Примечания к главе XV

[3]

Род героев происходит от богов: Сигурд ormr î auga [со змеиным взглядом] прямо называется Ođins aettar [потомком Одина] (Fornald. sög., I, 258); скиф Иданфирс своим

предком считал Зевса (Herod., IV: 126). Зевс приветствует Менелая как зятя, мужа Елены: γαμβρὸς Διός [зять Дия] (Od., IV: 569). Герои — друзья богов: так, Зевс любит

обоих соревнующихся воинов: и Гектора, и Аякса (Il., VIII:280). Еще героев называли «друзьями Ареса» и «друзьями Фрея». Герои могут умножить род богов (Sæm., 218b). Дети Юпитера описаны в Barl., 251:37 и далее; Александр — сын Юпитера Аммона (или Нектанеба) от Олимпии. «Galli se omnes ab Dite patre prognatos praedicant: idque ab druidibus proditum dicunt» [все галлы считают себя потомками отца Дита, так провозглашают друиды] (Caesar, VI, 18). Дитрих рождается от духа, Отнит — от Эльбериха, Хёгни — от духа-альба, а Мерлин — от дьявола.

[4]

В германской традиции Туиско считался terra editus [рожденным землей], а индейцы полагали, что человеческий род в былые времена жил внутри земли (Klemm, II, 159). В скандинавской мифологии не встречается Маннус, сын Туиско, однако с Годхеймом [Gođheimr] сопоставляется Маннхейм [Mannheimr] (GDS, 768); ср. с Vestmanland, Södermanland (Rask, Zu Älfr. periplus, 70, 71). Снорри (Formâli, 12) главой нескольких племен называет Мунона [Munon], или Меннона [Mennon]; от Троан [Trôan], дочери Приама, у него рождается сын Трор [Trôr] = Тор, дочерью которого позже становится Лорита [Loritha] = Хлорида [Hlôriđa] (ср. с Fornald sög., II, 13; GDS, 195). У индейцев первого человека и творца называют Mannitu, Manitu (Klemm, II, 155, 157). Родовой миф о Маннусе и его трех сыновьях см. в GDS, 824 и далее.

[5]

В Mannhardt, Zeitschr., III, 143, 144 сказано, что Инго изначально звали Анго [Ango]. Он — герой ингевонов; в это племенное объединение включаются саксы и, в древности, — херуски, а в более поздние времена — англы, ангерны, энгерны [Angeln, Angern, Engern] (GDS, 629, 630, 831); названия последних племен, вероятно, произведены от имени Анго.

[6]

Заимствовал ли Длугош в своей «Польской истории» сведения у Ненния? См. Jb. d. Berl. Spr. Ges., VIII, 20; ср. с Pertz, X, 314.

[7]

Название Ascafnaburg происходит от имени речки Ascafa = Ascaha; в «Хронике Эккехарда»: Askenburg, ab Ascanio conditore [Аскенбург, основанный Асканием], castellum antiquissimum [древнейший замок] (Pertz, VIII, 259, 758); об Аске и Аскании см. I, 912.

[8]

В старинной «Песни о святом Патрике» (Lied auf Patricius, XIX; ed. Leo, 32, 33) — Eirimoin (Erimon). В Diefenb., Celt., IIb, 387, 389, 391 — Heremon.

[9]

По некоторым сведениям, Herme в юлихской области — это необидное прозвище сильного, но неуклюжего человека. Еще говорят «er arbeitet wie ’n Herme» [он работает, какГерме], тоестьвесьмаэнергично;в сказанияхчасто упоминаетсявеликаясилаГерме; ср. с «могучим Гермелем [Hermel]» (KM, III, 161). Herman, Hermanbock (Maaler, 218b). В Firmenich, I, 363b: «убеждать, что нашего господа зовут Гермом [Herm]». Lyra (Osnabr.), 104: du menst wual, use hergott si’n aulen Joost Hierm [ты действительно думаешь, что нашего господа зовут Юст Хирм]. Интересно, что уже в Lindner, Katziporus, O, 3b (1558 год) упоминается гордый дворянин, являющийся домой вдрызг пьяным: «Он стал что-то из себя корчить, будто он первый вообразил, что господа зовут Германом». Со стихотворением «Hermen, sla dermen» можно сравнить еще одно похожее: «Hamer, sla bamer, sla busseman doet» [ударь, милосердный (?) молот, пришиби буку насмерть] (см. I, 404); ср. с Woeste, 34. 43; Firmenich, I, 258, 313, 360.

[10] Можно еще перечислить следующие иностранные названия Млечного Пути. Ин-

дейцы называют его пепельной дорогой (Klemm, II, 161). В валашских сказках (Walachische Märchen, 285, 381) галактика описывается как рассыпанная солома, украденная святой Винирой (Венерой) у святого Петра. По-баскски Млечный Путь будет ceruco

esnebidea (от eznea — «молоко»), то есть собственно via lactea [млечный путь]. Ταv εἰς οὐρανὸν ψυχῶν νομιζομένας ὁδούς [та дорога, которой души уходят на небо]

(Lucian, Encom. Demosth., L). В латышском: putnu zelsch, птичий путь (Bergm., 66; cр. с πόρος οἰωνῶν [птичий путь] — эфир (Aesch., Prometh., 281)); deewa jahsta, «бо-

жий пояс» (Bergm., 115; или здесь имеется в виду радуга? см. II, 206). Arianrod еще переводят как corona septentrionalis [северная корона], хотя дословное значение — «серебряный круг». Множество венгерских названий перечислено в Wolf, Zeitschr., II, 162, 163.

[11] Приведем другие германские названия Млечного Пути. Восточнофризское

dat melkpath [млечный путь] или, когда галактика особенно ярко видна на небе, — harmswîth [дорога Гарма] (Ehrentraut, Fries. Arch., II, 73). Со словом galaxia, видимо, связывали название Gallicia: поэтому в начале хроники Турпина говорится, что Карл Великий из Франции в Галлецию шел по дороге Иакова. В Швейцарии галактику называют «дорогой в Рим» (Stutz, I, 106), в Вестфалии — mülenweg [мельничной дорогой] или wiärstrate, «грозовой дорогой» (Woeste, 41), в Ютландии — veirveien [грозовой дорогой] (Molbech, Dial. Lex., 646) или arken [ковчегом] (Molbech, Dial. Lex., 18). Древнескандинавскому vetrarbraut, «зимний путь», соответствует шведское vintergatan; ср. с готландским kaldgotu [холодные, зимние ворота] (Almqv., 432) — если, конечно, под kald здесь не имеется в виду Karl, ср. с такими названиями, как «дорога Карла», «повозка Карла». У Отфрида (Otfr., I, 5:5) под sunnûnpad, sterrôno strâza, wega wolkôno [тропа солнца, звездная дорога, путь облаков] имеется ли в виду Млечный Путь? Cр. с «путь облаков» в Somadeva, II, 153, 157, 58, 61 и восхождением на Гимаван­ (Somadeva, I, 106). В Meier, Schwäb. Sag., 137, 139 Млечный Путь назван «дорогой

(улицей) воинства» — имеется в виду Дикое воинство; herstraß [военная дорога] (Mone, VIII, 495). В Верхнем Пфальце — hyrstrauß, heerweg (Bergmann, [Ursprung], 115, 118, 124); helweg (см. II, 316, 317). В мифологическом смысле ценнее всего такие названия, как «дорога госпожи Хульды», vron Hilden straet [дорога госпожи Хильды] и Pharaildis sidus [созвездие Фараильды] (см. I, 535—537). В «Трактате о стихиях» брата Фомы «galaxa, in duutsche die Brunelstraet» [галактика, Brunelstraet (Женская дорога) по-голландски] (Сlariss, Gheraert, 278).

[12]

Дорога Иринга называлась еще Juuåringes weg и Euringsstraß, а замок Ойрасбург в старинных документах называется Iringesburg (Schm., I, 96). В Nib., 1968:2 Иринк [Irinc]­ — молодой человек; в Nib., 1971, 1989 — маркграф и Hâwartes man [человек Хаварта]; согласно Klage, 201, 210, Иринк родился в Лютринге. О значении имени Иринг см. II, 201, 803 и Kl. Schr., III, 234. Ф. Магнусен (как и я в статье Irmenstraße und Irmensäule (1815), 49) в своем предисловии к «Речам Рига» (Finn Magnusen, Vorrede zu Rîgsmâl, 151) отождествляет с Ригом упомянутого у Ансгария Эрика [Ericus] и Иорнандова Берихта [Bericht], а также связывает с ним понятие об Eriksgata; ср. с gammel Erich [старый Эрих], одним из имен дьявола (см. II, 578). Тот факт, что Эрих был обожествленным королем, явствует из «Жития святого Ансгария»: nam et templum in honore supradicti regis dudum defuncti statuerunt et ipsi tanquam deo vota et sacrificia offerre coeperunt [они воздвигли святилище в честь вышеупомянутого недавно скончавшегося короля, и начали там совершать ему, как богу, личные и соборные жертвоприношения].

[13]

Suevi a monte Suevo [свевы с горы Свево] (салернская хроника в Pertz, V, 512); a Suevio monte [со свевской горы] (Haupt, Zeitschr., IV, 493; GDS, 323).

[14]

Оcastra Herculis [замках Геркулеса] у Новиомага см. Ammian. Marc., XVIII, 2.

Сгигантскими костями Хуглайха [Hugleich] в устье Рейна (Haupt, Zeitschr., V, 10) можно даже сравнить стоявшие там же Herculis columna [Геркулесовы столпы]. О Герку-

лесе Саксане см. Mannhardt, Germ. Mythen, 230; об инскрипциях — Grimm, Deutsche Mythologie (1835), 203. Herculi in Petra (Gruter, XLIX, 2); πεδίον λιθῶδες [каменные

поля] на Роне (Preller, II, 147; Wolfram, Wh., 357:25; 386:6; 437:20).

[15]

Улисс = Локи (Sn., 78); с Лаэртом, имя которого в Pott, I, 222 толкуется как «защитник народа», можно связать и птолемеевское название Λακιβ[ρ]ούργιον.

[16] В германских сказаниях упоминаются двое юношей, ангелов, святых, схожих с Ка-

стором и Поллуксом, — они являются в битвах, они тушат пожары (см. прим. 9 к Предисловию). Иона Боббийский в «Житии святой Бургундофары» говорит: «duo juvenes candidis circumamicti stolis, animam a corpore segregantes, vacuum ferentes per aërem» [двое юношей в белоснежных одеяниях, отделяющие душу от тела и свободно несущие

ее по воздуху] (Mabillon, [Acta Bened.], II, 421); см. I, 363. Duo juvenes in albis [двое юношей в белом] тушат пожар (Annal. Saxo, 558; Leibnitz, 122; Pertz, I, 348). Можно вспомнить еще об образах вытирающего меч ангела (Roth, Predigten, 76) и ангелаистребителя. В литовских сказаниях упоминается великан по имени Alcis (Kurl. Sendungen, I, 46, 47). Jalg eđa Jalkr [Ялг, или Ялк] (Sn., 3); Ф. Магнусен утверждает, что слово jalkr означает senex eviratus [ослабевший старик].

[17]

В Pass., 64:41 можно обратить внимание на оборот «ein wuotegôz (чит. wüetelgôz — Neidhart (Haupt), 117) unreiner» [нечистый тиран] = Wuotilgôz; ср. с «wüetgusz oder groz wasser» [наводнение, или великая вода] (Weisth., III, 702); «in wuetgussen, eisgussen und groszen stürmen» [при наводнениях, ледоходе и сильных ураганах] (Weisth., III, 704); см. I, 365; Wuetes, Wüetens (Schm., IV, 203; GDS, 440, 774, 775).

[18]

ВSn., 211a указывается, что Сиги — сын Одина. Там же сыном Одина назван

иХильдольф [Hildôlfr] (Hiltwolf по-древневерхненемецки), который в Sæm., 75b описан как Harbarđs herr [господин Харбарда]. Сигрлами [Sigrlami] — тоже сын Одина (Fornald. sög., I, 413) и отец Свафрлами [Svafrlami]. Нефр [Nefr], или Непр [Nepr], — также сын Одина (Sn., 211a); в Sn., 31, 66 упоминается Nanna Neps dôttir [Нанна, дочь Непа].

ВSn., 211a сыном Одина называется и Сэминг [Saemîngr] = Семинг [Semîngr] из «Саги о Хервёр» (Fornald. sög., I, 416; ср. с Sâmr, Sâmsey в Rask, Afh., I, 108). Имя Гаута [Gautr], сына или внука Одина, связано с глаголом giezen (см. I, 160, 294, 343, 365, 643); о Гауте см. Sn., 195. Один зовется Хергаутом [Hergautr] (Egilss., 624), alda gautr [старым гаутом] (Sæm., 95b, 93b); ср. с названиями Caozespah, Caozesprunno [ручей Гаута] (Haupt, Zeitschr., VIII, 530).

