оставленных альбом, бродящим ночью по холмам. В Villemarqué, 1, 39 приведена песня, в которой рассказывается, как цверги переводят дыхание после танцев [28].

Любовь эльфов к музыке и танцам сближает их с высшими существами — полубогинями и богинями. У корабля Изиды по ночам пели радостные песни, вокруг него водили хороводы (см. I, 509). Песни и танцы исполнялись в жилище госпожи Хольды, внутри горы госпожи Венеры. В кельтской традиции феи изображаются танцующими (Mém. de l’acad. celt., V, 108); феи занимают промежуточное положение между эльфийками и полубогинями64. О греческих горных девах в «Гимне Венере» сказано (Hymn. in Ven., 260):

δηρὸν μὲν ζώουσι καὶ ἄμβροτον εἶδαρ ἔδουσι,

καί τε μετ’ ἀθανάτοισι καλὸν χορὸν ἐῤῥώσαντο.

[долгое время живут, амвросийной питаются пищей и в хороводах прекрасных участвуют вместе с богами65]

62Ханнебергское народное сказание (Antiqvariske annaler, I, 331, 332).

63Ср. с Ir. Elfenm., S. LXXXI—LXXXIII и с das wihtelspil (I, 739); см. Ihre, статья «älfdans», Arndt, Reise nach Schweden, III, 16.

64Ср. с сербскими вилами, танцующими в горах и на лугах (см. I, 723).

65[Пер. В. Вересаева. — Прим. пер.]

цвергам за небольшое вознаграждение принести железную руду, то на следующий день у входа в пещеру будет лежать готовое изделие, отличается исключи-

тельной древностью; в схолиях к «Аргонавтике» Аполлония Родосского (Argon., IV:761) упоминание об ἄκμονες Ἡφαίστοιο [наковальнях Гефеста] дополнено

такой легендой (взятой из путевых заметок Пифея) о вулканических островах возле Сицилии: τὸ δε παλαιὸν ἐλέγετο τὸν βουλόμενον ἀργὸν σίδηρον ἀποφέρειν καὶ επὶ τὴν αὔριον ἐλθόντα λαμβάνειν ἢ ξίφος ἢ εἴ τι ἄλλο ἤθελε κατασκευάσαι, καταβαλόντα μισθόν [в древности туда приносили куски же-

лезной руды, а на следующий день приходили с платой и получали выкованный меч или что-то другое, что требовалось сделать] [29].

Всё то, что сказано здесь о природе и особенностях эльфов в целом, подтверждается и сведениями об отдельных, носящих собственные названия, подвидах этих существ.

Здесь я в первую очередь упомяну одного духа — весьма, судя по всему, древнего — сведений о котором не встречается в скандинавской мифологии; речь о нем идет в нескольких средневерхненемецких поэмах:

высотах, рассказывают о кузнецах, после захода солнца или в полдень работающих в горах, как в обычной кузнице. Восемьдесят лет назад Олаф Симунссон из Суртунга возвращался с собрания из Слонгенвальда со своей собакой; это было в полдень, и встретился им

горный человечек, который ковал что-то на большом камне; собака, увидев его, залаяла, а горный кузнец (на нем были пепельно-серая накидка и шляпа из голубой шерсти) начал ворчать на собаку, чтобы она вместе со своим хозяином оставила его в покое. В народе до сих пор принято вешать на скотину, поранившуюся на поле или ударенную молнией, металлические распятья, которые, по поверьям, были в древние времена выкованы в горах — считается, что это исцеляет животных. Недавно мне встретилась одна такая выкованная в горах вещица, которая у меня и осталась, — раньше селяне занимали ее друг у друга, чтобы вылечить скот так, как описано выше].

Выбрать наиболее верный вариант названия здесь затруднительно. Вольфрам рифмует слово pilwiz (варианты: pilbiz, bilwiz, bilwitz) с biz (morsus [укус]) — краткий гласный в последнем слоге указывает, судя по всему, на форму pilwiht — в другой поэме встречается слово bilbis, которое с долгим гласным приняло бы вид pilbeis; соответственно, pilwiz нельзя увязать ни с древнесаксонским balowîso, ни, напрямую, с противопоставленными bilwîs и balwîs (см. I, 650). Различие форм указывает на то, что в XIII—XIV веках о происхождении этого слова уже забыли; чем позднее, тем больше оно искажается: позднейший вариант (bulwechs) схож с формой balwahs (hebes [тупой]), в действительности совершенно далекой68. В исповедальной книге первой половины XV века (Hoffmann, Monatschr., 753) слово pelewysen используется в значении «ведьмы»; в том же смысле употребляется и слово bihlweisen в Colerus, Hausbuch (Mainz, 1656), 403; несколько источников с вариантом pilbis приведено в Schm., IV, 188. Нельзя не упомянуть и о вестфальском новонидерландском слове belewitten (встречающемся в «Teutonista»), которое Г. ван Шуйрен толкует как guede holden [добрые духи] и witte vrouwen [белые женщины] (penates). У Килиана — belewitte в значении lamia; сюда же отнесем такую фразу из «De miraculis» Гисберта Воэция (Voetius, Disput., II, 1018): de illis, quos nostrates appellant beeldwit et blinde belien, a quibus nocturna visa videri atque ex iis arcana revelari putant [о тех, кого у нас называют beeldwit и blinde belien, от которых происходят ночные видения, позволяющие узнавать различные тайны]. Belwit значит penas — добрый домашний дух, guote holde (см. I, 518); у Рюдигера — «ein guoter und ein pilewiz». В древнеанглийском языке использовалась форма bilvit, bilevit (Cædm., 53:4; 279:23), переводимая как mansuetus, simplex [ручной, безвредный], но в действительности означающая скорее aequus, justus [равный, справедливый]. Бог зовется «bilevit fäder» [справедливым отцом] (Andr., 1996; Boeth., Metr., XX, 510, 538) — такой же эпитет использован в Cod. Exon., 259:6; bilvitra breost (bonorum, aequorum pectus [сердца добрых, с­праведливых

68 В Fundgr., I, 343 palwasse рифмуется с vahse, а в средневерхненемецком часто встречается форма wahs (acutus [острый]) вместо was (древневерхненемецкое huas, древнеанглийское hväs, древнескандинавское hvass); древневерхненемецкое palohuas значит «дурно острый» = тупой (ср. с palotât — злодеяние), древнескандинавское bölhvass? Более поздняя форма bülwächs встречается в Schm., IV, 15.

людей])­ — в Cod. Exon., 343:23. Вариант bilehvit (Beda, V, 2, 13 — переведено как simplex) ведет к hvît (albus [белый]); что же, однако, означает корень bil? Я отдаю предпочтение более достоверной форме bilevit (где vit значит scius [знающий]),

аbilvit (древневерхненемецкие pilawiz, pilwiz?) должно обозначать aequum69 sciens, aequus, bonus [знающий, что справедливо; справедливый; добрый], хотя прилагательное vit, wiz нигде, насколько я знаю, больше не встречается,

ав древнескандинавском варианте vitr (vitrs в родительном падеже) к корню добавлен производный аффикс -r. Если эта этимология верна, то bilwiz — это добрый дух эльфической природы, живущий в горах; с эльфами его роднит то, что его стрел люди тоже боялись (см. I, 759); как и эльфы, он спутывает и взъерошивает людям волосы (см. I, 774). Особого внимания заслуживает такая цитата, приведенная в Schm., IV, 188: so man ain kind oder ain gewand opfert zu aim pilbispawm [пожертвовать ребенка или одежду дереву пильбисов] — считалось, очевидно, что пильвицы живут в каком-то дереве (ср. с лесными духами и эльфами, которых тоже связывали с деревьями). В Börner, Sagen aus dem Orlagau, 59, 62 упоминается ведьма по имени Bilbze. Превращение формы bilwiz, bilwis

вbilwiht вполне естественно, поскольку в других словах s и h, s и ht (lios, lioht; см. Gramm., I, 138), st и ht (forest, foreht; см. Gramm., IV, 416) тоже переходят друг

вдруга; более того, составное слово bilwiht само по себе имеет смысл («добрый дух»). В Gl. Blas., 87a встречается форма wihsilstein (penas [пенат]), и даже в современных названиях колтуна (см. I, 774), — Weichselzopf, Wichselzopf и Wichtelzopf (Bichtelzopf), — наблюдается движение форм bilweichs, bilwechs и bilwicht; нет сомнений, что существуют и варианты Bilweichszopf, Bilwizzopf70.

69Слово bil само по себе означает aequitas, jus [справедливость, право] и имеет вполне мифологическое звучание (см. I, 650). Средневерхненемецкое billich (aequus [равный, справедливый]) — в Diut., III, 38; Fundg., II, 56:27; 61:23; 66:19; Reinh., 354; Iw., 1630, 5244, 5730, 6842; Ls, II, 329; billîchen (jure [честно]) — в Nib., 450:2; der billich (aequitas [равенство]) —

вTrist., 6429, 9374, 10062, 13772, 18027. Древневерхненемецкое billih встречалось мне только в W., LXV:27, причем в лейденской рукописи стоит bilithlich. Поскольку понятия aequus [справедливый] и aequalis [равный] весьма близки друг к другу, то и bilidi, piladi означают aequalitas, similitudo [равенство, сходство] — древнескандинавское likneski (imago [изображение; нечто сходное с оригиналом]). Кельтское bil тоже значит «добрый, мягкий»; Г. Лео (Leo, Malb. Gl., [I], 38) пытается вывести слово bilwiz из кельтских bilbheith, bilbhith.

