Глава 9

О ДУШЕ, ИЛИ ФОРМЕ ВСЕЛЕННОЙ

Все мыслители сходятся в том, что возможность бытия может быть выведена

к актуальному бытию тоже только через акт, поскольку ничто не способно

само себя перевести в актуальное бытие, иначе оно оказалось бы своей

собственной причиной: оно было бы прежде, чем было. Кроме того,

постановили они, то, что делает возможность актуальным бытием, действует

направленно, и возможность приходит к актуальному бытию разумным

порядком, а не как попало (casu). Эту возвышенную природу одни

наименовали умом, другие интеллигенцией, третьи мировой душой, четвертые

судьбой в субстанции, пятые сложной необходимостью, как платоники,

которые считали, что этой необходимостью ум определяет возможность так,

что теперь актуально есть то, что раньше по природе могло быть. Они

говорили, что в таком уме формы вещей умопостигаемо существуют в

действительности, как в материи они существуют возможностно, и что

сложная необходимость, неся в себе истину форм и всего причастного

формам, в порядке природы движет небом и этим движением как орудием

выводит возможность в действительность, соблюдая предельно возможные

равенство и сообразность с идеей умопостигаемой истины. Форму, как она

существует в материи, они признавали образом истинной умопостигаемой

формы, возникшим в результате действия ума через посредство движения, и,

значит, не самой истиной, а только подобием истины. Платоники считали,

таким образом, что истинные формы существуют в мировой душе прежде — не

по времени, а по природе, — чем в вещах. Перипатетики не допускают

этого, утверждая, что у форм нет другого бытия, кроме как в материи, и

что только за счет абстрагирования они существуют в уме, который при

этом явно следует вещи.

Платоники думали опять-таки, что много таких разных прообразов природным

порядком существует в сложной необходимости, происходя от единого

бесконечного основания, в котором все вещи суть единое. Они считали,

однако, что эти прообразы не сотворены им, а исходят от него так, что

всегда, если истинно суждение "Бог существует", истинно также суждение

"мировая душа существует". Они утверждали, что последняя есть

развертывание божественного ума так, что совокупность всего, будучи в

Боге единым прообразом, в мировой душе множественна и разнообразна, и

прибавляли, что если Бог по природе предшествует сложной необходимости,

то мировая душа по природе предшествует движению, орудию развертывания

вещей во времени, так что [формы], существующие в душе истинно, через

движение развертываются в материи и времени потенциально. Это временное

развертывание следует природному порядку, который пребывает в мировой

душе и называется судьбой в субстанции^53 . Актуально, то есть в

действительности нисходящее от нее развертывание во времени, многие

называют тоже судьбой. Соответственно модус бытия [форм] в мировой душе

— такой, в соответствии с которым тот мир называется умопостигаемым.

Модус актуального бытия, возникающего через актуальное определение

возможности при развертывании, как сказано, есть модус бытия, в

соответствии с которым этот мир называется у них чувственным. Они

утверждали при этом, что формы, как они существуют в материи, не иные по

сравнению с существующими в мировой душе, а расходятся с ними только

модусом бытия: в мировой душе они существуют истинно и в себе, в материи

— подобно истине, не в чистоте, но с омрачением. Они говорили еще, что

истина форм постигается только умом; рассудок, воображение и чувство

схватывают не их, а только их образы в меру смешения форм с возможностью

и тем самым ничего не схватывают истинно, но все — мнительно

(opinative)^54 .

Они решили, что всякое движение исходит от этой мировой души, которая,

сказали они, пребывает цельно в целом и в каждой части мира, хоть не во

всех частях проявляет одни и те же силы, как разумная душа у человека

производит не одно и то же действие в волосах и в сердце, хотя пребывает

цельно в целом и в каждой части. Они, кроме того, полагали, что в ней

свернуто заключены все души, будь то в телах или вне тел, потому что

считали ее разлитой в целой Вселенной, не по частям, ввиду ее простоты и

нерасчленимости, а целиком — в земле, где она связывает землю, целиком —

в деревьях и так в отношении всего. Поскольку душа есть и первая

круговая развернутость (божественный ум относится к мировой душе, как

центральная точка к развертывающему центр кругу), и природная

свернутость всего временн`ого порядка вещей, то платоники назвали ее за

различенность и упорядоченность самодвижущимся числом и сказали, что она

состоит из тождественного и разного^55 . Они считали также, что мировая

душа только числом отличается от человеческой души, относясь ко

Вселенной, как человеческая душа относится к человеку, и верили, что все

души исходят от нее и в конце концов разрешаются в нее, если этому не

препятствует их недостоинство.

Многие христиане удовлетворились этим платоническим взглядом. Особенно

из-за того, что у камня одна сущность, у человека другая, а Богу

различие и инаковость не присущи, они полагали, что, раз сущность

предшествует вещи, все эти разные сущности, соответственно которым

различны вещи, обязательно существуют после Бога и прежде вещей, в

интеллигенции, правительнице сфер, и эти различные сущности суть

нестираемые понятия вещей в мировой душе. Больше того, они решили, что

сама эта душа составлена из совокупности всех понятий всего в мире и все

понятия в ней суть ее субстанция, хотя, заявляют они, это трудно

высказать и познать. Они обосновывают это авторитетом Священного

писания. Бог сказал: "Да будет свет", — и стал свет, говорят они. Как бы

он мог сказать "Да будет свет", если бы прежде по природе не было истины

света? И наоборот, если заранее не было истины света, то почему при

развертывании света во времени стал именно сказанный свет, а не

что-нибудь другое? В подкрепление они приводят еще много подобного.

Перипатетики же хоть и признают, что произведение природы есть

произведение интеллигенции, но тех прообразов не признают. По-моему, они

явно ошибаются, разве что под интеллигенцией понимают Бога. Ведь если в

интеллигенции нет понятий, как она может целенаправленно действовать?