[19]

Упоминания имени Sceáf в древнеанглийских хрониках собраны в Thorpe, Beóv., 4. Беафлор [Beaflor] также плавает одна на своей лодке со связкой соломы под головой (Mai, 35:39), приплывает в нужное место (Mai, 51:53), затем плывет дальше (Mai, 152); лодка одна прибывает домой (Mai, 180:39). Хорн [Horn] тоже плавает на лодке и отправляет ее домой с приветствием. В польской легенде о Пясте [Piast] сказано: qui primus appulerit in navicula, dominus vester erit [тот, кто первым прибудет на кораблике, станет вашим правителем] (Procosius, 47). Дети-лебеди могли снимать свое лебединое кольцо, а Вельфы — волчий пояс или щенячью шкуру. В Klemm, II, 157 приводится интересное сказание о прекрасных детях, сбрасывающих собачью шкуру. Слово «Skilpunt» в Karajan, Salzb. Urk. следует, вероятно, читать как Skilpunc. Один называется Скильфингом — Skilfîngr (Sæm., 47). Происходят ли f и b в Scilfing, Scilbunc от v в scildva? Родительный падеж множественного числа от готского skildus — skildivê.

[20]

Kl. Schr., III, 197. В Haupt, Zeitschr., I, 573 и далее перечислены места с названием Gibichenstein, а в Weisth., III, 344 — места, называемые Gebichesborse (о слове borse

[мирт] см. Graff, III, 215); сюда же можно добавить Gevekenhorst [заросли Гевека/Гибиха] (Möser, VIII, 337; Dorow, Freckenh., 222; в Möser, VIII, 334 ошибочно написано Givetenhorst) и древнеанглийское Gificancumb [лощина Гивика] (Kemble, № 641 — 984 год). В «Песни о Нибелунгах» не упоминается бургундский Гибех [Gibeche], однако идет речь (Nib., 1283:4; 1292:2) о другом князе (fürste) или короле (künec) Гибеке [Gibeke], находившемся при дворе Этцеля. В Lex. Burg., III сказано: apud regiae memoriae auctores nostros id est Gibicam, Godomarem, Gislaharium, Gundaharium [в царской памяти наши родители: Гибих, Годомар, Гислахар, Гундахар]. В Greg. Tur., II, 28: Gundeuchus rex Burgundionum, huic fuere quatuor filii: Gundobaldus, Godegisilus, Chilpericus et Godomarus [Гундевх, король бургундов, у которого было четыре сына: Гундобальд, Годегизил, Хильперик и Годомар].

[21]

Англосаксы хорошо знали «Сагу о Вёльсунгах»: в Beov., 1787 упоминается Välses eafera [сын Вельзе], а в Beov., 1747 — Välsing. У Вёльсунгов тоже был змеиный взгляд (см. ниже). Сказание о Зойфритце [Säufritz] приведено в Bader, № 435.

[22]

Mars segumon, vincius (Stälin, I, 112); согласно Glück, 150, именительный падеж — segomo (см. De Wal (1847), № 246). Возможно, segomon — то же, что греческое ἡγεμών,

dux [вождь]?

[23]

Helblindi — эпитет Одина и имя волка (см. I, 491). Говорится, что сыном Беа­флор был волк (Mai, 132:9); ср. со сказаниями о двенадцати новорожденных детях по имени Вольф (Müllenhoff, 523) и о слепых псах (Plin., VIII. 40).

[24]

Pillunc (MB, IX, 10 — 769 год); Hermann Billing (Helmold, I, 10); Billing в «Sassenchronik», ср. с Förstemann, I, 258; II, 225. Ода [Oda], бабка Генриха I и прабабка Оттона I, была дочерью благородного франка по имени Биллунг [Billung] и его супруги Эды [Aeda] (Pertz, VI, 306). Tome Billingishůge (глоссарий в Ssp., III, 29); ср. с regulus Obotritorum nomine Billug [оботритский царек по имени Биллуг] (Helmold, I, 13). Что означает фраза «pillungs ein wênic verrenket [слегка изогнутый]» в Hätzlerin, 180:37?

[25]

In Eiglsperge [в горах Эйгля] (MB, XXVIII, 2, 173 (пассауский урбариум)); juxta portam quae de Eigeles [рядом с эйгельскими воротами] (в Кёльне; Lacomblet, 318 — 1134 год).

[26]

В Heldens., 288 упомянуты два брата — сыновья Виланда: Wittich и Wittich von der aue; ср. с Сильваном, римским лесным божеством второго порядка; Silvani lucus extra murum est avius crebro salicto oppletus [есть роща Сильвана далеко за городской стеной, полная густых ивовых зарослей] (Plaut., Aulul., IV, 6:8). Следует ли Vilkinus читать как Viltinus (Haupt, Zeitschr., VI, 446)? Шотт сравнивает Вате [Wate] с Вотаном

(Schott, Einl. zu Gudr., S. LVI). В честь Виланда назван еще Wielandstein (Schwab, Alp, 136 и далее), в честь Галана [Galans] — pratum Galandi [луг Галанда], место в Бургундии, ныне называемое Préjelan (Garnier, Pagi Burg., 83). В датском языке Velantsurt [трава Веланта] называется еще velamsrot, vendelsrot (Dybeck (1845), 49, 50). О детях Вилета см. Schmeller, статья «Wieletskinder». В Sæm., 1a: valföđur vél framtelja — patris artem (mysterium?) enarrare [рассказывать отцу ремесел (тайн?)]. Сходство между Вилантом и Гефестом проявляется и в том, что оба они были повелителями кузнецов-

карликов (см. I, 771). Творения Гефеста, как и Виланта, были широко прославлены: ἔργον Ἡφαίστοιο [творение Гефеста] (Od., IV:617; XV:116); οὓς Ἥφαιστος ἔτευξε

[их сотворил Гефест] (Od., VII:92).

[27]

Упомянутый в Bit., 138 «Миме [Mime] старый» вряд ли соотносится с остальными примерами, как так в этой форме всё же краткий гласный. В Karajan, Verbrüd. von S. Peter упоминаются Mimilo и Mimistein. К Mîmigerneford (ср. с Ledebur, Bructerer, 328), — названию, произведенному, вероятно, от прилагательного mîmigern — и Mîmidun (Mîmidomensis = Mindensis (Lappenberg, № 25), Mimende на Везере (Schrader, Dyn., 104)) можно добавить еще и третье место в Вестфалии — Mimegersen, ныне Мемзен в районе города Хойя (Lappenberg, № 48). В Оснабрюке — Mimmelage. Mimirberh в Pertz, VIII, 776 — вероятно, Mimisberh. Такие названия, как Memelnbrun, Memelnborn, Memelborn, Memilsdorf (Henneb. Urk., II, № 153, 156, 169; I, № 166, 125), а также Memelenbrun (Мельборн у Айзенаха; Thür. Zeitschr., IV, 210) напоминают о древнескандинавском Mîmisbrunnr. С именем Миминга (Mimingus silvarum satyrus [Миминг, лесной сатир]) согласуется название меча в En., 5694; ср. с Mumminc (Upstandinge, 137; в «Саге о Тидреке Бернском» (Thidrekss., 65) — Muma). Следует также рассмотреть имена Söckmîmir (Sæm., 46b), Hoddmîmir (Sæm., 37) — последний живет î holti [в лесу]; Mîmsvinr, Mîmisvinr (Egilss., 641). Образ головы Мими ср. с пророчащей головой Вергилия в MSH, IV, 246. В Val. et Ourson, XXIII пророчествует медная голова, tête d’airain; в нидерландском переводе — een spinnenhoofd [паучья голова], что, вероятно, происходит от чтения tête daraigne вместо d’airain. В различных сказаниях отрубленные головы говорят в церквях (Finn Magn., Eddalaere, II, 264).

[28]

О Телле [Tell] см. Böhmer, Reg., 197 и Solothurner Wb. (1845), 198. В Th. Platter, 87 (1532 год) этот герой зовется Wilhelm Täll, а в Garg., 180b — Willielm Dell; Рабле о нем не упоминает (ср. с Rabelais, I, 23). Изображение Телля приведено в Schwarzenberg, Memorial, 116a. Телль стреляет в яблоко на голове своего сына, а в некоторых других сказаниях, напротив, сын стреляет в яблоко на голове отца (Castrén, Reise, 103). В Бонне до сих пор встречается фамилия Schützeichel [желудь-цель, «стрелковый желудь»] (Simrock, Edda, 396).

Можно вспомнить еще о многих героях: например, о могучем Поппо [Poppo] (Haupt, Zeitschr., III, 239; ср. с VIII, 347) и Хуглайхе [Hugleich] (Haupt, Zeitschr., V, 10). Среди геройских родов называются еще stirps Immidingorum [род Иммидингов] (саксонский) et Erbonum [и Эрбонов] (баварский) (Pertz, VIII, 226).

[29] Бога ставили во главу рода, потому что его считали отцом и дедом всех людей.

Тем не менее между богами и людьми всегда оставалась существенная разница; в Saxo (ed. M.), 117 земная Нанна отвергает ухаживания Бальдера: nuptiis deum mortali sociari non posse, quod ingens naturae discrimen copulae commercium tollat… supernis terrestria non jugari [не может бог жениться на смертной — различия в природе воспрепятствуют сообразному союзу... высшее и земное не сочетаются].

[30]

Саксон Грамматик называет Отина, Тора и других opinative deos [обожествленными традицией], а не naturaliter deos [богами по природе] (Saxo (ed. M.), 118); Бальдер у него — semideus [полубог] (см. I, 617); П. Мюллер (P. Er. Müller, Om Saxo, 54) отмечает: Один не жил ни до, ни после Христа. Конрад в Troj. Kr., 858—911 говорит другое: «Si wâren liute, als ir nu sît, wan daz ir krefteclich gewalt was michel unde manicvalt von kriutern und von steinen… ouch lepten gnuoge bî der zît die zouberaere wâren und wunder in den jâren mit gougelwîse worhten» [они были такими же людьми, как вы, но их великому искусству подвластно было множество трав и камней… те, кто был способен к колдовству, жили очень долго и творили чудеса своей волшебной силой]. О том, как древних богов низводили до колдунов, речь пойдет в II, 619. Имеется множество примеров, касающихся обожествления людей: daz kint waere mit den goten ein got (ребенок, принятый богами, сам становится богом) (Pass., 298:27). Сигелота [Sigelôt] язычники почитали как бога (Rol., 198:21). Ипомидон [Ipomidon] сам делается богом (Tit., 3057, 4147, 4160). Er wolde got hien erde sîn [он хотел быть богом на земле] (Diemer, 139:24); als er iz waere got [как будто он был богом] (Diemer, 131, 22); mîn wirde gelîch den goten steic [я хочу встать вровень с богами] (Türl., Wh., 66a). В Maerl., II, 326 так говорится о Калигуле: wart hi so sot, dat hi wilde wesen god ende hi seide openbare dat hi Jupiters broeder ware [он был так глуп, что хотел быть богом и прямо заявлял, что он брат Юпитера] (ср. с Maerl., II, 333). «Grambaut, roi de Bavière, se nommoit dieu en terre» [Грамбо, баварский король, объявлял себя богом на земле], а свой замок он называл раем (Belle Helène, 23). У монголов приняты культ предков и традиция обожествления правителей (Klemm, III, 194, 195); сюда же можно отнести почитание святых и их мощей.

