§ 5. Связь технических и социальных революций в развитии общества.

Человека с самого начала его истории отличало, прежде всего, постоянное и планомерное использование в труде техники. Собственно человеческим труд и становится только тогда, когда в нем начинает применяться какая-то техника.

Эволюция общества неразрывно связана с развитием техники. Изобретение каменного топора, лука и стрел, колеса, способа добывания огня – все это микротехнические революции представляющие важнейшие вехи развития общества. Каждая из таких революций означала новый этап планомерного приспособления человеком внешней природы под свои нужды и стремления, новый этап независимости человека. В производстве материальных благ это было представлено повышением производительности труда и лучшими технологиями сбережения полученного продукта. Таким образом осуществлялась связь производящей и транспортно-сберегающей техники.

Система «человек-техника», становящаяся вместе с человеческой деятельностью, включает в себя следующие элементы:

1. Двигательный орган, сообщающий движение всей системе;

2. Передаточное устройство, передающее движение от двигателя к рабочему

органу;

3. Рабочий орган, непосредственно воздействующий на предмет труда;

4. Управляющее звено, связывающее в единство три предшествующих эле-

мента.

В первобытном обществе к собственно технике относился вначале только рабочий орган. Первая техническая революция была связана с изобретением техники функции передачи движения (каменный топор, копье, лук и стрелы и т.п.). Следующий этап технической революции был связан с планомерным использованием животных в качестве двигательного органа. Использование силы животных потребовало изобретений в сфере передаточных технических устройств (упряжи, хомутов, тяги, телеги и т.п.), в рабочем органе (борона, плуг и т.п.). Все это создавало гораздо более производительную технику и технологию производства, вызвало акселерацию социального развития в целом.

На определенном этапе развития техники увеличение производительности труда привело к появлению прибавочного продукта, т.е. таких материальных благ, которые не шли сразу же в потребление, а накапливались впрок или обменивались. Еще в первобытном обществе, начался обмен результатами производства между скотоводами и земледельцами, охотниками и рыболовами. Когда производство прибавочного продукта стало многократно и устойчиво превышать потребительский минимум, произошла социальная революция –

появилось товарное производство²³, стало возможным эксплуатация чужого труда, появилась частная собственность на средство производства, возникли классы и государство как орудие господства одного класса над другим.

Так великое приобретение – совершенная техника, обернулось великим злом – социальной несправедливостью, связанной с эксплуатацией человека человеком, закреплением на века экономического, политического и всяких других форм социального неравенства людей.

«Отдельные общественно-экономические формации отличаются не тем, что производится, а тем как производится – какими средствами труда»²⁴, - записал К.Маркс в своем знаменитом «Капитале». «Средства труда» - это и есть техника, или «... вещь или комплекс вещей, которые человек помещает между собой и предметом труда и которые служат для него в качестве проводника его воздействий на этот предмет»²⁵.

Переход к использованию в качестве двигателя силы ветра и воды (ветряные и водяные мельницы) был очередным этапом технической революции и обусловил такое повышение производительности труда, которое знаменовало собой переход к феодальному способу производства. И хотя феодализм представляет этап, следующий за рабовладельческим строем и предшествующий капитализму, в истории многих народов, и, в частности, народов России, он был первой классово антагонистической формацией, т. е. непосредственно следовал за первобытно-общинным строем.

Буржуазные революции были определены новой революцией в технике и технологии производства. Изобретение прядильных рабочих машин и создание универсальной паровой машины дали толчок промышленному перевороту конца 18 — начала 19 вв., ознаменовавшему переход от мануфактурного способа производства к машинному. Паровой двигатель мог приводить в движение уже не одну, а целый ряд рабочих машин. Это явилось предпосылкой создания различных передаточных механизмов, образовавших во многих случаях широко разветвленную механическую систему. Развитие крупной промышленности стало возможным благодаря тому, что она овладела наиболее характерным для неё средством производства — самой машиной. Если первоначально механические станки, паровые и др. машины создавались отдельно искусными рабочими кустарным способом, то в дальнейшем, с увеличением размеров двигательного и передаточного механизмов и рабочих машин, их усложнением, с появлением новых материалов, трудно поддающихся обработке, возникла объективная необходимость массового (промышленного) производства и применения машин в промышленности. Начав производство «машин машинами», крупная капиталистическая промышленность создала тем самым адекватный ей технический базис.

