2.2. Издательская деятельность виднейших публицистов екатерининской эпохи и расцвет периодической печати в России во второй половине хviii века.

Два начинания императрицы Екатерины II всколыхнули литературную жизнь России – учреждение ''Собрания, старающегося о переводе иностранных книг на российский язык'' и журналистика 1769 – 1770 годов.

Литературной работы такого масштаба в России еще не было. За пятнадцать лет, а ''Собрание'' прекратилось лишь в 1783 году с учреждением Российской Академии наук Е. Р. Дашковой, его трудами вышло 112 названий в 173-х томах, охватывающих мировую литературу от ''Илиады'' до ''Путешествий Гулливера'' и от новейшей французской комедии до Г. Филдинга. [12, с.138].

В 1769 году было объявлено о выходе журнала ''Всякая Всячина'', издаваемого кабинет-секретарем Двора Григорием Козицким, – скоро, однако, вся читающая публика узнала, что за журналом стоит сама императрица. Многие исследователи придерживаются мнения, что издание журнала было связано с желанием Екатерины с помощью российских литераторов влиять на общественное мнение и вербовать себе сторонников, а также с надеждой на то, что образуется согласный журнальный хор, воспевающий ее правление. [7, 17, 20,].

Удивительным является тот факт, что в отношении журналов отменялась вся и всякая цензура, хотя упорядоченной цезуры в России все равно еще не было.

Появление журнала, в издании которого принимает участие сама Екатерина, вызвало к нему интерес и стало своеобразным импульсом к возникновению целого ряда периодических изданий. В том же 1769 году вышли в свет еще семь сатирических журналов. Таким образом, в 1769 году в Петербурге составился бойкий и несогласный хор из нескольких журналов, в котором выделялись голоса новиковского ''Трутня'' и официозной ''Всякой всячины'', объявившей себя бабушкой этих изданий. О чем же заговорили новые журналы? что составляло предмет их интересов? по каким вопросам проходили споры между ними и велась полемика?

Прежде всего, обсуждался вопрос о том, что может стать предметом осмеяния и чего касаться нельзя, что должно быть объектом журнальной сатиры и в каких размерах эта сатира вообще допустима в печатных изданиях.

''Всякая всячина'' сообщила, что она стоит за сатиру в ''улыбательном духе'', то есть не затрагивающую отдельных лиц и конкретных недостатков государственно-политического строя России, а выступающую лишь против пороков. Возразить ей решились немногие: большинство журналов, такие как ''И то и се'' Чулкова, ''Ни то ни се'' Рубана, ''Полезное с приятным'' Румянцева и де-Тейльса, а также ''Поденщина'' Тузова не претендовали на сатирическое освещение вопросов русской жизни и избегали социальных конфликтов. В основном в них печатались переводные произведения, смесь из прозы, стихов и статей. Серьезная полемика завязалась главным образом между ''Всякой всячиной'' и ''Трутнем'' Н. И. Новикова, которого поддержали журналы ''Смесь'' и ''Адская почта''.

Большинство журналов закончило свое существование уже в 1769 году или до его истечения. На 1770 перешли только ''Трутень'' и ''Всякая всячина'', выходившая под названием ''Барышок Всякой всячины''. [7, с.40].

Вопрос о полемике этих двух журналов представляет особый интерес для исследования не только потому, что Новиков и его сатирические журналы занимают особое место в русской журналистике эпохи Екатерины II, но и в связи с разгоревшимися спорами исследователей вокруг его издательской деятельности и взаимоотношений с императрицей.

По времени своего появления 1 мая 1769 года ''Трутень'' был седьмым журналом, вышедшим после ''Всякой всячины''. Он внес дух боевой полемики в русскую журналистику этой поры, его выступления были по- настоящему смелы и злободневны, и приковали к себе общественное внимание. Читательский успех журнала целиком обусловлен его направлением и характером. На страницах этого издания перед читателем во всем своем значении возникла крестьянская тема. Новиков открыто заявил, что сочувствует крепостным, и осудил их бесчеловечных господ. Материалы ''Трутня'' с большой сатирической остротой показали, что вопрос о положении крестьянства в России имеет важнейшее государственное значение. Так, в таком объеме и с такой силой тема эта еще не ставилась в русской литературе. Следует, однако, заметить, что из числа периодических изданий 1769 года, первой напомнила о крестьянах ''Всякая всячина''. Предвидя выдвижение этого вопроса в печати, редакция правительственного журнала вознамерилась обезопасить его постановку и дать ему безболезненное для себя направление. С этой целью в одной из из статей («Мне скучилося жить в наёмных домах…») было упомянуто о телесных наказаниях дворовых людей. ''Всякая всячина'' взывала к Богу с просьбой вселить человеколюбие в сердца людей. «Всели человеколюбие» – не больше. Все сводится к тому, что нельзя улучшить состояние крестьян, - нужно молиться о ниспослании душевных добродетелей их свирепым владельцам… Только такой совет давала «Всякая всячина» и только он был безопасен для государственного режима, который поддерживался этим журналом. Статья «Мне скучилося жить в наёмных домах…», где сообщалось об избиении крепостных, появилась в 13-м листе «Всякой всячины» в апреле 1769 г., это было первое упоминание о крепостном праве в современной печати. [7, с.45-46]. Таким образом, большинство исследователей придерживаются единого мнения о том, что «Трутень» был создан Новиковым для противодействия фальшивым разглагольствованиям «Всякой всячины», для того чтобы противопоставить её ханжеским фразам о «милосердии» к крепостным крестьянам истинную картину их состояния.

