века, является его основой как вида или рода, труд есть, по выражению Маркса, «родовая» сущность человека.¹⁹

Таким образом, труд, производство и человек — это понятия тождественные, труд является по отношению к другим видам, деятельности (еде, сну, отдыху и т. д.) основой по определе­нию. Вокруг этого вида деятельности создается особый вид бы­тия человека — социальное бытие, предполагающее активное преобразование трудом совместно с другими людьми окружа­ющего мира в своих собственных интересах. Существование же человека как биологического вида отступает на задний план, вся человеческая деятельность (в смысле истинно человеческой) является трудовой или экономической. Именно в этом значении экономическая деятельность является основой жизни человека я общества, а не потому, что она наиболее необходима для че­ловека и общества. Материальность экономической деятельнос­ти человека должна пониматься так, что трудовая деятельность является материальной тканью и человека, и общества, анало­гия материализма физического и социального в данном случае лишь затрудняет трактовку вопроса.

Но труд, производство существуют не вообще, а в конкрет ной, обществом заданной форме, поэтому Маркс обращается к исследованию капиталистической формы труда. Основная его характеристика — отчуждение. Это означает, что труд для чело­века становится чужим, т. е. ему не принадлежащим, и чуждым, т. е. враждебным.

Во-первых, в условиях наемного труда и частной капитали­стической собственности для рабочего отчужденными становят­ся средства и продукт труда, они не принадлежат рабочему и являются случайными. Средства и продукт труда становятся ка­питалом, т. е. враждебной для него силой; чем больше трудит­ся рабочий, тем больше возрастает враждебная для него сила капитала, чем больше размеры капитала, тем относительно -меньше благ принадлежит рабочему — так происходит отчужде­ние от собственности.

Во-вторых, из отчуждения рабочего от продукта труда и средств труда возникает отчуждение человека от человека. , Если труд, его средства и результаты не принадлежат рабоче­му, то они принадлежат не-рабочему, другому человеку, кото­рый противостоит рабочему. У рабочего и хозяина возникают разные, противоположные интересы, они отчуждаются друг от друга, но также и от самих себя — ни рабочий, ни капиталист не являются истинными людьми, так как не-труд является сущ­ностью жизни капиталиста, а для рабочего труд является нена­вистным и враждебным.

^{1 9} Подобное определение встречается также в работе; М а р к с К. Конспект книги Дж. Милля «Основы политической экономии»//Маркс К-, Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 42.

22

В-третьих, исходя из этого трудящийся отчуждается от по­требности в труде» и человек — сам от себя. Наемный труд» когда товаром является сама рабочая сила, предполагает, что-труд направлен не на свою потребность, а на простое осущест­вление затрат труда — создание стоимости. Здесь человек живет абстрактным, т. е. отделенным от него трудом, направленным: на создание стоимости, а не потребительной стоимости для се­бя. Поэтому труд уже выступает не как самоцель, а как сред­ство удовлетворения других потребностей, но только не потреб­ности в труде. В результате от человека отчуждается его тру­довая сущность, его истинная природа, сама жизнь становится средством к жизни. В труде рабочий не утверждает самого се­бя, а отрицает себя, он чувствует себя самим собой тогда, ког­да не работает, его истинная цель и смысл жизни утрачиваются. По Марксу, человек при капитализме обладает существованием не как человек, а как рабочий, как обесчеловеченный товар, где его заработок — лишь средство содержания товара в ис­правности.

Труд, вещи и люди отчуждаются в наиболее абстрактную форму — в деньги, не столько человек господствует над чело­веком, не столько капитал-вещь стоит над рабочим, сколько деньги, которые являются истинным богом капиталистического общества, считал Маркс. Производство, труд служат не для удовлетворения потребностей людей, а для денег, сами потреб­ности отходят на второй план, деньги становятся всеобщим вы­ражением потребности и самоцелью, потребность в деньгах яв­ляется истинной и самой первой потребностью. Не только про­изводство, но и обмен существует ради денег, сами товары и: потребность общества в них несущественны, сам товар стано­вится воплощенной в материальный предмет корыстью чело­века.

