Феке не терпит краха или терпит крах только per accidens * его животная основа ^и*.

Из этого следует, что определение и оценка философии долж­ны быть обратны обычным. Ведь из сказанного явствует, что исе философии представляют собой достижение, поскольку яв­ляются именно философией. Какими бы ошибочными ни были ее теории, все они в перспективе являются философией — фило­софией, радикальной по методу и универсальной по тематике и потому более истинной, чем любое нефилософское занятие, неполное и находящееся в границах мира. Более того: эти фило­софии — уже достижение, с самого первого их шага; само нача­ло деятельности, философский инструментарий и «выход из имеющегося мира», механически принятого, мира общих мест — <>то начало обретения истины. Так как философия представляет собой деятельность, а деятельность есть движение, имеющее terminus a quo **, из чего исходит и что покидает, и terminus <ad quem ***, который ищет и к которому стремится, мы скажем, что философия с самого начала выходит за пределы первого и никогда не достигает другого.

Философия, повторим еще раз, всегда терпит крах. Но, не •останавливаясь на этом, мы должны задаться вопросом: не яв­ляется ли то, что мы называем постоянным крахом философии, •ее положительной миссией? Ведь любопытно, что ни одна эпо­ха не ощущает свою философию как крах; это следующая эпо- :ха, бросив взгляд назад, видит ее таким образом. Но видит ее тгак потому, что обладает философией более полной, более ради­кальной, и мы называем поражением эту меньшую полноту и ■целостность предыдущих философий. Когда мы взбираемся на гору, каждый наш шаг — это стремление достичь вершины, и =если на каком-то из шагов мы обернемся, то любой из сделан­ных окажется не достигшим цели, хотя каждый шаг, подобно -самому последнему, был сгремлением достичь вершины и верой,, что уже почти находимся там. Человек, который верит, что в .любом месте он — центр Вселенной, на любой высоте, где бы он .ии находился, верит, что именно эта высота — вершина мира.

Итак, мы понимаем философию, мудрость и знание как жаж­ду достичь корней, что подразумевает одновременно и стремле­ние к ним, и их нехватку. Философия терпит поражение, пото- :му что не достигает последнего из корней, к которым стремит­ся, но она попадает в цель, достигает ее, если срав­нивать философию с другими видами деятельности, с другими суждениями человека. Терпя крах в целом, она всегда тверже и слаще, сочнее любой другой формы жизни и мира. Заметим ;в скобках: «корни»— не больше и не меньше метафора, чем

* Случайно (лат.).

14* См. «История как Система» и «Предисловие к „Истории философии*4 лБрейера»15. 1

** Начальный пункт (лат.).

*** Конечный пункт (лат.).

306

любой другой термин. Весь язык метафора, или, лучше сказать* любой язык находится в постоянном процессе метафоризации.. Чистая случайность, что мы обычно не говорим «корень» вме­сто «начало», «причина», arkhé, aitía, «основание», «мотив». Бы­ло время, когда в индоевропейских языках, чтобы выразить идею Бытия, употребляли слово, означавшее «возникать, про*

растать». Так, существовал индоевропейский корень bhu; сапс-

//

критский abhut (аорист), греческий e<pv (éphy). От этого у на­шего глагола ser осталась перфектная основа: fui, fue. Это пока­зывает, что в какой-то период для выражения самых глубоких и абстрактных отношений действительности явно использова- лась система ботанических представлений, «вошедшая в моду» с недавним открытием земледелия. Если бы в ту эпоху су­ществовала Философия, очень вероятно, что сегодня вместо «начало» мы говорили бы «корень», и эта работа называлась бы не «Начала теории Лейбница», а «Корни теории Лейбница». Философ — специалист по корням, поэтому у него нет другого средства, как совершать коренные изменения, к чему совершен­но неспособна «философия здравого смысла» Менендеса Пелайо ¹⁶*.

§ 30

[Вера и истина]

Вот уже некоторое время мы, как древние евреи вокруг Иерихо­на, совершаем круги около философии. Эта стратегия цикличе­ского приближения. По мере того как мы совершаем эти обхо­ды вокруг, перед нами возникают раз и другой повторяющиеся, те же самые виды города; но каждый раз ближе и под другим углом. Пройдем еще один круг.

Я говорил в противоположность Хайдеггеру, что философия не рождается от ощущения отчужденности мира, которое при­ходит к нам, когда мир как система инструментов и принадлеж­ностей терпит крах, когда он обнаруживает свою независимость от нас, которую мы пазываем его Бытием; я указал, что это ка­жется мне ошибочным, поскольку нет и пе может быть момен­та, когда мир не был бы отчужден для человека, и однако, не всегда, больше того, почти никогда человек не думает о том_г что вещи обладают Бытием, или, что, в сущности, то же самое,, он почти никогда пе занимается философствованием. Напротив, я говорил, что философия зарождается и возрождается, когда, человек теряет веру или систему традиционных верований и,, стало быть, впадает в сомнение; когда считает, что нашел новый метод или via *, чтобы уйти от сомнения. Человек существует' в вере, впадает в сомнение и через философию выходит из не­го во Вселенную. Из этих двух тем первая более сложная. По> этой причине мы начнем со второй.

* Путь, способ (лат.).

20* 807