Эпиграф и название журнала исследователи также связывают с крепостнической темой. Строки из притчи Сумарокова – ''Они работают, а вы их труд ядите'', взятые Новиковым для эпиграфа, во многих источниках рассматриваются как противопоставление помещиков и крестьян. Название, в свою очередь, объясняется тем, что издатель ''Трутня'' сознает, что он, так же как и дворянин, живет за счет других людей, но тяготится этим и желает быть полезным своему отечеству.

Первые же номера ''Трутня'' показали, насколько серьезно понимал свой журналистский долг Н. И. Новиков, какими сильными сатирическими средствами он пользовался и как ожесточенно выступала против него ''Всякая всячина''. На опубликованную во ''Всякой всячине'' программу, в которой императрица призывала не называть слабости пороком'', Новиков отвечает: ''Любить деньги есть та же слабость, почему слабому человеку простительно брать взятки и побогащаться грабежами…словом сказать, я как в слабости, так и в пороке не вижу ни добра, ни различия. Слабость и порок, по-моему, все одно, а беззаконие – дело другое''.[13, с.15]. Спор о характере и направлении сатиры, разгоревшийся в 1769 году между ''Трутнем'' и ''Всякой всячиной'', имел чрезвычайно важное и принципиальное значение. Большинство исследователей считают, что в противоположность ''Всякой всячине'', Новиков выступал за смелую, действенную сатиру ''на лица'', требовал разоблачения конкретных носителей зла, не признавал мнимой ''сатиры на пороки'', бессильной что- либо исправить, кого-либо пристыдить и остеречь. [7, 16, 20]. Он умел затронуть общественные язвы, задеть больные стороны социальной жизни, чтобы сделать их более ощутимыми и постараться лечить. Новиков не посягал на основы монархии, не думал об уничтожении крепостного права, но злоупотребления им стремился прекратить и горячо сочувствовал положению крестьян. Смелая социальная сатира ''Трутня'' вызвала сильное недовольство ''Всякой всячины'', не раз выступавшей с прямыми угрозами ему.

''Трутень'', наученный опытом своей литературно-политической борьбы, в 1770 году должен был несколько убавить резкость нападок и сатирических выступлений. Распространено мнение, что причину такого ослабления тона Новиков указал в новом эпиграфе журнала. Там стояло: ''Опасно наставленье строго, где зверства и безумства много''. Вскоре после этого Новиков заявил о прекращении издания. [7, с.51]. Основной причиной закрытия журнала исследователи считают давление сверху. Более того, конец литературной карьеры Новикова связывается с его арестом в 1792 году и заключением в Шлиссельбургскую крепость на пятнадцать лет. [9, с.301]. Екатерина II предстает разрушительницей дела ненавистного ей Новикова.

Такова позиция почти всех советских и современных исследователей.

Однако в одном из самых последних исследований – статье Юрия Никуличева, высказывается совершенно иная точка зрения относительно издательской деятельности Н. И. Новикова и его взаимоотношений с Екатериной II. По всем принципиальным вопросам между позицией Никуличева и позицией большинства исследователей наблюдаются существенные разногласия. Например, рассматривая вопрос о появлении ''Трутня'' автор статьи утверждает, что ''Новиков-издатель здесь действовал по прямому поручению императрицы'', и аргументирует это, во-первых, быстротой, с какой ''Трутень'' появился вослед ''Всякой всячине'', а, во-вторых одной и той же типографией, где печатались оба журнала. Никуличев также настаивает на том, что ''ни о каком идейном антагонизме между екатерининским и новиковским журналами говорить невозможно: в любом случае, по мнению автора, более радикальной программы, нежели екатерининская, в России того времени не было. Особенно настойчиво исследователь опровергает версию о том, что название и эпиграф журнала отражают ''паразитизм дворянства''. Он высказывает свою точку зрения: ''И название, и эпиграф журнала суть литературная игра, перекличка с сумароковской ''Трудолюбивой пчелой''. Сумароков сам писал для своего журнала, а Новикову на то нет ни нужды, ни охоты, ибо он уже может и действительно намерен использовать труд других сочинителей, оставаясь своего рода ''трутнем''. [12, с.143]. Обо всем этом – утверждает автор статьи, – в первом же номере журнала и было написано черным по белому''. Остается добавить, что прекращение существования журнала Никуличев объясняет тем, что ''в 1770 году прекратились вообще все журналы той первой издательской волны, включая ''Всякую всячину''. [12, с.142].

В результате проведенного мной исследования, удалось установить, что Новиков в предисловии к первому номеру ''Трутня'' действительно вполне ясно и конкретно излагает причины выбора такого названия журнала. Он пишет: ''Наконец вспало на ум, чтобы хотя изданием чужих трудов принесть пользу моим согражданам. И так вознамерился издавать в сем году еженедельное сочинение под заглавием ''Трутня'', что согласно с моим пороком [которым Новиков называет лень – М. Д.] и намерением: ибо сам я, кроме сего предисловия, писать буду очень мало, а буду издавать все присылаемые ко мне письма, сочинения и переводы, в прозе и в стихах''. [13, с.5]. Таким образом, на основании слов самого издателя журнала можно сделать вывод, что название ''Трутень'' не связано с темой взаимоотношений помещиков и крестьян, хотя об эпиграфе этого с уверенностью сказать нельзя.

