«Бунташный» век

Трудно найти слова, способные дать пред­ставление о всех бедах и страданиях, которые довелось пережить русским людям в начале XVII в., в Смутное время. Но Смута закончилась, а жизнь не стала легче: недаром сами современни­ки нарекли это столетие «бунташным». Такое название обязано своим появлением беспокойному периоду правления царя Алексея Михайловича — второго государя из династии Романовых, зани­мавшего престол в 1645—1676 гг. Однако в том, что век называли «бунташным», а царя — Тишайшим, нет никакого противоречия: царь действительно мог быть «тишайшим», а время — неспокойным. Хорошо, что в трудный период смятения умов и всеобщего брожения в государстве носителем верховной власти был человек уравно­вешенный и незлобный, хотя ему далеко не всегда удавалось проявлять милосердие и доброту.

Да и откуда было взяться доброте? Летописцы, повествуя о различных восстаниях и выступлениях горожан и крестьян, называли их не иначе как бунтами «черни» — людей «коварных, недобрых и злых». Но ведь бунтовали эти люди от великой нужды, унижений и бесправия... Все социальные движения XVII в. отличались большим, чем в прежние времена, размахом, длительностью и напряжённостью. Это были массовые выступ­ления, волнения и недовольство низов едва ли не в масштабе всей страны, с трудом преодолевавшей последствия повсеместного разорения Смутного времени. С обеих сторон борьба зачастую станови­лась ожесточённой, порой принимая характер

Степан Разин. Гравюра XVII в.

413

гражданской войны. Соляной, Чум­ной, Медный бунты и другие городские волнения, а также Разинщина были вызваны к жизни вполне определёнными, явно ошибочными и непродуманными действиями влас­тей. Это могли быть чрезмерные налоги на соль, или дикие и жестокие карантинные мероприятия во время эпидемии — «морового поветрия», или жульнические операции с медной и серебряной монетой. Приводили народ к возмущению вздоро­жание хлеба, попытки разыскать и вернуть беглых и так далее, и тому подобное...

СОЛЯНОЙ БУНТ

В середине века обстанов­ка в российских городах обострилась. Правительство привыкло смотреть на них как на неиссякаемый источник пополнения казны. Налоговое бремя посадского (торгово-ремесленного) населения год от года росло, а эко­номия государственных расходов шла за счёт со­кращения жалованья служилым людям (стрель­цам, подьячим и др.).

Одним из мощнейших движений городских ни­зов, малообеспеченных простолюдинов, был знаме­нитый Соляной бунт — восстание в Москве, начав­шееся 1 июня 1648 г. События развивались стре­мительно. Молодой царь возвращался с богомолья из Троице-Сергиева монастыря. Когда он въезжал в город, к нему сумели пробиться, несмотря на усиленную охрану, многочисленные «челобит­чики». С «криками непотребными» они окружили государеву карету и стали жаловаться на началь­ника Земского приказа (приказы выполняли в Московском государстве роль министерств) Л. С. Плещеева. Сетуя «на несправедливости Ле­онтия Степановича... и ежедневно совершавшиеся им дурные поступки», они требовали замены его более честным человеком. Царь выслушал — и поехал дальше. Тогда народ решил обратиться к царице, но царская охрана разогнала просителей, арестовав 16 человек. Из толпы в царскую свиту полетели камни, некоторые бояре и стрельцы получили ранения.

2 июня царь участвовал в крестном ходе с иконой Владимирской Божьей Матери. Несмотря на торжественную церемонию, группа наиболее активных жалобщиков, окружив государя, потре­бовала освободить их товарищей, заключённых накануне в «пытошный застенок». Алексей Ми­хайлович обратился к главе правительства — своему бывшему «дядьке» (воспитателю) и близ­кому родственнику боярину Борису Ивановичу Морозову — и потребовал разъяснений. Выслушав боярина, царь пообещал народу разобраться во всём по возвращении в Кремль после молебна.

Скрывшись во дворце, царь выслал для пере­говоров дьяка М. Волошенинова, окольничего Б. Пушкина и князей М. Тёмкина-Ростовского и Ф. Волконского. Двое последних повели себя «свысока», за что и были схвачены толпой раздосадованных просителей. Вышли из подчине­ния и стрельцы. Именно они обошлись крайне

