Габриэль-Жозеф Гийераг (Gabriel-Joseph Guillerague) 1628-1685 Португальские письма (Les Lettres portugaises) - Повесть (1669)

Лирическая трагедия неразделенной любви: пять писем несчастной португальской монахини Марианы, адресованные бросившему ее французскому офицеру.

Мариана берется за перо, когда острая боль от разлуки с возлюб­ленным стихает и она постепенно свыкается с мыслью, что он далеко и надежды, коими тешил он ее сердце, оказались «предательскими», так что вряд ли она вообще теперь дождется от него ответа на это письмо. Впрочем, она уже писала ему, и он даже ответил ей, но это было тогда, когда один лишь вид листа бумаги, побывавшего у него в руках, вызывал в ней сильнейшее волнение: «я была настолько потря­сена», «что лишилась всех чувств более чем на три часа». Ведь только недавно она поняла, что обещания его были лживы: он никогда не приедет к ней, она больше никогда его не увидит. Но любовь Мариа­ны жива. Лишенная поддержки, не имея возможности вести нежный диалог с объектом страсти своей, она становится единственным чувст­вом, заполняющим сердце девушки. Мариана «решилась обожать» неверного возлюбленного всю жизнь и больше «никогда ни с кем не

[552]

видеться». Разумеется, ей кажется, что ее изменник также «хорошо поступит», если никого больше не полюбит, ибо она уверена, что если он сумеет найти «возлюбленную более прекрасную», то пылкой страсти, подобной ее любви, он не встретит никогда. А разве приста­ло ему довольствоваться меньшим, нежели он имел подле нее? И за их разлуку Мариана корит не возлюбленного, а жестокую судьбу. Ничто не может уничтожить ее любовь, ибо теперь это чувство равно для нее самой жизни. Поэтому она пишет: «Любите меня всегда и заставьте меня выстрадать еще больше мук». Страдание — хлеб любви, и для Марианы теперь это единственная пища. Ей кажется, что она совершает «величайшую в мире несправедливость» по отно­шению к собственному сердцу, пытаясь в письмах изъяснить свои чувства, тогда как возлюбленный ее должен был бы судить о ней по силе его собственной страсти. Однако она не может положиться на него, ведь он уехал, покинул ее, зная наверняка, что она любит его и «достойна большей верности». Поэтому теперь ему придется потер­петь ее жалобы на несчастья, которые она предвидела. Впрочем, она была бы столь же несчастной, если бы возлюбленный питал к ней лишь любовь-благодарность — за то, что она любит его. «Я желала бы быть обязанной всем единственно вашей склонности», — пишет она. Мог ли он отречься от своего будущего, от своей страны и ос­таться навсегда подле нее в Португалии? — спрашивает она самое себя, прекрасно понимая, каков будет ответ.

Чувством отчаяния дышит каждая строка Марианы, но, делая выбор между страданием и забвением, она предпочитает первое. «Я не могу упрекнуть себя в том, чтобы я хоть на одно мгновение поже­лала не любить вас более; вы более достойны сожаления, чем я, и лучше переносить все те страдания, на которые я обречена, нежели наслаждаться убогими радостями, которые даруют вам ваши фран­цузские любовницы», — гордо заявляет она. Но муки ее от этого не становятся меньше. Она завидует двум маленьким португальским ла­кеям, которые смогли последовать за ее возлюбленным, «три часа сряду» она беседует о нем с французским офицером. Так как Фран­ция и Португалия теперь пребывают в мире, не может ли он навес­тить ее и увезти во Францию? — спрашивает она возлюбленного и тут же берет свою просьбу обратно: «Но я не заслуживаю этого, по­ступайте, как вам будет угодно, моя любовь более не зависит от ва­шего обращения со мной». Этими словами девушка пытается обмануть себя, ибо в конце второго письма мы узнаем, что «бедная Мариана лишается чувств, заканчивая это письмо».