Призывая всех читателей присылать свои сочинения, Новиков уверяет, что все они будут напечатаны в его листках, но все-таки накладывает некоторые ограничения: ''Выключая те, кои будут против Бога, правления, благопристойности и здравого рассуждения. Я надеюсь, что таковых не будет: ибо против первых двух в наше время никто ничего не напишет, кто хотя искру понятия имеет: против последних благопристойность писать запретит''. [13, с.8]. Слова Новикова о том, что против Бога и правления (следует полагать, в лице императрицы) ''никто ничего не напишет, кто хотя искру понятия имеет'' наводят на мысль, что изначально он не был настроен против императрицы. Однако дальнейшие материалы журнала указывают на жесткую полемику между ''Трутнем'' и ''Всякой всячиной''. В качестве примера можно привести некоторые выдержки из ''Трутня'', где Новиков под псевдонимом Правдулюбова отвечает на нападки ''Всякой всячины'': ''Госпожа ''Всякая всячина'' на нас прогневалась, и наши нравоучительные рассуждения называет ругательствами. Но теперь вижу, что она меньше виновата, нежели я думал. Вся ее вина состоит в том, что на Русском языке изъясняться не умеет, и Русских писаний обстоятельно разуметь не может''… ''Таким безделицам как ее листки, никакая власть не прилична''… ''Она, сказав, что на пятый лист ''Трутня'' ответствовать не хочет, отвечала на оный всем своим сердцем и умом, и вся ее желчь в оном письме сделалась видна'' и т. д. [13, с.20-21]. На эту полемику и ссылаются большинство исследователей, рассматривая противостояние издателя императрице.

Таким образом, в результате данного исследования можно предположить, что изначально Новиков не ставил себе целью разоблачать ''фальшивые разглагольствования'' ''Всякой всячины'', а возможно, даже собирался сотрудничать с ней в исправлении нравов и искоренении пороков, но вскоре понял, насколько разные цели они преследуют, и затеял полемику.

После бурного расцвета 1769 года количество периодических изданий значительно снизилось, ухудшилось и их качество. Многие из них не выстояли в литературно-политической борьбе. Однако Новиков продолжил свою деятельность. В 1770-1772 годах он издавал три сатирических журнала: ''Пустомеля'', ''Живописец'' и ''Кошелёк''. [20, с.283]. Наиболее значительным и революционным с точки зрения влияния на общественное мнение, а также вклада в развитие жанров русской журналистики, стал ''Живописец''. Традиции, заложенные ''Трутнем'' в журнальной сатире, нашли своё продолжение именно на его страницах.

Как и в 1769 году, Екатерина II решила выступить на литературном поприще, только теперь в качестве драматурга. В 1772 году одна за другой на сцену придворного театра вышли пять комедий императрицы (''О, время!'', ''Именины госпожи Ворчалкиной'', ''Передняя знатного боярина'', ''Госпожа Вестникова с семьёю'' и ''Невеста невидимка''.). Художественный уровень этих пьес был весьма низок, но мысли и требования автора проступали в них вполне отчетливо: как и во ''Всякой всячине'' высмеивались сплетни, людская глупость, невежество, фанфаронство. В текст комедий были включены современные намёки, направленные против дворянских либералов. [7, с.53]. По мнению некоторых исследователей, театр – верное средство воздействия на умы, был новой попыткой Екатерины командовать общественным мнением. Свой журнал ''Живописец'' Новиков постарался связать именно с её литературными выступлениями. Он посвятил или, как говорили в ХVIII веке, ''приписал'' его ''неизвестному'' сочинителю комедии ''О, время!'', т. е. Екатерине II. Журналист произносит ряд комплиментов державной сочинительнице, искусно подсказывая ей цели настоящей сатиры и, делая вид, что именно этим задачам будет следовать ''Живописец'', как бы нимало не отступая от программы, намеченной в комедиях царицы. Он призывал: ''Взгляните беспристрастным оком на пороки наши, закоренелые худые обычаи, злоупотребления и на все развратные наши поступки: вы найдёте толпы людей, достойных вашего осмеяния, и вы увидите, какое ёщё пространное поле ко прославлению вашему осталось. Истребите из сердца своего всякое пристрастие, не взирайте на лица: порочный человек во всяком звании равного достоин презрения''. [7, с.54]. Несмотря на то, что такое понимание сатиры было, безусловно, чуждо императрице, она поверила в высокую оценку журналистом её литературных трудов, – столь тонко составил Новиков своё посвящение. Воспользовавшись удачным началом, в дальнейшем он не забывал расточать похвалы императрице, в промежутках между ними, печатая крайне резкие статьи разоблачительного характера. Одной из таких статей стал ''Отрывок путешествия в*** И*** Т***''. Это наиболее сильное и значительное выступление по крестьянскому вопросу, вызвавшее активные споры исследователей. Оно сопровождалось следующим примечанием издателя: ''Сие сатирическое сочинение под названием путешествия в *** получил я от г. И. Т. с прошением, чтобы оно было помещено в моих листах. Если бы это было в то время, когда умы наши и сердца заражены были французскою нациею, то не осмелился бы читателя моего попотчевать с этого блюда, потому, что оно приготовлено очень солёно и для нежных вкусов благородных невежд горьковато''. [7, с.55]. Надо полагать, что в данном случае издатель намекает на распространившуюся в обществе галломанию – чрезмерное увлечение французской модой, и на резкое несоответствие этого явления его статье, повествующей о действительно ''горькой'' доле русских крестьян. За три дня своей поездки по деревням неизвестный путешественник не находит ничего, ''похвалы достойного''. ''Бедность и рабство повсюду встречались со мною во образе крестьян. Непаханные поля, худой урожай хлеба возвещали мне, какое помещики тех мест о земледелии прилагали рачение''. Путешественник всюду расспрашивал о причинах крестьянской бедности и ''всегда находил, что помещики их сами были тому виною''. Перед глазами читателя встаёт деревня Разорённая с бедным, порабощённым населением.

