Глава 2. Древняя Казань и его развитие до монгольских завоеваний

Средневековая Казань в историографии. По истории средневековой Казани накопилась обширная литература [Хузин, Ситдиков, 2001]. Она требует специального изучения. Ниже мы представим лишь общий обзор историографии Казани до завоевания ее русскими в 1552 г.

Первый этап в изучении средневековой Казани есть основание начинать с публицистического историко-художественного сочинения неизвестного автора второй половины XVI в. под названием "Казанская история". Она является первой попыткой русской историографии, исходя из господствовавшей идеологической концепции того времени, изложить историю вновь завоеванного татарского государства и его столицы. Древнейшая редакция произведения сохранилась лишь в восьми списках (всего их известно почти 300). В четырех из них упоминается дата основания Казани - 1177 (1172) год [Казанская история, 1954, с.47]. Как показали исследования И.Г.Добродомова и В.А.Кучкина [1989, с.454-456], эти даты попали в документ чисто случайно, "как результат оплошности позднего переписчика". В большинстве же списков время возникновения Казани увязывается с золотоордынским ханом Саином, основавшим Саинов-Юрт на месте будущей Казани [Казанская история, 1985, с.315]. Несмотря на всю тенденциозность и легендарность, особенно в освещении ранних периодов истории Казани, хронологическая близость его написания к периоду существования Казанского ханства делает это произведение интересным источником. Особую ценность представляют краткие сведения о топографии и фортификации города, архитектурных сооружениях, упомянутых, правда, без четкой локализации.

В трудах русских историков Казань как предмет исследования вновь появляется в книге А.И.Лызлова "Скифская история", написанной в конце XVII в. [Лызлов, 1776]. В ней приведена большая подборка материалов, относящихся к внешнеполитическим отношениям Московского государства и Казанского ханства. В качестве основного источника А.И.Лызлов использовал "Казанскую историю". Он поддержал золотоордынскую версию основания Казани Сартаком, сыном Батыя. По его мнению, Казань после разорения в конце XIV в. вновь восстанавливается в 1438 г. Улу-Мухаммадом. Штурм Казани в 1552 г. А.И.Лызлов описывал по "Сказанию" А.Курбского. Большое внимание одновременно он уделял сведениям иностранных авторов: хронике Матвея Стриковского, "Запискам о Московии" Сигизмунда Герберштейна и др., описывающих взаимоотношения Московского государства и Казанского ханства.

Проблемы истории Казани нашли свое место в трудах историков XVIII века - "Истории России с древнейших времен" В.Н.Татищева [1768] и "Опыте Казанской истории" П.И.Рычкова [1767]. Если в работе В.Н.Татищева вопрос о возникновении города освещается в рамках золотоордынской концепции, то П.И.Рычков подверг критическому анализу и признал недостоверными легенды об основании Казани в джучидскую эпоху. Он обратил внимание на то, что в некоторых русских летописях "болгары-казанцы" начинают упоминаться с XII в., что, по его мнению, связано с заселением бассейна р. Казанки в домонгольское время. Таким образом, П.И.Рычков ставил под сомнение золотоордынское происхождение Казани, хотя первое достоверное летописное упоминание города относил ко времени похода Дмитрия Донского на Болгар в 1376 г. [Рычков, 1767, с.66-72]. В работе П.И.Рычкова нашла также отражение концепция восстановления Казани Улу-Мухаммадом в 1438 г.

Для изучения топографии средневековой Казани интерес представляет описание планировки города, выполненное геодезистом М.С.Пестриковым в 1739 г. по заданию В.Н.Татищева [Пестриков, 1909]. Отметим также картографическую работу директора казанской гимназии Ю. Каница, пытавшегося в 1778 г. составить план-схему осады Казани войсками Ивана Грозного [Каниц, 1868]. С этим планом связана обширная историография, посвященная топографии и фортификации города 1552 г. (см. работы Д.И.Зиновьева, Г.С.Суровцева, Н.Баженова, М.Рыбушкина, С.М.Шпилевского, П.Е.Заринского и др.). В ходе обсуждения этого вопроса было аргументированно доказано, что план Ю. Каница обозначает границы Казани XVII в. и не имеет ничего общего с осадой 1552 г.

В XVII-XVIII вв. предпринимаются попытки изложения начала средневековой Казани в произведениях татарского фольклора, например, в "Дафтар-и Чингиз-наме" неизвестного автора. Эти произведения, вернее, предания и легенды, с известной оговоркой принимаются за первые исторические сочинения [Усманов, 1972, с.12]. В них преобладает описание эпохи Улуса Джучи с использованием большого количества разнообразных, но противоречивых по своему содержанию устных преданий. Возникновение Казани в большинстве из них увязывается с разорением г. Болгара Аксак-Тимуром. Основателями "Старой Казани" в 1300-1301 гг. выступают бежавшие от Тимура сыновья булгарского хана Габдуллы - Алтынбек и Галимбек. "Старая Казань", согласно преданиям, через 104 года после основания была перенесена на новое место - в устье Казанки, на Зилантау и Кремлевский холм, где она просуществовала еще 158 лет до взятия ее русскими войсками в 1552 г. [Татар халык, 1987, 53-64 б.]

В исследованиях историков XIX в. нашли отражение преимущественно политическая история Казанского ханства, московско-казанские взаимоотношения, изложенные на материалах русских летописей; но в них затрагивались также проблемы ранней истории города Казани. Так, Н.М.Карамзин считал, что Казань основал преемник Бату - Саин-хан в конце XIII в. и после разрушения 1399 г. восстановил Улу-Мухаммад в 1438 г. [Карамзин, 1993, V, с.29, 150]. Н.А.Полевой, придерживаясь общей с Н.М.Карамзиным позиции об образовании Казанского ханства, предполагал, что Казань была заложена в начале XIII в. и взята монгольскими войсками в числе других болгарских городов [Полевой, 1833].

Значительный вклад в изучение истории Казани внес профессор Казанского университета К.Ф.Фукс. На основе критического анализа русских летописей он впервые установил относительно точную хронологию событий, связанных с Казанью, и годы правления казанских ханов [Фукс, 1991, с.156-172]. Ранним летописным упоминанием Казани он считал 1396 г. по Никоновской летописи. В его труде, впервые изданном в 1817 г., нет больших разделов, посвященных дорусской Казани, но довольно значительное место предоставлено описанию развития города в первые годы после его завоевания русскими.

Одной из интереснейших, но содержащих большое количество фактических и хронологических ошибок, является работа М.С.Рыбушкина "Краткая история города Казани" (1834). По его мнению, опасный сосед России и столица царей ордынских "город Казань под именем Саинова юрта (кочевья) основан около половины XIV столетия после нашествия монголов на наше отечество Саином или Сартаком, сыном Батыевым, может быть, и по повелению самого Батыя" [Рыбушкин, 1843, с.19]. После разрушения в 1296 г. Казань, по мнению этого автора, была восстановлена Улу-Мухаммадом в 1349 г. на Кремлевском холме. Описывая укрепления города, он использовал без критического анализа план-схему Ю. фон Каница, считая, что город имел каменный кремль в нынешних его размерах [Рыбушкин, 1843, гл. VII].

Работа Н.К.Баженова во многом повторяет основные положения,существовавшие в историографии средневековой Казани начала XIX в. Значительная часть труда посвящена политической истории с большими хронологическими неточностями. В ней используется как достоверный факт предание о разрушении Булгара Тимуром и основании Казани болгарским князем Алим-беком в начале XIV в. По предположению Н.К.Баженова, в Кремле с периодом Казанского ханства связана Сююмбекина башня и Введенская церковь [Баженов, 1847, с.56]. Размеры Кремля 1552 г. в его работе соответствуют современным.

Сочинение Н.К.Баженова и вышеупомянутый план осады города в 1552 г. Ю.Каница были подвергнуты резкой критике в статьях А.И.Артемьева [1844, 1851, 1856]. Первое упоминание Казани в летописях он относит к 1361 г., но с оговоркой, что она раньше, в конце XIII в., упоминалась в числе городов, переданных в качестве дара князю Федору Черемному. Вслед за предшествующими авторами А.И.Артемьев придерживался мнения об уничтожении Иске-Казани в 1399 г. и возобновлении ее Улу-Мухаммадом на Кремлевском холме в середине XV в. [Артемьев, 1851, с.60-61]. В 1856 г. в нескольких номерах "Казанских губернских ведомостей" была напечатана большая статья автора "Какой вид имела Казань в XVI столетии?". Положения этой работы во многом определили последующее развитие исследований об укреплениях Казани середины XVI в. и ее топографии. Автор статьи отвергает наличие каменных стен до середины XVI в., признает существование деревянных укреплений ханского двора [Артемьев, 1856, с.311-312]. Им предпринята попытка определения местоположения проездных ворот, упоминаемых в русских летописях, и локализации посада периода Казанского ханства.

Во второй половине XIX в. появляется ряд крупных работ, авторы которых с той или иной степенью подробности касались истории средневековой Казани. Среди них следует отметить исследование академика В.В.Вельяминова-Зернова, содержащее интересные сведения из политической жизни Казанского ханства и его столицы [Вельяминов-Зернов, 1863-1866].

Особое место в историографии Казани занимает фундаментальная книга С.М.Шпилевского, изданная в 1877 г. к открытию IV Всероссийского Археологического съезда. В ней с учетом всей предшествующей историографии, детальным анализом русских летописей и татарских преданий обобщены достижения историков, изучавших булгаро-татарские города до середины XIX столетия. Пытаясь примирить русские летописи и татарские предания с их четкими датами основания Казани, С.М.Шпилевский стремится доказывать, что упоминаемый в татарских преданиях Тимур - это Менгу-Тимур, который после похода на Болгар в 1299 г. подарил только что основанную болгарским князем Алим-беком Казань ("Иске-Казань") князю Федору Черемному [Шпилевский, 1877, с.87]. Иске-Казань, по его предположению, в конце XIV - начале XV вв. была перенесена на Федоровский бугор в пределах современной Казани, а оттуда Улу-Мухаммад в 1445 г. переместил ее на Кремлевский холм [там же, с.431-438]. Работа С.М. Шпилевского интересна еще и тем, что он первым использовал "Писцовую книгу города Казани 1566-68 гг." в качестве исторического источника. Основываясь на сведениях этого источника, он пытался идентифицировать объекты периода Казанского ханства с известными ему зданиями в Кремле. По его предположению, Казань 1552 г. имела деревянные укрепления, Кремль (в нынешних его размерах) и Ханский двор [там же, с.440-447, 548-459]. Ко времени существования Казанского ханства он относит башню Сююмбике и Введенскую церковь, а также разрушенную после пожара 1815 г. Консисторию - "Ханский дворец" [там же, с.459-473].

Работы историков конца XIX в. - книги П.Е.Заринского [1877], М.Пинегина [1890], Н.П.Загоскина [1895] и несколько путеводителей [Верещагин, 1895; Казанский,1899] - ничего нового и значительного в историографию средневековой Казани не добавили. Тем не менее, они содержат ряд интересных моментов. Так, П.Е.Заринский дал достаточно обоснованную реконструкцию топографии Казани после 1552 г. на основании "Писцовой книги 1566-1568 гг." и других источников. Он считал, что Казань XV-XVI вв. имела деревянные укрепления, Кремль и Ханский двор; дворец правителя располагался перед Губернаторским дворцом, а нынешняя башня Сююмбике была мечетью [Заринский, 1877, с.72 и сл.].

По мнению М.Пинегина, первое достоверное упоминание Казани в летописях относится к концу XIII в., но он не исключал существование города и раньше, так как о булгарах-казанцах говорится якобы еще при описании событий 1164 г. [Пинегин, 1890, c.15-24]. По представлениям автора, Казань имела деревянные укрепления и Кремль в нынешних размерах, где располагались ханский дворец и мечети. Башню Сююмбике он считал минаретом Муралеевой мечети, располагавшейся на месте Введенской церкви [там же, с.365-366].

Книга Н.П.Загоскина интересна тем, что в ней использованы некоторые результаты первых археологических наблюдений на территории Кремля. Автор кратко описывал проведенные им совместно с П.А.Понамаревым наблюдения в траншее у западной стены, где были обнаружены остатки обгоревших деревянных бревен, являющиеся остатками укреплений ханской Казани [Загоскин, 1895, с.97]. Старая Казань, по мнению автора, была основана в 1288 г., оттуда город был перенесен в 1392 г. на Зилантову гору, а при Улу-Мухаммаде - на современный Кремлевский холм [там же, с.21-24,]. Ханский дворец Н.П.Загоскин локализовал на месте Губернаторского дворца, Введенская церковь представлялась ему бывшей мечетью, рядом с которой стояло двухъярусное здание, ставшее основой башни Сююмбике [там же, с.98-104].

В начале XX в. выходит в свет несколько оригинальных работ. Н.А.Спасский в своем "Очерке по родиноведению", изданном в 1912 г., затрагивал и проблемы ранней истории Казани. Он отмечал, что до 1552 г. Казань имела деревянные стены и Кремль, который впоследствии был расширен и перестроен каменным до нынешних его размеров. К временам Казанского ханства Н.А.Спасский относил три нижних яруса башни Сююмбике, Введенскую церковь (Муралееву мечеть), а за пределами Кремля - нижние этажи дома Месетникова по ул. Воскресенской [Спасский, 1912, с.243-246]. В представлениях автора Казань является городом, основанным Батыем на Федоровском бугре (Саинов-юрт). А на месте "Иски-Казани" (Камаевское городище) город заложили булгары, пришедшие сюда вместе с ханом Алим-беком после нашествия Менгу-Тимура на Болгар в 1279 г. Иске-Казань была разрушена русскими в 1399 г. В 1437 г. Улу-Мухаммад основал Казанское ханство, переселив оставшихся жителей Иске-Казани на Федоровский бугор, и только в 1446 г. его сын Махмуд перенес город на современный Кремлевский холм [там же, с.96]. Построения автора, понятно, никакими источниками не подкреплены.

В отечественной историографии, как видим, длительное время существовала возникшая на основе относительно поздних татарских легенд концепция первоначальной Казани, располагавшейся в 45 км к северо-востоку от Казани на месте обширного булгаро-татарского поселения конца XII - начала XVI вв. (Камаевское городище, Русско-Урматское селище в современном Высокогорский районе РТ). М.М.Хомяков категорически возражал против размещения первоначальной Казани в "Иске-Казани" и на Зилантовой горе в устье Казанки. В качестве гипотезы ученый выдвинул предположение о возможной локализации раннего города на Кабанском городище (он был также первым, кто обратил внимание на этот памятник) и рекомендовал организовать поиски летописного "Старого городища" на Федоровском бугре или на территории Богородицкого монастыря. По справедливому заключению М.М.Хомякова, положительные результаты по определению местоположения древней Казани будет возможным получить в конечном итоге лишь при изучении объектов, находящихся под землей, т.е. путем археологических изысканий [Хомяков, 1910, с.625 и сл.].