Вместе с тем, ведущая роль техники и технических революций в социальном развитии не должна быть абсолютизирована. Попытки авторов доктрин «Постиндустриального» и «Информационного» общества (популярность которых в сегодняшней России весьма возросла) представить дело так, что технические революции могут заменить собой социальные революции, связаны именно с такой абсолютизацией.

Эта концепция претендует на роль общесоциологической теории поступательного развития человечества, выступая с 70-х лет ХХ века и до наших дней главной теоретическую альтернативу марксистскому учению об общественно-экономических формациях.

Наиболее видные её представители — Д. Белл, Г. Кан, З. Бжезинский, О.Тоффлер (США), Ж. Ж. Серван-Шрейбер и А. Турен (Франция) утверждают, что в зависимости от уровня техники и технологии производства (т. н. технологический детерминизм) в обществе последовательно преобладают «первичная» сфера экономической деятельности (сельское хозяйство), «вторичная» (промышленность), а ныне оно вступает в «третичную» сферу услуг, где ведущую роль приобретают наука и образование. Каждой из этих трёх стадий присущи специфические формы социальной организации (церковь и армия — в аграрном обществе, корпорация — в индустриальном, университеты — в постиндустриальном), а также господствующая роль определенного сословия (священников и феодалов, бизнесменов, учёных и профессоров специалистов).

Конкретизированная в уже рассмотренных теориях «стадий экономиче­ского роста» (У. Ростоу), «постиндустриального обще­ства» (Д. Белл), «технотронного общества» (3. Бжезинский), «сверхиндустриальной цивилизации» (О. Тоффлер) и т. п., концепция «технологического детерминиз­ма» сохраняет во всех этих модификациях свою основ­ную методологию: метафизический (антидиалектический) детерминизм, доходящий до индетерминизма, плюрализма и субъективного идеализма.

Например, Белл активно выступает против истори­ческого материализма как «монокаузальной» теории, т. е. против фундамен­тального положения марксизма, указывающего на про­тиворечие между производительными силами и произ­водственными отношениями как на основную причину исторических изменений. Белл заменяет «монокаузаль­ность» «поликаузальностью», определяя в качестве рав­ноправных причин общественного развития субъективные факторы. Так намечается путь к плюрализму, являющемуся, по мнению Белла, основой идеологии и политики «постиндустриального об­щества».

«Технологический детерминизм» — ядро новой бур­жуазной утопии, рисующей «золотой век» социального равенства и справедливости, высокого массового потреб­ления, который будет достигнут за счет научно-технической революции, без всякой классовой борьбы и упразднит последнюю. Описывая подобную «технологиче­скую республику», Бжезинский представляет ее как «утопический остров, на котором обычная диалектика развития приобрела столь акселерированный характер, что ни эволюция, ни революция больше не могут быть адекватными терминами ее описания».²⁶

Новая волна кризисов, захватившая буржуазный мир во второй половине 70-х годов, заставила отказаться от многих утопических идей. Буржуазные социологи перешли к пессимистической футурологии, уто­пии уступают место антиутопиям, в которых техника, научно-техническая революция начинают играть уже отрицательные роли, считаются причиной чуть ли не всех трудностей и бед. Наиболее яркое воплощение эти идеи нашли в фильмах-антиутопиях, таких как "Терминатор", где электронный мозг объявил беспощадную войну своему создателю.

Однако выросший на американской почве «техноло­гический детерминизм» продолжает питать новые со­циальные концепции «спасения». В настоящее время редкий интеллигент России не пользуется терминами, составляющими аппарат теории «информационного общества».

Еще в 1974 выступая с «пророчеством» относительно развития «пост­индустриального общества», Белл отметил, что если определяющим признаком индустриального общества служит использование машин для производства това­ров, то «организующим началом постиндустриального общества являются научные знания». ²⁷ Так был сделан крен в сторону науки и научной информации как основы общественного развития.