''Отрывок путешествия'' написан кратко и сильно. Очевидец крестьянских бедствий не скрывал своего негодования против помещиков, которые не имеют никакой заботы ''о сохранении здоровья своих кормильцев''. Статья ''Живописца'' возбудила толки среди читателей и вызвала недовольство тех из них, кто увидел себя в лице владельцев деревни Разорённой. Но прежде, чем продолжать печатание ''Отрывка'', Новиков счёл необходимым предварить его некоторыми пояснениями. В 13-м листе ''Живописца'' появилась статья ''Английская прогулка'', в которой говорилось, что в ''Отрывке'' автор вовсе не желал огорчить ''целый дворянский корпус''. Он имел в виду помещиков, употребляющих дворянскую власть во зло и тем самым вредящих не только своим крестьянам, но и всему государству.

Новиков напоминает об английской грубости, которую в России именуют ''благородною великостью духа'', и предлагает считать ''Отрывок'' ''в английском вкусе написанным: там дворяне критикуются так же, как и простолюдины''. Отсюда и идёт название этой статьи.

Вслед за ''Английской прогулкой'' в 14-м листе ''Живописца'' Новиков напечатал продолжение ''Отрывка путешествия''. Начало его написано в характерной для изданий ХVIII века манере перечисления обычных сатирических персонажей – богачей, судей, подьячих, щеголих, купцов, с описанием их обычного дня, проведённого без всяких трудов, в забавах и обманах ближнего. Всем им противопоставлена иная категория людей, на защиту которых выступил ''Живописец'', – честных, но угнетённых земледельцев, крепостных мужиков.

Путешественник долго размышляет о бедственном состоянии крестьян и решает ехать в деревню Благополучную, о которой ему рассказали, чтобы ''увидеть благополучных крестьян''. Но автор так и не находит этой счастливой деревни, о чем свидетельствовало отсутствие обещанного продолжения ''Отрывка'' с описанием поездки. Его не могло существовать, так как не было в России деревень Благополучных.

Вопрос об авторе ''Отрывка путешествия'' доныне продолжает оставаться нерешённым, несмотря на то, что изучается на протяжении столетия. Он составляет любопытную и важную историческую загадку, для раскрытия которой нет необходимых документальных данных, почему на этот счёт можно высказывать только более или менее убедительные догадки.

В науке существуют два мнения: автором ''Отрывка'' может быть либо Новиков, либо Радищев. Третья точка зрения, согласно которой статья приписывалась И. П. Тургеневу, не получила поддержки исследователей и вскоре после её возникновения была оставлена.

На возможность расшифровать прописные буквы в заглавии ''Отрывок путешествия в *** И *** Т ***'' как обозначение слов ''Издатель Трутня'' осторожно указал академик Л. Н. Майков. Гипотезу об авторстве Новикова энергично утверждал Г. П. Макогоненко. С аналогичным мнением выступила Л. В. Крестова. Взгляды этих исследователей разделяет Д. Д. Благой. [7, с.57]

Другая точка зрения имеет своим родоначальником Павла Александровича Радищева, который приходился сыном знаменитому писателю. В течение всей своей жизни он собирал сведения об отце, и опубликованные им материалы вообще отличаются достоверностью. Своё мнение о том, что ''Отрывок'' написан Радищевым, Павел высказал в 1858 году. Его поддержали многие исследователи. [7, с.57-58].

Нельзя однозначно говорить о правильности той или иной точки зрения, так как не исключается возможность достоверности каждой из них. Но важно указать на следующее. Утверждения Г. П. Макогоненко о том, что в третьем издании ''Живописца'' собраны только произведения Новикова, а, следовательно, ''Отрывок'' также принадлежит ему, о чём Новиков делает ''публичное заявление'', – целиком опровергнуты П. Н. Берковым. В третьем издании ''Живописца'' напечатаны статьи ряда других авторов, оно вовсе не представляет собой собрания сочинений Новикова, а само слово ''сочинение'' в ХVIII веке имело не только тот смысл, который в него вкладывается в наше время, но и обозначало ''журнал''. ''Остаётся признать – заключает П. Н. Берков, – что третье издание ''Живописца'' не является ''собранием сочинений'' Новикова. Оно представляет отбор лучших сатирических произведений разных авторов, преимущественно Новикова, Фонвизина, а также Радищева, Сушковой и других, ранее печатавшихся в ''Трутне'' и первом издании ''Живописца''. [7, с.58]. Исследования П. Н. Беркова делают вторую версию вполне вероятной, но отнюдь не исключают первой.

Продолжая печатать похвальные стихи императрице или её приближённым, Новиков поместил в журнале сатирическое ''Письмо уездного дворянина его сыну'', подкреплявшее основные мысли ''Отрывка''. В этом письме перед читателем раскрываются картины быта провинциальных помещиков, и ему становится ясно, какие жестокие и корыстные люди владеют в России деревнями и крестьянскими ''душами''. Один из представителей ''дворянского корпуса'' становится в ''Живописце'' объектом осмеяния. [7, с.59].