Если основание ее действия — знание той вещи, которая подлежит

развертыванию во времени, подобное знание не может абстрагироваться из

вещи, которая еще не существует во времени; а если знание существует без

абстрагирования от вещи, то, конечно, это — то самое знание, о котором

платоники говорят, что не оно от вещей, но вещи сообразно ему. Кроме

того, платоники считали основания вещей не отличными от интеллигенции, а

при всем их различии между собой составляющими некую единую простую

интеллигенцию, где свернуты все сущности, так что пускай сущность

человека не есть сущность камня и они — разные сущности, однако у

человечности, от которой идет человек, как от белизны — белое, нет

другого бытия, кроме как в интеллигенции — по природе интеллигенции, то

есть умопостигаемо, а в самой вещи — реально. Не то что человечность

Платона — это одно, а отделенная человечность — другое; нет, это одна и

та же человечность, только в разных модусах бытия, и она существует в

интеллигенции прежде, чем в материи, не по времени, а по природе — так,

как сущность по природе предшествует вещи. Очень разумно и проницательно

говорили здесь платоники, и, по-видимому, Аристотель упрекал их

неосновательно, стараясь опровергнуть их скорее в оболочке слов, чем в

сердцевине смысла. Однако разведаем с помощью ученого незнания, что вернее.

Показано, что нельзя прийти к простому максимуму; что поэтому не может

быть ни абсолютной потенции, ни абсолютной формы или актуальности,

которые не были бы Богом; что все сущее, кроме Бога, конкретно

ограниченно; что есть только одна форма форм и истина истин и что

максимальная истина круга не иная, чем квадрата. Отсюда следует, что

формы вещей различны лишь постольку, поскольку они конкретно ограничены;

поскольку они абсолютны, они суть единая неразличенная форма,

божественное Слово. Соответственно, душа мира обладает бытием только

слитно с возможностью, которою она определяется, и так же, как ум, не

отдельна и не отделима от вещей: ведь если мы рассмотрим ум, как он

существует отдельно от возможности, то это будет сам же божественный ум,

который один лишь вполне актуален. Значит, существование многих разных

прообразов невозможно: каждый из них для образованных им вещей был бы

максимальным и истиннейшим, а невозможно, чтобы максимальных и

истиннейших вещей было много. Необходим и достаточен только один

бесконечный прообраз, в котором все пребывает так, как упорядоченное

покоится в своем порядке, и который с точнейшим равенством свернуто

заключает в себе все сколь угодно разные сущности вещей. Сама

бесконечная сущность есть истиннейшая сущность круга, притом не большая,

не меньшая, не отличная и не иная; она же есть сущность квадрата, не

большая, не меньшая и не отличная и так далее в отношении прочего, как

можно понять на примере бесконечной линии.

Видя различие вещей, мы удивляемся, что единая простейшая сущность всего

есть вместе и разная сущность единичных вещей. Но наученные незнанием,

мы понимаем необходимость этого; оно показывает, что различие есть в

Боге тождество. Именно видя, что различие сущностей всех вещей —

очевиднейшая истина, как раз потому, что это очевиднейшая истина, мы

понимаем единственность истиннейшей сущности всего, самой максимальной

истины. Когда говорится, что Бог на одном основании сотворил человека,

на другом — камень, это верно по отношению к вещам, не к творцу, как

видим на примере чисел: тройка есть простейшая сущность, не допускающая

ни "больше" ни "меньше", нечто единое в себе, но при отнесении ее к

разным вещам она соответственно им оказывается каждый раз новой: одна

сущность у тройки углов в треугольнике, другая — у материи, формы и их

состава в субстанции, третья — у отца, матери и сына, у трех человек, у

трех ослов. Сложная необходимость не есть, как решили платоники, ум,

меньший порождающего, но она есть Слово, равный божественному Отцу Сын,

который потому и называется Логосом, то есть основанием, что он —

сущностное основание всего. И пустое все, что платоники говорили об

образах форм, ибо есть только одна бесконечная форма форм и все формы

суть ее образы, как мы сказали где-то выше^56 .

Нужна острота ума, чтобы понять это: в мировой душе следует видеть некую

вселенскую форму, которая свернуто заключает все формы, но актуально

существует только конкретно в вещах, будучи в каждой вещи ее

определенной формой, как говорилось выше о Вселенной. Действующая,

формальная и целевая причина всего есть Бог, создающий в едином Слове

все сколь угодно различные между собой вещи, и не может быть творения,

которое не было бы ограниченным в силу своей определенности, не отпадало

бы на бесконечность от этого божественного действия. Только Бог

абсолютен, все остальное конкретно ограниченно.

Тем самым не оказывается посредника между абсолютным и конкретно

ограниченным, как воображали люди, выставлявшие мировую душу в качестве

некоего ума после Бога и прежде конкретности мира. Только единый Бог

есть душа и ум мира в том смысле, в каком душа рассматривается как

абсолютное актуальное вместилище всех форм вещей. Философы не были

достаточно наставлены в божественном Слове и максимальном абсолюте, вот

они и считали, что ум, душа и необходимость существуют в некой сложной

развернутости абсолютной необходимости без определения в вещах.

Итак, формы существуют актуально только в Слове как само это Слово и,

конкретно определившимся образом, в вещах. А формы, существующие в

сотворенной интеллектуальной природе, хотя соответственно свойству

интеллектуальной природы они более абсолютны, вне конкретного

определения все же не существуют, образуя интеллект, действие которого —

понимание через абстрагирующее уподобление, как говорит Аристотель.

Кое-что об этом — в книге "Предположений"^57 . Здесь сказанного о душе

мира пусть пока будет достаточно.