[31]

Греки считали героев столь же прекрасными, как и боги (Lucianus, Charidemus, VI, VIII). О Карле Великом сказано: anges resemble du ciel ius devolé [он был похож на ангелов, сходящих с небес] (Aspr., 21a). Герои разделяют с богами величественность облика. О Хуглаке [Huglâcus] в легендах говорится: quem equus a duodecimo anno portare non potuit; cujus ossa in Rheni fluminis insula, ubi in oceanum prorumpit, reservata sunt et de longinquo venientibus pro miraculo ostenduntur [лошади его не выдерживали уже с его двенадцатилетия; его кости сохранились на острове в том месте, где Рейн впадает в океан, и их показывают путешественникам как нечто чудесное]. О многоруких героях речь заходит довольно часто. В «Пире» Платона упоминаются древние

четырехрукие, четырехногие, двуликие (Plato, Symp., 189), а также четырехухие

hvöss eru augu i Hagals þŷju [горят глаза у рабыни Хагаля] (сказано о переодетом Хельги; Sæm., 158b). До сих пор говорят: «В его взгляде горит нечто великое» (GDS, 126, 127). У других героев — другие приметы: так, согласно Gudr., 143:4; 147:2; 153:4, на груди у Хагена был золотой крест; между плечами Вольфдитриха — красный крест (Hugd., 139, 189). У Валентина и Безымянного тоже были кресты между плечами, а у Зигфрида на спине — липовый лист (Nib., 845:3, 4), его единственное уязвимое место (как пята у Ахилла). У детей-лебедей вокруг шеи были золотые цепочки, а у reali di Franza [франкских королей, описанных в итальянском собрании (XV века) песен о каролингах] — niello [черное пятно] на правом плече (Reali, VI, 17, 344); ср. с волчьим хвостиком [Wolfszagelchen] между лопатками (см. прим. 31 к главе XXXIV). О франкском Сигурде в «Вилькина-саге» говорится (Vilk. saga, CCCXIX): hans horund var svâ hart sem sigg villigaltar [его кожа была жесткой, как у ощетинившегося ежа]; sigg здесь может означать щетинистую кожу, что, вероятно, связано с легендой о щетине Меровингов92. В главе CXLVI той же саги говорится, что кожа Сигурда стала жесткой, как рог; кожа яростного Хагена затвердела, когда он выпил крови чудовища (Gudr., 101) — изначально, конечно, имелось в виду, что Хаген просто окреп, приобрел силу от этой крови. Германарих дожил до 110 лет — до почтенного, хотя и не сверхъестественного возраста (Jorn., XXIV). У Плавта сказано (Plaut., Mil. glor., IV, 2:86): meri bellatores gignuntur, quas hic praegnates fecit, et pueri annos octingentos vivunt [у тех (женщин), которые от него беременеют, рождаются чистые воины, живущие по восемьсот лет]. Боги посылают блага, а герои — беды (Babr., 63).

[32]

Могучий Франц тоже разговаривает со своим мудрым конем (Müllenhoff, 422). Герои говорят не только с лошадьми, но и со своими мечами (Sv. forns., I, 65; Klage, 847 и далее; Wigal., 6514; Drachenk., 161a; Vilkina saga, 54, 160, 161). Умирающий герой разламывает свой меч — так делают, например, сербский Марко и Роланд (Conr., Rol., 237:3).

[33] Там, где сидел бог, дьявол или герой, на камнях остаются следы рук, ног, лоша-

диных копыт. Ons heren spronc [прыжок господа] (Maerl., II, 116). Камни остаются мокрыми от слез героев: hiute ist der stein naz dâ Karl uffe sâz [до сих пор влажен тот камень, на котором сидел (и плакал) Карл] (Ksrchr., 14937).

=

92 Б. Торп полагает, что Меровинги — это жившие на севере Эльбы маурунганы [Maurungani] и древнеанглийские мюргинги [Myrgingas] (комментарий Торпа в Cod. Exon., 511). Однако не могли ли эти мюргинги быть родом из Мерсии? Названия выглядят связанными.

этом находится в зависимой взаимосвязи с высшими божествами, то, очевидно, ее следует счесть полубогиней. Впрочем, такое разделение применимо не всегда, особенно если мифологический сюжет не сохранился в целости; именно оттого, что полубогини стоят выше полубогов, тяжело провести границу между ними и полноценными богинями. Граница может размываться еще и тем, что у отдельных племен низшие божества, культ которых по какой-то причине разросся, могли подниматься до высших; то же самое, однако гораздо реже, происходило и с почитанием героев.

Задачи и функции полубогинь можно в общем виде определить так: для верховных богов они становятся служительницами, а для людей — вестницами.

То, что эти функции выполняли именно женщины — характерная черта нашего язычества. Иудейские и христианские представления различны: будущее предрекают пророки-мужчины, решения и приказания бога провозглашают с небес ангелы или святые; глашатаями греческих и германских богов были

имужчины, и женщины. В представлении германцев предсказание судьбы более священно в устах женщины; дар пророчества и колдовства — как в благом, так и в дурном смысле — считался почти исключительно женским; можно заметить даже, что в нашей речи добродетели и пороки олицетворяются в женском роде. Людям в целом свойственно относиться к женщинам с особым почтением и благоговением, но германские племена в этом плане особенно выделялись. Мужчины заслуживали уважение подвигами, а женщины — своей мудростью: fatidicae augescente superstitione deae [пророчиц возвеличили до богинь] (см. I, 277) [2].

Германское почитание женщин, отмеченное еще Тацитом, находит явное отражение в наших древних сводах законов (особенно в алеманнских и баварских): за нанесение вреда женщине полагалось наказание, в два раза более строгое, чем за мужчину, — считалось, что статус безоружной женщины священен

ичто она нуждается в особой защите; если женщина бралась за оружие, то она лишалась всех привилегий. Культ женщины проявляется не только в средневековых миннезангах, но и в характерных рыцарских формулах, встречающихся как в народных песнях, так и в куртуазной поэзии: durch aller frouwen êre [честью всех женщин] (Wolfdiet., 104; Morolt, 855, 888, 2834; Morolf, 1542; Ecke, 105, 117, 174; Roseng., 2037; MsH, III, 200a); durch reiner frouwen êre [честью невинной женщины] (Ecke, 112); durch willen aller frouwen [по воле (= во имя) всех женщин]; один герой взывает к другому — nu beite, durch willen aller meide! [подожди, во имя всех девушек!] (Rab., 922, 924); durch willen schœner wîbe [во имя прекрасных женщин] (Ecke, 61); durch ander maget êre [честью других дев] (Gudr., 4863); durch elliu wîp [во имя всех женщин] (Parz., 136:16); êre an mir elliu wîp! [во мне уважь всех женщин] (Erec, 957); êret an mir elliu wîp! [почти во мне всех женщин] — говорит дама в Parz., 88:27, возвышая таким образом свою мольбу; allen meiden tuot ez ze êren [сделай это ради всех дев] (Gudr., 1214:3); словами êre und minne elliu wîp! [честью и любовью всех женщин] в Trist., 5032 приказывают­

освобождение,­ помощь. В источниках встречается несколько женских имен, включающих в себя корень itis: Itispuruc [«крепость идиз»] (Meichelbeck, № 162), Itisburg (Schannat, Trad. Fuld., 181), Idisburg (Lacombl., № 87) и Itislant [«земля идиз»] (Graff, I, 159), — ср. с другими древнегерманскими женскими именами: Hiltipurc, Sigipurc, Sigilant (MB, XIV, 362) [6]4.

О природе скандинавских дис сохранилось гораздо больше сведений. До сих пор должного внимания не обращали на то, что древневерхненемецкое itis и древнеанглийское ides — это то же самое, что и древнескандинавское dîs (с множественным числом dîsir); другой пример сходной афарезы приведен

вI, 480: Rîgr = Iring; ср., кроме того, с Sangrim, Singrim = Isangrim, Isingrim (Reinh., S. CCVIII). Всякие сомнения на этот счет отпадают, если сравнить древнескандинавское dîs Skiöldûnga (Sæm., 169a, 209a) с древнеанглийским ides Scildinga (Beov., 2337). Скандинавские дисы иногда предстают как добрые защитницы, а иногда — как существа враждебные, чинящие препятствия (см. Sæm., 185a, 195a, 254b, 273a). Пример негативных качеств дис можно обнаружить в истории Тидранди [Thiđrandi], которого дисы лишили жизни: «thann er sagt at dîsir vaegi», quem deas interfecisse dicunt [говорят, что его убили богини] (Nialssaga, XCVII), — хотя в полном варианте сказания (Fornm. sög., II, 195) речь идет просто о konur (женщинах). Spâdîsir (nymphae vaticinantes [пророчествующие дисы])

вVölsung. saga, XIX — это то же самое, что и spâkonur [ведуньи, пророчицы]; фраза «ecki eru allar dîsir dauđar enn» (Alfs saga, XV) означает «еще не все добрые духи (в совершенно общем смысле) умерли»; «yđr munu dauđar dîsir allar» (для тебя мертвы все духи; Fornald. sög., II, 47). В народе дис почитали и приносили им жертвы: очень часто упоминается dîsablôt [жертва дисам] (см. Egilssaga, 205; Vigagl. saga, 30); blôta kumla dîsir (deabus tumulatis sacrificare [приносить жертву курганным богиням]) (Egilss., 207). Из последнего оборота можно вывести связь между дисами и призраками, то есть иногда являющимися духами умерших: konor hugđak dauđar koma î nôtt [ночью являются мертвые женщины] (Sæm., 254a), под «мертвыми женщинами» здесь, опять же, понимаются дисы. Herjans dîs (Sæm., 213b) означает nympha Odini [диса Одина]: дева, живущая в Вальхалле и служащая Одину; dîs Skiöldûnga (Sæm., 169a, 209a) — божественная дева из рода Скьёльдунгов, так называли и Сигрун, и Брюнхильду, ср. с ides Scyldinga и ides Helrninga (Beov., 1234). Сама Фрейя звалась Vanadîs (nympha Vanorum [дисой ванов]; Sn., 37), а Скади, еще одну богиню, называли öndurdîs (дисой-лыжницей; Sn., 28), ср. с öndurguđ. Встречается несколько женских имен с корнем dîs — Thôrdîs, Hiördîs, Asdîs, Vigdîs, Halldîs, Freydîs, — эти имена свидетельствуют о немалой древности односложной формы dîs; в «Старшей Эдде», к тому же, dîs

4 Собственные имена здесь тождественны названиям мест; поэтому Magadaburg можно сравнить с Idisaburg, Idisoburg, а Islant — с Itisland, Itisolant. Франкское Dispargum — это, судя по всему, не Idisberg, а Tiesberg, fanum Martis [святилище Марса] (Herm. Müller, Sal. Gesetz, 33, 34).

человеческого­ роста, запретил победителю двигаться дальше] (Sueton., Claud., I)6. Об этом могли существовать германские сказания, которые и стали известны римлянам. Местные ведуньи, подобно героям, поднимались в час бедствий и одним своим появлением вселяли ужас во врагов.

Об Ауринии говорится (см. I, 278), что она была известна в Германии еще до Веледы; переписчики легко могли исказить ali до au, а runa — до rinia: читать это имя следует, вероятно, как Aliruna, хотя Тацит, конечно, мог писать

иAlioruna. Нельзя здесь не обратить внимание (это отмечали многие исследователи) на соответствие с Jornandes, XXIV; говоря о происхождении гуннов, Иорнанд так рассказывает о готском короле Филимере [Filimer]: repperit in populo suo quasdam magas mulieres, quas patrio sermone aliorumnas (в других рукописях: alyrumnas, aliorunas, aliuruncas) is ipse cognominat, easque habens suspectas de medio sui proturbat, longeque ab exercitu suo fugatas in solitudine coegit errare. Quas silvestres homines, quos faunos ficarios vocant, per eremum vagantes dum vidissent, et earum se complexibus in coitu miscuisent, genus hoc ferocissimum edidere [в своем народе он обнаружил неких колдуний, которых на своем родном языке сам он называл алиорумнами; подозревая этих женщин (в дурном), он изгнал их из своей среды и заставил блуждать в уединенных местах вдалеке от своей армии. Их, скитающихся по этим пустошам, увидели лесные люди, которых называют фиговыми фавнами, — они приняли колдуний в свои объятия

изачали исключительно дикий род]. Корень -rûn, -rûna встречается во многих женских именах (см. Gramm., II, 517); в древневерхненемецких документах упоминаются (хотя и изредка) даже такие имена, как Alarûn и Alerûna (MB, III, 416 — 1140 год); Gosprecht der Alraunyn sun [Госпрехт, сын Альрауны] (MB, XXVII, 80 — 1309 год). Форма Elirûn (которая должна была бы возникнуть от ali-)

6 Существует сходное сказание об Александре Севере: mulier druias eunti exclamavit gallico sermone: vadas, nec victoriam speres, nec te militi tuo credas [друидка по-галльски крикнула идущему: иди, но не надейся на победу и не верь своим воинам] (Ael. Lampridius, In Alex. Severo, LX). Еще упоминается, что Аттила, проходя Лех, испугался, когда сведущая в рунах [Runenjungfrau] трижды крикнула ему: «Назад, Аттила!» (Paul von Stetten, Erl. aus der Gesch. Augsburgs, 25 [чит. 22]). Еще важнее то, что с этими преданиями согласуется и древнескандинавская традиция (Saxo, 15): «Hadingum (тому самому мифическому Хартунгу) obvia femina hac voce compellat

seu pede rura teras, seu ponto carbasa tendas, infestos patiere deos, totumque per orbem propositis inimica tuis elementa videbis».