''Письмо уездного дворянина'' имело своё продолжение: были напечатаны письма Фалалею (сыну дворянина) от его отца, матери и дяди, якобы препровождённые адресатом издателю журнала. В этом превосходном, мастерски отделанном цикле – автором писем некоторые исследователи называют Д. И. Фонвизина – созданы поистине незабываемые картины дворянского быта ХVIII столетия и талантливо очерчены фигуры алчных крепостников-помещиков.

По своему весу и художественному воплощению крестьянская тема получила в ''Живописце'' наиболее важное место. Следом за ней идёт тема просвещения и борьбы с галломанией и бескультурьем дворянского общества, которая очень занимала Новикова. Он считал, что от того, какое воспитание получат будущие владельцы крепостных имений, молодые дворяне, зависит чрезвычайно многое. Хорошо воспитанные и просвещённые люди не станут безудержно мучить крестьян, облагать их бессовестными поборами, брать взятки в судах, уклоняться от выполнения воинского долга. Дворяне, не прошедшие разумного воспитания, будут дурными слугами государства.

На втором году издания (1773) ''Живописец'' заметно снизил резкость своей сатиры, вероятно, не без участия властей. Несмотря на меры предосторожности, принимаемые Новиковым, его выступления оказались слишком смелыми и не могли остаться незамеченными. В том же году журнал прекратил своё существование. [7, с. 59-60].

Безусловно, такие издания Новикова как ''Трутень'' и ''Живописец'' представляют собой чрезвычайно значительное и художественно сильное явление русской публицистики. Они полны множеством верных жизненных наблюдений. Факты быта вводятся в литературу, накапливаются реалистические подробности, которые придают достоверность изображаемому и твердо прикрепляют его к социальной бытовой обстановке. Новиков имитирует газетные жанры ''Ведомостей'', ''Известий'', печатает фельетоны. Испытанные жанры западноевропейской сатирической журналистики типа ''портретов'' – кратких характеристик носителей каких-либо пороков – превращаются у Новикова в критические заметки о конкретных людях.

Но несмотря на столь важную роль ''Трутня'' и ''Живописца'', необходимо обратиться и к более поздним изданиям Новикова, так как они, в свою очередь, внесли серьёзный вклад в развитие русской журналистики и повлияли на её развитие. Рассмотреть период конца 1770 начала 1780-х годов в карьере Новикова тем более важно, что, продолжая свою деятельность в очень трудных социально-политических условиях, он находит для неё иные формы и методы.

Вступление в ложу масонов в 1775 году, безусловно, повлияло на мировоззрение журналиста и, как следствие, сказалось на его издательской деятельности. Теперь он считал ещё более необходимым работать над моральным усовершенствованием каждого отдельного человека, помочь ему освободиться от пороков, что станет залогом исправления и общества в целом. Каждый должен заботиться о своём нравственном перерождении, активно действовать на пользу другим людям. Такие задачи провозглашались в периодических изданиях Новикова в конце 1770-х начале 1780-х годов. [7, с.70].

Оставив издание сборников исторических документов – ''Древняя российская вивлиофика'' (1773-1775) и ''Повествователь древностей российских'' (1776), Новиков начал выпускать первый в России журнал критической библиографии ''Санкт-Петербургские учёные ведомости''. Для младенческого состояния русской литературной критики в ту пору характерно, что редакция с большими оговорками утверждала своё право оценивать новые книги, испрашивая у просвещённых читателей ''вольность благодарныя критики''. Рецензии – вернее сказать, аннотации отличались краткостью и почти не содержали критических замечаний. Но важно отметить, что в журнале публиковались фрагменты из ''Наказа'' императрицы Екатерины II, который был признан либеральной книгой, и Екатерина сама приняла меры к тому, чтобы его экземпляры были спрятаны подальше. [7, с.70]. Это был, наверное, один из первых, но самых важных шагов на пути развития русской критики.

В апреле 1779 года Новиков взял в аренду сроком на десять лет типографию Московского университета. Через пять лет бывшая убыточной университетская типография превратилась в мощное политическое предприятие, выпускавшее журналы и книги, общее число которых к 1785 году дошло до четырёхсот! Широкая организация книжной торговли, проведённая Новиковым, позволила быстро доставлять книги читателю в далёкие уголки российского государства.

Один за другим из типографии Новикова выходили журналы – ''Утренний свет'', ''Московское ежемесячное издание'', ''Вечерняя заря'', ''Покоящийся трудолюбец'', печаталась газета ''Московские ведомости'' с разнообразными приложениями, тираж которой достиг четырёх тысяч экземпляров – цифры для ХVIII века весьма значительной. [7, с. 72-73]. Из всех этих изданий можно выделить журнал ''Утренний свет'': он наиболее полно отражает перемены во взглядах Новикова в период 70-80-х годов и даёт представление о концепции его издательской деятельности в это время.

''Утренний свет'', издававшийся с сентября 1777 по август 1780 года, был нравственно-религиозным изданием с философским уклоном: читатели приглашались не только верить, но и размышлять об основаниях своей веры. Следует особенно подчеркнуть, что ''Утренний свет'' впервые в русской журналистике и литературе провозгласил самым важным и необходимым делом внимание к человеку, к отдельной личности, её развитию и совершенствованию. Таким образом, тезис ''познай самого себя'', характерный для учения масонов, выдвигается на первый план. Он сыграл важную роль в развитии русской литературы. Именно отсюда ведёт начало сентиментализм в дворянском своём варианте, достигший наибольшего расцвета в творчестве Карамзина.