Деньги дают власть над вещами и людьми, они переворачи­вают сущность вещей и людей. Так, с точки зрения денежного мира плохой, но дорогой товар — это хороший товар; если бесчестному человеку деньги покупают честь, то он — честный человек; количество денег — это и есть сам человек. Других лю­дей мы тоже оцениваем с позиции денег — если человек не имеет денег или он не может вернуть взятые в долг деньги, то это — плохой человек, если имеет и может —значит хороший. В кре­дитных отношениях человек сам превращается в простого по­средника для денег, и деньги из посредника обмена становятся господином. Деньги, товары, капитал, кредит — все это дает си­лу и власть над людьми, это истинный язык капиталистиче­ского общества. Язык просьбы, помощи, уступок, который явля­ется нормальным для человечества, незнаком этому обществу.

Итак, отчужденный труд, по Марксу, является основной ха­рактеристикой капиталистического общества. Очень важно отме­тить, что именно отсюда произрастают отношения собственнос-

23

ти, классы и все другие условия, а не наоборот.²⁰ Отчуждение труда принимает возрастающий характер — чем больше рабочий трудится, тем беднее он становится; чем ценнее мир вещей, тем больше обесценивается человеческий мир; производя товары, ра­бочий производит все время сам себя как товар и капитал — как своего эксплуататора в расширенном масштабе. В «Капи­тале» Маркс называет это «всеобщим законом капиталистиче­ского накопления» — богатство капитала возрастает при нищете большинства общества. Но наступает час, и экспроприаторов экспроприируют: частная собственность переходит в обществен­ную, сначала это грубый коммунизм, когда частная собствен­ность становится всеобщей, но затем наступает и ее положи­тельное упразднение — только тогда оканчивается самоотчужде­ние человека и происходит его возвращение к самому себе и к своей истинной сущности.²¹

«Капитал» Маркса, в отличие от его «Экономико-философ­ских рукописей», главным образом посвящен исследованию экономических законов и категорий капитализма, но и в нем Маркс каждую экономическую категорию рассматривает с точ­ки зрения ее социального содержания; производственные отно­шения для него — это прежде всего отношения социальные. За­дача Маркса — вскрыть «тайну товарного фетишизма», показав, что за простыми вещами и вещными отношениями стоят отно­шения между людьми. В эпоху средневековья экономические связи были личными, а потому ясными и понятными, в условиях капиталистического общества товары и экономические отно­шения принимают некую фантастическую, чувственно-сверхчув­ственную форму, и задача исследователя — увидеть то, что скры­вается за ее содержанием.²²

Исходным элементом капиталистического общества (а не только экономики) является товар. С одной стороны, все вещи, люди и отношения приобретают товарную форму, получив ко­торую, они связывают себя социальным содержанием. С другой ■стороны, поскольку все товары имеют стоимость, а стоимость сама по себе только социальна, это — всеобщее общественное отношение обмениваемости товара, при котором товары вклю­чаются в систему общественных отношений. Сам процесс тру­да имеет не только конкретную, понятную для человека, но и абстрактную форму — труд существует для производства стои­мости, т. е. затрат труда; в условиях наемного труда эта сто­рона становится основным содержанием. Процесс производства материальных благ является также процессом воспроизводства «социальных отношений — рабочий класс производит себя как принадлежность капитала, поэтому процесс производства со-

держит в себе и форму распределения и, в конечном счете, фор­му потребления. (В связи с этим Маркс назвал I том «Капита­ла» не просто «Процесс производства», а «Процесс производ­ства капитала», т. е. капитала как общественного отношения.)

