Знаки искусства. Социалистическая мечта.

В каком обществе мы живем, что такое новая Россия – это далеко не простые вопросы. Мы смирились с тем, что живем в эпоху индивидуального потребления, и нам сегодня трудно понять мечты наших предков о коллективном бытии. Их стремление мы можем понять лишь в контексте прежней истории и, прежде всего, истории христианства, вожди и массы которого стремились к воплощению на земле Божьего града, где дело и мысли одного были делом и мыслями другого. Мы не должны забывать, что социализм, хоть и строился в отдельно взятой стране, но всегда мыслился во всемирном или, говоря языком политической теологии, во вселенском масштабе. Недаром Соловьев и Ленин оба мечтали об интернационале. И не только они, весь русский народ верил в свою избранность и, действительно, многим жертвовал, чтобы помочь освободиться другим. Имея в виду сегодняшнее безразличие к этим мечтам, можно сказать, что оно вызвано усталостью, осознанием ненужности жертв. Но не надо валить неудачу социалистического проекта на его создателей. Это мы свернули дело, ибо впали в меланхолию и уже не верим в революцию. Но и это не страшно. Уход в частную жизнь тоже необходим и оправдан. Нельзя навязывать другим то, во что веришь сам.

Сегодня теоретики спорят и не могут придти к единому мнению, в какой стране мы жили, что происходило в советском периоде российской истории? Первоначально на Западе утверждали, что у нас строилось тоталитарное общество, которое совсем не похоже на страну где текут молочные реки с кисельными берегами. Теперь советологи считают, что социализм был символическим производством утопии. На самом же деле народ радостно распевал песню, в которой пелось, «мы рождены, чтоб сказку сделать былью».

В последние годы существования советской страны рассуждали о реальном социализме и тем самым косвенно пытались отмежеваться от утопического. Важнейшей составляющей коммунистического проекта были не только утопии социалистов (точнее, научный социализм), но и политэкономия с философией. Производство в социалистической экономике было отнюдь не символическим. В основном люди работали, а не смотрели кино. И все-таки мечты поощрялись. В 30-е годы Довженко написал киноповесть "Мичурин", где нарисовал впечатляющую картину преобразования природы. В других фильмах он проектировал макеты строительства Беломорканала, покорения Антарктиды, освоения космоса, строительства нового города на Дальнем Востоке ("Аэроград"). В последние годы его захватила идея поворота рек с севера на юг.

В этом смысл название "социалистический реализм" приобретает особый смысл. Это искусство строить воплощенную мечту. При этом социалистическое искусство было не формой идеологического приукрашивания и камуфляжа реальности, как это утверждают новые советологи. Наоборот, художник стал политиком, архитектором реальности, строившим государство подобно произведению искусства. Отсюда трактовка социалистического искусства как утопии и расшифровка его как формы символического обмена неверна в принципе. Навязывать ее творцам и потребителям социалистического реализма – это то же самое, что приписывать крестоносцам исключительно экономический интерес. Искусство социализма было идеологизировано не больше, чем какое-либо другое. Любой "реализм" описывает реальность через призму сложных понятийных, аффективный, визуальных структур. Если наши глаза не видят мир, так как он есть "на самом деле", то кто и как может его портретировать? Конструирует зритель, и тем более художник, который рисует в технике обратной или прямой перспективы, отделяет фигуру от фона, пользуется канонами пропорциональности, целостности, наконец, красоты. Что же писал социалистический художник? То, что видел сам. И его образы, как, впрочем, и мысли не рождались в его голове, а были буквально "коллективными представлениями", т.е. возникали в резонансе с образами и мыслями других.