Журнал ''Утренний свет'' заявил о намерении возвести на величественный престол униженную добродетель и представить порок во всей его наготе.

Чрезвычайно важно отметить перемену в понимании Новиковым задач сатиры. В отличие от прежних лет он обещает пользоваться бичом сатиры с тем, ''чтоб давать восчувствовать сие наказание единым токмо порокам, а не особам, поелику они суть человеки''. [7, с.72]. Было бы неверно думать, что журналист изменил своим принципам, и принял позицию императрицы под воздействием страха или давления. Слишком много раз Новиков доказывал истинность и благородство своих намерений. Вероятно, такие перемены связаны со вступлением в масонскую ложу, где понятия человеколюбие, моральные устои, самосовершенствование, имеют очень большое значение.

Н. И. Новиков сделал ещё очень многое: создал первый журнал мод – ''Модное ежемесячное сочинение или библиотека для дамского туалета'', [9, с.277] журнал для детей – ''Детское чтение для сердца и разума'', осветил в своих изданиях важные политические вопросы, распространил чтение в русской провинции.

Что касается конца его литературной карьеры, связанного с арестом в 1792 году, то он отчасти связан с известием о французской буржуазной революции, которым была напугана Екатерина II, охранявшая самодержавие. Она усилила надзор за Новиковым, и, в конце концов, он был арестован и объявлен ''государственным преступником'', организатором заговора против правительства, руководителем тайного общества, опасного для православной религии, агентом иностранных держав, издателем ''развращённых книг''. [7, с.78]. И, наверное, нельзя было требовать от императрицы большего, чем замены смертной казни на пятнадцатилетнее заключение. Так трагически закончилась карьера Новикова. Но то, что совершил он в годы своего расцвета, навсегда внесло его имя в историю русской литературы, и журналистики.

Анализируя деятельность выдающихся издателей периода правления Екатерины II, важно обратиться к публицистике конца 1780-х начала 1790-х годов, связанной с участием таких выдающихся литераторов, как Фонвизин, Радищев и Крылов. Они не только продолжили традиции Новикова, но и создали абсолютно новые направления и жанры, внесли свой собственный вклад в дальнейшее развитие сатирической журналистики екатерининской эпохи. Конечно, учитывая, что все эти писатели оставили большое литературное наследие, необходимо выделить именно те аспекты их деятельности, которые непосредственно связаны с изданием журналов, разработкой новых тенденций и направлений.

Одним из тех, кто входил в круг просветителей, к которому принадлежали Новиков и Радищев и который составлял на протяжении 1770-1780 гг. ядро идеологической оппозиции официальным установкам политики Екатерины II, был Д. И. Фонвизин. Он принимал самое деятельное участие в той активизации журнальной сатиры, которая явилась ответом на попытки Екатерины подчинить общественное мнение страны своему влиянию. В журнальных схватках он выступил союзником Новикова, а позднее продолжил его традиции на страницах ''Собеседника любителей российского слова'' в 1783 году.

Дар сатирика сочетается у Фонвизина с темпераментом прирожденного публициста.

Всё основное из созданного Фонвизиным так или иначе связано с сатирой. Лучшие его произведения проникнуты острым обличительным пафосом неприятия уродливых сторон современной ему крепостнической русской действительности.

В то же время, говоря об эволюции метода Фонвизина-сатирика, следует отметить явственно проявляющуюся тенденцию к нарастанию в его творчестве зрелого периода воинствующего публицистического начала. Эта черта проявлялась разнообразно: как в создании самостоятельных образцов общественно-политической публицистики, так и в активном насыщении публицистическим элементом сатирических произведений, пример чему мы наблюдали в «Недоросле». [17, с.294].

Выступление Фонвизина в журнале «Собеседник любителей российского слова» стало одним из самых важных, так как в нём были затронуты острые социальные вопросы, и продолжена полемика с императрицей.

Спустя четырнадцать лет после ''Всякой всячины'' и поколения сатирических изданий 1769 года Екатерина пожелала повторить свой опыт в публицистике, приняв участие в ''Собеседнике''. Её тревожил рост оппозиционных настроений среди дворянства, в борьбе с которыми потребовалось отставить от службы руководителя Иностранной коллегии Н. И. Панина, поэтому оказать своё воздействие она снова решила с помощью периодической печати. Но несмотря на сильный напор императрицы, журнал не целиком поддался её влиянию, так как в нем участвовали почти все лучшие современные писатели (за исключением Новикова), затрагивавшие вопросы недостатков общества и вносившие в издание сатирический элемент. Поэтому, оказалось возможным наиболее серьёзное выступление Фонвизина на страницах ''Собеседника'', связанное с посылкой в редакцию знаменитых ''вопросов, могущих возбудить в умных и честных людях особливое внимание''. По сути дела это был негласный вызов коронованной покровительнице журнала, и Екатерине II пришлось его принять. Поначалу она не знала, кто был автором ''вопросов'', так как они были присланы анонимно. И тем не менее по характеру её ответов ясно видно, что она прекрасно уловила их критическую направленность. По существу ''вопросы'' Фонвизина представляют собой остроумно найденную форму критики отдельных аспектов её внутренней политики, ибо обращали внимание на самые больные вопросы общественной жизни России того времени. ''Отчего главное старание большей части дворян состоит не в том, чтоб поскорей сделать детей своих людьми, а в том, чтоб поскорей сделать их не служа гвардии унтер-офицерами?'' – гласил седьмой вопрос. ''Отчего у нас не стыдно не делать ничего?'' – гласил двенадцатый вопрос. ''Чем можно возвысить упадшие души дворянства? Как сделать, чтоб почтенное титло дворянина было несумненным доказательством душевного благородства?'' [17, с.339].

