За булкой. Десять лет спустя

Минипьеса

Основано на реальных воспоминаниях

Действующие лица:

1-й

2-й

3-й

На месте булочной — магазин “24 часа”. Из него выходят 1-й, 2-й, 3-й. У них аккуратные животики. У одного — лысина.

В руках пакеты с продуктами и открытые бутылки с пивом.

1-й: Помню, как я тогда проснулся. В окно лился июльский жар и запах вара — чинили крыши. У меня до сих пор дрожь от этого запаха. По комнате шли волны — они проходили через мебель, кровать и через меня. Все вещи казались чужими. Чтобы проверить свое состояние, я взял книгу и попытался прочесть несколько слов. Ничего не получилось. Я просто не знал, что означают буквы. Я подумал, что простой пример типа дважды три я смогу решить в уме, но и это у меня не вышло. Дикий ужас охватил меня. “Поздравляю, — сказал я себе, — ты стал дебилом”. Я ясно представил, как мне, уже взрослому, пытаются вдолбить азы грамматики, как родители таят мою постыдную тайну от родственников и друзей.

Тогда я поссорился с девушкой и принял дозу PCP. Потом мне захотелось проникнуть дальше — в другой мир, который охранял от меня комар, пищащий голосом моей подруги. Я принял еще. Потом еще. Я увидел, что меня нет. Все друзья на месте, а посередине, там, где должен быть я, — пустота. Не знаю, сколько я тогда выпил доз. И хоть я стал дебилом, нужно было как-то выбираться из квартиры.

Я позавтракал вместе с отцом. Вкуса у еды не было. Я отвечал на его вопросы односложно, но и тогда мне приходилось до крайности напрягаться, чтобы выдать что-то осмысленное. Я кое-как оделся и вышел. Связи с миром у меня больше не было. Все вокруг было сухим и шершавым, как асфальт. Все потеряло смысл — вывески, трамваи, звуки. Вы мне тогда посоветовали выпить водки, но она лилась в меня как прогорклая вода — не опьяняя. Вечером я посмотрел в кино фильм “Чернокнижник”. Понять его было невозможно. Каждое слово было нелепо и фальшиво. Между кадрами лежала бесконечная тоскливая пустота. Состояние уходило около недели, а то и больше.

2-й: А я помню, как мы смотрели “Бэтмен-2”. Тоже ведь тогда ничего не поняли. То есть сюжет-то был ясен, но казалось, что это так, для прикрытия, а за ним кроется какая-то тайна, какое-то очень страшное послание. Понять его мы не могли. А потом вышли на улицу, а там — снег хлопьями, точно такой же, как в фильме. С тех пор, когда я вижу снег хлопьями, я всегда говорю: “Бэтмен-2”.

3-й: А я как-то присутствовал при продаже грамма. Его отделяли от основной кучки ножом. А я взял и этот нож облизал. Представляете, сколько там было? Ночью я проснулся и понял, что умираю. Я дополз до стола, взял красный маркер открыл первую попавшуюся книгу и поверх текста написал завещание. (Первому) Я все свои вещи тебе завещал. А потом я приполз в комнату к маме и сказал: “Мама, я умираю!” Она вызвала “скорую”. Меня отвезли в Джанелидзе и откачали.

Допивают пиво, прощаются, расходятся.

Занавес

В “ТамТаме” Перед нами стоит рослый брюнет в косухе. Он яростный фанатик PCP и вещает нам со знанием дела. “Вот у вас, — он обводит нас пальцем, — у любого из вас мозг работает на пять процентов! А у меня — на девяносто пять”. Он снисходительно улыбается. Мы не знаем, что ответить. А через какое-то время снаружи доносятся оглушительные крики, и мы высовываемся в окно посмотреть, в чем дело. Двое здоровых парней с угрожающими воплями гонятся за третьим. Они протянули ему открывашку, чтобы открыть пиво, а тот выхватил ее и пустился на утек. Мы легко узнаем похитителя — с добычей в вытянутой руке, по-балетному выбрасывая ноги, ланью несется человек в косухе. Его мозг работает на девяносто пять процентов.

track 16

Возвратившись из Москвы мы даем вместе с “Attrackars” наш первый концерт в “ТамТаме”. Народу битком. Следуя девизу Гарри “Скорость — наше оружие!”, мы загоняем песни так, что первую не можем доиграть до конца — моя правая рука просто костенеет. Но в зале этого никто не замечает — стоит крик и перед сценой людское месиво. Аппарат на сцене не богатый, наши инструменты и умение играть — соответствующее. Зато есть настоящая эйфория и полное ощущение того, что прорыв свершился. Мы играем “Get Off Of My Cloud” — эта песня “Rolling Stones” знакома нам в обработке “Meteors”. Мы делаем ее еще быстрее, а в куплете играем ритм, близкий к фанковому, — двигаем сайко вперед. Перед сценой материализуется Толстый. В такт музыке он начинает выбрасывать вперед руку в нацистском приветствии. Это совершенно бессмысленно, потому что речь в тексте идет о вещах, весьма далеких от фашизма:

Well i live in hospital on the outskirts of town

And they fill me full o sedatives but i just wont stay down

Yeah they keep our hands tied, with a piece of rough cord

And a sign on the door says this is the terminal ward

I just say 

Hey, you getofa my cloud

Hey, you getofa my cloud

Hey, you getofa my cloud

Getofa my cloud there aint no visitors allowed*<* Я живу в больнице на окраине города

Они пичкают меня успокоительным, но я не угомонюсь

Они связали нам руки жесткой веревкой

И на наших дверях написано “Палата для безнадежно больных”

Я говорю

Эй вы убирайтесь с моего облака!

Посетителям вход воспрещен!>

Но Толстый закладывает традицию, превратившуюся в рефлекс: при первых же звуках этой песни к сцене пробивается толпа бритых парней — теперь это их гимн. То же самое происходит, когда песню исполняют “Психопатс” — тянут руки не только скинхеды, но и “психи” и случившиеся поблизости музыканты. В их глазах неподдельная радость — они чувствуют, что выглядят очень опасными людьми.

Кощей:

Тенденция к сближению скинов и психов была заметна в 90-х не только на Западе, но и в России, только в отличие от наших скинов у них большинство — ультралевые, антирасисты, активные, политически подкованные и знают историю своего движения. У нас же все шиворот-навыворот, если скин — значит, наци... ну и все вытекающие отсюда последствия.

Богорад:

После записи нашей второй пластинки “Titanic Music” возникла необходимость в фотосессии. Один из наших фанов познакомил меня с неплохим фотографом, и мы убили денек на это дело. Фотографию, где я со своими музыкантами руками выкладываем свастику, предложил сделать сам фотограф, и я воспринял это лишь как прикол. Потом, когда увидел снимки, мне эта фотка так понравилась, что я решил в числе других послать ее в Москву. Лично Саша Морозов — директор “Moroz records” — выбрал ее для задней стороны нашей обложки.

В России свастиками тогда были все заборы исписаны, но в этом не было ничего зловещего, это был простейший способ протеста против коммунистов. У нас после выхода пластинки и продажи 40 000 копий никто даже не спросил меня про эту фотографию. А вот на Западе это ввергло меня в плачевное состояние. Наши враги получили козырь, и у нас начались проблемы — они звонили по клубам, где мы сами забивали себе концерты, и чернили нас. Везло, что нас уже до этого многие знали.

Долгие годы я отмывался и вроде бы все уже позади, но и поныне я страдаю из-за того необдуманного поступка. Я всегда хорошо относился к скинам и даже когда в 90-х, стало модно быть правым скинхедом, я надеялся, что это у них пройдет и они одумаются. Я люблю их музыку, стиль — все это на меня тоже повлияло. Я только хотел бы, чтобы все это жлобство по поводу национальностей побыстрее исчезло. В Питере, по крайней мере, я не вижу нацистов на своих концертах. А в Москве раньше было что-то ужасное.

Мода на фашистскую атрибутику поражает не только приближенных к сайко-тусовке. Этому явлению посвящается большая статья в “Rock-Fuzze”, Iron Alex пишет:

Теперешнее же обращение к теме фашизма носит прямо противоположный характер: от отважно-кокетливого заигрывания до сладострастного упоения. Так, свастика явственно проглядывает на конверте пластинки КОРРОЗИИ МЕТАЛЛА “Орден Сатаны“ (1991); песню “Яволь, майн фюрер“ включила на диск “Full Moon Fever” (1991) компания КРОНЕР (или CROW NEAR). Группа ВАЛЬКИРИЯ объявила, что ее дебютный опус будет именоваться „Дранг нах Остен”. Команда ВСТРЕЧА НА ЭЛЬБЕ выпустила диск “The Dead Head” (1993) — заглавие является английской калькой с немецкого Totenkopf, названия дивизии СС. Банда ДИВ только что разродилась альбомом “Mein Kampf (1993), на обложке коего из могилы вылезает полуистлевший Гитлер; “живьем” исполняет песню с припевом “Зиг хайль” (и соответствующей жестикуляцией), с энтузиазмом подхватываемыми публикой.

Примечательно то, что речь в статье идет именно о московских группах. Мне кажется, Петербург обладает чуть большим иммунитетом к фашизму. У нас все-таки была блокада. Вдобавок — меньше приезжих.

Нацистской символикой украшали себя многие — среди них алкаш, торчок и, по всей видимости, полный придурок Сид Вишес, “Ramones”, Elvis Hitler, Лемми Килмистер из “Motorhead”. Однако все они — англосаксы. Очевидно, для них Вторая мировая — это музыка Глена Миллера и мелодрама “Мост Ватерлоо”, а отнюдь не Хатынь с Бухенвальдом.

Разговоров о том, почему фашистская атрибутика и идеи находят место на русской земле, было много, ведутся они и сейчас. Я не стану развивать эту тему. Похоже, петербургское сайко этим переболело. Встретив недавно бывшего скинхеда Сергея “Геноссе”, я с удивлением обнаружил на его голове растаманский берет — теперь он играет регги.

В свое время некоторые из моих знакомых в качестве приветствия произносили “Хайль Гитлер!”. Это был такой юмор. Один из них, поменяв место работы, поприветствовал таким образом новых коллег. У тех вытянулись лица. Мой друг был очень удивлен — он не имел в виду ничего плохого.

Track 17

За концерт мы получаем стандартную тамтамовскую оплату — ящик пива, который делим с друзьями и приближенными. А на февраль 1993-го у нас уже запланировано событие исторического масштаба. В афише в слове “историческое” “о” перечеркнуто и исправлено на “е”. Истерическое событие! Первый сайко-фестиваль. The 1^st Russian Psycho Rumble. С Гарри мы сидим и составляем список приглашенных — выходит немало. Для солидности мы печатаем его на пишущей машинке. Афиш теперь гораздо больше — основатели “Инди” сами ксерокопируют тираж. Гарри в вопросах промоушна весьма лаконичен — афиши он клеит у своего подъезда, на ближайшей автобусной остановке и булочной. Наша “Crocodile Hunting” крутится где-то на радио — об этом мне рассказывает приятель, который слышит ее в такси. В “Комсомольской правде” появляется анонс мероприятия. Нам все это кажется чрезвычайно естественным. А ведь мы — группа, имеющая за душой всего два концерта и единственную демо-запись на кассете. Старая система упала, новая еще не установлена. В этот короткий промежуток творческие силы получают свободу от идеологической или коммерческой цензуры. Похоже, мы стали свидетелями настоящего чуда. Алелуйя!

Трудовые будни рок-н-ролла

Питерский центр независимой музыки “Инди” в феврале готовит два грандиозных мероприятия. Одно — джазовый вечер, на котором можно будет услышать бывшего лидера шведского авангарда товарища Дрорфейлера и сольный проект английского пианиста Владимира Миллера, а также — прощальный перед отъездом в США на постоянное место жительства — концерт питерской Терри (известной по проекту “Черри Терри Свин” — А. Вишня, Терри и А. “Свин” Панов). Другое действо — первый в России фестиваль сайкобилли, на котором предполагается присутствие шести команд во главе с группой “Скэри Бум”.

А. Монахов

Н. Пачкуля

“Комсомольская правда”, 10 февраля 1993 г.

Незадолго до объявленного начала фестиваля приезжает съемочная группа. Режиссер — Сергей Мельников. Мы и “Attrackars” даем интервью и записываем по одной песне вживую. Упражнения перед телекамерами — отличное средство для снятия мандража. В зале собирается наша тусовка — байкеры, но видны и фаны “Meantraitors”, а кое-где реднеки. В баре напиваются сочувствующие направлению бандюки в классической униформе — малиновых пиджаках.

Сегодня с нами выступают “Itchings” — большие любители “Klingonz”. Лидер “Itchings” — Виталик по прозвищу Каля. Мои однокурсницы называют его “мальчик с сиреневыми волосами”. Калина тусовка обнаружила где-то парикмахершу без комплексов, и вот теперь на их головах — шедевры куаферного искусства — нацеленные в космос трамплины. Еще в афише заявлены “Verts” — под влиянием ранних “Cramps” они играют с двумя гитарами, но без баса. Идейный вдохновитель группы — Рома “Покс”. Его nickname указывает на любовь к еще одной сайко-легенде, немцам “P.O.X.” Среди несомненных фаворитов Юры “Однозуба”, вокалиста и гитариста “Attrackars”, “The Krewmen” и “Frenzy”. Это не мешает ему быть большим поклонником Марка Хармана из “Restless” — гуру неорокабильной гитары. Нынешние звезды ска-панка “Spitfire” играют свой первый концерт. Они выглядят как классическое сайко-трио, но их программа состоит из кАвер-версий известных композиций в стиле герейдж. За барабанами — Денис “Кощей”, недавно вернувшийся из Дании.

Кощей:

Все заканчивается, закончились и “Swindlers” как группа. Смысла находиться в стране, где ничего не происходит, нет; ни движения вперед, ни энергии не было. Играть в группе, которой ничего не интересно, стало скучно. Наблюдать за тем, как твои друзья превращаются в наркоманов и алкашей — неприятно.

А в Дании просто по-другому и не проживешь, если не занят серьезно чем-то очень важным. Там очень крутая система социального обеспечения. Государство тебе оплачивает все, что только пожелаешь. Но при этом, если ты работаешь, с тебя дерут страшный налог — пятьдесят процентов. Грабеж! Соответственно — огромный уровень психических заболеваний, суицида. При всем внешнем благополучии этой страны, там у многих жуткая депрессия. Как результат — неприятие окружающей действительности и в то же время отсутствие желания что-то менять.

Многие — не только мои друзья и не только русские — спились и сторчались. Все же есть, далеко ходить не надо... и ведь от “гашиша ничего страшного не происходит — все же курят”.

Когда я вернулся, долгое время играл то здесь, то там. А потом мне позвонили Костя с Попугаем, с которыми мы еще раньше познакомились в Дании и даже пару концертов сыграли, пока была неразбериха со “Swindlers” и у меня было свободное время. Они туда приехали зарабатывать деньги игрой на улице. После нас туда многие стали ездить.

Парни сказали, что хотят создать группу и лучшей кандидатуры на место барабанщика у них нет. Я говорю — давайте попробуем! Стали пробовать. Они говорят: мы хотим гараж играть. Звучало это, конечно, смешно — хотели они играть гараж, но про гараж не знали ничего вообще. Они знали underground rockabilly, которое, может, и игралось в гаражах, но garage тогда не называлось. Сборники такой музыки все знали — “Rocka Rolla”, “Sin Alley”. Мне это не очень интересно было играть, и я решил познакомить их поближе с настоящим гаражом. Начали с малого — “Sonics”, “Godz”, “Wires”. А еще мы брали то, что они умели на то время играть — рокабильные каверы, и исполняли их в такой треш манере, близкой практичеки к гранджу. Перегружали гитару как могли. Всем давно хотелось отойти от сайкобилли, рокабилли, от этого легкого звука. Хотелось что-то свое делать, новое. Я стал слушать хардкор, панк я всегда слушал, какую-то альтернативную волну, инди музыку. Захотелось играть что-то совсем другое.

Я захожу в гримерку и вижу заламывающего руки Рому Покса. Один из его музыкантов принял дозу PCP, и это напрочь стерло в его мозгу информацию о всех гитарных партиях. Чтобы прийти в себя, он сует голову под кран с холодной водой. Это, конечно же, не помогает. В результате вместо пяти играют четыре группы. Мы выступаем последними. Под конец мы играем “Get Off Of My Cloud”. Где-то на втором куплете перед моими глазами возникает яркая белая вспышка, я чувствую хлесткий удар в висок. Мелькает мысль — “над сценой оборвался провод и меня ударило током”. В следующую секунду я вижу, как на мою гитару начинает капать густая, как клубничное варенье, кровь. Под ногами — зеленые осколки пивной бутылки. Передо мной возникают встревоженные лица друзей, но они неумолимо темнеют — как будто мне вдруг очень захотелось спать. Но я выдерживаю, как несколько секунд назад выдержала моя голова. Как принято писать на дисках — special thanx маме и папе за крепкий череп.

Я до сих пор не знаю, кто и зачем это сделал. Версий может быть три:

“Бутылка была брошена из хулиганских побуждений”.

“Бутылку бросил идейный противник „Scary B.O.O.M.“”.

И, наконец, самое интересное:

“Бутылка была брошена человеком, который был в восторге от нашего выступления”.

Дикие времена — дикие нравы. Такое проявление радости — в порядке вещей. Однажды на концерте “Психопатс” в “ТамТаме” я наблюдал замечательную картину: о заднюю стенку сцены одна за другой бьются бутылки. Их кидают с торжествующими воплями — музыка нравится. Осколки сыплются на пластик барабанов, тарелки. Музыканты уворачиваются от летящей стеклотары и продолжают играть.

В районной травме мне накладывают несколько пластырей. Ран много, но они неглубокие. Усталый, но довольный я возвращаюсь домой. У меня в руках справка из травмы, она же — сертификат героя рок-н-ролла. А написан он, как вы понимаете, может быть только собственной кровью. Через некоторое время в “Инди” еще одно историческое событие — первый концерт рокабилли-бэнд из Америки — родины рок-н-ролла.

Мельников:

У нас был приятель, который свел нас с Питом Хакканеном, основателем “Гуффин рекордс” в Хельсинки. Неожиданно Пит нам написал, что у него будет выступать лучшая группа из Техаса, играющая классическое рокабилли, — “Highnoon”. И мы привезли сюда настоящих рокабильных героев.

Условия для жизни у них здесь были жуткие, потому что наш напарник, Петя Сытенков, который рулил в клубе “Инди” не выполнил ничего из того, что обещал. Их поселили в каком-то ужасном общежитии без горячей воды. Они были вегетарианцами, а он им такого питания не обеспечил, и в результате им приходилось все покупать за свои деньги. И был транспорт, которого лучше бы не было вообще.

Но американцы выдержали испытания. Экзотику получили и отыграли по-настоящему. Тогда же я получил первое впечатление от общения с западными артистами, потому что у них не было тех привычек, которые есть у русских музыкантов. Например, мы приходим и говорим, что надо ехать в клуб. Все встают и идут. Никто не допивает пиво, не докуривает бычок, и все в сознании. Надо играть — промоутер сказал. Забавно это было.

Они отыграли в “Инди” два концерта — первый в концертном зале, второй в фойе. Причем в зале они отыграли полную программу, там было все спокойно. Играли они так, как у нас не играл никто, потому что у них и инструменты были что надо и традиция. Они ведь выросли с этой музыкой, парни-то они уже взрослые были.

А второй концерт закончился трагически. Было это броуновское движение перед сценой — где-то рокабильщики, где-то психи. В какой-то момент кто-то из толпы полил другого газом. А пространства мало, окна закрыты. “Highnoon” останавливаются, потому что понимают, что петь уже невозможно. Все течет — слезы, слюни, сопли. Шон, гитарист, повернулся ко мне и спрашивает: “Что это такое?” Поскольку знание английского у меня было минимальным, я припомнил все известные мне слова и выдал: “IT’S GAS MILITARY ATTACK!” У Шона глаза превратились в пятикопеечные монеты, и музыканты рванули на улицу.

Вместе с “Highnoon” мы привезли играть рокабилли-бэнд “Crazy Man Crazy” из Москвы. Блохин, их вокалист и пианист, тогда был, наверное, единственным, кто записал себя очень хорошо. Когда он приехал в Петербург, парни несколько растерялись: они не ожидали, что здесь полное сумасшествие. Потом он рассказывал, как прибыл в “ТамТам” и увидел, как там ребята с веселыми прибаутками кололись и передавали друг другу шприц, жонглируя им навроде фокусников. “Вот это настоящий рок-н-ролл! — сказал Блохин. — Вот это клуб!”

Track 18

You gonna get a shock — A right punch in the face

The sound of the backing drums — The crazy slappin bass

So take notice what we say — Forget the other crap

Train your lesson — Stand your feasts

You ainґt need to be sad

Hey you — Get into a Frenzy*<* У тебя будет шок

Удар в лицо

Звук барабанов

Сумасшедший слэповый бас

Запомни, что мы говорили

Забудь прочую дрянь

Выучи урок — подними кулаки

Тебе не стоит грустить

Эй ты! Впадай в бешенство!>

“Frenzy”. “Frenzy”

Кощей:

О “ТамТаме” сохранились самые теплые впечатления. Со “Swindlers” мы играли там всего один раз в 1992 году. Приехали летом на побывку из Дании и узнали, что образовалось новое место. Выступили вместе с “Пупсами”. Такую кучу-малу устроили — всем понравилось. Это был настоящий маленький рок-клуб а-ля нью-йоркский “C.B.G.B’s” и с нормальным звуком. Сева Гаккель все, что нужно, знал, видел и понимал, что делает. Организовал он все абсолютно правильно. Я играл там одно время по нескольку раз в месяц. Все группы выступали на одних условиях: гонорар — ящик, может быть, два, пива. Больше они не могли дать ничего. Они специально сделали дешевейший вход. Этого хватало, чтобы просто как-то выживать и за аренду платить. Но тогда никто особо о прибыли и не парился — нужно было где-то играть, и Сева дал молодым ребятам возможность воплощать свои идеи. Несмотря на все минусы клуба, это, конечно, было место, откуда мы все вышли. Я слушал всех — и тех, с кем играл, и тех, с кем не играл. “Нож для фрау Мюллер”, “Химеру”, “Маррадеров”, “Пауков”, “Маркшайдеров”, “Бондзинский”, “Манки-Фанки”, “Спорт” — всех не упомнишь, названий миллион. Серафим — фанатик регги, тамтамовский завсегдатай - выступал с неграми, которых находил в институтских и университетских общагах. У Владька была группа “The Oba”. Там играли все — Владек приходил и просто раздавал присутствующим мешки с прорезями для глаз. Мы их одевали, выходили на сцену и начинали пилить, строчить. Концептуальный подход был у него к индастриелу.

Богорад:

Концерты в “ТамТаме” для нас всегда были аншлаговыми, поэтому мои воспоминания об этом месте весьма положительные. Я надеюсь, что Гаккель откроет еще какой-нибудь клуб. Я всегда поражался тому, что этот хиппан так проперался с нас! Хороший дядька он значит, гандоны в нас не врубаются.

“ТамТам” стал легендой в день своего рождения. Вообще-то раньше его гораздо чаще именовали МКЦ — Молодежный культурный центр, — помещение которого и занимал клуб. Сегодня его образ приобрел мифическую и возвышенную окраску. Но, по правде говоря, место было страшноватое. В нашей компании была такая присказка: “Петербургские клоаки: эпизод первый!”. Мы ее произносили, когда приходили в очередной клуб и пробирались с инструментами в гримерку, через мутноглазую толпу посетителей, вываренную в парах алкоголя и дыму табака. К “ТамТаму” эта присказка подходила на все сто. Потолок после пожара там был черным, окна были забраны строительной сеткой, серые стены изрисованы болезненными бардовыми узорами. Вместо унитаза в мужском сортире торчал из пола фаянсовый огрызок. Хотя по большому счету туалет был скорее в стиле унисекс.

