2.1 Чума

Что же являет собой такое всепоглощающее заболевание, как чума?

Чума (лат. pestis) — острое природно-очаговое инфекционное заболевание группы карантинных инфекций, протекающее с исключительно тяжёлым общим состоянием, лихорадкой, поражением лимфоузлов, лёгких и других внутренних органов, часто с развитием сепсиса. Заболевание характеризуется высокой летальностью. Возбудителем является чумная палочка (лат. Yersinia pestis), открытая в 1894 году одновременно двумя учёными: французом Александром Йерсеном и японцем Китазато Сибасабуро. Инкубационный период длится от нескольких часов до 3—6 дней. Наиболее распространённые формы чумы — бубонная и лёгочная. Смертность при бубонной форме чумы колеблется от 27 до 95%, при лёгочной — почти 100%.

Известные эпидемии чумы, унёсшие миллионы жизней, оставили глубокий след в истории человечества. В Лондоне эпидемии были в 1563, 1593, 1603, 1625 гг., когда погибла ¼ населения и эпидемия в 1665 году, которая унесла жизни 1/5 населения. В общей сложности эпидемия забрала жизни 156463 лондонцев.¹ Норич между 1579 и 1665 гг. пережил шесть больших эпидемий, Бристоль за три эпидемии между 1565-1603 гг. потерял 1/6 жителей. так же эпидемии были в Ньюкастле-1636-1637, в Личфилде- 1645-1646 гг. Самые тяжелые последствия эпидемии пали на плечи городка Колчестер, в котором болезнь разыгралась в 1665-1666 гг. и унесла жизни ½ населения.² Распространению чумы способствовала антисанитария, царившая в городах. Канализации не было, и все отбросы текли прямо вдоль улиц, что служило идеальной средой для жизни крыс. Блохи являются специфическим переносчиком возбудителя чумы. Так как болезнь переносили именно эти животные и насекомые, то она быстрее распространялась в перенаселенных кварталах, где жили бедняки, редко менявшие одежду³. Бубонная форма чумы характеризуется появлением резко болезненных конгломератов, чаще всего паховых лимфатических узлов с одной стороны. Инкубационный период — 2—6 дней (реже 1—12 дней). В течение нескольких дней размеры конгломерата увеличиваются, кожа над ним может стать гиперемированной. Одновременно появляется увеличение и других групп лимфатических узлов — вторичные бубоны. Лимфатические узлы первичного очага подвергаются размягчению, при их пункции получают гнойное или геморрагическое содержимое, микроскопический анализ которого выявляет большое количество грамотрицательных с биполярным окрашиванием палочек. При отсутствии антибактериальной терапии, нагноившиеся лимфатические узлы вскрываются. Затем происходит постепенное заживление свищей. Тяжесть состояния больных постепенно нарастает к 4—5-му дню, температура может быть повышенной, иногда сразу появляется высокая лихорадка, но в первое время состояние больных нередко остаётся в целом удовлетворительным. Этим объясняется тот факт, что заболевший бубонной чумой человек может перелететь из одной части света в другую, считая себя здоровым. Однако в любой момент бубонная форма чумы может вызвать генерализацию процесса и перейти во вторично-септическую или вторично-лёгочную форму. В этих случаях состояние больных очень быстро становится крайне тяжёлым. Симптомы интоксикации нарастают по часам. Температура после сильнейшего озноба повышается до высоких фебрильных цифр. Отмечаются все признаки сепсиса: мышечные боли, резкая слабость, головная боль, головокружение, загруженность сознания, вплоть до его потери, иногда возбуждение (больной мечется в кровати), бессонница. С развитием пневмонии нарастает цианоз, появляется кашель с отделением пенистой кровянистой мокроты, содержащей огромное количество палочек чумы. Именно эта мокрота и становится источником заражений от человека к человеку с развитием теперь уже первичной лёгочной чумы. Септическая и лёгочная формы чумы протекают, как и всякий тяжёлый сепсис, с проявлениями синдрома диссеминированного внутрисосудистого свертывания: возможно появление мелких кровоизлияний на коже, возможны кровотечения из желудочно-кишечного тракта (рвота кровавыми массами, мелена - чёрный стул), выраженная тахикардия, быстрое и требующее коррекций (допамин) падение артериального давления. Аускультативно — картина двусторонней очаговой пневмонии.