[Хадингу встретилась на пути женщина, которая обратилась к нему с такими словами:

идешь ли ты по полям или под парусами по морю, боги всегда будут неблагосклонны к тебе — ты увидишь, как во всем свете стихии противятся твоим целям]

мне не встречалась7. Важным в этом смысле представляется древнескандинавское имя Ölrûn (Sæm., 133, 134), принадлежащее, между прочим, именно вещей деве; слово alrûna (Graff, II, 523), до сих пор сохраняющееся в форме Alraun, исконно связывалось с дьявольским духом-вещуном, а в поздние времена стало обозначать тот колдовской корень (мандрагора), из которого вырезали изображения этого духа [9].

Теперь обратимся к другим именам и названиям: к тем из них, о которых

вморе традиций сохранилось больше сведений.

В«Эдде» глубоко разработан самобытный миф о трех богинях судьбы. В целом эти богини зовутся норнами, nornir, а их имена — Урд [Urđr], Верданди [Verđandi] и Скульд [Skuld] (Sæm., 4a; Sn., 18). Ни в одном другом германском наречии, насколько можно судить по имеющимся на данный момент источникам8, термин norn (парка) не встречается, однако нет сомнений в том, что он происходит от исконно германского корня и образован по той же модели, что и такие слова, как Dorn, Korn, Horn и т. д.; древневерхненемецким аналогом должно было быть norn, с множественным числом nornî; следует отметить, что соответствующего слова не осталось даже в шведском и датском языках [10]. В трех собственных именах норн легко узнать субстантивированные глаголы: Urđr происходит от претерита множественного числа глагола verđa (varđ, urđum) [становиться], Verđandi — это действительное причастие того же глагола, в то время как Skuld — это страдательное причастие от skula, вспомогательного глагола, с помощью которого образуются многие формы будущего времени. Таким образом, имена норн означают «то, что было», «то, что есть» и «то, что будет», то есть прошлое, настоящее и будущее — над каждым временем поставлена своя

7На значение корня -rûn проливает свет тот факт, что в древнеанглийском языке слово burgrûna (или burgrûnan) означало parcae [парки] и furiae [фурии] (Lye, статья «burgrûna»; Gl. Epinal., 617).

8Название города Нюрнберг (mons noricus [норикская гора]) с норнами никак не связано; Нюрнберг — не очень древний город (в документах из Böhmer, Regest., № 1607 впервые он упоминается в 1050 году; ср. с MB, XXIX, 102). На дауэргеймских полях, недалеко от Нидды, находится родник, называемый Nörnborn, Nornborn, считается, что он течет только во время войны. Хотелось бы, впрочем, убедиться в древности этого названия. Со словом «norn» сравнивают древнеанглийское neorxena (родительный падеж множественного числа), встречающееся только в обороте neorxena vong [поле довольств] = рай; впрочем, такое сокращение неслыханно, к тому же форма именительного падежа единственного числа (neorxe или neorxu) не соответствует форме «norn»; кроме того, парки нигде и никак не соотносятся с раем. Возможно, форму norn следует производить от niosan (sternutare [чихать]) — причастие от этого глагола в древневерхненемецком имело вид noran, а в средневерхненемецком — norn; в народе верили, что в чихании есть некая пророческая сила (см. главу XXXV). Впрочем, прямое значение этого глагола древнее какого бы то ни было переносного; к тому же, против этой теории выступает древнескандинавская форма этого глагола — hniosa.

virtus ejus viget [парка часто спасает человека, если он достаточно храбр]; Beov., 1139); him väs Vyrd ungemete neah12, se þone gomelan grêtan sceolde, sêcean sâvlehord, sundur gedælan lîf viđ lîce [парка была неизмеримо близка к нему, готовая поприветствовать седовласого мужа; она искала сокровищ его души и собиралась разлучить его тело с жизнью] (Beov., 4836); svâ him Vyrd ne gescrâf (ita ei fatum non ordinavit, decrevit [потому что судьба не управила, не повелела ему]; Beov., 5145; El., 1047; ср. с Boeth. (ed. Rawl.), 151); ealle Vyrd forsveop13 (парка всё смела; Beov., 5624); hie seo Vyrd besvâc, forlêolc and forlærde (eos parca decepit, allexit, seduxit [парка обманула, заманила, обольстила их]; Andr., 613); us seo Vyrd sceđeđ (nos fatum laedit [судьба предает нас]; Andr., 1561). Примеры из Кэдмона менее конкретны, однако в Cædm., 61:12 Вюрд зовется словом «välgrim» — жадная до битв, свирепая. В связи с Вюрд употребляются следующие глаголы: grêtan (excitare [взывать], древневерхненемецкое cruozan), scrîfan (ordinare [управлять, упорядочивать], древневерхненемецкое scrîpan)14, vefan (texere [плести], древневерхненемецкое wepan), besvîcan (decipere [обманывать], древневерхненемецкое pisuîchan), forlæcan (fallere [сбивать с пути], древневерхненемецкое farleichan), forlæran (seducere, male informare [обольщать, вводить в заблуждение]), sceđan (nocere [вредить]); эта норна изображалась могущественной и, довольно часто, жестокой и воинственной. Указать на примеры олицетворения форм, соответствующих именам двух других норн, — задача уже более затруднительная; имя третьей норны, Скульд (древневерхненемецкое Scult, древнеанглийское Scyld), сохранилось в качестве употребительного абстрактного существительного женского рода skuld, scult, scyld, означающего debitum, delictum [долг, вина]15. Когда в христианские времена вытеснялась языческая терминология, в ходу какое-то время оставалось только одно из трех понятий, а вскоре исчезли и упоминания о Вюрд, уступив место новым терминам, таким, как «судьба», «участь» и т. д., куда менее ясным и определенным по сравнению с древними. В английской и особенно в шотландской речи одно из древних выражений, относящихся к полубогиням, сохранялось, очевидно, дольше всего: по шекспировскому «Макбету» хорошо известен термин weirdsisters [вещие сестры] — сам Шекспир позаимствовал его у Рафаэля Холлиншеда; то же понятие

12«Deáđ ungemete neah» [смерть неизмеримо близка] в Beov., 5453.

13Такое чтение я предлагаю вместо «forsveof» (как дано в издании); ср. с forsvâpen

вCædm., 25:9.

14О сходном употреблении средневерхненемецкого schrîben см. прим. к Elene, 161; см. также статью Рудольфа Клаузена в Zeitschr. für Alterth. (1840), 226: римляне полагали, что парки ведут письменный учет. Ноткер (N., Cap., 50, 55) переводит слово parca как brievara, «записывающая». Тертуллиан (Tertullian, De anima, XXXIX) упоминает, что в последний день первой недели жизни ребенка римляне молились fata Scribunda [пишущим судьбам]. Во Fleming, 479 парки зовутся «записывающими судьбы».

15В Fornald. sög., I, 32 упоминается Скульд, дочь âlfkona [эльфийки]; в Saxo, 31 — собственное имя Sculda.

которую­ в давке случайно столкнули со стула, в гневе поднялась и воскликнула: «Я сделаю так, чтобы этот ребенок прожил ровно столько, сколько горит над ним свеча». Тогда старшая вёльва быстро схватила свечу, затушила ее и отдала матери ребенка, чтобы та никогда, до последнего дня жизни своего сына, больше не зажигала этой свечи; ребенка из-за этого случая назвали Норнагестом, то есть «гостем норн». Вёльва, спакона и норна в этой истории — полные синонимы; как уже говорилось (см. I, 688), völur странствовали по землям и стучались в дома20 — то же самое здесь делают и норны. Первые две норны представлены доброжелательными, а последняя — злонамеренной. Эта последняя (видимо, Скульд) названа «самой молодой» — то есть норны различались по возрасту, и Урд, видимо, считалась старшей. Схожие истории о странствующих и одаривающих колдуньях имели широкое хождение на всем протяжении Средне­ вековья [12]21.

20В другом месте я продемонстрировал, что Муза, или госпожа Авентюра, путешествующая и гостящая у людей, — это и есть одухотворяющая, пророчащая норна: с древними представлениями этот образ совпадает во всех деталях (см. Kl. Schr., I, 102).

21Нигелл Вирекер в «Speculum stultorum» (написанном около 1200 года) передает такую сказку (процитирую отрывками):

ibant tres hominum curas relevare sorores, quas nos fatales dicimus esse deas.

[избавлять людей от забот выходят три сестры, которых мы называем богинями судьбы]

Эти богини путешествуют по стране, исправляя оплошности природы. Две сестры, добросердечные и опрометчивые, готовы вмешиваться и помогать при первом намеке на чье-то несчастье, но их вразумляет третья, более мудрая и могущественная, которую они зовут госпожой (domina). Сначала сестры встречают прекрасную благородную девушку, которой доступны все блага, но она всё равно жалуется; ей богини не помогают, так как она может позаботиться о себе сама. Затем в лесу они видят скромную девушку, лежащую в постели: у нее отяжелели ноги, и она не может ходить; она тоже не получает от богинь никакой помощи — от природы наделенная сильным духом и крепким телом, она должна терпеливо выносить свои неприятности. Наконец, недалеко от города сестрам встречается нищая и неотесанная крестьянка:

exiit in bivium, ventrem purgare puella rustica, nil reverens inverecunda deas,

vestibus elatis retro nimiumque rejectis poplite deflexo crure resedit humi,

una manus foenum, panis tenet altera frustum.

[выйдя на перекресток, деревенская девка опорожняла утробу бесстыдно, без уваженья к богиням —

она задрала сзади юбку безмерно

ина земле уселась, согнув колени:

водной руке у нее солома, а в другой — кусок хлеба]

В «Эдде» прямо говорится, что норны бывают добрыми и злыми (gôđar ok illar, grimmar, liotar) и что их больше трех, хотя по имени называются только три: одни норны происходят от богов, другие — от альвов, третьи — от цвергов (Sn., 18, 19; Sæm., 187, 188). Почему с норнами связывали собак? Grey norna [собаки норн] (Sæm., 273a).

Из уже сказанного можно заключить, что в германской традиции общее понятие о судьбе и одушевленные вещие персонажи разделялись: судьба называлась örlög, nauđr (necessitas [необходимость]) или aldr (aevum [возраст]); норны должны были управлять судьбами, следить за ними, предписывать и провозглашать их [13]. Те же понятия существовали и в других германских наречиях: древневерхненемецкое urlac, древнеанглийское orläg, средневерхненемецкое urlouc (Gramm., II, 7, 87, 789, 790), древнесаксонские orlag, orlegi, aldarlagu (Hel., 103:8; 113:11; 125:15)22; имена норн смешались с абстрактным понятием о судьбе лишь тогда, когда языческие боги уже были отторгнуты от народа новой верой: олицетворенную Wurt, Wurđ, Vyrd низвели до обезличенного значения — того же, какое было и у urlac.

Слово norn соотносится с örlög так же, как parca — с fatum (от fari [произносить, говорить], как qviđr — от qveđa), а αῖσα, μοῖρα — с ἀνάγκη (nauđr) или εἱμαρμένη. Когда образ парок исчез из народного воображения, в романских

языках из общего существительного среднего рода образовались новые олицетворения (процесс, обратный произошедшему в германских языках): от fatum — итальянское fata, испанское hada, прованское fada (см. Rayn, статья «fada»), французское fée23. Не возьмусь утверждать, каким мифологическим воспоминанием мотивировалось это превращение — возможно, в этом промелькнула тень каких-то женских образов из кельтской мифологии или же имело место влияние германских норн. Эти феи, первоначально называемые так оттого, что они провозглашали судьбы, в скором времени отождествились с призрачными

Сначала две сестры отказываются помогать этой крестьянке, однако, по настоянию старшей, богини осыпают ее дарами благосклонной судьбы [потому что только ей одной были изначально неизвестны ни нравственное, ни материальное блага]:

22Urlac — от legan (constituere [располагать, устанавливать, утверждать]), как и древнеанглийское lage, и древнескандинавское lög (lex [закон]); urlac, соответственно, означает «празакон». Формы urlouc и urliuge — это искажения относительно корня liugan, louc (celare [сокрывать]).

23Ср. с nata — née [рожденная]; amata — aimée [любимая]; lata — lée [широкая]. У некоторых средневерхненемецких поэтов (Гартмана, Вольфрама) встречается форма feie: sîne feie [его судьба, его фея] (Haupt, Zeitschr., II, 182, 183); у других (Готфрида, Конрада) — feine.