Особенно следует отметить социальное содержание теории стоимости Маркса. Обычно ее расценивают аналогично теории стоимости Рикардо. Однако для Маркса трудовое содержание стоимости важно не для определения цены товара, а как по­казатель его социального содержания. В этом состоит антропо­центрическая сторона экономической теории Маркса — человек и труд как бы исключаются из всего круга экономических объ­ектов, поэтому только труд, а не земля и капитал, производит стоимость.²³ Следовательно, нет никакого противоречия между I и III томами «Капитала». Если в I томе Маркс рассматривает социальный характер стоимости, то в III — техническую сторо­ну определения цены через понятие издержек производства.

Трудовая теория стоимости содержит также и теорию рас-нределения — производство стоимости включает в себя произ­водство стоимости средств существования (заработная плата) и прибавочной стоимости, которая делится между всеми клас­сами общества. Поэтому производство стоимости как таковое-интересует капиталиста прежде всего как производство приба­вочной стоимости. Таким образом, в самом производстве това­ра заложена основа воспроизводства социальной структуры ка­питалистического общества. Для Маркса не существует триеди­ной формулы дохода (труд — заработная плата, капитал — про­цент, земля — рента), для него все виды дохода — результаты только труда. Рабочий создает стоимость, в которую включает­ся прибавочная стоимость и которая делится между всеми не­трудовыми классами. Сам же он, создавая стоимость, не при­сваивает ее в силу несправедливого распределения. В целом в капиталистическом обществе производство стоимости обуслов­ливает воспроизводство двух классов — трудящихся и нетрудя­щихся.

Итак, в отличие от Рикардо, для Маркса теория стоимос­ти — это не теория цены. По Марксу, в ней заложены более глубокие социальные отношения — воспроизводство классов, по­этому он и обращается к понятию прибавочной стоимости. Ес­ли для Рикардо распределение — это технический процесс раз­деления продукта на доли соответствующих классов, то Маркс предполагает «распределение продукта, сведенного без остатка к человеческому труду»,²⁴ т. е. рассматривает отношения рас­пределения как общественные отношения производства.

²⁰ Там же. С. 97.

²¹ Там же. Т. 23. С. 770—773.

²² Там же. С. 82—87.

24

²³ Одним из первых обратил на это внимание Франц Петри (см.: Петри Ф. Социальное содержание теории ценности Маркса. М.; Л., 1928. С. 27,50-56).

²⁴ Там же. С. 59.

25

Другой важный вопрос в теории Маркса — вопрос о роли экономики в процессе общественного развития. Обычно считает­ся, что Маркс видел в экономическом базисе (единстве произ­водительных сил и производственных отношений) ту основу, на которой развивается вся надстройка — политическая, правовая, религиозная и пр. Каждое общество представляет собой такую социально-экономическую (т. е. основанную на господствующем типе производственных отношений) формацию — единство бази­са и надстройки, где движение базиса определяет движение над­стройки. Сама по себе надстройка может влиять на развитие базиса, но ведущая сторона данного отношения — воздействие базиса на надстройку. Исходя из этого, всю историю человече­ства можно разделить на формации — первобытнообщинную, рабовладельческую, феодальную, капиталистическую, коммуни­стическую.

Такой или нет была точка зрения Маркса, судить трудно, поскольку, как отмечают практически все исследователи его творчества, у Маркса нет ни одной работы, где было бы спе­циально изложено так называемое «материалистическое пони­мание истории». Все ограничивается либо предисловием к рабо­те «К критике политической экономии», либо комментариями в «Капитале», поэтому «экономический материализм» и явля­ется либо толкованием идей Маркса (Энгельсом или другими последователями), либо их самостоятельным домысливанием. Осложняет ситуацию и отсутствие исследований, тщательно ана­лизирующих гипотезу Маркса на основе исторического мате­риала.