Наконец целый ряд ''вопросов'' имеет своим адресатом ту тенденцию мелочной критики и балагурства, рассчитанного на понимание со стороны ближайшего окружения императрицы, которую последняя насаждала своим сочинением ''Были и небылицы'', печатавшимся в номерах ''Собеседника''. В одном из ответов Екатерина даже, по-видимому, не почувствовала подвоха, невольно проговорилась, когда на восьмой вопрос – ''Отчего в наших беседах слушать нечего'', отвечала: ''Оттого, что говорят небылицу''. Как видно, Фонвизин избрал утончённое и болезненное для своего противника оружие, возродив на новом этапе традиции сатирической журналистики 1769 года. Екатерина вновь вынуждена была защищаться. В ряде случаев она отделывалась отговорками, вроде, например, ответа на второй вопрос: ''Одно легче другого'', или притворялась непонимающей. [17, с.340].

Наиболее яркий эпизод в истории ''Собеседника'' подробно и внимательно осветил Н. А. Добролюбов. Об ответах Екатерины он говорил: ''Только ответы эти такого рода, что большая часть из них уничтожает вопросы, не разрешая их; во всех почти отзывается мысль, что не следовало об этом толковать, что это – свободоязычие, простёршееся слишком далеко''. [7, с.67]. Безусловно, на многие ''вопросы'' у Екатерины не находилось ответов, и ей было не выгодно дальнейшее развитие ''свободоязычия''. Поэтому, несмотря на притворную попытку Фонвизина оправдаться перед автором ''Былей и небылиц'' в особом извинительном письме, его судьба была уже решена: он оказался отлучённым от литературы, и последующие сочинения не увидели света при жизни автора.

Анализируя период 1780-х начала 1790-х годов в русской журналистике, нельзя не обратиться к деятельности А. Н. Радищева. ''Путешествие из Петербурга в Москву'' – его основной труд, является не только литературным произведением, но и ярчайшим образцом критической публицистики. Книга путевых очерков, содержащая смелый протест против крепостного права, изображающая его зло и нелепость, наиболее полно отражает революционные, антикрепостнические взгляды писателя. Следует отметить, что одна из глав ''Путешествия'' – ''Торжок'' – представляет для изучения истории русской журналистики в России особый интерес, так как посвящена вопросам свободы слова и вольного книгопечатания.

Ссылка Радищева, последовавшая за выходом этого произведения, кажется вполне понятной: Екатерина не могла позволить повторения такого дерзкого протеста, который стал серьёзной угрозой для неё, тем более после пугачёвского бунта. Но существует и другая точка зрения, высказанная Юрием Никуличевым. Он полагает, что ссылка писателя – ''прискорбное недоразумение тех лет'', объясняя это тяжёлой атмосферой при Дворе и ''околопрестольными обстоятельствами''. [12, с.159-160]. В последние годы царствования Екатерины обстановка действительно была очень сложной: императрицу напугали события во Франции, в государственных делах наблюдался беспорядок. Но вряд ли только этим возможно объяснить наказание Радищева. Конечно, отчасти данные обстоятельства повлияли на решение императрицы, но в целом, она никогда не хотела рисковать своим положением и несмотря на общую демократизацию литературы, стремилась не допустить таких серьёзных и опасных выступлений.

Что касается непосредственно журналистской деятельности Радищева, то при жизни было опубликовано только одно его публицистическое произведение – ''Беседа о том, что есть сын отечества''. [16, с.8]. Оно было написано для журнала ''Беседующий гражданин'', который издавался в 1789 году в Петербурге. Радищев, желая по виду сохранить манеру этого журнала, написал для него не статью, а ''беседу'', принял жанр наставления, поучения, излюбленный в этом издании. В своей ''беседе'' он развивает тему о том, кто достоин ''величественного наименования сына отечества''. По мнению Радищева, не могут называться сынами отечества люди, ''кои уподоблены тяглому скоту, не делают выше определённой работы, от которой им освободиться нельзя…кои походят на человека одним токмо видом, в прочем обременены тяжестию своих оков, лишены всех благ, исключены от всего наследия человеков, угнетены, униженны, презренны; кои не что иное, как мёртвые тела, погребённые одно подле другого…''. ''Человек, человек потребен для ношения имени сына отечества!'' – восклицает Радищев, – но кого можно назвать достойным этого звания?'' [7, с.82-83]. Крупными сатирическими чертами обрисовывает Радищев фигуры представителей правящего сословия – дворянства.

Он не говорит далее, куда нужно обратить взоры в поисках достойных людей, и сразу переходит к характеристике качеств, отличающих истинного сына отчества. При этом он вкладывает в понятия честолюбия, благонравия, благородства новое очень глубокое содержание, иной, противоречащий обычному для дворянского общества смысл.

''Беседа о том, что есть сын отечества'' – ярчайший образец революционной, антикрепостнической публицистики XVIII века, нашедший прямой отзвук в последующих периодических изданиях.