Tre fate, смеясь, идут мимо и одаривают людей (Pentam., I, 10; IV, 4); первая fate одаривает, последняя проклинает (Pentam., II, 8); Перуонто обустраивает приют для трех спящих fate и получает за это дары (Pentam., I, 3); tre fate живут

вгорном ущелье и одаривают спускающихся туда детей (Pentam., II, 3; III, 10); fate является новорожденным детям и переворачивает их животом вниз (Pentam., V, 5); Сервантес упоминает о «los siete castillos de las siete fadas» [семи замках семи фей] (Don Quixote, IV, 50); в «Romance de la infantina» — «siete fadas me fadaron en brazos de una ama mia» [меня одарили семь фей, пока я был в объятиях любимой];

всказке «La Belle au bois dormant» встречается такой сюжет: в стране было семь фей, которых попросили стать крестными и которым выделили почетные места за столом; шестеро пришли и заняли свои места, а о седьмой люди забыли, но она тем не менее тоже пришла и стала произносить проклятия, пока остальные щедро одаривали ребенка; в немецком варианте этой сказки («Dornröschen») упоминаются двенадцать вещих жен, а забывают о тринадцатой. По одному из сказаний,

взнаменитом лесу Броселианд, у источника Барантон, ребенку явились одетые

вбелое dames faées — все они одаривали его, кроме одной, завистливой, которая насылала несчастья (San Marte, Arthursage, 157, 158, 160). При рождении Ольгера с дарами явились шестеро ведуний; шестую из них звали Моргой [Morgue]. В «Die Kinder von Limburg» (Mone, Anzeiger (1835), 169) Эктрит засыпает под липой на лугу, возле ручья, и к нему с пророчествами подходят три странствующих госпожи. В старофранцузском «Roman de Guillaume au court nez» описано, как уснувшего на лодке Реноара уносят три феи. У Бурхарда Вормсского они зовутся тремя сестрами или парками: для этих сестер, говорит Бурхард, люди ставили на стол три тарелки и три ножа; ср. с «praeparare mensas cum lapidibus vel epulis in domo» [дома накрывать столы камнями или блюдами]. Ночами fatuae являлись детям, омывали их и укладывали у огня [15]. В большинстве сказаний речь идет о трех феях, трех норнах и трех парках; изредка упоминаются семь или двенадцать фей; иногда они являются и по одной (как уже упомянутая «weirdlady of the wood») — в этом случае обычно называются их собственные имена27.

27 La fata в Guerino Meschino, 223, 234—238; Morganda fatata, fata Morgana, Morghe la fee

(Nouv. Renart, 4810); diu frouwe de la rosche bîse (с черной скалы), die gesach nieman, er schiede dan vrô, rîche unde wîse [женщина с черной скалы, которую никто не видел, но он (одаренный ею) ушел (от нее) счастливым, богатым и мудрым] (Ben., 144; MsH, I, 118a). В Monnier, Culte des esprits dans la Séquanie рассказывается о fée Arie из Франш-Конте, которая являлась на деревенских праздниках (чаще всего — на праздниках урожая) и награждала старательных прядильщиц; хорошим детям она сбрасывала фрукты с деревьев, а на Рождество раздавала им орехи и пироги — точно так же, как Хольда и Берта. Я полагаю, что фея Ари тождественна валлийской Арианрод (см. Croker, III, 195), дочери Дона и сестре Гвидиона (Водена); в ее имени — корень arian (argentum [серебро]), то есть означает оно «сияющая серебром», так же назывался Млечный Путь. В жесте, сочиненной в Аррасе Адамом де ла Алем во второй половине XIII века (и опубликованной в Théâtre français au moyen âge (Paris, 1839) 55 и далее), подробно рассказывается о dame Morgue et sa compaignie [госпоже

Из французской традиции28 можно понять, что романские феи тесно связаны с германскими великаншами: феи тоже переносят огромные камни на голове или в переднике, одновременно крутя прялку свободной рукой; завершив строительство, фея кричит своим сестрам, чтобы те больше не несли камней; они слышат ее крик за две мили и бросают камни, которые, упав, погружаются глубоко в землю; когда феи не пряли, они могли носить по четыре камня одновременно. Они считались благосклонными и заботились о детях, судьбу которых предсказали. Феи входили в дома и выходили их них через дымовые трубы; одна из фей, наименее осторожная, однажды обожглась и так громко закричала, что на этот крик сбежались все феи этой округи. Фей невозможно обмануть: один мужчина, присматривая за ребенком, оделся в платье своей жены, а вошедшая в дом фея сразу же сказала: «Non, tu n’es point la belle d’hier au soir, tu ne files, ni ne vogues, ni ton fuseau n’enveloppes» [нет, ты не так красива, как прошлым вечером, ты не прядешь, ты

Морге и ее спутницах]. Они описаны как красивые женщины (beles dames parées), которые в определенное время года ищут ночлега в том доме, где для них заранее поставили на стол еду; люди, на которых они смотрят, не должны произносить ни слова. Помимо Morgue la sage [мудрой Морги], упоминаются еще две феи (см. I, 276, 277), Arsile и Maglore; последняя, сев за стол, обнаруживает, что для нее не положили ножа, в то время как две другие феи восхищаются красотой ножей, которые лежали у их тарелок. Маглор в гневе закричала: «Suije li pire? peu me prisa qui estavli ni avisa, que toute seule à coutel faille» [а я что, хуже? как низко ставит меня тот, кто меня единственную оставил без ножа]. Арсиль пытается ее успокоить и говорит, что людей, так красиво обставивших это место, необходимо одарить. Морга одаривает их богатством, Арсиль — поэтическим даром, а Маглор говорит:

И всё же Морга настаивает на подарке; тогда Маглор награждает одного из мужчин лысиной, а другого — роковым путешествием:

Перед рассветом феи отправляются на луг, бывший обычным местом их сбора: при свете дня они избегают человеческих взглядов. Сходство между тремя феями и тремя норнами здесь вполне очевидно; французский издатель неверно понимает слово «coutel» как «ковер» [tapis], который не расстелили для третьей феи; это место вполне проясняется словами Бурхарда Вормсского. Имя Maglore может быть искажением от Mandaglore, Mandagloire — так называлась мандрагора, — и тогда оно сравнимо с Alrûne, Ölrûn. Morgue — от Morgan, а это бретонское слово означает «русалка» (от mor — «море» и gwen — splendens femina [сияющая женщина]). Имя Морганы можно было бы сравнить с самим этимологически неясным словом «норна» (в древнескандинавском morgni — morni); однако норны никак не связаны ни с утром [Morgen], ни с морем [16].

28 Heinrich Schreiber, Die Feen in Europa, 11, 12, 16, 17; Michelet, II, 17.

не вращаешь веретено, не тянешь нити]. В наказание фея превращает готовившиеся на очаге яблоки в горошины.

Таких историй — великое множество; однако ни в романских, ни в германских сказаниях, насколько я знаю, не встречаются скандинавские образы свивания и закрепления веревок или греческие представления о вытягивании и обрезании нити жизни. Только у средневекового поэта Марнера встречаются такие строки ([Ms], II, 173b):

Впрочем, этот образ, скорее всего, заимствован из римских представлений об обрывании нити (см. II, 691). По словам Оттокара, от парок (schepfen) происходит всё — и благое, и дурное. Слова «banun festan» в «Песни о Хильдебранде» вряд ли означают закрепление нити смерти.

Скандинавский и греческий мифы о прядильщицах судьбы совершенно независимы друг от друга и отличаются явным своеобразием. У Гомера упоминается олицетворенная Αἶσα29, прядущая нить судьбы новорожденного (Il., XX:127):

ἅσσά οἱ Αἶσα γιγνομένῳ ἐπένησε λίνῳ ὅτε μιν τέκε μήτηρ

[Судьба (Айса)

сплела его нить уже тогда, когда мать родила его]

В Od., VII:197 называются уже две прядильщицы:

ἅσσα οἱ Αἶσα Κατὰκλῶθές τε βαρεῖαι γεινομένῳ νήσαντο λίνῳ, ὅτε μιν τέκε μήτηρ

[что спряли его (судьбу) Айса с Катаклотой уже тогда, когда мать родила его]

Гесиод (Hesiod, Ασπ., 258) упоминает о трех богинях, стоящих за спинами бьющихся воинов: Κλωθώ, Λάχεσις, Ἄτροπος, — о последней сказано, что

она ниже других ростом, но при этом Атропос — старшая и благороднейшая из трех. В «Теогонии» (Hesiod, Θεογ., 218; почти та же формулировка — в Hesiod, Θεογ., 905) Гесиод говорит так:

29 Я полагаю, что αἶσα связано с древневерхненемецким êra, нововерхненемецким Ehre [честь], происходящими, вероятно, от готского áiza, áisa (ср. с áistan — aestimare [оценивать]). Êra значит honor, decus, dignitas [честь, слава, достоинство], то, что суждено и пристало, чью-то долю; κατ’ αἶσαν, ex dignitate, «каждому по чести». Если такая этимология верна, то становится ясно, почему олицетворялась frau Ere [17].

Κλωθώ τε Λάχεσίν τε καὶ Ἄτροπον, αἵτε βροτοῖσιν γεινομένοισι διδοῦσιν ἔχειν ἀγαθόν τε κακόν τε

[Клото, Лахезис и Атропос, которые рождающихся смертных наделяют и благами, и несчастьями]

Наиболее подробное описание этих богинь встречается у Платона (Platon, De republ. (Steph.), 617; (Bekk.), 508). Три мойры (μοῖραι) называются дочерь-

ми Ἀνάγκη [Неизбежности] — между коленей их матери стоит вращающееся веретено (ἄτρακτος); мойры восседают в белых одеждах, с венцами на головах, и распевают о человеческих судьбах: Лахезис — τα γεγονότα [о прошлом], Клото — τα ὄντα [о настоящем], Атропос — τὰ μέλλονταα[о  будущем], точно

так же с прошлым, настоящим и будущим связывались и образы скандинавских

норн, однако греческие имена мойр сами по себе с временами не связаны. Клото (имя образовано так же, как Αὐξώ, Θαλλώ, Λητώ, Μορμώ, Γοργώ) прядет

(от κλώδω— «пряду, скручиваю нити»), Лахезис наделяет жребием (от λαχεῖν), а Атропос («Неотвратимая») обрезает нити. Следует обратить внимание на то, что Гесиод отмечает особое могущество третьей мойры, Атропос, в то время как у германцев наиболее влиятельной считалась Вурт — первая, старшая норна. Римские авторы распределяют обязанности парок несколько иначе; ср. у Апулея (Apulejus, De mundo, 280): Clotho praesentis temporis habet curam, quia quod torquetur in digitis, momenti praesentis indicat spatia; Atropos praeteriti fatum est, quia quod in fuso perfectum est, praeteriti temporis habet speciem; Lachesis futuri, quod etiam illis quae futura sunt finem suum deus dederit [Клото заботится о настоящем: то, что тянется между пальцами, связывается с нынешним моментом; Атропос — парка прошлого: что уже свито, то сходно с былыми временами; Лахезис — парка будущего, ведь даже у всего грядущего, по воле бога, есть свой конец]. Мнение Исидора Севильского процитировано в I, 69130. «Сага о Норнагесте» во многом удительно сходна с мифом о Мелеагре: при рождении последнего три мойры предсказывают ему будущее, и Атропос обрекает его жить ровно столько, сколько прогорит полено в очаге; тогда Алфея, мать Мелеагра, немедленно выхватывает это полено из огня31. В аналогичных сюжетах из более поздних немецких сказок норны и парки заменены на смерть (ср. с Kinderm., № 44). Еще в одной сказке речь идет о трех пряхах (Kinderm., № 14), уродливых женщинах, явившихся на помощь (в этом варианте они уже не предсказывают судьбу); пряхи требуют, чтобы их пригласили на свадьбу и назвали кузинами.

30В «Гимне Меркурию» (Hymn. in Mercur., 550—561) Исидор называет и других μοῖραι: их тоже трое, но выглядят они как крылатые девы; живут эти мойры на Парнасе, их головы

посыпаны белой мукой, они пророчествуют тогда, когда поедят свежей медовой пищи богов (ἡδεῖαν ἐδώδην). Еще они называются θριαί.

31Apollodor, I, 8:2.