Остановимся на вопросе о том, что же в самом базисе яв­ляется ведущим — производительные силы (их техническая сто­рона) или экономические отношения? Обычно в отечественной литературе отмечается, что производительные силы — главное, а производственные отношения — лишь их пассивная форма. Но, скорее всего, сам Маркс считал иначе. Обратимся к его словам: «Средство труда — показатель тех общественных отношений, при которых совершается труд...»,²⁵ т. е. именно показатель, а не определяющая сторона. Некоторые немецкие экономисты полагают, что закон определяющей роли производительных сил, приписываемый Марксу, — результат неудачного перевода текста «Капитала» на русский язык, а также недопонимания сущности самого вопроса. Они, например, пишут: «Производ­ственные отношения, и прежде всего отношения собственности на средства производства, выступают как основные отношения, которые обусловливают развитие всего общественного строя, равно как и направления и темпы развития производительных сил».²⁶ Исторический анализ также подтверждает эту мысль.

В условиях, например, примитивного общества нет никаких осо­бых средств труда, именно сам способ организации — совмест­ный труд (общинная форма организации) — выступает главной производительной силой.²⁷ В условиях становления капитализ­ма мануфактура, основой которой являются кооперация и раз­деление труда, также выступает главной производительной си­лой, и только затем развившиеся экономические отношения тре­буют внедрения машин, возникают фабрики и заводы.

Но как понимать определяющую роль экономики в общест­венном развитии? С нашей точки зрения, наиболее правильное толкование этого, соответствующее Марксову пониманию, дает венгерский философ и социолог Дьёрдь Лукач в одной из своих последних работ.²⁸

Во-первых, как он полагает, экономика существует только внутри общества, нераздельно с политикой, правом и другими сферами, а не вне его — как некий отдельный базис. Сравнение базиса и надстройки с фундаментом здания и его этажами только затрудняет понимание данного вопроса. Экономика не представляет собой высшей ценности по отношению к другим видам деятельности, она не является некоей материальной объ­ективной силой, воздействующей на людей, и сама складыва­ется из человеческой деятельности. Нет никакого автоматиче­ского господства экономики над другими видами деятельности.

Во-вторых, по мнению Лукача, экономика не определяет то_г как и куда пойдет развитие общества, экономический детер­минизм здесь неуместен. Экономика лишь создает условия, поле возможностей, в которых развивается общество.

Таковы в кратком изложении социально-экономические идеи К. Маркса. Но он не был единственным критиком теории клас­сической политической экономии с социологической точки зре­ния. В эпоху 40—50-х годов XIX в. существовало и другое на­правление социальной критики экономической теории — так на­зываемая немецкая историческая школа политической эконо­мии, о ней и пойдет речь в следующем параграфе.

§ 3. Социальная обусловленность экономики:

историческая школа политической экономии

(В. Рошер, Г. Шмоллер, К. Бюхер)

Направление экономической теории, называемое «историче­ской школой политической экономии», возникло в Германии в 40-е годы XIX в. Основными представителями его раннего пе­риода были: Вильгельм Рошер (1817—1894), профессор Гёт-тингенского и Лейпцигского университетов, основная работа —

Э й х х о р н А., Бауэр А., Кох Т. Диа и производственных отношений. М., 1977, С; 62.

²⁵ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. G. 191.

26

²⁶ Э й х х о р н А., Бауэр А., Кох Т. Диалектика производительных сил изводственных отношений М 1977 С; 62

"Покрытая А. К. Экономичесая структура социализма. М., 1985. С. 13, 96—100.

²⁸ Лукач Д. К онтологии общественного бытия. Пролегомены. М., 1991.

27

«Начала народного хозяйства»; Бруно Гильдебранд (1812— 1878), профессор Бреславского и Марбургского университетов, основная работа — «Политическая экономия настоящего и буду­щего»; Карл Книс (1821—1898), профессор Марбургского, •Фрейбургского и Гейдельбергского университетов, основная ра­бота— «Политическая экономия с исторической точки зрения».