В конце XIX - начале XX в. к изучению проблем средневековой Казани проявила интерес возрождающаяся татарская историческая наука. Среди первых татарских исследователей истории средневековой Казани можно назвать Ш.Марджани [1884; 1989], Г.Баттала [1996], Г.Ахмерова [1998], Х.Атласи [1992], Р.Фахретдина [1993], А.-З.Валиди [1992], Г.Газиза (Г.Губайдуллина) [1994]. В их работах превалирует анализ политических событий XIV-XVI вв. Характеризуя их работы в целом, важно отметить, что они говорят о культурно-исторической и этнической преемственности Волжской Болгарии, Золотой Орды и Казанского ханства.

Ш.Марджани считал, что Казань основана ханом Газаном (Хасаном), внуком Батыя, о чем, по его мнению, может свидетельствовать найденный на Архиерейской даче надгробный камень конца XIII в., поставленный на могилу Хасан-бека [Марджани, 1989, с.77-79, 160]. В 1436 г. Улу-Мухаммад основал столицу Казанского ханства уже на новом месте. С трудами Ш.Марджани связано также упоминание Соборной восьмиглавой мечети и мечети Кул-Шарифа с медресе в Казанском кремле [там же, с.199; 219, с.41-50].

В трудах Г.Ахмерова и Х.Атласи дается критический обзор русской историографии, письменных источников и татарских преданий о средневековой Казани. Г.Ахмеров указывал, что еще до основания города в середине XII в. здесь проживали болгары-казанцы. По его мнению, поселения древних болгар в результате их развития перерастают после монгольского нашествия в города Иске-Казань и Новая Казань [Ахмеров, 1998, с.67-70]. Вслед за Ш.Марджани основание Казани он связывал с именем хана Казана, жившего до 1288 г., и отвергал легенду о появлении города после нашествия Тимура. Новая Казань, по концепции Г.Ахмерова, постепенно занимала место Иске-Казани, которая угасает после русского нашествия 1399 г. К ханскому времени на территории Казанского кремля ученый относил башню Сююмбике (минарет Соборной мечети) и Введенскую церковь (Соборная мечеть) [там же, с.119-120].

В книге Х.Атласи татарские устные предания об основании Казани признаны не соответствующими действительности. На основе детального изучения русских летописей он пришел к выводу о том, что первое упоминание Казани относится к концу XIV в. [Атласи, 1992, 196 б.]. Город основан, по его мнению, булгарскими князьями на месте "Иске-Казани" и этот город в середине XV в. Улу-Мухаммад переносит на новое место. Любопытно, что "Иске-Казань" Х.Атласи локализовал на Зилантовой горе [там же, с.200]. Имя города он выводил из названия реки Казанки. Значительное место в работе Х.Атласи занимают проблемы взаимоотношений Москвы и Казани во второй половине XV - первой половине XVI вв.

Определенным итогом первого этапа изучения средневековой Казани можно считать труды М.Г.Худякова [1923 (1990); 1930]. Автор полагал, что Казань была основана после разрушения Болгара Булак-Тимуром (1361 г.) на месте "Иске-Казани", оттуда перенесена на Старое городище (Федоровский бугор), а после прихода Улу-Мухаммада - на Кремлевский холм. М.Г.Худяков отрицал наличие самостоятельного укрепленного Кремля (крепости на современном Кремлевском холме) в дорусское время, отмечая, что город имел только посадские деревянные стены с десятью башнями [Худяков, 1990, с.256-265]. По представлениям ученого, Ханский дворец располагался на месте Губернаторского дворца [там же, c.265-267], рядом с башней Сююмбике находились ханские усыпальницы, а чуть западнее в районе Тайницких ворот, возможно, возвышались Муралеева мечеть и Муралеевы палаты [там же, c.268-269]. Напротив Благовещенского собора, на месте трапезной, он размещал Соборную мечеть [там же, c. 267]. Мечеть Кул-Шарифа локализована на территории ныне разрушенного Спасо-Преображенского монастыря [там же, c. 271]. М.Г.Худяков не считал свою реконструкцию топографии ханской Казани окончательной и справедливо полагал, что на следующем этапе изучения Казани ведущее значение в пополнении базы источников должны приобрести материалы археологических раскопок.

Определяя общие итоги первого этапа изучения истории Казани в целом, можно отметить, что вопрос о месте и времени основания города занимал тогда практически всех исследователей, но он так и остался нерешенным. Большинство ученых придерживалось концепции, согласно которой на современном месте город возникает только с приходом Улу-Мухаммада в конце первой половины XV в. До этого времени якобы существовала "Иске-Казань", основанная булгарами или в домонгольское, или в золотоордынское время. "Иски Казань" локализовали в основном на месте бывшего булгаро-татарского поселения у деревень Камаево и Русский Урмат. В изучении фортификации средневекового города исследователи пришли в какой-то степени к общему мнению о существовании посадских стен XV-XVI вв. вдоль восточного берега Булака, хотя проблема их локализации на современной территории города осталась нерешенной. К числу объектов ханского времени многие авторы относили, правда, в ряде случаев с некоторыми оговорками, башню Сююмбике и Введенскую церковь (мечеть Нур-Али).

Второй этап в изучении истории Казани охватывает 1925-1958 гг. и связан в основном с именем Н.Ф.Калинина, известного советского археолога, крупнейшего знатока средневековой истории нашего города. В 1925 г. он совместно с проф. В.Ф.Смолиным проводил наблюдения на водопроводной траншее, проложенной в Кремле южнее башни Сююмбике (рис.70, № 14). Здесь были прослежены и впервые документально зафиксированы культурные напластования, нижний горизонт которых (слой ханской Казани) содержал красноглиняную булгаро-татарскую керамику [Смолин, 1926].

В 1928-1929 гг. научными учреждениями Казани была организована экспедиция по изучению булгарских городов. Наряду с раскопками на Билярском и Джукетауском городищах экспедиция начала археологическое изучение и Казанского кремля. К северу и востоку от Благовещенского собора под руководством проф. И.Н.Бороздина была заложена серия шурфов, один из которых расширили до масштабов раскопа (рис.1, № 5). Эти раскопки, как признавался позднее И.Н.Бороздин [1929, с.], для истории древней Казани "почти ничего не дали". Другого мнения был Н.Ф.Калинин, которого, между прочим, совершенно не удовлетворяла методика исследований ("шурфовка и штыки, не увязанные со слоями - много из-за этого потяряно"). Он отмечал, что во всех шурфах прослеживалась довольно четкая стратиграфия культурных отложений с остатками древних сооружений. Нижний слой "немалой толщины", содержащий булгаро-татарскую керамику, исследователь датировал временем Казанского ханства. Кроме того, в одном из шурфов, заложенном на краю холма за Благовещенским собором, были вскрыты руины белокаменной крепостной стены, время строительства которой было определено предположительно XVII в. Как было установлено позднее, основание ее (т. е. нижняя часть) относится к более раннему времени - концу XII- началу XIII вв. [Ситдиков, 2000].

Интересные материалы были получены в шурфах 1929 г. у южной стены башни Сююмбеки (рис., № 7). На глубине 140-150 см от современной поверхности был выявлен слой Казани ханского периода, стратиграфически разделенный на три горизонта. В основании нижнего, древнейшего горизонта наряду с фрагментами немногочисленной булгарской керамики был обнаружен железный топор (рис.:11), широко распространенный в средневековых памятниках XII- первой половины XIII вв. [Древняя Казань, 1996, с.309-310].

Шурфовка северо-западного угла Дворцовой церкви (рис.1, № 8 ) выявила в основном культурные отложения Казани после 1552 г. Были обнаружены захоронения прицерковного кладбища второй половины XVI- начала XVIII вв. Однако здесь же, по словам Н.Ф.Калинина, под русским фундаментом Дворцовой церкви на глубине 110 см удалось зафиксировать второй фундамент из тесаных камней, "резко отличающийся от русского и близкий к булгарским известняковым кладкам" [Калинин, 1955, с.119]. Именно на это открытие Н.Ф.Калинина ссылаются до сих пор некоторые исследователи, говоря о постройке Дворцовой церкви на месте исторически известной мечети Нур-Али.

Привлекают внимание материалы, полученные Н.Ф.Калининым в 1935 г. из небольшого раскопа у северной стены Кремля (рис.70, № 10). В культурном слое мощностью 4,5 м было прослежено 11 стратиграфических горизонтов. Относительно двух последних исследователь заметил: "По своему содержимому они резко отличаются от всех верхних слоев. Все вещи, в них найденные, явно характеризуют культуру татарского населения до эпохи московской колонизации. В них нашли отражение гончарное, кузнечное, медеобрабатывающее, строительное и кожевенное производства" [Калинин, 1941, с.105-106]. Обнаруженные в древнейшем слое фрагменты глиняной посуды имели яркие аналогии на золотоордынских и булгарских городищах. В числе датирующих находок Н.Ф.Калинин указывал также на железный наконечник стрелы, бытовавший преимущественно в домонгольское время. Однако выделить соответствующие им слои исследователь не рискнул, очевидно, из-за малочисленности и невыразительности находок.

Археологические наблюдения на территории Кремля продолжаются и в послевоенные годы. В 1947 г. в юго-восточной части, во дворе Министрества сельского хозяйства, была прорыта траншея для водопровода (рис., № 11). Культурные напластования ханской Казани были прослежены здесь на протяжении около 150 м. Н.Ф.Калинин впервые зафиксировал остатки двух мусульманских кладбищ. Одно из них, очевидно, более раннее, располагалось в северной части траншеи. Выявленное погребение лежало на спине с легким поворотом на правый бок и было ориентировано головой на юго-запад. Второе кладбище было обнаружено в южной части траншеи недалеко от Спасской башни. Погребение было совершено также по мусульманскому обряду, но могильная яма сверху перекрывалась досками. Н.Ф.Калинин датировал его XV в. Следует отметить еще один интересный и загадочный объект - ров, зафиксированный в профиле траншеи 1947 г. В интерпретации Н.Ф.Калинина это, может быть, следы оборонительного рва ханской Казани XV-первой половины XVI вв. Дальнейшее изучение его путем заложения специальных раскопок провести не удалось, тем не менее, до сих пор все исследователи уверенно проводят южную линию крепостных стен ханского периода севернее Спасской башни, опираясь при этом на сугубо предварительное заключение Н.Ф.Калинина [Халит, 1999, с.56].

В 1948-1951 гг. Н.Ф.Калинин проводит разведочное обследование еще двух археологических памятников в пределах города - Зилантовского "городища" и Кабанского городища. По его мнению, основанному на исторических преданиях и некоторых более объективных данных (напр., надгробия XIII-XIV вв. из Архиерейской дачи), эти памятники могут представлять собою места первоначальной Казани, существовавшей там до ее окончательного переноса на Кремлевский холм.

На Зилантовой (Змеиной) горе Н.Ф.Калинин обнаружил всего несколько фрагментов позднеболгарской (?) керамики и обломок белого изразцового кирпича с голубой поливой. Название горы, вслед за предшествующими исследователями, он связывал с татарскими легендами об обитании множества змей и крылатого змея-дракона Зиланта на месте будущей Казани [Калинин, 1952, с.27, 30].

Археологические разведки подтвердили вероятность существования небольшого городища со слабыми признаками оборонительных укреплений в северной, возвышенной части Архиерейской дачи. Кладбище XIII-XIV вв. с надгробиями на могилах Алтын-Бертек и Хасан-бека, следы которого так и не удалось обнаружить, могло располагаться на южной, более низкой площадке. Был отмечен слабо насыщенный находками позднебулгарский культурный слой. Н.Ф.Калинин принял это городище за остатки укрепленного феодального замка XIII-XIV вв., служившего "резиденцией князя, которому принадлежало Кабанское княжество". Особый интерес к этому булгарскому городку, по мнению исследователя, заключается в том, что он "был одним из зародышей будущей Казани" [Калинин, Халиков, 1954, с.66].

Первые масштабные археологические исследования на территории Кремля проводились Н.Ф.Калининым в 1953-1954 гг. Тремя раскопами, заложенными около Тайницкой башни (рис.1, № 16, 17, 18), он вскрыл тогда довольно большую площадь - 280 кв.м и выявил мощные отложения древней Казани дорусского времени с богатыми находками. В первом раскопе обнаружились чрезвычайно интересные деревянные конструкции относительно хорошей сохранности, которые в интерпретации Н.Ф.Калинина представляли собой "части ограды ханского двора, стоявшего внутри Кремля, и части высокой дозорной башни, стоявшей у северо-западного угла этого двора… Ограда ханского двора рисуется, таким образом, крепостью в крепости, с прочными деревянными стенами и двумя высокими башнями" [Калинин, 1955, с.130].

В других раскопах были изучены жилые и хозяйственные сооружения, ямы, выявлены следы не до конца определенных деревянных конструкций, стратиграфически связанных с нижним слоем культурных отложений. Более древних, чем середина XV в., слоев все же не удалось выделить.

С проблемой археологии древней Казани были тесно связаны широкие исследования Н.Ф.Калинина 1956-1957 гг. на Урматском селище и Камаевском городище, расположенных в 45 км к северо-востоку от Казани в Высокогорском районе республики. Указанные памятники, традиционно счтавшиеся остатками легендарной "Иски (Старой) Казани", неоднократно обследовались им начиная с 1945 г. Результаты проведенных работ позволили локализовать "Иски Казань" на месте Русско-Урматского селища. Этот город возник, по заключению ученого, не раньше середины XIII в. и просуществовал до XV в., "когда соперницей ему окончательно стала Новая Казань" [Калинин, Халиков, 1954, с.103].

Плодотворные раскопки Н.Ф.Калинина завершили второй этап археологических исследований древней Казани. Это был преимущественно период наблюдений за земляными работами в Кремле. Целенаправленные, специально поставленные раскопки были редки. Широко применялась не оправдавшая себя на практике методика шурфовки. В результате бесценный культурный слой памятника разрушался, а в руки исследователей поступало мало информации. Несмотря на довольно значительное количество стратиграфических разрезов, не удалось выделить слои, накопленные в булгарское время. А они, как мы теперь знаем, безусловно были. А.Х.Халиков, позднее А.Г.Ситдиков установили, что при раскопках Н.Ф.Калинина были обнаружены даже отдельные находки домонгольского времени [Древняя Казань, 1996, с.280-281; Ситдиков, 1999, с.44, 46-47, 49-50, 53, 55], но сам исследователь не смог правильно их датировать, или же, скорее всего, не придавал им особого значения, считая пережиточными. Причина, конечно, и в общем уровне развития булгарской археологии того времени, в частности, в недостаточной разработанности хронологии некоторых категорий археологических находок, в первую очередь, наиболее массового материала - керамики. В то же время складывается впечатление, что Н.Ф.Калинин особо и не стремился искать более ранние, чем середина XV столетия, следы обитания булгар на Кремлевском холме, хотя прекрасно знал о неоднократных находках джучидских монет из прежних сборов. Возможно, он оказался в плену собственной гипотезы, которой оставался верен до конца жизни и согласно которой первоначальная Казань отождествлялась с "Иски Казанью". В конце XIV в. она якобы была перенесена на Зилантау и только в середине XV столетия приобрела свое постоянное место на современном Кремлевском холме. Ошибочность концепции "кочующей" Казани была доказана позднее.