В другой сказке старухи пророчествуют, но не прядут32. В народном сказании (Deutsche Sag., № 9) описываются две девушки, прядущие в горной пещере, причем под столом у них лежит скованное зло (я полагаю, что имеется в виду третья норна); упоминается о перекладине под крышей, на которую в полночь садится прядильщица33. Можно вспомнить и о древнеанглийском выражении, описывающем норну-ткачиху: «Vyrd geväf» (см. I, 692); в Beov., 1386 сказано: ac him dryhten forgeaf vîgspêda geviofu (dominus ipsi largitus est successuum bellicorum texturas [господь вплел в их судьбу удачу в бою]), и это вполне языческий оборот речи — бог здесь занимает место норны Вюрд. Готфрид (Trist., 4698) так описывает чистоту помыслов Бликера фон Штайнаха:

Саксон Грамматик (Saxo, 102) использует латинские слова parca и nympha, однако несомненно описывает норн: mos erat antiquis super futuris liberorum eventibus parcarum oracula consultare. Quo ritu Fridlevus Olavi filii fortunam exploraturus, nuncupatis solenniter votis, deorum aedes precabundus accedit, ubi introspecto sacello34 ternas sedes totidem nymphis occupari cognoscit. Quarum prima indulgentioris animi liberalem puero formam, uberemque humani favoris copiam erogabat. Eidem secunda beneficii loco liberalitatis excellentiam condonavit. Tertia vero protervioris ingenii invidentiorisque studii femina sororum indulgentiorem aspernata consensum, ideoque earum donis officere cupiens, futuris pueri moribus parsimoniae crimen affixit [у древних было принято советоваться о судьбах своих детей с оракулами-парками. По этому обычаю Фридлев решил узнать жребий своего сына Олава: принеся торжественные клятвы, он с молитвами подошел к храму этих богинь; там, заглянув в святилище, он увидел трех нимф, восседающих на трех тронах. Первая из них была благосклонна и даровала мальчику (Олаву) красоту и вечное людское расположение. Вторая одарила его выдающимся благородством. Но третья, злобная и недоброжелательная, отказалась поддержать доброту своих сестер и пожелала испортить их дары — она отметила будущий нрав мальчика пятном скаредности]. Здесь парки называются сестрами, о чем не упоминается ни в одном другом древнескандинавском источнике; третья «нимфа», опять же, описана злокозненной — она приуменьшает дары первых двух. Отличие от традиционного образа заключается здесь в том,

32Altd. W., I, 107, 108, 109, 110; Norske eventyr, № 13; Rob. Chambers, 54, 55; Müllenhoff,

Schlswh., 410; Pentamer., IV, 4.

33Jul. Schmidt, Reichenfels, 140.

34Соответственно, у норн был свой храм, где испрашивали их прорицаний.

что норны не приходят к новорожденному сами — вместо этого отец мальчика ищет предсказаний и приходит к норнам в их дом, их храм [18]35.

По прялке и веретену в норнах и феях можно узнать домашних богиньматерей; внезапное появление норн, а также их связь с родниками и ручьями, как уже было отмечено, связывает их с древними богинями — Хольдой, Бертой и другими, — ревностно относившимися к прядению и одаривавшими маленьких детей36. У кельтов fatae приобрели статус matres [матерей] и matronae [жен, уважаемых женщин]37 — у германцев таким статусом награждались скорее существа божественные, а не полубожественные. В этом смысле феи представляются несколько более возвышенными по своей природе, нежели наши идизы и норны, которые, со своей стороны, считались более воинственными.

35Литовцы считали, что при рождении ребенка Лайма подстилает ему пеленку

иопределяет его судьбу. О других жизненных событиях литовцы говорят: taip Laima leme, «так управила Лайма»; имя Laima, несомненно, тесно связано с глаголом lemti (ordinare, disponere [определять, распределять]). Босая Лайма бегает по горам (см. главу XVII). Еще в латышской мифологии фигурирует такое существо, как Декла [Dehkla] (кормилица, от deht — кормить грудью). Триединство парок и их связь с прядением нитей литовцам были неизвестны. См. Stender, Gramm., 264; Rhesa, Dainos, 272, 309, 310. Упоминается, однако, литовская Werpeja (прядильщица). В Ausland (1839), № 278 приведено прекрасное литовское сказание: было семь богинь, которых называли deiwes walditojes; первая из них спрядала человеческие жизни веретеном, дарованным ей верховным божеством, вторая — навивала нити, третья — ткала, четвертая — рассказывала сказки, чтобы отвлечь работающих и заставить их прерваться (остановка портит ткань), пятая, напротив, призывала других к усердию и тем увеличивала продолжительность человеческих жизней, шестая — обрезала нити, седьмая — промывала готовую одежду и отдавала ее высшему богу: и был это саван для человека. Из семи богинь здесь только трое прядут и ткут.

36Во многих сказаниях Хольду и Берту подменили Марией; рискну предположить, что под «тремя Мариями» из швейцарской детской песенки тоже имеются в виду языческие норны, или идизы:

Schnätzeln, вероятно, означает «вить»? Седьмая строка иногда принимает вид «di dritte schneidtdenfaden»[третьяобрезаетнить].Ср.сVonbun,66;Firmenich,II,665b;Mannhardt, 388, 392; в детской песне (Wunderhorn, [III], 70, 71) упоминаются drei spinnende tocken (то есть три прядущие нимфы, феи).

37 См. Lersch, 124—127.

Тем не менее fatae тесно связаны с fatum, с провозглашением судьбы или пророчествованием, а феи близкородственны норнам. Из всех возможных судьбоносных исходов дух древних более всего волновали исходы войн и битв; важно, что слово urlac, urlouc обозначало не только fatum [судьба], но и bellum [война] (Graff, II, 96; Gramm., II, 790), а идизы могли помогать или мешать в бою. Эту их функцию следует рассмотреть подробнее.

Уже Юлий Цезарь (Jul. Caesar, De bello gall., I, 50) отмечал такую германскую традицию: matresfamilias eorum sortibus et vaticinationibus declararent, utrum proelium committi ex usu esset, nec ne [матери семейств у них по жребию и путем предсказательства провозглашают, следует вступать в битву или же нет]. Итак, хозяйки дома могли пророчествовать: возможно, имеются в виду женщины высшей, божественной славы — такие, как Веледа.

Следует вспомнить, какие боги в первую очередь связывались с исходом битв: Один и Фрейя забирали себе души всех павших в боях; Один принимал убитых воинов в своем небесном жилище (см. I, 159, 560). Надежда на то, что после смерти можно стать членом небесной общины, пронизывает языческую веру. Древнескандинавское valr, древнеанглийское väl и древневерхненемецкое wal означают трупы, лежащие на боле боя, — всех убитых в целом; о попадании в число val говорили: kiosa, kiesen [выбирать] — судя по всему, этот глагол был общим техническим термином, обозначавшим принятие любой жертвы, совершенной во имя высшего существа38. Одину, владеющему siges kür [победным выбором] (см. I, 159), в Вальхалле служили девы, которых он посылал на битвы — выбирать павших (Sn., 39); kiosa er liđnir ero [выбираю павших] (Sæm., 164b); vildi þik kiosa [хотели тебя выбрать] (Sæm., 254a).

Эти полубожественные девы назывались валькириями [valkyrjur]; на древнеанглийский язык такие латинские слова и имена, как bellona, erinnys, Alecto, Tisiphone, переведены как välcyrie (välcyrge, välcyrre), тем же термином обозначаются даже parca и venefica [колдунья]. В рукописи Cotton Vitellius A15 встречается глосса «välcyrigean eágan — gorgoneus [валькирический = горгонический взгляд]»: здесь греческое понятие передано древнеанглийским; стоит ли понимать это так, что взгляд валькирии внушал такой же ужас, как головы Горгоны? Я с уверенностью предполагаю, что в древневерхненемецком языке было слово walachuriâ (walachurrâ); готской формой было бы valakusjô. В конце одной лангобардской родословной встречается мужское имя Walcausus39.

38Основная цитата на эту тему — Sæm., 141a; ср. с Gramm., IV, 608, древнеанглийским vig curon [выбрать воина] (Cædm., 193:9) и средневерхненемецким sige kiesen [выбирать победу] (Iw., 7069), sig erkiesen (Wh., 355:15); ср. также с den tôt kiesen [выбирать смерть].

39Корень самого слова valr, wal следует искать в velja, valjan (eligere [выбирать]),

азначит, это существительное само по себе изначально связывалось с концепцией выбора (wählen и kiesen); впоследствии, судя по всему, его смысл стал размываться, оно получило значение strages [массовое кровопролитие], и связь слова с понятием о выборе вынужденно­

Валькирии по-древнескандинавски назывались еще valmeyjar (девами боя); сюда же, вероятно, можно отнести и современное норвежское valdöger —

вHallager, 140b это слово переводится как «дух-защитник». Еще их звали skialdmeyjar [девами щита], hialmmeyjar [девами шлема], потому что они выходили вооруженными, со щитами и в шлемах (vera und hialmi в Sæm., 151a, 192b); nonnor Herjans [служительницы Воителя] (Sæm., 4b). В «Старшей Эдде» о валькириях говорится: hvît [белоснежная] (Sæm., 168b), hvît und hialmi (alba sub galea [белоснежная (дева) в шлеме]) (Sæm., 145b), biört [яркая] (Sæm., 174b), sôlbiört [солнечно-яркая] (Sæm., 167b), biartlituđ [видом сияющая] (Sæm., 142a), hialmvitr [носящая шлем] (Sæm., 157a), gullvariđ [одетая в золото] (Sæm., 167b), margullin mær [дева на золотом коне] (Sæm., 145a), alvitr [всезнающая] (Sæm., 164a), —

восновном, этими эпитетами описываются красота валькирий и золотые украшения на их шлемах. Шлем и щит были присущи этим «девам шлема» и «девам щита» так же, как и героям; валькирии едут «по делу щита» под «крышей щита» (Sæm., 250b); при дворе Атли их называют skialdmeyjar aldrstamar, «юными девами щита». Сказания об амазонках (Herod., IV, 110—117; Jornand., VI, VII, VIII; Paul. Diac., I, 15) базируются на схожих, но всё же не тождественных представлениях. В Sæm., 167b валькирия названа suđrœn (australis [южной]) — вероятно,

всмысле biört, sôlbiört [яркая, солнечно-яркая]? В Sæm., 151b — dîsir suđrœnar [южные дисы] [19]40.

Особенно интересно такое название валькирий, как ôskmeyjar (девы желания; Sæm., 212; Völs. saga, II), связанное, я полагаю, с тем, что валькирии служили Одину — а Одина называли Oski, Wunsc. Кроме этого, здесь подтверждается мое предположение о том, что Wunsc как имя Вотана тоже указывает на тождество этого бога Меркурию, владевшему волшебным жезлом (кадуцеем), сравнимым с «жезлом желания» из германской традиции (древневерхненемецкое wunsciligerta). Это сходство проявляется более явно при сравнении двух жезлов (речь об этом пойдет в дальнейшем); но если Вотан и Вунск, Один и Оски — это одно и то же божество, то в этом случае, вероятно, тот шип, шип сна, который Один закрепил в одежде валькирии Брюхильды (Sæm., 192a), тоже был шипом желания? Это проливает свет на саму природу Брунхильды и Кримхильды;­

прояснялась глаголом с соответствующим значением. Интересен такой пассаж в Tit[ur.], 105:4: «Sigûn diu sigehaft ûf dem wal, da man welt magede kiusche und ir süeze» [игра слов: переплетаются два значения слова wal («поле боя» и «выбор» — Wahl в нововерхненемецком); welt — современное wählt, от wählen («выбирать»); таким образом: «Если бы кто-то выбирал чистейшую и милейшую из дев, то победительницей вышла бы Сигуна». — Прим. пер.]. Слово welrecke упоминается только в Dietr., 91b и в Rab., 530, 635, 811, 850, 923; возможно, оно тоже как-то связано с Walküre?

40 Вместе с Одином в его повозке ездят Фригг, valkyrjur и вороны (Sn., 60). Обнаруживается еще такой синоним слову valkyrja, как skörûngr, производный либо от skar (superbia [гордость]), либо от skari (agmen [войско]). В Völs. saga, XXIV Брюнхильд зовется «mestr skörûngr» [самой воинственной] [20].

вчесть них назывались скалы, одна из которых, — spilstein, Chriemhildespil (см. I, 646) — содержит в своем названии корень spil, не вполне объяснимый через spil (ludus [игра]) или spille (веретено, fusus). Впрочем, в названиях некоторых других скал содержится корень kunkel [прялка], а во французских сказаниях о феях упоминается quenouille à la bonne dame [веретено, как у доброй госпожи]41; Dornröschen [спящая красавица, «шиповник»] уколола палец веретеном и погрузилась в глубокий сон — как и Брунхильд, уколовшаяся шипом желания; веретено — неизменный атрибут всех древних полубогинь — германских, кельтских, греческих42. Валькирия — это wunschkint, Wunsches kint [дитя желания, дитя Совершенства] (см. I, 338, 342) [21].