Впоследствии это направление было продолжено в работах Густава Шмоллера (1838—1917), Карла Бюхера (1847—1930), Вернера Зомбарта (1863—1941)—представителями так назы­ваемой новой или молодой исторической школы.²⁹ В нашем исследовании речь пойдет в основном о трех авторах — Рошере, Шмоллере и Бюхере, которые являются представителями трех разных поколений исторической школы. Их работы наиболее интересны с социологической точки зрения.

Прежде всего историческая школа начинается с критики классической теории Смита — нет единой, общей для всех стран и народов, экономической теории, поскольку каждое хозяй­ство— народное, т. е. национальное, оно своеобразно и непо­вторимо. Поэтому, по мнению представителей данной школы, по­литическая экономия — наука о социальном хозяйстве. С точки зрения Рошера, для ее изучения надо знать 7 сторон общест­венной жизни — язык, религию, искусство, национальность, пра­во, государство и хозяйство, причем государство, хозяйство и право он связывает воедино.³⁰ Рошер подчеркивал, что эконо­мика является не просто соединением многих мелких хозяйств (как и народ «не есть толпа людей»). Эти хозяйства представ­ляют собой гармоничное целое, связанное социальными отноше­ниями, и в основе действия экономического субъекта лежит не только «разумный эгоизм», о котором говорил Смит, но и дру­гая, противоположная сила — стремление человека к справедли­вости, его ориентация на нравы и обычаи. Возникает некий осо­бый «дух общения» между людьми, благодаря которому «вой­на, вызываемая эгоизмом, затихает в благоустроенном механиз­ме». ³¹

Рошер отмечал, что народное хозяйство — исторически ме­няющаяся система, поэтому для него нет вечных законов, кото­рые действовали бы во все времена. Смит ошибался, рассмат­ривая законы денежного хозяйства как вечные и неизменные.³²

^{2 9} Также ее называют «историко-этической школой политической экономии» (см.: Беренс Ф., Кёниг Э., Зибер Р. Экономическая мысль Германии.

М, 1963. С. 40).

³⁰ Рошер В. Начала народного хозяйства: В 2 т. Т. 1. М., 1860. Отд. I. С. 40—44. — Именно историческая школа ввела термин «народное хозяйство», столь широко использовавшийся в России. Сейчас его настоящее значение утратилось.

³¹ Там же. С. 21—26.

³² Гильдебранд Б. Политическая экономия настоящего и будущего. СПб., 1860. С. 19—20.

28

Возможно существование двух методов исследования в по­литической экономии: идеальный метод — это рассмотрение на­родного хозяйства с точки зрения должного, но нельзя создать идеал народного хозяйства так, как это делал Смит, поскольку само хозяйство все время изменяется; исторический метод — это исследование народного хозяйства в развитии его исторических форм (наблюдение и сравнение фактов хозяй­ства).³³ Исходя из данного метода, Рошер обращается к ана­лизу производительных сил, разделения труда, собственности, обмена, распределения и потребления в исторической ретроспек­тиве. Чем дальше идет исследование истории хозяйства, тем яснее проявляется вывод: нет никакой отдельной существую­щей экономики, она находится только внутри общества — в единстве с государством и правом, нравами и религией.

Густав Шмоллер, профессор, впоследствии ректор Бер­линского университета, продолжил историческое исследование хозяйства с точки зрения зависимости экономики и этики. Все общественные науки и политическая экономия имеют одно об­щее основание, считал Шмоллер, и подчинены «единым причи­нам социологического или психо-этического рода».³⁴ Процесс труда.— это не просто рациональная, но и этическая деятельность человека. Труд направлен на нечто признанное в системе цен­ностей и целей общества. Экономические действия — не просто действия для производства средств удовлетворения потребно­стей, но еще и действия, определяемые этическим порядком (здесь есть соглашение, взаимопонимание, признание). В своих экономических действиях люди заранее объединены — общ­ностью языка, истории, обычаев, идей. По выражению Шмолле­ра, это — общий «коллективный этос хозяйства». Поэтому по­литическая экономия должна начинать с исследования не толь­ко индивидуального (как это делал Смит), но прежде всего — коллективного поведения людей. Шмоллер все больше присое­диняется к выводу Рошера о том, что нет чисто экономических процессов, все они регулируются либо обычаем, либо нравами или правом.³⁵

Когда классическая теория выступает за снятие всех огра­ничений производства и торговли, на самом деле речь идет о том, чтобы экономические отношения регулировались не го­сударственными нормами, а нравами. Свободное предпринима­тельство и конкуренция всегда предполагают ограничение нрав­ственными рамками —такими как честность, порядочность, обя­зательность, аккуратность, верность своему слову и т. д.