Поддерживая эту мысль, Тоффлер в изрядно нашумевшем труде «Третья волна» отмечает, что уже сегодня из 2 тысяч работников половина имеет дело не с предметами, а с информацией.²⁸ Это дает возможность (с учетом отмечаемой Тоффлером «демассификации» средств информации) перехода к работе на дому. Тоффлер рисует картину опустевших заводов и фабрик —90% работающих манипулируют с электронной техникой дома. «Первая волна» связана с натуральным хозяйством, работой «на дому», прогресс в которой привел людей к общественному труду. «Вто­рая волна» обобществила труд до предела, «третья» ведет к упразднению общественного труда и следующей за этим «демассификации» сознания.²⁹ Эти «исторические периоды» явно противопоставляются учению марксизма об общест­венно-экономических формациях. Революция в получе­нии и переработке информации является у Тоффлера основанием всех социальных изменений.

Создание «нового информационного общества» ста­новится возможным благодаря появлению новых инфор­мационных средств (ЭВМ)—"компьютерной револю­ции". Информация, заявляет Дж. Бурстин (США), оди­наково входит в дом богатых и бедных, белых и черных, молодых и старых. Новые информационные системы способствуют созданию качественно иной технологии производства, что ускоряет технический прогресс и при­водит к конвергенции социальной системы, когда «все становится похожим на все».³⁰ С точки зрения О. Тоффлера, информационная техника вызовет "захватывающие дух социальные изменения" не только во всех структуре общественных отношений, в политике, но в семье, в каждом отдельном человеке, который будет производить не вещи или услуги, а информацию. Этим человек перейдет к труду, полностью соответствующему его качественному отличию от живой природы.³¹ Иначе говоря, техника произведет "тихую" социалистическую революцию!

Белл считает, что «информационное общество» вно­сит существенные коррективы в марксизм: «С сокраще­нием рабочего времени и роли производственного рабо­чего (который в марксистской теории является источ­ником стоимости) становится ясно, что знание и его приложения замещают труд в качестве источника «при­бавочной стоимости» в национальном продукте. В этом смысле, так же как капитал и труд были основными пе­ременными величинами индустриального общества, информация и знание — решающие переменные постинду­стриального общества.³² В качестве доказа­тельства этой мысли приводятся факты рентабельности вложений в науку.

Действительно ли тут названа принципиально новая основа получения прибавочной стоимости? Аргумента­ция Белла лишь подтверждает тот факт, что в эпоху НТР наука становится непосредственной производитель­ной силой общества. Однако Белл пытается интерпре­тировать его в том смысле, что материальная детерми­нация уступила место идеальной, что проявляется в решающем значении "кодифицированного теоретического знания для осуществления технологических инноваций,… превращении новой "интеллектуальной технологии" в ключевой инструмент системного анализа и теории принятия решений".

Действительно, возрастание роли субъективного фактора приводит к повышению значимости звена "идеальное → материальное" в общей цепи человеческой деятельности и познания материальное → идеальное → материальное′ ("объективированное" идеальное). Опосредование научной мыслью ускоряет и делает бо­лее эффективным процесс детерминации материального материальным, осуществляемый в производстве матери­альных благ. Увеличение доли «идеализированных» мо­ментов в производстве не отменяет материальную осно­ву такой идеализации. Получение и использование ин­формации по-прежнему производится в труде.

Создание материальных ценностей при помощи ин­формации предполагает, безусловно, деятельность по получению » переработке такой информации. Компью­теры ускоряют и качественно преобразуют эту деятель­ность, но не отменяют человека полностью. Интеллек­туальная деятельность человека получает орудия, ста­новящиеся все эффективнее (то же самое ранее проис­ходило с орудиями физического труда), что находит отражение в интеллектуализации всей трудовой деятель­ности человека, повышении ее напряженности в этом аспекте.

Эксплуатировать, как показывает практика буржуаз­ного мира, можно и интеллектуализированный труд. Распределение материальных и духовных благ по-преж­нему, как и во времена К. Маркса, зависит от формы собственности на средства производства, включая и компьютерную технику. В связи с этим несостоятельны попытки теоретиков «информационного общества» рас­сматривать компьютеры в качестве радикального сред­ства демократизации.