Главная причина, по которой эпидемия на Западе навсегда врезалась в память современников и потомков, - это беспрецедентно высокая смертность. Вопрос о числе умерших от чумы начал дебатироваться еще в XIX в., когда специалисты сошлись на том, что в Европе за короткий период времени умер почти каждый третий житель, а всего где-то 20-25 млн. человек¹

В ХХ в. специалисты в области демографической истории неоднократно возвращались к обсуждению этой проблемы. Наиболее обоснованные данные по числу жертв чумы дал в конце 1960-х гг. британский историк Джосайя Рассел.² Впрочем, его данные не очень сильно отличались от данных, полученных раньше. Все крупные города Западной цивилизации пострадали от чумы, потеряв от трети до двух третей своего населения. То же касается и целых стран. Так, к 1300 г. численность населения Англии составляла около 6 млн. человек, а во Франции проживало 13,5 млн. Чума опустошила эти страны. Французы едва смогли восстановить исходную численность к 1500 г., а англичане лишь к XVIII в. Вплоть до 1750 г. влияние чумы оставалось главным фактором демографической истории Запада³

Исходя из статистики Джона Гранта из списков умерших за 1604-1643 гг смертность превышала рождаемость в 2 раза, более чем на 100000 человек и почти ¾ умерли от чумы.⁴

Какими маршрутами распространялась чума? Кто был главным переносчиком ее? Специалисты по-прежнему спорят об этом. Господствующая идея состоит в том, что ее разносчиками были черные крысы Rattus rattus,⁵ исконные обитатели Лондона, их кости были найдены при раскопках на Фенчерч-стрит в слоях, относящихся к IV веку .⁶Передвигаясь от амбара к амбару, крысы опустошали зерновые запасы людей, а затем проникали в их ветхие жилища, где блохи могли кусать людей, передавая им инфекцию. Существует также мнение, обоснованное с позиций историко-экологического знания, что крысы здесь не причем, а первыми распространителями инфекции были европейские грызуны Arvicola amphibius.¹Можно указать и на идею о роли крупного рогатого скота. Следует также обратить внимание на то, что чумные блохи передавались вместе с одеждой и другими бытовыми вещами, которые люди по традиции забирали в домах своих умерших родственников². Наконец, в некоторых случаях чума передавалась напрямую от человека к человеку, в частности, когда болезнь мутировала в свою легочную форму.

Что же касается причин возвращения эпидемий и широкого распространения болезней, то прежде всего необходимо отметить активный демографический рост в XVI-XVII вв. С 1500-1700 гг. населения Англии удвоилось, причем городского населения было в два раза больше, чем сельского. Если в 1520 гг. в Лондоне проживало 60 000 человек, то к 1695 город насчитывал 575 000 жителей. В Нориче население увеличилось от 12000 до 29000, в Бристоле от 10000- 19500 человек.³ Соответственно резкое увеличение городского населения привело к уплотнению городской жизни. Опасность угрожала каждому. Никто никогда не был абсолютно здоров в городе, «полном выгребных ям и канав, мерзости и зловония», грязном и источающем «ядовитые миазмы».⁴ Лондон превратился в настоящий рассадник болезней. Но ни один эпизод в истории Лондона не мог подготовить его жителей к событиям, развернувшимся здесь в роковые годы – с 1664-го по 1666-й. Болезнь полностью нарушила жизнь города. Торговля замерла, следовательно, наступил голод. Так же свою роль сыграл и плохой урожай. Из-за не хватки продовольствия подскакивают цены и как следствие наступает голод, и он, конечно же, никогда не приходит один: рано или поздно он открывает путь эпидемиям, у которых есть и свой собственный ритм.¹ Как гласит одна тосканская поговорка того времени: «лучшее средство от болезней - хорошо наполненный котелок».²

Так же в это время, медицина находилась в зародыше, и лекари, зачастую, не могли отличить одно заболевание от другого. Чума - «странный хамелеон», очень различная в своих формах и соответственно сложно идентифицируемая.³ Врачи бродили по улицам, диагностируя жертв, хотя многие из них не обладали нужной квалификацией.

Суровые холода в начале 1665 года некоторое время препятствовали распространению заразы, но к весне списки усопших начали удлиняться. В июне чума проникла в Лондон из его западных пригородов. Портовые пригороды Лондона, включая приход церкви Сент-Джайлс (англ. St. Giles-in-the Fields ), который был битком набит нищими рабочими, живущими в ужасных условиях, первыми пострадали от чумы. Так как смертность очень бедных не регистрировали, то первым официально зарегистрированным случаем смерти стала Ребекка Эндрюс (англ. Rebecca Andrews), которая умерла 12 апреля 1665 года.