^{3 3} Историческая школа — это своеобразный вид позитивизма в экономиче­ ской теории.

³⁴ Шмоллер Г. Народное хозяйство, наука о народном хозяйстве и ее методы. Хозяйство, нравы и право. М., 1902. С. 81.

³⁵ Там же. С. 123.

29

I

Шмоллер по-новому поставил вопрос о справедливости в эко­номической жизни. Согласно классической теории, справедли­вость— это свобода конкуренции, и различие богатства и бед­ности— результат естественного процесса. Другой справедли­вости требовать нечего. Но для Шмоллера все экономические процессы идеальны, это — действия людей, и в них не может быть слепых сил природы, для них справедливость заключается в собственных представлениях и идеалах людей. На самом де­ле, борьба экономических интересов хозяйствующих субъектов смягчается не их равновесием, а вследствие работы культуры, религии. Здесь вступают в силу представления человека о спра­ведливости, идеи общности (когда общие интересы стоят выше индивидуальных), идеи религиозного долга, социальные нравы и право. В нравах и праве выражается высшее суждение о спра­ведливости, поэтому люди могут и должны ставить вопросы о совершенствовании экономических отношений, и в первую очередь — отношений распределения. Реальный путь для дости­жения этого — вмешательство государства, которое посредством изменения правовых отношений должно устранять несправед­ливость. Шмоллер писал, что великий государственный человек на своем месте может и должен оказать решающее воздействие на экономику.³⁶

Таким образом, рассматривая этическую обусловленность народного хозяйства, Шмоллер пришел к выводу о необходимос­ти и целесообразности государственного вмешательства в эко­номические процессы для того, чтобы согласовать формы хо­зяйства с этическими представлениями о справедливости.

Итак, Рошер и Шмоллер показали социальную обусловлен­ность экономики, ее связь с нацией, культурой, этикой; не су­ществует никакой самостоятельной экономики — она всегда ре­гулируется либо традицией, либо нравами или государством.

Карл Бюхер в большей степени сосредоточился на доказа­тельстве того, что исторические формы хозяйства существенна отличаются друг от друга.³⁷ Бюхер проанализировал историче­ские типы хозяйства, выделив три из них: домашнее, городское и народное.

По Бюхеру, исторически домашнему хозяйству предшествует так называемое первобытное или примитивное хозяйство (обыч­но при его анализе экономисты используют современные кате­гории — как будто бы это коллективно организованный труд). На самом деле факты свидетельствуют о том, что данному ви­ду хозяйства не присуща трудовая деятельность, первобытные люди занимаются простым собирательством всего, что пригод­но в пищу, единственная их потребность — в питании, они жи-

^{3 6} Там же. С. 208—209.

³⁷ Бюхер, конечно, был не единственным талантливым экономистом-истори­ ком новой исторической школы. Справедливости ради, необходимо отметить имена Э. Мейера, Л. Брентано, М. Вебера.