Но по мере того, как развивалось кино и строились фабрики грез, открывались новые возможности. Искусство перестает быть идеологией, оно становится способом производства новой реальности. И это производство оказалось самым передовым, а именно символическим и, может быть, даже производством желаний. Было бы упрощением считать, что деятели социалистической культуры создавали социалистический миф, который благодаря массовости кино заменял реальность. На самом деле в основном люди работали, а не смотрели кино. И эта работа была производством реальных, а не символических вещей. Прежде чем писать, рисовать или ставить пьесу автор тоже предпринимал поездку на одну из строек. В этом смысле, он отображал реальность. Но работа, особенно тяжелый физический труд не символична и не романтична. Утопия социалистов превращала труд в радость. Если у протестантов труд был способом спасения, то у коммунистов – освобождения. Под это дело надо было подвести экономическую базу. Политэкономия социализма читалась легко, но если вдумываться, то производила странное впечатление. Там речь шла о моральных отношениях людей. Столь же странным выглядит и соцреализм. Это не столько эстетический, сколько этический феномен. И презирать его за это тоже нелепо. Разве не этого мы хотим сегодня, когда разрабатываем прикладную этику, искусство дизайна, интерьера, рекламы и т.п. Вообще к оценке социалистической культуры следует подходить не с позиций "тоталитаризма", а сравнивая ее с "текучей современностью". Именно последняя обнаруживает ту цену, которую мы платим, отказавшись от социализма, как неэкономной экономики. Все дело в том, что он не ограничивался экономикой и его нельзя мерить ее мерками. Капиталистическая реклама товара направлена на потребление. При социализме товаров мало и нет нужды стимулировать желание их потребления. Поэтому в романтическую упаковку обертывается наша серая убогая действительность.

На самом деле при социализме вещи производились более качественно, в том смысле, что могли долго служить. Слабость социализма в попытке не облегчить, а романтизировать труд. Капиталисты компенсируют тяжелый труд потреблением и развлечением. Отсюда искусство находит место в сфере досуга и развлечений.

Посмотрим, фильм "Волга-Волга": в городе нет телефона, электричества, водопровода, асфальта, парома вообще никаких удобств. Но социалистическая реальность в фильме настолько преображена, что зрителям не приходит в голову проклинать ее. Старшее поколение воспринимало этот фильм, конечно, как сатиру, но не на город, а на чиновника-бюрократа, который душит все молодое и зеленое. Для наших детей, наоборот, естественно поведение чинуши, но неестественно отсутствие удобств. Очевиден перенос в прошлое современных цивилизационных требований. Боюсь, что это и есть критерий, по которому прошлое расценивается как "ужасное".

ВСХВ тоже трактуется как воплощение идеального сельского хозяйства, которое заменяет реальное. Действительно, представления, действие которых разворачивается на Выставке буколичны. Это стилизованная народная жизнь, далекая от реальности. Но все равно это был оазис красоты и роскоши, который давал людям радость и развлечение. Выставка для некоторых стала призмой, через которую воспринималась реальность. Марина Ладыгина - актриса, сыгравшая роль свинарки, описала свое посещение свинарника, где увидела не грязь и вонь, а ослепительную чистоту. Может быть, это преувеличение. Но, несомненно, Выставка была образцом, которому стремились подражать. Соцреализм можно рассматривать как всякое искусство: оно творит образы прекрасного, которые становятся примером для подражания. По канонам этого искусства и творится реальность. ВСХВ – это наш Диснейлэнд. Почему американцам можно, а нам - нет? И все же многие критики социализма считают, что сравнение ВСХВ с Диснейлендом неправомерно. Наша Выставка скрывает свою вымышленность, маскируется под реальность. Американцы же превращают реальную Америку в Диснейленд.¹⁴²

Так что проблема соцреализма сводится к неразрешимому вопросу о том, чьи ценности лучше. Поскольку этот вопрос неразрешим, остается мерить эстетическими критериями. Но и в этом вопросе нет однозначности. Соцреализм нынче в большой моде. Зато итальянский неореализм наводит тоску. А ведь он то правдивее. Так что и на вкусы публики нельзя полагаться. Наша беда в том, что мы не допускали многообразия и соревновательности. Пусть бы существовали и искусство для искусства, и авангард, и соцреализм. Но, как полагал Бодрийяр, если признается разнообразие стилей, искусство исчезает. Почему? Что же, остается полагаться на постепенную смену стилей? Но господство одного стиля - это, по-моему, и есть тоталитаризм.

Соцреализм оказывается крепким орешком для современных советологов. Если это искусство любил народ, то и у нас не может быть претензий. Вопрос в том, почему людям нравились эти фильмы? Это не была идеология, как современная реклама. Если не идеология и не утопия, то что же: символическое производство социализма? Еще Мамардашвилли отмечал дефицит реальности в нашей стране: Есть промышленные гиганты, но нет индустриализации, есть крупные города, но нет гражданского общества. Есть слова, которые благодаря ритуалам воспринимаются магически. Это и дает основания говорить, что производство социализма было исключительно символическим: соцреализм – это механизм реализации социализма за счет дереализации жизни.¹⁴³ И все же следует смешивать средневековый символизм с социалистической экономикой. Она производила большое количество реальных вещей, правда не для человека.