Вот в таком месте и творилась новая музыкальная история. Хотя я в этом не вижу ничего парадоксального. Новое искусство не растет в парниках. История театра формировалась там, где за плохую игру можно было запросто получить помидором в лоб. Лояльность сегодняшних театралов к бездарным постановкам говорит о почтенном возрасте этого вида искусства. И с этой точки зрения, “петербургские клоаки” были идеальным местом для рождения новой музыки. “Дело прочно, когда под ним струится кровь!” — справедливо заметил Некрасов. Уж чего-чего, а крови в клубах достаточно.

В “ТамТаме” весь пол перед сценой усеян осколками. В толчее падает кто-то потный и раздетый по пояс, а когда встает — у него уже изрезаны голова и плечо. Во время нашего выступления купчинец по прозвищу Саид выскакивает на сцену, разбивает себе бутылку об голову и с залитым кровью лицом начинает выплясывать зомбический танец. У психов агрессивность почитается добродетелью и периодически возникают конфликты с представителями других неформальных объединений. С панками, например. Наивные, они полагают, что имеют с нами что-то общее. Но это только их мнение. Несмотря на некоторое сходство имиджа психи не желают иметь ничего общего с панковской грязью, пьянством и гопническими замашками. Здесь имеются в виду, конечно же, не редкие представители панк элиты, а неопрятная тусовка, переместившаяся из кулуаров первых петербургских клубов к урнам у входа в метро “Гостиный двор”, где кое-кого из них можно увидеть и сейчас. Психи — элита андеграунда, — они при случае готовы это доказать всем, включая основателя “ТамТама” безобидного интеллигента Севу Гаккеля, подвижника, достойного занять место в зале славы русского рок-н-ролла. Но, как пел “Бригадный подряд”:

Не спасут тебя очки

Если налетят качки

Не спасут от перелома

Институт и два диплома

Кто есть кто?

Минипьеса

Основана на реальных событиях

Действующие лица:

Сева Гаккель

Набыченный Здоровяк с флет-топом

Неформалы (разномастная толпа посетителей клуба)

Фойе клуба, слышен приглушенный шум. Это то ли музыка из зала, то ли стройка напротив. Неформалы стоят кружком, в центре — Сева (длинные волосы расчесаны на прямой пробор, глаза чисты и печальны, как августовское небо)

и Набыченный Здоровяк (брови стоят обиженным домиком — это крайнее проявление ярости).

Из цензурных соображений некоторые реплики прикрыты писком, как на телевидении.

Сева. Молодой человек, я прошу Вас прекратить…

Здоровяк. Пип-пип! Да ты, пип, кто такой вообще?

Сева. Я, знаете ли…

Здоровяк. Да ты знаешь кто? Ты пип-пип! Понял?

Сева. Я взываю к Вашему…

Здоровяк. Пип-пип-пип! Пип-пип!

Сева. Сударь…

Здоровяк. Пип! Пип-пип-пип-пип!

(Сева машет рукой, разворачивается и уходит.)

(Тихонько себе под нос): Пип-пип.

Занавес.

Фаны сайкобилли устраивают перед сценой буйство, но без каких-то особых правил. Основное отличие от поведения поклонников прочих направлений — никто не показывает “козу”, это недопустимо дурной тон. Ясность вносят воспитанники Богорада — организованная группа поддержки под названием “Пятая колонна”. Так в Испанской республике во время войны 1936-39 годов назвали агентуру генерала Франко, которая действовала в тылу. Во время Второй мировой войны “пятая колонна” была условным названием фашистской агентуры в различных странах.

У парней одинаковые футболки с надписью: “Only the Meantraitors are pure heirs of the Meteors, cos’ only the Meteors are pure psychobilly”*. <* Только Meantraitors настоящие наследники Meteors, потому что только Meteors играют настоящее сайкобилли.> Каждая футболка пронумерована: фанатик № 2, фанатик № 3 — и так далее. Они устраивают перед сценой классический сайкобилли wreck — со всей силы толкают друг друга согнутыми в локтях руками. Со стороны это действо выглядит жутко, но если вы окажетесь внутри, то поймете — сила удара негласно регламентирована и превышения лимитов очень редки. А если уж кто-то упал на пол, его тут же поднимут несколько пар рук. “Пятиколонщики” преданы номеру первому и ради него готовы если не на все, так очень на многое.

Богорад:

Как-то само по себе произошло то, что меня стала окружать кучка людей, желающих быть с группой и помогать чем возможно, а иногда и кулаками. В те времена и врагов хватало, и уродов тоже. Кулаки всегда были необходимы для того, чтобы остановить непонятливых. Но, как я потом увидел, иногда под раздачу могли попасть люди вполне невинные. Я никогда не прибегал к просьбам кого-то избить, все происходило автоматически… ну кто-то что-то про нас обидное скажет, а потом на концерте ему достается. Из-за моих частых отъездов длительностью более года многие куда-то пропали, и я не знаю толком, где все сейчас. Были и те, кто вообще съехали с катушек, и я сам перестал с ними общаться.

Мельников:

У меня было пятнадцатиминутное шоу на радио “Россия”. Оно называлось “Раз и навсегда”. Я там рассказывал всякие небылицы про наших местных супергероев, ставил их композиции и западных музыкантов начиная с Джонни Хортона и заканчивая “Polecats”. Случилось так, что в одной передаче “Scary B.O.O.M.” я поставил вместе с “Meantraitors”. Через неделю звонит мне какое-то мурло и говорит, что он хрен с горы номер такой-то и чтоб больше никогда! Я ему в ответ: “Ты, брателло, хоть объясни, из-за чего выкидуха-то вылетает?” “Ты не можешь, — гундосит он, — ты не имеешь права, мы тебе запрещаем ставить “Meantraitors” с какими-либо другими психами!” У этих чуваков реально крышак несло.

Богорад:

Один из членов “Пятой колонны” был поначалу верным мальчиком. Пока я пребывал в Германии, он стал бандитом и возомнил о себе слишком много. До меня стали доходить слухи, что он даже девок своих бьет, и очень жестоко. Он стал вытворять нелепые вещи — взял у меня посмотреть видео “Meteors”, а сам, как оказалось, принялся всем рассказывать, что он меня на эту кассету кинул!

Когда я вернулся из Германии после записи альбома “Angry Heart”, перед концертом в “Горе” я увидел его, но не стал даже говорить с ним, хотя мы долго не виделись. Он сам подошел и очень борзо со мной поздоровался. Тут уже я ему сказал, что он забыл, мудак, кто его воспитал! Признаваться в своем маромойстве ему было слишком тяжело, поэтому он просто ударил меня своей тупой башкой в нос прямо перед концертом. Нос он мне сломал, кровь текла, но от этого я играл не хуже, а скорее наоборот. Потом на улице он плакал и клялся в верности, но для меня он умер.

Одна из моих институтских одногруппниц, состоявшая в близких отношениях с одним из “пятиколонщиков”, рассказывала, что планы у них были весьма серьезные: члены фан-клуба должны были занять ключевые посты в организациях, связанных с шоу-бизнесом и средствами массовой информации, а уж тогда-то… Можно представить, что из этого могло бы получиться — музыкальные каналы, запруженные парнями с контрабасами, и Пугачева в глубоком андеграунде. Кого-то “пятиколонщики” принимают в свои ряды, кого-то исключают. Иногда смена состава сопровождается побоями неверных.

В свою очередь мы тоже выпускаем опознавательные тишоты для наших фанов. У нас своя иерархия: в нашей сотне номеров три единицы — по числу музыкантов в группе, зато отсутствует шестерка и тринадцатый. Байкеры выбирают номера соответствующие маркам бензина. Спустя какое-то время мы начинаем встречать в наших тишотах совершенно незнакомых нам людей — например, кооператоров с Апрашки. Это результат коммерческой сметки частника-изготовителя, которому мы доверили печать футболок.

Ближе к весне нас покидает Гарри. Он делает это при отягчающих обстоятельствах — опоздав на концерт более чем на час и вмазавшись “черным”. “Предатель”, — говорю я ему. Лучшая защита — это нападение. У Гарри нет ни малейшего сомнения, что во всем виноваты именно мы с Дукиным. Окружающие смотрят на меня сочувственно. Вторая смена состава за четыре месяца — это нелегко. Но у нас есть Паша Галкин, который сопровождает нас повсюду, и есть Тимин контрабас. Мы снова становимся стопроцентной купчинской командой.

Паша (он же Поль, Пауль, Робсон и Билли Бонс) — очень талантливый музыкант. Что гитара, что контрабас в его руках моментально становятся отзывчивыми и податливыми инструментами. Глядя на его игру, кажется, что никакого труда, чтобы научиться, он не прикладывал — просто у него от природы такие быстрые и ловкие пальцы.

Но в быту Пашу следует остерегаться. Однажды Тимофей одолжил ему на время джинсовую куртку. Обратно он получил ее в виде безрукавки с нарисованным на спине черепом. Отношение к миру материальному у Паши легкое. Когда сломался замочек у дверцы шкафа и мама попросила сына исправить поломку, Паша прошил полированную крышку шкафа гигантским гвоздем. Вот вам и задвижка: поднял гвоздь — открыл дверцу, закрыл дверцу — гвоздь опустил. В треснувшую контрабасную кобылу Паша умудрился ввинтить шуруп толщиной с палец. “Корабельный, надо полагать”, — прокомментировал Дукин.

Бывало, что, идя на концерт, забываешь какую-нибудь мелочь — медиатор, ремень для гитары, шнур. А вот Паша, придя однажды ко мне на репетицию, забыл дома контрабас.

Теперь рэпы переносятся к нему на квартиру. Он удивительно быстро осваивает инструмент и скоростную технику. В перерывах мы выходим на балкон. В одном из окон соседнего дома видим коллегу. Разница только в том, что псих, который репетирует напротив, — стопроцентный. Это пожилой небритый человек в очках. Он сидит под одинокой лампочкой за кухонным столом, устланным газетами, и играет на флейте. На голове у него алюминиевая кастрюля. “Зачем вы кастрюлю надели?” — кричим мы ему. “Это мулета!” — раздается в ответ.

В какой-то момент мне кажется, что сумасшествие — заразное заболевание, потому что вскоре после этого Паша, доиграв композицию и аккуратно положив контрабас на пол, подходит к стенке и безмолвно становится на голову, устремив ноги в потолок. Я теряюсь — что делать? Но все разрешается благополучно. Стояние на голове — йоговское упражнение. У Паши сложный период. После передозировки PCP, когда он потерял сознание прямо с телефонной трубкой в руке, его пагубное пристрастие перестало быть секретом для домочадцев. Поль поклялся завязать и ходит к психотерапевту. Доктор проводит разъяснительную работу на доступном уровне: “Представь, что ты берешь микросхему и со всей дури по ней каблуком… вот это примерно то, что ты со своей башкой делаешь”. Паша заполняет тесты, рисует картинки на тему “Я и моя семья”. Занимается йогой. И это, как оказывается, помогает. Новые песни готовы. Я сажусь за написание текстов.

С ними у меня всегда дела были плохи. Знаю точно, что не только у меня. Мой английский лексикон почерпывался из названий песен и альбомов, а этого совершенно недостаточно для того, чтобы написать связный текст. Очень ярко я это ощутил, когда пошел на курсы английского. Слова “скелет”, “кладбище”, “гроб” и “летучая мышь”, как оказалось, довольно редко встречаются в повседневной речи обычного англичанина.

Однако и в этой лингвистической отсталости тоже были свои плюсы. Не имея возможности узнать текст песни, мы довели свою способность к звукоподражанию до совершенства. Более того, пока стихи были в работе, композицию репетировали и исполняли на “рыбе”. “Рыбой” именовался поток английских и псевдоанглийских слов, выдававшийся за осмысленный текст необразованными музыкантами. Результатом этой практики становилось отличное произношение при нулевом знании языка. Для английского уха это звучало примерно так, как для нас “Катюша” в обработке немецкой группы “Pilgrims”:

Разведали яблони игружги

Папили думаны надрего

Виходила набере гадюжка

На високи берена грудо.

Пока я не научился писать тексты сам, мне приходилось обращаться к друзьям, закончившим английские школы. Иногда я контролировал процесс от начала до конца, иногда просил их сымпровизировать. Однажды доверил написание текста своей девушке. Не помню, что там было в куплете — дальше первого дело не пошло, но припев звучал так:

All I need is sex! Sex! Sex! Sex! Sex!*<* Все что тебе нужно — секс!>

Слово “sex” повторялось пять раз. Попросите ваших друзей сочинить текст для песни, и вы узнаете о них много интересного.

Track 19

Начинайте с похвалы и искреннего признания достоинств собеседника.

Дейл Карнеги.

“Как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей”

Весной мне в руки попадается газета. Похоже, это первое российское издание, посвященное рок-музыке. Чтобы сомнения в этом не оставалось, создатель назвал свое детище “Rock-Fuzz”. Я просматриваю содержание: оно довольно разнообразно и главное — я встречаю статьи о начинающих и совсем неизвестных музыкантах. Это хороший признак. Я беру бумагу и ручку и пишу письмо главному редактору. Следуя совету Карнеги я искренне выражаю свое восхищение его деятельностью, а под конец рассказываю о “Scary B.O.O.M.” К моему удивлению, спустя какое-то время после отправки письма мне звонит штатный журналист “Rock-Fuzz” Алексей Любимов. Он тоже озадачен — не родственник ли я основателя издания — Долгова, как мне удалось привлечь его внимание? “Не знаю”, — вру я в ответ и мысленно возношу хвалу преподобному Дейлу.

Алексей приезжает ко мне домой — на кухне мы пьем чай и беседуем. “Scary B.O.O.M.” в полном сборе и даже некоторые персонажи нашей тусовки тоже здесь. Мы показываем Алексею наши афиши. На одной из них рисунок моего приятеля Игоря Григорьева: повешенный с высунутым языком и прилипшими ко лбу волосами. “Это кто?” — удивляется Любимов. “А это рокабильщик с обоссанным коком”, — поясняет Дукин. Вот так мы любим рокабилли.

Я снабжаю Алексея записями “Batmobile” и других моих любимцев на кассетах, в ответ он выдает мне кое-что из своей фонотеки. Он большой поклонник Ника Кейва, а в литературе — Филипа К. Дика.

“Убик” производит на меня неизгладимое впечатление. В своем интервью Ретд Старков из “Химеры” как-то заявил, что после “Убика” можно больше ничего не читать — в книге сказано все, что нужно. Учитывая психоделическую окраску девяностых, “Убик” действительно становился чем-то вроде мистического откровения, прекрасно вписывавшегося в эклектичную картину мира, созданную из обрывков Кастанеды, персональных трипов и безумия постперестроечной жизни, заставлявшего серьезно усомниться в реальности всего происходящего.

Наконец-то в моих руках вожделенный номер газеты с нашим интервью. Название статьи звучит пафосно: “Psychobilly: the inside story”. В тексте полно огрехов и неточностей — полагаю, что наше многоголосое интервью с трудом поддавалось расшифровке. Но это почти не портит общего впечатления. Из существующих сайко-команд мы единственные удостоились публикации, и я с удовольствием вижу зависть в глазах коллег.

Результатом моего вынужденного творческого отпуска стали несколько новых песен, одна из которых — “I Like To Scream” — стала пробой смешения двух наиболее модных направлений. “В мире есть только два стиля, — сказал один из наших знакомых, — psycho и techno”. После успешной премьеры “I Like To Scream” в “ТамТаме” мы ее записываем, с тем чтобы снять на нее клип. После прослушивания записи в узком кругу мы слышим от одного из присутстствующих еще одну максиму: “Есть только три группы — „Nirvana„ „Red Hot Chili Peppers“ и „Scary B.O.O.M.“”. Мы абсолютно согласны. Так оно и есть.

Все в том же котле под названием “ТамТам”, где на медленном огне переходного периода варятся лучшие творческие силы города, я знакомлюсь с Рустамом Керимовым, который учится на кафедре кино в “Кульке”. Мы договариваемся снять клип. У него есть камера — пленочная любительская формата 16 мм и осветительный прибор. Хей-хо! Это все, что нужно, для того, чтобы создать шедевр!

Я пишу сценарий. На главную роль назначается самый колоритный из наших друзей — Леша Алексеев, он же Пупс. Если бы он стал профессиональным актером, амплуа у него было бы примерно то же, что и у Баширова. Хотя на хладнокровных убийц и прочих мерзавцев он тоже вполне потянет.

По сценарию, человечек в полосатой пижаме и ночном колпаке сладко засыпает, но тут в ночном кошмаре ему являемся мы — мучители и изверги. Укладываем его руку на блюдо с гарниром и заносим над ней большой нож, обстригаем волосы, рисуем на груди эмблему “Scary B.O.O.M.” — измываемся как можем. Он бежит из квартиры, но мы уже на лестнице заваливаем его, приставляем к лицу барабанную педаль и бьем по зубам. Человечек поднимается на крышу, но и здесь нет спасения. В конце концов мы сбрасываем его на тротуар, и он просыпается… Просыпается в своей постели, а волосы-то обстрижены и на груди — наша эмблема. Вот так. Дэвид Линч умер бы от зависти.

Как и положено, эпохальная лента рождается в муках. Для начала срывается съемочный график. Для первой сцены мы выбираем комнату одного из наших друзей, которая как нельзя соответствует замыслу — белые обои, дореволюционные фото в рамочках. Войдя в квартиру, мы обнаруживаем, что наш товарищ сидит на кровати, театрально закрыв лицо руками, а его мама, совершенно справедливо полагающая, что сын невменяем (см. фенциклидин, он же PCP), нависает над ним грозовой тучей. Курс актерского мастерства, преподанный мне все в том же “Кульке”, приходит на выручку, и между нами происходит следующий разговор:

Maman: Да как же вы не видите, куда это зашло? Скажите, что происходит с моим сыном!

Я: Уж если на чистоту… (выдерживаю паузу, задумчиво смотрю в пол, потом дерзко вскидываю голову) я скажу всю правду… (у “окисленного” товарища приоткрывается рот, во взгляде тревога, остальные начинают отступать в коридор и тянутся к курткам на вешалке).

Maman: Кирилл, ну же!

Я: И пусть это будет неприятно, но… он действительно употреблял наркотики (куртки одеты, ботинки зашнурованы, тихонько приоткрывают входную дверь, лицо окисленного друга становится вялым). НО ПУСТЬ МЕНЯ НА ЭТОМ ЖЕ МЕСТЕ ПОРАЗИТ МОЛНИЯ, ЕСЛИ ОН НЕ ЗАБРОСИЛ ЭТО ДЕЛО УЖЕ ПОЛГОДА НАЗАД!

Maman: Ну-ну… (все облегченно выдыхают, и только я слышу приближающиеся раскаты грома).

Съемки занимают один день. В качестве второй съемочной площадки фигурирует крыша шестнадцатиэтажки на углу Будапештской и Димитрова — культового места нашей тусовки. Туда мы приглашаем гостей из Москвы, чтобы полюбоваться купчинскими просторами, там загораем летом и проводим фотосессии.

После неудачной проявки пленки — она вся пошла пятнами и точками, мы приступаем к монтажу. Считаем секунды, кадры, режем пленку и склеиваем ее скотчем, и тут выясняется, что материала хватает не больше чем на половину песни. Срочно приходится изобретать какие-то мультипликационные вставки. Камера стоит на штативе, я двигаю перед ней вилки и фотографии из журналов, щелкая затвором покадровой съемки. Рустам предлагает вставить в клип изображения рыбок из детской книги. “Смотри, какие прикольные!” — убеждает меня он и тычет книжку мне в лицо, чтобы я рассмотрел получше. Я раздражаюсь: “Какие, к черту, рыбки?!” В течение всего процесса монтажа между нами происходит скрытая, но очень напряженная борьба. В какой-то момент я ослабляю внимание, и Рустам тут же вставляет в клип эпизод из “Основного инстинкта”, где Шерон Стоун перекидывает ногу на ногу, сцену лесбийского поцелуя оттуда же и фотографии военной хроники с изображением трупов расстрелянных. Я в ужасе. Видеоряд не лезет ни в какие ворота, а Рустам, похожий на доброго плюшевого мишку, оказывается кинематографическим монстром. Но дело сделано — клип уже согнан с пленки на VHS и становится нашим первым постановочным видео.

Спустя полгода ленинградское телевидение создает еще один ролик на эту композицию. В автобусе, который везет нас на “натуру”, я показываю режиссеру Мише свои эскизы, которые сделал вчера — эффектные ракурсы, красивые композиции. В ответ Миша только смеется в свою необъятную рыжую бороду — я очень развеселил его своей наивностью.

Стиль ленинградского ТВ куда проще и элегантнее: в течение получаса мы скачем с инструментами по пескам у Финского залива, а потом из этого материала нарезается двухминутное видео в формате Betacam.

Эта акция — первое реальное достижение нашего администратора Ильи Обумова по прозвищу Покойник.

Track 20

С Покойником мы познакомились еще на первом концерте. Крупного детину в ковбойской шляпе тогда еще можно было с натяжкой назвать стройным. Покойник занимался тем, что выхватывал из толпы девушек и отплясывал с ними рок-н-ролл, периодически переворачивая партнершу в воздухе. Одну он не удержал и здорово приложил головой об пол. Девушка эта числилась моей, и на Покойника пришлось всей тусовкой наехать. Но кровопролития не случилось. А потом, как это часто бывает, мы подружились. Я подумал, что наш тишот на таком выдающемся парне будет смотреться не хуже любой рекламной тумбы, и предложил ему должность администратора. Илья серьезно обдумал мое предложение и, спустя несколько секунд, согласился. Работал он в то время продавцом в ларьке. Ночью, когда не было риска проверки со стороны хозяев, он поворачивал ценники тыльной стороной к витрине и продавал пиво и сигареты по завышенной цене. Это убедило меня в наличии у Покойника деловой хватки. К тому же он прекрасно вел переговоры со стражами порядка. Определенные обороты в его речи действовали на милицейских успокаивающе. Становилось ясно: перед ними свой, пускай и бывший. Старая закалка иногда дает о себе знать. Одно время Илья подрабатывал охранником в клубе. По дороге на работу он разговорился с парнем, который шел туда в первый раз. “Хороший, говорят, клуб, — рассказывал ему юный неформал, — только охранник там жирный такой, абсолютный, говорят, отморозок — метелит всех почем зря”. В общем, Покойник показался мне человеком идеально совмещающим все качества, необходимые менеджеру группы. Когда мы вновь собрались в Москву, он, конечно же, отправился с нами.

Наши московские друзья — люди колоритные. Прозвища у них под стать: двухметрового блондина в кусухе звали не иначе как Кельтский воин, другой так и остался инкогнито, потому что всегда представлялся как Солнечный мальчик. Центр тусовки, пропагандист сайко и по совместительству психоделический гуру Миша Королев — Рак. От него мы впервые слышим имя Карлоса Кастанеды. Эстетика раннего сайкобилли частично связана с темой космоса — тарелками, пришельцами. Для Рака космос — пространство метафизическое, а исполнение сайкобилли — способ слияния с ним. Москвичи приезжают к нам и собирают в Павловске волшебные грибы — как известно из учения дона Хуана, воину в пути нужны союзники. Грибы не запрещены да и не стали пока частью наркоиндустрии. Одев поверх ботинок полиэтиленовые пакеты, присев на корточки, скачут по полям пригородов петербуржцы и гости города, похожие издалека на лягушек-мутантов. Они отыскивают среди серой осенней травы малюток в аккуратных шапочках и бережно кладут их в рот. Отношение к magic mashrooms уважительное. Купчинский “грибник” Карел не продает собранное, а дарит, ведь “иначе грибочки могут обидеться”.

Поиски сакрального знания привели одного из наших друзей к решению позвонить в Ботанический сад, чтобы узнать, нельзя ли там приобрести ростки ТОГО САМОГО КАКТУСА. Он уверен, что это весьма оригинальный ход, ведь “Лафафора” — вот она, под боком, а о том, для чего она нужна, знает лишь горстка посвященных. Когда он набрал номер и произнес заветное латинское название, то услышал в ответ нечленораздельный вопль. Затем трубку повесили. Очевидно, таким образом сотрудник Ботанического сада приветствовал десятитысячного мескалеро.