[553]

Начиная следующее письмо, Мариана терзается сомнениями. Она в одиночестве переносит свое несчастье, ибо надежды, что возлюблен­ный станет писать ей с каждой своей стоянки, рухнули. Воспомина­ния о том, сколь легковесны были предлоги, на основании которых возлюбленный покинул ее, и сколь холоден он был при расставании, наводят ее на мысль, что он никогда не был «чрезмерно чувствите­лен» к радостям их любви. Она же любила и по-прежнему безумно любит его, и от этого не в силах пожелать и ему страдать так же, как страдает она: если бы его жизнь была полна «подобными же волне­ниями», она бы умерла от горя. Мариане не нужно сострадание воз­любленного: она подарила ему свою любовь, не думая ни о гневе родных, ни о суровости законов, направленных против преступивших устав монахинь. И в дар такому чувству, как ее, можно принести либо любовь, либо смерть. Поэтому она просит возлюбленного обой­тись с ней как можно суровее, умоляет его приказать ей умереть, ибо тогда она сможет превозмочь «слабость своего пола» и расстаться с жизнью, которая без любви к нему утратит для нее всякий смысл. Она робко надеется, что, если она умрет, возлюбленный сохранит ее образ в своем сердце. А как было бы хорошо, если бы она никогда не видела его! Но тут же она сама уличает себя во лжи: «Я сознаю, между тем как вам пишу, что я предпочитаю быть несчастной, любя вас, чем никогда не видеть вас». Укоряя себя за то, что письма ее слишком длинны, она тем не менее уверена, что ей нужно высказать ему еще столько вещей! Ведь несмотря на все муки, в глубине души она благодарит его за отчаяние, охватившее ее, ибо ей ненавистен покой, в котором она жила, пока не узнала его.

И все же она упрекает его в том, что, оказавшись в Португалии, он обратил свой взор именно на нее, а не на иную, более красивую женщину, которая стала бы ему преданной любовницей, но быстро утешилась бы после его отъезда, а он покинул бы ее «без лукавства и без жестокости». «Со мной же вы вели себя, как тиран, думающий о том, как подавлять, а не как любовник, стремящийся лишь к тому, чтобы нравиться», — упрекает она возлюбленного. Ведь сама Мариа­на испытывает «нечто вроде укоров совести», если не посвящает ему каждое мгновение своей жизни. Ей стали ненавистны все — родные, друзья, монастырь. Даже монахини тронуты ее любовью, они жалеют ее и пытаются утешить. Почтенная дона Бритеш уговаривает ее про­гуляться по балкону, откуда открывается прекрасный вид на город Мертолу. Но именно с этого балкона девушка впервые увидела своего возлюбленного, поэтому, настигнутая жестоким воспоминанием, она

[554]

возвращается к себе в келью и рыдает там до глубокой ночи. увы, она понимает, что слезы ее не сделают возлюбленного верным. Впро­чем, она готова довольствоваться малым: видеться с ним «от времени до времени», сознавая при этом, что они находятся «в одном и том лее месте». Однако тут же она припоминает, как пять или шесть ме­сяцев тому назад возлюбленный с «чрезмерной откровенностью» по­ведал ей, что у себя в стране любил «одну даму». Возможно, теперь именно эта дама и препятствует его возвращению, поэтому Мариана просит возлюбленного прислать ей портрет дамы и написать, какие слова говорит она ему: быть может, она найдет в этом «какие-либо причины для того, чтобы утешиться или скорбеть еще более». Еще девушке хочется получить портреты брата и невестки возлюбленного, ибо все, что «сколько-нибудь прикосновенно» к нему, ей необычайно дорого. Она готова пойти к нему в служанки, лишь бы иметь воз­можность видеть его. Понимая, что письма ее, исполненные ревнос­ти, могут вызвать у него раздражение, она уверяет возлюбленного, что следующее послание ее он сможет вскрыть без всякого душевного волнения: она не станет более твердить ему о своей страсти. Не пи­сать же ему совсем не в ее власти: когда из-под пера ее выходят об­ращенные к нему строки, ей мнится, что она говорит с ним, и он «несколько приближается к ней». Тут офицер, обещавший взять письмо и вручить его адресату, в четвертый раз напоминает Мариане о том, что он спешит, и девушка с болью в сердце завершает изли­вать на бумаге свои чувства.