К июлю 1665 года чума добралась до Лондона. Король Англии Карл II вместе со своей семьей и свитой покинул Оксфордшир и направился в Оксфорд. Самые богатые жители города со своими семьями, слугами и наспех собранным багажом, поспешили сделать то же самое «все законники были за городом».⁴ Однако олдермен и большинство других представителей городской власти предпочли остаться. Сэр Джон Лоуренс, лорд-мэр Лондона, также решил остаться в городе, подвергнув самого себя карантину с помощью специально построенной витрины из стекла, таким образом, он мог выполнять свои обязанности, но при этом ему не надо было иметь прямой контакт с заразой. Когда большинство богатых купцов покинули город, торговая деятельность приостановилась. 10 000 домов было покинуто, двери и окна забиты досками, а дома обреченные болезнью помечались красным крестом.¹

Лишьнесколько священников (включая Архиепископа Кентерберийского и Епископа Лондона), врачей и аптекарей предпочли остаться, так как эпидемия чумы свирепствовала все лето. Священник Джон Аллин остался в городе и отправил много писем знакомым, находящимся на безопасном расстоянии; эти письма приведены в «Неизвестном Лондоне» Дж. Белла.²11 августа Аллин писал: «Меня тревожит то, что болезнь подбирается все ближе с каждой неделей; они даже построили рядом с нами новое кладбище». «Они» - это неведомые представители власти, столь же неопределенной, сколь и могущественной; «они» всегда фигурировали в разговорах и письмах лондонцев. Через 13 дней: «Я, Божьей милостью, ещё здоров в этой юдоли смерти, а смерть все ближе и ближе: нас разделяют лишь несколько домов, и из окна моей кельи видна постоянно разверстая могила». На следующей недели, в начале сентября, он описал «унылый и почти непрерывный, почти повсеместный колокольный звон». Только этот звон и нарушал тишину. В этом же письме он сообщил, что его брат как – то вышел из дому, а возвратившись, обнаружил у себя «затверделость под ухом, которая затем обратилась в опухоль, так и не прорвавшуюся и удушившую его; он умер в ночь на прошлую пятницу». Пять дней спустя Аллин написал о подступающей болезни: «Она у соседей по обе стороны от меня и под одной со мной крышей…В эти три дня видел угольные костры на улицах примерно у каждой 12-й двери, но это не отвратит Божьего гнева». Он явно едва сдерживает волнение. Только в середине сентября дожди немного смягчили палящую жару, однако после наступившего в связи с этим краткого облегчения чума разбушевалась снова.

Джон Аллин рассказывает о шести врачах, которые вскрыли зараженное тело, считая, что нашли средство от болезни, - «говорят, что все они умерли, причем почти все перед этим впали в безумие». Шесть дней спустя последовало сообщение о «предсказании одного ребенка, что чума будет усиливаться, покуда не умрет 18317 человек в неделю»¹. Ребенок умер. Однако количество смертей стало уменьшаться. В последнюю неделю февраля 1666 года были зарегистрированы только 42 летальных исхода, тогда как в сентябре 1665 года умирало более чем по восемь тысяч человек еженедельно.

Эпидемия вселила огромный страх людям. Жизнь города полностью парализовало. Из-за переезда купцов торговля замерла, следовательно начался голод. Сэмюэль Херн писал: «больше всего погибали от голода, так сильно проник этот страх в народ»². Книга Даниэля Дефо рисует Лондон как живое, страдающее существо. Лондон терзает «лихорадка», и он «весь в слезах». Его «лик» подвергся «странной перемене», а над его улицами курятся «дым и испарения», точно над потоками зараженной крови.³ Конечно, условия жизни в столице были опасны для здоровья людей – ему угрожал сам процесс купли-продажи, без которого не обойтись в этом гигантском центре коммерции и торговли: «Каждому приходилось выбираться из дому за продуктами, и это стало одной из главных причин того, что едва не вымер весь город». Люди падали замертво прямо на рынке, покупая или продавая что-нибудь. Они «вдруг садились и умирали» с зараженными монетами в кармане.

Читая книгу Дефо, мы находим в ней и другой печальный образ. Это образ города, где «столько же тюрем, сколько заколоченных домов»⁴. Метафора заточения неоднократно использовалась авторами, писавшими о Лондоне, но во время Великой чумы многие его жители оказались плененными в буквальном смысле. Закон, гласивший, что «каждая могила должна иметь не менее шести футов в глубину», был издан именно тогда и оставался в силе в течении трех столетий. Все нищие изгонялись. Публичные сборища были запрещены. Порядок в городе, который всегда изобиловал одержимыми самого разного сорта, приходилось наводить с помощью крутых и решительных мер. Поэтому представители власти и стали превращать дома в тюрьмы, «заколачивая» их – мера, которую даже в ту пору многие считали и жестокой, и бессмысленной. Но в городе тюрем это было естественной и инстинктивной реакцией муниципального руководства на разразившееся бедствие.