Например, Д. Мур (США) пишет, что «демократии нужны миллиарды рабочих часов. Их дадут электрон­ные машины-роботы, которые могут работать 24 часа в день, 365 дней в году с минимальными затратами и очень скромным комфортом».³³ Остается только выяснить, кому будут принадлежать эти «новые ра­бы». Если не всему обществу, то это не только не улуч­шит положения обездоленных, но и не расширит демо­кратию, так как последняя связана с производственными отношениями, а не производительными силами, о чем «забывает» Мур. Если указанные "роботы" будут принад­лежать отдельным классам и социальным группам, то никакой демократизации не произойдет при любом, сколь угодно высоком уровне компьютеризации и автоматиза­ции производственных процессов. Последний лишь уве­личит могущество и произвол одних, бесправие и под­чиненность других. В этом мы уже можем убедиться, не выезжая за пределы России.

Таким образом, концепция «информационного общества» не несет в себе ничего принципиально нового, опирается на ос­новные идеи «технологического детерминизма». Единст­во философской и классовой сущности этих теорий про­является прежде всего в сходстве предлагаемых ими путей улучшения социальной действительности — ре­формизме, абсолютизирующем производительные силы как единственное основание, причину исторических из­менений, плюралистическом подходе, отрицающем ис­торический детерминизм, необходимость коренно­го преобразования производственных отношений для качественного изменения всех социальных отношений.

Эта концепция фактически пытается увековечить антагонистические общественные отношения, ибо в информационном обществе сохраняются социальная неоднородность, неравенство и отчуждение личности, деление на правящую, технократическую элиту и управляемые массы населения, частная собственность и политические конфликты.

Рассмотрение концепции "информационного общества" показало, что использование метафизического (антидиалектического) подхода к социальным процессам, отрывающего и абсолютизирующего в качестве единственного детерминанта развития общества одну из сторон противоположного, логически ведет к субъективно-идеалистической трактовке всех социальных взаимодействий.

Совмещение диалектики и материализма кажется невозможным тем мыслителям (например, Н.А. Бердяеву и некоторым современным критикам марксизма) которые отождествляют материализм с его метафизическим вариантом, абсолютизирующим материальное как единственную причину всякого развития. Однако было бы ошибкой полагать, что детерминация процесса развития исчерпывается причинной детерминацией. Такой взгляд неминуемо приводит к идее лапласовского детерминизма, отождествляющей причинно-следственное отношение с одно-однозначной связью состояний развивающейся системы и абсолютизирующей на этой основе необходимость в развитии мира. Маркс и Энгельс неоднократно разъясняли в своих работах, что с необходимостью такого рода мы не выходим за пределы теологического взгляда на мир.

В то же время именно в таком подходе, особенно к социальному развитию, пытались обвинить классиков марксизма еще при жизни. Отвечая авторам, сводящим социальное учение Маркса к узкому «экономизму», выводящему все социальные процессы и даже формы общественного сознания из экономических отношений Ф.Энгельс писал: «Согласно материалистическому пониманию истории в историческом процессе определяющим моментом, в конечном счете, является производство и воспроизводство действительной жизни. Ни я, ни Маркс большего никогда не утверждали. Если же кто-нибудь искажает это положение в том смысле, что экономический момент является будто бы единственно определяющим моментом, то он превращает это утверждение в ничто не говорящую, абстрактную, бессмысленную фразу. Экономическое положение – это базис, но на ход исторической борьбы также оказывают влияние и во многих случаях определяют преимущественную форму ее различные моменты надстройки: политические формы классовой борьбы и ее результаты – государственный строй, установленный победившим классом после выигранного сражения, и т.п., правовые формы и даже отражение этих действительных битв в мозгу участников, политические, юридические, философские теории, религиозные воззрения и их дальнейшее развитие в систему догм"³⁴. Здесь Энгельс прямо указывает на мощное обратное воздействие надстроечных явлений на базис.