«невежливо» с царскими посланцами: бояр «обес­честили и платье на них ободраше, едва оне ушли вверх к великому государю». На следующий день в происходящее весьма активно вмешались холо­пы (подневольные, зависимые люди). Восставшие потребовали выдачи им на расправу главных вельмож-лихоимцев (взяточников) — боярина Б. Морозова, начальника Посольского приказа Н. Чистого, начальника Пушкарского приказа П. Траханиотова, начальника Земского приказа Л. Плещеева. Эти знатные особы, опираясь на по­кровительство царского тестя И. Д. Милославского, угнетали московское население — вымогали взятки, творили неправедный суд, «волокиту». Заняв ключевые места в приказах, они дали себе полную волю, умышленно возводя ложные обвине­ния на невинных людей и разоряя их. Тем самым они окончательно озлобили народ. Толпа разгро­мила кремлёвские дворы Морозова, а также дворы особенно ненавистных Плещеева, Траханиотова, Чистого, дьяка Г. Ларионова, князей Н. Одоев­ского, А. Львова. Всего по Москве пострадало до 70 дворов своекорыстных «самоуправцев», «силь­ных людей», на которых горожане жаловались ещё при царе Михаиле Фёдоровиче. Назария Чис­того, инициатора введения тяжелейшего налога на соль, отменённого за полгода до восстания, москвичи схватили, изрубили на куски и бросили в навозную кучу.

Царь был вынужден обратиться за помощью к духовенству и тем «начальным людям», которые были в оппозиции к морозовской придворной кли­ке. С Лобного места патриарх Иосиф пытался уве­щевать народ. Новую депутацию бояр на перегово­рах с восставшими возглавил родственник царя боярин Никита Иванович Романов, слывший человеком порядочным и добрым. Москвичи выра­зили желание, чтобы он управлял делами вместе с царём: «И покамест его, великого государя, о том указ к нам не будет... из города из Кремля вон не пойдут, и будет межусобная брань и кровь большая с бояры и со всяких чинов людьми у них, у всяких людей и у всей черни и у всего народу!»

Власти вынуждены были «выдать головою» Плещеева, которого тут же, на Красной площади, и казнили. Вслед за этой расправой в Москве в четырёх местах заполыхали пожары; разнёсся слух, что столицу подожгли слуги Морозова, дабы отвлечь москвичей от «гили», т. е. выступлений против правительства. Так ли это было или восставшие сами в сердцах подожгли дворы «ненавистных обидчиков» и «ведомых лихо­имцев» — но в считанные часы выгорело чуть ли не пол-Москвы. Несмотря на это, мятеж про­должался: убивали и грабили всех, кого считали виновником народных бед.

Всё настойчивее стали раздаваться требования о выдаче на расправу Траханиотова, которого царь ещё в самом начале событий предусмотрительно назначил воеводой в дальний город Устюжну-Железнопольскую. Видя нараставшее нетерпение бунтовщиков, правительство решило пожерт-

414

вовать Траханиотовым, и вслед за ним был направлен отряд стрельцов. От Троице-Сергиева монастыря стрельцы вернули его в Москву, а 4 июня он разделил участь Леонтия Плещеева.

Настала очередь боярина Морозова. Попытка бегства из Москвы оказалась неудачной — в дороге его узнали, и он спасся лишь чудом; все дни мятежа боярин скрывался в покоях царицы.

В этой обстановке верхушка посада, стрельцы и дворяне решили воспользоваться разбродом и шатанием в правительственных кругах. Они подали челобитную, в которой требовали созвать Земский собор, разработать новые законы, упоря­дочить судопроизводство и ведение дел в приказах.

В Кремле состоялось большое совещание, на котором дворян выслушали и согласились пойти им навстречу. На следующий день боярина Морозова отправили в ссылку на север, в Кирилло-Белозерский монастырь. Обещание царя никогда не возвращать его в столицу было лицемерным: одновременно с указом о ссылке Морозова в монастырь была тайно послана царская грамота со строгим предписанием — «блюсти и сохранять» боярина Бориса Ивановича. Царь Алексей Михай­лович был, как говорится, хозяином своего слова: захотел — дал, а захотел — назад взял. А потому уже в октябре недолгая ссылка Морозова благопо­лучно закончилась, и он вернулся в Москву, но был до такой степени напуган, что до конца дней своих оставался в тени. И всё же правительство пошло на ряд существенных уступок: в московских приказах сменили проворовавшихся судей, недо­имщиков освободили от «правежа» (т. е. «выко­лачивания» долгов нещадным битьём), стрельцам выдали по 8 рублей, что по тогдашним меркам было немало. После этого восстание пошло на спад. Опираясь на умиротворённых дворян и стрельцов, правительство прибегло к репрессиям: были казне­ны главари выступлений холопов.

Положение в Москве постепенно стабили­зировалось. 16 июля начался Земский собор, принявший решение о составлении нового свода законов, «чтобы впредь по Уложенной книге всякие дела... вершить». Большую подготови­тельную работу проделала специальная комис­сия — «приказ» князя Никиты Ивановича Одо­евского. В конце января 1649 г. Соборное Уложение было утверждено.

Вслед за волнениями в столице поднялась волна беспорядков и бунтов, охвативших многие города на юге страны, в Поморье и Сибири. Так было в Курске, Козлове, Воронеже, Ельце, Валуйках, Ливнах, Чугуеве, Соли Вычегодской, Великом Устюге, Тотьме, Каргополе, Чердыни, Нарыме, Томске, Енисейском остроге и др. Почти все эти волнения были откликом на Соляной бунт.