70По-польски plica называется не только словом koltun, но еще и wiesczzyce (Linde, VI, 227) — по народному поверью, эта болезнь возникает под воздействием колдовства wieszczka — ведьмы. Форма wieszczyce соответствует нашему Weichselzopf, а также корню -wiz, -weis в bilwiz. Если где-нибудь встречалось бы составное bialowieszczka (белая колдунья, белая фея), то наше bilwiz с серьезным основанием можно было бы производить от славянских корней — впрочем, мне не удалось обнаружить в источниках ни слова bialowieszczka, ни соответствующих ему форм из других славянских языков; я склоняюсь к тому, что

уbilwiz всё-таки германское происхождение — в пользу этого свидетельствует,­ во-первых, отсутствие аналогичных славянских форм, а во-вторых — наличие древнеанглийского­ bilvit

В народных поверьях поздних времен более древнее и более благородное представление об этой призрачной сущности стерлось — сохранилась лишь память о ее враждебной стороне, точно так же, как и в случаях с альбами, с Холлой и Бертой; бильвица стали представлять себе как надоедливого и страшного призрака, запутывающего волосы на голове и в бороде, портящего посевы — чаще всего его изображали в женском обличии, как некую злобную колдунью или ведьму. Уже в исповедальной книге Мартина Амбергского слово pilbis толкуется как «дьявол» — а belewitte у Килиана означает lamia, strix [ламия, ведьма]. Эти термины сохраняются, главным образом, в Восточной Германии, в Баварии, во Франконии, в Фогтланде и в Силезии. У Ганса Сакса встречаются глагол bilbitzen в значении «спутывать волосы» и существительное pilmitz в значении «спутанные локоны»: ir har verbilbitzt, zapfet und stroblet, als ob sie hab der rab gezoblet [ее волосы спутаны, взъерошены и взлохмачены, как будто ее потрепала ворона] (H. Sachs, I, 5:309b; II, 2:100d); pilmitzen, zoten und fasen [запутанные волосы, клочья и узлы] (H. Sachs, III, 3:12a). В шестой главе «Богемского пахаря» pilwis используется как синоним слова «ведьма»; в Böhme, Beitr. zum Schles. Recht, VI, 69: «колдун, pielweiser, ясновидец». «В 1529 году (в Швейднице) был заживо похоронен колдун [pielweiß]» (Hoffmann, Monatsschrift, 247). «В 1582 году (в Загане) двух добропорядочных женщин обозвали ведьмами [pilweißen]

ишлюхами» (Hoffmann, Monatsschrift, 702). «Du pileweißin!» [Ах ты, ведьма!] (A. Gryphius, 828). «Las de deine bilbezzodn auskampln, — в гневе говорит мать своему ребенку, — i den bilmezschedl get nix nei» [расчеши свои патлы, ты никуда не пойдешь с лохматой головой] (Schm., I, 168). Pilmeskind — ругательство, то же, что Teufelskind [дитя дьявола] (Delling, Bair. Idiot., I, 78). В районе реки Зале в Тюрингии неумытого и непричесанного ребенка называют bulmuz; словами bilbezschnitt, bilwezschnitt, bilfezschnitt, pilmasschnid (Jos. Rank., Böhmerwald, 274) там называют прорехи на пшеничном поле: считается, что это работа духов, ведьм или дьявола.

Последнее поверье тоже отличается древностью. Уже в Lex Bajuvar., XII (XIII), 8 сказано: si quis messes alterius initiaverit maleficis artibus et inventus fuerit, cum duodecim solidis componat, quod aranscarti71 dicunt [если кто наложит на посевы другого особые чары, которые называются aranscarti, и если это будет доказано, то он должен будет заплатить двенадцать солидов]. Называли ли такого злодея piliwiz, pilawiz? Медерер по этому поводу замечает (Mederer, 202, 203): «Вот что рассказал мне о так называемом bilmerschnitt, bilberschnitt один

инидерландского belwitte; кроме того, наше wiz происходит от wizan [знать], а польское

wieszcz — от wiedziéc’, а значит, этимологически родство двух слов можно объяснить и без прямых заимствований. Представляется, что словенское paglaviz, цверг, литовские Pilvitus (Lasicz, 54) и Pilwite (Narbutt, I, 52), имена бога и богини богатства, никак не связаны с bilwiz.

71 Готское asans (messis [урожай]), древневерхненемецкое aran, arn.

делал поле плодороднее — с таким проездом бога я связываю даже образ Зигфрида, едущего по пшеничному полю (см. I, 662); теперь для меня проясняется то, почему в Веттерау крестьяне говорят о качающихся на ветру колосьях, что это кабан ходит по полю. Имеется в виду бог, делающий посевы урожайными. Рассмотрение образа эльфов, дольше сохранявшегося в народной традиции, вновь приводит нас к древним богам. Связь эльфов с Холлой и Бертой тем важнее, если учесть, что все эти существа чужды эддической системе — они характерны для внутренней Германии, где языческая религия развивалась совершенно независимо [31]74.

К волосатым, лохматым эльфам-бильвисам близок и еще один дух, которого в древневерхненемецких документах называют scrat или scrato; в латинских текстах того же времени он зовется pilosus [лохматый, косматый]. В Gl. Mons., 333 — scratun (pilosi), в Gl. Herrad., 200b — waltschrate (satyrus [лесной шрат, сатир]), в Sumerlat., 10:66 — srate (lares mali [злые лары]); в средневерхненемецком языке встречаются формы scrâz (Reinh., 597 — из старых фрагментов текста); «ein wilder waltschrat» [дикий лесной шрат] (Barl., 251:11; AW, III, 226; Ulr., Lanz., 437); «von dem schraze» = от цверга. «Sie ist villîhte ein schrat, ein geist von helle» [она, наверное, шрат, дух из ада] (Albr., Titur., I, 190 (Hahn, 180). Имеется в виду некое небольшое эльфическое существо, что следует из уменьшительной формы schretel, используемой как синоним слова wihtel в красивой легенде, отрывок из которой приведен в нашем [с Вильгельмом Гриммом] собрании ирландских сказок об эльфах (Irische Elfenm., CXIV—XIX) — с тех пор полная

74 У славян тоже есть представление о полевом духе, который ходит по пшенице. Boxhorn, Resp. Moscov., I: daemonem quoque meridianum Moscovitae metuunt et colunt. Ille enim, dum jam maturae resecantur fruges, habitu viduae lugentis ruri obambulat, operariisque uni vel pluribus, nisi protinus viso spectro in terram proni concidant, brachia frangit et crura. Neque tamen contra hanc plagam remedio destituuntur. Habent enim in vicina silva arbores religione patrum cultas: harum cortice vulneri superimposito illud non tantum sanant facile, sed et dolorem loripedi eximunt [московиты боятся и почитают полуденного демона. Этот демон в образе горюющей вдовы обходит деревни, пока еще не скошены спелые колосья; работники (один или несколько), увидев такого призрака, должны упасть ничком на землю, иначе демон переломает им руки и ноги. Еще не придумано, как избавиться от этой напасти. По обычаю предков они почитают деревья в соседнем лесу: считается, что если кору этих деревьев наложить на раны, то они быстро затянутся; кроме того, эта кора унимает боль в ногах]. Венды называют такую пшеничную деву pschipolnitza: в полдень она ходит по полю в образе женщины в покрывале. Если, целый час говоря с такой девой о льне и его обработке, венд сможет возразить на всё, что она скажет, или сумеет прочитать «Отче наш» задом наперед без запинки, то ему ничего не угрожает (Lausitz. Monatsschr. 1797, 744). Богемцы называют такого духа baba (бабка, старуха) или polednice, poludnice (meridiana [полуденица]); у поляков это dziewanna, dziewica — о ней еще будет сказано подробнее, и не раз (см. главу XXXVI). Во всех этих случаях тоже наблюдается смешивание богов с духами и призраками.

Корень этого немецкого слова мне не известен78. В случае со славянскими языками можно обратить внимание на глагол skrŷti (celare, occulere [скрывать, прятать]).

Если коснуться смысла этого понятия, то можно отметить, что шрат — это дикий, грубый, косматый лесной дух, схожий с римским фавном и греческим сатиром, а также с римским сильваном (Liv., II, 7); Schrätlein — синоним слов Wichtel и Alp: это домашний дух или горный человечек. Шраты всегда упоминаются в мужском роде, об их женщинах нигде не сказано; шраты, как и фавны, не знают прекрасного противоположного пола — с другой стороны, о женщинах эльфов и бильвисов нам многое известно. Некоторое сходство со шратами можно усмотреть в образах «диких дев» и «лесных жен», о которых говорилось в конце главы XVI. В греческой мифологии наравне с фавнами существовали

дриады (δρυάδες; в древнеанглийских глоссариях слово «дриада» переводится как vuduälfenne [лесная эльфийка]) и горные нимфы (νύμφαι ὀρεσκῷοι), жизнь

которых была тесно связана с деревьями (главный источник здесь — Hymn. in Ven., 257—272) [32].

От эльфов шраты отличаются еще и тем, что последние не образуют народа и всегда являются только поодиночке.

Есть поверье, что на горе Фихтельберг живет лесной дух, которого называют Катценвейтом [Katzenveit]; им тоже пугают детей: «Тихо, а то придет Катценвейт!». Гарцский Гюбих [Gübich] и Рюбецаль [Rübezal] из Исполиновых гор — тоже аналогичные существа, вполне схожие с цвергами и кобольдами. Последний, правда, — славянского происхождения: богемское Rybecal, Rybrcol. В Моравии бытует сказание о морском пастухе [Seehirt] — зловредном духе, принимающем облик пастуха с бичом в руке, который заманивает путешественников в туман [33]79.