30

вут исключительно настоящим моментом, не задумываясь о бу­дущем (поэтому у них нет никаких запасов). Тем не менее жизнь настоящим дает им беспечность, леность и веселость.^м

На этой стадии нет социальной организации хозяйства, нет почти никаких семейных отношений, нет целесообразного ис­пользования ресурсов, регулирования потребления, нет труда и передачи опыта, поэтому данный период нельзя назвать хозяй­ством в истинном смысле слова. Трудовая деятельность появ­ляется позже, первые ее формы связаны с производством риту­альных украшений, масок, раскрашиванием тела. Труд для при­митивного человека был сложным и непривычным занятием — требовались монотонность, повторение, ритм, терпение, поэто­му многие трудовые операции начинались совместно с ритуаль­ными танцами и обрядами. Приручение домашних животных, охота и рыболовство также не имели прагматических целей — это была определенная форма игры, развлечения, которая лишь затем получила некоторое осмысление. Поэтому, считал Бюхер, искусство древнее труда, не будь творчества, человек так и ко­пал бы землю.

Домашнее хозяйство — первый этап развития общества, счи­тал Бюхер. В нем человек начинает рационально вести свою экономическую деятельность. Основа домашнего хозяйства — ро­довые связи и семейная организация хозяйства. Данный тип хо­зяйства направлен только на потребление: все предметы, необ­ходимые для жизни, производятся в рамках этого хозяйства и предназначены только для потребления. Даже в натуральном средневековом хозяйстве все излишки в форме прибавочного продукта использовались для потребления двора, челяди и слуг.

На этой стадии не существовало никаких форм обмена. Не случайно, слова «обмен» и «обман» во многих языках имеют родственные корни, замечал Бюхер. Для более ранних стадий обмен орудиями труда не мог иметь места, так как он озна­чал отдать частицу себя, своего «я» во власть чужого человека (в предмете труда первобытный человек видел реальное вопло­щение своей личности — сам процесс изготовлений орудий был слишком трудоемким и требовал большого количества време­ни). Примитивному человеку было трудно понять другого, ог­раничить свое желание отнять вещь, понравившуюся ему, по­этому примитивными формами обмена были воровство, военная добыча, грабеж или дарение.

На более поздних стадиях развития общества обмен стал возможен. Примитивные племена использовали для него глав­ным образом продукты, произраставшие исключительно на их территории, поэтому обмен не был связан с разделением тру­да, в качестве денег могли использоваться какие-либо предме-

^{3 8} Бюхер К. Возникновение народного хозяйства. Пг., 1918. С 7-16.

31

ты, число которых было естественным образом ограничено на данной местности. Но даже в Древнем Риме обмен касался не обычных, повседневных, а редких или ценных заморских това­ров (внутренняя структура домашнего хозяйства при этом не затрагивалась). Сам процесс купли-продажи был довольно сложным — официально для его проведения требовалось не ме­нее пяти совершеннолетних свидетелей.³⁹ Долгое время процесс обмена сопровождался также и дополнительным обрядом даре­ния,⁴⁰ деньги в большей степени и использовались не как сред­ство обращения товаров, а как средство платежа (налогов,, штрафов) или накопления богатства. Отношения между людь­ми в условиях домашнего хозяйства были либо родственными, либо отношениями господина и слуги, а между отдельными хо­зяевами— отношениями безвозмездной помощи, одалживания различных предметов хозяйства.

Итак, производство ради потребления, потребительная стои­мость, дарение, помощь, грабежи — вот характеристики, прису­щие, по Бюхеру, домашнему хозяйству.

Следующий этап развития экономики, как полагал Бюхер,— городское хозяйство рыночного типа, которое предполагает, что в хозяйстве, кроме всего необходимого, производится какой-ли­бо избыточный продукт, предназначенный для продажи. Перво­начально город представлял собой замок, где жили независи­мые крестьяне, обрабатывавшие окрестные земли и защищав­шие замок от внешних врагов. Но вскоре город превратился в центр ремесла, здесь впервые возникло истинное разделение труда. В первобытном обществе также были различия в тру­довых функциях, например между мужчинами и женщинами, но эти функции не были взаимозаменяемыми — мужчина не мог выполнять женскую работу, а женщина — мужскую; в домаш­нем хозяйстве разделение функций происходило внутри него и никак не затрагивало другие хозяйства, поэтому не существо­вало профессий как таковых. Разделение труда создало силь­ный класс независимых ремесленников, чье существование зависело от безличных объективных требований рынка. Горожа­не имели особые политические права, поскольку использова­лись королем в качестве поддержки в борьбе с местными фео­далами.