Понятие wünschelweib [жена, женщина желания], сохранявшееся до позднейших времен, стоит рассмотреть на примере поэмы о Штауфенбергере: в стихах упоминается некая вещая дева, существом своим неопровержимо доказывающая связь между валькириями и феями. Рыцарю Штауфенбергеру является дева,

вбелом одеянии (ср. с hvît и biört) сидящая на камне (Staufenberger, строка 224):

оставаясь невидимой, она многие годы охраняла его в боях и злоключениях

(строки 332—364), а отныне готова стать его возлюбленной и приходить к нему

влюбой момент, как только он этого захочет (swenne du einest wünschest nâch mir, sô bin ich endelîchen bî dir [как только ты пожелаешь оказаться со мной, как я сразу же окажусь возле тебя] — строка 474). Сверхчеловеческой силой дева быстро перемещается туда, куда ей пожелается (wâr ich wil, dâ bin ich, den wunsch hât mir got gegeben [куда захочу, туда и попадаю, такое умение («желание») дал мне бог] — строка 497). Штауфенбергеру, давно связанному с ней любовными узами, не остается ничего, кроме как взять ее в невесты — иначе он умер бы через три дня.

Когда рыцарь решается на другой брак, дева ударяет ногой об пол, и Штауфенбергер умирает (строки 1016, 1066). Итак, согласно этому весьма примечательному сказанию, wunschweib, wünschelweib — это дева, которая может явиться к своему возлюбленному в любой момент, когда тот этого пожелает и назовет ее имя (см. I, 683): так (пусть не ошибочно, но, во всяком случае, искаженно) толковали этот образ в поздние времена — первоначально wunschweib, скорее всего, имела отношение к богу желаний и божественному Совершенству. Природа таких дев полнее раскрывается в древнескандинавских сагах.

41Heinr. Schreiber, 20, 21.

42Поэтому я склоняюсь к той этимологии имен Nehaea и Nehalennia (см. I, 507), которую предлагет Г. Шрейбер (Heinr. Schreiber, 65—67): он производит эти имена от корня nere, neza (прясть).

германцам). Уже в древнескандинавском языке имена Hildr и Gunnr (= Guđr) обобщились до существительных hildr и gunnr (pugna, proelium [бой, битва]): от слова bellona [воительница] таким образом образовалось слово bellum [война]. «Hildr hefir þû oss verit» (bellona nobis fuisti [ты стала для нас Хильд/ войной]; Sæm., 164b). В древнеанглийских текстах, наоборот, помимо существительных hild и gûđ, иногда встречаются и упоминания имен Hild и Gûđ: gif mec Hild nime [если Хильд заберет меня] (Beov., 899, 2962); Gûđ nimeđ [Гуд забрала] (Beov., 5069); Gûđ fornam [Гуд унесла] (Beov., 2240); ср. с gif mec deáđ nimeđ [если смерть заберет меня] (Beov., 889), vîg ealle fornam [битва унесла их] (Beov., 2154), gûđdeáđ fornam [смерть в бою унесла] (Beov., 4494), Vyrd fornam [Вюрд унесла] (Beov., 2411; в древнесаксонском — Wurd farnimid [Вурд забирает] (Hel., 111:11)),

атакже svylt fornam [смерть забрала] (Beov., 2872) или Vyrd forsveop (см. выше, I, 691); ср. также с Hilde grâp [хватка Хильд?] (Beov., 5009). Существа, несущие людям счастье или несчастье, то унимаются, то пробуждаются: поэты говорили «Hildi vekja» (bellonam excitare [пробуждать Хильд]; Sæm., 160а); в другом мес­ те — просто vîg vekja (bellum excitare [пробуждать войну]; Sæm., 105a). Валькирий, как и Одина, сопровождали орлы и вороны, опускавшиеся на поле битвы47: о ведении боя поэтически сказано: «ala gögl gunna systra» (aves alere sororum belli [кормить птиц сестер войны]; Sæm., 160a). Древневерхненемецкие формы, соответствующие скандинавским Hildr и Gunnr, — Hiltia и Gundia (Gûdea); оба слова (уже в абстрактном значении) встречаются в «Песни о Хильдебранде» (Hild. lied, 6, 60); в составных собственных именах встречаются корни -hilt, -gunt48. Сказание о Хильд, ночью нисходящей на поле боя и своим волшебством возвращающей павших воинов к жизни, сохранилось и в «Эдде» (Sn., 164, 165),

ив древневерхненемецкой поэме о Гудруне [Gûdrûn], где валькирия зовется Хильдой [Hilde]49. Упомянем, наконец, и о Труд, имя которой тоже стало апеллятивом (þrûđr — virgo [дева]), встречающимся во множестве древневерхненемецких женских имен (например, Alpdrûd, Wolchandrûd, Himildrûd, Plîddrût, Plihdrût (Plectrud), Kêrdrûd, Mîmidrûd, Sigidiûd — все эти имена вполне могли принадлежать и мифическим существам); образ Труд стали отождествлять с ведьмой, колдуньей, злым духом50. Ганс Сакс неоднократно использует оборот «alte trute» в значении «ведьма»; шумящих детей унимали словами «замолчи,

ато друт [drut] придет!»51: Труд здесь занимает место Холлы и Берты, причем

47Andr. und El., S. XXVI, XXVII; ср. с Лк.17:37: ὅπου τὸ̀ σῶμα, ἐκεῖ συναχθήσονται καὶ̀ οἱ ἀετοὶ̀ [где труп, там соберутся и орлы].

48В «Фульдской истории» (Schannat, № 443) упоминается имя Themarhilt (от dëmar — crepusculum [сумерки, тьма]), весьма подходящее для валькирии.

49Deutsche Heldensage, 327 и далее; см. в I, 537 о госпоже Хильде и Хильбурге.

50Некоторые считают, что Gerdrut, Gerdraut — не христианское имя; frau Trude (Kinderm., 43).

51Flögel, Gesch. des Groteskekom., 23.

древняя валькирия в таком устрашающем качестве смотрится более уместно. Живущая в лесу дева по имени Dhryđ упоминается в древнеанглийской «Жизни второго Оффы» (см. I, 664): говорится, что она родилась во Франции, но там ее за злодеяния приговорили к смерти, посадили на корабль и выбросили на мерсийском берегу. Оффа встретил эту прекрасную девушку и женился на ней, но в скором времени она совершила новые преступления. Варианты ее имени [страницы приводятся по Vita Offae secundi]: Drida (9a), Petronilla (9b), Qvendrida (15b — то есть cven Thryđ [дева Трюд]), ср. с предисловием в Kemble, Beov., S. XXXV, XXXVI, а также с Bäckström, I, 220 [24].

Должно быть, помимо уже названных, существовало множество других валькирий: во второй части «Старшей Эдды» упоминается несколько божественных дев, ставших женами или возлюбленными благородных героев. Среди них: Svava, Sigrlinn, Kâra, Sigrûn, Sigrdrîfa, прямо названные валькириями (Sæm., 142b, 145b, 157, 169, 194). Сообщается, что по происхождению они были смертными принцессами; Свава — дочь Эйлими [Eylimi], Сигрлинн — Свафнира [Svafnir], Сигрун — Хёгни [Högni], Кара — Хальвдана [Hâlfdan], Сиргдрива — Будли [Buđli]; Свава была возлюбленной Хельги, сына Хьёрварда [Helgi Hiörvarđssohn], Сигрлинн — Хьёрварда [Hiörvarđr], Сигрун — Хельги, убийцы Хундинга [Helgi Hundîngsbani], Кара — Хельги Хаддингьяскати [Helgi Haddîngskađi], а Сигрдрива — это другое имя Брюнхильды, возлюбленной Сигурда. И Гримхильда (дева шлема, см. I, 485), и, особенно, Брюнхильда, Prunhilt (одетая в доспехи воительница Хильд), обладают сверхчеловеческой силой: неприступное жилище Брюнхильды находилось на вершине горы (ср. с жилищами Веледы и Йеты, I, 279); место это называлось «замком щитов» (skialdborg) — там со щитом на груди спала зачарованная Брюнхильда, пока Сигурд не пробудил ее. Освободившись от чар, валькирия предсказала Сигурду его судьбу (Sæm., 194b); перед смертью она вновь пророчествовала (Sæm., 224, 226b). Ее палаты были окружены языками пламени (oc var um sal hennar vafrlogi [вокруг ее палат горел огонь]; Sn., 139) [25] — точно так же, как и палаты Менглёд [Menglöđ] (Maniklata по-древневерхненемецки: monili laetabunda [радующаяся ожерелью]), еще одной валькирии: salr er slûnginn er vîsom vafrloga [палаты, окруженные языками волшебного пламени] (Sæm., 110a; ср. с Sæm., 107a—b). Перед Менглёд, поклонившись, садятся и поют девять дев; всем им приносились жертвы (Sæm., 111a), ср. с главой XXXVI. Vebiörg skialdmœr [Вербьёрг, дева щита] упоминается в Fornald. sög., I, 384. Дитрих находит vrô Babehilt спящей (как Сигурд — Брюнхильду) у ручья; проснувшись, та дарит Дитриху целительные мази и предсказывает ему судьбу (Ecke, 151—160): очевидно, ее тоже следует внести в число норн или валькирий. Валькирии защищали своих возлюбленных в боях и одаривали (ср. с чудесной женой Штауфенбергера, I, 706) их победами (Sigrûn hlîfđi honom opt sîđan î orrostom [Сигрун часто потом защищала его (Хельги) в битвах] в Sæm., 142b): технически это описывалось термином verja (tueri [хранить, защишать]; Sæm., 134a); валькирии укрывают корабли своих героев (Свава в Sæm., 145a—b;

муж (Sæm., 194a: qvađ hana giptaz scyldo [что она будет выдана замуж]). Хладгуд, Хервёр и Эльрун были захвачены мужьями силой, против своей воли [27]54.

Все приведенные имена — говорящие. Об имени Ölrûn упоминалось в I, 689. Hlađguđr дословно значит bellona stragis [участница кровавой битвы], а имя Hervör, подобно схожему Gunnvör, связано с войском и битвой; прозвище alvitr отсылает к пророчествованию, а svanhvît — к образу лебедя. Саксон Грамматик (Saxo, 22, 23) упоминает о другой Сванхвите [Svanhvita] — духовидице, во многом напоминающей валькирию; она преподносит Регнеру [Regner] меч в знак скрепления их союза. Имя Slagfiđr (см. I, 656) я склонен читать не как Slagfinnr — хотя этот персонаж и зовется сыном финского короля (Finnakonûngr), — а как Slagfiöđr = alatus, pennatus [крылатый], что лучше соответствует прозвищу его возлюбленной (Svanhvît — Белая Лебедь) и, к тому же, подтверждается древневерхненемецким словом slagifëdara (penna [крыло]).

Сказанием об этих трех девах еще раз подтверждается то, что норн и валькирий часто сложно отделить друг от друга. И этих валькирий, и норн было трое;

ита, и другая троица была связана сестринскими узами; Хервёр была прозвана alvitr (omniscia [всезнающей]) — такой эпитет больше подходит норне, а не валькирии; о трех валькириях сказано, что они сидели на берегу моря и пряли драгоценный лён; более того, о той самой «всезнающей» Хервёр, которая, кстати, как и Скульд, всё время зовется словом ûnga [молодая], говорится, что она хотела «örlög drŷgja», предназначать судьбу (Sæm., 133a, 134a). Итог битвы, определяемый валькириями, есть тоже одна из сторон судьбы; интересно, что валькирий, как

инорн, представляли себе прядущими и ткущими. Это прекрасно подтверждается страшным и торжественным стихотворением из главы CLVIII «Саги о Ньяле». Через трещину в камне Дёрруд [Dörruđr] видит поющих ткачих: человеческие головы у них вместо грузил, кишки — вместо утка и основы, мечи — вместо бобин

истрелы — вместо гребенок. В своей жуткой песне они называют себя валькириями и говорят, что выделываемая ими ткань предназначается для смотрящего

54 Как уже отмечалось в I, 692, вещих жен связывали с письмом и изображали пишущими; по тем же причинам валькирии в сагах вышивают и рисуют. В «Саге о Вёльсунгах» о Брюнхильд сказано (Völs. saga, XXIV): hun sat î einni skemmu viđ meyjar sînar, hun kunni meira hagleik enn ađrar konur, hun lagđi sinn borđa međ gulli ok saumađi â þau stôrmerki, er Sigurđr hafđi giört [она сидела в комнате со своими девами и шила искуснее любой другой женщины; она украшала гобелены золотом и вышивала на них картины совершенных Сигурдом подвигов]. Сигурд приходит к ней в эти же палаты. Здесь стоит еще процитировать

Напомню, что этот герой, Свен Ферлинг, совершенно идентичен Сигурду.

на них Дёрруда55. Завершив наконец свою работу, они оседлывают коней: шестеро едут на юг и шестеро — на север. Нельзя здесь не вспомнить о прядущей Вюрд из древнеанглийской поэмы (см. I, 702). То, как валькирии разделяются на две равные группы и разъезжаются в противоположных направлениях, напоминает о другом сказании, в котором друг за другом приезжают девять дев в белом и

девять — в черном (см. I, 705).