ВHanka, 7b, 11a встречается слово vilcodlac, переводимое как faunus; vilcodlaci — fauni ficarii, incubi, dusii [фиговые фавны, инкубы, дузии]; в новобогемском это слово должно принять вид wlkodlak — некто в волчьей шкуре; в сербском вукодлак — «вампир» (Vuk, статья «Вукодлак»). Неудивительно и то, что польский skrzot тоже запутывает волосы — еще одно доказательство связи между эльфами, бильвисами и шратами; стоит упомянуть и богемское skřjtek80; в некоторых районах Германии используется форма Schrötleinzopf [коса шрётеля; колтун?].

ВЕвропе (с самых ранних времен) демонических существ представляли себе косматыми. В Вульгате слова из Ис.13:21 переведены как «et pilosi saltabunt

78Древнескандинавское skratti должно, помимо прочего, еще обозначать terror [страх]. Шведское skratta и датское skratte означают «громко смеяться». Можно ли сравнивать древнеанглийскую форму scritta с греческим σκίρτος, означающим скачущего, подпрыгивающего кобольда или сатира (от σκιρτάω, прыгаю)? См. Lobeck, Aglaoph., 1311.

79Sagen aus der vorzeit Mährens (Brünn, 1817), 136—171.

80Со словом колтун ср. koltki — польские и русские домашние духи.

Интересные свидетельства обнаруживаются в «Вальтарии» Эккехарта. Экеврид Саксонский надсмехается над Вальтарием (Eckehart, Waltharius, 761):

dic (ait), an corpus vegetet tractabile temet, sive per aërias fallas, maledicte, figuras? saltibus assuetus faunus mihi quippe videris.

[скажи, говорит он, живой ты, из осязаемой плоти, или воздушным маревом ты заморочил меня, проклятый?

по мне, так ты больше походишь на фавна, привыкшего к лесу]

Вальтарий тоже отвечает ему язвительно:

celtica lingua probat, te ex illa gente creatum, cui natura dedit reliquas ludendo praeire;

at si te propius venientem dextera nostra attingat, post Saxonibus memorare valebis, te nunc in Vosago fauni fantasma videre.

[судя по кельтской речи, ты из того народа, который уменьем шутить больше других одарен природой;

если ты подойдешь поближе, чтобы я мог тебя десницей коснуться, то с саксами сможешь потом вспоминать, как призрака-фавна когда-то увидел в Вогезах],

то есть «сможешь потом саксам, своим сородичам, рассказать о шрате, явившемся тебе в Вогезах». Экеврид бросает в Вальтария копье, но промахивается, а тот кричит:

haec tibi silvanus transponit munera faunus,

то есть «тем же и лесной шрат тебе отплатит»84.

Фавн здесь зовется fantasma, призраком; древневерхненемецкое giscîn (T., 81 — перевод Мф.14:21) или scînleih (monstrum [ужасный призрак]; Gl. Hrab., 969b; Gl. Jun., 214); древнеанглийское scînlâc (portentum [призрачное явление, чудовищный призрак]) или gitroc (см. I, 594). Phantasma vagabundum [бродячий призрак] (Vita Lebuini в Pertz, II, 361); fantasma vult nos pessundare [призрак хочет нас уничтожить] (слова Хросвиты в «Dulcicius»); fantasia quod in libris gentilium faunus solet appellari [призрак, которого в языческих книгах зовут фавном] (Mabillon, Analect., III, 352). Ivo Carnot., Epist., 172 — municipium или oppidum mons fauni [селение, город (под названием) Гора фавна], ср. с процитированным там же документом (Ivo Carnot., Epist. (ed. Paris, 1642), 240b), в котором встречается вариант monsfaunum. В старофранцузских

84Весь этот диалог в рукописи читается с трудом; при подготовке издания поэмы

япридерживался тех же чтений, что и здесь.

(Jul. Schmidt, 146) [36]. Видимо, эти духи боялись, что, приняв подарок, они нарушат давно сложившийся уклад взаимоотношений с людьми. В дальнейшем мы еще увидим, что домовые духи вели себя иначе и часто требовали одежду себе в дар.

Когда представители этого лесного народца живут все вместе, то они весьма напоминают эльфов и цвергов; если же они являются поодиночке, то их женщины проявляют больше сходства с полубогинями и даже богинями, а их мужчины — с гигантскими фавнами и лесными чудовищами (ср. с Катценвейтом, Гюбихом и Рюбецалем, I, 780). На гербах нескольких нижнегерманских князей изображен дикарь с вырванной из земли елью в руке — имеется в виду именно такой мифологический лесной фавн; было бы весьма ценно узнать, к какому времени относится первое упоминание о нем. Горный Гринкеншмид в D. S., I, 232 тоже зовется «der wilde man» [дикарем].

В романских сказках лесным духом превратился древнеримский бог: от имени Оркуса87 образованы итальянское orco, неаполитанское huorco, французское ogre (см. I, 569): огр описывается как черное, волосатое, щетинистое существо — правда, он не маленького, а, наоборот, огромного роста; заблудившиеся в лесу дети набредают на его хижину; иногда огр оказывается добрым и дарит подарки, но чаще он настроен враждебно, а его жена (orca, ogresse) защищает гостей и прячет их от своего мужа88. В немецких сказках роль огра обычно играет дьявол, который тоже непосредственно связан с древним богом подземного мира. Шлема-невидимки у огра уже нет, зато для него характерен демонически острый нюх: подобно морскому чудовищу, он по запаху плоти чувствует приближение человека; «je sens la chair fraiche» [чую свежее мясо], «ich rieche, rieche Menschenfleisch», «ich wittere, wittere menschenfleisch» [чую, чую плоть человеческую], «i schmöke ne Crist» [чую христианина], «I smell the blood» [чую кровь], «jeg lugter det paa min höire haand» [чую его на своей правой руке], «her lugter saa kristen mands been» [здесь пахнет костями христианина]89; морская дева

их поставили­ для маленькой девы на лавку, а она, увидев их, расплакалась, одернула рукава на своей накидке, опустила подол на платье (то есть сначала, только войдя, она подвернула рукава и подол, приготовившись работать) и убежала в слезах; больше ее не видели. В Chambers, 33 приведены аналогичные истории о брауни [brownie]. Те же представления лежат и в основе первой сказки о призрачном человечке [Wichtelmännerchen] в KM, № 39. Получая новую одежду, помогающие людям призраки, подземные жители, озерные духи и лесные человечки вынуждены навсегда уходить — чаще в таких историях фигурируют существа мужского пола.

87См. раздел «Суеверия», А: «Orcum invocare» [взывать к Оркусу] (там же упоминаются Нептун и Диана); в разделе «Суеверия», G, из Винтлера: «ich hab den orken gesehen» [я видел орков]. В Beov., 224 — orcneas, множественное число от orcne.

88Pentamerone, I, 1, 5; II, 3; III, 10; IV, 8; orca упоминается в Pentamerone, II, 1, 7; IV, 6; V, 4.

89См. сказку «Le Petit poucet» у Перро; Kinderm., I, 152, 179; II, 350; III, 410; Musäeus, I, 21; Danske viser, I, 220; Norske folkeeventyr, 35.

средневерхненемецкие wildiu merkint, wildiu merwunder [дикое морское дитя, дикое морское чудо] (Gudr., 109:4; 112:3); wildez merwîp [дикая морская дева] (Osw., 653., 673); нововерхненемецкие Meerwunder, Wassermann (славянские vodnik, водяной), Seejungfer, Meerweib [морская дева]; древнескандинавские haffru, æskona, hafgŷgr, margŷgr [морская госпожа, женщина, ведьма]; датские havmand [морской человек], bröndmand (ручьевик; Molbech, Dial., 58); шведские hafsman [морской муж], hafsfru [морская жена] и, чаще всего, strömkarl (речной дух, человек). Вендское wodny muz — водяной человек. В Melis Stoke, II, 96 упоминается waterconink — морской царь. Некоторых эльфов и цвергов описывали как водяных духов: так, Андвари, сын Оина, жил у водопада (fors)

вобразе щуки (Sæm., 180, 181); согласно Vilk. saga, XXXIV, Альфрик тоже жил

вреке [38].

Вдревневерхненемецком языке для такого духа было специальное обозначение: nihhus, nichus (с родительным падежом nichuses) — этим понятием составители глоссариев переводят слово crocodilus (Gl. Mons., 332, 412; Gl. Jun., 270; Wirceb., 978b); в «Физиологе» это слово — среднего рода: daz nikhus (Diut., III, 25; Hoffm., Fundgr., [I], 23). Более поздний вариант — niches (Gl. Jun., 270).

Вдревнеанглийском обнаруживается форма nicor (s здесь превращается в r) мужского рода с множественным числом niceras (Beov., 838, 1144, 2854) — так назывались чудовищные духи, обитающие в морях (ср. с nicorhûs в Beov., 2822). Эта древнеанглийская форма согласуется со средненидерландским nicker (множественное число nickers; Horae Belg., [I], 119), в Reinaert prosa, MIIIIIb: nickers ende wichteren [водяные и духи]; в Diut., II, 224b — necker (Neptunus); «heft mi die necker bracht hier?» (сюда черт, что ли, меня занес? Mone, Nl. Volkslit., 140). Новонидерландское nikker означает злого духа, дьявола: alle nikkers uit de hel [все злые духи из ада]; по-английски черта тоже зовут «old Nick». В немецких формах Nix (мужского рода) и Nixe (женского рода) — то есть niks, nikse — сохранились и звук s, и исконное значение «водяной дух»; еще в том же значении говорят nickel и nickelmann. Конрад [фон Вюрцбург] использовал слово wazzernixe в значении «сирена»: heiz uns leiten ûz dem bade der vertânen wazzernixen daz uns ir gedœne iht schade [если он (Христос) выведет нас из залива проклятых сирен, то нам не страшны их песни] (Ms, II, 200b)93.

