Глава 5. Особенности поэтики пьесы н. Р. Эрдмана «Мандат»

Доминантной поэтической линией в «Мандате» является комическое отображение актуальной автору действительности. Исследователи указывают на то, что смех пьесы «универсально-разнообразен, направлен в несколько адресов»¹⁶. Эрдман равно высмеивает пережитки царской России, бюрократию большевистской России, людей, пытающихся соответствовать двум политическим системам: «пафос комедии «Мандат» легко мог бы быть прочитан как злая сатира на пережитки прошлого, на пережившее революцию мещанство, идеализирующее прежнюю жизнь, ругающее новую власть, но готовое по первому требованию приспособиться, отдаться на милость победителю»¹⁷.

Кроме острой сатиры на «пережитки прошлого» в тексте можно наблюдать иронию. Предметом авторской иронии становится речь персонажей, точнее – в ее стилистическое несоответствии моменту речи. Так, например, от Гулячкина мы неоднократно слышим фразу: «Силянс! Я человек партийный». Смешение двух языков – французского и русского, а также интонационная оформленность речи в восклицательные предложения обычно характеризуют высокий стиль речи, однако в случае с Гулячкиным они создают эффект комического: пафосный призыв к молчанию в данном случае не соответствует бытовой ситуации.

Диалог Насти и Ивана Ивановича также основан на несоответствии формы и содержания высказывания. Персонажи пытаются говорить о сфере личного, употребляя при этом речевые штампы, лексику бульварных романов. Они то намеренно усложняют синтаксис, чтобы показать сложность их представлений, то упрощают его до армейских формулировок, что вызывает эффект комического:

Н а с т я. Ах, Иван Иваныч!

И в а н И в а н о в и ч. Поверьте, Анастасия Николаевна, что честь женщины не пустой звук для меня, это цель моей жизни. Но я чувствую, Анастасия Николаевна, нравственную потребность опереться о женскую душу.

Н а с т я. Что вы такое говорите, Иван Иваныч.

И в а н И в а н о в и ч. Поймите, Анастасия Николаевна, я человек холостой и белье мое штопать некому, к тому же вы женщина полная и можете дать человеку забвенье.

Н а с т я. Я, Иван Иваныч, барышня молоденькая, и мне этого понимать нельзя¹⁸.

Ироническое отношение автора прослеживается не только в идейно-образной структуре произведения, но и на уровне цитации. И. Сухих указывает, что «Эрдман непочтительно ироничен к старой классике»¹⁹, образы и прямые точные цитаты из Горького, Пушкина, Достоевского вступают в конфликт с контекстом. Возвышенные образы и трагический пафос «Бориса Годунова», «Преступления и наказания», «На дне» появляются в абсурдно ничтожных ситуациях типа разборок на общей кухне, выяснения отношений и т.д. кроме того, постоянно подчеркиваются ничтожные цели участников диалога, что низводит пафос цитат.

Среди общей массы поэтических приемов, использованных в пьесе Эрдмана «Мандат», исследователи особо выделяют карнавализацию сценического дискурса. Опираясь на теорию карнавала М. Бахтина, К. В. Баринова выделяет основные аспекты карнавализации в пьесе:

1. Снижение образа прошедшей эпохи и ее атрибутов

2. Карнавальное изображение новой советской эпохи

3. Утверждение материально-телесной стихии

4. Карнавальная типология персонажей

5. Трансформация карнавального гротеска²⁰

Все это согласуется со стремлением к очищению посредством высмеивания. Именно в рамки карнавального смеха облачена основная идея пьесы (напомним, что «в центре концепции карнавализации — идея об «инверсии двоичных противопоставлений», то есть переворачивание смысла бинарных оппозиций. Когда народ выходит на карнавальную площадь, он прощается со всем мирским перед долгим постом, и все основные оппозиции христианской культуры и все бытовые представления меняются местами»²¹).

Отдельно следует говорить о поэтике композиции пьесы. Как уже отмечалось, Эрдман снял строгое противопоставление формы и содержания, вместив в футуристическую форму вполне классический сюжет. Стоит отметить, что именно это сыграло роль в развитии сценического искусства, как отмечает М. А. Миронова, «на примере «Мандата» критики доказали, что сценические приемы авангардного театра могут быть направлены на раскрытие психологии героев пьесы. Тем самым выявлялась тесная взаимосвязь авангардного и психологического направлений театрального искусства, которая подтверждалась режиссерским опытом В. Мейерхольда, ученика К. С. Станиславского»²².