Пятое письмо Марианы — завершение драмы несчастной любви. В этом безнадежном и страстном послании героиня прощается с воз­любленным, отсылает назад его немногочисленные подарки, наслаж­даясь той мукой, которую причиняет ей расставание с ними. «Я почувствовала, что вы были мне менее дороги, чем моя страсть, и мне было мучительно трудно побороть ее, даже после того, как ваше недостойное поведение сделало вас самих ненавистным мне», — пишет она Несчастная содрогается от «смехотворной любезности» последнего письма возлюбленного, где тот признается, что получил все ее письма, но они не вызвали в его сердце «никакого волнения». Заливаясь слезами, она умоляет его больше не писать ей, ибо она не ведает, как ей излечиться от своей безмерной страсти. «Почему сле­пое влечение и жестокая судьба стремятся как бы намеренно заста­вить нас избирать тех, которые были бы способны полюбить лишь другую?» — задает она вопрос, заведомо остающийся без ответа. Со­знавая, что она сама навлекла на себя несчастье, именуемое безответ-

[555]

ной любовью, она тем не менее пеняет возлюбленному, что он пер­вый решил заманить ее в сети своей любви, но лишь для того, чтобы исполнить свой замысел: заставить ее полюбить себя. Едва же цель была достигнута, она утратила для него всякий интерес. И все же, поглощенная своими укорами и неверностью возлюбленного, Мариана тем не менее обещает себе обрести внутренний мир или же ре­шиться на «самый отчаянный поступок». «Но разве я обязана давать вам точный отчет во всех своих изменчивых чувствах?» — завершает она свое последнее письмо.

Е. Е. Морозова

Шарль Перро (Charles Perrault) 1628-1703

Сказки матушки Гусыни, или Истории и сказки былых времен с поучениями (Contes de ma mère l'Oye, ou Histoires et contes du temps passé avec des moralités) - Стихотворные сказки и прозаические истории (1697)

ОСЛИНАЯ ШКУРА

Стихотворная сказка начинается с описания счастливой жизни блистательного короля, его прекрасной и верной жены и их прелест­ной малютки-дочери. Жили они в великолепном дворце, в богатой и цветущей стране. В королевской конюшне рядом с резвыми скакуна­ми «откормленный осел развесил мирно уши». «Господь ему утробу так наладил, что если он порой и гадил, так золотом и серебром».

Но вот «в расцвете пышных лет недугом жена властителя внезап­но сражена». Умирая, она просит мужа «идти вторично под венец лишь с той избранницей, что будет, наконец, меня прекрасней и до­стойней». Муж «поклялся ей сквозь реку слез безумных во всем, чего она ждала... Среди вдовцов он был из самых шумных! Так плакал, так рыдал...» Однако же «не минул год, как речь о сватовстве бесстыжая идет». Но покойницу превосходит красотой лишь ее собственная дочь, и отец, воспылав преступной страстью, решает жениться на

[557]

принцессе. Та в отчаянии едет к своей крестной — доброй фее, что живет «в глуши лесов, в пещерной мгле, меж раковин, кораллов, пер­ламутра». Чтобы расстроить ужасную свадьбу, крестная советует де­вушке потребовать у отца подвенечный наряд оттенка ясных дней. «Задача хитрая — никак не выполнима». Но король «портняжных кликнул мастеров и приказал с высоких тронных кресел, чтоб к за­втрашнему дню подарок был готов, — иначе как бы он их, часом, не повесил!» И утром несут «портные дар чудесный». Тогда фея советует крестнице потребовать шелк «лунный, необычный — его не сможет он достать». Король зовет золотошвеек — и через четыре дня платье готово. Принцесса от восторга едва не покоряется отцу, но, «понуж­даемая крестной», просит наряд «чудесных солнечных цветов». Ко­роль грозит ювелиру страшными пытками — и меньше чем за неделю тот создает «порфиру из порфир». — Какая невидаль — об­новки! — презрительно шепчет фея и велит потребовать у государя шкуру драгоценного осла. Но страсть короля сильнее скупости — и принцессе тотчас приносят шкуру.