Древнескандинавское nikr (с родительным падежом niks?), как теперь считается, означает только hippopotamus [бегемот]; шведские näk, nek и датские nök, nok, nocke, aanycke (Molbech, Dial., 4) тоже означают водяного духа, но только мужского пола. Датские формы ближе всего стоят к средневековому латинскому nocca — spectrum marinum in stagnis et fluviis [морской дух, живущий

93 У Грифиуса (Gryphius, 743) встречается такой стих: die wasserlüß auf erden mag nicht so schöne werden [земная русалка не может быть столь красива]; очевидно, wasserlüß — еще одно название водяной девы или никсы. В Ziska, Östr. Volksm., 54 добрая русалка (wassernix), подобно госпоже Холле, одаривает детей.

durch der wæte liebe hät mîn muome dir gelogen.

[от любви к нарядам моя тетка тебе солгала]

Русалки, как и девы-лебеди, приходятся друг другу сестрами (см. I, 714); в Oswald, 673, 679 «ein ander merwîp» [вторая, другая русалка] упомянута вместе с первой. Несколько озер, в которых, как считается, живут никсы, носят название Mummelsee (Deutsche Sagen, 59, 331; Mone, Anz., III, 92), а в шаумбургском Пашенбурге есть озеро Meumkeloch. Так можно объяснить и название речки Мюмлинг [Mümling] в Оденвальде, хотя в старинных документах она называется Mimling. Считается, что водяные духи особо облюбовали такие реки, как Зале, Дунай и Эльба95; римляне верили, что каждой реке полагается ее собственный бородатый бог; вполне вероятно, что название реки Неккар (Neckar, Nicarus) непосредственно связано с понятием nicor, nechar [40].

У Бьёрна слово nennir приводится как еще одно древнескандинавское понятие, обозначающее гиппопотама: судя по всему, это слово связано с богиней Нанной (см. I, 463)96. Nennir, или nikur, являются на морском берегу в образе красивых серых лошадей в яблоках: узнать духа можно по копытам, которые у него повернуты не в ту сторону; если кто-нибудь оседлает такого коня, то тот немедленно устремляется в воду, утягивая с собой и человека. Есть, впрочем, способы поймать и укротить этого духа, временно заставив его работать на себя97. В Морланде (Бохуслен) один умный человек набросил на волшебного коня ловко выделанную уздечку, тот не смог убежать и за раз вспахал этому человеку всё поле, затем уздечка надорвалась, и некк стремительно бросился в море, утащив с собой борону98. В немецких сказаниях речь тоже идет о поднявшемся из морской пучины огромном черном скакуне, которого удалось запрячь в плуг: на огромной скорости конь продолжал бежать вперед, пока не спрыгнул с утеса, утягивая с собой и плуг, и пахаря99. В Шоене (Нижняя Саксония) верят, что из местного болота (которое называют taufe) в определенное время выходит дикий буйвол, который покрывает всех местных коров100. Когда ударяет непогода, то на воде можно увидеть крупного коня с гигантскими копытами (Faye, 55). По норвежскому поверью, всякий раз, когда в море тонут люди, где-то рядом появляется söedrouen (морской призрак) в образе безголового старика

95В Deutsche Sagen, № 60 упоминаются «die Elbjungfer» [дева Эльбы] и «das Saalweiblein» [маленькая зальская женщина], а в Deutsche Sagen, № 62 речь идет о духе Одера.

96В Muchar, Norikum, II, 37 и в Muchar, Gastein, 145 упоминается альпийский дух по имени Donanadel; nadel здесь, вероятно, следует читать как nandel? Маловероятно, чтобы здесь имела место опечатка слова madel (девушка).

97Landnâmabôk, II, 10 (Islend. sög., I, 74); Olafsen, Reise igiennem Island, I, 55; Sv. vis.,

II, 128.

98P. Kalm, Westgöta och Bahusländska resa 1742, 200.

99Letzner, Dasselsche Chronik, V, 13.

100Harrys, Sagen, 79.

крадут покрывала и одежду, а у танцующей никсы — перчатки (Deutsche Sagen, 58, 60). Венды представляли себе водяного одетым в льняную робу с влажной каймой; если он покупает пшеницу по цене выше рыночной, то грядет удорожание, а если он платит меньше положеного, то цены должны упасть (Lausitz. Monatschr. (1797), 750). Русские называют своих речных духов женского пола русалками: это прекрасные девушки с зелеными волосами (иногда их головы украшены венками), которые часто причесываются на лугу у воды и купаются

возерах и реках. Обычно русалок можно встретить на Троицу и на неделе после Троицы — люди в эти дни плетут венки в честь русалок, а затем с танцами и песнями бросают эти венки в воду. Культ рек немцы схожим образом отправляют

вИванов день. Неделя после Троицы по-русски называется русальными днями, по-богемски — rusadla, по-валашски — rusalie105.

Танцы, песни и музыка услаждают водяных духов точно так же, как и эльфов (см. I, 770). Подобно сиренам, никсы привлекают своим пением молодых людей, а затем утягивают их в воду. В греческой мифологии нимфы утянули в воду Гиласа (Apollod., I, 9, 19; Apollon. Rhod., I, 131). Вечерами озерные девушки приходят к людям, чтобы потанцевать и встретиться со своими возлюбленными106. В Швеции рассказывают, как очаровывает и ловит людей strömkarl: говорят, что у strömkarlslag [напева речного духа] есть одиннадцать вариаций, но человек может танцевать только под десять из них, в то время как одиннадцатый принадлежит ночным призракам и спутникам водяного; если наиграть этот мотив, то запляшут столы и скамейки, чашки и чайники, старики и старухи, слепые и хромые, даже дети в колыбелях107. Strömkarl-музыкант часто селится у мельниц и водопадов (ср. с Андвари, см. I, 788), поэтому в Норвегии его называют fossegrim (fos — «водопад»; шведское и древнескандинавское fors). В I, 205 уже говорилось о том, что этим существам приносили в жертву черных ягнят, а взамен водяные учили людей музыке. В тихие темные вечера fossegrim очаровывает людей своей музыкой; он учит игре на скрипке (или другом струнном инструменте) тех, кто в четверг принесет в жертву белого козленка, отвернувшись и бросив его в водопад, направленный на север (см. I, 185). Если козленок был слишком худым, то ученик водного духа не продвинется в своем искусстве дальше настройки инструмента; если же жертва была достаточно жирной, то fossegrim берет своего ученика за правую руку и водит ею по струнам вверх и вниз, пока из всех пальцев не пойдет кровь — тогда обучение заканчивается,­

105Подробнее о русалках см. Schafarik, Časopis česk. mus., VII, 259.

106И.-П. Гебель, несомненно, полагался на народные традиции, когда описывал (Hebel,

281)«die jungfere usem see» [озерных дев], бродящих в полночь по полям: вероятно, таким образом русалки, как и roggenmuhme, делали поле плодороднее. Другие сказания о морских девах собраны в Mone, Anz., VIII, 178 и в Bechstein, Thür. Sagen, III, 236.

107Arndt, Reise nach Schweden, IV, 241; о подобных танцах упоминается в Herraudssaga­, XI, 49—52.

Помимо добровольных жертв (совершаемых ради обучения искусствам), жестокие никсы забирали у людей еще и жертвы принудительные: память об этом сохраняется практически у всех народов. Когда человек тонет в реке, до сих пор говорят: «Речной дух истребовал годовую жертву»; чаще всего это оказываются невинные дети112. Соответственно, в древнейшие языческие времена нихусам приносили человеческие жертвы. Для димельского никса ежегодно бросают в воду хлеб и фрукты [43].

В целом сказания о водяных отличаются жестокостью и кровавостью, чего нельзя сказать об историях, посвященных горным, лесным и домашним духам. Никсы убивают не только людей, оказавшихся в их власти, — они мстят даже собственным сородичам, выходившим на берег, пообщавшимся с людьми и вернувшимся. В Arvidsson, II, 320—323 приводится такое сказание: одна девушка провела пятнадцать лет в доме морской девы (i haffruns gård) и ни разу за это время не видела солнца. В конце концов брат вызволяет сестру из подводного мира и приводит ее домой; семь лет после этого hafsfru [морская дева] ждала возвращения девушки и наконец схватила свой посох, ударила им по воде так, что поднялись высокие брызги, и закричала:

Если русалки слишком затанцуются с людьми, если похищенная христианка родит никсу ребенка, если ребенок водяного не послушает отца, то из глубины реки выстреливает фонтан крови — знак того, что совершено преступление113.

[нечистая и гадкая ты пророчица] (Danske viser, I, 110, 119, 125); в Holberg, Melampus, III [чит. IV], 7 рассказывается о таком датском поверье: naar en fisker ligger hos sin fiskerinde paa söen, saa föder hun en havfrue [если рыбак ложится со своей рыбачкой у моря, то рождается русалка].

112Deutsche Sagen, № 61, 62; Faye, 51; река Зале требует ежегодной жертвы в Вальпургиеву или Иванову ночь — в это время люди обходят реку стороной.