Третий этап археологических исследований Казани охватывает 1970-1980-е годы. Они проводились под общим руководством проф. А.Х.Халикова, внесшего огромный вклад в изучение древностей средневековой Казани. Главной целью возобновившихся исследований было установление местоположения первоначальной Казани и времени ее возникновения.

В начале 1970-х годов преподаватель кафедры истории СССР Казанского университета, большой знаток средневековых русских письменных источников, В.Н.Степанов еще раз обратил внимание историков на дату основания города, упомянутую в "Казанской истории" Анонима второй половины XVI в. [Древняя Казань, 1996, с.269]. Эта дата - 1177 год - серьезно заинтересовала А.Х.Халикова, и он решил проверить ее археологически. Ученый обращается сперва к старым коллекциям, собранным еще в прошлом столетии, а также к материалам раскопок В.Ф.Смолина, И.Н.Бороздина и Н.Ф.Калинина. В этих коллекциях содержались находки, имеющие явно домонгольский возраст [Древняя Казань, 1996, с.280-281].

Археологические раскопки начались в 1971 г. с проверки имеющихся гипотез о расположении первоначальной Казани на Зилантовой горе, Кабанском городище и на месте т.н. "Старого городища", упоминавшегося в ряде источников XVI в. на посадской территории. Ни в одном из перечисленных пунктов не было зафиксировано ранних материалов [Шавохин, 1976, с.34]. Объектом внимания исследователей становится Казанский Кремль.

В 1971-1973 гг. с целью обследования и последующей реставрации ныне существующих стен Кремля в его северо-восточной части Л.С.Шавохиным было заложено 8 раскопов общей площадью более 300 кв. м. (рис.1, № 21-28). Им был выявлен слой мощностью до 4-5 м, в нижних напластованиях которого встречались находки ханского и золотоордынского времени.

Принципиально важными для понимания ранних этапов истории Казани были раскопки 1974 г. в центральной части сквера перед Губернаторским дворцом (рис.1, № 30), где были выявлены остатки культурных напластований города булгаро-татарского периода. Они подразделялись на три разновременных слоя. Верхний слой, судя по характерным находкам, отложился в эпоху Казанского ханства; в нем были расчищены несколько хозяйственных сооружений и большое подполье дома ремесленника, занимавшегося обработкой цветных металлов. Нижележащий слой был датирован золотоордынским временем. Самый нижний, древнейший слой, толщина которого не превышала 10 см, дал небольшой, но очень ценный датирующий материал - глиняную посуду с явными чертами домонгольского гончарства [Шавохин, 1976, с.37-38]. Таким образом, в 1974 г. впервые документально удалось установить наличие в напластованиях Казанского Кремля слоя домонгольского времени (второй половины XII- первой половины XIII вв.).

Раскоп 1975 г. (рис.1, № 35), заложенный Л.С.Шавохиным к югу от Благовещенского собора, на территории сквера, опять же вскрыл отложения булгаро-татарской эпохи, в том числе и домонгольского времени. Древнейший слой мощностью до 15 см, по наблюдениям исследователя, "представляет собой переработанный почвенный грунт с тонкими прослойками подзолистой супеси и угля, который связан, вероятно, с выжиганием растительности на месте первоначального города" [Шавохин, 1976а, с.208]. Было изучено несколько хозяйственных сооружений. Среди находок, кроме гончарной керамики, был железный наконечник стрелы, характерный для X- начала XIII вв.

Крупные археологические исследования в Казанском Кремле проводились А.Х.Халиковым в 1976-1978 гг. В районе башни Сююмбеки, несколько южнее (рис.70, № 40, 46), были выявлены следы древнейшей оборонительной стены города, которые сохранились в виде остатков земляной насыпи шириной около 3 м, имеющей еще какие-то дополнительные деревянные конструкции. У Тезицкого оврага, недалеко от Министерства здравоохранения (рис.70, № 50, 53, 57), ранние укрепления представляли собой земляной вал шириной основания около 10-12 м с остатками белокаменной стены толщиной 1,5-1,8 м по верху. Все они были сооружены, по утверждению исследователя, при основании города, что доказывалось стратиграфически и комплексом вещевых находок XII-XIII вв. [Халиков, 1985].

Особый интерес у археологов и историков вызвали исследования 1977 г. В раскопе IV, заложенном вдоль стены, соединяющей башню Сююмбике и бывшую Дворцовую церковь, в древнейшем, домонгольском слое были выявлены следы двух монументальных белокаменных сооружений, интерпретированных А.Х.Халиковым как остатки мечети и сторожевой башни-минарета. Эти здания, судя по находкам, среди которых была и монета Менгу-каана 1240-х годов, существовали и в золотоордынское время. Любопытно, что их фундаменты уходили под основание башни Сююмбеки [Халиков, 1997, с.29-31]. В период Казанского ханства к упомянутым зданиям примыкали мавзолеи, воздвигнутые из белого известнякового камня. В них лежали останки двух ханов - Махмуда и Сафа-Гирея, по предположению А.Х.Халикова [История Казани, 1988, с.28].

После сезона 1978 г. раскопки в Кремле были прекращены. Небольшие исследования проводились за пределами Кремля: в 1985 г. - на территории бывшего Богородицкого женского монастыря, где было установлено местоположение загадочного "Старого городища" XIII-XVI вв.; в 1988 г. - в районе современного здания Президиума АН Татарстана (по ул. Баумана), где был выявлен интересный комплекс сооружений западного посада средневековой Казани [Халиков, 1989, с.116-118].

Основным достижением археологических исследований 1970-х годов можно считать создание основ стратиграфии и хронологии культурных отложений Казанского Кремля. Данная стратиграфическая шкала, требующая, по мнению А.Х.Халикова, дальнейших уточнений на основе более массовых материалов, выглядела следующим образом [Халиков, 1985, с.90, 92]:

• слой I, современный, датируется XIX-XX вв.;

• слой II ("русский") отложен во второй половине XVI- XVIII вв.;

• слой III ("ханский") накоплен в период существования Казанского ханства в 1445-1552 гг.;

• слой IV ("золотоордынский") отложился в период существования Казани в качестве столицы одноименного княжества во второй половине XIII- первой половине XV вв.;

• слой V ("домонгольско-булгарский") отражает древнейший период города, время его возникновения и функционирования в качестве военной крепости во второй половине XII- первой половине XIII вв.

Таким образом, в 1970-х годах были достигнуты значительные успехи в изучении проблем возникновения и исторической топографии города, динамики территорииального его развития в XII-XVI вв. Ценные наблюдения в этой области можно найти в соответствующих разделах "Истории Казани", написанных А.Х.Халиковым [История Казани, 1988, с.21 и сл.].

Основные усилия исследователей в 1970-х годах были направлены на решение проблемы возникновения Казани. В результате дата первого упоминания города в "Казанской истории" второй половины XVI в. получила, казалось бы, археологическое подтверждение [см. об этом: Иванов, Халиков, 1975; Халиков, Шавохин, 1975; Халиков, 1976]. Однако не все согласились с этой датой. Такие современные исследователи, как В.Л.Егоров, В.А.Кучкин, Р.Г.Фахрутдинов, позднее и Л.С.Шавохин считали Казань городом, возникшим не раньше второй половины XIV в.

Точка зрения московского историка и археолога В.Л.Егорова [1975, с.80-87; 1985, с.97-105], связывающего возникновение и название города с булгарским князем Хасаном, правившим в 1370-х годах, подверглась критике со стороны казанских ученых С.Х.Алишева, А.Г.Мухамадиева [1975, с.124-127], Р.Г.Ахметьянова [1975, с.133-136], и др.

Р.Г.Фахрутдинов к определению возраста Казани подошел с несколько иных позиций. В 1970-1980-х годах он проводил археологические раскопки на Камаевском городище и Русско-Урматском селище, которые вслед за предшествующими учеными рассматривает как остатки "Иски (Старой) Казани", якобы перенесенной в конце XIV столетия на место "Новой", современной Казани. К сожалению, он не проводил сопоставительного изучения материалов этих двух памятников, основные выводы исследователя базируются на сведениях широко распространенных среди местного населения преданий. Р.Г.Фахрутдинов полностью доверился точным датам, имеющимся в этих "источниках" и вычислил дату основания Казани на новом месте - 1399 год [Фахрутдинов, 1984, с.161]. Эта точка зрения не нашла поддержку среди исследователей, которые высказали серьезные сомнения по поводу генетической связи этих двух памятников.

В.А.Кучкин и И.Г.Добродомов, проводив дополнительные источниковедческие исследования текста "Казанской истории", доказали, что дата "1177 (1172) год", на которых опирался в своих работах А.Х.Халиков, является поздней редакторской вставкой, следовательно, верить ей не следует [Добродомов, Кучкин, 1979, с.161-162; 1989, с.430-479].

В итоге вопрос о времени возникновения Казани остался не решенным. Между тем домонгольский возраст города у многих ученых не вызывал уже больших сомнений. Предложенная А.Х.Халиковым дата была принята авторами серьезных научных трудов, в том числе и составителями энциклопедии "Города России" [1994, с.166].

Четвертый, современный этап в истории археологического изучения г. Казани начался в 1994 г., когда в целях сохранения, реставрации, изучения и использования архитектурных памятников и культурного слоя Кремля был создан Государственный историко-архитектурный и художественный музей-заповедник "Казанский Кремль", выступивший инициатором организации крупномасштабных раскопок на его территории. Эти раскопки, финансируемые Музеем-заповедником (а в 1998-2000 гг. и Казанским Советом народных депутатов), проводит объединенная археологическая экспедиция Института истории АНТ, Казанского университета и самого Музея-заповедника под руководством Ф.Ш.Хузина.

В 1994-2003 гг. на территории Кремля и прилегающей к нему территории средневекового посада было заложено 57 раскопов общей площадью более 5 тысяч кв. м при средней мощности культурного слоя около 3 м (рис.1, №№ 61-87). На 27 раскопах, расположенных преимущественно в северной половине современного Кремля, а также в восточном и западном посадах, выявлен древнейший слой или же обнаружены ранние материалы во вторичном залегании. В последние годы охранно-спасательного характера археологические раскопки и наблюдения проводятся и за пределами Кремля, в исторической части города. В результате накоплен огромный фонд археологических источников, изучение которых позволяет воссоздать древний облик средневековой Казани, определить ее статус в разные исторические эпохи, решить многие дискуссионные проблемы, имеющие зачастую принципиальный характер. Часть материалов из новых раскопок уже опубликована в различных изданиях [Ситдиков, 2000; Хлебникова, 2000; Хузин, 1999; 1999а и др.]. Среди них особую ценность имеют материалы Международных научных конференций "Международные связи, торговые пути и города Среднего Поволжья IX-XII вв." [1999], "Средневековая Казань: возникновение и развитие" [2000], "Великий Волжский путь" [2001-2003]. Участниками этих конференций являлись ученые разных специальностей - историки, археологи, нумизматы, языковеды, фольклористы из многих научных центров России, а также стран ближнего и дальнего зарубежья.

Новые открытия археологов способствовали активизации исследований и в других областях средневековой истории столицы. Появились интересные монографии историков архитектуры Г.Н.Айдаровой-Волковой [1997], Н.Халита [1999], геофизика З.М.Слепака [1999], материалы научных конференций "Казанское ханство: актуальные проблемы исследования" [2002], "Старо-Татарская слобода: от прошлого к будущему" [2001] и большое количество научно-популярных работ.

О предпосылках и времени основания города Казани. В конце I - начале II тыс. н.э. в странах Западной и Восточной Европы произошли важные социально-экономические изменения, приведшие к утверждени. Нового, феодального способа производства. Эти изменения сопровождались возникновением и бурным ростом городов, ставших торгово-ремесленными, административно-политическими, военно-оборонительными и культурно-идеологическими центрами.

Почти одновременно с древней Русью и государствами Центральной Европы - на рубеже IX-X вв. - на политической карте средневековья появляется Булгарское государство, известное за пределами страны как "великое и могущественное царство с богатыми городами" [Аннинский, 1940, с.80]. Население его состояло преимущественно из тюркоязычных племен, проникавших в Средневолжско-Нижнекамский регион неоднократными волнами почти на протяжении I тыс. н.э., а также местных поволжских финнов и угров. В отличие от местных финно-угорских племен булгары к тому времени имели уже богатый опыт государственности. Знаменитая Хуннская держава (III-V вв.), Тюркский каганат (VI-VII вв.), Великая Болгария (VII в.), Хазарский каганат (VIII-X вв.) - вот перечень тех ранних государственных образований, в составе которых проживали их предки. Согласно источникам, занимались они не только кочевым скотоводством и набегами на соседей, у них были и стационарные поселения, в том числе города с мощными укреплениями, кирпичными и каменными зданиями. Часть населения занималась земледелием, ремеслом и торговлей.

Переселившиеся на Среднюю Волгу булгары, как можно судить на основании имеющихся источников, некоторые время кочевали, но природно-географические условия региона заставили их в скором времени перейти к оседлости. Не позднее конца IX у волжских булгар появляются стационарные поселения. В начале Х в. князья-эмиры чеканили уже свои собственные монеты - атрибут государства, часть населения была мусульманизирована, в некоторых селениях, по словам Ибн Русте, имелись мечети и начальные школы при них [Хвольсон, 1869, с.23]. Однако Ибн Фадлан, секретарь знаменитого Багдадского посольства, с именем которого связано официальное принятие булгарами ислама, в своих "Записках" 922 г. о булгарских городах еще не упоминает, но говорит о готовности царя Алмыша построить сильную крепость (город), "чтобы укрепиться в ней от царей, своих противников" [Ковалевский, 1956, с. 121, 133, 141]. Именно к этому времени, к первой четверти Х столетия, относятся археологически установленные даты возникновения первых исторически известных городов Булгарии - Биляра, Сувара, Булгара на Волге [Хузин, 2001, с.71].

В настоящее время на территории Татарстана и сопредельных областей - Ульяновской, Самарской, Пензенской, а также в соседней Чувашии известно около 170 городищ и более 700 селищ, несколько десятков могильников и прочих археологических памятников, датируемых в пределах X - начала XIII вв. Основная часть крупных городищ и селищ расположена в Западном Закамье - на левобережье Волги к югу от Камы [Фахрутдинов, 1975].

Как свидетельствуют последние исследования археологов, в первой половине домонгольского периода, т.е. в X-XI вв., начинается активное освоение булгарами территории Предкамья - левобережья Волги к северу от Камы. На этих землях возводятся такие известные города и крепости как Кашан, Чаллы, Кирмень, Алабуга, а также значительное количество сельских поселений. Северные границы государства доходят до р. Казанка, где в качестве пограничного пункта возникает город Казань. Отсюда, а также по Каме и Вятке булгары проникают и в более северные районы, населенные финно-уграми. По заключению пермского археолога проф. А.М.Белавина, "уже к XI столетию практически все Прикамье (за исключением бассейна Средней Вятки) становится частью территории Волжской Булгарии, ее своеобразной угро-финской периферией" [Белавин, 1999, с.163]. В землях, принадлежавших предкам удмуртов и коми-пермяков, булгары основывают торговые фактории. По данным А.М.Белавина, в Пермской области насчитывается около 200 памятников, в которых встречены многочисленные вещи из Волжской Булгарии, в том числе и монеты булгарской чеканки. Часть булгар постоянно проживала здесь среди местного населения, занимаясь не только торговлей, но и различными ремеслами. Так, на Рождественском городище открыты двухъярусные гончарные горны классически булгарского типа и мусульманские погребения на близлежащем могильнике. Процент булгарской керамики на верхнекамских памятниках колеблется от 5 до 50, а иногда до 75 процентов от ее общего количества [Белавин, 2000, с.45 и сл.].