На этот раз Миша устраивает нам концерт в клубе “Не бей копытом”. Посмотреть на нас приходит коммерсант-авантюрист по прозвищу Борода. Он уже сколотил себе кое-какое состояние. Когда население нашей страны в ужасе разглядывало появившиеся в их руках бумажки под названием “ваучер”, силясь понять их предназначение, Борода дал объявления в несколько популярных газет. В объявлении значилось: “ПРИСЫЛАЙТЕ ВАШИ ВАУЧЕРЫ”. Далее следовал его адрес. Больше в объявлении не было ничего. Никаких объяснений, никаких ложных посулов. Через месяц Борода мог топить ваучерами камин. Мы смотрим на него с восхищением. Борода излагает концепции раскрутки “Scary B.O.O.M.” одна другой экстравагантнее. “Борода, — молю я, — составьте счастье жизни, будьте нашим менеджером!” Борода отказывается — он в свободном плавании и балласт ему ни к чему.

После нашего выступления к Паше подходит длинноволосый парень. Он сам басист и очень впечатлен скоростным слэпом. “Считайте, что „Ногу свело!” — ваши фанатики”, — говорит он. Это Макс Покровский.

Войдя в гримерку я вижу дукинскую шапочку. Я ее ненавижу. Андрей где-то откопал полосатый вязаный колпачок с пумпоном и теперь с ним не расстается — носит его и на улице, и во время концерта. “Морская шапочка”, — любовно называет он ее, потому что полоски синие с белым. “Она, чтобы моя крыша оставалась на месте”, — поясняет он окружающим. Окружающие довольно смеются: Андрюха классный парень, с ним не соскучишься. А я ненавижу дурацкий колпак, потому что он никак не сочетается с имиджем группы. Мы должны выглядеть круто, а не забавно. Как этого не понимает Андрей?

И вот шапочка передо мной — одинокая и беззащитная без своего хозяина. С чувством гадливой радости я хватаю ее и запихиваю в гитарный чехол, аккуратно распластав вдоль задней деки, чтобы не выпирала.

Очень скоро Дукин замечает пропажу. “Нет-нет, ничего не видел”, — невозмутимо отвечаю я. Дукин перерывает гримерку, бросается обратно на сцену, бродит по коридорам взад и вперед. “Шапочка, где моя шапочка?” — на его глаза наворачиваются слезы, и мне очень жаль нашего барабанщика, но шапку я ему не отдам. Я его по-человечески просил не надевать колпак на концерт, а ему было все равно.

“Шапочка, шапочка”, — шелестит весь вечер Андрей. Он безутешен — крышу теперь ничего не сдерживает. Я бы и рад вернуть ему украденное, но боюсь, что в ту же секунду буду проклят.

Путь домой довольно мрачен — нам удалось взять билеты только в ночной сидячий. На Ленинградском вокзале гнусавит чья-то скрипка, черный от грязи и загара бомж кренится в такт мелодии и наконец заваливается на асфальт. Нетрезвый Покойник тащит куда-то за шиворот двух цыганок, те верещат и хлопают разноцветным оперением, как пойманные попугаи. Покойник наводит порядок — это в нем снова пробудились старые омоновские инстинкты. В душном зале ожидания — многонациональное людское месиво, чавкающее огурцами и вареными яйцами. По телику — новая песня Джаггера “Don’t Tear Me Up”.

Проходит лето, и мы возвращаемся к концертной деятельности. Играем концерты с “Itchings”, “Verts”, “Attrackars”. “Itchings” прославились — их показали по центральному телевидению в передаче “Тин-Тоник”. Там они исполнили композицию “Klingonz” “Psychobilly mansion”. Ведущим хотелось устроить какое-то шоу, и “Зудящим” пришлось потратить немало времени, чтобы их отговорить. В результате, когда группа заиграла и включились камеры, притворно притихшие звезды эфира выскочили на съемочную площадку и стали отплясывать перед музыкантами отвратительную смесь канкана и сертаки, чем привели Калю в бешенство. Но делать нечего, снимать второй дубль, естественно, никто не стал.

У “Verts” появился новый фронтмен — Сергей “Геноссе”, компаньон Андрея “Толстого” из нашей первой московской поездки. Их предыдущий вокалист Стас разбился, сорвавшись с подоконника — он пытался пробраться в запертую комнату матери за какими-то таблетками, которые помогли бы ему переломаться. Рома показывает мне афишу нашего совместного выступления — на ней женщина в неестественной позе и с веревкой на шее. Я удивленно смотрю на Покса. “Акт автоповешения, — поясняет Рома. — Срисовано из энциклопедии судебной медицины!” Что у Ромы в голове — для меня большая загадка. Его кумир — Лакс Интериор из “Cramps”. В связи с этим Рома не носит флет-топ, а зачесывает волосы на лоб, мечтает о виниловой косухе и порочно обнимает собственного барабанщика, шокируя общественность. Потолок в своей комнате он выкрасил в красный цвет. Выглядит это довольно устрашающе. По словам Ромы, одна из девушек, обнаружив утром, в какой комнате она провела ночь, сбежала от него, одеваясь на ходу. Эту историю Покс рассказывает с большим удовольствием. “Хотя все могло быть значительно интереснее, — добавляет он, - красный цвет — это фон. По центру я нарисую белый круг, а в нем черную свастику”. Рома называет себя сатанистом, и мы для него свои, потому что у нас есть композиция с названием “Hell Perras”. Однако в моем тексте адские твари — воплощение суетной повседневности, пожирающей самые смелые начинания. Для Ромы же сатана — символ протеста против ханжества христианской цивилизации. Нам не договориться. “А инквизиция?! — расходится Покс. — А уничтожение культуры американских индейцев?! Hell — большой друг psycho”, — настаивает он. Так считает не только он. Гарри, создавший после ухода из “Scary B.O.O.M.” собственный проект, названный “Suspance”, щеголяет перевернутой пентаграммой на предплечье.

Богорад:

Сатанинская символика — это от обезьянничания и умственной импотенции. Вид недоразвитых музыкантов в пентаграммах у меня вызывает смех. Вдвойне обидно, что исходит это от “The Meteors”.

Несмотря на то что обложки западных сайко-релизов становятся все мрачнее, все чаще пестрят готическим шрифтом и языками адского пламени, в русском сайко это как-то не приживается. Упадок христианства в СССР естественным образом отразился и на мифе о Сатане — его образ поблек и потерял свою роковую привлекательность. Один из моих знакомых крайне разочарован, узнав что Пол Финик из “The Meteors” выступает в футболке с надписью “Satan”: “Я не понял — как металлисты будем теперь, что ли? Ну что за детский сад развели?” Забросив записи королей сайкобилли, он решил перейти на серф: “Там хотя бы не поют ничего”.

Домашние репетиции — наша обычная практика. Подзвучивается только гитара. Контрабас звучит в акустике, Дукин лупит палками по табуретке. Но нам в общем-то ясно, что это совсем не те условия, в которых можно вырасти профессионально. Я отправляюсь на поиск точки. С фонариком в руках путешествую по темным, грязным и вонючим купчинским подвалам. Поначалу страшновато, но потом я понимаю, что, кроме меня и редких бездомных животных, забраться в них просто никто не решается. Отыскать укромный уголок совсем не просто — подвалы с низкими потолками тянутся бесконечно, без комнат и перегородок. Но в нетипичном доме по Димитрова мне везет. Комнатка по размерам подходящая, есть и дверь, которую можно запереть. Очень удачно то, что в этом же доме живет мой одноклассник Сергей Краснов. Под его ответственность жилконтора разрешает нам начать репетиции. За ремонт помещения мы беремся всем миром — наконец-то есть свой клочок территории! На стройке на бутылку портвейна я вымениваю ведро раствора — мы закладываем кирпичами пробоины в стенах. Отмываем пол, потолок стены. Карел берется помочь с электричеством — у него есть опыт. Если его бьет током, он просто отдергивает руку и цокает языком, но перчаток не надевает. На стенах я рисую все самое красивое: рыбий скелет, карточные масти и гигантскую эмблему нашей группы — перчеркнутый крест-накрест круг с буквами “S” и “B” по вертикали (“Scary B.O.O.M.”) и “S” и “P” по горизонтали (Санкт-Петербург). Часть аппаратуры покупаю я, часть привозят “Die Spiele D. D. D.”. Школьный приятель дарит простенькую барабанную установку. Наша первая точка становится клубом. Посередине помещения проходит объемная вентиляционная труба. С одной стороны репетируем мы, с другой — общается развеселая тусовка. Иногда по рукам ходит “Lacrimoza magazine” — “журнал купчинских мерзостей”, детище дизайнера Дукина, который он набирает и распечатывает на работе. Болезненное сознание нашего барабанщика рождает статьи, причудливо сочетающие реалии купчинской жизни с вымыслом и узнаваемыми приемами борзописцев из желтой прессы. В колонке редактора значится: “Здесь вы увидите все: немножко крови, немножко секса, немножко политики, немножко рекламы, немножко порно, немножко соплей, немножко вони, немножко драгса, немножко отврата. И уж конечно не без уродств! Этого у нас будет в избытке”. Особой популярностью среди читателей пользуется передовица “Доварились!”.

Lacrimoza magazine

№ 1, 1995

Доварились!

В квартире известного румынского варщика опять полыхнуло…

Вчера, по всем уже печально известному адресу, в квартире известного румынского варщика опять полыхнуло. Взметнувшееся вверх пламя снесло к чертовой матери готовившийся продукт в момент посадки его на корку. В результате чего раздосадованный варщик был вынужден совершить внеплановую поездку на Искровский. Очевидцы рассказывали, что в этот злополучный день, несмотря на многочисленные предупреждения друзей и знакомых, потерпевший опять применял для вытяжки бытовой пылесос, что и привело к возгоранию скопившихся в последнем паров продукта. Минздрав РФ во избежание подобных происшествий на производстве и дома настоятельно предупреждает и убедительно просит не использовать бытовую технику не по ее прямому назначению.

С. Обтреску (Румыния)

В качестве спонсоров издания заявлены “Scary B.O.O.M.” По сути, это наш фанзин, не имеющий, правда, ни малейшего отношения к музыке.

Проходит пара недель с момента нашего новоселья и начинают происходить странные вещи — дверь периодически оказывается сломанной. Неожиданно выясняется, что это дело рук Паши и Дукина. Когда им негде провести время, они ломают замок, единственный ключ у меня, и располагаются на точке. И заканчивается все это, конечно, плачевно — оставленные в подвале на ночь байкеры разносят все предметы интерьера на мелкие щепочки. Они обижены на Дукина за то, что он их бросил одних, а сам пошел спать домой. Ощущение от погрома тяжкое — такое же, как после удара бутылкой в “Инди”. Хотя сейчас еще поганее, ведь это сделали свои. Что-то проясняется в головах Андрея и Паши, и мы решаем поставить на дверь решетку. Но однажды я вижу, что решетка открыта и точка совершенно пуста. Ее обнесли. Оказалось, что наш аппарат кому-то гораздо нужнее. Это совсем не удивительно. На наши репетиции заходили многие, порой мало кому известные. По их лицам было видно, что они, несмотря ни на что, применяют для вытяжки бытовые пылесосы. Мы подали заявление о краже, где с завидной точностью и художественным талантом изобразили наш пульт и колонки. Следователь посмотрел на нас с уважением. Но делу это не помогло.

Возвратясь к квартирным репетициям мы продолжаем свои новаторские изыскания и вставляем в свои песни элементы гранджа и ска. Очередные три композиции мы записываем на “Форум Юнистудии”. “У вас цифровой магнитофон?” — предусмотрительно интересуюсь я у звукооператора. Тот отвечает положительно. Мы страшно довольны. Цифра — вещь современная. Это вам не на пленку писаться. Качество будет что надо. Название новой записи предлагает Дукин — “Мизантроп”. Я не очень понимаю, какое отношение это слово имеет к песням с названием “Research”, “I Will Fight Again” и “Old Friends”. Но Андрей создает дизайн кассетной вкладки с изображением лилипута, курящего сигару. “Это известный карлик, миллионер, — поясняет он. — А на животе я ему в компьютере пририсую татуировку — „Misanthrope“”. Вопросов больше нет. Название принимается.

С новой записью мы отправляемся к Дану Шувалову на радио “Балтика”. Когда звучит заставка его “Старого чумадана”, все представители роко-сайко сообщества уже давно у своих приемников. Сначала звучит горн, затем бульканье унитаза, после голос Басова из “Приключений Буратино”: “А, это ты, старый плавучий чемодан!” Передача, целиком посвященная сайко и рокабилли на популярном FМ-радио да еще и в прайм тайм, — еще одно чудо переходного периода. В передаче Дана есть обзор новостей, интервью. Подбор песен, надо сказать, отменный, если не сказать — изысканный. Со вкусом у Дана все в порядке. К тому же он “играющий тренер” — вокалист “Stunnin’ Jive Sweets”, первого петербургского джайв-коллектива с рокабильными корнями. Наконец и мы появляемся в проходной радио “Балтика”, чтобы поведать о себе всему городу. Перед эфиром мы болтаем в курилке, обсуждаем порадовавший нас новый альбом “Перцев” “One Hot Minute” и затем поднимаемся в студию. Дан говорит быстро и складно, мы стараемся соответствовать. В какой-то момент запись композиции не включается, возникает секундная пауза. Дан становится пунцовым. Наконец звучат первые аккорды песни, и он облегченно выдыхает. “Моя передача должна быть идеальной, как яйцо! — поясняет Дан и, дождавшись, когда отзвучит очередной джингл, спрашивает: — Как вы относитесь к гомосексуализму?” Сегодня такой вопрос может навести на мысль, что мы дали какой-то повод его задать, но в тот момент звучит без подтекста. Русское информационное сообщество только-только нащупало эту тему, и она бесконечно муссируется. “Голубые” рассказывают о наболевшем, люди прогрессивных взглядов выражают им сочувствие и симпатию, герои глянцевых журналов игриво намекают, что не прочь попробовать ЭТО с лицом своего пола. Но бывшему реднеку Дану это не по душе. Он ждет от нас поддержки. “К гомосексуалистам мы не относимся”, — заявляю я. Паша тоже изрекает что-то подобное. “А вот я, — вставляет Дукин, — всегда мечтал быть маленькой негритянской девочкой!”

Находящийся в Германии Богорад тоже излагает свой взгляд на вопрос. В альбоме “Welcome To Palermo” одна из его песен называется “Let's kill the junkie, let's kill the gay” — “Убей наркомана, убей педераста”.

Богорад:

У “Металлики” есть альбом, который назывался “Kill'em All” — “Убей их всех!” И вроде никто не протестует и в суд на них не подает. Естественно, я бы никогда бы не убил пидара, просто жизнь в Германии обострила мое мнение по этому поводу. Доведенная до абсурда свобода привела к тому, что мальчики с мальчиками, а девочки с девочками — лишь бы детей не было, лишь бы проблем поменьше. И им недостаточно своего мирка. Они борются за свои права и сбивают нормальных людей с естественного образа жизни. Я просто не выдержал, и меня прорвало!

“Meteors” помещали на свои тишоты изображение газетной вырезки, в которой говорилось о том, как кто-то кого-то то ли порезал, то ли вообще прикончил под их музыку. Такие поступки я считаю более низкими, потому что здесь идет речь о конкретном человеке, который действительно погиб. Еще они везде пишут, что они фанаты парня, убившего Леннона! Вот уж где подлость стопроцентная! Я не приемлю все это.

Помимо Дана и “Старого Чумодана” была “Катюша” — гордость Петербурга. В качестве ведущих там работали музыканты, которые вечером выходили на сцены клубов “Горы”, “Норы”, “Десятки”, “ТамТам”. Среди них Стас Кунявский из “Barbulators”. Пожалуй, это была единственная радиостанция, способная расширить кругозор того, кто интересуется современной музыкой — многие при случае записывали передачи на кассеты, я в том числе. Кое-что сохранилось у меня до сих пор. Западные группы свободно перемешивались с демо-записями петербургских команд, интервью, рассказами о легендах рок-музыки и сообщениями о новостях клубного расписания. Жаль, что “Катюшина” жизнь была недолгой. Аппетитный кусочек радиоэфира вызывал у кого-то обильное выделение желудочного сока. “Слыхал, что с „Катюшей?” — печально сообщает мне знакомый по институту. — Уже второй день без остановки крутят „Эльдорадо” „Ва-Банка“… Говорят, купили”. Это было очень печально. Мог ли представить Александр Ф. Скляр, отдавший немало сил для развития альтернативной музыки в России, что его песня станет похоронным маршем для уникальной радиостанции?

Имея средства и желая их приумножить, закрыть независимую радиостанцию несложно. По выражению одного из героев Вудхауза “проще, чем отнять леденец у ребенка”. Радиостанцию купила компания “Metromedia International Inc.”, которая владеет одной из самых крупных в США телестанций “Metropolitan Broadcasting Corporation”. Вряд ли американцев когда-то волновала судьба независимой русской музыки. Плевали на нее и русские партнеры в этой сделке.

Как верно подметил бывший бандит, рэпер 50 cent в своем интервью журналу “Rolling Stone”: “Все фигня, когда речь идет о серьезных деньгах”. Парень знает законы жизни. Когда над Эрмитажем начнут надстраивать бизнес-центр, вспомните его слова и улыбнитесь. Все путем!

Газета “Деловой Петербург” в качестве эпитафии “Катюше” радостно сообщает о новостях эфира. Для создания формата “Эльдорадио” были опрошены “120 специально отобранных человек”. В результате “исследователи обнаружили, что, во-первых, петербуржцы тяготеют к классической музыке. Во-вторых, им не нравится громкая, шумная музыка”.

Иногда мне бывают видения. Такое случалось у Даниила Андреева и у Эммануила Сведенборга. В этот раз я увидел пропасть ада. Между двумя гигантскими колонками величиной с небоскреб находились грешники — несколько американцев в деловых костюмах и больше сотни разномастных россиян. Их руки были прикованы к черной земле, и несчастные не могли закрыть ладонями свои уши. Из одной колонки на полной громкости звучали “Einschturzende neubauten” из другой — “Химера”. Еще я заметил афишу: в выходные перед ними выступят вместе “Klingonz” и “Ministry”. Одновременно.

Track 21

“Буду рейвиться, буду колбаситься”, — звучит незатейливая текстовка с телеэкрана. Рейв-культура наступает на город толстой подошвой серебристого космического ботинка. На заборах расцветают полноцветные афиши формата А1. Музыкальные журналисты соревнуются — кто большее количество раз сможет повторить в статье слова “винил” и “диджей”. Порочные красотки и красавцы в футуристических одеждах томно глядят с глянцевых обложек: попробуй sex без правил и drugs, после которых забудешь провонявший пивом rock-n-roll. Рейв-вечеринки не проводятся разве что в Крестах, хотя “Crosses Rave” звучит неплохо.

Хочешь быть красивым — поступай в диджеи, сказал бы Козьма Прутков. Школы по подготовке героев винила — яркий признак времени. Их объявления можно встретить даже на автобусных остановках. Мой тезка, приятель по двору — теперь диджей K-Real. У него есть автограф зеленобровой Маруши. Я пытаюсь выпытать из него секреты мастерства. K-Real грассирует: “Все пгосто. Вот здесь, — он вращает в воздухе правой рукой, — делаешь четыге, а потом вот здесь, — он вращает левой, — тоже четыге”. “Четыре чего? Четыре четверти? Или четыре такта? И как быть с тональностью? Она должна совпадать?” — не унимаюсь я. “Это я не знаю, — терпеливо объясняет Кирилл, — просто вот здесь четыге и здесь четыге”.

Рок-н-ролл не актуален. Мой одногруппник старый фанатик “Queen” и “Metallica” Жуков неожиданно предстает передо мной в толстоподошвых “Докерсах”, прошитых разноцветными нитками, ядовито зеленой кофте и стрекозиных очках. Большой любитель “The Cramps” Женя “Эдди” Беляев, первый барабанщик “Meantraitors”, теперь известный диджей Юджин. У журнала “Rock-Fuzz” куда-то пропадает первое слово в названии. Но мы не спешим присоединиться к большинству. Только карманные воры по-настоящему любят толпы. Предназначение независимых музыкантов — выделяться из массы. На афишах наших концертов теперь значится — “Antyrave party”. Несмотря на это, у меня и моего нового знакомого Ильи по прозвищу Медведь возникает безумная идея — совместить выступления диджеев с концертами сайко и рокабилли групп. Выбор падает на новый клуб: Филармонию Современной Музыки “Гора”.

У Петровича круглое щетинистое лицо, ладони короткопалые, а глаза — хитрые и прищуренные. Он бы органично смотрелся в кустах у деревенского большака, с камнем за пазухой и острым топориком. Он-то и заведует “Горой” — самой большой клубной площадкой в городе. Медведь — администратор “Rattlesnakes”, неорокабилли группы, образованной Юрой Сутковым (он же Однозуб, он же Монозуб, он же Гоки). Илья похож на Майкрофта Холмса в исполнении Бориса Клюева, пишет тексты на английском и обладает коммерческой жилкой.

Мы полны решимости устроить феерическое зрелище на широкую ногу — с конкурсами двойников Элвиса, призами за лучшее исполнение рок-н-ролла и лучшую прическу — кок и флет-топ. Ирландский бар “Шемрок” обещает победителям ужин на двоих, а также выдает несколько футболок и открывашек с символикой “Карлсберг” для призов. Событие мы приурочиваем к дню рождения Элвиса Пресли — эта дата традиционно празднуется рокабилли-сообществом. Нашим информационным спонсором становится радио “Балтика” в лице Дана Шувалова. Веселье обещает быть грандиозным. К тому же — какой смелый шаг в деле объединения музыкальных направлений!

Неприятности начинаются потихоньку. Сначала — морозы. На улицу я выхожу, одеваясь в две куртки — внизу косуха, сверху клубная. Шарф у рта покрывается инеем. Именно в таких условиях мы начинаем клеить афиши, потому что, кроме нас с Медведем, это оказывается никому не нужно. Афиши страшненькие и состоят из двух половинок А3 формата. Они одноцветные, на них нет никакого рисунка. Такой рекламой на концерт не заманишь, но Петрович экономит. Мы ходим по пустынным улицам и бесчувственными пальцами прикладываем мерзкие половинки к щитам и заборам, проклиная Петровича и заодно Петра Алексеича за то, что основал город в заведомо гиблом месте. Помимо совмещения половинок пришлось вручную наклеивать на каждую афишу логотип “Балтики”, который на ней забыли разместить. Позже появляются флаеры. Их много, но они отпечатаны красным на фиолетовой бумаге — ничего не разобрать. Вместо названия рокабилли группы “Mad Fish” написано “Had fish”. Медведь объясняет, что это значит: оказывается кто-то имел рыбу.

С подачи Петровича мы устанавливаем немыслимую цену на вход и, за отсутствием персонала, сами становимся у дверей. Медведь для такой работы чрезвычайно импозантен — натянул пиджак, белую рубашку и ковбойский галстук боло. Несмотря на температуру, несовместимую с жизнедеятельностью, и цену, несовместимую со здравым смыслом, люди идут. Многие предлагают заплатить лично нам, но мы непреклонны. Тем не менее становится ясно, что наш замысел провалился — посетителей значительно меньше, чем ожидалось, и конкурсы проводить как-то не тянет. Двойников Элвиса тоже не наблюдается. В положенное время я иду выступать, и Медведь остается у входа один.

В одиночку ему было проще прислушаться к голосу разума, который настойчиво твердил, что вечеринку уже не спасти, а поэтому плату с посетителей надо взимать разумную и вкладывать ее тоже разумно — никак не в общую кассу. Как результат — под конец вечеринки излучающее оптимизм лицо Медведя создает замечательный контраст с моей унылой физиономией. Он благодушно угощает меня в баре и дарит мне открывашку “Карлсберг”. Это и есть мой заработок. Петрович озабочен и говорит о том, что поит Боцмана, владельца аппарата, коньяком с целью хоть как-то сбить цену за аренду. Мы киваем, но что-то в его разбойничьих глазках заставляет нас думать, что его дела не так уж плохи.