113Deutsche Sagen, № 49, 58, 59, 60, 304, 306, 318; приведу еще одно вестфальское сказание, которое для меня записал господин Зейтц из Оснабрюка: dönken von den smett uppn Darmssen. Dichte bei Braumske liggt en lütken see, de Darmssen; do stönd vörr aulen tiën en klauster ane. De miönke åber in den klauster liabeden nig nå goddes willen: drumme gönk et unner. Nig lange nå hiar hörden de buren in der nauberskup, in Epe, olle nachte en kloppen un liarmen bi den Darmssen, osse wenn me upn ambold slêt, und wecke lüe seigen wott midden up den Darmssen. Se sgeppeden drup to; då was et n smett, de bet ant lîf inn water seit, mitn hâmer in de fûst, dåmit weis he jümmer up denn ambold, un bedudde de buren, dat se em wot to smien bringen sollen. Sit der tit brochten em de lüe ut der burskup jümmer isen to smien, un ninminske hadde so goe plogisen osse de Eper. Ens wol Koatman to Epe rêt (ried, schilf) ut den Darmssen hâlen, do feind he n lütk kînd annen öwer, dat was ruw upn ganssen liwe (в Casp. von der Rön, 224, 225 морской дух тоже зовется «der rauhe, der rauche»; см. выше, стр. 747, 791). Do sgreggede de smett: «nimm mi meinen süennen nig weg!». Åber Koatman neim dat kînd inn

жесток и кровожаден: когда ночью он со своего болота пробирается в палаты, где спят герои, то одного из них он хватает, а у второго пьет кровь (Beov., 1478). Мать Гренделя зовется merevîf [морской женой] (Beov., 3037), brimvylf (морской волчицей; Beov., 3197) и grundvyrgen (Beov., 3036), что тоже значит «морская волчица» (vyrgen, lupa [волчица] — от vearg, lupus [волк]). Грендель и его мать живут

в«водяном доме», описанном (Beov., 3027 и далее) именно так, как можно представить себе жилище скандинавского Эгира, — то место, где пировали боги: стены дома сдерживают воду, а внутри горит бледный огонек (Beov., 3033)114. Таким образом, сразу несколько нитей от простых водных духов тянутся к высшим существам [44].

Утого представления, что никс забирает тонущих, есть и более мягкий вариант, причем тоже языческий. В I, 566 говорилось о том, что утопленники отправляются к богине Ран; в более поздние времена верили, что они попадают

вжилища никс и никсов. Тонущих убивает стихия, а не речной дух: последний же любезно и милосердно принимает их души в своем доме115. У слова rân изначально было самое общее значение: «mæla rân ok regin» означает «призывать на кого-то всё злое, всех злых духов»; я предполагаю, что неясное шведское rå (некоторые производят его от rå — angulus [угол] или от rådande [нынешний])

втаких составных словах, как sjörå (никс), skogsrå (шрат), tomtrå (домовой), может происходить от этого существительного rân — в скандинавских языках конечная n часто выпадает. Frau Wâchilt (см. I, 721) тоже описана как выручающая людей гостеприимная хозяйка. Подобно Хель и Ран, водяной хранит души утопленников — «в перевернутых котелках», как это наивно описано в одном из сказаний (Deutsche Sagen, № 52); гостивший у водяного крестьянин переворачивает эти котелки, и все души мгновенно улетают ввысь. Об утопленниках говорят «никс забрал их к себе» или «высосал их» (у трупов, найденных в воде, обычно красные носы)116. «Juxta pontem Mosellae quidam puerulus naviculam excidens submersus est. Quod videns quidam juvenis vestibus abjectis aquae insilivit et inventum extrahere volens, maligno spiritu retrahente, quem Neptunum vocant, semel et secundo perdidit; tertio cum nomen apostoli invocasset, mortuum recepit» [у моста на Мозеле маленький мальчик выпал из лодки и стал тонуть. Увидев это, один молодой человек сбросил одежду и прыгнул в воду, чтобы вытащить тонущего, но и самого его утянул злой дух, которого называют Нептуном; третий человек воззвал к апостолу и нашел мертвое тело] («Miracula s. Matthiae», XLII в Pez, Thes. anecd., II:3, 26); у Ролленхагена (Rollenhagen, Froschmeuseler, Nn., IIb):

114Ср. с домом дельфина в сказке Музеуса о трех сестрах.

115Существовали, вероятно, и мифы о готовых прийти на помощь речных богах: греки и римляне верили в Фетиду, Ино Левкофею (Od., V, 333—353), в Альбунею и Матуту.

116В датском — «nökken har taget ham», «nökken har suet dem» [его (тебя) поймал, схватил некк] (Tullin, Skrifter, II, 13).

Домовые духи особенно близки людям, ведь они делят с человеком крышу его дома или живут совсем рядом с домом, на дворе.

Характерно то, что домовые — всегда мужчины, женщин у них просто нет; представление об этих духах вообще не подразумевает пола; близкие к кобольдам существа женского пола — это бывшие богини, низведенные до низших духов119.

Дух, которого римляне называли lar120, lar familiaris (см. пролог к «Золотому горшку» Плавта) или penas, в нашем древнем языке звался hûsing [домовым] или stetigot (genius loci [гением места]); ср. с hûsinga (penates) в N., Cap., 51. Ноткер (N., Cap., 142) переводит слово lares как «ingoumen (hiusero alde burgo [дома или в крепости])» — ingoumo дословно значит «защитник двора». В N., Cap., 50 он же переводит penates как ingesîde — то есть «обитатели, домашние»; ту же форму использовали и в средневерхненемецком: daz liebe, heilige ingesîde [милосердные, святые домашние (духи)] (Rol., 115:1; 226:18). Испанские слова duende, duendecillo (кобольд) тоже, судя по всему, произведены от domus; dueño значит «владелец дома» (dominus, отличное от don, см. I, 554), а duendo — «домашний, вселившийся». По-шведски tomt (древнескандинавское tôft) означает area, domus vacua [участок земли, пустой дом], а домового пошведски называют tomtekarl, tomtegubbe (дворовой старик), tomtrå, tomtebiss, som styr i källrars rike [правящий в подвальном царстве] (Hallman, 73); понорвежски — tomtevätte, toftvätte. Еще одно древнескандинавское название домового — skûrgođ (см. I, 303). Домовые особым образом связаны с очагом: часто они выходят из-под него (см. I, 754), и в целом очаг служит дверью в их подземное жилище; можно сказать, что домовые изначально — боги очага. Кое-где в Германии их называют Gesell (см. I, 764 о selle, selke), Gutgesell, Nachbar, lieber Nachbar [парень, добрый парень, сосед, соседушка]; в Нидерландах — goede kind [добрый мальчик] (Horae Belg., [I], 119); в Англии — good fellow [добрый парень]; в Дании — god dreng [добрый мальчик], kiäre granne [дорогой сосед]; ср. с bona socia [добрая соседка] в I, 535, 541 и с guote holde [добрый дух] (I, 518). Английское puck можно связать с ирландским phuka, валлийским pwcca121, но скорее это слово имеет отношение к датскому pog (парень), а это то же самое, что и шведское pojke, древнескандинавское pûki (puer [мальчик]): все эти слова происходят от финского poica (filius [сын]); в Нижней Германии словом pook

119Холла, Берта, Верра, Штемпе. Греческие Μορμώ и Λαμία, римские Lamia, Mania, Maniola — женщины. Поляки верили в существо женского пола, известное как Omacmica: aniculae vetant pueros edere in tenebris, ne spectrum hoc devorent, quod eos insatiabiles reddat [старухи запрещают детям есть в темноте, чтобы они не проглотили призрака, который сделает их ненасытными] (Linde, статья omacac (отягощать)). В древневерхненемецком — âgenggun (lamias в Graff, I, 132).

120Понятие larva (призрак, демон) связано со словом lar так же, как arare — с arvum, arvus. У санкт-галленского монаха larva — синоним слова pilosus (см. I, 781).

121Croker, Fairy legends, III, 230—232, 262.

называют­ малорослого,­ слабого­ человека (Br. Wb., III, 349). В Heimreich, Nordfries. Chron., II, 348 упоминается слово huspuke [46].

Термин кобольд [Kobold] бытует с XIII века (возможно, что он возник и раньше, но первые упоминания в источниках относятся к XIII веку) до наших дней. В документе 1250 года (Böhmer, Cod. Francof., I, 83) упоминается «Heinricus dictus Coboldus» [Генрих по прозванию Кобольд]. Слово coboldus встречается

идо 1250 года (см. Zeitschr. d. Hess. Vereins, III, 64). У Конрада фон Вюрцбурга (MS, II, 206a): mir ist ein lôser hoveschalk als ein kobolt von buhse [для меня лицемерный слуга — как самшитовый кобольд]; у Миснера [Der Mîsnære] в Amgb., 48a: wê den kobolden, die alsus erstummen! mir ist ein holzîn bischof vil lieber dan ein stummer herre [горе кобольдам, хранящим молчание! мне деревянный епископ милее молчаливого господа]; представления о кобольде, цверге, мужичке-с-ноготок, кукле и идоле часто переходят друг в друга (см. о malik в I, 294). Судя по всему, маленькие фигурки домовых раньше вырезали из самшита и расставляли в комнатах ради забавы — щелкунчиков и другие деревянные игрушки до сих пор иногда делают в форме цвергов или идолов; возможно, эта традиция связана

сдревним языческим почитанием маленьких ларов, место для которых выделяли во внутренней части жилища; почитание со временем сменилось шуткой,

итрадиция сохранилась даже среди христиан122. Еще в доме усаживали кукол, связанных из лоскутов и тряпок. Представление о немом деревянном кобольде доказывается и упоминанием о «деревянном епископе» (см. выше)123. В часто цитируемой поэме Рюдигера встречаются слова «in koboldes sprâche» [на языке кобольдов] (лист 17d по Кёнигсбергской рукописи). В Altd. W., II, 55: «einen kobolt von wahse machen» [лепить кобольда из воска]. В глоссарии (составленном по материалам словаря XIV века) из Hoffm., Fundgruben, [I], 386 — opold = kopold. Несколько упоминаний о кобольдах обнаруживается у Гуго фон Тримберга: und lêrn einander goukelspil, unter des mantel er kobolte mache, der manic man tougen mit im lache [кто научится жонглерству, тот носит под накидкой кобольдов, над которыми многие вместе с ним тайно смеются] (Renner, 5064); der mâle ein andern kobolt dar, der ungezzen bî im sitze [на картине был другой кобольд, который сидел рядом, но не ел] (Renner, 5576); einer siht den andern an als kobolt hern taterman [смотрели друг на друга, как кобольд на татермана] (Renner, 10277); ir (язычников) abgot, als ich gelesen hân, daz wâren kobolt und taterman [их идол, как я читал, — это кобольд и татерман] (Renner, 10843); got möhte wol lachen,

122Необходимо изучить происхождение и форму различной утвари, устанавливаемой

внароде на столы и полки (в последние века — просто как украшение); исходя из этого, а также учитывая издавна утвердившиеся формы праздничной выпечки, можно сделать определенные выводы относительно того, как именно в языческие времена вырезали или лепили идолов (см. I, 151, 294, 304, 306); для лепки могли использовать любой подходящий материал: глину, воск, муку.