ВОССТАНИЯ В НОВГОРОДЕ И ПСКОВЕ

В те бурные для России десятиле­тия не проходило и года, чтобы где-нибудь не бунтовали. Особенно крупными были восстания 1650 г. на северо-за-

Пытка на дыбе. Старинная гравюра.

паде, в Пскове и Новгороде. Непосредственным поводом к массовым выступлениям в этих круп­ных торговых городах стала проводившаяся здесь по распоряжению из Москвы скупка хлебных за­пасов — для передачи Швеции в счёт погашения долгов. Но год выдался неурожайный, хлеба не хватало, и резкое его вздорожание привело к тому, что городским низам и небогатым служилым лю­дям стал угрожать голод.

Зимой 1650 г. в Пскове начались активные действия восставших, потребовавших от воеводы Н. Собакина прекратить передачу хлеба шведам, а также «отставить от дела» купца Ф. Емельянова, которому правительство поручило закупать хлеб. Воевода сначала отказался, но, когда псковичи обратились с тем же требованием к архиепископу, вынужден был уступить, «боясь гилевщины и убийства». Через день псковичи арестовали швед­ского представителя, подвергли его допросу и унизительному обыску, а двор купца Фёдора Емельянова разгромили. Архиепископ Макарий восставших успокоить не смог, воеводу же просто не слушали... Волнения нарастали, по городу ходили толпы вооружённых людей.

В марте волнения вспыхнули и в Новгороде. Был арестован датский посланник Краббе, начался

415

погром дворов «лучших» (т. е. богатых) посадских людей. Воевода, князь Ф. Хилков, укрылся от мятежа в покоях митрополита Никона. Тем временем в Пскове под арест были посажены воевода Собакин, приехавший его сменить князь В. Львов, а затем и присланный из Москвы для «розыска» (т. е. ведения следствия) князь Ф. Волконский. В обоих городах власть перешла к городским старостам — представителям горожан. Новгородское прави­тельство возглавил освобождённый из-под ареста митрополичий приказчик И. Жеглов, вместе с ним во главе мятежного города встали посадский человек Е. Лисица и представители стрельцов. Митрополита Никона, пытавшегося публично про­клясть новое новгородское правительство, жестоко избили.

В Новгород было направлено войско под командованием князя Ивана Хованского. Вначале новгородцы категорически отказались впустить в город «государевых ратных людей». Но в среде самих восставших начались раздоры; некоторые из руководителей движения, принадлежавшие к по­садской верхушке, перешли на сторону Хован­ского, который пообещал помилование стрельцам. 13 апреля каратели вошли в город, начались аресты и расправы. Из Москвы пришёл указ казнить Жеглова, а остальных зачинщиков мя­тежа бить нещадно кнутом и сослать на Терек, в Астрахань и другие отдалённые места.

Псковичи проявили больше твёрдости. В мае 1650 г. они послали царю челобитную с требо­ванием, чтобы их не вызывали для суда в Москву, а по обычаю судили бы воеводы в Пскове вместе с выборными и земскими старостами. Царь катего­рически отказал им, и на Псков отправили полки того же Хованского. В этот момент к руководству городом пришли более решительно настроенные круги восставших: здесь отобрали у имущих весь хлеб и раздали его стрельцам и посадским людям. Попытки правительственных войск взять Псков потерпели неудачу. Восставшие заявили о своей решимости стоять до конца.

Управление городом было сосредоточено в «земской избе», во главе которой стоял земский староста Гаврила Демидов. На сторону восставшего Пскова перешли и его «пригороды» (небольшие соседние городки) — Гдов, Изборск, Остров, а также крестьяне со всей огромной области. Стало известно, что псковские «сидельцы» (а осада продолжалась уже три месяца) посылают в Москву грамоты с целью подбить на бунт низы московского посада. В столице усилили надзор за посадскими людьми. Было строго приказано доносить прави­тельству о распространении «воровских писем» и речей. Опасались, что в Москве под влиянием псковских событий может вспыхнуть новый мя­теж. Всё это заставило правительство принять осторожные меры: для решения вопроса о Пскове был созван специальный Земский собор; назна­чили особую делегацию во главе с епископом Коломенским Рафаилом, которая должна была

вести переговоры с восставшими. Было ясно, что надо идти на уступки: ведь для полной блокады Пскова, по данным Хованского, требовалось «пехоты... тысяч с десять». В августе к восставшим прибыли посланцы Земского собора. Переговоры шли долго и трудно, но в конце концов делегации Рафаила удалось склонить псковичей к крестному целованию (принесению присяги государю). Нака­зания свелись к ссылке в Новгород Гаврилы Демидова и некоторых других руководителей движения. Собралось много народа, и сосланных провожали как героев.