Я делаю для себя выводы и вешаю открывашку на ключи — как амулет, который будет мне служить предостережением в дальнейшем. Какое-то время магия действует, но пара моих недавних акций показала, что волшебство тоже имеет срок годности. В маленьком клубике “Нора”, что находится в цокольном этаже “Горы”, все в порядке. DJ Кефир крутит пластинки, народ танцует, и среди танцующих я вижу самозабвенно отплясывающего основателя “Stunnin’ Jive Sweets” Дана. Соединение рокабилли и рейв-культуры состоялось!

Несмотря на жестокие испытания, выпавшие на долю нашего с Медведем тандема, он не распадается. Я загораюсь идеей выпуска первого русского сайкобилли сборника. Медведь берется помочь по финансовой части. В городе набралось уже порядка десяти команд, полигоном для их первых концертных испытаний становится расположенная во дворе дома номер 10 по улице Пушкинской “Арт-Клиника”.

Этот клуб — болезненное детище петербургского художника Кирилла Миллера. На стенах “Клиники” картины с Лениным в садомазохистской сбруе, на потолке паутина из женских чулок. При первом же посещении заведения я становлюсь свидетелем театрализованного вступления к вечеринке. Под грозную органную музыку Миллер со зловещим ревом выбирается из сундука на сцене. В ту же секунду из кулуаров выбегают люди в белых халатах с мензурками и пипетками. Санитары носятся по залу и вливают присутствующим в рот лекарство. Оказывается, что прозрачная жидкость — это водка, а желтоватая — пиво. Посетители довольны.

Какое-то время барменом в клинике работает городской ковбой Илья “Хвост”. Про будни клуба он рассказывает дикие вещи: Миллер проводит там секс-вечеринки, и совокупление происходит прямо у барной стойки. Какой-то любитель мужчин пытается его соблазнить, а когда Хвост отказывается, выражает готовность оплатить его сексуальные услуги: “Ты же ковбой, ты же деньги любишь!” В качестве рекламы тематического вечера Миллер отправляется гулять по Невскому проспекту с двухметровым розовым фаллосом из папье-маше. По словам Хвоста, милицейский “козелок” встал на дыбы, и сюрреалиста с трудом запихали за решетку — искусственный член занимал слишком много места. От заточения свободного художника спасла только крупная денежная сумма, снятая с кассы в баре. В общем, как говорится: “Петербургские клоаки: эпизод второй”.

На сцене “Клиники” неплохой аппарат, а обилие бархата, чулок и картин на стенах создает хорошую акустику. К тому же администрация очень демократична в выборе музыкантов и всегда старается внести в жизнь клуба долю театрализации.

Если считать “Swindlers”, “Meantraitors” и “Razefit” первой волной русской сайкобилли-музыки, “Scary B.O.O.M.”, “Attrackars”, “Itchings” и “Verts” — второй, то в “Клинике” мы присутствуем при появлении третьей. На черной сцене, задник которой снабжен красным крестом и завивающимися усами Сальвадора Дали — логотипом заведения, дебютируют “Mosquito”. Их сразу же сравнивают с “The Krewmen”, и определенное сходство в саунде есть, но “Mosquito” делают ставку исключительно на сверхбыстрые композиции. Их дебют очень убедителен и “Mosquito” надолго становятся лидерами скоростного сайко в Петербурге. Но вот в Москву их не приглашают. Я спрашиваю об этом Мишу Палицкого — главного организатора концертов и движущую силу “Moscow Maniacs” — объединения столичных фанов сайкобилли. Оказывается у группы есть крупный недостаток. “Барабанщик у них — еврей, — объясняет Миша, — скинхеды могут не понять”. Бедный Боря Шайнман! Борьба с жидомасонами — дело нелегкое. Боря попал под раздачу. Он слишком далек от идеала славянской красоты. Флет-топ у него черный и курчавый, нос длинный и горбатый. Скинхеды недовольны его внешностью, сионисты вряд ли одобрят его музыку, татуировки и тяжелые ботинки “Grinders”. Куда податься?

Второй дебют в “Арт-Клинике” случился у группы “St. Johnes Evil”. На предельной скорости, выворачивая легкие наизнанку трио безумцев играет что-то жутко нечленораздельное. Разрушительная волна немоделированной энергии рвется в зал и специалисты однозначно определяют “St. Johnes Evil” как последователей “The Klingonz”. Кличка их вокалиста Крыс. Когда Крыс берет гитару, создается впечатление, что она весит не меньше пуда: Крыс напрягается, как штангист перед рывком, а потом выдает очередной рекорд — двухминутную порцию скоростной шизофрении.

По сравнению с ними “Troublers”, третие дебютанты, — это просто мальчиковая поп-группа “Back Street Boys”. Несмотря на то что Юра орет не своим голосом, видно: он совершенно здоров. Структура их песен довольно ясна, направление тоже — это old school psycho. Зато Юра является обладателем чрезвычайно сайкобильной профессии — он врач-патологоанатом, и безумия ему вполне хватает на работе. “Например, привезли женщину, — рассказывает он о своих буднях, — ее изнасиловали, убили. Моя задача выяснить — занималась ли она раньше анальным сексом”.

Иногда на сцене появляются наши друзья “Die Spiele Den Drei Dumcopfe”. Их название — плод слабого знания немецкого языка, имелось в виду “Drei Dumcopfe Spiele” — “игра трех дураков”. Позднее, узнав о своей ошибке, лидер группы сокращает название до “Die Spiele D.D.D.” У них бас вместо контрабаса, чистая гитара. Вова Чебыкин переключился на сайко под впечатлением первой пластинки “Meantraitors”. Как результат — его вокал утрированно плаксив. Мне они близки тем, что вставляют в свои композиции ломаные фанковые ритмы. Мы долго играли на общей точке и часто выступаем вместе.

“Mosquito” рассказывает о группе “The Jinx”: “Они чем-то напоминают, „Stingrays”, играют смесь сайко и гаража”. Еще есть группа “Shatters” — единственные неорокабильщики города. Несмотря на то что множество их песен написаны в мажоре, звучат они холодно, по-северному. Вокалиста зовут Коля, фамилия — Гоголь. Но сходства в творчестве тезок не замечается: Колины песни полны романтических образов. “Sky”, как известно, рифмуется с “cry” ничуть не хуже, чем “кровь” с “любовь”.

Итак, ситуация для создания первого российского сайкобилли-сборника сложилась. К тому же музыкальная индустрия начинает понемногу оживать: ларьки заполнены фирменными аудиокассетами первых русских лейблов — “Бомбы”, “Куриццы”. Название для компиляции я беру из заглавия интервью, которое Саша “Гарри” дал во время гастролей в Смоленске. “Сайкобург” — звучит неплохо и не лишено смысла, ведь все участники сборника — петербуржцы. Денис “Кощей” выдает мне раритетную кассету с записью “Swindlers”, остальные группы выстраиваются в очередь на студию “Awesome” (ныне “Нева”).

Я достаю гуашь и рисую оформление. Стиль обложки навеян творчеством группы итальянских художников Valvoline Motorcomics. В восьмидесятых они занимались тем, что скрещивали комикс с живописью. Картины получались загадочные — как раз то, что нужно для сайко. К первому апреля 1997 года тираж готов, а на двенадцатое уже назначена презентация.

Свои три песни мы записали с новым барабанщиком. Мы с Пашей решили перейти на плотный концертный и репетиционный график, а Дукин не раз заявлял, что для него музыка — лишь хобби. Мое заявление приходится на день рождения его подруги. Под конец я порчу ему праздник. Вручать черную метку — дело не из приятных. Это решение далось не просто — ведь с Андреем уходила треть “Scary B.O.O.M.”, часть, которую многие считали лучшей. И к тому же, когда Богорад предлагал ему вступить в “Meantraitors”, что было чревато студийной работой и поездками заграницу, Дукин отказался.

В феврале 1994-го мы своим выступлением открыли “Десятку” — клуб, созданный Радиком из “Улиц” в помещении ДК им. 10-летия Октября. Там нас дважды наградили независимой премией “Кактус” как лучшее “билли”-формирование года. “Кактус” был самым настоящим и выдавался в горшке. В его сочную зеленую плоть было вставлено модное колечко. Три года жизнь в “Ten-club” бурлила и кипела, но, как водится, раскрученное помещение приглянулось людям со средствами. Пришедшая на смену “Десятке” дискотека загнулась куда быстрее.

Но пока о скором закрытии клуба знают не все. Регулярных концертов там уже не проводится, но Радик готов сдать помещение желающим. Организаторами презентации выступаю я и два моих институтских одногруппника — Жуков и Максаков. На этот раз у нас есть солидный финансовый партнер — молодежный союз “Яблоко”, там у Максакова много знакомых. Молодые демократы целыми днями дуются в преферанс, и поэтому идея проведения настоящей акции встречает благосклонность старших товарищей. Куратором проекта становится “яблочник” Антон Морозов, под чью ответственность и выдаются суммы. Мы планируем напечатать красивые глянцевые афиши А1 формата, но по дороге в типографию оказывается, что денег уже не хватает. Антон не желает объяснять нам, куда они девались, зато убедительно доказывает, что формат А2 — единственно верный выбор прогрессивного музыканта. Темной ночью, на старых “Жигулях” мы подъезжаем к пустынному Апраксину двору и начинаем расклейку. Пять афиш спустя нас забирают в милицию. В кутузке у нас колоритные соседи. Это представители какой-то секты, которую накрыли на квартире. Один из них медитирует в позе лотоса. Наши данные записывают и отпускают. Афиши и клей тоже отдают, но мы работу не продолжаем — слишком поздно. К тому же оказалось, что наши одинокие фигуры — легкая мишень для милицейского патруля. Клеить лучше днем, смешиваясь с толпой.

Track 24

И вот еще одно двенадцатое апреля. Считается, что именно в этот день Билл Хейли впервые исполнил свой хит “Rock Around The Clock” — “Круглосуточный рок”, а совсем не “Рок вокруг часов”, как его именовали в советской прессе. У нас три праздника — день рождения рок-н-ролла, день основания Psychoburga и День космонавтики. Космос — это наше. Одиннадцать групп — “Scary B.O.O.M.”, “Barbulators”, “Die Spiele D.D.D.”, “Shatters”, “Bombers”, “Jinx”, “St. Johnes Evil“, “Mosquito”, “Swindlers”, “Suspanse” и “Troublers” — предоставили для сборника свои композиции. “Suspanсe” специально собрались для записи и небольшого выступления на презентации. Сборник я посвящаю Петербургу. Каждый музыкант получает свою порцию свежих, пахнущих пластиком и краской кассет. В свете люминисцентных ламп их коробочки таинственно фосфоресцируют. Сделать репортаж о событии приезжает съемочная группа небольшого новостного теле-шоу “Party фон”, ведущим которого выступает Стас Кунявский — глава “Barbulators”.

Я, Жуков и Максаков обременены режиссерским образованием. Жажда театрализации заставляет нас объявить презентацию ночным карнавалом. Мы решаем: каждый, кто придет в маске, получит скидку при входе, и, само собой, музыканты должны выступить в необычных костюмах.

“Барбуляторы” вышли на сцену в черных монашеских рясах с островерхими капюшонами. “Troublers” в кожаных пальто с выбеленными лицами и черными тенями вокруг глаз — они вампиры. Мы облачаемся в пижамы и ночные колпаки, как вышедшие на прогулку по крышам лунатики. “Bombers” скромно, но изысканно подкрашены. На бритой голове их басиста Геры красуется реалистично вырисованная пробоина. “Бомбардировщики” — это новая группа Виталика из “Itchings”. Парни играют с бас-гитарой. Виталик отрекся от “Klingonz” и принял сан служителя церкви Пола Финика, сплотив вокруг группы разрозненные остатки “Пятой колонны” и ортодоксальных психов. Теперь у него на голове вместо фиолетового трамплина — ровный газончик флет-топ.

Среди масок в зале — по большей части окровавленные монстры из магазина приколов и чебурашки made in USSR, пыльные приветы из далекого детства. Однако большинство адептов сайко одеты как обычно. Один из них поясняет свой выбор фразой из “Семейки Аддамс”: “Я в костюме серийного убийцы, а они, как известно, ничем не отличаются от обычных людей”.

Еще одни участники торжества — байкеры из “Chopper Club”. “Чопперклубовцы” мало напоминают наших друзей с перекрестка Славы и Будапештской. Они носят бороды и кожаные жилетки с нашивками. Их поведение строго регламентировано, а иерархия клуба покоится на особом своде правил. Но, так уж сложилось, что мы единомышленники — представители независимых организаций. Парни втаскивают тяжеленные машины по узкой лестнице и устраивают мотовыставку прямо в зале.

На этот раз мы все-таки проводим несколько пивных конкурсов. Байкеры и психи проявляют себя профессионалами — пиво исчезает из бутылок с фантастической скоростью. Посетителей много, музыкантов чуть ли не больше. Группы непрерывно сменяют одна другую, и концерт затягивается до утра.

Члены молодежного союза торгуют пивом, купленным на “яблочные” деньги. Из-за коррумпированности нашего финдиректора, денег опять не хватило, и пиво куплено такое дешевое, что по вкусу и воздействию мало отличается от водопроводной воды. Радик не удерживается от соблазна и вопреки договору открывает свой бар. Мы возмущены, но слишком устали, чтобы выяснять отношения. Ближе к открытию метро байкеры уже свободно разъезжают по залу, вызывая недовольное мычание самых стойких меломанов, упорно покачивающихся у сцены.

Время подсчитывать барыши. Прибыли могло быть гораздо больше, если бы добрая половина вложений не осела в чьих-то голодных карманах. Но выручка все равно есть. Ее мы передаем главному “яблочнику”. По слухам, до партийной кассы ей целиком добраться не удалось. Вспыхнул скандал. Морозов попытался выступить обвинителем. Но ему напомнили про афиши и пиво. И праведный пламень в его душе угас.

На этот раз я в плюсе — заработал свой первый миллион. Практически всю сумму я трачу на крайне необходимую нам вещь — басовый комбик советского производства с загадочным названием “Муавр”.

Вместе с Медведем мы отправляемся в Дом радио, в гости к самому популярному ведущему сетевого радио Михаилу Спичке. О своих музыкальных пристрастиях он заявляет откровенно — в каждом хит-параде, представленном в эфире, первое место занимает композиция Элвиса Пресли. Михаил честно поясняет слушателям, что выбор песен продиктован исключительно вкусом ведущего. Из хит-парадов классическое рокабилли просочилось в прогнозы погоды и городские новости. Патриархальное, неторопливое вещание Ленинградского радио неожиданно приобрело легкий декадентский оттенок, правда, на свой старомодный лад.

В программе у Спички музыканты беседуют с ведущим, иногда играют живьем. Миша встречает нас у проходной и проводит в свою редакцию. В Доме радио — широкие лестницы с дубовыми перилами и просторные коридоры с мягкими ковровыми дорожками и недоступно высокими потолками. По сравнению с современными радиостанциями стандартного офисного типа Дом радио — Нотр-Дам радиовещания. В студии стоят ряды бобинных магнитофонов, неторопливо мерцающих сигнальными лампами размером с теннисный мяч. Если одеть техников и звукооператоров в белые халаты, то сходство с центром управления полетами из советских фильмов будет абсолютным. Обычно диджей сам включает фонограммы, принимает звонки, управляется с пультом. В Доме радио все эти должности разделены. Ведущий — не представитель обслуживающего персонала, а небожитель, властелин эфира. Мы входим в радиорубку и рассаживаемся в кожаные кресла. Перед нами стол и микрофон — ничего лишнего. Когда дело доходит до музыки, Миша немного напрягается — даже учитывая прогресс в музыкальном оформлении радиостанции, наши композиции звучат несколько инородно. Но гневных звонков от уважаемых радиослушателей не поступает, и мы прощаемся на мажорной ноте. Спичка — классный парень! А иначе и быть не могло. Он купчинец и, более того, выпускник 318 школы.

Спустя месяц в “Fuzz” выходит рецензия. Женя из “Mosquito” до глубины души возмущен несправедливой критикой. Мы встречаемся в метро и он предлагает подписать письмо в “Fuzz” — гневную отповедь, пестрящую такими же странными сентенциями, что и рецензия. В частности, Женя посоветовал автору статьи есть гнилые фрукты и запивать их тухлой водой. Чтобы не обидеть автора, я письмо подписал. По счастью, его не опубликовали.

“Fuzz”

Июнь 1997

Psychoburg Aboriginals

Shaman Entertainment (MC)

Русские психи делятся на храбрых и отчаянных. Первые уезжают, вторые остаются. Одни жируют на немецких харчах, пожиная плоды со своевременно посеянных в благодатную почву “5th Psychoattack Over Europe” трех песен, в то время как другие предлагают нам свой вариант психоатаки, патриотически ограничивая радиус действия Петербургом. IS THIS A PSYCHOBILLY FREAKOUT??? Теперь конкретно. Аналогов SCARY B.O.O.M., по крайней мере среди лунатов, я не вижу (ну, может быть, отдает немного COFFIN NAILS, совсем чуть-чуть и без пошлого ковбойства). Богорадзе давится немецкими сосисками и в ужасе бежит к MAD SIN за консультацией.

BOMBERS, которых я возненавидел после увиденного концерта, на записи выглядят очень и очень. Они, как говаривал Передонов, “холодные, трупцой попахивают”. Правда, “Wolf” попахивает еще и ментальными METEORSовскими инструменталами, а тему из “Chekatillo Dance” я уже где-то слышал.

MOSQUITO: очень противные. Единственная группа на сборке, совсем не умеющая создавать ту атмосферу, за которую я люблю psychobitly. Пусть хоть со скоростью пожарной машины играют, слушать не буду и вам не советую.

Присутствие давно распавшихся SWINDLERS напоминает анекдот: “Это вы 20 лет назад сделали аборт и выбросили плод в унитаз? — Я. — Так здравствуй, мама!!!” Если они еще и концерты давать начнут, подпрыгну до потолка. “Hell's Race” действительно пугает, а не заставляет махать косухами и весело смеяться; такая музыка уместна в “Носферату” или в фильме Бунюэля/Дали “Андалузский пес”. THE JINX и THE TROUBLERS — еще не понятно, но все равно хорошо.

Последователи Богорадушки DIE SPIELE DEN DREI DUMKOPFE промахнулись. “Nancy” на концерте звучит гораздо лучше. Несомненные плюсы группы — отсутствие метеоризма и то, что песню можно использовать как саундтрек к мультфильму “Ничуть не страшно”.

SUSPANSE тоже лучше слушать на концертах, и не эту песню.

У меня устоявшееся мнение, что истинный лунат — не Клинт Иствуд, а скорее профессор Выбегалло, что успешно подтверждают ST. JONES EVIL. Группа гениальна в своем дебилизме. Кто видел концерты — поймет. Лучшая группа среди аборигенов, пора фан-клуб открывать.

Присутствуют также неорокабиллы. Писать о них не буду, поскольку THE SHATTERS требуют отдельного разговора, а от БАРБУЛЯТОРОВ тошнит со страшной силой. В общем, ампутировав из сборника MOSQUITO и BARBULATORS, можно сказать, что Ермичев собрал три тонны гаек, psycho-группы у нас замечательные, и в Германию можно не ехать.

ФИЛ 21-01

Ну что же, меня похвалили. Правда, в очень странной форме. Я предпочел бы более традиционную критику. Мы долго гадали, кто же этот ФИЛ 21-01. “Наверное, баба, какой мужик станет писать „противные“, — заключил Женя из „Mosquito“ — разве что какой-нибудь педик”. На том и порешили.

Track 25

В метро я встречаю старого фана “Scary B.O.O.M.” Доната Германа и делюсь с ним радостной новостью о выпуске сборника. Он поздравляет меня и задумывается: “Слушай, так тебе же, наверное, пресса нужна? У меня есть один журналист знакомый, запиши телефон”.

Редакция журнала “Петербург весь день” пропахла типографской краской. В нагромождении упаковок свежих номеров узкие каньоны, по которым снуют сотрудники. Меня встречает невысокий парень в модной полосатой рубашке. У издания есть подзаголовок “журнал удовольствий”. Заметно, что главный редактор этих удовольствий не чужд. Вид у него слегка помятый, а под левым глазом сквозь толстый слой тонального крема явно виден сиреневый фингал. Я вкратце излагаю суть произошедшего и вручаю кассету. Вопрос об интервью решается удивительно быстро — редактор собственной персоной и штатный фотограф прибудут в “Мани-Хани” послезавтра. Моя задача — созвать музыкантов и договорится с клубом. Я приглашаю главных — “Mosquito” и “Bombers”. А еще я шью из черной тряпки мешок с прорезами для глаз. Я уверен, что завтра он мне пригодится.

“Мани-Хани” — место уникальное. Не всякая столица может похвастаться клубом, полностью посвященным музыке рокабилли. “Мани-Хани” не только легенда и не только место паломничества. Это прибыльное предприятие — отлаженный конвейер по производству досуга.

Идея создания “Хани” принадлежит двум друзьям: Антону по прозвищу Ковбой и Илье по прозвищу Хвост. У Антона внешность типичного горца, он носит кок и косуху. Какую прическу носит Хвост — неизвестно, потому что он никогда не снимает с головы ковбойскую шляпу. Их приятель Вадик решил открыть пивную в Апраксином дворе. “Давай сделаем салун! — предложили парни. — Всего-то и надо: стены вагонкой обшить, да маленькую сцену в углу”. Идея оказалась удачной. Слух о настоящем салуне с живой музыкой распространился моментально. Клуб приобрел свою тусовку — в нее вошло второе поколение любителей рокабилли и сайко.

В торце тринадцатого корпуса “двора” находилась черная железная дверь. Открыв ее, вы попадали в мир Дикого Запада в русской адаптации. Покрытая морилкой вагонка закрывала стену на полтора метра от пола. Кое-где в нишах безымянный художник изобразил кактусы и пустынные пейзажи на кусках оргалита. С потолка свешивались люстры с пропеллерами. Под ними стояли кухонные столы с крышками нежно-салатного оттенка. Слева от входа находился треугольный помост, по площади мало отличавшийся от стола, — сцена.

В качестве туалета предлагалось использовать прилегающую территорию, изобиловавшую мусорными баками и картонными коробками — прекрасными ширмами естественного происхождения. В общем: “Петербургские клоаки, эпизод третий”.

И тем не менее место сразу же приобрело культовый статус. Отсутствие богатого декора с лихвой восполнялось поведением завсегдатаев, изо всех сил старавшихся соответствовать своим представлениям о том, как следует себя вести в салуне. Примером, я полагаю, служили соцвестерны с Гойко Митичем и “Человек с бульвара Капуцинов”.

Посетители танцевали на столах и били пивные кружки друг другу об головы. В их глазах лучилось бесконечное счастье. В “Хани” можно было отведать настоящей ковбойской жратвы — яичницы с беконом. “Не хватает только повара-китайца и индейца в углу, чтобы кидаться в него тухлыми яйцами”, — сообщил мне мечтательно один из завсегдатаев. Кто-то в белом фартуке азиатской наружности вскоре появился. Завести индейца все как-то не получалось, зато рокабилли Родион, по прозвищу Роджер, пришедший на концерт с товарищем-негром, заслужил общественное порицание. “Нет, ну ты только посмотри, в салун с черным приперся, — возмущенно шептала мне Ира Баранова, мастер пошива кожаных бюстье. — Совсем совесть потерял”.