123О papa salignus [ивовом папе] см. Reinh., p. XCIV.

solte ez sîn, wan sîne tatermennelîn (так же и в отрывке из «Der Renner», опубликованном в Roth, 65) sô wunderlich ûf erden leben [бог мог бы посмеяться, если бы увидел, как живут на земле его человечки] (Renner, 11527). Итак, жонглеры носили кобольдов под плащами, кобольдов рисовали на стенах, языческих богов считали кобольдами и татерманами; во всех случаях кобольд — это маленький хитрый домовой. У писателей XVII века встречается интересный оборот: «смеяться, как кобольд» (Ettner, Unwürd. Doct., 340); «ты так смеешься, что весь трясешься — как кобольд» (Reimdich, 149). Здесь либо имеется в виду привычка смеяться с открытым ртом (возможно, так изображали кобольда), либо просто идет речь о громком смехе, от которого сотрясается всё тело124. «Смеяться, как хампельман» (Deutschfranzos, 274); «ho, ho, ho! the lowd laugh of Robin goodfellow» [громкий смех Робина Славного Малого] (Anecdotes and traditions, ed. by Wam J. Thoms (Lond., 1839), 115). В поэме «Zeno» (867, 1027) такой дьявольский смех обозначен глаголом skraken (в Brem. Wb., IV, 686 — schrachtern).

ВSchweinichen, I, 260 рассказывается о громко и пронзительно смеющемся барабашке; его смех мог быть и веселым, и издевательским.

Внидерландских источниках с самых ранних времен встречается понятие koubout (с множественным числом coubouten — см. Horae Belg., I, 119); новонидерландское kabout, фламандское kabot, kabotermanneken125; в скандинавских

языках аналоги отсутствуют.

Это заимствованное слово, происходящее от греческого κόβαλος (проказник), латинского cobalus126 с добавлением t: в немецком языке названия чудовищных и призрачных существ часто оканчиваются на -olt. В средневековом латинском от cobalus образовалась форма gobelinus, от которой, в свою очередь, происходят французское gobelin и английское goblin (hobgoblin с усилением).

ВHanka, 79a слово gitulius (getulius, gaetulius) переведено как kobolt, а слово aplinus (чит. alpinus, то есть alphinus — слон в шахматах) — как tatrman: kobolt

иtatrman здесь вновь упоминаются вместе (в «Renner» они «глядят друг на друга», см. выше); в Cod. Pal. 341, 126c — «einen taterman mâlen» [рисовать татермана], а в Wahtelmære, 140 (см. выше, стр. 801) — «rihtet zuo mit den snüeren die tatermanne» [дергать татермана за ниточки]. Слово Taterman можн­о

124«Hlahtar kiscutitaz» (K., 24a) — он смеялся до упаду; в N., Cap., 33 сказано: «taz lahter scutta sia» — это перевод слов «risu dissolvebat ilia sua» [надорвал внутренности от смеха] (Petronius, XXIV); в Reinardus, 3:1929 — «cachinus viscera fissurus» [от хохота разорвал внутренности]; до сих пор говорят: надорвать живот от смеха, валяться со смеху, закатываться от смеха, смеяться до безумия, до темноты в глазах [vor Lachen bersten, sich krumm, bucklig, kurz und klein, zu Stücken lachen, sich vor lachen braun oder dumm werden]; zu einem hölzlin lachen (Gryphius, 877); einen Schübel voll lachen; умирать от смеха — средневерхненемецкое «man swindet under lachen» (Ben., 330). В бретонской песне упоминается громкий хохот корреда (Villemarqué, I, 39) [47].

125Schayes, Sur les usages et traditions des Belges (Louvain, 1834), 230.

126Lobeck, Aglaoph., 1308—1328.

mesticis edder husknechtkens, de men ok Wolterken unde Chimken an etliken örden nömet» [о домашних духах, которых кое-где называют Wolterken и Chimken]. Т. Арнкиль тоже упоминает о Wolterken (Arnkiel, Cimbr. Heidenth., I, 49); в Нидерландах этих духов называют Wouters, Wouterken; в Tuinman, II, 201 приводится присловье «’t is een wilde wouter» [это дикий wouter, домовой], которое, правда, автор ошибочно связывает со словом wout (silva [лес]); Wouter, Wolter­ — это не что иное, как человеческое имя «Вальтер». Домовые духи тесно общались с людьми, и потому вполне естественно, что их называли не только обычными апеллятивами, но и собственными именами — уменьшительными формами от Генрих, Иоахим и Вальтер; в том же духе я толкую имена английского и датского кобольдов: Robin и Nissen — Robin good fellow и Nissen god dreng [славный малый]. Робин — это французско-английская форма мужского имени «Роберт», то есть древневерхненемецкого Hruodperaht, средневерхненемецкого Ruotperht, нововерхненемецких Ruprecht, Rupert, Ruppert; Robin fellow — это тот же самый домовой дух, которого в Германии мы называем knecht Ruprecht и которого на рождественских представлениях показывают детям. В комедиях XVI и XVII веков его называли просто Rüpel или Rüppel, и этот персонаж был обычным веселым дурачком130. Робина Славного Малого в Англии иногда смешивают с диким стрелком Робином Гудом [Robin Hood], причем форма Hood заставляет вспомнить о Hödeken (см. I, 762);

яполагаю, что все эти персонажи связаны скорее с кобольдами, широко известными в народе, чем с историческими фигурами вроде саксонского священника Руберта [Messepriester Rubertus] или английского рыцаря Роберта [Robertus knight] (одного из убийц Томаса Кентерберийского). Такие распространенные в Дании и Норвегии имена кобольдов, как Nisse, Nissen, следует производить от Нильс, Нильсен, то есть Николай, Никлас131, а не от названий водяного (верхненемецкое nix, датское nök, nok, см. I, 788): с формой Nisse последние никак не соприкасаются; шведская форма — опять же, Nilson. Доказательство этому видится и в том, что в некоторых регионах Никлаус, Клаус или Клобес [Niclaus, Claus, Clobes] играет ту же роль, что и Рупрехт; к последнему

яотношу уже слова Офтердингена «Rupreht mîn knecht muoz iuwer hâr gelîch den tôren schern» [должно быть, Рупрехт, мой слуга, сделал тебе стрижку, как

уболвана] (MS, II, 2b). В Mone, Anz., III, 365 упоминается домовой по имени Рюди [Rüdy] — от «Рудольф» [49].

130В Ayrer, Fastnachtsspiele, 73d находится подтверждение тому, что Rupel — уменьшительное от «Рупрехт». В некоторых диалектах Рюпелем, Рипелем [Rüpel, Riepel] называют, опять же, кота; в протоколах допросов ведьм встречается упоминание о молодом мелком бесе по имени Rubel. Согласно Leipziger Avanturier, I, 22, 23, knecht Ruprecht является в грубой одежде, с мешком на спине и прутом в руке.

131Nissen, как и Nielsen — датская фамилия; имеется в виду не что иное, как кобольд или никс.