Оказавшись в процессе активного освоения новых предкамских земель, булгары достойно оценили выгодное топографическое положение мыса или холма в районе устья Казанки, получившего позднее название Кремлевского. На этом месте из небольшого пограничного поселения и вырос город Казань, ставший столетия спустя крупнейшим экономическим, политическим и культурным центром обширного Поволжско-Уральского региона.

Как было показано выше, древние этапы истории города Казани, относящиеся к временам Волжской Булгарии, Золотой Орды и Казанского ханства, долгое время оставались недостаточно изученными из-за скудости источников. Новые археологические раскопки и целенаправленные исследования ученых различных специальностей кардинальным образом изменили положение в области источниковедения ранней истории Казани и позволили решить ряд дискуссионных вопросов, связанных с датой основания города, определением социального статуса первоначального поселения на Кремлевском холме, характером его укреплений и т.д.

Сегодня большинство ученых вполне обоснованно считает некорректным оперировать приведенными в "Казанской истории" второй половины XVI в. сведениями при обосновании возраста Казани. Других письменных источников по этому вопросу в распоряжении науки не имеется. Поэтому основным источником для нас послужил массовый археологический материал, который изучался как традиционными, так и, по возможности, естественнонаучными методами.

Чрезвычайная сложность определения времени возникновения средневекового города сугубо археологическими методами очевидна. Первым и главнейшим условием решения этого вопроса является выделение в общей толще культурных напластований древнейшего горизонта (или слоя) и правильная его датировка. Однако этого недостаточно; необходимо выполнить следующее обязательное условие - выявить оборонительные укрепления, синхронные древнему поселению. В условиях Казанского кремля достижение намеченных целей осложняется тем, что его территория в течение ряда столетий, вплоть до современности, являлась очень плотно застроенной частью города. С давних времен шло тут оживленное строительство: возводились крепостные стены и башни, административные и культовые здания, жилые дома и хозяйственные постройки. При этом, естественно, поздние сооружения нарушали более ранние, булгарские слои местами полностью уничтожались, вещи многократно перемешивались. Тем не менее, ранние слои города были выявлены, обнаружены в них соответствующие находки и сооружения, в том числе и оборонительного характера. И тут перед иследователями возникает другая проблема - проблема определения социального статуса первоначального поселения, хронологического соотношения выявленных оборонительных сооружений с культурным слоем, поиска следов ремесленной и торговой деятельности населения и пр. В процессе своих исследований мы постарались найти подходы к решению всех этих проблем. Ниже изложены основные выводы, которыее были получены в результате анализа новых археологических материалов из ранних напластований Казанского Кремля.

В последние годы была подтверждена и уточнена стратиграфическая шкала культурного слоя, созданная в 1970-х годах А.Х.Халиковым. Согласно этой шкале, культурные отложения Кремля, имеющие мощность от 1-3 до 8 и более метров на разных участках, делятся на пять разновременных слоев, нижний из которых, V, самый ранний, накоплен в домонгольское время (рис.). По составу грунта это гумусированная серая супесь с мелкими углистыми вкраплениями, подстилающаяся погребенной почвой в виде подзола. В основании слоя прослеживается тонкая углистая прослойка, оставшаяся, по-видимому, от выжигания растительности в самый начальный период освоения булгарами территории современного Кремлевского холма. Мощность слоя небольшая - от 5 до 20, местами до 25 см вне объектов. Относительно слабо насыщен находками и сооружениями. По составу грунта и содержанию он очень близок к раннему, VI слою Болгарского городища [Хлебникова, 1987, с.46 и сл.].

Небольшая мощность V слоя требует своего объяснения. Очевидно, что в это время раннее поселение на высоком, естественно укрепленном мысу между Казанкой и Булаком выполнял преимущественно роль военно-оборонительного пункта, своеобразного убежища для основного населения, проживающего в пригороде или посаде, следы которого также были выявлены археологической экспедицией в восточной, низменной части Кремля за пределами древних укреплений. Заметим также, что Казанский Кремль с небольшой мощностью ранних отложений - не единственный памятник такого рода в булгарской археологии. Городища Кирмень, Кашан, известные по русским летописям и татарским преданиям как цветущие города, подвергавшиеся неоднократным нападениям ушкуйников, и некоторые другие, также имеют незначительный культурный слой. По-видимому, характером поселения обусловлено и небольшое количество сооружений из V слоя - всего около двух десятков хозяйственных построек и ям, несколько жилищ. Конечно, следует принимать во внимание и сильную нарушенность слоев.

Переходя к вопросу о времени отложения древнейшего слоя этого памятника, следует заметить, что домонгольский возраст его сегодня практически ни у кого из исследователей сомнений не вызывает. Находки этого времени отмечали в своих работах все археологи, работавшие в разные годы на территории Кремля: Н.Ф.Калинин, А.Х.Халиков, Л.С.Шавохин, А.Г.Мухамадиев. Некоторые из таких находок - образцы гончарной посуды, шиферные пряслица, железные наконечники стрел, стеклянные браслеты киевского производства, сердоликовая бипирамидальная бусина и пр. (рис.:1-18) - были опубликованы еще А.Х.Халиковым [1985, рис. 5; 6]. Раскопки 1990-х годов значительно пополнили список датирующих материалов.

Керамика. В числе массовых находок из данного слоя следует отметить фрагменты мелкопесочных гончарных сосудов (горшки, корчаги, кувшины, кринки, миски, чашки, кружки, триподы) преимущественно коричневого и желто-красного цвета, хорошего обжига, с характерным полосчатым лощением и линейно-волнистым орнаментом (рис.). По определению Т.А.Хлебниковой, это типично общебулгарская керамика, широко распространенная в памятниках Волжской Булгарии X - начала XIII вв. [Хлебникова, 2000, с.41-42].

Достаточно выразительна керамика группы "джукетау" - чашевидные и горшковидные сосуды с округлым дном, с подцилиндрической или короткой раструбообразной горловиной, изготовленные из глины с примесью крупного речного песка. Орнаментированы они по плечику многорядной волной, нанесенной, как правило, с наклоном. Такая керамика встречалась и ранее, в том числе и среди материалов раскопа 1929 г. Судя по материалам комплекса памятников "Джукетау", она бытовала как в домонгольское, так и в золотоордынское время [Хузин, Набиуллин, 1999, с.100]

Керамика общебулгарского типа из древнейшего слоя Казани сопровождается находками архаичной глиняной посуды, изготовленной вручную с подправкой на медленно вращающемся гончарном круге. Среди них обращают на себя внимание обломки горшковидных сосудов шамотного или шамотно-песочного теста, украшенных небрежно нанесенным волнистым узором по плечику, рифлением по тулову и косыми насечками по краю венчика (рис.). Подобную керамику Т.А.Хлебникова включает в группу XI своей классификации и убедительно сопоставляет ее с кухонной посудой лесостепного варианта салтово-маяцкой (болгаро-аланской) культуры Подонья [Хлебникова, 1984, с.126, 228].

Такая посуда, по нашим данным, полностью исчезает в начале или первой половине XI в. и в более позднее время практически не встречается в ее классических формах [Хузин, 1995, с.111-113]. Такого же мнения придерживаются и другие исследователи [Кокорина, 1976, с.227; Хлебникова, 1984, с.228; Халиков, 1976, с.39].

Следующая, III группа (по классификации Т.А.Хлебниковой) архаичной посуды из ранних отложений Кремля представлена фрагментами горшковидных сосудов с примесью речного песка и растительности (рис.). Некоторые из них орнаментированы по плечику волнистыми линиями, пояском пальчатых вдавлений и углублениями в виде "запятых". Исследователями она определяется как кухонная керамика степного варианта салтово-маяцких(болгаро-аланских) памятников Подонья [Плетнева, 1967, рис.25:7-11]. Такая посуда характерна также только для памятников первой половины домонгольского периода.

Среди лепной керамики, изготовленной без применения гончарного круга, выразительна II группа посуды, истоки которой обнаруживаются среди кочевнического населения Хазарии [Хлебникова, 2000, с.43]. Она выделана из шамотно-растительного теста и имеет форму широкогорлого горшка с блоковидной горловиной, утолщенным венчиком, оформленным пальчатыми защипами (рис.).

Своеобразную категорию архаичной керамики вышеназванных групп составляют крышки в виде плоских дисков с пестикообразными ручками. В наших коллекциях всего 3 обломка крышек и 2 обломка ручки, изготовленные из глины с примесью растительности. Все эти находки обычны в булгарских памятниках первой половины домонгольского периода [Хлебникова, 1984, с.98, 140].

Керамика прикамских и приуральских финно-угорских истоков немногочисленна. Это круглодонные горшковидные или чашевидные сосуды с подцилиндрической горловиной, орнаментированной веровочными отпечатками, а также насечками или гребенчатым штампом по скошенному краю венчика (рис.). Такая керамика, получившая в последнее время название "постпетрогромской", характерна для булгарских памятников домонгольского времени; особенно часто встречается в поселениях второй половины Х-XI вв. [Казаков, 1987, с.72]. Более поздние образцы сосудов содержат в глиняном тесте примесь песка и украшены по шейке линейными или волнистыми узорами (рис.:6,8).

Единичными обломками представлены горшки с блоковидной горловиной, украшенной веревочными отпечатками по ней, и защипами по краю венчика (V группа по Т.А.Хлебниковой, см. рис. :1), а также образец горшковидного сосуда с подцилиндрической (с заметной выпуклостью в средней части) горловиной, украшенной волнообразным рисунком (XVII группа, рис.82:7).

Из V слоя происходят также фрагменты лепной горшковидной керамики, изготовленной из грубого, плохо промешанного шамотно-известнякового теста. Такая посуда Т.А.Хлебниковой определена как местная, поволжско-финская. Наконец, следует отметить не очень выразительные обломки древнерусской песочно-дресвяной керамики.

Древний керамический комплекс Казани характеризуется кроме того наличием в его составе небольшой группы поливной посуды. Посуда местного изготовления (всего 7 фр.), относящаяся к числу рядовых находок в булгарских поселениях XI-XIII вв., покрыта поливой зеленого и коричневого цвета.

Имеющиеся образцы привозной керамики, известной еще по раскопкам предыдущих лет, происходят от чаш, изготовленных из белой высококремнеземистой массы - кашина (рис.). Они расписаны люстром по кремовой или же молочно-белой глазури (растительный орнамент золотисто-коричневого цвета). Такая посуда производилась в средневековом Иране, но была распространена в результате торговли и в Восточной Европе. По своим технологическим признакам и стилистическим особенностям орнамента наши находки чрезвычайно близки ближневосточному керамическому импорту из Биляра, Сувара, а также Старой Рязани XII-XIII вв. [Даркевич, Стародуб, 1983, с.192; Хузин, 1995, с.119].

Украшения - бусы, подвески, браслеты и пр. - составляют наиболее интересную группу находок из древнейшего слоя Казанского Кремля.

В интересующем нас слое обнаружено более трех десятков бус, изготовленных из стекла и полудрагоценных камней. Часть из них стала предметом исследований проф. Й.Кальмера (Гумбольдт-университет, Берлин). В старшую группу бус он включает две четырехчастные бусины (рис.:1,2), одна из которых с неполным покрытием серебряной фольгой и с бесцветным поверхностным слоем стекла, другая - из темно-синего стекла. По мнению исследователя, такие бусы широко распространены в VIII-IX вв. в Северо-Западной и Восточной Европе [Кальмер, 2000, с.55]. По наблюдениям З.А.Львовой, они производились и позднее [Львова, 1968, с.88], а в булгарских памятниках и в некоторых верхнекамских могильниках встречаются вплоть до XI в. [Полубояринова, 1988, с.154, 159].

Шаровидная бусина из черного стекла с синими ("васильковыми") глазками в белых кружках (рис.:7), по Й.Кальмеру, также характерна для VIII-IX вв. Ближайшие аналогии обнаруживаются в раннебулгарских и ранневенгерских могильниках Среднего Поволжья, в нижнем слое Биляра, в ранних горизонтах Белоозера и Старой Ладоги. Бусы данного типа полностью выходят из моды в начале XI в.

Еще две бусины - сердоликовые, неправильной шаровидной формы (рис.:12,13) - Й.Кальмер рассматривает в старшей группе находок, датируя их "временем около 800 лет н.э.", очевидно, на основании северо-европейских аналогий. Но в нашем регионе они довольно часто встречаются еще в памятниках X-XI вв. [Полубояринова, 1991, с.20, 22-23]. По мнению Й.Кальмера, "распространение ранних округлых сердоликовых и некоторых других типов бус является сильным аргументом в пользу функционирования торговых связей через Восточную Европу, от Халифата и Византии до Балтийского бассейна. Все пять находок из Казанского Кремля являются продуктами полупромышленного изготовления стеклянных и каменных бус в Халифате и, может быть, в Индии" [Кальмер, 2000, с.55].

К младшей группе исследователь относит 8 бусин. Подшаровидная бусинка с бугорками у отверстий, так называемая "лимонка", и двухчастная пронизка близкой формы изготовлены из желтого полупрозрачного стекла (рис.:3,4). В Северо-Восточной Европе они распространены в середине- второй половине Х- первой половине XI вв. Так, в Старой Ладоге они встречаются преимущественно в слое Х в. [Львова, 1968, с.88], но в Новгороде бытуют еще в первой половине XI в. и даже чуть позднее [Колчин, 1982, с.168]. Этим же временем датируются бусы-лимонки, находимые в памятниках Волжской Булгарии [Полубояринова, 1988, с.154].

Интересна еще одна округлоглазчатая бусина из черного (темно-коричневого) стекла (рис.:8), но она, в отличие от вышеописанной старшей бусины, относится к другому типу: голубые центры глазков значительно меньше, глазки расположены диагональными рядами. Каждый глазок состоит из четырех слоев: изнутри голубое ядро, потом белый, коричневый и еще раз белый слой. По наблюдениям Й.Кальмера, в Северной Европе такие бусы, являющиеся продукцией Среднего Востока, "известны в комплексах XI в. (особенно многочисленны они на острове Готланд и в Финляндии)" [Кальмер, 2000, с.56].

Следует отметить бусинку из печеночно-красного стекла с черно-белыми реснитчатыми глазками (рис.:14). По мнению М.Д.Полубояриновой, подобные бусы находят в основном в золотоордынских памятниках [Полубояринова, 1988, с.179-180, рис.82:32], однако, не исключено, что бытовали они и раньше. Так, по наблюдениям того же Кальмера, данная группа бус встречается даже в памятниках XI в., но не в большом количестве [Кальмер, 2000, с.56].