Тут «крестная суровая нашла, что на путях добра брезгливость не­уместна», и по совету феи принцесса обещает королю выйти за него замуж, а сама, накинув на плечи мерзкую шкуру и вымазав лицо сажей, бежит из дворца. Чудесные платья девушка кладет в шкатулку. Фея дает крестнице волшебный прутик: «Покуда он у вас в руке, шкатулка поползет за вами вдалеке, как крот скрываясь под землею».

Королевские гонцы напрасно ищут беглянку по всей стране. При­дворные в отчаянии: «ни свадьбы, значит, ни пиров, ни тортов, зна­чит, ни пирожных... Капеллан всех больше огорчался: перекусить он утром не успел и с брачным угощеньем распрощался».

А принцесса, одетая нищенкой, бредет по дороге, ища «хоть места птичницы, хоть свинопаски даже. Но сами нищие неряхе вслед плюют». Наконец несчастную берет в прислуги фермерша — «сви­ные стойла убирать да тряпки сальные стирать. Теперь в чуланчике за кухней — двор принцессы». Нахалы сельские и «мужичье противно тормошат ее», да еще и насмехаются над бедняжкой. Только и ра­дости у нее, что, запершись в воскресенье в своей каморке, вымыть­ся, нарядиться то в одно, то в другое дивное платье и повертеться перед зеркальцем. «Ах, лунный свет слегка ее бледнит, а солнечный немножечко полнит... Всех лучше платье голубое!»

А в этих краях «держал блестящий птичий двор король роскош­ный и всесильный». В сей парк часто наведывался принц с толпой придворных. «Принцесса издали в него уже влюбилась». Ах, если б он любил девиц в ослиной коже! — вздыхала красавица.

[558]

А принц — «геройский вид, ухватка боевая» — как-то набрел на заре на бедную хижину и разглядел в щелку прекрасную принцессу в дивном наряде. Сраженный ее благородной наружностью, юноша не решился войти в лачугу, но, вернувшись во дворец, «не ел, не пил, не танцевал; к охоте, опере, забавам и подругам он охладел» — и думал лишь о таинственной красавице. Ему сказали, что в убогой хижине живет грязная нищенка Ослиная Шкура. Принц не верит. «Он горь­ко плачет, он рыдает» — и требует, чтобы Ослиная Шкура испекла ему пирог. Любящая королева-мать не перечит сыну, а принцесса, «слыша эти вести», торопится замесить тесто. «Говорят: трудясь не­обычайно, она... совсем-совсем случайно! — в опару уронила персте­нек». Но «мнение мое — тут был расчет ее». Ведь она же видела, как принц смотрел на нее в щелку!

Получив пирог, больной «пожирал его с такою страстью жадной, что, право, кажется удачею изрядной, что он кольца не проглотил». Поскольку же юноша в те дни «худел ужасно... решили медики еди­ногласно: принц умирает от любви». Все умоляют его жениться — но он согласен взять в жены лишь ту, которая сможет надеть на палец крошечный перстенек с изумрудом. Все девицы и вдовы принимают­ся истончать свои пальцы.

Однако ни знатным дворянкам, ни милым гризеткам, ни кухар­кам и батрачкам кольцо не подошло. Но вот «из-под ослиной кожи явился кулачок, на лилию похожий». Смех смолкает. Все потрясены. Принцесса отправляется переодеться — и через час появляется во дворце, блистая ослепительной красотой и роскошным нарядом. Ко­роль и королева довольны, принц счастлив. На свадьбу созывают вла­дык со всего света. Образумившийся отец принцессы, увидев дочь, плачет от радости. Принц в восторге: «какой удачный случай, что тес­тем у него — властитель столь могучий». «Внезапный гром... Царица фей, несчастий прошлого свидетель, нисходит крестницы своей навек прославить добродетель...»

Мораль: «лучше вынести ужасное страданье, чем долгу чести изме­нить». Ведь «коркой хлеба и водой способна юность утолиться, в то время как у ней хранится наряд в шкатулке золотой».