Норн я сопоставил с мойрами (μοῖραι); точно так же валькирий можно сравнить с керами (κῆρες; разумеется, речь идет о поверхностном сходстве, а не о буквальном тождестве): κήρтоже могла являться на поле боя в окровавленной одежде; керы ухаживали за ранеными и оттаскивали трупы; каждому новорожденному полагалась своя кера-защитница; у Ахилла было две керы, и он мог выбирать между ними — для равновесия сил Зевс поставил двух кер и на сторону Гектора56. У Гесиода (Hesiod, Scut., 249—254) описываются темные белозубые κῆρες, спорящие над телами павших воинов, — каждая из них впивается в раненого когтями, чтобы испить его крови; когти и жажду крови Гесиод приписывает и мойрам (I, 700) — еще одно подтверждение тождеству норн и валькирий. Когти мойр и кер, равно как и крылья фурий, указывают на их птичий облик. В описании Гесиода акцент сделан на зловещем аспекте образа кер.

Теперь обратимся еще к одной стороне валькирий. Говорится, что они путешествуют и по воздуху, и по воде: rîđa lopt ok lög (Sæm., 142b, 159b); они умеют летать и плавать или, другими словами, могут оборачиваться лебедями; лебедь считался вещей птицей57; валькирии любили проводить время на морском берегу. В «Песни о Вёлунде» содержится такой рассказ: три женщины сидели на берегу и пряли лён, а рядом лежали их âlptarhamir, лебединые накидки, — валькирии могли мгновенно оборотиться лебедями и улететь: «meyjar flugo» [девы прилетели] и «settuz at hvîlaz â sævarströnd» [сели отдыхать на берегу озера]; одна из них звалась svanhvît (белым лебедем) и носила лебединые перья (svanfiađrar drô). В «Саге о Хромунде» (Fornald. sög., II, 375, 376) та самая Кара, которая в «Эдде» названа перерождением Свавы, предстает в образе чаровницы в лебединой накидке (fiölkŷngiskona î álftarham) — она парит над героем и поет песню58. С ее помощью Хельги всегда побеждал, но однажды в бою он поднял

55Так, во всяком случае, можно понять слова «vindum, vindum vef Darrađar» [плетем, плетем сеть Дёрруда]; и это имя, и вся эта история могли произойти от словосочетания «vef darrađar» (tela jaculi [метательные дротики]), ср. с древнеанглийским deoređ (jaculum [копье]). Следует отметить, что весьма схожий рассказ содержится в «Саге о Стурлунгах».

56Il., VIII:70; IX:411; XVIII:535—540; XXII:210; XXIII:79; XXIV:82.

57«Es schwant mir» = я предчувствую. Связь этого выражения с лебедем [Schwan] представляется неопоримой, тем более в совершенно том же смысле можно сказать «es wachsen mir schwansfedern» [предчувствую = растут лебединые перья] (этот оборот встречается уже в романе «Simson» Филиппа фон Цезена). Ср. с эддическим «svanfiađrar drô» [носить (надевать) лебединые перья].

58К. Рафн предпочитает чтение Lara, а не Kâra.

Рассказывают о лебеде, плавающем в озере внутри горы: в клюве у него — кольцо, и если он это кольцо выронит, всей земле придет конец63. У источника Урд жили два лебедя (Sn., 20); еще одна (миттельмаркская) история о лебеде- вещуне рассказана в Kuhn, 67. О юноше, превратившемся в лебедя, упоминается в известном вестфальском детском стихотворении:

Имя Sæfugel [«морская птица»] в древнеанглийских родословных, скорее всего, тоже обозначает героя-лебедя.

Пряху Берту, королеву с гусиной лапкой (см. I, 531)64, тоже вполне можно связать с девами-лебедями65. Пророчицы-gallicenae могли принимать обличие

63Gottschalk, Sagen (Halle, 1814), 227.

64Пентаграмма — пифагорейский, а также друидический символ; ее называют «ногой альпа», «крестом альпа», «ногой друта»; по форме этот символ напоминает две гусиные или лебединые лапки; в названиях этого символа вновь сталкиваются представления

ополубожественных существах и низших духах; валькирия Труд весьма близка к девамлебедям, и у возлюбленной Штауфенбергера тоже была птичья лапка.

65Весьма интересна прекрасная легенда о доброй женщине, приведенная в Haupt, Zeitschr., II, 350: можно заметить, что это эльфическое [feenhafte] существо связывали с каролингскими сказаниями. Двое детей, родившихся в paske flourie [Вербное воскресенье]

ивоспитанных в любви друг к другу ([Gute frau], 77—87), явно тождественны Флору [Flore]

иБланшефлуре [Blancheflur]: это не собственные имена, а прозвища в сказочном духе, придуманные для того, чтобы имена родителей согласовывались с именем их дочери Берты, то есть «белой». Берта становится женой Пипина и рождает Карла Великого; в «Garin le Loherain» супругой Пипина названа Бланшефлёр Морианская [Blanchefleur von Moriane], однако в рассматриваемом здесь сказании это неназванная дочь графа Рупрехта из Баррии [Barria] (то есть из Берри [Berry]), которая в тексте именуется простыми апеллятивами: diu guote frouwe [добрая женщина] (162, 1130), diu guote [добрая] (1575), la bone dame [добрая госпожа] (3022); ср. с bonadea, bonasocia (см. I, 535). Ее супруг, вступающий на престол вслед за последним (меровингским) бездетным королем, зовется именем Karelman (3020), а саму ее могли звать только Бертой [Berte], что следует уже из Ruodbert, имени ее отца. Дети этой пары: Pippîn der kleine [Короткий] и Karle der mêrre [Великий]. Середина истории занята совершенно иными (по сравнению с «Флор и Бланшефлёр») событиями — если не более изящными по духу, то по крайней мере подробнее описанными; можно увидеть, как с новым и процветавшим тогда родом Каролингов увязывали старинные языческие мифы о невесте-лебеде, о доброй женщине (см. I, 531), о милосердной жене (см. I, 563), о доброй соседке (bona socia; см. I, 535) и о доброй госпоже (bonne dame; см. I, 539); ср. с предисловием Зоммера во Flore, S. XXVI, XXVII, XXXII.

beo ge svâ gemyndige mînes gôdes,

svâ biđ mannagehvylc metes and êđeles67.

Как и норн, этих ведуний приглашали в дома, обещая им подарки. Обратимся еще к одному фрагменту из «Деяний датчан»: в нижеприведен-

ной цитате Саксон Грамматик, несомненно, говорит о валькириях, хотя и воздерживается, по своему обыкновению, от упоминания исконного термина. В истории о Хотере и Бальдере, существенно отличающейся у Саксона от эддической, сказано (Saxo, 39): Hotherus inter venandum errore nebulae perductus in quoddam silvestrium virginum conclave incidit, a quibus proprio nomine salutatus, quaenam essent, perquirit. Illae suis ductibus auspiciisque maxime bellorum fortunam gubernari testantur: saepe enim se nemini conspicuas praeliis interesse, clandestinisque subsidiis optatos amicis praebere successus: quippe conciliare prospera, adversa infligere posse pro libitu memorabant [во время охоты Хотер потерялся в тумане и набрел на палаты лесных дев; те поприветствовали его по имени, а он спросил, кто они такие. Девы ответили, что они направляют воинов и предсказывают им судьбу и что их задача — распределять везение в боях; часто они незримо присутствуют среди воюющих и тайно даруют желанные победы своим фаворитам; по своему выбору они могут как содействовать, так и препятствовать]. Дав советы, девы вместе со своим жилищем (aedes, conclave) исчезают у Хотера на глазах [29]. Далее сказано: at Hotherus extrema locorum devia pervagatus insuetumque mortalibus nemus emensus, ignotis forte virginibus habitatum reperit specum: easdem esse constabat, quae eum insecabili veste quondam donaverant [Хотер бродил по самым отдаленным местам и попал в нетронутый смертными лес, где нашел пещеру, в которой жили чудесные девы — те самые, которые однажды даровали ему непробиваемое облачение]. Они вновь дают ему советы; здесь волшебные девы зовутся уже словом nymphae68.

Воинственные девы, жившие в небесном сообществе Одина, привыкшие оседлывать воздушные и водяные потоки, одновременно любили бывать в лесных пещерах — судя по всему, это вполне аутентичное, не позднее и не искаженное представление; Саксон был вполне прав, называя этих дев silvestres [лесными] и описывая их лесную пещеру.

Вдревнегерманских языках использовались схожие выражения, в которых

яусматриваю описания мудрых лесных дев, а не простых эльфиек. Дев этих

67Sedete bellonae, descendite ad terram, nolite in silvam volare! tam memores estote fortunae meae, quam est hominum quilibet cibi atque patriae [усаживайтесь, победительницы, опускайтесь на землю, // не стремитесь уйти, улететь в леса! // позаботьтесь о благе моем, // как человек заботится о еде и о своем доме].

68Сразу после этого заходит речь о еще трех других нифмах: они готовят для Бальдера чудесную пищу из змеиного яда (Saxo, 43). В Saxo, 125 упоминается femina silvestris et immanis [дикая лесная женщина].

названа­ женщина, которую Вилькин находит в лесу и которая рождает ему сына Вади [Vadi]. Саксон Грамматик (Saxo, 125) упоминает tugurium silvestris immanisque feminae [жилище дикой лесной женщины] [33].

Пожалуй, этих свидетельств достаточно, чтобы заключить, что и wildaz wîp

иmenni, minni считались некими высшими, сверхъестественными существами,

ичто их можно сравнить со скандинавскими норнами и валькириями. Однако в источниках упоминаются лишь сами термины, а их подробное толкование нигде не встречается; кроме того, во многих случаях стерты границы между богами, полубогами, эльфами и великанами: так, богини (Хольда, Берта, Фрейя) ткут и прядут — но то же самое делают и норны, и валькирии (см. I, 700, 705, 712), и даже великанши (об этом речь пойдет в дальнейшем).

Проводя параллели между образами из греческой и германской мифологий, нимф можно сопоставить с идизами, мойр — с норнами, кер — с вальки-

риями; таким же образом можно сопоставить и отдельные имена: например, Νίκη [Ника, «победа»], или Victoria, — с Sigrûn [«знак победы»], или Sigrdrîfa [«понуждающая к победе»]; Ἔρις [Эрида, «борьба»] и Ἐνυώ [Энио, соратница Ареса], или Bellona [«воительница»], — с Hildr [«бой»] и Gunnr [«битва»]. Эрида (как и Ирида) — посланница Зевса (Il., XI:3), а Скёгуль (или Гёндуль) — по-

сланница Одина. Перечисленные женские персонажи в греческой мифологии часто сопровождают богов: в Il., V:333 πτολίπορθος Ἐνυώ [разрушающая города Энио] выступает вместе с Афиной; в Il., V:592 — πότνι’ Ἐνυώ [госпожа Энио] сопровождает Ареса; в Il., V:440; V:518 в свите Ареса — Ἔρις ἄμοτον

fatatam, sive quandam fatam, que alio nomine nimpha vel dea vel adriades (чит. dryas) appellatur, et ad hanc consuetudinem habebat et eam cognoscebat, et ita erat, quod ipso accedente ad eam vivebat ipsa, ipso Karolo recedente moriebatur. Сontigit, dum quadam vice ad ipsam accessisset et cum ea delectaretur, radius solis intravit os ejus, et tunc Karolus vidit granum auri lingue ejus affixum, quod fecit abscindi, et contingenti (чит. in continenti) mortua est, nec postea revixit [Аахен­ называется Аквисграном, потому что там Карл поймал судьбоносную деву, или парку, которую еще называли нимфой, богиней или дриадой; у Карла была с ней любовная связь, и он познал ее; пока он был с ней, она оставалась жива, но умерла, как только он уехал. Так случилось, что однажды Карл предавался с ней удовольствиям, и в это время ей в рот ударил солнечный луч: Карл увидел, что у нее на языке — золотое зернышко (granum => Aquisgranum). Он вырезал это зернышко, и в результате она умерла и больше не оживала]. Очевидно, что упоминание о волшебном золотом зернышке добавлено, чтобы объяснить название города; в других, более поздних, источниках (Petrarcha, Epist. fam., I, 3; Aretin, Sage von Carl d. Gr., 89) упоминается кольцо, которое архиепископ Турпен вынул у мертвеца изо рта и выбросил в озеро недалеко от Аахена; это озеро привлекло короля, и так Аахен стал его любимым местом. О волшебной деве нигде больше не упоминается. Связь «диких жен» и meerminne с христианскими героями (в данном случае с франкским королем) — частый, постепенно искажавшийся мотив поздних народных сказаний. Вспомним, что Берта, прародительница Карла, в легендах превратилась в «добрую женщину», то есть в фею (см. I, 717).