В первый же год репутация опасного заведения была с успехом подтверждена. На туалетной территории слева от клуба был обнаружен труп бродяги со сквозной дыркой в голове. Орудие убийства — лом — валялось поблизости. На нем прекрасно сохранились отпечатки пальцев. Уже на следующий день группа криминалистов заседала на кухне салуна и снимала отпечатки с каждой кружки, приносимой официанткой. Убийц взяли в тот же вечер. Ими оказались простые парни, любители пива и рок-н-ролла. С виду совсем не страшные и даже чуть лоховатые. Это, к сожалению, тоже признак тусовки из “Хани”. Многими посетителями dress code соблюдался уже не так строго, как раньше. На завсегдатаях можно было увидеть дешевые джинсы, косухи из дерматина и резиновые нашивки из магазина “Castle-Rock”.

Однако веселью и пьянству это не мешало. Экс-член “Пятой колонны” по прозвищу Дюля — легендарная фигура. Нос его хранит следы всех драк, в которых он участвовал, как календарный столб на необитаемом острове Робинзона. Он всегда рад принять участие в общественной жизни, но удается ему это редко — до первой кружки он угрюм и неразговорчив, после третьей — весел, но не в силах сформулировать мысль. Каждый вечер заканчивается танцами, под музыку группы или под магнитофон. Медленные танцы, конечно же, парные. Это прекрасная почва для флирта. Когда клуб закрывается компании не расходятся, а продолжают вечеринку у кого-нибудь из живущих в центре. На выходных мы большой мани-ханиевской семьей ездим загорать в Солнечное. Иногда к нам присоединяются музыканты.

В салуне играли многие рокабилли группы — “Starlings”, “Cadillacks”, “Rattlesnakes”, “Crocked Wheels”. Но настоящими звездами, всеобщими любимцами и визитной карточкой клуба стала группа “Awaqua”. В ее составе объединились замечательные музыканты: Вадик и Дима (Вадос и Джесс) из “Meantraitors” и Денис (Дэн), игравший ранее в “Каникулах любви” и “Stunning Jive Sweets”. Большая часть их программы составлена из кавер-версий, но они подобраны со вкусом и исполнены оригинально. Художественной частью занимается Тимонин — одна из его работ до сих пор красуется в рамочке на центральной колонне салуна. Гимном группы становится “Midnight Train” авторства вездесущих “The Johnny Burnette Trio”.

I left my gal sad and lonely, left her standing in the rain

I went down to the railroad, I caught myself a midnight train*.<* Я оставил мою девушку печальной и одинокой, оставил ее на дожде

Я спустился к железной дороге и сел на полночной поезд.>

Когда звучат первые строки хита, публика заглушает музыку радостным криком. После “Полночного поезда” остается желать только двух вещей — “Sixteen Tones” в качестве медляка и кружку пива на ход ноги. Но, по правде говоря, последние 0.5 очень часто становились прологом к новым приключениям. “Последним будет тот из нас, кто первым ступит за порог, и первым тот, кого струя из нас последним свалит с ног” — это чувствовали все, и старались не отстать от других по мере своих возможностей.

К концу первого ковбойского лета народа становится все меньше — мы разъзжаемся по дачам, деревням и югам. В отсутствии адептов культуры заведение начинает чахнуть. Вадик нервничает и рвется переделать салун в обычный пивняк. Но кризис проходит, и ситуация стабилизируется — создается расписание выступлений, появляется охрана, на стенах разрастается колония стилистически пригодного барахла. На одной из полок в ряд стоят гипсовая фигура ковбоя, самовар, седло, икона и потрепанная радиола. В общем, интерьер-дизайнер XXI века закатил бы глаза и упал в обморок. Но мы — ничего, ходим.

Большой потерей становится увольнение отцов-основателей Хвоста и Ковбоя. Что послужило тому причиной, я не знаю. Одно было ясно: клубу совершенно не нужны три хозяина. К этому же выводу пришел и Вадик.

На смену вольнице пришла армейская дисциплина и отморозки в камуфляжных ватниках, скучающие в ожидании жертвы — какого-нибудь строптивого тинейджера, которого можно хорошенько отметелить во дворе. В клубе был введен закон ноль-ноль, и музыканты загодя забирались на сцену — задержка концерта штрафовалась вычетом из гонорара.

Успех “Мани-Хани” породил моду на питейные заведения с живым рок-н-роллом. Появляются “Корсар”, “Рио”, “Визит”, “Файербол” — филиал “Мани-Хани” в Купчино. Вполне логично то, что клуб своим выступлением открывали мы. Вот она, в двух шагах от клуба — 318 школа. “Файербол” занял второй этаж торгового центра, “стекляшки”, в который мы на переменах бегали за батонами, мороженым и детским яблочным пюре в маленьких баночках.

Перед сценой поблескивающий хромом чоппер, в зале — лучшие из лучших. “Хани” перестало быть оплотом подлинной рокабилли-культуры. Его залы забиты до отказа патлатыми студентами, привлеченными дешевой выпивкой и живой музыкой. При первых звуках засаленных номеров из рок-н-ролльного архива типа “Johnny be good” они выскакивают из-за столов и начинают исполнять нелепые танцы — что-то вроде твиста по формуле “Бывалого” из “Кавказской пленницы”. Теперь надежда на “Файербол”. В середине программы нас просят ненадолго прерваться — будет сеанс стриптиза. Мы все наблюдаем подобное зрелище впервые. Так уж повелось, что рок — это всегда больше, чем просто музыка. Он, по традиции, манифест независимости и неординарности ее исполнителя. А стриптиз — дело конформное, буржуазное. Смешение этих шоу — уже не высокий штиль. Рок-музыка сексуальна сама по себе, ей не нужны декорации в виде раздевающихся танцовщиц. Но создатели “Файербол” привыкли бить наверняка, аппелируя к примитивным инстинктам. “Хлеба!” — пожалуйста, вот вам “хлеб жидкий” и сухарики к нему. “Зрелищ!” — ради бога, вот вам ловкачи с контрабасами и голые тетеньки.

Под конец вечеринки мы видим нашего старого приятеля байкера Роберта. Его волосы прилипли ко лбу, взор затуманен, а подбородок влажен от пива. Он на четвереньках подбирается к обнажающейся девушке. “Роберт очнись! — кричим мы ему и смеемся: „Роберт — дитя порока!“”.

Престиж едален с “живой музыкой” стремительно падает. Подобные заведения называют “столовками”, а играть в “столовке” совсем не почетно. Становится ясно, что рокабилли-тусовка прочно увязла в системе ежедневных концертов и уже никогда не вернется на клубную сцену. У музыкантов “Мани-Хани” появились трудовые книжки. Все чаще на сцене появляются никому не известные лабухи — кабацкие музыканты, разучившие рок-н-ролльную программу. По их виду заметно, что при необходимости они могут сыграть “Мурку”, “Шаланды” и “Сулико” для гостей из солнечной Грузии. Но по вечерам очередь у входа в заведение как всегда многолюдна. “И в окнах слышен крик веселый, и топот ног, и звон бутылок”.

Народу в “Хани” немного, встречу c редактором мы назначили в первой половине дня. Начинается фотосессия. Я достаю мешок и надеваю его на голову. Опыт мне подсказывал, что кто-нибудь из музыкантов не явится на встречу. Так и случилось — у “Mosquito” не хватает гитариста. С мешком на голове я восполняю его отсутствие. Редактор выслушивает музыкантов — они разошлись и выдают один за другим бесконечные монологи. В ответ он ритмично кивает — примерно раз в три секунды. Диктофона у него нет. Иногда он делает пометки в блокноте. Я заглядываю ему через плечо. На странице записаны только названия групп. Как же он будет писать статью?

Но очень скоро я имею возможность убедится, что для написания интервью собеседник в общем-то не нужен. Статья получается компактной и бойкой. Речь музыкантов разных групп подозрительно единообразна. Поскольку это интервью — единственное появление “Bombers” и “Mosquito” в прессе, привожу ее полностью. Итак встречайте:

Илья Стогов

Сайкобилли-Атака: Петербургу посвящается

В этом году, в день рождения рок-н-ролла — тот самый день, когда Билл Хейли впервые исполнил свою легендарную “Rock around the clock”. И — первое впечатление — будто и не было всех этих сорока с лишним лет, и рок-музыка по-прежнему свежа и молода. На презентации альбома музыканты играли, девушки верещали от восторга, байкеры из “Chopper Club’a” рычали двигателями своих громадных мотоциклов. В общем “Рок-н-ролл жив!” Сборник называется “Psycoburg” — “Петербург сайкобиллический” и составлен из композиций 11 городских групп, от ветеранов до совсем начинающих. Многие ли из вас слышали о таком музыкальном направлении, как “сайкобилли-рок”? Вряд ли, а между тем в рецензиях на этот альбом, появившихся в Англии, Голландии, Финляндии, сказано, что после появления сборника Санкт-Петербург, безусловно, имеет право на титул столицы сайкобилли-музыки всей Восточной Европы. “Сайко” музыка новая, и — уверяю вас — ничего подобного вы не слышали никогда в жизни. Мрачная музыка, мрачные тексты и, одновременно, странная, через край бьющая энергия в каждом звуке. Сами музыканты уверяют, что мрачность эта — от дождливой и слякотной атмосферы Санкт-Петербурга. Какой мол, город — такая и музыка. Так что уж в чем в чем, а в отсутствии патриотизма их не обвинишь. Чтобы сомнений в этом не оставалось вовсе, на обороте кассеты значится — “Посвящается Санкт-Петербургу”. А раз Санкт-Петербургу — значит, нам с вами. Так что знакомьтесь — “Петербург сайкобиллический”.

Группа “Scary BOOM” (“Жуткий шум” или, если расшифровывать название полностью, — “Жуткая банда настоящей музыки”) Играют с 1993 года. Сольных альбомов нет, принимали участие в записи четырех сборников. Инициатива издания “Петербурга сэйкобиллического” принадлежит именно им.

Западные звезды время от времени высказываются в том смысле, что единственное, ради чего они выходят на сцену, — это деньги и девушки. Ради чего на сцену вышли вы?

— Вряд ли в Петербурге сегодня можно заработать действительно серьезные деньги, играя сайко. Звездами все хотят быть, а вот получается... Нет, свое-то мы, конечно, заработаем, народ на наши концерты идет. Другое дело, что сегодня слушателя нужно увлечь чем-то новым, чем-то, чего ему еще никто не предлагал. Чем мы, собственно, и занимаемся, полпути в этом направлении мы уже прошли. Пройдем до конца — вот там и посмотрим — получим мы свой миллион у.е. или нет...

Ну а девушки? Часто ли бывает так, что после концерта вы увозили разомлевших фанаток с собой?

— Бывает, конечно... Но не часто. Друзья у нашей группы есть, а вот фанаток, которые могли бы “разомлеть”, что-то пока не много. За последние двести концертов такое случалось ну, может, раз пятнадцать-двадцать… И потом, познакомиться на концерте сложно — освещение направлено на сцену, зала почти не видишь. Чаще происходит как раз наоборот: мы приглашаем понравившихся девушек на свои концерты, а они через десять минут сбегают. Пугаются. Идут искать для отдыха место поспокойнее.

Группа “Bombers” (“Бомбардировщики”). Играют с 1995 года. Принимали участие в записи четырех сборников, В частности, сборника лучших групп клуба “Полигон”.

Первая ваша песня на этом сборнике называется “Танец Чикатилло”. Вторая — “Оборотень”. Не чересчур мрачновато?

— А что такого? Помимо жизни существует и смерть — не всем же петь о цветочках и о том, как парень с девчонкой жили счастливо и умерли в один день. Сайко это вообще очень мрачный жанр — там постоянно поется обо всяких монстрах, пришельцах из космоса, убийствах и всем в таком роде.

А о чем поется в этой вашей песне про Чикатилло?

— Песня в общем-то не про самого маньяка Чикатилло. Она про парня, который полюбил девушку, но полюбил особенным образом — по своему. И он хотел от нее только одного — станцевать с ней танец... Танец Чикатилло... Ну, в общем, такая вот песня... И вообще — воспринимайте ее как иронию...

Ничего себе юморочек!

— Знаете, уж лучше петь о таком в песнях, чем бродить с ножом по темному двору... Рок-н-ролльный концерт это всегда выплеск энергии: мы выплескиваем свою энергию, слушатели — свою. И никто потом никого не убивает...

Группа “Mosquito” (“Москиты” или, если угодно, — “Надоедливые Комары”). Играют с 1994 года. Песни “Москитов” появлялись на четырех петербургских рок-сборниках.

Самая забойная ваша песня с нового сборника называется “Экстази-Денсер” — “Танцор под „Экстази“”. Означает ли это, что вы тепло относитесь к наркотикам?

— Вообще-то сама эта песня против наркотиков... Этакая жизнеутверждающая песенка про то, как плохо кончают наркоманы. Хотя, если честно, сами мы наркотики употребляем — иногда. Правда, не все — наш вокалист, наоборот, принципиально против допингов. Какая разница — наркотики, алкоголь, все равно это допинг. Не подумайте, что мы какие-то серьезные наркоманы — просто попробовать в жизни нужно все, правда? Попробуй и завязывай — зачем доводить дело до физической зависимости?

Наркотики помогают лучше играть?

— Нет, как раз наоборот. Сочинить что-нибудь классное, курнув травки или закинувшись таблеточкой, можно, а вот хорошенько исполнить — никогда. Каждый концерт — это отдача, а что ты можешь отдать, если даже немного выпил? Уровень сразу становится совсем не тот. Для хорошего концерта необходимо, чтобы все были трезвые и не под наркотиком. Вот тогда дело пойдет! Тогда уж сыграем так сыграем!

Track 26

Вслед за выпуском сборника я решаю усложнить себе задачу и создать видеокомпиляцию. Во время мастеринга “Psychoburg: aboriginals” я познакомился с Колей Меньшиковым из “Балтийской компании”. Он большой любитель “The Krewmen” и занимается видеопроизводством. В какой-то момент фирма переживает тяжелые времена и братья Меньшиковы — есть еще старший Саша — предлагают снять и смонтировать нам немудрящие ролики, собрав по 25 долларов с группы.

С верными институтскими друзьями я объезжаю пригороды Петербурга в поисках натуры, но в результате нахожу ее в промышленной зоне за купчинскими карьерами. Гаражи, алые поля из битого кирпича, куча ржавой техники — все это вполне подходит для музыкального фильма с названием “Пикник на обочине”. Территорию охраняет классическая бабуля-божий одуванчик, коротающая свои одинокие дни в вагончике на колесах. Я вежливо представляюсь студентом института культуры, снимающим дипломную работу о городе, и испрашиваю разрешения на краткосрочные съемки. Я уже знаю, что ни при каких условиях нельзя произносить слово “видеоклип”. Дело в том, что это древнее заклятие для вызова Мамоны. Даже у самых безобидных и интеллигентных на вид людей в глазах тут же вспыхивают два значка “$”, как у диснеевского Скруджа Мак-Дака. Бабушка отзывает облаявшую меня дворняжку и соглашается — “дипломная работа” звучит вполне безопасно.

На следующий день группы собираются в фойе станции метро “Купчино”. Солнце жарит вовсю — это первый по-настоящему летний день. Белая кожа на глазах приобретает бодрый розовый оттенок. Потерю влаги мы восполняем петербургским пивом. Аппаратуры у нас немного — кассетный плеер, комбик “Муавр” для усиления фонограммы и камера формата Super VHS. Но, как известно недостаток техники всегда может быть восполнен избытком энтузиазма. Шоу начинается! Тон задают “St. Joynes Evil”. Контрабасист разделся до семейных трусов, гитарист напялил на себя лифчик своей подружки, барабанщик нашел старый телевизор и лупит по экрану кирпичем. Под конец снимаются “Bombers”. Они облюбовали неисправный гусеничный трактор с надписью СССР, обмотали барабанщика ржавыми цепями, обильно измазали лица кетчупом и с перекошенными лицами исполняют свой хит “Chekatillo Dance”. И в этот момент появляется бабушка. Она выбралась из вагончика и подошла сзади. Хотела посмотреть, как идут дела у молодого режиссера. Бабуля посмотрела сначала на меня, потом на “Bombers”, открыла рот, но ничего не сказала. Не исключаю, что она не может этого сделать до сих пор.

Проходит лето, осень, на улице снег. Я приобщаюсь к чуду — компьютерной монтажке. Саша и Коля Меньшиковы без устали ваяют историю сайкобилли в формате avi, используя все имеющиеся эффекты “Adobe Premiere”. Саша “Датский”, администратор “Bombers”, печатает качественные обложки в типографии брата. Музыканты тормозят с выплатами. В какой-то момент Саша Меньшиков теряет терпение и спрашивает: “А как насчет крупного наезда?” Я полностью в работе и не очень понимаю его идею. “Наезд” — это приближение камеры к объекту съемки. О каком эпизоде идет речь?

Презентация “Пикника” назначается в “Рио”. Этот клуб — главная альтернатива “Мани-Хани”. Он оформлен в истинно рокабильном духе — на заднике нарисован огромный “Cadillac” несущийся на зрителя. Стены салатные, в рамочках рекламные плакаты пятидесятых годов. Заведует культурной программой Рустем, игравший барабанщиком в “Stunnin’ Jive Sweets” и “Meantraitors”. Видео мы можем проецировать на большой экран.

Я развожу по редакциям газет и журналов приглашения, оформленные в духе требования о выкупе — отдельные буквы и слова вырезаны из журналов, но на пресс-конференции в рок-магазине “Культура” — одни музыканты. В отместку индиферентным журналистам мы выпиваем заготовленное для них пиво.

Зато в “Рио” — толпа. На нашем выступлении народу становится меньше — мы уже не те, какими нас хотели бы видеть фанатики сайко. Фанковые ритмы, сложные композиции, щипковый, а не слэповый контрабас — нам кажется, что мы движемся вперед, но реакция зала говорит о том, что мы просто сошли с трассы. Веселятся во всю только несколько девушек и Андрей Москвин — известный популяризатор сайко на русском севере. Если концерт того стоит — он пешком доберется из Мурманска до Петербурга.

Презентацию я посвящаю памяти Карла Ли Перкинза, о смерти которого было объявлено в новостях. Кроме нас на это событие из музыкантов не реагирует никто. Ну и что, что он написал знаменитые “Синие замшевые туфли” — “Blue Suede Shoes”? Гимн русских рокеров — “Осень” Юрия Шевчука, а основоположник стиля — Владимир Семенович Высоцкий. Здесь главное — спеть так, чтобы душа развернулась. Слово “душа” — краеугольный камень настоящего, сильного текста. Хит Перкинза, кстати, тоже можно подправить. “Blue Suede Shoes” Главное — выкинуть всякие “uh uh honey”, потому что про отношения полов петь несолидно. А “blue suede shoes” заменить на “душа”.

“Сбей меня с ног,

Наступи на лицо,

Оболги мое имя

Делай что хочешь,

Только на душу не наступай!”

И очень хорошо, что теперь не ясно, к кому обращается герой песни. Чем больше недосказанности, тем гуще лавры философа. Мажор меняем на минор, бой простой, туристский, темп средний. Перед тем как начать петь — напрягите мускулы шеи. Вздутые вены, хриплый голос и красное лицо — безусловные признаки искренности. После исполнения устало закройте глаза и скажите: “Спасибо, родные!” Так принято.

Кощей:

Насчет русского рока я бы вообще промолчал. Честно говоря, я знаком был с музыкантами многих групп с ранней юности. Моим барабанным учителем был какое-то время Валера Кириллов из “Зоопарка”. Знал я и Майка Науменко, который был прекрасным и душевным человеком. У Коли Васина на флету собирались сейшны. Туда приходили и Костя Кинчев и Витька Цой. Было много прекрасных людей, и музыка, которой они занимались, была в свое время очень актуальна. Но то, во что это превратилось, не заслуживает никакого уважения. В начале девяностых все стало костенеть и превращаться в мейнстрим, в бардовскую песню с барабанами. К тому же жизнь поменялась, и они не поняли, с чем теперь бороться. И затвердело все. А такие группы, как “АукцЫон”, например, как ездили, так и ездят дальше. Они были настоящей клубной группой, такими же и остались. В Америке они собирают хорошие залы — причем американцев, а не эмигрантов. А в остальном… мне и рассуждать об этом неинтересно. Есть куча современных русских групп, которые к этому направлению не относятся.

Богорад:

К русскому року я отношусь с пренебрежением, как к уродливому словосочетанию, но я в чем угодно могу найти хорошее. Тот же Шевчук, как поэт очень даже ничего. В 1997-м мы приняли участие в его фестивале. Он назывался “Песни 20-го Века”. На это мероприятие нам удалось влезть благодаря титаническим усилиям Масика, известного рок-тусовщика. Ему понадобилась неделя, чтобы уломать Шевчука. Он не хотел нас брать из-за английского языка! В итоге мы заработали приз “Лучшая группа по мнению Спонсоров”.

Призом была средней паршивости новая гитара “Aria”. Мне она абсолютно не подходила по звуку и стилю, я ее быстренько продал.

Fuzz

PSYCHOBURG: PICNIC ON THE ROADSIDE

Увлекательная история о пребывании сайков на территории пресловутой запретной Зоны. Тор secret. Keep away from children. Ptistegnite remni. В условиях повышенной опасности, среди груды металлолома и битого кирпича шестерка отважных: SCARY B.O.O.M., BOMBERS, MOSQUITO, SHATTERS, TROOBLERS, ST. JOHNES EVIL терзают струны гитар, контрабасов, стучат в рабочий барабан, играют музыку сайкобилли. Таков фильм Кирилла Ермичёва и его товарищей “Psychoburg: Picnic On The Roadside”, явившийся как бы продолжением аудиосборника “Psychoburg Aboriginals”. В фильме присутствуют вступительная речь проф. Уоллеса о возникновении “чуда из чудес” — Зоны, информация о времени и месте происходящих событий (Санкт-Петербург, июнь 1997), шесть видеоклипов и после — надпись “The End?” Это значит, что, перемотав полоску титров, можно посмотреть еще два клипа SCARY В.О.О.М. на песню “I Like To Scream”. Последний — более экстремальный. По мере просмотра становится ясно, что Зона на всех действует по-разному. Если при установлении “First Contact” ST. JOHNES EVIL на экране всего лишь маячит светящийся летающий шарик, а в “Johnny” TROUBLIRS кадры то и дело распадаются на кубики, то на песне BOMBERS перепачканные кровью лица музыкантов расплываются в жутких гримасах, а сами они не без удовольствия распевают “Long Live Chikatillo Dance”. K SHATTERS и SCARY В.О.О.М. Зона оказалась более благосклонна. Меньше ужасов, больше романтики. Баллада SHATTERS “Just The Rain” кажется чересчур патетичной, a SCARY В.О.О.М.'овская “Clear Sky” благодаря роковым гитарным пассажам К. Ермичёва выходит за рамки сайкобилли. Напоследок — немного сумасшествия от MOSQUITO: “Give me, doctor, ecstazy. I'm a crazy dancer”. He забудьте, что фильм предназначен для людей с крепкими нервами! Большой плюс данной работы — ее прекрасное оформление, продуманный сценарий, обилие спецэффектов. Единственный минус — слишком малое время звучания.

Надежда КАШЛИКОВА

С новым видео в руках я начинаю обходить доступные мне телевизионные рок-шоу. Ситуация в этой сфере совсем не плохая. Для того, чтобы попасть в ротацию 22 канала, по большому счету надо сделать только одно — принести кассету в студию. Благодаря этому по 22-му можно увидеть практически всех героев петербургской клубной сцены. Жуков с Максаковым делают там “Музыкальные джунгли” — тематическую передачу о современной музыке, и конечно, один из выпусков они посвящают сайко.

Рок-шоу есть и на 36-м — “Лестницу в небо” ведет Дима Журавлев. Мы с ним знакомы со времен съемок нашего клипа “на песках” — тогда он был оператором. Именно его стараниями был раскручен “Король и Шут” — редкий выпуск “Лестницы” обходился без их видео. Я приношу ему “Сайкобург” и по традиции угощаю Журавлева в рюмочной по соседству. Буль-буль! Дзынь-дзынь! На улице легкий морозец, а в студии жарят осветительные приборы. Мы начинаем запись передачи. Через пять минут Димина речь начинает замедляться, как пластинка, теряющая обороты. Количество гласных резко возрастает, и его речь приобретает финно-угорскую окраску: “Саайкоо… пииллии крууппыы”, — неторопливо выговаривает он. Я беспокоюсь — пропустят ли в таком виде передачу в эфир? Но все обходится — на 36-м нравы свободные. После записи мы по традиции возвращаемся в рюмочную. Дзынь-дзынь! Буль-буль!

