Глава 10

О ПРИГОВОРЕ СУДЬИ

Ясно, что никто из смертных не может понимать этот суд и приговор этого

судьи, потому что, совершаясь над всяким временем и движением, он не

выражается в сравнительных или оценочных рассуждениях, в произнесении

слов и подобных знаках, требующих длительности и протяжения, но как

Словом все сотворено — Бог сказал, и стало быть, — так тем же Словом,

или Логосом (ratio), все и судится. Между приговором и исполнением тоже

нет промежутка, а все происходит в мгновение: воскресение и принятие

того или другого конца — прославление возносимых сынов Бога и проклятие

его отвергаемых врагов — не отделены друг от друга даже неделимым

моментом времени.

Разумная природа, которая выше времени и не подвержена мирскому тлению,

по своей сути свернуто заключая внутри себя нетленные формы — например,

математические, по-своему абстрактные, и даже природные, способные

сливаться с интеллектуальными и легко преображаться в них, причем те и

другие служат нам путеводными знаками ее нетленности как нетленного

места нетленных вещей, — природным движением порывается к чистейшей

истине как цели своих стремлений и исполнению высших желаний. И

поскольку такая цель есть все, раз эта истина — Бог, то наш разум,

ненасытимый до тех пор, пока не достигнет ее, в меру этой своей

неспособности насытиться ничем, кроме вечной цели, бессмертен и нетленен.

Поэтому если интеллект, отрешившись от земного тела, где подчиняется

временным мнениям, к желанной цели не устремляется, а впадает в мрак

невежества, вместо того чтобы порываться к истине и своим последним

желанием желать только обладания истиной не в символе или знаках, а

достоверно и лицом к лицу, то из-за своего отвращения от истины в час

разделения и обращения к тленности он сообразно своим плотским желаниям,

сообразно своей неуверенности и путанице падает в темный хаос пустой

возможности, где нет никакой надежной действительности, и тогда его по

справедливости называют сошедшим в духовную смерть. Ведь бытие разумной

души есть понимание и понимание желанного есть ее жизнь; поэтому как

постижение непоколебимо вечной природы последнего предела ее желаний

есть для нее вечная жизнь, так вечной смертью для нее будет отделение от

надежной цели желаний и провал в беспорядочный хаос. Там вечный огонь

мучит ее особенным образом, который мы можем отдаленно понять разве что

по подобию мучений человека, лишенного не только жизненной пищи и

здоровья, но и какой бы то ни было надежды на них и принужденного без

угасания и конца вечно умирать в агонии. Мучительность такой жизни

превосходит все, что только можно вообразить: ведь это значит жить в

смерти, существовать в небытии, мыслить в безмыслии.

Кроме того, при восстании человечества над движением, временем,

количеством и другими преходящими вещами тленное разрешится в нетленное,

а животное в духовное, как показано выше^42 , и весь человек станет

интеллектом, то есть духом, а его истинное тело тоже растворится в

духовной природе, перестав существовать в себе, в своих вещественных,

количественных временных пропорциях, и превратится в дух — как бы

наоборот по сравнению с нашим здешним телом, где видна не душа, а только

тело, в котором душа как бы в плену, тогда как там тело пребывает в духе

наподобие того, как теперь дух в теле, и, как здесь душа отягчена телом,

так там тело облегчено духом. Поэтому как духовные радости небесной

жизни максимальны, поскольку к ним приобщается в духе и одевшееся в

славу тело, так адские муки духовной смерти тоже максимальны, поскольку

их воспринимает и поглощенное духом тело. И еще. Наш Бог, обладание

которым есть вечная жизнь, не охватывается никаким понятием, потому и

вечные радости в нем тоже превосходят все наше понимание и возвышаются

над всем, что можно передать каким бы то ни было знаком; но точно так же

и муки осужденных страшнее всех мыслимых или описуемых мук. Поэтому во

всех прекрасных гармонических образах радости, веселья, славы, которые

мы находим в учениях отцов как знаки, по своей доступности служащие для

нас указателями в размышлениях о вечной жизни, надо видеть только очень

бледные чувственные символы, бесконечно далекие от своих духовных не

уловимых уже ни для какого воображения прообразов; но точно так же

уподобления адских мучений огню серной стихии, кипящей смоле и другим

чувственным казням тоже никакого сравнения не имеют с теми огненными

духовными муками, от которых да удостоит нас сохранить вовеки

благословенный Иисус Христос, наша жизнь и спасение, аминь.