[колодец]), то Puziprunnun может означать водный источник, в котором обитает соответствующий дух. Ein ungehiurer butze [ужасный бутц] (Martina, 116c, 224a); si sehent mich nicht mêr an in butzen wîs [больше они не смотрели на меня, как бутцы] (Walth., 28:37); in butzenwise gehn [идти, как бутц] (Oberlin, статья «butze»); den butzen vorht er kleine, als man dô seit von kinden [он, как ребенок, немного боялся бутцев] (Albr., Tit. [1477], 10:144 (Hahn — 1275); butzengriul [страх бутцев] (Walth., 140:2; MsH, III, 451a); geloub ich daz, sô bîz mich butze [укуси меня бутц, если я в это поверю] (Hätzlerin, 287a) — ср. с «mummart momordit me» выше; ein kinderbutze [бука] (Ls, I, 617); forht ich solchen bützel [я боюсь такого бутцеля] (Ls, I, 380) — речь здесь идет об эльфе. Нам известны обороты «страшиться бутцев», «срывать butze (маску)»; словосочетания butzen antlüt [лицо бутца] и butzen kleider [одежда бутца] у Кайзерсберга означают «маска» (Oberlin, 209); в Brant, Narrensch., 129 — winterbutz [«зимний бутц» = маска на святочном представлении] (winterbutte в нижненемецком переводе; 140b). Значение слова butzenhänsel в Weisth., I, 691 мне не ясно. До сих пор почти везде в Германии говорят «der Butz kommt» [придет бука]135 или «der Butzemann, Butzelmann kommt»; в Эльзасе butzmummel — это то же самое, что butz или mummel по отдельности. Buz (Jäger, Ulm, 522); butzenmann (Fischart, Bienkorb, 194a); butz (Garg., 231a); butzemann (Simpl. [1713], II, 248). В Баварии — fasnachtbutz, buzmann, buzibercht, ср. с Берхтой и Берхтом (см. I, 525, 530); butzwinkel — нора, убежище; butzlfinster — непроглядный: имеется в виду темное время суток, когда особенно часто являются призраки; «путц [der Putz] пронесет нас над горой и долинами» (Schm., I, 229, 230); бутц сбивает странников с пути (Muchar, Gastein, 145). В Швабии — butzenmaukler (от maucheln — скрытничать), butzenbrecht, butzenraule, butzenrolle, rollputz, butzenbell (этот дух был обвешан трещотками и колокольчиками) (Schmid, 111). В районе Ханау я слышал междометие katzabutzarola! — в обороте «katzebutz» вновь связываются кот и кобольд (см. I, 803). В Швейцарии говорят bootzi, bozi (St., I, 204). Итак, нам известно сразу несколько представлений об этом духе: во-первых, это butz, утаскивающий детей, а во-вторых — маленький bützel; понятиями bützel и butzigel [бутц-еж] в сказаниях обозначаются маленькие уродливые создания. В Нижней Германии словом but называют коренастого толстого ребенка; butten, verbutten означает «останавливаться в росте, уродоваться»; пугало, буку называют butte, butke, budde, buddeke; «dat di de butke nig bit» [как бы тебя бука не укусил], — насмешливо говорят детям, боящимся темноты (Brem. Wb., I, 173, 175); здесь же следует упомянуть о водяном духе из KM, № 19 — он зовется butt или buttje: так же называют толстолобую рыбу, rhombus [бриль] или passer marinus [палтус]136.

135Так говорят, чтобы утихомирить детей. В Нормандии: «Тихо, а то тебя гоблин [gobelin] съест!»

136В этом образе сочетаются представления о домовых и водяных духах, пророчествующих и одаряющих. Сказки о бутте [butt] сходны со старофранцузской историей о Мер-

Но довольно перечислять названия (при желании этот список, несомненно, можно продолжить); пора обратиться к сущности и к обязанностям домовых.

По росту, внешнему виду и одежде домовые очень похожи на эльфов и цвергов; в сказаниях часто подчеркивается, что у домовых рыжие волосы или бороды, обычно они носят заостренные красные шапки. По таким шапкам получили свои имена Hütchen (Hodeke, Hoidike) — гильдесгеймский кобольд — и домашний дух Hopfenhütel, Eisenhütel. Один вид широкошляпых грибов по-датски называется nissehat (шапка кобольда). Норвежский Nissen изображается маленьким, как ребенок, но сильным; он обычно одет в серое, носит красную заостренную шапку, а по ночам зажигает синий фонарь139. Эти духи могут по своей воле становиться то видимыми, то невидимыми для людей. Об их волшебных сапогах уже говорилось в I, 803; в такой обуви они могут очень быстро ходить даже самыми непроходимыми дорогами: так, Hütchen пробегал по дорожке через горы и леса (Deutsche Sagen, I, 100) — такую тропу называли еще «дорогой шратов» (см. I, 778)140. В быстроте этих духов иногда усматривали нечто звериное; отсюда — такие имена и названия, как Heinze, Heinzelmann, polterkater [шумный кот], katermann, stiefelkater [кот в сапогах], eichhörnchen [белка]; то, как домовые топают и шумят, сравнивают с теми беспорядками, что по ночам устраивают буйные коты141. Домовые с удовольствием живут в конюшне, в сарае или в погребе у того человека, с которым они подружились; иногда они селятся даже в стоящем возле дома дереве (по-шведски такое дерево называют словом boträ). От этого дерева нельзя отламывать ветки, иначе разгневанный кобольд уйдет из этих мест, а вместе с ним уйдет и счастье из дома; домовые не переносят, если хозяева рубят дрова или прядут вечером в четверг (см. раздел «Шведские суеверия», № 110)142. Эти духи могут по-дружески помогать в домашних делах, особенно на кухне или в конюшне. Говорится, что король цвергов Гольдемар [Goldemar] (см. I, 751, 766) близко дружил с Невелингом фон Харденбергом, жил с ним в замке Харденштейн на Руре и нередко даже спал в его постели. Этот цверг прекрасно играл на арфе и постоянно проигрывал деньги, развлекаясь игрой в кости; Невелинга он называл зятем, часто наставлял и предупреждал его; король цвергов разговаривал со всеми людьми в замке и нередко вгонял

139J. N. Wilse, Beskrivelse over Spydeberg (Christiana, 1779), 418; ср. с синим фонарем черного человечка (KM, № 116).

140В Mém. сelt., IV, 240 говорится о chemin de fées [дороге фей], а в Laxd. saga, 66 —

оtröllaskeid (curriculum gigantum [дороге троллей]).

141Ведьмы и феи часто принимают облик кошек; кошку считали колдовским зверем.

142С этим согласуются и слова из J. N. Wilse, Beskrivelse over Spydeberg (Christiana, 1779), 418: tomtegubben skal have sin til hold unde gamle träer ved stuehuset (boeträer) og derfor har man ej tordet fälde disse gandske [домовые часто селятся на старых деревьях (boeträer, деревьях-жилищах) возле дома, и потому такие деревья нельзя срубать]. О связи домовых

скультом деревьев еще будет сказано в дальнейшем.

этой работы сами. Эти кобольды чистят лошадей, расчесывают им гривы145, дают скоту корм146, набирают воду в ручье и дают домашним животным попить, вычищают навоз из конюшен. Служанкам они помогают тем, что разжигают огонь, моют посуду, рубят дрова и приносят поленья, подметают и моют полы. Присутствие домового приносит дому счастье и благополучие, а его отсутствие лишает всего этого. Вольтеркен подобен горному человечку, стремящемуся помочь людям на поле (I, 748 и далее). Кроме того, домовой следит за тем, чтобы вся работа по дому выполнялась как следует; ленивых и небрежных слуг он наказывает (как это делают и Холла с Бертой, см. I, 521, 525): стягивает с них одеяла, задувает им свечи, сворачивает шею лучшей корове, во время доения опрокидывает бадью с молоком и высмеивает неосторожную доярку; его доброта превращается в насмешливость и злорадство, домовой становится домашним мучителем [Quälgeist und Plagegeist]. Agemund, упомянутый в Reinardus, IV, 859—920, — это, на мой взгляд, тоже домовой, образ которого поэтом был искажен и преувеличен: он мешает служанке спать, доить корову и взбивать масло [53]147.

Чтобы сохранить дружеские отношения с домовым, для него оставляли миску с едой (вероятно, поэтому в Швейцарии кобольда еще называют Napfhans [от Napf — миска]): это явный след древних жертвоприношений (см. I, 746); обычно еду для домового оставляли на праздниках или единожды в неделю. Кобольд довольствуется малым, ему достаточно тарелки каши, куска пирога, стакана пива; домовой не любит, когда в те вечера, когда ему оставляют еду, в доме или во дворе работали и шумели. В Норвегии это называют «at holde qvelvart (qvellsvart)» — «сохранять вечерний покой». Тот, кто хочет о чем-то попросить домового, обращается к нему с такими словами: «Kiäre granne, giör de!» (дорогой сосед, сделай это), и тот отвечает в том же духе. Иногда домовой так любит своего хозяина, что начинает красть сено и солому из соседских сараев и приносить украденное домой [54].

Ниссы любят лунный свет, а зимой можно увидеть, как они резво бегают по двору или катаются на санках. Они хорошо умеют танцевать и играть на музыкальных инструментах; о ниссах рассказывают, что они, как и шведские

145Капли воска в лошадиных гривах указывают на то, что ночью конюшню посещала госпожа (то есть Берта; см. Deutsche Sagen, № 122). В Уэльсе есть поверье, согласно которому эльфы причесывают бороды козлам в каждую пятничную ночь (Сroker, III, 204).

146Отсюда такое название, как Futtermännchen [кормовой человечек] (иногда оно смешивается с Petermännchen); обычно у домового есть любимая лошадь, которой он уделяет особое внимание: он может забрать сено из кормушек у других лошадей и всю ее отдать этой, своей любимой (Faye, 44).

147Хотя его облик (лошадиная грива, ястребиный клюв, кошачий хвост, козлиная борода, воловьи рога и петушиные лапы) вряд ли целиком выдуман автором поэмы.

кобольдов (см. I, 801, 802). Когда кобольд обижается на кого-то и хочет доставить обидчику неприятности, он тоже начинает издевательски смеяться во весь голос­150.

Домовой, как верный слуга, остается со своим хозяином и в горе, и в радости. Его привязанность к человеку часто оказывается назойливой, от нее невозможно отделаться. Один крестьянин поджег свой сарай, чтобы сгорел живший там кобольд; когда всё уже было охвачено пламенем, оказалось, что дух сидит в той телеге, на которой из сарая вывезли всё добро (Deutsche Sag., № 72)151. В Mone, Anzeiger (1835), 312 рассказывается о маленьком черном человечке, которого купили вместе с сундуком: когда сундук открыли, он выпрыгнул и спрятался под печью — все попытки прогнать его оттуда оказались безрезультатны; он подружился с хозяевами дома и иногда стал показываться им — но только им, не чужакам. Черновидный облик этого человечка напоминает и о скандинавских цвергах, и о дьяволе. Еще несколько любопытных сказаний о кобольдах приведены в Adalb. Kuhn, Samlung, 42, 55, 84, 107, 159, 191—193, 372 [57].