Критикуя лиц, стремящихся свести все детерминистские отношения к причинности соратник Маркса отмечает: "Чего всем этим господам не хватает, так это диалектики. Они постоянно видят только здесь причину, там — следствие. Они не видят, что это пустая абстракция, что в действительном мире такие метафизические полярные противоположности су­ществуют только во время кризисов, что весь великий ход раз­вития происходит в форме взаимодействия (хотя взаимодейст­вующие силы очень неравны: экономическое движение среди них является самым сильным, первоначальным, решающим), что здесь нет ничего абсолютного, а все относительно. Для них Гегеля не существовало"³⁵.

Как мы могли убедиться, Гегеля не существовало и для тех, кто вслед за имеющим к Гегелю личный счет Шопенгауэром, представляет мир как «заговор случайностей» - незакономерный, абсолютно случайный, непредсказуемый. Это и индетерминист Поппер, и нынешние российские философы, социологи и политики, вчерашние "поборники марксизма-ленинизма", постулирующие случайный характер событий человеческой истории, зависящий от непредсказуемой (даже для своего носителя) воли отдельной выдающейся личности.

Современная наука располагает фактами неопровержимо подтверждающими диалектический вывод, сделанный еще в VI в. до н.э. Гераклитом Эфесским "Борьба противоположного есть отец всему и палач."

Все изменения мира, начиная с пространственного перемещения и заканчивая историей общества и процессом мышления причиной своей имеют противоречие – отношение противоположностей. Поэтому задачей всякого научного познания является раскрытие конкретных отношений противоположностей, что в естествознании выражается формулой, представляющей закон.

История общества не уложена еще в математические формулы, но законы общественного развития, открытые Марксом, позволили включить развитие общества в единую систему развития всего мира, сняли мистические покрывала с истории, понять развитие общества как естественно-исторический процесс.

Во всех домарксистских концепциях общества (как материалистических, так и идеалистических) в качестве причин общественного развития выдвигались идеальные побудительные мотивы. Тем самым не только соверша­лась подмена материальных причин человеческой исто­рии идеальными, но и сама эта история противопостав­лялась природе, становилась, по выражению Маркса «чем-то оторванным от обыденной жизни, чем-то стоящим вне мира и над ми­ром»³⁶.

Таким образом, метафизика была обусловлена идеа­лизмом, а идеализм получил «подкрепление» в метафи­зическом, отрывочном рассмотрении истории, сводящемся к описанию жизнедеятельности отдельных историче­ских личностей, которая будто бы и обусловливает вся­кие изменения в жизни общества. История была лишена материального основания своего развития и потому кау­зального объяснения.

Произвольная трактовка исторических событий аб­солютизировала случайность, не могла вскрыть необходимости хода исторического развития. Поэтому даже великим французским материалистам XVIII столетия было свойственно идеалистическое представление, со­гласно которому социальное равенство и справедли­вость могут быть привнесены в общество неким случай­но появившимся в нем гением, осознавшим эту «истину»³⁷.

Ущербность бытия выводилась из ущербности созна­ния. Так, по мнению К. Гельвеция, «всякий изучающий историю народных бедствий может убедиться, что боль­шую часть несчастий на земле приносит невежество...»³⁸. Подобный взгляд проникает и в учения великих социалистов-утопистов К. Сен-Симона, Ш. Фурье и Р. Оуэна. «...Из различия взглядов, обусловленного различием понятий разных сект, — писал Оуэн, — возни­кают все беды и страдания человеческой жизни»³⁹.

В домарксистской схеме детерминации общественно­го бытия предусматривалась детерминация обществен­ных процессов, идущая от индивида к обществу. Само общество рассматривалось как сумма индивидов. К та­кому взгляду склоняются и многие современные буржу­азные концепции социологии и философии истории. Зна­менитое определение К. Маркса — «...сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В сво­ей действительности она есть совокупность всех общест­венных отношений»⁴⁰ показывает доми­нирование обратного процесса — общественное детерми­нирует личное.

Задачей диалектико-материалистического анализа со­циального процесса является обнаружение оснований системного единства, целостности этого процесса, что предполагает установление системы детерминаций, опре­деляющей как стабильность общественной системы, так и ее изменение, переход в другое состояние. В. И. Ленин предостерегал от рассмотрения исторического процесса с позиций «собирания фактов», без выявления объек­тивной взаимосвязи исторических явлений в их целом⁴¹. Вместе с тем, как отмечают сами историки, в исторической науке еще не преодолена подобная тенденция, сводящая историю к описанию со­бытий и систематизированию их в хронологической по­следовательности, что иногда приводит к ошибке объ­яснения данных событий по схеме «после этого, следо­вательно, по причине этого».