Влияние публицистической и литературной деятельности А. Н. Радищева непосредственно отразилось в периодической печати конца XVIII века, в сатирических журналах И. А. Крылова и ''Санкт – Петербургском журнале'' И. П. Пнина. [16, с.8].

И. А. Крылов и его издательская деятельность также представляют особый интерес для исследования русской журналистики 1780-х начала 1790-х годов. В литературе, и особенно в области сатиры, усиливается роль писателей, непосредственно ориентирующихся на широкого демократического читателя. Эта тенденция подтверждается и деятельностью И. А. Крылова как издателя сатирических журналов. Он был ещё одним автором, чей вклад в развитие жанров журнальной сатиры на исходе столетия можно рассматривать в качестве своеобразного итога просветительской линии в этой области литературы. Начав свою литературную деятельность как драматург, Крылов в конце 1780-х годов обратился к журналистике. [17, с.278].

В 1789 году вышел журнал ''Почта духов'', который подхватил и развил сатирическую традицию русских изданий 1769-1774 годов в её наиболее передовой, новиковской трактовке. В годы, последовавшие за разгромом восстания Пугачёва и усилением феодальной реакции, Крылов обратился к социальной сатире и смело выступил против самодержавно-крепостнического государства. Чрезвычайно резкий сатирический тон издания, глубина и острота мысли, а также некоторое сходство литературной манеры заставили отдельных исследователей предположить возможность участия в ''Почте духов'' А. Н. Радищева. Дальнейшие изыскания не подтвердили этой догадки, но сами совпадения глубоко знаменательны. Они говорят о большой идейной близости Крылова и Радищева в 90-е годы ХVIII века, что является фактом первостепенной историко-литературной важности.

Анализируя содержание журнала и, соответственно, своеобразие представленных в нём жанровых форм, следует учитывать, что значительная часть материалов, помещённых там, не принадлежала Крылову. На многоплановость повествовательной манеры ''Почты духов'' в исследовательской литературе указывалось неоднократно. М. В. Разумовская доказала использование Крыловым при создании ''Почты духов'' сочинений французского писателя и философа-просветителя Ж – Б. д' Артана. [17, с.278-279].

Если попытаться определить то принципиально новое качество, которое внесли в развитие жанровых форм прозаической журнальной сатиры опыты Крылова в ''Почте духов'', то таким качеством, по-видимому, следует считать беллетризацию сатиры. Беллетристический элемент придаёт сатире Крылова увлекательность. Но изменение методов сатирического обличения ведёт к структурным новациям; расширяется роль авторского начала. То, что у Новикова занимало несколько строк сухого объявления в пародийных ведомостях ''Трутня'' и ''Живописца'', у Крылова развёрнуто в живые, наполненные множеством деталей картины нравов. [17, с.280-281].

Помимо ''Почты духов'' Крылов совместно с А. И. Клушиным и П. А. Плавильщиковым в 1792 году издавал журнал ''Зритель'', в котором напечатал несколько значительных и принципиальных произведений. Его сатирический талант развернулся с полной силой. Антикрепостническим пафосом проникнуты здесь многие страницы. Одним из самых важных и интересных материалов, помещённых в ''Зрителе'', стало произведение ''Каиб'', названное в подзаголовке ''восточной повестью''. Перенесение действия на Восток было обычным приёмом авторов, желавших замаскировать свои рассуждения об отечественных непорядках. ''Каиб'' – острая сатира на русскую действительность и прежде всего на самодержавие.

Каиб был одним из восточных государей; имя его ''наполняло вселенную'', однако, когда ему понадобилось тайно уехать, всемогущего монарха заменили куклой, и никто не заметил его исчезновения. [7, с.87].

Крылов едко высмеял в этом произведении идиллические представления дворянских сентименталистов о жизни народа. Он также высказал протест против замалчивания в литературе подлинных фактов действительности.

В прозе своей Крылов часто прибегает к пародии. Сохраняя стилевые признаки жанра – высокую торжественность, витийство, риторические приёмы, он наполняет их новым содержанием, нарочито выдавая недостатки за непревзойдённые достоинства и превращая свои похвалы в злейшие обличения.

Общественно-политическая позиция журнала ''Зритель'', его демократические симпатии, критика феодального режима не могли не насторожить правительственные органы, тем более после выступления Радищева. Летом 1792 года в типографии ''Зрителя был произведён обыск, после которого за Крыловым был установлен полицейский надзор.

Оставшись вдвоём, Крылов и Клушин предприняли в 1793 году издание нового журнала – ''Санкт-Петербургский Меркурий'', но социальная острота поднимаемых ими проблем становится всё более приглушённой, и, с трудом доведя журнал до конца года, они прекратили издание. [7, с.89].

Крылов стал последним из выдающихся журналистов, продолжившим традиции Новикова, а также создавшим свои собственные, в журналистике 1780-х начала 1790-х годов.

В период с 1791 по 1794 издание ''Московского журнала'' предпринял также Н. М. Карамзин, но его дворянский либерализм был весьма ограничен, требования и цели далеки от предшествующих. Из того, что заслуживает внимания, следует выделить рецензии Карамзина, ставшие ранними образцами русской литературной и театральной критики, а также ''Письма русского путешественника'', открывшие новую страницу в истории русской прозы. Журнал Карамзина, а также ''Санкт-Петербургский журнал'', издававшийся уже при Павле, завершают панораму изданий периода правления Екатерины II, передавая огромный опыт русской публицистики этой эпохи в следующее столетие.