Городское хозяйство, как и домашнее, было замкнутым, счи­тал Бюхер, оно ограничивалось городом и близлежащими тер­риториями. Все, что могло производиться в городе, там и про­изводилось. Изделия посторонних ремесленников также могли продаваться в городе, но лишь в последнюю очередь. Вся тор­говля была организована для удобства потребителей, цены ре­гулировались цеховыми правилами, а горожане имели приори-

^{3 9} Там же. С. 77.

⁴⁰ Могли быть и другие обряды — например обязательные угощения.

32

тет на покупку товара перед негорожанами. Постепенно город втягивал в орбиту обмена и владельцев земли, и крестьян. По­мещик вдруг получил возможность траты прибавочного продук­та не на содержание двора, а на самого себя. Так денежные от­ношения разрушали отношения личной зависимости в аграрном

производстве.

Но вскоре и городская система хозяйства устарела. Цехо­вая система, несмотря на все регулирующие меры, не смогла сдержать перепроизводства товаров, конкуренция вторглась в сферу ремесла, изменился характер спроса — он стал концен- трированным и крупным, массовым, а не индивидуальным, как это было в случае работы ремесленника на заказ. Народное хо- зяйство сменило городское. Оно также было основано на мено- вом принципе, но ведущей формой производства при этом яв- лялась крупная промышленность, где существовали наемный труд и капитал, а не ремесло или сельское хозяйство.

Народное хозяйство, по Бюхеру, тоже является замкнутым, но уже в рамках отдельной нации или национального государ­ства. Его возникновение обязано политической централизации государств Европы в XIII—XIV вв. Народное хозяйство скла­дывалось благодаря государственному регулированию экономи­ческих отношений. Политика меркантилизма предполагала соз­дание таможенной системы, поощрение отраслей промышленнос­ти, формирование налоговой системы, регулирование торгового законодательства. Так формировалось замкнутое национальное хозяйство, способное путем производства и обмена удовлетво­рять все потребности граждан. Государство всячески способст­вовало созданию рыночной системы, именно государственный абсолютизм осознал выгоды рынка и способствовал формиро­ванию народного хозяйства, либерализм лишь продолжил это дело и разрушил то, что оставалось от старых форм хозяй­ства— домашнего и городского.⁴¹

Итак, Бюхер полагал, что общая тенденция движения эко­номики сводилась к возрастающему разделению труда и наибо­лее полному удовлетворению потребностей членов общества. Трудовые отношения, бывшие принудительными и долгосрочны­ми, становятся кратковременными и договорными; потребле­ние и производство все более отделяются друг от друга, дви­жение идет от ориентации производства на потребительную стоимость к стоимости и деньгам; неразвитая профессиональная структура превращается в ярко выраженную: обмен из незна­чительного элемента хозяйства превращается в необходимый.

Таковы вкратце идеи немецкой исторической школы поли­тической экономии. Ее значение состоит в том, что она показа­ла исторические формы развития хозяйства; вскрыла социаль-

^{4 1} Там же. С. 97. — Аналогичной точки ярения в 40-х годах придержи­вался Карл Поланьи.

3 Заказ 152 33

ную обусловленность экономики, ее национальный характер; продемонстрировала то, что действия людей в экономической жизни необходимо исследовать с социальной, а не с индивиду­альной точки зрения. Государство может и должно регулиро­вать экономические процессы с целью достижения всеобщей справедливости. Итак, мы рассмотрели основные экономиче­ские школы XIX в., интересные для социологического анали­за,'— классическую теорию, марксизм и историческую школу. Теперь обратимся к собственно социологическим теориям эко­номики, сформировавшимся в 90-х годах XIX в. и в начале XX в.