рии, по и великого наглеца, чье постоянное присутствие, цинич­ная демонстрация самого себя является вызовом целомудрию их. лауки. Однако совершенно ясно, что историк будущего, который будет наконец истинным историком, встретив случайность в ре­альной жизни в качестве одного из ее компонентов, ни на секун­ду не усомнится в необходимости уделить ей внимание, отметить ее присутствие и значение точно так же, как он поступил бы с остальными историческими силами. Это означает, что, отмеже­вавшись от того, что под давлением логиков и математиков тра­диционно понималось как разум, историк придет к восприятшо исторической реальности с точки зрения содержащегося в ней разума, который по этой причине и будет назван «историческим разумом». Настоящая книга шаг за шагом приведет нас к этому разуму будущего, столь отличному от достопочтенного «чистого разума» и в то же время столь далекому от всякой неопределен­ности, метафоричности, утопичности и мистицизма. Этот разум будет гораздо более разумным, нежели разум прошлого, таким* что с его позиций «чистый разум» покажется не более чем оча­ровательной нелепостью, и для которого перестанет быть ирра­циональным многое из того, что раньше столь пренебрежительно считалось таковым. Достаточно отметить, что исторический разум, готовый теперь же переварить реальность без вся­кого отвращения, жеманства и сомнений, способен придать фор­му рационального самой случайности — этому демону иррацио­нальности и бывшему врагу истории.

Все это говорится к тому, что зарождение философии было отмечено грандиозной случайностью. Дело в том, что зародилась она одновременно (возможно, даже точно в один и тот же день) у двух человек, которые хотя и принадлежали к одному поколе­нию ⁴³*, но жили в противоположных концах греческого мира — Элее и Эфесе; причем то направление, которое придал философии: каждый из них, было прямо противоположно тому, которое дал другой. В итоге оба их учения стали навсегда олицетворением двух наиболее антагонистических, какие только можно себе во­образить, форм философии — будто кто-то (случайность?) не смог отказать себе в удовольствии сохранить за всей последующей философией эту ее первоначальную особенность⁴⁴*.

Поэтому вопрос о том, с кого из этих авторов следует начать изложение древней философии, является вопросом дидактиче­ской целесообразности, и с этой точки зрения решение представ-

43* Под «поколением» я понимаю пекоторый отрезок времени длиной* около пятнадцати лет.

⁴⁴* Для раскрытия темы настоящей книги не будет представлять ни­какого интереса дискуссия по поводу хронологии жизпи двух этих фило­софов. Достаточно отметить, что по мере того, как происходит истинное" понимание их учений, все менее понятными становятся полемика и ссылки [взаимные] Парменида на Гераклита, который, как считалось, был егс> предшественником. С другой стороны, анализ и сопоставление биографиче­ских данных все более оправдывают тенденцию, заложенную Рейнхардом двадцать лет назад, к тому, чтобы точно считать их современниками.

250