Бусина эллипсоидная из бордового стекла с белым волнистым узором (рис.:6) имеет аналогии в булгарских поселениях второй половины домонгольского периода [Полубояринова, 1988, с.175, рис.82:10]. Шарообразные бусы из темно-коричневого стекла с белой спиралью (рис.:9,10) пользовались популярностью долгое время - со второй половины Х до XIV в. [там же, с.174-175, рис.82:6]. Эти бусы Й.Кальмер склонен считать продукцией византийских мастерских. "Византийские бусы, - пишет он, - были широко распространены в значительной части Европы с конца IX до конца XI вв." [Кальмер, 2002, с.56].

В ранних культурных напластованиях Казани обнаружено еще несколько украшений из полудрагоценных камней. Из сердолика изготовлены призматическая шестигранная (рис.83:5) и бипирамидальная многогранная бусы (из раскопок 1978 г., см.: Халиков, 1985, рис.6:2). Призматические шести- или восьмигранные бусы в большом количестве бытуют со второй половины IX в. В древностях Восточной Европы встречаются в VIII-XI вв. [Полубояринова, 1991, с.26]. По наблюдениям Й.Кальмера, "округлые, так сказать, мягкие грани - характерный признак шлифованных бус из полудрагоценных камней, бытовавших в 60-70- х годах X века" [Кальмер, 2000, с.56]. Бипирамидальные многогранные бусы были распространены в XI-XIII вв. В целом домонгольским временем датируется хрустальная бусина эллипсоидной формы с намечающимися гранями (рис.83:11) [Полубояринова, 1991, с.34]. По мнению специалистов, большинство бус из сердолика и горного хрусталя поступали в Восточную и Северную Европу из Индии и, может быть, из Восточного Ирана [Кальмер, 2000, с.57].

В пятом слое раскопа II, в районе древнейшего земляного вала была обнаружена лазуритовая подвеска подромбической формы, на обеих сторонах которой имеются гравированные узоры в виде двух горизонтальных линий в верхней части и косых линий по краям (рис.:16). Подобные украшения находят обычно среди древностей, оставленных кочевниками восточноевропейских степей и Сибири X-XI вв. [Полубояринова, 1991, с.65], но, скорее всего, бытовали они и позднее. Еще одна подвеска, янтарная подромбической формы с плоской задней и выпуклой лицевой поверхностью (рис.:15), происходит также из II раскопа. Подвеска аналогичной формы известна из Билярского городища.

В коллекции женских украшений древней Казани имеются четыре браслета. Один из них - обломок стеклянного браслета темно-оливкового цвета, крученого с белым перевитием (рис.:4) - был обнаружен еще в 1978 г. и опубликован позднее А.Х.Халиковым [1985, рис.6:3]. По мнению Ю.Л.Щаповой, которая изучила его методом спектрального анализа, данная находка относится к продукции киевских мастерских домонгольского времени и должна быть датирована второй половиной XII- первой третью XIII вв. [Халиков, 1985, с.103].

Три браслета обнаружены при наших раскопках. Два из них изготовлены из бронзового дрота с утолщенными четырех- и шестигранными концами (рис.:7,8). Поверхность украшена циркульным (кружковым) орнаментом. Подобные находки обычны в памятниках поволжских и пермских финнов IX-X вв. [Архипов, 1973, с.30 и сл.; Голдина, 1985, с.37, табл.IV, 20-22; Шутова, 1991, рис.1; 2; 7; 11; 12]. Известны они в Больше-Тиганском, Танкеевском могильниках и ранних поселениях Волжской Булгарии. Верхним хронологическим пределом их бытования считается рубеж X-XI вв. или начало XI в. Еще один браслет (детский), обнаруженный при выборке сооружения 23 раскопа II в сквере перед Благовещенским собором, относится к типу плетенных из четырех проволочек, которые в концах сведены вместе и расплющены. На этот расплющенный конец припаян щиток для каплевидной вставки (рис.:6). Браслеты такой формы датируются X-XI вв. [Казаков, 1991, с.125].

Среди украшений представляет интерес бронзовая привеска-бубенчик грушевидной формы с орнаментом в виде ромбических и треугольных рельефных изображений на тулове (рис.:3). Такие изделия характерны для булгарского ювелирного производства X-XI вв. [Казаков, 1991, с.119].

В раскопе XIII 1998 г. в районе мастерской кожевенника ханского времени, но почти на уровне погребенной почвы была обнаружена бронзовая пряжка от поясного ремня с овальной рамкой и слегка расширяющимся книзу подпрямоугольным щитком, имеющим фигурный конец (рис.:4). Данная находка относится к типу ВIIIд1 по классификации Г.Ф.Поляковой [1996, с.205, рис.66:18]. Наиболее близкая аналогия известна в материалах Веселовского могильника, датированного Х- началом XI вв. [Халиков, Безухова, 1960, с.41, 56, рис.34:9].

Предметы вооружения и конской сбруи. К этой группе находок относятся наконечники стрел, петля от колчана, подпружные пряжки и соединительное кольцо ремня, а также бронзовая накладка на ремень конской сбруи. В домонгольском слое обнаружено более трех десятков железных наконечников стрел. Все они черешковые плоские и граненые (бронебойные). Выделены следующие типы (по А.Ф.Медведеву):

Тип 40. Ромбовидные с упором и расширением в нижней трети длины пера (рис.85:4; всего 4 экз.). Распространены с X по XIV в. включительно.

Тип 41:2. Ромбовидные гнездовского типа (Халиков, 1985, рис.6:8,9; всего 2 экз.). Бытовали с середины XI в. до XIV в. включительно, особенно широко употреблялись с XII в. [Медведев, 1966, с.65].

Тип 43. Ромбовидные с расширением в середине длины пера и пропорциями пера 1:3 (рис.:12,14; всего 3 экз.). Были распространены с IX в. до середины XIII в.; особенно характерны для второй половины домонгольского периода [там же, с.66-67].

Тип 52. Ромбовидные с прямыми сторонами и плечиками и наибольшим расширением в верхней половине длины пера (рис.:1,3; 3 экз.). Датируются VIII-XIII вв. [там же, с. 69-70].

Тип 63. Лавролистные (рис.:5, 8). Имеют очень широкий хронологический диапазон бытования - с I тыс. н.э. до позднего средневековья.

Тип 69. Срезень джучидский (рис.:11). Подобные наконечники стрел, по широко распространенному мнению, занесены в Восточную Европу монголо-татарами, продолжают бытовать и в XIV в. [там же, с.76-77].

Тип 83. Бронебойные с массивной боевой головкой ромбовидных очертаний и ромбического сечения, с шейкой (Халиков, 1985, рис.6:7). Наконечники стрел данного типа очень характерны для XI в.; возможно, что появились они раньше [Медведев, 1966, с.81].

Тип 84:2. Бронебойные с короткой пирамидальной головкой ромбического или квадратного сечения и длинной шейкой (Халиков, 1985, рис.6:6). Наиболее характерны для вооружения XII-XIII вв. [Медведев, 1966, с.81-82].

Тип 87. Пирамидальные квадратного или ромбического сечения с круглой шейкой (рис.:9). Применялись с XII по XIV в. включительно; наконечники с резким уступом между острием и шейкой характерны для домонгольского периода [там же, 1966, с.82].

Тип 92:2. Бронебойные с короткой массивной боевой головкой квадратного или ромбического сечения и длинным черешком (рис.:2). Употреблялись во второй половине XII- первой половине XIII вв. [там же, 1966, с.83-84].

Тип 94. Шиловидные ромбического сечения с простым упором. Бытовали в основном в XII- первой половине XIII вв. [там же, с.84].

Тип 100:2. Долотовидные (рис.:13). Широко распространены с середины XI в. до монгольского нашествия 1236 г. [там же, с.86].

Более десятка наконечников стрел из древнейшего слоя имеют плохую сохранность и определить их форму не удается.

Следует отметить также две находки костяных наконечников, относящихся к типу пулевидных и усеченно-конических (рис.:7,10). Они имеют широкий диапазон бытования, но чаще всего, особенно усеченно-конические наконечники, встречаются в домонгольских поселениях.

Детали колчана представлены железной петлей в виде подпрямоугольной скобочки с широкими лопастями с двух концов для прикрепления к деревянной основе колчана (рис.:6). Подобного типа находки обнаружены в булгарских поселениях первой половины домонгольского периода.

К предметам конского снаряжения относятся детали седла в виде железных подпружных пряжек лировидной формы (рис.:5). Одна из таких пряжек была обнаружена в Кремле при раскопках А.Х.Халикова [1985, рис.6:4]. Их датируют обычно XI-XII вв.

Из деталей конской узды следует отметить соединительное кольцо, так называемый тройник, в виде круглой бляхи из бронзы с выпуклой поверхностью и тремя прорезями, предназначенными для продевания ремней оголовья (рис.:1). Близкие по форме тройники известны из Биляра. Время их бытования не выходит за пределы X-XI вв.

Исключительный интерес представляет бронзовая накладка на ремень конской узды (рис.:2), обнаруженная на раскопе XIII 1998 г. при исследовании вышеупомянутой мастерской кожевенника первой половины XVI в. Совершенно очевидно, что она оказалась в его заполнении в результате переотложения из древнейшего слоя. Накладка литая, позолоченная, имеет округлую форму диаметром 3 см. "В центре лицевой части ее имеется полушарный выступ, а по краю - бордюр с симметрично расположенными утолщениями, как бы имитирующими круглые или вытянутые звенья цепочки. Центральный выступ соединяется с бордюром четырьмя, также симметрично расположенными изображениями стилизованных лепестков" - так описывает Е.П.Казаков почти идентичную находку из Танкеевского могильника, где она сопровождала детское погребение второй половины IX в. [Казаков, 1972, с.163]. Такие находки на территории Восточной Европы обнаруживаются крайне редко (всего 5 экз.), но в массовом виде встречаются в венгерских памятниках периода завоевания родины. По наблюдениям И.Фодора, совершенно идентичные накладки, сопровождающие практически только женские захоронения, были распространены в Венгрии преимущественно до середины X в. [Фодор, 2000, с.59-67]. Думается, что наша накладка попала в культурный слой древней Казани не позднее конца Х в. Дело в том, что у булгар она была использована не по прямому своему назначению, а в качестве женского украшения, о чем свидетельствует сквозное отверстие для подвешивания по краю бордюра.

В группе находок, относящихся к снаряжению боевого коня, следует отметить также железную одношипную подкову с четырьмя отверстиями для гвоздей, обнаруженную в домонгольском слое раскопа V 1977 г. [Халиков, 1985, с.102-103, рис.6:5].

Предметы повседневного труда и быта из древнейшего слоя Казани немногочисленны. Из раскопок 1970-х годов происходят цилиндрический замок и железный ключ к нему [Халиков, 1985, рис.6:11]. Ключи данного типа, часто встречающиеся в домонольских памятниках, появились во второй половине XII в. и бытовали на протяжении почти двух с половиной столетий.

В ходе раскопок 1990-х годов обнаружено 6 пряслиц из овручского шифера розового и сиреневого цвета (рис.:17-20). Есть они и в раскопах предыдущих лет [Халиков, 1985, рис.6:1]. В Волжскую Булгарию шиферные пряслица из Древней Руси начали поступать в конце Х в. [Якимов, 1992, с.94 и сл.]. Период максимального их распространения падает на XII в., в памятниках золотоордынского времени встречаются спорадически.

Среди прочих находок из раннего слоя Кремля можно отметить глиняные пряслица (рис.:21-22), железные ножи, пряжки, гвозди и скобы, не имеющие датирующего значения.

Монеты. Сенсационной находкой оказалась чешская монета (или монетообразный предмет, изготовленный из свинца), обнаруженная в раскопе IX 1997 г. Этот раскоп в виде траншеи (38 х 6 м), ориентированной по направлению восток-запад, был заложен к северо-востоку от Благовещенского кафедрального собора (рис., № 70). Толщина культурного слоя достигала 3 м. Древние напластования сохранились плохо из-за позднейших перекопок. Пятый стратиграфический слой был выделен на участке Б/2 (рис.). Монета лежала между двумя постройками золотоордынского времени, где в непотревоженном состоянии покоился домонгольский слой мощностью не более 15 см. Он представлял собою грунт из темно-серой гумусированной супеси с небольшими включениями древесного угля. Монета найдена на глубине 295 см от современной поверхности (-315 от 0). В районе находки собрана булгарская гончарная керамика домонгольского времени, в том числе обломок венчика горшковидного сосуда салтово-маяцкого типа.

Предварительное изучение этой уникальной находки было проведено А.С.Беляковым (Москва, ГИМ), проф. В.М.Потиным (С.-Петербург, Гос. Эрмитаж), а также некоторыми специалистами из Германии: Д.Клозе, Г.Штумпфом (г. Мюнхен), проф. Б.Клуге (г. Берлин) и др. Они единодушно атрибутировали монету как чешскую (на аверсе надпись + VACLAV /// CNIZ, на реверсе - PRAGA CIVITA) и определили время ее чеканки в пределах конца Х-XI вв. Вид монеты, по их мнению, соответствует т.н. каролингскому храмовому типу, преобладавшему на монетах восточной части Германской империи, точнее, в Баварско-Швабской области. Подробным изучением монеты занималась д-р Я.Хаскова, руководитель Нумизматического отдела Народного музея Чехии (г. Прага). Она пришла к заключению о том, что эту монету, чеканенную в 929-930-х годах, следует рассматривать как старейшее богемское подражание раннебаварским денариям времени Конрада I (911-918), чеканенным в Регенсбурге [Хаскова, 1999, с.227-234]. Однако в Казань она попала позднее, скорее всего, во второй половине Х в. и была использована в качестве женского украшения - подвески.

Чешский денарий из Казанского Кремля - пока уникальная находка, не известная даже в самой Чехии. Как она могла попасть в древнюю Казань? Остановимся на этом вопросе более подробно.

Некоторые данные, письменные и археологические, правда, пока еще не многочисленные, позволяют говорить о существовании давних контактов между Волжской Булгарией и раннесредневековыми государствами Центральной и Западной Европы. Так, по сведениям венгерского Анонима, булгары еще в конце Х в. хорошо знали Венгерское королевство на Дунае [Хвольсон, 1869, с.108-109]. По сведениям проф. И.Фодора, среди археологических материалов из ранневенгерских памятников обнаружено несколько монет булгарской чеканки Х в. Имеются также некоторые нумизматические данные о булгаро-западноевропейских связях X-XI вв. Так, при раскопках Семеновского I селища Е.П.Казаковым была обнаружена монета - серебряный денарий 1047-1075 гг, чеканенный в Дании. Из Измерского I селища происходят четыре монеты: графа Альберта III, чеканеная в 1037-1060 гг. в Намюре; медная подделка по типу денария Гронингена и девентерских денариев Бернольда (1027-1054 гг.) и еще две германские монеты начала и первой половины XI в., по определению А.С.Белякова и Е.А.Беговатова [Беговатов, 1998, с.40-41; Казаков, 1991, с.28-30]. Единичные западноевропейские монеты конца X-XI вв. происходят из Болгара, окрестностей Биляра (Крещеный Баран, клад монет 1905 г.), Дубовского могильника, а также известны в средневековых памятниках Верхней Камы [Иванов, 1998, с.165].