Какое-то время я и сам работаю на телевидении — на “Пятом канале” есть передача “Параллельный город”. Главный режиссер и вдохновитель проекта — Юля Лаврова. Она жена Феди “Бегемота” — известного в городе рокера. Юля ходит в косухе и ездит на красном “пежо” — сочетание и сегодня редкое. Съемочная группа во главе с оператором “Города” Расимом Полоскиным проводит съемки живых выступлений в клубе “Wild Side”. В перекурах Юля рассказывает о своей семейной жизни — Бегемоту скучать не приходится. “И тогда я запустила косухой в Неву!” — говорит она. Или: “И тогда я вскочила на стол!”, “А потом мы помирились”.

С моей подачи в одном из выпусков “Города” принимаем участие мы, “Mosquito” и “Bombers”. Вместе с нами в тот же день снимаются петербургские рэперы. Они очень напряжены — похоже, читают нас идейными противниками и ждут от нас какой-нибудь пакости. Мы спокойно дожидаемся своей очереди, как вдруг один из рэперов влетает в гримерку и срывается на крик: “Ааааа! Да будьте же вы людьми, дайте нам наконец настроится!” Мы обмениваемся удивленными взглядами: если кому-то пора к доктору, при чем здесь мы?

А еще есть “Камыши”. Это проект Сергея Мельникова. Ведущими в передаче выступают музыканты “2вух самолетов”. Для съемок я приезжаю в модный клуб “Грибоедов”. Отдаю кассету Сергею. Он удивлен — не ожидал, что корни сайко так крепко врастут в петербургскую почву.

Я изо всех сил размахиваю знаменем петербургского сайко, мои формулировки для интервью отполированы, как хорошие подшипники. Колесо крутится, “Scary B.O.O.M.” репетирует практически ежедневно — мы готовимся к записи полноценного альбома.

“Репы” проходят в доме 50 на углу Полтавской и набережной Обводного. В нашем распоряжении практически весь цокольный этаж — огромное помещение. Ключи от него мне выдал Николай, муж моей двоюродной сестры, свободный предприниматель. Его деятельность достигла своих высот в первые перестроечные годы. Фирма Николая развивала, наверное, с десяток направлений, среди которых фигурировали торговля жвачкой с цветными вкладышами, продажа леса и печатной продукции, поставка березовых веников городскому Зоопарку, проведение курсов по выращиванию женской груди и особо секретный и перспективный проект — создание и раскрутка собственного экстрасенса. Николаем был подобран человек подходящей демонической наружности и сочинена незатейливая легенда: шел по тайге, вдруг молния, упал, потерял сознание, очнулся — все знаю, все понимаю. История показала, что чудо-целитель оказался лучшим творением разностороннего бизнесмена. Экстрасенс действует и поныне — пишет книги, ведет телепередачи и курсы. Руины остальных видов деятельности Николая уже тогда покрывали толстым культурным слоем пол доверенного нам полуподвала. Иногда после репетиций я отправлялся на экскурсию среди холмов нераспроданных книг и газет, отжившей офисной мебели, касс и ящиков из-под стеклотары. Порой в ожидании музыкантов из кучи хлама я вытаскивал какое-нибудь чтиво и просматривал вольное изложение голливудского шедевра в цветастой обложке, передовицу о появлении черных безголовых людей вблизи пермской зоны или скандальные откровения Тенесси Уильямса. Вместе с запахом пыли и сырости я чувствовал дыхание наэлектризованного воздуха перестройки — дурманящего газа, заставлявшего моих сограждан пить заряженную Чумаком воду и спирт “Royal”, ходить в кооперативных варенках, вытачивать на уроках труда нунчаки, верить в искреннюю любовь Америки и стричься под Шварценеггера.

Чтобы расчистить помещение для аппаратуры, пришлось перетащить сотни распечатанных на ротапринте брошюр — пособий для женщин, страдающих от невыразительности их вторичных половых признаков. Помогал мне в этом наш новый барабанщик — Игорь Беленко. Его нашел Паша и привел на пробную репетицию. Правша по жизни, сев за барабанную установку, Дукин вскоре обнаружил, что ему проще играть, переставив всю “кухню” под левую руку. У Игоря тоже есть свой оригинальный признак — он не скрещивает руки, как большинство барабанщиков, а держит их параллельно. В этой преемственности Паша усматривает знак свыше и настаивает на приеме Игоря в “Scary B.O.O.M.”. Я соглашаюсь. Высшие силы не заставляют долго себя ждать и вскоре являют нам второе знамение — придя на репетицию в очередной раз, Игорь протягивает мне черно-белую фотографию. Вот это действительно чудо. Половину фотографии я знаю прекрасно — она наклеена в нашем семейном альбоме. Я совсем маленький, мама держит меня на руках. Я сжимаю в кулаке любимую еду — бублик. Но оказывается, что в оригинале рядом с мамой стоит еще одна женщина и тоже держит на руках младенца. “Вот это ты, — Игорь тычет пальцем в фотографию, — а это я”. Раздается небесный гром. Мне как-то не по себе. Наяву я вижу механизмы вселенной в движении — непостижимые и бесконечно мощные. “Ну, здравствуй, брат!” — загробным голосом произносит Игорь. Я чувствую себя героем мексиканского сериала. Мама Игоря случайно заметила у него в записной книжке мою фамилию. Оказалось, что наши семьи были соседями по лестничной площадке, когда жили на улице Костюшко. Кулачки Игоря на фото сжимают невидимые палочки, руки параллельны. Я чувствую, что нуждаюсь в совете бывалого экстрасенса.

Вместе с Игорем мы решаем устроить на Полтавской платную точку. Когда играют группы, мы с ним попеременно дежурим, штудируя имеющуюся в распоряжении литературу. Полученные купюры складываем в обрезанную пивную банку и прячем за лестницей. Выходит неплохой приработок для тех, кто, кроме музыки, решил больше ничем не заниматься. Хотя кое-кто деньги зажимает. Среди них бледнолицый худой парень с вечной бейсболкой на голове. Ее козырек закручен в трубочку. Тем не менее мне удается рассмотреть то, что он скрывает — тату в виде солнца с извивающимися лучами, ровно посередине его белого лба. “Сдается мне, Ватсон, что этот джентльмен нанес себе татуировку в состоянии чрезмерной обкислоченности”, — предполагаю я. “Совершенно верно, Холмс”, — подтверждает Игорь.

Белыч, как иногда зовут Игоря друзья, просит о том, чтобы вторая его группа — “Мое метро” — репетировала на точке бесплатно. Я не смею отказать посланцу звезд. Однако всякий раз, когда я убираю за их гитаристом россыпь сигаретных окурков возле комбика, моя вера в поддержку сверхъестественных сил убывает. Мне кажется, здесь скорее попахивает проклятием.

Когда к нам кто-то приходит, то стучит в дверь — дверь железная, в один лист, и стук всегда получается гулким и грозным. Иногда за ней оказываются соседи сверху, иногда милиция. Однажды я обнаружил за ней двух подростков. Один — явный киноман, о чем свидетельствовали патлы на затылке и белый шарф, длины которого было вполне достаточно, чтобы обмотать шеи обоим и при этом не чувствовать себя стесненными при ходьбе. Тинейджеры смотрели на меня испуганно и молчали. Позже причина замешательства прояснилась. Привлеченные звуками живой музыки парни решили выяснить, нельзя ли и им порепетировать со своим проектом. Но когда дверь открыл бритоголовый парень, они поняли, что влипли по-крупному — сейчас выбегут остальные члены банды скинхедов и потащат их в глубины подвала вырезать свастики на пятках. Именно так, по расхожей легенде, скины и поступали с повстречавшимися им рэперами и киноманами.

Кличка явного киномана — Перец. Его рыжеволосого спутника зовут Андрей. В свое время мы узнавали азы игры в группе от “Улиц”, теперь сами курируем репетиции начинающих. Ускоряем темп, переделываем простой аккордовый аккомпанемент в серфовые партии. Я даю Перцу несколько уроков игры на гитаре. Он рассказывает о жизни своей тусовки — там, как и везде, своя иерархия, свои герои. Особым уважением пользуется парень азиатской наружности — он практически вылитый Цой, только усушенный, размером поменьше. Тусовка обитает в “Трубе” — переходе у “Гостиного двора”. Киноманы тренькают на отсыревших гитарах с залипшими грязью грифами и поют простуженными голосами. Их замызганные подружки вымогают у прохожих деньги, пихая им в нос бактериологически опасные фетровые шляпы. Никогда не подавайте таким музыкантам! Обходите их стороной, грубите в ответ, вызывайте санэпидемстанцию — тут все средства хороши. Они дискредитируют благородную профессию уличного артиста. Уличный музыкант — не попрошайка. Он привлекает публику высоким классом игры. Именно так и было, когда в переходе на Думской играло трио Лимонова, Попугая и Анигиева. Они играли рок-н-ролльные стандарты, и лучшего уличного коллектива с тех пор я не видел.

Песни для нашего альбома подобраны и даже записаны — по-простому, на магнитофонную кассету. Но и в этом виде результат получается интересным. Руки чешутся записать все на нормальной студии. Только вот где взять на это денег? И тут, на той же Полтавской при входе в ювелирный салон мы неожиданно встречаем Лешу Смирнова.

track 27

Леша — одноклассник Дукина. Еще в школе у них была постпанк-группа под названием “Стоп-Кран”. Босой Дукин с подведенными по-кинчевски глазами совершал, как это было принято, магические пассы руками и пел:

Пел я, пел, пел я

На вас на всех

Пел я на гласность,

Пел на перестройку

Слово “пел” заменяло менее приличное слово в оригинальном тексте Леши Пупса. Смирнов в летчитском шлеме играл на “Telecaster’е” — предмете всеобщей зависти. Эту гитару ему изготовил брат — мастер на все руки. До того как я обзавелся приличным инструментом, именно он довел до ума мою полуакустическую “Кремону”, изготовил комбик из старой радиолы и ламповую примочку, скопировав звук гитары Брайена Сетцера.

Я, Паша и Леша Смирнов сидим в “Сити-клубе” и вспоминаем купчинские денечки. “Для памятника Тиме никаких бы денег не пожалел”, — вздыхает Леша. Он занимается коммерцией. “А зачем ему памятник на кладбище? — говорю я. — Вот если бы мы записали альбом, посвященный ему!” “Точно!” — соглашается Смирнов. Мы продолжаем вечер воспоминаний. На следующий день я звоню Леше и спрашиваю, помнит ли он о вчерашнем разговоре. “Конечно, — слышу я в ответ, — ближе к началу июня смогу выдать первую сумму. Ты пока выясни, сколько надо”. Охваченный ликованием я хожу взад-вперед по комнате и бестолково хватаю разные предметы. В голове — радужное помутнение. Неожиданно в руках оказывается телефонный справочник. “Вот! — понимаю я. — Пора подыскивать студию!”

Радостной новостью я делюсь с мистером Реджинальдом Макмилланом — менеджером легендарных “The Krewmen”. В руки ему попала кассета “Psychoburg”, и наши песни он отметил как наиболее оригинальные. Теперь мы обмениваемся письмами. Появлением этого ценного контакта я обязан Кириллу Яковлеву — редактору, основателю и основному корреспонденту рокабилли-сайко фанзина “Веселые ботинки”.

Фанзин — традиционный для независимых музыкальных направлений печатный орган. Изготавливается одним или несколькими энтузиастами. По-русски это называется “самиздат”. Фензин — часть традиции под названием “DIY” — “Do It Yourself”, по законам которой живет подавляющее количество независимых коллективов. Если солидные лейблы все как один отвергли твою демо-запись, плюнь на боязливых редакторов и сделай все сам. Сам выпусти альбом, сам напечатай значки и футболки, сам напиши статью в собственный журнал. Чтобы жить полноценной музыкальной жизнью, отнюдь необязательно подписывать контракты с кем-то еще. Обычно фензин имеет размер согнутого пополам листа формата A4 и напечатан на ксероксе.

Кирилл ведет активную переписку, рассылает кассеты и пластинки русских команд за рубеж. Он же обзванивает музыкантов, собирает новости, верстает журнал, печатает его на ризографе и разносит по магазинам.

Увидев Яковлева впервые, я был очень удивлен. Ожидаешь увидеть бравого неформала с полуметровой иглой и вдруг — петушок, костюмные брючки, курточка времен московской олимпиады, белесые ресницы и вкрадчивый голос. И этот человек пишет о сайко? Необычные музыкальные пристрастия Кирилла надежно замаскированы. Невольно в голову начинают лезть тревожные мысли. Есть в таком несоответствии формы и содержания что-то чекатильное. Вполне возможно, что у Кирилла все происходит как в песне “The Quakes”:

When i hear the sound of the slappin' bass

A change comes over me and hair grows on my face

Now you're gonna see my other side

Cause i'm a psychobilly Jekyll & mr Hyde.*<* Когда я слышу звук слэпого баса

Я меняюсь и на моем лице вырастают волосы

Сейчас ты увидишь мое второе лицо

Потому что я — сайкобилли Джекилл и мистер Хайд.>

Из имеющихся студий меня больше всех привлекает “Мелодия”. Во-первых — овеянное легендами название. Во-вторых — красивое помещение: студия находится в церкви Святой Екатерины, и часть записи происходит в главном зале храма, украшенном величественной колоннадой и органом. В советское время именно за счет студии здание церкви поддерживалось в порядке, и протестанты этого не забыли. А в третьих, когда я спрашиваю одного из техников, смогут ли они хорошо прописать контрабас, он отвечает: “Пропишем. А если не получится, пропишем вот — клавесин”. Здоровый юмор облегчает работу.

Из предложенных звукооператоров я выбираю Александра Докшина — он записывал первый альбом “Spitfire” “Night Hunting”, постоянно сотрудничает с “Deadушками”, а значит, в курсе музыкальных событий. Остается только согласовать расписание записи. Наши последние репетиции перед записью мы проводим только под метроном. По вечерам я сижу на точке, вычищая мусор из своих гитарных соло, и встречаюсь с человеком по прозвищу Майкл, попросту — Мишей Морозовым, профессиональным переводчиком, который правит мои английские тексты. Обратится к нему мне посоветовал рыжий Андрей из группы киномана Перца.

Ненадолго работа над текстами прерывается. Этой зимой я задумал путешествие в Москву вместе с “Mosquito”, “Troublers” и “Bombers”. Чтобы было дешевле и веселее, я арендую пятидесятиместный туристический автобус. Народу набивается под завязку. Среди наших — старые друзья: Донат Герман, Покойник и Зубов, который недавно освободился. Поздним вечером теплая компания собирается напротив гостиницы “Октябрьская”. Путешественники теснятся у входной двери, позвякивая бутылками в полиэтиленовых пакетах. “Вы предупредили, чтобы они пиво с собой не брали?” — спрашивает меня водитель. “Неоднократно!” — подтверждаю я. “А то ведь так и за день до Москвы не доедем”, — тревожится шофер, вслушиваясь в веселый стеклянный перезвон.

Я сверяю присутствующих со списком:

— Покойник!

— Здесь!

— Фагот!

— Здесь!

— Твистер!

— Здесь!

Все на месте, мы стартуем. “Чпок! Чпок! Чпок!” — раздается со всех сторон, и пробки рикошетом разлетаются по салону. Вопреки предупреждениям они именно пивные. Затевая очередную авантюру, я почему-то всякий раз забываю, какую цену организатор платит за всеобщее веселье — перегоревшие в голове пробки, как известно, замене не подлежат. Вокруг меня оживленный гомон, а я уже готовлюсь к диспуту с водителем и пассажирами. И вот из глубин автобуса раздается ожидаемая реплика: “Остановите автобус!” Шофер возмущен — мы не отъехали и десяти километров от города! Но у физики свои законы. С давлением не поспоришь. Мы делаем первую из остановок. Девушкам, как водится, в таких ситуациях сложнее, чем мужчинам, и их удаляющиеся силуэты еще долго видны на фоне заснеженного поля. Запах табака смешивается с неторопливой беседой и звуками застегивающихся молний. Пассажиры довольны. Я поторапливаю всех возвратиться в автобус. Вроде никого не забыли. Поехали! “Чпок! Чпок! Чпок!” — путешествие продолжается.

В какой-то момент мы приближаемся к посту ГАИ, и водители просят меня рассадить свисающих с потолка и гуляющих в проходе путешественников по местам. Я пытаюсь, но получается плохо. На помощь приходит Зубов — надсаженным голосом он орет: “Ша! Все по нарам! Щас мусора будут поляну пасти!” Присутствующие неожиданно замечают, что голубые зубовские глаза безумны, во рту не хватает зубов, а костяшки широких кулаков сбиты до состояния слоновьих пяток. Порядок воцаряется в ту же секунду, и я с горечью отмечаю, что зековский сленг вызывает куда больше уважения, чем правильная литературная речь.

Московское утро морозное и ясное. Мы выгружаем инструменты в R-club’е и отправляемся гулять по городу. Температура располагает к согревательным процедурам, которые и совершаются во встречных кафе. Вечером в клубе красные лица путешественников источают жар и сложный букет праздничного застолья. Концерт проходит неплохо, но я мечтаю только о том, чтобы поскорее оказаться дома. На улице нас ждет автобус. Я извиняюсь перед водителем за причиненные неудобства. “Это что, — улыбается он, — вот мы тут недавно „Коррозию металла” везли, так вы по сравнению с ними просто дети”. Мы смеемся. Я рад, что дела не так уж плохи, — никогда не был большим поклонником трэшерского образа жизни. Гости столицы шумным потоком стекают по крутой лестнице клуба на тротуар. Однако сил хватает не надолго, и где-то через полчаса в автобусе воцаряется тишина. Я оглядываю обмякшие тела вокруг и улыбаюсь — теперь и мне можно отдохнуть. “Больше никогда!” — решаю я и падаю в черную асфальтовую реку, такую же, как несется из темноты под колеса нашего автобуса.

Приходит начало июня и я, совершив экспедицию во Всеволожск, получаю у Леши Смирнова первые деньги на запись. А потом начинается обычная, но такая приятная поначалу студийная рутина. Приходя в студию, Саша Докшин первым делом крестится на маленький образок перед пультом, а когда во время одной из пауз в студию долетают звуки органа из церковного зала, заявляет откровенно: “Ох, Кирилл… когда я слышу эту музыку, мне совсем не хочется заниматься вашей”. Я его понимаю. Профессия звукооператора — дело тяжелое, тем более если имеешь дело с рокерами. Тут очень важен момент отдыха, чтобы “уши не потекли”. “А дома у тебя какая аудиотехника?” — спрашиваю я Докшина. “Дома, — он округляет глаза, — дома никакой!”

Дубль за дублем прописываются барабаны, контрабас, гитара… арфа, скрипки, конги, труба, валторна. Эта запись должна отличаться от всего, что когда-либо было сделано в истории сайко. Работа захватывает. В перерыве я выхожу в сквер напротив церкви, сажусь на скамейку и неожиданно ловлю себя на том, что прислушиваюсь к уличным шумам: а в балансе ли грохот трамвая и пение птиц? Название альбома “Пища Богов” — “The Food Of The Gods” я выбираю, прочитав одноименную книгу Теренса Маккены. Рассматривая роль препаратов, изменяющих состояние сознания, он приходит к интересным выводам, отвечая на вопрос: почему именно алкоголь, табак, кофе и телевидение являются легальными наркотиками. Следуя логике автора, я добавляю в этот список музыку. На обложке альбома будет изображение человека, надкусывающего компакт-диск.

Медленно, но верно я приближаюсь к стадии сведения. Но неожиданно настает “черный вторник”, и все мы становимся нищими, а на стене моей парадной появляется дукинское граффити: “Рубль — кал, сливают все”. Запись прерывается. Спустя несколько месяцев Леша Смирнов кое-как справляется с кризисом и вновь мало-помалу начинает выдавать деньги. Еще мне помогает сестра, она теперь живет и работает в Москве. Вообще, туда переместились многие из моих друзей — разница в условиях для работы между Москвой и Петербургом уже значительная. Со времен наших первых поездок столица сильно изменилась. Москва девяносто третьего меня огорчила — я надеялся, что хотя бы там увижу признаки стабильности и процветания. Но город мало чем отличался от неухоженного, заросшего колониями ларьков Петербурга. Теперь столица приосанилась и расцвела — на щеках неоновый румянец, рубиновые серьги все так же к лицу. Все это время матушка не сидела сложа руки, и вот сколотила кой-какой капиталец. Теперь она может позволить себе все самое большое и дорогое — не хуже, чем у других.

Наконец у меня в руках кассета со сведенным материалом. Я отмечаю этот праздник в одиночестве. В баре я выпиваю кружку пива — первую за несколько месяцев. Такой я себе дал обет — ни капли до окончания сведения. За время записи я расстался с Пашей. Он продал контрабас, а нового инструмента так и не купил. Пришлось мне побегать в поисках другого… спасибо старине Логинову, выручил на первых порах. Для продолжения записи и концертной деятельности я уговорил вернуться в ряды “Scary B.O.O.M.” Гарри. Были, конечно, сомнения, но ведь иногда люди меняются. К тому же он прошел курс лечения от наркозависимости. Как выяснилось, едва выйдя из больницы — “вмазался”. Логика тут была следующая: раз уж вылечился, то разочек можно. В результате наше новое содружество закончилось точно так же, как и первое. С той лишь разницей, что в этот раз Гарри умудрялся “зарубаться” прямо во время игры. “Это же профанация искусства!” — возмущался один из моих друзей. С большим трудом я уговорил его не бить нашему басисту морду. Хотя, наверное, не стоило ему мешать. Гарри, как всегда, находит для себя какие-то оправдания. Хотя не очень старается. “Scary B.O.O.M.” — это так, проходной вариант. Сейчас он играет в легендарных “Swindlers”, которые возродились неожиданно для всех и моментально стали номером один в рокабильных заведениях.

Кощей:

Как всегда, Саша Рябоконь упал как снег на голову: “Я приехал, давай воскресим “Swindlers”, сыграем несколько концертов! Вот есть басист — Гарри”. Его долгому пребыванию здесь способствовал замечательный случай. Саша залетел с анашой у Molly’s бара. По своей европейской привычке в легкую вышел на улицу с косяком. А проходящие мимо менты не поняли, в чем дело. У Саши с собой налички не было и замаксать он не смог. Посидел пару дней в камере, дал подписку о невыезде, получил условный срок. Такое могло случиться только с ним, история на пять баллов.

Времени у меня было мало — мы каждый месяц ездили куда-то со “Spitfire”. Саша начал играть в “Money-Honey”, “Сити” и остальных питейных заведениях третьей наценочной категории. Как “Swindlers” мы играли там только потому, что нас попросили. Мы сами назначали гонорар, а они соглашались. Предпочтение отдавали, конечно же, “Сити”, где Клэр, работавшая там администратором, и наш звукооператор Саша Крошкин пытались делать что-то интересное. В “Money-Honey” просто невозможно было находится из-за всех этих второсортных групп, игравших семь дней в неделю одни и те же номера. Все они звучали одинаково, ни в одной не было ничего выдающегося. Хозяева их нагнули так, что те были готовы играть за минимальный гонорар. В общем, все опошлилось. Хотя нас дирекция как-то уважала и не трогала. Мы могли и на охрану огрызнуться. Некоторые наши знакомые даже наваливали этим жлобам, случалось такое неоднократно.

Мы расстались потому, что я не мог переносить репетиции, на которых музыканты засыпали, обторчанные героином — то один, то другой. Конечно, можно всю жизнь торчать, веселиться, бухать. Но все это мы уже прошли сполна. Всем давно памятники можно поставить из гашиша. В Дании дня не проходило без пяти адских косяков.