Без системного детерминистского анализа подобные ошибки становятся почти неизбежными. Только диалектико-материалистическая концепция детерминизма способна предложить основание системного рассмотре­ния любого процесса, в том числе и социального, по­скольку такое рассмотрение предполагает выявление диалектики устойчивости (детерминация структуры дан­ной системы взаимодействий) и изменчивости (детер­минация перехода данной системы в иное состояние) в их процессуальном единстве. Детерминизм выступает одновременно и как метод, позволяющий определить роль того или иного объектив­ного фактора в процессе (причина, условие, поводит, д.), и как принцип соединения сведений о таких факторах в целостном мировоззренческом знании.

Определяя суть переворота, совершенного К. Марк­сом в понимании всемирной истории, Ф. Энгельс отме­тил, что главным достижением марксизма является кар­динальный пересмотр решения вопроса о причинах исто­рических перемен. Диалектический подход требовал установления причин таких перемен через вскрытие внут­ренних противоречий социальной системы, и К. Маркс указал на противоречие между производительными си­лами и производственными отношениями как на главную причину исторических изменений, и, прежде всего, социальных революций:

"В общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные, необходимые, от их воли не зависящие отношения – производственные отношения, которые соответствуют определенной ступени paзвития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет эконо­мическую структуру общества, реальный базис, на котором воз­вышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания. Способ производства материальной жизни обусловливает со­циальный, политический и духовный процессы жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их обще­ственное бытие определяет их сознание. На известной ступени своего развития материальные производительные силы общества приходят в противоречие с существующими производственными отношениями, или — что является только юридическим выраже­нием последних — с отношениями собственности, внутри кото­рых они до сих пор развивались. Из форм развития производи­тельных сил эти отношения превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной революции. С изменением экономи­ческой основы более или менее быстро происходит переворот во всей громадной надстройке. При рассмотрении таких пере­воротов необходимо всегда отличать материальный, с естествен­нонаучной точностью констатируемый переворот в экономиче­ских условиях производства от юридических, политических, ре­лигиозных, художественных или философских, короче — от идеологических форм, в которых люди осознают этот конфликт и борются за его разрешение. Как об отдельном человеке нельзя судить на основании того, что сам он о себе думает, точно так же нельзя судить о подобной эпохе переворота по ее сознанию. Наоборот, это сознание надо объяснить из противоречий материальной жизни, из существующего конфликта между общест­венными производительными силами и производственными отношениями. Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для кото­рых она дает достаточно простора, и новые более высокие про­изводственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в недрах са­мого старого общества. Поэтому человечество ставит себе всегда только такие задачи, которые оно может разрешить, так как при ближайшем рассмотрении всегда оказывается, что сама задача возникает лишь тогда, когда материальные условия ее решения уже имеются налицо, или, по крайней мере, находятся в процессе становления."⁴²

Это откры­тие К.Маркса определило не только материалистиче­ский, но и диалектический взгляд на человеческую исто­рию, для которой была таким образом выяснена основа развития и преемственности, связи отдельных ее этапов, связи технических и социальных революций. Вскрытие причины исторического развития явилось од­новременно основанием для становления нового миро­воззрения, более материалистического, чем все прежние. Одновременно были заложены основы диалектико-материалистического понимания сущности человека и всех социальных взаимодействий.

Марксом и Энгельсом не только была выяснена причина — двигательная сила социальных изменений, но и подробно проанализированы конкретные, меняю­щиеся для каждой отдельной страны условия раскры­тия основного противоречия, функциональные связи с однотипными, параллельно протекающими процессами, уточнены формы таких процессов. На этой основе ока­залось возможным решить издавна мучивший философов вопрос о соотношении необходимости и случайности в человеческом поведении, о свободе воли. Решение дан­ного вопроса непосредственно связано с выяснением специфики детерминации общественного развития.