Представляют интерес мечи из Волжской Булгарии, относящиеся к типу каролингских (франкских), широко распространенных в Европе в IX-XI вв. На шести из них обнаружены производственные клейма на клинках: на четырех экземплярах - латинская надпись ULFBERHT, на одном - LEUTLRI и еще на одном - клеймо в виде геометрических знаков [Кирпичников, 1991, с.106; Кирпичников, Измайлов, 2000, с.207-218]. Установлено, что подобные мечи производились в каролингских мастерских на среднем Рейне между Майнцем и Бонном в районе Мааса. В раннем средневековье здесь находилось мощное оружейное производство, продукции германских мастеров нередко достигала пределов Волжской Булгарии. Доставка этих товаров осуществлялось, вероятно, при посредстве викингов - воинов и торговцев, которые не только знали Булгарию на Волге, но и навещали ее рынки. Через них, предположительно, могла попасть в культурный слой Кремля раннечешская монета, указывающая на существование активно действующего рыночного места в районе будущей Казани. Заметим, что топография монетных кладов, содержащих чешские денарии X-XI вв., свидетельствует, что эти монеты проникали в Восточную Европу в результате широко развитой торговли с Прибалтикой [Слама, 2000, с.240].

Данных, свидетельствующих о прямых булгаро-древнечешских контактах, очень мало. В коллекциях Национального музея РТ имеется единственная монета Бржетислава I (1035-1055), к сожалению, без указания места и условий находки [Слама, 2000, с.239]. В Предуралье (с. Клепикино Чердынского уезда) была найдена великоморавская чаша, попавшая туда, скорее всего, через булгар по Камскому торговому пути [Даркевич, 1976, с.170, табл. 55:1]. Специалистам хорошо известны типично булгарские трехбусинные височные кольца с привесками из золота и серебра. Внутри кольца прикреплена фигурка водоплавающей птицы - утки. Датируются они XI в., возможно, началом XII в. Происхождение подобных ювелирных изделий остается не выясненным. В поисках их прототипов некоторые исследователи обращаются к материалам из Чехии. Здесь, в Старом Коуржиме, при раскопках городского некрополя в составе погребального инвентаря богатого княжеского погребения X в. было найдено несколько серебряных и позолоченных височных колец, имеющих близкое сходство с волжско-булгарскими [Левашева, 1969, с.125 и сл.]. Эти аналогии, надо думать, не случайные, и дальнейшее их изучение может пролить свет на историю булгаро-чешских контактов.

В одной из своих статей, говоря о возможных путях проникновения чешской монеты кн. Вацлава в древнюю Казань, профессор Карлова университета (г. Прага) Й.Слама предлагал оригинальную интерпретацию сведений т.н. Еврейско-Хазарской переписки второй половины Х в. Как известно, доставить письмо Хасдая Ибн Шафрута, придворного кордовского халифа Абдаррахмана III, хазарскому кагану Иосифу было поручено, по их просьбе, двум членам посольства чешского князя Болеслава I (935-972), прибывшего в Кордову. Маршрут их движения начинался в испанском городе Кордове и продолжался далее через Прагу, Венгрию, Киев и Волжскую Булгарию до конечного пункта - столицы Хазарии [Слама, 2000, с.241]. Этот путь, по мнению Й.Сламы, является одним из возможных, по которым редкая чешская монета могла попасть в далекую Казань.

Вторая монета - обломок серебряного арабского дирхема Х в. - была обнаружена в раскопе XIII 1997 г. (за пределами древнейших укреплений, у подошвы восточного склона Кремлевского холма) при расчистке пятна подпрямоугольного жилищного сооружения, стратиграфически связанного с V слоем. Монета лежала рядом с указанным сооружением, на глубине 297 см от современной поверхности (рис.). Слой V на этом месте состоял из плотной гумусированной темно-серой супеси с мелкими вкраплениями древесного угля. Находки из слоя представлены всего несколькими фрагментами булгарской гончарной керамики.

Половина монеты с надписью, содержащей сведения о месте ее чеканки и имени правителя, обрезана. По заключению специалистов (Д.Г.Мухаметшин, И.Г.Добровольский, Г.А.Федоров-Давыдов), она чеканена, скорее всего, в первой половине Х в. и находилась в хождении до рубежа X-XI вв. Д.Г.Мухаметшин склонен считать, что по особенностям палеографии монета близка к чекану Балха и Андераба 20-30-х годов X в. [Мухаметшин, 1999, с.236]. По утверждению египетских ученых А.Совелама и М.Гамаледдина, проводивших основательное изучение казанской находки с привлечением материалов богатейшей нумизматической коллекции Музея исламского искусства в Каире, дирхем относится к периоду правления Исмаила Ахмада (892-907 гг.) и чеканен в г. Шаше (совр. Ташкент) [Гамал эд-Дин, Совелам, 1999, с.39-40].

Саманидский дирхем не относится к числу редких находок в булгарских памятниках раннедомонгольского времени. Подобные монеты встречаются и в культурном слое поселений, и, наиболее часто, в составе кладов. Однако значение этой находки для определения ранней даты нашего города велико.

Таким образом, комплексный анализ вышеперечисленных находок с точки зрения хронологии древнейшего (пятого) слоя Казанского Кремля не оставляет места сомнениям о домонгольском возрасте его накопления. Раскопки 1994-2000 гг. позволили одновременно уточнить прежние представления А.Х.Халикова о древней Казани, основанной, по его мнению, во второй половине XII в. Наши исследования выявили достаточно выразительные находки, верхняя дата бытования которых ограничивается первой половиной XI в., а иногда даже рубежом X-XI вв.

В последние годы у нас появилось несколько дат, полученных методами естественных наук.

Термолюминисцентный анализ фрагментов керамики, проведенный проф. Й.Ридерером в Ратген-лаборатории Государственного музея Берлина (Rathgen-Forschungslabor, Staatliche Museen zu Berlin), показал следующие результаты: фрагмент лепной керамики салтово-маяцкого типа из V слоя (раскоп II, участок С/12, гл. 280 см), перекрывающего подошву земляного вала, имеет дату 951+-155 лет.; фрагмент венчика гончарного красноглиняного сосуда из того же раскопа (участок Ж-З/15, гл. 240 см) - 888+-125 лет; еще один фрагмент гончарного сосуда из V слоя раскопа III (участок Б/2, гл. 260 см) - 1021 +-145 лет; последний образец в виде гончарной керамики из смешанно вскрытого IV-V слоев (раскоп XIII, участок В/3, гл. 210 см) - 1261+-102 гг.

Не менее интересны первые результаты радиоуглеродного датирования образцов угля из древнейшего слоя Кремля, полученные в лаборатории Института истории материальной культуры РАН (Санкт-Петербург). Образец № 1 (Ле-5564), взятый из древнейшего слоя, перекрытого строительным мусором каменной стены XII-XIII вв. (раскоп ХХ, участок Б/4, гл. 180 см), дает дату 1145+-25 ВР (лет тому назад); образец № 2 (Ле-5565) из аналогичного слоя (раскоп XVIII, участок А/8, гл. 125 см) датирован 1010+-25 ВР (лет тому назад). Приведенные даты в целом не противоречат археологическим, хотя в ряде случаев показывают более древний возраст V слоя.

Археологические даты разновременных слоев стратиграфической шкалы Кремля подтверждаются также спорово-пыльцевым анализом почвы, произведенным сотрудниками кафедры ботаники КГУ под руководством доцента В.Т.Шаландиной. По данным палинологов, спорово-пыльцевой анализ образцов, взятых из основания раскопов Х и XIII, отражает относительно слабую облесенность: островки широлиственного леса из дуба, вязи и липы чередовались с открытым ландшафтом, занятым злаково-разнотравными формациями с большим участием полыни. Климат был теплым и сухим. По шкале В.А.Климанова, экстремум потепления в регионе наблюдался около 1000 лет назад, т.е. во второй половине Х- первой половине XI в. Значительное обезлесение территории, по мнению Т.В.Николаевой, можно связать с пожарами, о чем свидетельствует присутствие пыльцы иван-чая - растения, поселяющегося на пустырях после пожаров и вырубок [Николаева, Кашапова, 2000, с. 68-71].

На основании приведенных выше дат время возникновения булгарского поселения на Кремлевском холме определяется концом Х- началом XI вв. Для более ранней датировки материалов недостаточно. Эту дату - рубеж X-XI вв. - археологи предложили в качестве условной даты основания Казани и она легла в основу указов Президентов Российской Федерации и Республики Татарстан "О праздновании 1000-летия основания города Казани" (от 1.09.1999 г.).

Вновь вернемся к нашим находкам из древнего слоя и проанализируем их с точки зрения характеристики социального облика Казанского поселения в домонгольское время.

Керамический комплекс свидетельствует о разноэтничном составе населения: преобладает булгарская керамика, в относительно небольшом количестве присутствует керамика и некоторые типы украшений (дротовые браслеты с утолщенными концами) поволжских финнов, а также керамика угорского населения Приуралья и древнерусская. Обращает на себя внимание полное отсутствие среди находок не только из раннего V слоя, но и более поздних IV (золотоордынского времени) и III (ханского времени) слоев вещей, связанных с сельским хозяйством, что может свидетельствовать о неаграрном характере поселения. Достаточно представительны предметы вооружения: более трех десятков наконечников стрел, колчанный крючок и пр. Значительная часть предметов, относящихся к категории привозных, указывает на торговую деятельность части населения. Это арабский дирхем и чешский денарий, иранская люстровая посуда и кусочки прибалтийского янтаря, шиферные пряслица и стеклянный браслет из Руси, бронзовая накладка "венгерского" типа. Перечисленный набор предметов, на наш взгляд, характеризует данный памятник как поселение, связанное с внешней торговлей.

На последний момент хочется обратить особое внимание. Как известно, еще в IX в. Волжская Булгария превращается в крупнейший центр международной торговли [Валеев, 1995]. Булгары контролировали и в какой-то степени регулировали торговые связи Древней Руси, Прибалтики и Скандинавии со странами Средней Азии, арабского Востока, а также с Ираном, Индией и Китаем. Историки средневековья, как отечественные, так и зарубежные, единодушны в оценке важной роли, которую играл Великий Волжский или Балтийско-Волжский путь в истории народов Восточной Европы, Прибалтики и Скандинавии. Волжский путь справедливо рассматривается как непрерывно действующая на протяжении столетий трансъевропейская магистраль, по которой с Востока поступали в большом количестве серебро и другие товары. Об этом свидетельствует возникновение вдоль этого пути торгово-ремесленных поселений, нередко с довольно сложным этническим составом населения (в них, в частности, четко представлен скандинавский этнический компонент). Эти поселения представляли собой в первую очередь ярмарочные места, места для торговли с местным населением, пункты, обслуживавшие купцов, а также контролировавшие и охранявшие опасные участки торговой магистрали.

Следует подчеркнуть, что ранние торговые пункты возникали не только на северо-восточноевропейском участке Балтийско-Волжского пути, но и южнее - на Средней Волге. Один из таких крупнейших пунктов располагался в районе Булгара (Внешнего). По справедливому мнению В.Л.Янина, поддержанному позднее и другими исследователями, "на всем протяжении восточной торговли с конца VIII до начала XI в. единственными воротами, через которые шла торговля Руси с Востоком, фактически был Булгар" [Янин, 1956, с.105]. Он имел непосредственные контакты со Средней Азией и арабским миром. Сюда тянулись и сухопутные, караванные пути, рассматриваемые рядом исследователей как северное ответвление Великого Шелкового пути. Практически в Булгаре завершался путь скандинавских и севернорусских торговцев, ездивших за восточными товарами, хотя некотрые из них, как сообщают письменные источники, достигали Каспия и даже Багдада [Мельникова, 1999, с.81].

Булгар не был единственным крупным торговым пунктом на Средней Волге. В течение ряда лет казанские археологи (см., например, труды Е.П.Казакова) изучают ряд памятников на Волге и Каме, которые возникли, по всей вероятности, не позднее начала Х в. и в скором времени превратились в развитые торгово-ремесленные поселения. Среди них следует отметить хорошо изученные археологами Семеновское, Старокуйбышевское, Измерское и др. поселения [Казаков, 1991]. Примечательно, что они располагались не на основном русле реки, где была опасность разбойничьих нападений, а в некотором удалении от него, на притоках в глубине речной долины. На этих поселениях обнаружены сотни монет Х в., в основном серебряные саманидские дирхемы и их подражания, а также западноевропейские монеты XI в. Весьма частыми находками являются складные весы для малых взвешиваний и бронзовые гирьки [Валеев, Казаков, 1993, с.185-195]. Торговые фактории располагались также в Марийском Поволжье, средневековые памятники которого буквально изобилуют вещами булгарского и восточного происхождения, в том числе и монетами [Казаков, 1999].

В числе ранних торгово-ремесленных поселений булгар на Волге была и Казань, возникшая на пересечении Великого Волжского и Северного пушного путей. Из всего вышесказанного вытекает важный вывод: древнюю Казань следует рассматривать не как изолированное поселение в рассматриваемом регионе, а в системе торгово-ремесленных поселений, возникших и функционировавших на Волге и Каме в X-XI вв.

О названии первоначального города. В истории города до сих пор остается нерешенным вопрос о его первоначальном названии. На вопросы о том, что означает слово "Казан", являлся ли этот топоним (полисоним) первоначальным названием города, если нет, то как он назывался в период зарождения и первые века своей истории, пытались ответить многие ученые: языковеды, историки, археологи, литераторы. В историографии существует более двадцати версий этимологии слова "Казан". Одна из самых распространенных версий - народная этимология слова "Казан" в значении "котел" - основывается на многочисленных красивых легендах. Другая не менее популярная, но более правдоподобная версия связана с попыткой рационального объяснения слова "Казан" особенностями ландшафта, рельефа местности, где расположен город. Согласно этой версии, полисоним Казан восходит к древнетюркскому географическому термину казан-казган//казган йер, зафиксированному еще в "Диване" Махмуда Кашгари (XI в.) как "котловина, верхняя точка обрывистого берега, подмываемого с двух сторон рекой" [Кошгарий,1960, с.]. Достоверность этой гипотезы вроде бы подкрепляется природно-географическим расположением Казани, но она не устраивает большинство ученых в силу того, что ареал распространения топонима чрезвычайно обширен и не всегда объекты с названием "Казан" располагаются в схожих ландшафтных условиях.

В 60-х годах прошлого века известный эпиграфист, археолог и этнограф Г.В.Юсупов высказал предположение о возможном происхождении слова "Казан" от названия племени (этнонима). Он писал о существовании среди огузов-туркменов племени под названием "каз" (гусь) и переселении их в раннебулгарское время на Среднюю Волгу. "Вполне возможно, - заключает Г.В.Юсупов, - что казанцы были в основе населения "Казанского княжества" в составе Булгарского государства, впоследствии ставшего центром Казанского ханства" [Юсупов, 1971, с.230].