Но время-то прошло. А я не терплю, когда ко мне так относятся, и мне надоело ждать их на репетиции по часу. Несмотря на то что Саша до сих пор является человеком, которого я уважаю и люблю, тогда он находился в зависимости от этого дерьма и работать вместе было невозможно. Я сказал: “Ребята, sorry! У меня есть “Spitfire” — хороший коллектив, у которого есть цель, а у вас нет ни цели, ни потенциала”. Если бы вдруг Саша вернулся снова, думаю, что играть бы с ним я уже не пошел. То, что было, уже не вернешь.

В “Scary B.O.O.M.” — разлад. Гарри звонит и говорит, что пора бы взять нового барабанщика, Игорь справедливо замечает, что с таким контрабасистом далеко не уедешь. От всего происходящего мне становится как-то тоскливо, и я стараюсь не отвечать на звонки ни того, ни другого. Припертый к стенке, заявляю, что в таком составе играть не хочу. Это нехорошо по отношению к Игорю, но я утешаюсь тем, что у него есть “Мое метро”. В результате остаюсь без группы.

А русский андеграунд тем временем набирается сил. Появляется “Кап-кан records” — независимый лейбл, созданный Артемом Копыловым. Он успел поработать в “Техно-Шоке” и на “Бомбе-Питер”. Ему не надо объяснять, что такое сайкобилли и, пользуясь перерывом в своей концертной деятельности, я решаю издать третий “Psychoburg”. Но работа затягивается. В рядах психов нет того энтузиазма, что при издании первой части сборника. Похоже, что эту надо делать последней. А значит, подводящей итог, максимально насыщенной. При помощи Леши Ершова из “Yellow Pillow” я реанимирую записи “Attrackars”, “Razefit” и “Mosquito”, устраиваю репетиции Сергею Геноссе и Роме Поксу, чтобы они могли записать хотя бы одну песню “Verts”. На барабанах играет Дукин, давно изнывающий без музыкальной деятельности. С Украины я получаю CD “Mad Heads”, из Белоруссии — “Nitkie”, из Смоленска мини-диск неорокабильщиков “Stressor”, из Екатеринбурга — “Spoilers”. Стас Богорад снова в Германии, но один из его сподвижников вручает мне концертную запись песни “No future yet”. Записи мурманских “Need Nothing” и “Poachers” — это бывшие “Troublers” с новой вокалисткой — приходится отвергнуть из-за плохого качества. Жаль, потому что материал интересный. Я очень надеялся на “Poachers”. Их новая frontwomen — Лена обладает прирожденным артистизмом и мощной подачей, она колоритна и обаятельна. Но “сажать” уровень сборника нельзя. Все-таки это — финал на пороге нового столетия.

На стене репетиционной точки в СГПТУ-77 масляной краской было выведено:

Конец жизни будет счастливым: The happy End!

По аналогии с этой надписью я решаю назвать сборник “The Happy End Of Psychoburg”. Я снова рисую оформление. На первой страничке буклета — целующаяся парочка: блондинка и парень с набриолиненном коком — стандартный финал слащавой любовной истории. Перевернув ее можно увидеть то, что осталось за кадром — парочка не прекращает поцелуя, находясь в пасти огромного крокодила, который вот-вот заглотит их целиком. Такой вот юмор. Артем назначает пресс конференцию на 14 апреля 2000 года в музыкальном салоне “Титаник” на Среднем проспекте. Все сливается воедино — четырнадцатое апреля — день гибели океанского лайнера RMC “Тitanic”, а последний Сайкобург завершается нашей композицией “The Heart Of The Abyss”, повествующей именно об этом событии:

An iceberg kisses a ship

It congratulates her on the wedding

The ocean embraces the bride

The sea-gulls sing :

“Rest In Peace”.*<* Айсберг целует корабль

Поздравляет его со свадьбой

Океан обнимает невесту

Чайки поют

“Упокойся с миром”.>

Я воспринимаю это как верный знак. Мое решение было правильным. Групп, с которыми начинали “Scary B.O.O.M.”, уже нет. Вместе с ними ушла волшебная атмосфера начала — взаимной поддержки и вдохновения, присущая первым опытам в сфере творчества. Изменилось и само сайкобилли. Каноны, которыми обросло это направление, мне не по душе. Музыка не должна стоять на месте — иначе она обрастает мхом. Раньше мы смеялись над “реднеками”. Нам казалось нелепой их упертость в традицию. Есть новые музыкальные приемы, новая одежда, новые звуки — должны ли мы отказываться от всего этого только потому, что мы любим рок-н-ролл? Сайкобилли всегда шло в ногу со временем, сохраняя в себе лучшее, что было в музыке пятидесятых — бунтарский дух и независимость.

В “Полигоне” намечена презентация нового сборника, но “Scary B.O.O.M.” в ней не участвует — у меня попросту нет состава. Думаю, сейчас это и к лучшему. Нужно остановиться, чтобы понять, куда идти дальше. Я открываю дверь и выхожу из “Титаника”.

Богорад:

Девяностые были тяжелым для меня временем, я постоянно перекочевывал из страны в страну, менял состав, даже жену успел поменять. Времена бандитского Петербурга мне все равно нравились, было больше эмоций. Больно смотреть, как сейчас все начинают играться в Запад. Не дай нам бог докатиться до такой жизни, какой живут западные бедолаги. То, что здесь происходит, — это ужас. Стираются границы полов. Никакая рождаемость, мальчики хотят выглядеть как девочки и наоборот. Однополая любовь здесь — не по людской природе, а по расчету, чтобы детей не было! Здесь все измеряется деньгами. Такой стиль жизни пришел сейчас и в Россию, но наша самобытность столь сильна, мы настолько сильный народ, что я не верю, что в России когда-то все будет так, как, например, в Германии. Я вижу, что на Западе люди не умеют дружить, веселиться, отдыхать, любить и все такое — за крайне редкими исключениями. Я ращу своих детей и с болью думаю о том, что им здесь не походить по лесу, не покататься во дворе на лыжах, не посидеть с друзьями на скамейке с магнитофоном. Этого всего здесь нет. Образование находится на плачевном уровне. В школах царит анархия, во время урока на учителя никто не обращает внимания, ученики едят, разговаривают, без спроса ходят по классу и просто посылают учителя на … Я в легкой панике, потому что мой старший сын скоро пойдет учиться и у меня нет возможности определить его в платную школу. Если бы у меня была возможность зарабатывать хорошие деньги в России, то я бы быстренько покинул Запад…

Выступать с петербургскими сайко-группами мне приходилось неоднократно, но теплые отношения завязались только с Калле из “Bombers”. По музыке они у меня тоже стоят как-то повыше других, в них вроде что-то есть.

В отношениях с массмедиа нам не особо фартило, главным успехом считаю наше участие в программе “Живая Коллекция” на канале РТР. Наверное, никогда в жизни у нас больше не будет часа эфира на центральном канале. Хотя не скажу, что от этого был хоть какой-то толк.

В 2000 году мы находились в Германии, музыкальных событий было не слишком много, самое значительное для меня — сыграть впервые в Англии, да еще на трехдневном фестивале. Пригласил нас Ховард, директор “Raucous Records”. Это было как раз в апреле 2000 года. Он иногда устраивал psychobilly fest в своем городке Лэйсестер, в центральной части Англии. В афише было заявлено очень много громких имен. Из того, что я помню, — “Batmobile”, “Frantic Flintstones”, “Coffin Nails”, “Frenzy”. Мы играли на второй день, в субботу вечером — в хорошее время. Мне все очень понравилось. Сыграть в англоязычной стране являлось для меня серьезнейшим экзаменом на свою состоятельность. Я был поражен оказанному нам столь теплому приему.

Народ быстро начал wreck и концерт очень даже удался. Клуб “Charlotte” является культовым в Англии, несмотря на не очень большие размеры. Кто там только не играл — и “Oasis”, и “Coldplay”, и “Blur”. Поэтому значение этого концерта для истории моей группы очень велико. После выступления было лишь желание приехать еще и недавно мое желание осуществилось. На этот раз мы были хэдлайнерами.

Кощей:

Иногда вспоминаешь девяностые, думаешь — вот это были времена! А иногда приходит в голову: ё-моё, хорошо, что жив остался. Потому что — сколько покойников позади... Наркота, бандиты, алкоголь — спирт “Royal” ослепил пол-королевства нашего. Отравили страну, обворовали, обсадили всяким дерьмом. Был ли всплеск культурный? Да, был. Чем экстремальнее ситуация, тем больше всплеск. Это понятно.

Были мы и на телевидении, и на радио, на MTV клипы “Spitfire” были. Тутта Ларсен нас показывала. А теперь на ротацию рассчитывать не приходится, потому что все продано и куплено. Ближе к 2000-му все начали писать эти radio friendly песни — помелодичней, посопливей, лишь бы попасть в эфир. У нас вообще в стране с радиостанциями всегда проблема была. У нас нет нормального альтернативного “колледж радио”. Один только просвет был — радио “Катюша”, где все были музыкантами, все были независимы, делали свои передачи. И еще — радио “Модерн”, когда там Бачинский со Стилавиным начинали. И Серега Шнуров там работал. Тогда еще было более-менее. А теперь все — больше никакого радио наша страна не выжала из себя. Именно альтернативного вещания, из которого на Западе вышли “Ramones”, “Nirvana”, “Radiohead”… Все это там было и есть в полной мере. А у нас все превратилось в какую-то херню.

Мельников:

Я думаю, что так, как было, уже не будет никогда. Все было как-то по-настоящему, так, как надо. Люди играли, потому что не могли жить иначе. И никто не думал о деньгах.

Track 28

Любой путь — лишь один из миллиона возможных путей. Поэтому воин всегда должен помнить, что путь — это только путь; если он чувствует, что это ему не по душе, он должен оставить его любой ценой. Любой путь — это всего лишь путь, и ничто не помешает воину оставить его, если сделать это велит ему его сердце.

Карлос Кастанеда. “Учение Дона Хуана”

История русского сайко продолжается. Моя — заканчивается в 2000 году. Однако признаки того, что золотое время этого стиля ушло, появились чуть раньше. Они выражались в том, что сайко-группы стали с меньшей охотой приглашать в клубы, побаиваясь агрессивного поведения фанов. Богема нашла себе новые игрушки. Сайко-тусовка стала восприниматься как маргинальное ответвление, этакий тупичок, куда не столько запрещено соваться посторонним, сколько заходить не имеет смысла — тупик никуда не ведет.

В это же время внутренняя цензура ревностных адептов стиля сыграла с направлением злую шутку. “Веселые ботинки” — единственный печатный орган направления — больше не существует. Кирилла Яковлева застращали и-мейлами, кто-то даже избил. В его статьях было к чему придраться — он не был профессионалом. Но он был подвижником, упорство которого вызывало восхищение и со временем могло дать качественный скачок. С уходом “Ботинок” петербургская сайкобилли-сцена онемела, лишившись своего единственного печатного органа.

Пресса же более высокого ранга редко балует своим вниманием тех, кто в нем нуждается. Парадоксальным образом они предпочитают популяризировать популярных и извещать об общеизвестном. Примером может послужить “Fuzz”. Большинство моих знакомых перестало покупать его вскоре после того, как приставка rock в названии была стыдливо удалена. Смена музыкальной самоидентификации дала ощутимые изменения в поведении журнала. Как и домашние животные после известной операции, он стал более спокойным и предсказуемым. В июне на “Fuzz’e” появляется Цой, остальные одиннадцать обложек делят в равных пропорциях мастодонты русского рока и хорошо раскрученный молодняк. Во время гастролей “Depeshe Mode” — на журнале, конечно же, фото “Depeshe Mode”, как и на дюжине других изданий, обладающих куда менее героическим прошлым. Однажды я спросил “фузовского” замредактора, как же это может быть — третий раз за год на обложке “Мумий Тролль”. Он ответил: “Бойчее идет!” Старомодное слово “бойчее” огорчило меня особенно. Но, как говорится: “…это почтенно, это понятно. Люди деньги зарабатывают”.

Однако кивать на средства массовой информации и обвинять их в невнимательности по меньшей мере неоригинально. Леность и безразличие петербургской прессы — притча во языцех. Пассивность музыкантов тоже сыграла свою роль.

Расцвет сайко пришелся на сложный период в истории страны. В контексте музыкальной жизни он выражался в отсутствии доступной и профессиональной звукозаписи, инструментов и аппаратуры, разветвленной сети клубов и музыкальных издательств, способных почувствовать веяния времени и оперативно издать свежий материал. Как следствие этого — наследие целого десятилетия сайкобилли невелико — три “Сайкобурга” и пять альбомов “Meantraitors”, проживших изрядную часть этого периода в Европе, да несколько демо-записей, так и не увидевших свет. Та же участь постигла большинство групп тамтамовской генерации. В книге “Грешники” Илья Бортнюк говорит о том, что единственный лейбл мог бы коренным образом изменить историю русской независимой музыки. Уверен, что это так. Но лейбла не было, и революция не произошла.

Развитие рок-музыки в России пошло так, как если бы девяностые просто не существовали. На пике внимания к молодежным группировкам, на гребне мощной перестроечной волны, когда рок-музыкант воспринимался в первую очередь как борец с системой, поднялись ключевые фигуры ленинградского-русского рока. Рокеры девяностых не имели ореола мучеников, распятых на “пятиконечном кресте”, — они просто занимались музыкой, экспериментировали. Оценить результаты их творчества были способны единицы. Для этого требовалась обширная музыкальная эрудированность, свобода от восприятия рок-музыки как социальной агитки, любопытство и известная доля мужества. “Петербургские клоаки” — место не для слабонервных.

Изначальный толчок, полученный героями рок-клуба, оказался настолько сильным, что их волна просто перехлестнула девяностые, перенеся их на спокойный берег XXI века бронзовыми колоссами, непререкаемыми авторитетами. Таким образом мэйнстрим — основное течение — остался прежним. Русский рокер — это тот, кто играет “рурок”, бард с электрогитарой. Для подавляющего большинства музыкантов тамтамовского поколения “русский рок” — словосочетание ругательное. Хотя есть и исключения. Я рад, что их не много.

И тем не менее девяностые существовали. В этот период Петербург стал столицей русского сайкобилли, внеся в пеструю картину русской культуры XX века свою яркую деталь. Период постперестроечного безвременья, во многом трагичный и мрачный, тем не менее сделал возможными чудесные вещи и среди них — мощнейший творческий всплеск в сфере независимой музыки. Или, что точнее по ощущениям, взрыв…

А взрыв, как известно, оставляет воронку и множество трупов вокруг. Зияющая дыра начинает затягиваться — наконец-то пришло время осмысления этого этапа нашей жизни, и опубликованные воспоминания, переиздания записей начинают ее заполнять. В нее же я кидаю эту книгу как горсть земли, как последнюю дань уходящему навсегда.

Моя книга о сайкобилли не исследовательский труд с точной хронологией. Это рассказ о том, что я видел и слышал, пока эта музыка звучала вокруг и внутри меня. Но нельзя сказать, что сейчас ее голос замолчал. Я прекрасно слышу приближающийся гитарный рифф, сыгранный на чистом упругом звуке. На пике громкости его подхватывают барабаны и бас…

Put on your dress and jump in your shoes

We’re gonna dance little girl that ain’t no news.

И в этот момент я забываю, что сайко стало другим, а многих из моих друзей больше нет. В конце концов, Тимофей иногда навещает меня во сне. Я говорю ему: “Куда же ты запропастился? Ты здорово нас всех тогда перепугал”. Я рад, что вся эта история с похоронами оказалась недоразумением. Именно так я и предполагал.

Я открываю дверь и выхожу из “Титаника”. Сквозь серую перину апрельского неба невидимое солнце уже добралось до снега. На улице сыро. Кассета с первой атакой пришла ко мне осенью. Счастливый конец “Сайкобурга” — весной. С каждым днем становится чуть-чуть теплее. Скоро лето.

СПб

Лето 2006 — зима 2007

Бонус-трэк

Статьи и интервью, написанные для журнала rockmusik.ru

Tony Sheridan: первый после Элвиса.

Этот человек стоял на одной сцене с Джини Винсентом. Он участвовал в последнем туре Эдди Кокрана, в том самом туре, завершением которого стала трагическая автокатастрофа неподалёку от Бристоля, Если в одном из интернетовских поисковиков вы наберёте его имя - Тони Шеридан, то первые полсотни ссылок отправят вас на сайты, рассказывающие о том, как когда-то в Гамбурге, пригласив подыграть на запись нескольких голодных соотечественников с электрогитарами, он стал крестным отцом и первым наставником будущих “Битлз”. И, наконец, он стал первым, кто после смерти Элвиса удостоился чести записаться с “ТСВ Band” - аккомпаниаторами некоронованного короля. Двадцать первого мая ему исполнилось 64 года, и я счел уместным заменить демократичное “you”, использовавшееся в переписке, на почтительное “Вы”.

Говорят, Пол Маккартни до сих пор именует Вас не иначе, как “учителем”. А можете ли Вы назвать “Beatles” своими учениками?

Мы все учились друг у друга. И у меня никогда не было ощущения, что я -учитель, а они - ученики.

Что Вам дал опыт игры с такими музыкантами, как Джини Винсент и Эдди Кокран?

Выступления Эдди показали мне, что на сцене нет рамок, и концерт может стать великолепной импровизацией. Хотя большинство рок-музыкантов во время своих выступлений просто бессмысленно копируют то, что было записано в студии. Что касается Джини Винсента, то он помог мне увидеть и услышать, понять сущность того явления, которое мы сейчас называем рок-н-роллом.

Вы играли в Гамбурге, будущие “Beatles” тоже оказались там. Чем этот город Вас так притягивал?

В Гамбурге была возможность выступать каждый вечер, часами, бесконечно - из месяца в месяц! А какой музыкант сейчас не запрыгал бы от радости, если бы ему была предложена возможность такого интенсивного самовыражения, какая нам представилась в те дни?

Вы стали рок-музыкантом на заре эпохи рок-н-ролла. Как складывались отношения с обществом?

Принятие решения стать рок-н-ролльщиком в пятидесятых означало полный разрыв привычных отношений с людьми из твоей “предыдущей жизни” - с родителями, церковью, учителями, представителями власти... Короче говоря, ты просто становился изгоем. Но взамен получал свободу.

Однажды я увидел музыканта из команды, игравшей гранж, в качестве солиста рокабилли-бэнд. Он заявил, что понял, что невозможно заниматься ни одним из направлений рок-музыки, пока ты не в силах классно сыграть какой-нибудь традиционный рок-н-ролл. Как Вы можете прокомментировать такое высказывание?

Думаю, он имел в виду, что абсолютно необходимо научиться чувствовать себя органично в такой музыке, как ритм-энд-блюз, раз уж он является предшественником любой рок-музыки. Это значит - уметь соединить свои чувства с ритмом. Другими словами - быть открытым для творчества, позволить музыке играть музыкантом.

Если бы Вам сейчас было восемнадцать лет, какое направление в музыке Вы бы выбрали? Традиционный рок-н-ролл или что-нибудь помоднее? Хип-хоп, может быть?

Ну почему рок-н-ролл? Я пошел бы ещё дальше и начал с блюза!

У Вас есть любимый музыкальный телеканал, радиостанция?

Нет ни того, ни другого.

Вы слушаете свои старые записи?

Только если кто-то другой их проигрывает.

Что Вы знаете о России, о русской музыке?

В России я буду в первый раз. Правда, можно сказать, что я что-то узнал о Советском Союзе во время тура по ГДР. Всё, что я знаю о русской музыке, связано с классикой.

После стольких лет на сцене, нервничаете ли Вы перед концертом?

Конечно, я постоянно испытываю страх перед сценой! А что, у кого-то по-другому?

Когда Вы работаете над новой композицией, думаете ли Вы о том, как её воспримет публика? Кто главный цензор для Ваших песен?

Только внутренняя цензура музыканта, а ещё его чистота и честность перед собой определяют то, во что выльются усилия, затраченные на создание песни. То же самое определяет и всё остальное - аранжировку, звучание, манеру подачи. И надо помнить, что концерт должен быть настоящим весельем!

Хотите что-нибудь сказать читателям Rockmusic.Ru перед Вашими выступлениями в России?

Когда рухнут политические режимы, уйдут в прошлое разногласия и границы исчезнут с лица Земли - рок-н ролл будет жить! И я уверен, что наши русские друзья нисколько в этом не сомневаются.

25.07.2005

ЭКИПАЖ

Обложки их альбомов выглядят, как страницы комиксов о супергероях. Тексты их песен повествуют о восстаниях мертвецов и жутких опасностях, поджидающих космонавтов на “пыльных тропинках далёких планет”. Их музыка – роскошная смесь рокабилли, панка и металла.

Их мелодии как будто созданы для мистических триллеров и сцен сверхскоростных погонь на звездолетах. Они настоящие психи, ведь именно так в России принято именовать музыкантов, работающих в стиле psychobilly. Безусловные лидеры мировой сайко-сцены, они уже давно приобрели статус “легендарной команды”. Их название “The Krewmen” переводится как “экипаж”, и, видимо, логично именовать создателя и лидера группы, их гитариста Тони Макмиллана его “командиром”. Похоже, он очень горячий человек – в его ответах столько восклицательных знаков, что создается впечатление, что он всё время кричит. Но тут уж ничего не поделаешь – псих!

На заре карьеры “The Krewmen” ты участвовал в мюзикле о жизни Элвиса Пресли в роли его аккомпаниатора. Наверное, это было серьезное испытание для начинающего музыканта?

Я был в туре по Англии, Канаде и Америке с мюзиклом “Элвис” дважды. Сначала в восемьдесят четвертом в течение года, потом в начале девяностых восемнадцать месяцев. Да, это был очень ценный для меня опыт. Не только потому, что приходилось играть на разных инструментах – контрабасе, басе, барабанах и гитаре… Мне довелось играть с очень хорошими музыкантами из разных стран. Вдобавок необходимость играть перед сотнями людей в огромных театрах в течение шести дней в неделю очень дисциплинирует.

Да, дисциплина в группе – великая вещь! А какие качества ты в первую очередь ценишь в тех, с кем играешь?

Честность, надежность! Ненавижу и не стану терпеть непорядочность.

То есть ты предпочтешь среднего, но надёжного музыканта гению-раздолбаю?

А какой прок от его гениальных способностей, когда вся группа сидит в аэропорту, готовая лететь в тур по Канаде и США, и волнуется – объявится гений или нет? Я всегда говорил – дайте мне надежного, увлеченного и честного музыканта. Я знавал много так называемых гениев за последние двадцать пять лет, и большинство из них сейчас сидят дома и рассказывают о том, какие они хорошие каждому, кто готов их послушать!

Конечно, уж кого-кого, а “The Krewmen” нельзя обвинить, в том, что они домоседы. Гастролировали вы много. А заметил ли ты какие-нибудь отличия между, например, американской и европейской публикой?

Единственное отличие в том, что наша американская аудитория гораздо более разношерстная.

А в музыкальном плане, отличаются европейцы от американцев?

Не думаю, что есть какая-то принципиальная разница в отношении к музыке у настоящих рокеров, откуда бы они не были. Да, некоторые американские сайкобилли-команды играют не так, как европейские, но ведь и европейские отличаются друг от друга. Посмотри, насколько “The Krewmen” непохож на “The Bats” или “Meteors”. Вот, что действительно является проблемой, так это то, что молодые команды пытаются копировать стиль старых, вместо того чтобы попробовать что-то свое.

Да, в свое время музыка ваша музыка поразила меня сочетанием характерных сайкобилли-рифов и совершенно хеви-металлических соло. Вас за это сайко-пуристы не критиковали?

Нет. Да и с чего бы им, если, так или иначе сайкобилии это смесь многих стилей.

А тебе не кажется, что в последние годы это разнообразие форм и приемов несколько ушло из сайко?