В истории человеческого общества ничто не проис­ходит без активного действия человека, сознающего, что он делает, без опосредования объективной необходимости общественного развития субъективным фактором⁴³. Действие субъективного фак­тора и составляет основную специфичность детермина­ции социальных явлений.

Познание необходимости — первый шаг к свободе, устраняющий «слепоту» необходимости, второй шаг — это деятельность на основе познанной необходимости. Свободным или несвободным (стихийным, неосознан­ным) может быть только действие.

Установление основных причин социального разви­тия лишь начало анализа сложной структуры социаль­ной детерминации. Было бы метафизическим заблужде­нием полагать, что из ведущего противоречия социальной системы можно вывести причины каждого конкретного процесса. Ф. Энгельс отмечал, что «...причина и следствие суть представления, которые имеют значение, как таковые, только в применении к данному отдельному случаю...»⁴⁴. Установ­ление для каждого такого «отдельного случая» системы причинных и непричинных детерминаций — весьма слож­ная задача в применении к социальному процессу. Ее решение — определяющий момент применения комплекс­ного, системного подхода к проблемам экономического и социального развития нашего общества, необходи­мость совершенствования управления которым совершенно очевидна.

Именно такой метод позволяет определить внешние и внутренние факторы развития системы, отличить причины развития от условия, повода и других качественно отличных детерминантов.

Последнее различение чрезвычайно важно для того, чтобы прекратить какой-либо нежелательный процесс. Для прекращения процесса необходимо приостановление действия причины, а не воздействие на следствие, повод и тому подобные факторы, как это часто делается. С другой стороны, создание благоприятных условий не может вызвать желательный процесс при отсутствии причинно-следственной зависимости.

Специфическая форма проявления активности со­циальной детерминации — через субъект действия (че­ловека, класс, социальную группу) часто затемняет действие объективной закономерности общественного развития, связанной, в конечном счете, с материальными, экономическими взаимодействиями в обществе. Это об­стоятельство и служит основанием для всякого рода ме­тафизических и идеалистических трактовок обществен­ного развития и его причин, некоторые из которых были подвергнуты критическому анализу выше.

Не может не проявить своей реакционности мета­физический детерминизм, пытающийся предложить в качестве причин социальных изменений не противоре­чия в социальном бытии, а различные факторы, объек­тивно играющие роль условий, функциональных детерминаций, повода и других непричинных типов де­терминации социального процесса (экономические, гео­графические, демографические, биологические, психоло­гические, экологические, политические, технологические, религиозные и тому подобные «факторы»). Постулирование равноценности этих разнокачественных факторов в социальном процессе приводит к плюрализму.

Философские доктрины идеалистического детерми­низма, метафизического детерминизма и индетерминиз­ма особенно ярко проявляют свой партийный характер, выступая методологическим основанием конкретных по­литических доктрин. Так, плюралистическая идея «фак­торов» взята на вооружение современной социал-демо­кратией для обоснования реформизма и ревизионизма, концепции «географического детерминизма», «социобиологии», «технологического детерминизма» и примыкаю­щая к последнему теория «информационного общества» служат оправданием реакционных программ правой бур­жуазии — политики геноцида, «геополитики», неоколо­ниализма, политики «доброго соседа» и т. п. Единство классовых интересов проявляется не только в мировоз­зрении, но и в определенном методологическом единстве теоретических разработок, что характерно как для марк­систской, так и для буржуазной философской мысли.

При решении указанных задач следует учитывать также, что процесс формирования мировоззрения имеет онтологические и гносеологические основания. К пер­вым относится прежде всего уровень развития общества в его связях и взаимодействии с природой (производи­тельные силы) и во внутриобщественных взаимодейст­виях (производственные и непроизводственные отноше­ния) . «Господствующие мысли, — отмечали в связи с этим К.Маркс и Ф. Энгельс, — суть не что иное, как идеальное выражение господствующих материальных отношений...»⁴⁵.

Развитие общественного бытия определяет возмож­ность все более адекватного отражения в мировоззрении как природных, так и общественных закономерностей, ибо вместе с общественным бытием и благодаря его изменению трансформируются все элементы мировоз­зренческой системы.