Данная гипотеза была поддержана и развита в трудах профессора Казанского государственного университета, известного топонимиста Г.Ф.Саттарова. Ученый обратил внимание на широкую распространенность топонимов с корнем каз - хас - каш - газ (Казан, Казиле, Казар, Кашан и т.п.) на территории Восточной Европы с преимущественно тюркоязычным населением. Вслед за Г.В.Юсуповым он считал, что "каз" (гусь) является этнонимом, т.е. названием одного из тюркоязычноых племен, обитавших на берегах Волги и Камы еще до прихода сюда булгар. По мнению Г.Ф.Саттарова, гидроним "Казан" (р. Казанка, Казансу) также имеет отношение к данному племенному названию [Саттаров, 1985, с.34-43]. Таким образом, в концепции этого ученого этноним "каз" образовал гидроним "Казан", который превратился позднее в полисоним.

"Гусиная теория" Г.Ф.Саттарова встретила резкую критику со стороны большинства ученых, в конечном итоге он отказался от нее, но сторонники этой теории остались. Так, М.С.Глухов в своей книге "Судьба гвардейцев Сеюмбеки" (Казань, 1993, с.10-26) называет казов (казанцев), предков кряшен-нугайбаков, основателями города Казани.

У нас нет оснований отрицать существование в древности тюркоязычных племен с названием "каз" (казлар, казаннар). На Международной научной конференции 1999 года, проведенной в Казани, ученый из Баку М.Адилов приводил интересные данные о племени казанлар, которое "является по происхождению булгарским и в средние века вместе с хазарами и суварами пришло в Азербайджан" [Адилов, 1999, с.258]. Все же он не выводит полисоним Казан из названия племени. Судя по его исследованиям, Казан в качестве антропонима впервые встречается в источниках VII в. (Газан - князь гуннов-савиров). В настоящее время на Кавказе, в том числе и на территории Азербайджана, фиксируется 24 топонима с компонентом Казан. Любопытно, что две соседние деревни носят название Казан и Салур. О распространении топонима сал в свое время писал и Г.В.Юсупов [1971, с.229]. Топонимы Салур//Салор и Казан//Газан заставляют невольно вспомнить войну огузов с печенегами, состоявшуюся в IX в. В эпосе "Китаб-и Деде Коркут" и "Родословной туркмен" Абульгази повествуется о борьбе Казан хана//Казан-Алпа//Казан-Салура с печенегами. По аргументированному мнению турецкого ученого Ф.Сюмера, исследователя истории огузов, война эта состоялась в начале Х в. Как отмечает М.Адилов, после этой войны "огузы в составе шести племен, куда входили и солуры во главе с Казаном переселились из Сыр-Дарьи в северо-западном направлении: в сторону Волжской Булгарии: Таким образом, приблизительно к середине Х в. в Волжской Булгарии появляются первые огузы как постоянные жители этого государства. Но когда в 968-969 гг. "русы" напали на Булгар, среди покинувших город и переселившихся на север, в правобережье Вятки, были и огузы; они, вынужденные переселяться в Волжскую Булгарию из-за войны с печенегами, больше не хотели находиться с кем-либо в состоянии конфронтации и искали более спокойные края, каковыми представлялись правобережье Вятки и бассейн Казанки, где и был основан город, получивший название от имени предводителя одного из огузских племен, салуров, - Казан-хана" [Адилов, 1999, с.260].

При этимологизации полисонима Казан исследователи все же чаще обращаются к этнонимам. Интересны наблюдения в этой области известного языковеда М.З.Закиева. По его мнению, этноним кусан//кушан//кашан означает белых хуннов. С древних времен племена кушан (кашан) расселялись на огромных территориях, заняли они, наконец, и просторы Волго-Камья. В наших краях они стали известны под названием казан. Река Казансу и город Казан носят название этих племен [Закиев, 1998, 251-255].

С целью доказать возникновение города в эпоху Золотой Орды некоторые исследователи (в последние годы особенно В.Л.Егоров и И.Г.Добродомов) стремятся отождествлять название города с именем жившего в XIV столетии князя Хасана [Егоров, 1975, с.86; Кучкин, Добродомов, 1979, с.161-162; 1989, с.434]. Правитель с именем Хасан действительно встречается в русских источниках (Асан или Осан, 1370-е годы). Более того, на Кабанском городище, на бывшей даче казанских архиереев, сохранился надгробный камень этого князя - "эмира чтимого, победоносного" [Юсупов, 1960, табл.2]. Однако эта гипотеза языковедами не поддерживается, они считают, что в татарском языке превращение Хасана в Казан (переход х ~ к) невозможно [Ахметьянов, 1975, с.133-136].

Часть ученых доказывают относительное позднее происхождение полисонима Казан, полагая, что первоначальный город имел другое название - Керман (крепость) [Мухамадиев, 1999, с.255]. Впоследствии, по утверждению А.Г.Мухамадиева, город получил официальное имя "Булгар"; было у него и народное название "Казан" - по имени правителя Хасана или же от названия Старой Казани [Мухамадиев, 1999, с.255)]. А.Х.Халиков и Д.И.Хафизов, основываясь на многочисленных картографических материалах XIV-XVI вв., указывают еще одно название города, под которым он был известен на далеком Западе среди торговцев - Castrama (крепость) [Халиков, Шавохин, 1996, с.332; Хафизов, 2000, с.152 и сл.]. Таким образом, иногда допускается возможность параллельного существования двух или трех названий города. На наш взгляд, нет никаких оснований считать первоначальным названием города "Керман" (варианты: "Кирмен" "Кернек", "Керем"), ибо это слово означает просто крепость, у которой было свое собственное название. Примечательно, что в одной из западноевропейских карт конца XV столетия местоположение нашего города обозначено как Castrama-Cazan, т.е. крепость под названием "Казань".

Из многочисленных версий о происхождении названия Казань, по мнению С.Г.Кляшторного, "с достаточным основанием могут рассматриваться только два типа формирования топонима - по антропониму (антропонимический аппелятив) и по характерному положению в ландшафте (ландшафтный аппелятив)" [Кляшторный, 2000, с.77]. Наиболее вероятным представляется автору первый вариант. С.Г.Кляшторный отмечает чрезвычайную популярность имени Казан (Газан) среди тюркской и монгольской аристократии эпохи Чингизидов и полагает, что при отсутствии конкретных указаний письменных источников невозможно связать название города с одним из улусных правителей, но широкое распространение имени Газан//Казан среди джучидских царевичей XIV в. "делает такую связь весьма вероятной" [Кляшторный, 1999, с.245]. Такая точка зрения не нова в нашей историографии, об этом писали еще П.И.Рычков, а позднее К.Фукс, Ш.Марджани и др. При всей привлекательности и правдоподобности эта гипотеза, на наш взгляд, далека от реальной действительности, ибо к XIV в. город имел уже почти трехсотлетнюю историю; имел, конечно, и свое собственное название, прочно закрепившееся за долгие годы существования, и вряд ли джучидский царевич, не будучи его основателем, решился бы присвоить ему свое имя.

Заслуживает внимания этимологическая интерпретация полисонима Казан, предложенная в 1970-х годах А.Х.Халиковым. Он полагал, что свое название город получил от названия реки Казанки (Казан елгасы, Казансу, Казань-река) [Халиков, 1976, с.13]. Об этом, кстати, имеются прямые указания в источниках: в "Казанской истории" (1954, с.128 - "по реце же той и град словет Казань") и записках кн. А.Курбского (1996, с.122 - "стоят крепость и город не на Волге: река под ними названием Казань, по ней и город назван"). Это положение А.Х.Халикова мы считаем принципиально верным: в случаях, когда река и город на ней носят одинаковое название, практически безошибочно можно утверждать, что гидроним, название реки, является первичным, более древним, а полисоним, т.е. название города, вторичным по происхождению. По предположению ученого, тюркский гидроним Казан означал у булгар понятие границы (каз//каш - край, предел, граница, ан - место), а пограничной рекой она была только в домонгольское время [Халиков, 1976, с.14-16].

В последние годы появились гипотезы, авторы которых выводят название города из слова "Кузан" в значении "дозорное, сторожевое место" [Ханзафар, 1994, 52-54 б.] или же в качестве изначальной Казани признают Ошель [Нугманов, 1997, с.54], Кабакуль//Сабакуль [Тазетдинов, 2001, с.256].

Большинство имеющихся по рассматриваемому вопросу версий имеют в настояще время чисто историографический интерес. На наш взгляд, заслуживающими внимания можно считать гипотезы, выводящие полисоним Казан из антропонима Газан//Казан(Салур) или же гидронима Казан(су)//Казган. До переселения в наши края тюркоязычных племен здесь обитали местные поволжские финны. Нельзя ли объяснить этимологию гидронима Казан, исходя из финно-угорских языков?

О "Старой" и "Новой" Казани. Некоторые исследователи до сих пор придерживаются мнения о том, что "Новая", т.е. современная Казань своим происхождением обязана якобы так называемой "Старой", археологически представленной двумя памятниками - Камаевским городищем и Русско-Урматским селищем. Мнение о "Старой (Иски) Казани" как предшественнице современной, основанное лишь на устных преданиях татар, среди широких слоев населения чрезвычайно популярно и сегодня. Между тем, как отмечал в свое время известный историк и археолог В.Л.Егоров, "Иски-Казань" является самостоятельным городом, дата основания которого не имеет никакого отношения ко времени возникновения Казани" [Егоров, 1975, с.80].

Расположенное на высоком мысу левого берега р. Казанки, Камаевское городище было впервые обследовано в XVIII в. путешественниками-естествоиспытателями Н.П.Рычковым [1772] и И.Г.Георги [1774], которые, основываясь на рассказанных им местными жителями легендах и преданиях, высказали мысль о существовании здесь в булгаро-татарские времена города Иски (Старой) Казани, перенесенной потом, в силу ряда обстоятельств, на место "Новой" Казани. По мнению М.С.Рыбушкина [1833] и П.Малова [1853], Иски Казань занимала также и левую, луговую сторону речки, где находились остатки древнего поселения. Точку зрения о локализации легендарной Иски Казани именно на месте Камаевского городища поддержали многие последующие историки и краеведы.

Единственный автор, не соглашавшийся с такой постановкой вопроса - М.М.Хомяков - основывал свое мнение отсутствием на городище следов древних построек и незначительной мощностью культурного слоя. Он был убежден, что Камаевское городище является всего лишь остатками хорошо укрепленной крепости, скорее всего, резиденцией печально известного по событиям 1552 года князя Камая [Хомяков, 1911]. Проф. И.Н.Бороздин солидаризировался с М.М.Хомяковым в части отождествления Камаевского городища с военной крепостью, а саму Иски Казань склонен был локализовать лишь на месте Русско-Урматского селища, где он проводил небольшие археологические исследования [Бороздин, 1929]. Эта точка зрения нашла поддержку и со стороны Н.Ф.Калинина [Калинин, Халиков, 1954, с.103-104]. Не соглашаясь с ним, глава советских булгароведов проф. А.П.Смирнов утверждал, что Камаевское городище - это остатки не только военной крепости - тут располагался целый город, вошедший в историю под названием "Иски Казань" [Смирнов, 1962]. Одновременно он считал, что "Новая" Казань возникла тоже очень рано, еще в домонгольское время, не позднее XII в. [Смирнов, 1951, с.269].

Следует обратить внимание, что никто из вышеназванных авторов, кроме разве лишь М.Рыбушкина и П.Малова, не рассматривал Камаевское городище и Русско-Урматское селище как единый археологический комплекс, принадлежавший легендарному городу: с Иски Казанью связывали обычно одно из них.

В течение ряда лет, начиная с 1972 г., на этих памятниках проводил раскопки известный археолог Р.Г.Фахрутдинов. Согласно его концепции, изложенной в ряде научно-популярных работ и в книге "Очерки по истории Волжской Булгарии" (М., 1984), Камаевское городище, основанное где-то во второй половине XIII в., представляло собою "кремль, политический центр города, где, кроме князя и его дружины, находились административный аппарат и высшее духовенство. Одновременно имелись некоторые производственные комплексы, построенные в целях удовлетворения потребности верхушки и гарнизона в вооружении и средствах первой необходимости" [Фахрутдинов, 1984, с.146]. По мнению ученого, основная часть Иски Казани, занятая ремесленно-торговым людом, располагалась на месте Русско-Урматского селища, возникшего еще в домонгольское время и занимавшего в период своего расцвета (XIV в.) площадь более 120 га. Р.Г.Фахрутдинов утверждает, что в начале XV в. Иски Казань называлась "Булгаром ал-Джадид", передавшим впоследствии свою политическую и этноконсолидирующую роль "Новой" Казани.

В 1990-е годы на обоих памятниках работала археологическая экспедиция под руководством А.А.Бурханова. В своих информационных сообщениях он в целом поддерживает концепцию своего предшественника [Бурханов, 2002].

К сожалению, до сих пор богатые материалы из раскопок Камаевского городища и Русско-Урматского селища практически не введены в научный оборот: не разработаны вопросы стратиграфии и хронологии памятников, отсутствует классификация и типология вещевого материала, нет ответа на вопрос о размерах территории Русско-Урматского поселения в домонгольское и золотоордынское время. Между тем, даже те скудные данные по археологии интересующих нас памятников, которыми мы располагаем сегодня, достаточны для того, чтобы не согласиться с основными положениями концепции "Иски" Казани как предшественницы "Новой".

Как было отмечено выше, письменные источники по истории "Иски Казани" отсутствуют, имеются лишь произведения устного народного творчества - легенды и предания, самые ранние записи которых относятся к XVIII столетию. Еще С.М.Шпилевский писал, что "важнейшим предметом содержания татарских рукописей и преданий представляется поход Аксак-Тимура в Булгарию, разорение им булгарских городов и основание г. Казани. Два события эти становятся в связи одно с другим - [Иски] Казань основана спасенными от Тимура царевичасми г. Булгара" [Шпилевский, 1877, с.68 и сл.]. Поскольку сюжет об основании "Иски Казани" как следствие похода Тимура 1391 г. никак не вяжется с историческими и археологическими данными, Р.Г.Фахрутдинов вполне резонно допускает, что в этих преданиях "могли быть отражены события времен Батыя", а не Тимура [Фахрутдинов, 1984, с.161]. Полностью доверившись народной памяти, ученый не сомневается в существовании "Новой" Казани 158 лет от ее основания и до падения в 1552 г., а "Иски Казани" - 104 года до построения "Новой". Таким вот простым способом, внося лишь некоторые коррективы при переводе дат из мусульманской хронологии в христианскую, он получает точные даты возникновения "Иски" и "Новой" Казани - 1298 и 1399 годы соответственно. А вот увязки с археологией все равно не получилось - Русско-Урматское селище, т.е. ремесленный посад города, в домонгольское время, по крайней мере с конца XII в., уже существовало.

Коль речь зашла о хронологии памятников, обратим внимание читателя вопросу о времени существования селища - "посада" и городища - "кремля" на основании опубликованных данных. Они, эти памятники, несомненно, разновременны и лишь сравнительно короткое время существовали синхронно. Селище датируется в основном XII-XIV вв. (может быть, началом XV в.). Городище является более поздним, в основном XV - первой половины и середины XVI в. Показательно, что из 77 джучидских монет, обнаруженных в раскопках 1970-х годов, 69 относятся к XV в., лишь 2 - к XIV в., 4 - неопределенные [Фахрутдинов, 1984, с.142, 144]. В последние годы сделаны новые нумизматические находки, но хронологическое соотношение их остается неизменным. Среди находок имеются также две монеты Василия II (начало XV в.), медные кресты XVI в. и т.д. Приведенная хронология "кремля" и "посада" противоречат закономерности, характерной для средневековых городов Восточной и Западной Европы - первоначальным ядром города является обычно кремль, детинец, а не посад.