Есть и такие кобольды, больше похожие на никсов или лесных духов, которые не заняты служением людям и живут сами по себе; если такого кобольда поймать, то он, чтобы его отпустили, будет обещать дары или предскажет

150В Walt. Scott, Minstrelsy, I, 104 упоминается североанглийский Brag, или Barguest: he usually ended his mischievous frolics with a horselaugh [свои злые шалости он обычно сопровождал лошадиным ржанием] (ср. с Hone, Tablebook, II, 656).

151Аналогичные сюжеты — в Kuhn, № 103, Thiele, I, 136 и в ирландской сказке о клуриконе [cluricaun] (см. Ir. elfenm., 92, 213). В Wóycicki, Klechdy, I, 198 приводится забавное польское сказание: к одному дворянину пришел неизвестный человек, назвавшийся Искрицким [Iskrzycki] (от «искра»), и предложил свои услуги. Соглашение было обговорено

идаже уже подписано, но тут дворянин увидел, что у работника лошадиные копыта, и немедленно расторг договор. Тем не менее Искрицкий настаивал на своих правах и заявил, что он намерен служить вне зависимости от того, хочет этого работодатель или нет. С тех пор он незримо поселился под печью и стал выполнять все поручения — постепенно домашние даже привыкли к нему; но всё же через какое-то время хозяйка настояла, чтобы семейство переехало в другое имение. Все выехали из поместья и проехали уже большую часть пути, когда на разбитой бревенчатой дороге повозка чуть не перевернулась, и хозяйка дома закричала от страха. Вдруг из-за повозки послышался голос: «Не бойтесь, госпожа, Искрицкий с вами!» (nie bój się, pani; Iskrzycki z wami!). Тогда эти господа поняли, что от духа им не избавиться, повернули назад и все вместе дальше жили в том же имении, пока у духа не вышел срок службы. Альраун, или висельный человечек, упомянутый в Deutsche Sagen, № 83, 84, — это не совсем кобольд, а некое полудьявольское, вырезанное из древесного корня, существо, настолько маленькое, что его можно было положить в стакан; его, словно идола, нужно было омывать и нянчить. На домового альраун похож тем, что он тоже не желает покидать своего владельца: даже если его выбросить, он всё равно возвращается; избавиться от альрауна можно лишь продав его дешевле, чем купил. Последний покупатель должен оставить его у себя (Simpliciss. [1713], II, 184, 203, ср. со Schm., III, 96, 97) [56].

одаривающего­ высшего существа; для праздника кобольды были столь же необходимы, как Гансвурст для старинных комедийных представлений. Я вполне допускаю, что еще в языческие времена веселый эльф или цверг в качестве слуги154 сопровождал божество, приносящее удачу и счастье, и в простом народе этого кобольда считали воплощением божественной благодати; в пользу этого говорят севернофранкские названия Hullepöpel (Popowitsch, 522), Hollepeter (Schm., II, 174) и баварское Semper (о нем говорят, что он вспарывает животы непослушным детям и набивает их булыжниками (Schm., III, 12, 250) — почти то же самое рассказывают о Холле и Берте155, см. I, 524); ср. также с верным Эккартом, сопровождающим Холлу. В христианские времена сопровождение одаривающего людей Христа-младенца или Богородицы могли вменять в обязанность определенным святым, однако постепенно такой святой снова вырождался в древнего кобольда, причем в более грубого, чем раньше. На рождественских представлениях Спасителя часто сопровождает его традиционный спутник Петр, иногда место Петра занимает святой Николай, иногда — Мария с Гавриилом или старый Иосиф, наряженный в крестьянскую одежду и играющий ту же роль, что и кнехт Рупрехт. Святой Николай на представлениях тоже превращается в кнехта Клобеса [knecht Clobes] или Руперта; обычно, правда, Никлас, святой епископ, всё же фигурирует в таких пьесах в качестве дружественного персонажа, отличного от «кнехтов», — однако все эти образы имели свойство смешиваться друг с другом, и иногда функции буки выполняет сам Клобес (Tobler, 105b, 106a); австрийский Grampus (Höfer, [Östr. Wb.], I, 313; Schm., II, 110), Krämpus, Krambas — это, вероятно, Иероним, но происхождение швейцарского Schmutzli (Stald., II, 337) мне не ясно; возможно, это имя просто связано с грязным [schmutzig], закоптелым обликом этого кобольда? В Штирии, помимо Грампуса, верят еще в Бертеля [Bärthel] (от «Берта» или от «Варфоломей»?), Шмутцбартеля [Schmutzbartel]156 и Клаубауфа [Klaubauf] — это шумящие, гремящие, бросающиеся орехами духи (Denis, Lesefr., I, 131) [59]. Дополнительное значение в этом смысле приобретают шведские jullekar, датские juleleger, — йольские представления языческого происхождения, в ходе которых (ныне — под Рождество) изображают Христа и отдельных святых; кнехту Рупрехту на этих представлениях соответствует julbock, julebuk, то есть слуга, одетый в козла157. Взаимосвязь между Гансвурстом, шутом, Клобесом и Рюпелем, йольским козлом и, наконец, самим дьяволом весьма характерна для

154Генрихами и Рупрехтами в древние времена часто называли слуг, как теперь — Гансами и Клаусами.

155В немецкой Богемии, у Эгера, аналогичные истории ходят о Цембере [Zember] (Popowitsch, 523); можно вспомнить и о лужицком идоле по имени Sompar (см. I, 242).

156Фраза «он знает, где Бартель берет сусло», помимо других толкований, может относиться и к живущему в погребе домовому.

157См. Holberg, Julestue; о julvätten см. в Finn Magn., Lexicon., 326.

примитивной­ народной драмы: в былые времена такие представления не обходились без вихтелей и татерманов — эльфических существ, образы которых неискоренимы с языческих времен. Серьезность своих трагедий греки разбавляли сатировскими драмами, существенную роль в которых играл Протей, схожий с нашим морским духом (см. I, 721)158.

Древняя связь между богами, полубогинями и гениями проявляется и еще кое в чем. Посылающий стрелы эльф — слуга или помощник бога грома, а искусные цверги выковывали громовые клинья; подобно богам, эти существа носят шлемы-невидимки и волшебную обувь; водяные могут принимать облик рыб

иморских коней, а домовые — облик кошек. Плачущий никс и смеющийся кобольд одинаково посвящены в колдовские тайны музыки и могут за определенную плату раскрыть эти тайны людям. О древних культах гениев свидетельствуют те жертвы, которые до позднейших времен приносились горным, лесным, морским и домашним духам. Кобольды, вероятнее всего, сопровождали некоторых божеств, когда те нисходили к людям: так, и Вотан, и Хольда связаны с водяными духами и девами-лебедями. Предвидение будущего и дар пророчества были характерны почти для всех духов; их непобедимое веселье стоит между возвышенным благородством богов и серьезностью смертных. Эти духи тянутся к людям, но обычно люди их отталкивают. С низложением язычества древний характер взаимоотношений между духами и людьми существенно изменился: духов стали изображать как существ ужасающих, призрачных, как служителей

ипосланцев дьявола159. Некоторые из них приобрели дикий, великанский вид — особенно это касается лесных духов. Природа Гренделя тоже колеблется между

158 Греки пугали детей чумазыми циклопами; по Каллимаху (Callimachus, Hymn. in Dian., 66—71), покрытый сажей Гермес, подобно нашему Рупрехту, пугал даже непослушных дочерей богов:

ἀλλ᾽ ὅτε κουράων τις ἀπειθέα μητέρι τεύχοι, μήτηρ μὲν Κύκλωπας ἑῇ ἐπὶ̀ παιδὶ̀ καλιστρεῖ, Ἄργην ἢ Στερόπην· ὁ δὲ δώματος ἐκ μυχάτοιο ἔρχεται Ἑρμείης σποδιῇ κεχριμένος αἰθῇ· αὐτίκα τὴ̀ν κούρην μορμύσσεται, ἡ δὲ τεκούσης δύνει ἔσω κόλπους θεμένη ἐπὶ̀ φάεσι χεῖρας.

[но когда кто-то из дочек не повинуется матери, та призывает циклопов на непослушную — Арга или Стеропа; а изнутри жилища Гермес выходит, покрытый сажей, пугает девочку, и та к родительнице устремляется, закрывая лицо руками]

159 Брат Рауш (Bruder Rausch, friar Rush) — материализовавшийся кобольд, из ада посланный к монахам; его имя следует производить от слова ruß (fuligo [сажа, копоть]; слово Kohlrausch раньше записывали как Kolruß).

великанской и божественной. Лесные девы и никсы явно принадлежат к кругу вещих дев-лебедей (человеческого происхождения), в то время как эльфийки, подающие кубок, входят скорее в круг валькирий; в случае с женскими духами мы вновь сталкиваемся с представлением об их исключительной красоте, возвышающей их над такими же духами мужского пола. В вихтелях, цвергах, кобольдах и особенно в пугающем детей кнехте Рупрехте проявляются древние, традиционные представления о комическом.

Всё существование эльфов, никсов и кобольдов пронизано неудовлетворенностью, какой-то безутешностью: они не знают, что делать со своими богатствами, во всем они вынуждены полагаться на людей. Они стремятся обновить свой род через смешанные браки с людьми, в их делах им требуются советы и поддержка людей. Эти духи лучше, чем люди, разбираются в целительных камнях

итравах (см. I, 757), но несмотря на это, их больным и беременным женам тоже требуется помощь смертных (см. I, 755, 791); у людей они занимают посуду для жарки и выпечки (см. I, 753); даже свои свадьбы и праздники они отмечают в домах у людей. Духи сомневаются в том, смогут ли они по-христиански спастись,

ииспытывают невероятные страдания, когда им прямо указывают на невозможность этого.