Приводя множество историй и подробностей, Дефо рисует перед нами картину «города, целиком предавшегося отчаянию». Из его повествования ясно, что горожане быстро скатились к суевериям и верованиям примитивного характера. На улицах царило сущее безумие : пророки, толкователи снов, предсказатели судьбы и астрологи «запугивали народ до последней степени». Многие, опасаясь внезапной смерти, выбегали на улицу, чтобы повиниться в совершенных ими преступлениях – убийствах или кражах. В разгар эпидемии люди искренне верили в то, что «Господь решил положить существованию этого несчастного народа», и в результате впадали «в буйство и помешательство». Дэниел Дефо знал город очень хорошо – возможно, лучше любого из своих современников – и сделал вывод, что «смятение, господствовавшие тогда в умах лондонцев, немало способствовало гибели многих из них».

Город переполнили «маги и колдуны…знахари и прочие шарлатаны», которые расклеивали повсюду афиши с предложениями своих услуг и продавали отчаявшимся пилюли, микстуры, целебные патоки и «чумную воду». В харчевне «У ангела», расположенной «близ Большого Канала и Чипсайде», был вывешен перечень лекарственных снадобий, а в трактире «Зеленый дракон» в том же районе продавался «чудодейственный Электуарий против чумы за 6 пенсов за пинту».

Неподалеку от Госуэл – роуд есть местечко под названием Маунтмиллс. Теперь там пустырь, который используется как автостоянка. Странно обнаружить в этом районе Лондона клочок явно ничейной земли. Ответ на вопрос, откуда он взялся, дает история. Согласно «Дневнику чумного года» Даниэла Дефо, именно здесь, «за Госуэл - стрит, Маунт – милл…без разбору похоронили очень много людей из приходов Олдерсгейт, Кларкенуэлл и даже из-за городской стены». Другими словами, здесь была общая могила, куда во время Великой чумы доставляли на специальных телегая – «труповозках» - тысячи мертвых тел и сбрасывали их в огромную яму.¹По величине могила на Маунт –милс сравнима с общей могилой в Хаундсдиче, имевшей 40 футов в длину, 16 в ширину и 20 в глубину, - в этой последней было захоронено более тысячи человек. Некоторые тела «оборачивали полотном, другие тряпьем; но были и почти голые, а с иных сваливалась и та жалкая одежда, что была на них одета, когда их скидывали с телеги». Были сообщения о живых, которые в приступе отчаяния бросались на груды мертвых тел. Совсем близко от Хаундсдичской ямы был трактир «Пирог», и пьяные, заслышав ночью громыхание «труповозки» и звон железного колокольчика, подходили к окну и издевались над всеми, кто оплакивал умерших. Они употребляли «богохульные выражения»- такие, как «Бога нет» и «Бог это дьявол». Один возчик, когда у него в телеге были мертвые дети, «имел обыкновение кричать: « А вот кому мальчиков, бери пятерых за шестипенсовик!» - и поднимал ребенка за ногу».²И если говорить о моральном облике людей в то время, то можно заключить, что эпидемия ужесточила нравы, так в своем дневнике пишет Самюэль Пипс, современник этих событий: «Эта болезнь делает нас более жестокими друг к другу, чем если бы мы были собаками. Сентябрь 1665 года»¹

Эпидемия окончательно покинула Лондон в феврале 1666 года. Пипс пишет: «7.02.1666 г. Сегодня по случаю окончания чумы, постный день.»²

История Великой чумы XIV в. и ее последующих рецидивов по всему миру по-прежнему привлекает внимание историков. Библиография по этой проблематике давно уже перевалила за сотню страниц. Вместе с тем далеко еще не все стороны ее изучены. Медицинские, экологические, демографические, социальные, культурные и политические аспекты этого феномена обширны и противоречивы. Несомненно, однако, что интерес к этой проблеме еще не скоро ослабнет. В рамках всемирной истории феномен чумы занимает одно из центральных мест. Это не случайно, речь идет грандиозном событии, радикально изменившим мир. Она способствовала усилению светской власти и формированию новых институтов контроля. Она изменила общественное сознание и, безусловно, заставила миллионы людей изменить свои взгляды на самих себя и окружающие вещи.