Теперь обратим внимание на топографию, взаиморасположение Русско-Урматского селища и Камаевского городища. Расстояние между ними составляет более 2 километров! Ни в одном средневековом государстве не было города, административный центр (кремль) которого находился бы на таком огромном отдалении от ремесленного посада.

Из всего вышесказанного напрашивается вывод о невозможности объединять эти два памятника в один археологический комплекс и считать его остатками "Иски Казани", являющейся всего лишь выдумкой краеведов XVIII-XIX вв. Новые археологические открытия на территории Казани, позволившие датировать время возникновения города рубежом X-XI вв., лишают сторонников старой концепции главного аргумента в обосновании реальности "Иски Казани" - она оказывается намного моложе, чем "Новая".

Конечно, было бы ошибкой не видеть исторических связей между этими двумя памятниками, существовавшими синхронно на большом хронологическом отрезке времени. По утверждению историков, в письменных документах второй половины XVI в. и более позднего времени поселения на месте Урматского селища и Камаевского городища назывались не "Иски" (Старая), а "Ички", "Эчке" (Внутренняя) Казанью. По мнению Р.Ф.Галлямова, трансформация топонима "Ички Казан" в "Иски Казан" произошла в сознании народа не раньше XVIII в. [Галлямов, 2000, с.187-189].

Как свидетельствуют материалы археологии, во второй половине XIV в., в период, когда Казань переживала тяжелые времена в связи с активизацией ушкуйничьих набегов, внутриполитических раздоров и в силу ряда других причин, в экономической жизни страны заметно повышается значение Урматского поселения, крупного ремесленного центра, расположенного в более спокойных, внутренних (по отношению к Волге и Казани) землях. Это обстоятельство, вероятно, тоже сыграло свою роль в "присвоении" ему параллельного названия Внутренней (Эчке) Казани. Этот вопрос, однако, требует специального изучения.

Древняя Казань в домонгольское время. Находки, связанные с ранним булгарским поселением, как показывает их картографирование, сосредоточены в северной половине Кремлевского холма: в раскопах на территории "Пушечного двора", южнее и восточнее Благовещенского собора, во дворе резиденции Президента, а также в низменной северо-восточной части холма и др. (рис.). Эта территория, занимающая площадь около 6 гектаров, была укреплена с самого начала возникновения булгарского поселения. Изучению первоначальной фортификации этого поселения уделялось в последние годы большое внимание.

С южной, напольной стороны город был защищен глубоким Тезицким оврагом шириной около 14, глубиной до 4 м, пологие склоны которого, по всей вероятности, были эскарпированы, и земляным валом с дополнительными деревянными конструкциями по верху.

Домонгольские укрепления города в виде "остатков стены, сложенной в системе панцирной кладки из грубо отесанных белокаменных блоков на известково-глинистом растворе", были выявлены еще в 1978 г. Каменная стена возводилась на выровненной поверхности земляного вала, насыпанного непосредственно на погребенную почву [Халиков, 1985, с.98 и сл.]. В целях определения времени возведения земляного вала важно отметить некоторые находки, обнаруженные в слое, перекрывающем подошву вала с наружной стороны. Это, помимо типичной домонгольской керамики, железный наконечник стрелы, очень характерный для XI в. [Халиков, 1985, рис.6:7], обломок костяного гребня и стеклянного браслета XII- начала XIII вв., сердоликовая бипирамидальная бусина XI-XIII вв. и пр. Основываясь на них, А.Х.Халиков датировал и земляной вал и каменную стену на нем второй половиной XII в., считая их синхронными.

Остатки земляного вала, защищавшего первоначальное поселение с южной стороны, были дополнительно изучены в 1995-1999 гг. Новые материалы из раскопа, заложенного в сквере перед зданием Министерства здравоохранения РТ, уточнили выводы А.Х.Халикова относительно времени возведения этих укреплений. Суглинистая насыпь вала шириной основания около 12-14 м (рис.) действительно покоится на погребенной почве, в верхней части которой прослежена тонкая углистая прослойка, оставшаяся от выжигания растительности перед началом строительства. Насыпь вала стерильна. Как и в 1978 г., с южной стороны подошвы вала удалось зафиксировать перекрывающий насыпь небольшой слой, содержание которого заслуживает внимания. Напомним сначала дату, полученную термолюминисцентным анализом фрагмента керамики из этого слоя - 951 +-55 лет. Среди находок, кроме обломков гончарной керамики, были образцы архаичной посуды салтово-маяцкого облика, кусочки необработанного янтаря, бусина из горного хрусталя с неровными, едва намечающимися гранями и лазуритовая подвеска. Такой комплекс находок характерен в основном для слоев булгарских поселений первой половины домонгольского периода. Основываясь на них и учитывая стратиграфические данные, время возведения насыпи вала можно определить X- первой половиной XI вв. Эти укрепления строились, скорее всего, где-то на рубеже X-XI столетий.

Данный вывод подтверждается результатами исследований на другом раскопе, расположенном примерно в 20 м к западу от вышеописанного. Здесь были вскрыты, помимо земляного вала, остатки каменных ворот и вымощенного камнем проезда шириной около 6 м с несколькими строительными ярусами [Ситдиков, 2000, с.22-40]. Древнейший слой раскопа состоял из двух горизонтов, нижний из которых перекрывался строительным мусором каменной конструкции западного пилона ворот. Как уже указывалось выше, радиоуглеродный анализ образца угля, взятого из этого, раннего горизонта, дал дату 1145+-25 лет (тому назад). Отсюда же происходят фрагменты домонгольской глиняной посуды, обломок бусины из глухого бирюзового стекла с черными реснитчатыми глазками и обломок дротового браслета (рис.:8).

Следы древнейших укреплений по восточному краю Кремлевского холма выявлены в виде линии столбовых ямок диаметром 15-20 и глубиной 20-40 см, оставшихся, по-видимому, от деревянного частокола или тына. Стратиграфически данный объект восходит к основанию V слоя и поэтому может быть синхронизирован вышеописанными земляными валами. Остатки частокола-тына прослежены в 2003 г. при исследовании северной стены с наружной ее стороны. Следует заметить, что, по наблюдениям специалистов, частокол-тын со рвом впереди, устроенные с максимальным использованием естественных защитных свойств рельефа, относится к наиболее раннему типу оборонительных сооружений Волжской Булгарии [Хузин, 1995, с.94; Губайдуллин, 2002, с.108]. Подобную систему укреплений имели, в частности, Болгар и Биляр в Х столетии.

Фортификация города предмонгольского времени, т.е. второй половины XII - первой трети XIII вв., имела уже совершенно другой вид. В условиях обострения военно-политической ситуации в Волжской Булгарии, вызванной длительным противостоянием ее и Владимиро-Суздальской Руси на важнейших торговых путях Поволжья, Казанская крепость еще более усиливается. На месте прежних дерево-земляных укреплений появляются мощные каменные стены шириной основания около 1,8-2 м, сложенные из необработанного известняка "всухую" или же с применением глинисто-известнякового раствора (рис.). Остатки этих укреплений изучались в 1995-2000 и 2003 гг. А.Г.Мухамадиевым, А.Г.Ситдиковым, Ф.Ш.Хузиным, Р.Ф.Шарифуллиным десятью раскопами, заложенными по трассе каменной стены. Большое количество раскопов объясняется сложностями, возникавшими при изучении стратиграфической связи объекта с прилегающим культурным слоем, выявлении его строительных горизонтов, возможных следов ремонтов и перестроек, а также необходимостью накопления возможно большего количества датирующих находок. В решении некоторых принципиальных вопросов, связанных, в первую очередь, с установлением времени строительства плохо сохранившейся первоначальной стены, активное участие принимали профессор А.Н.Кирпичников (Институт истории материальной культуры РАН, С.-Петербург) и академик В.В.Седов (Институт археологии РАН, Москва), неоднократно посещавшие наши раскопки в 1997-2001 гг.

Более подробные сведения о некоторых предварительных результатах исследований этих укреплений читатель может получить из публикации А.Г.Ситдикова [2000]. Здесь хочется акцентировать внимание на очень важное наблюдение, сделанное археологами в ходе раскопок: строительный горизонт белокаменной стены четко прослеживается в виде мелкого известнякового щебня в домонгольском слое. Стена возведена на ровной площадке, без котлована, т.е. прямо на материке (снята только погребенная почва), или же на снивелированной поверхности более раннего земляного вала. Для строительства применялись известняковые плиты без следов обработки размерами 10-15 х 15-70 см при толщине 5-10, иногда до 15-20 см. Сохранившая высота кладки составляет от 0,8 до 1,5 м, местами до 2 м, однако только нижние ряды ее относятся к изучаемому нами периоду. Стена прослежена в общей сложности на трассе более 200 м. В плане она не прямолинейная, так как следует рельефу местности, точнее, изгибу края мыса. Следы башен по изученной, восточной и частично северной линии стены пока не выявлены. Проезд с южной, напольной стороны прослежен в виде пилона башни и мощенной камнем дороги. По особенностям техники кладки, составу раствора и с учетом стратиграфических наблюдений прослеживается несколько строительных периодов у этой кладки. Разрушенные в период возвышения монголо-татар в середине XIII в., эти укрепления были вновь восстановлены во второй половине XIV в. и продолжали функционировать, претерпев ряд реконструкций, в период Казанского ханства.

По мнению А.Х.Халикова, в центре древнего города-крепости "возвышалась большая сторожевая башня, очевидно, также белокаменная. Довольно мощный фундамент этой башни был вскрыт в раскопе 1977 г. рядом со стоящей до сих пор сторожевой башней Сююмбике. Она "имела в основании два пилона (350 х 430 см), отстоящие друг от друга на 350 см, т.е. имевшие разрыв для проезда. Древний уровень фундамента лежал в пятом слое" [История Казани, 1988, с.19].

В свое время некоторые исследователи выражали скептическое отношение к возможности существования у домонгольских булгар каменной архитектуры. Мы не видим оснований для сомнений. Традиция каменного строительства пришла на Среднюю Волгу вместе с болгарами Хазарского каганата, где оно стояло на достаточно высоком уровне [Маяцкое городище, 1984]. В конце Х в. была возведена белокаменная Соборная мечеть в центре Биляра [Халиков, Шарифуллин, 1979]. На Елабужском городище недавно были исследованы остатки "крепости-мечети", одна из угловых башен которой сохранилась до наших дней [Нигамаев, Хузин, 2000]. Каменные крепости в Древней Руси, в частности, на Новгородской земле (Старая Ладога) появляюстя еще в IX-X вв. Примечательно, что между ними и Казанской крепостью можно найти много общего [Кирпичников, 1984, с.29 и сл.].

В свете последних открытий древняя Казань представляется нам в виде небольшой, но достаточной сильно укрепленной крепости в северной периферии Булгарского государства, призванной охранять один из важнейших в стратегическом отношении участков Великого Волжского пути. Здесь располагался, очевидно, небольшой военный гарнизон, а более многочисленное торгово-ремесленное население проживало за пределами крепостных стен, ближе к реке Казанке. Рекогносцировочные раскопки 1999 г., проведенные на улице Батурина, выявили следы раннего посада-пригорода. Представляют интерес, в частности, материалы, связанные с металлургией железа и металлообработкой. Следы посада домонгольского времени зафиксированы также в ходе охранных работ в западной стороне Кремля напротив Центрального стадиона и цирка.

Застройка древнейшего города была не плотной и не имела еще определенной системы. Фиксируются хозяйственные сооружения различного функционального назначения, жилищ выявлено мало. Единственной сквозной улицей, главной в Кремле и по сей день, являлась, вероятнее всего, та, которая шла от южных ворот в северном направлении к предполагаемой дозорной башне конца XII - начала XIII вв.в районе современной башни Сююмбике. Вымостка центральной улицы в районе южных проездных ворот была из дерева. О длительности функционирования проезда свидетельствует несколько ремонтных горизонтов. От центральной улицы шла еще одна улица на северо-восток к пологому понижению в районе Северной башни..

К юго-востоку от городских укреплений, за рвом (во дворе Министерства культуры), а также с юго-восточной стороны Преображенской башни и с восточной стороны Пятигранной башни располагались мусульманские кладбища. Они возникают в домонгольское время и, вероятно, функционируют в более поздние периоды, до расширения города за пределы древних укреплений в XV в.

Период с рубежа X-XI до первой половины XII вв. знаменует в целом процесс сложения города. Определяются его первоначальные границы, осваивается укрепленная территория поселения, намечаются контуры внутренней планировки.

Население города в этот период в основном занималось военным делом - защитой северо-западных границ Болгарского государства, а также торговлей. Булгарская крепость на Кремлевском холме в начале XI - первой половине XII вв. являлась оплотом северо-западных границ страны, создавшим серьезные препятствия посягательствам русских на Волжский торговый путь. Местное финно-угорское население, оказавшись в сфере влияния нового государства, попало под его контроль.

Болгары постепенно заселяют прилегающие к Казани территории. На археологической карте бассейна р. Казанки в округе города насчитывается более 10 памятников домонгольского времени. В 40 км от Казани в XII в. возникает и активно развивается крупное ремесленное поселение, известное как Русско-Урматское селище. Интенсивное освоение болгарами этой территории отражало дальнейший рост мощи Болгарского государства, достигшего к XII в. своего наивысшего расцвета.

Усиление роли Волжской Болгарии в регионе и военные набеги русских княжеств на ее территорию, особенно участившиеся во второй половине XII в., повлияли на дальнейшее развитие Казани. Впервые в его истории создаются каменные фортификационные сооружения. В результате этого строительства облик булгарской крепости на высоком мысу Казанки полностью преобразился. На месте прежних деревянных укреплений уже стояли мощные белокаменные стены толщиной около 2 м. Стены возводили в основном из рваного бута, отесывая, да и то плохо, только внешнюю сторону камней. Камни обычно клали всухую, без раствора. На некоторых участках в качестве связующего раствора использована глина с известью. Кладка была регулярная с сохранением горизонтальных рядов. Новая линия укреплений в своем расположении повторяла более раннюю, дерево-земляную.

В предмонгольское время город сохранял во многом свою прежнюю функцию. Среди находок заметное место занимают привозные изделия и предметы вооружения. Город развивается вширь, в частности, за пределами Кремлевского холма, к востоку от него, на территории бывшего Богородицкого монастыря выявлены следы неукрепленного ремесленного посада. Начинается частичное освоение районов, расположенных к югу от крепости. Так, в раскопах во дворе Юнкерского училища в углублении оврага и на его склонах удалось выявить следы большого количества ям-выборок глины, которая использовалась при строительстве каменных сооружений и для других хозяйственных целей. Здесь же были найдены единичные предметы домонгольского времени.