Да! Большинство команд, которые я слышал за последние десять – пятнадцать лет стараются быть точными копиями групп восьмидесятых. И так называемые пуристы, которые недовольны новым в музыке, наверняка берут за образец нас или, как я уже говорил, “Meteors” или “Bats”. Но мы-то все играли своё, непохожее на других сайко! Моей целью всегда было донести свою музыку до самых разных слушателей. И когда наша дистрибьюторская компания провела исследование, кто покупает наши записи, оказалось, что семьдесят процентов покупателей не являются фанами сайкобилли! Я убеждён, что подобная косность очень тормозит развитие сайко.

Мне кажется, некоторые команды больше озабочены своим внешним видом, чем всем остальным. А как ты думаешь, насколько важно выглядеть на сцене эффектно?

Только если ты хочешь привлечь определенный тип публики. Для меня всегда на первом месте стояла музыка, а уж одежда и прически это так, веселья ради.

Согласно мнению русского философа Константина Леонтьева, культура проходит три стадии – начальной простоты, цветущей сложности и вторичного упрощения. Как, по-твоему, рок-музыка, как часть культуры, где она сейчас?

В полном дерьме! И основная причина этого в том, что рекорд-лейблы сейчас не желают инвестировать рок-музыку. Для них проще работать с актерами из телевизионных шоу и бесталанными персонажами всевозможных “Фабрик звёзд”. И это занятие поглощает всю их энергию и финансы. Но самый большой вред от этого заключается в том, что они заставляют поверить молодых людей, что всё, что тебе нужно, для того чтобы стать известным певцом или музыкантом, – это попасть на телевидение, даже если ты не умеешь ни петь, ни играть!

А сам ты музыкальные каналы смотришь?

Смотрю, но редко – наверное, пару раз в год. Просто не вижу там ничего, что могло бы меня порадовать.

А поп-панк? Что ты о нем скажешь?

Ничего хорошего. Честно говоря, просто выключаю телевизор или радио, если что-то подобное начинают передавать.

А тебе не кажется, что само словосочетание “поп-панк” звучит абсурдно?

Это точно. Это из разряда того, когда любую гитарную музыку называют “рок-н-ролл”, или то, что крутят на дискотеках, – R’N’B!

А что-нибудь из современной сайко-сцены тебе нравится?

“Scary B.O.O.M.”, потому что они не пытаются копировать другие команды и постоянно экспериментируют, и “Mad Sin” – потому что они совершенно безбашенные!

Приятно слышать! Надеюсь, не вырежут как саморекламу. А что касается кино, всё так же смотришь свои любимые b-moovie или, быть может, что-то понравилось из современного?

“Властелин Колец”. Я с давних пор большой фанат книг Толкиена.

Думаю, этот фильм весьма соответствует духу и тематике твоих песен. А если бы была возможность написать саундтрек к любому из виденных тобой фильмов, что бы ты выбрал?

“Унесённых ветром”. Если бы мне когда-нибудь дали возможность так развернутся, это была бы смесь симфонической музыки и настоящих “The Krewmen”!

Ты слушаешь классику?

Мои любимые композиторы – Бах и Верди. К сожалению, я практически ничего не знаю о русской классической музыке.

Была в твоей жизни песня, услышав которую ты понял, что обязательно станешь рок-музыкантом?

Да, “Scooldays” Чака Бери. Но это было так давно, что я не помню обстоятельств этого события. Помню только, что она просто ударила мне в солнечное сплетение, прежде чем я её услышал и понял.

Ты живёшь в небольшом городе, по английским меркам довольно далеко (85 километров) от Лондона. Это не мешает деловой стороне твоей музыкальной деятельности?

Это никогда не доставляло мне трудностей. На самом деле это даже сработало на нас. В самом начале существования “Krewmen”, Рег, наш менеджер, сказал, что не стоит так стремиться в Лондон, где молодым командам приходится платить, чтобы выступать, в надежде, что их заметит какой-нибудь рекорд-лейбл. Его стратегия заключалась в том, чтобы организовать нам как можно больше концертов в Англии и на материке. За последние двадцать пять лет я играл в Берлине чаще, чем в Лондоне. А сейчас к тому же есть Интернет, которого мы были лишены в своё время, и связаться с нужными людьми во всем мире гораздо проще.

Чем ты сейчас занимаешься?

Пишу музыку. Я всегда делал это в первую очередь для своего собственного удовольствия и считаю, что мне очень повезло, ведь большая часть того, что написано, издана. Я до сих пор получаю деньги от продаж наших альбомов. Меня не перестаёт удивлять, что записи, сделанные “The Krewmen” в восьмидесятых, до сих пор пользуются спросом во всем мире.

У тебя есть дети?

Да, у меня двое. Келли тринадцать лет, Томасу – семь. Они знают мою музыку, и кое-что им нравится. Если они захотят стать музыкантами, я не против. По правде говоря, сейчас моя дочка как раз собирает свою группу, где она будет играть на гитаре и клавишах.

А как складываются отношения между членами твоей группы?

Мы до сих пор хорошие друзья. Печально, конечно, но видимся мы не часто – живем в разных концах Англии.

Один мой приятель сказал, что единственная группа, концерт которой он по-настоящему хотел бы увидеть – это “Krewmen”. У него есть шанс?

Было бы очень трудно собрать всех в данный момент времени – ведь музыкой никто из них сейчас не занимается. Но… кто знает, что случится завтра?

ЭКИПАЖ: Bonus track

Рег Макмиллан – менеджер “The Krewmen”. В начале семидесятых он сконцентрировал свои способности на раскрутке независимых команд, игравших свой материал. В прошлом боксёр, он считает, что занятия спортом очень помогли ему в работе промоутера, приучив к самодисциплине и целеустремленности. Полагаю, что его ответы могут быть интересны тем, кто выбрал трудный, но почетный путь независимого музыканта.

Как ты оцениваешь сегодняшнюю ситуацию на независимой рок-сцене?

Очень плохо, ведь клубы по всей Европе закрываются. За тридцать лет, что я нахожусь в этом бизнесе, не могу припомнить, чтобы ситуация для живых выступлений складывалась так ужасно. И это сказывается как на независимых рекорд-лейблах, так и на раскрученных командах, не говоря уж о начинающих. Им сейчас практически невозможно пробиться. По всему миру многие рекорд-лейблы сейчас уходят из бизнеса, в основном благодаря Интернету и тем из них, кто до сих пор не понял необходимости финансовых вложений в свои новые группы.

Говоря об Интернете, ты имеешь в виду бесплатные архивы MP3?

Да! А ещё сейчас появилось огромное количество пиратской продукции, которая крадёт у команд и лейблов огромные суммы денег. Сам я столкнулся с тем, что шесть альбомов “The Krewmen” были украдены и изданы на трёх двойных CD! И это стоило нашему лейблу “Lost Moment Records” и самим музыкантам многих тысяч фунтов.

Ты как-то говорил о том, что многие лейблы предпочитают сейчас выпускать сборники – это им и дешевле, и прибыльнее.

Не все, некоторые из них готовы вкладывать деньги в свои группы. Но большинство – нет! Конечно, для того чтобы о группе узнали, участие в компиляции – хорошее дело и для этого стоит включить свои песни в один-два сборника приличного лейбла. Но многие ли из них предлагают потом группам продолжить сотрудничество выпуском альбома или хотя бы сингла?

Как я не раз говорил, большинство групп продают себя задешево. И это их грубейшая ошибка! Помните, что рекорд-лейблы не могут существовать без музыкантов! Вы будете удивлены, как часто лейблы делают лучшее предложение сразу же после того, как вы просто отвечаете им: “Нет!” Я считаю, что группам гораздо лучше принимать участие в сборниках, издаваемых журналами, особенно тех, которые предназначены не для продажи, а для рекламы журнала. Тогда вы хотя бы можете быть уверены, что вас услышит большое количество людей. К тому же такое сотрудничество часто оборачивается освещением в журнале каких-то ваших проектов и даже концертов. А я считаю, что давать по возможности большее количество концертов – лучший путь, чтобы быть замеченными хорошими лейблами.

Для многих русских независимых команд единственная возможность издаться – это принести готовый альбом на лейбл и получить сотню дисков взамен. Что с тиражом происходит дальше и куда уходит прибыль, остаётся неизвестным.

Эта проблема общемировая. И опять же группы тоже несут за это ответственность. То же самое случается и с оплатой концертов. Но если группы скажут “нет” плохой сделке, как эти лейблы и организаторы концертов будут существовать? Но группы всегда рвутся заполучить первый контракт, каким бы он ни был.

Часто у нас молодые команды приглашают выступать на фестивали без оплаты их выступления. Организаторы мотивируют это тем, что играть рядом со звёздами – прекрасная реклама!

Опять же это происходит во всем мире и существует столько же, сколько сама музыкальная индустрия! Да, можно поиграть на таких фестивалях, ведь какую-то, пусть и небольшую рекламу – афиши и флаеры — они дают. Но взгляните, много ли в зале представителей прессы или промоутеров, когда фестиваль только начинается и играют первые команды? А потом спросите себя, какова реальная ценность таких выступлений и есть ли смысл играть “на разогреве”? Вспомните хотя бы сайкобилли и панк-фестивали последних десяти–пятнадцати лет. Их хедлайнеры не изменились! А “на разогреве” группы, игравшие первыми в течение многих лет. Их названия до сих пор не переместились в первые строки!

Вот если вам удастся поехать в тур с известной командой – это будет гораздо более ценно. Вы смогли бы связаться с местными радио и телевидением, прессой. К тому же, если у вас уже есть записанный материал, демо для лейблов, почему бы не забыть о них на время и не продавать его на концертах самостоятельно или даже предложить местным музыкальным магазинам?

Судя по твоим словам, и в тяжелых обстоятельствах группа может найти возможность пробиться наверх, проявляя определённую изобретательность и отвергая заведомо бесполезные сделки.

Я всегда считал, что вера в себя, целеустремлённость и немного удачи – это всё что нужно для того, чтобы иметь успех в музыкальном бизнесе! Не продавайтесь задешево лейблам и промоутерам. Оцените по достоинству себя и свою музыку – я имею в виду не только финансовую сторону вопроса! Не позволяйте это сделать другим!

Автор благодарит за предоставленные фотографии Big Dick Photos и сайт www.wreckingpit.com

21.06.03

На фотографиях:

Tony – гитара

Paul – контрабас

Anthony - барабаны

The Quakes: Голос Америки

В конце августа водосточные трубы и заборы в центре Петербурга запестрели афишами: “The Quakes” будут играть в “Money-Honey”! Хотя, приглядевшись, можно было заметить, что полный текст афиши был несколько иным: Paul Roman, лидер “The Quakes” и “Paul Roman 3”. Это означало, что переехавший в Финляндию основатель первой американской сайкобилли-группы взял себе в компаньоны финских барабанщика и контрабасиста для того, чтобы и вдали от родины не прекращать концертной деятельности. Праздник удался: клуб был полон, и на радость своим поклонникам вновь прозвучали строки из программного хита “The Quakes” – “Когда я слышу звук слэпового контрабаса, я чувствую, как волосы начинают расти у меня на лице… потому что я – сайкобилли Джекилл и мистер Хайд”. Как и должно было случиться, как только прозвучала финальная кода, агрессивный Пол Роман – Хайд превратился в уравновешенного и рассудительного Пола Романа – Джекилла. Пришло время воспользоваться моментом и договориться об интервью, пока мрачное волшебство сайкобилли вновь не вступило в силу.

Оформление вашего первого альбома в точности копирует обложку первого альбома “Stray Cats”, за исключением того, что вместо Сетцера, Фантома и Рокера – трио “The Quakes”. Чья это была идея?

Идея была наша. Мы сделали это потому, что поступили так же, как и “Stray Cats”, – продали всё, что у нас было, и переехали в Лондон в поисках контракта с каким-нибудь лейблом. В этом мы на них были похожи, но, конечно, мы играли сайкобилли, и произошло это восемь лет спустя. Мы полагали, что мы – “новая волна” из Америки. Никаких проблем с этим не было – в девяностом году “Котам” этот альбом попался на глаза, и, когда я встретил Фантома в Лондоне, он сказал мне, что наша пластинка у него висит на стене.

А почему вы решили переехать в Лондон?

Потому что тогда Лондон был столицей сайкобилли. Я туда уже ездил в восемьдесят пятом и восемьдесят шестом – до того, как я создал “Quakes” в Америке. В Лондоне был легендарный клуб “Klub Foot”, и “Nervous records”, и другие лейблы. Это было то место, где нужно было быть! А сейчас таким местом стал Лос-Анжелес. Там люди только-только открыли для себя сайкобилли, и движение там сейчас набирает силу. В основном слушателям там не больше двадцати одного года, и это очень хорошо. Сейчас группы со всего мира туда едут, чтобы поиграть.

А в Лондоне восьмидесятых, чьи концерты произвели на тебя наибольшее впечатление?

Концерты “Restless” всегда были лучшими. Мы были удивлены, когда увидели, что большинство групп просто стояли на сцене, практически не двигаясь. Слушать “Restless” – да, это просто отлично, но видеть – потрясающе!

А что подвигло тебя играть сайко? Ведь большинство твоих любимых групп – “Stray Cats”, “Polecats”, “Rackats” – рокабилли.

Поначалу я ненавидел сайкобилли, потому что думал, что это просто панки, пытающиеся заработать на популярной тогда рокабилли сцене. Наш стиль сайко появился скорее от тоски и расстроенных нервов – мы были злы на весь мир!

В твоей биографии я прочитал, что когда вы, по твоему мнению, научились играть и записали более лиричный материал, ваши фаны остались недовольны – где, мол, те безумные “Quakes”, которых мы знали? Сейчас, когда ты пишешь песни, думаешь о том, понравится это публике или нет?

Ну, я хочу, чтобы народу они нравились, но пишу в первую очередь для себя. И в первую и во вторую очередь я думаю прежде всего о том, чтобы получился хороший альбом. Я легко могу сесть и написать материал, который понравится нашим фанам… песни про летучих мышей и монстров и адский пламень… Но для меня это будут просто лепёшки коровьи.

Даже не зная английского языка, можно услышать в твоих песнях общеизвестные – “Ю Эс Эй” и увидеть американский флаг на обложке вашего диска. Ты – настоящий патриот? Расскажи, что ты любишь, а что, может быть, ненавидишь, в своей стране?

Название диска – “Голос Америки”, о котором ты говоришь, было придумано Роем Уильямсом из “Nervous Records”. Тут мы и решили для фото повесить позади нас американский флаг. В то время мы были единственной американской сайкобилли-командой и хотели это обстоятельство как-то использовать… Как я отношусь к своей стране? В песне с этого альбома, которая называется “USA”, есть такие слова: “…Эта песня о том месте, где я живу, – я люблю его и ненавижу”. А ненавижу я, например, американских туристов, которые за границей ведут себя непотребно! Но, полагаю, каждый является патриотом своей страны. Во всяком случае, надеюсь…

А ты знаешь о том, что во времена холодной войны была такая русскоязычная радиостанция “Голос Америки”? Кстати, и рок-шоу на ней были. Советское правительство её запрещало и глушило, а люди слушали-таки, используя бытовые радиоприемники.

Безумие!

А теперь музыкальные каналы Америки поставляют миру рэп и хип-хоп. Как ты относишься к повальному увлечению этими направлениями?

Когда же это кончится?!!! Ха-ха-ха! На самом деле музыка – это одно, а культура – другое. Что из себя представляет культура хип-хопа? По большому счету это медвежья услуга молодым пацанам, которым внушают, что вести себя как подонок-гангстер – круто.

То есть это действительно работает на популярность криминального образа жизни?

Без всяких сомнений! Это просто сводит все усилия полиции бороться с таким положением вещей на нет. Вот почему я считаю, что иметь пистолет – хорошая идея. С ним спокойнее себя чувствуешь, когда столько плохих парней вокруг.

Америка твоего детства и сегодняшняя Америка сильно отличаются друг от друга?

Когда я был в Петербурге, я говорил с Сашей Никулиным из “Money-Honey” о том, как, когда мы были детьми, у нас были учебные “воздушные тревоги” – нужно было спрятаться под парту или бежать в подвал на случай, если будет атака русских. Он сказал, что здесь было то же самое. Хорошо, что нашим детям теперь не приходится этим заниматься и у них нет этого страха – страха ядерной войны.

Случалось ли тебе быть свидетелем расовых конфликтов?

Свидетелем дискриминации был, наверное, каждый. Я вот, черт побери, не мог получить работу, потому что у меня была стрижка в стиле сайко. А что касается расизма… я всегда считал, что о человеке нужно судить по его характеру, а не по цвету кожи. Полным-полно козлов разного цвета. Но Америка настолько “политкорректна”, что тебе достаточно не согласиться с чернокожим, чтобы тебя обвинили в расизме.

У тебя были какие-то стереотипные представления о России? Какие-то из них разрушились после посещения Петербурга?

Честно, я об этом и не задумывался. Я чувствовал, что должно быть круто, – так и получилось! Думаю, что Петербург – просто удивительный! Очень чистый, очень современный. Девушки отлично смотрится! Но деревни на окраинах выглядят очень плохо – мы это видели, когда ехали из Хельсинки на поезде.

Публика была отличная. Было здорово поговорить с ними после выступления. Энтузиазм напомнил мне старые добрые сайко-денечки! Спасибо за поддержку! Я и не думал, что у меня так много здесь преданных фанов. Надеюсь приехать в следующий раз с настоящими “The Quakes”.

А как сложились твои отношения с финскими парнями, которые вошли в состав “Paul Roman-3”?

Они всё время были пьяные и вели себя как козлы. Мне они объяснили, что они, мол, алкоголики. Так или иначе, в Германии после концерта они выкинули из окна телевизор и причинили ущерб гостинице на две тысячи евро. Их арестовали, а мне пришлось идти и вызволять их из кутузки. Я их уволил…

У меня было двадцать пять концертов в прошлом году с ними, и это было сплошным кошмаром, потому что они всё время напивались и цапались с промоутерами.

Ты говорил, что у тебя есть в коллекции CD “Scary B.O.O.M.”. А какие ещё русские команды ты знаешь?

У меня есть несколько сборников – мне понравились “Juke Box” и “Stressor”.

Есть ли у тебя любимые команды из современных?

Нет, нету. Разве что некоторые песни. А из групп мог бы назвать только “Stray Cats” образца 1983 года.

А ведь для многих сайкобилли-музыкантов непререкаемым авторитетом обладают “The Meteors”…

Согласен, что то, что они начали, и превратилось в движение сайкобилли наших дней, но я никогда не был их фаном. Они занимаются одним и тем же на протяжении вот уже многих лет, и это не очень-то интересно. А как люди они внесли немало раздоров среди фанов и музыкантов. Их фаны на фестивалях – просто бедствие.

Ты имеешь в виду “Wrecking Crew”?

Да, они самые – под предводительством Финика приходят на фестивали для того, чтобы подраться в своё удовольствие. Особенно в Германии – крупные такие парни: на музыку наплевать, ищут только, кому бы морду разбить.

Как ты переехал в Финляндию? Трудно было на это решиться?

Я встретил здесь девушку. Это произошло как раз тогда, когда я получил развод. Решил переехать и начать сольный проект. Это было несложно, учитывая обстоятельства.

У твоей песни “Long Time Away” довольно ностальгическое звучание. У нее, похоже, автобиографический подтекст?

Да вроде того. Это о том, как ты уезжаешь оттуда, где вырос, о том, как ты пытаешься стать лучше где-то ещё.

Ты открыл свой лейбл и последний диск выпустил самостоятельно. Какие преимущества ты в этом нашел?

Я сделал это, потому что было бы глупо этого не сделать. Сайко-сцена невелика, и нет ничего, что ты не мог бы сделать здесь сам, не считая, конечно же, больших лейблов. К тому же я люблю, чтобы всё, включая оформление диска, было у меня под контролем. Оказалось, что это несложно сделать, а вдобавок ещё и окупается.

Работаешь сейчас над новым альбомом?

Да, но довольно медленно. У меня слишком много песен и мне надо определиться, каким я хочу его увидеть. Он будет отличаться от всего, что уже было нами сделано.

Уже сейчас твоя песня “I’m ill” заметно вырывается из общего звучания альбома…

Да, предполагалось, что здесь индастриел смешивается с сайкобилли. Мне мало радости в том, чтобы давать фанам, чего они хотят и ожидают. Я люблю разные стили в музыке, пытаюсь их как-то использовать, и порой получаются вот такие результаты.

“Rockmusic.ru” выходит большим тиражом. В какой-то степени есть возможность обратится к русскому народу.

Хочу сказать о политике. Я счастлив, что Буш выиграл на выборах. Я надеюсь, что мы сможем объединиться с Россией и избавится от исламофашистов – знаю, что они для вас тоже большая проблема. Не может быть никаких переговоров с террористами – они должны быть истреблены! Здесь, в Америке, много людей считают, что если мы их оставим в покое, то они не причинят нам вреда. А я думаю, что это похоже вот на что: вы пришли домой и видите, что у задней двери – гнездо шершней. И вы, вместо того чтобы вызвать службу борьбы с насекомыми, перестаёте пользоваться задней дверью и ходите только через переднюю!

В своё время немцы и японцы были нашими заклятыми врагами. А теперь они свободны от своих тоталитарных режимов, и они наши друзья. Все в мире хотят быть свободными – такова человеческая природа! Вот и всё, что я могу сказать.

Reverend Horton Heat:

Cражение между добром и злом

Джим Хит – давно уже звезда на небосклоне того мира, в котором не существует MTV и FM-радиостанций и где готовы без размышлений выложить за любимый CD шестьсот рублей в “Трансильвании” на Тверской – лишь бы это была та, настоящая музыка. Невольно сравниваешь его с другим, несомненным кумиром этого мира – Брайаном Сетцером. И действительно – в них много общего: оба стопроцентные американцы, гитаристы, создавшие свой собственный, хорошо узнаваемый стиль. Оба страстные поклонники пятидесятых и первородного, не отполированного шоу-бизнесом рок-н-ролла.

Но по сравнению с романтическим юношей Сетцером (возраст не счет), Джим Хит – мужчина, знающий почем фунт лиха. В его песнях стейки с кровью, кокаин и виски, похмелье и несчастная любовь. В то же время ирония и юмор его текстов выдают в нем поэта умного и наблюдательного, человека с философским складом ума. В своём неорокабилли Сетцер использовал элементы doo – wop, Джим Хит – панка и индастриела.

“Ваша музыка как госпел, тебе нужно зваться „преподобным“”, — сообщил как-то Джиму расчуствовавшийся после концерта фан. Предложение было принято. “Reverend Horton Heat” – именно под таким названием сейчас знают его трио во всем мире.

Краткая биография на вашем сайте выглядит просто идеальной, но мне с трудом верится, что всё было так безоблачно, ведь даже “Stray Cats” приходилось порой ночевать на скамейках в парке... Можешь ли ты вспомнить моменты, когда тебя охватывало отчаяние?

Мой путь к успеху был очень труден. Когда начинался “Reverend Horton Heat”, я жил на складе, который был полон крыс и тараканов, в комнате без окон. Это было в Техасе, и жара стояла невероятная. Друзья говорят, что она-то и свела меня с ума. Порой было очень тяжело. В действительности мне пришлось пробиваться годами больше и перепробовать во много раз больше способов, чем когда-либо приходилось “Stray Cats”. До тех пор, пока вышел наш первый альбом, мы шесть лет мотались с концертами по Америке и Канаде в загаженном фургоне. Потом мы купили фургон получше – но это не было заслугой лейбла. В новом фургоне мы проехали 250 000 миль, прежде чем смогли позволить себе купить автобус. Где-то в течение года я жил с расколотым позвонком. Было отчаянно больно сидеть за рулем, но я всё равно вёл. Единственным, что нам давалось легко, были концерты. Мы играли с полной отдачей, и это доставляло нам настоящую радость, несмотря на то что спать нам приходилось в холодном фургоне, а облегчаться за кустами или в бутылку из-под сока.

Можешь ли ты назвать себя человеком религиозным?

Церковь была неотъемлемой частью моего детства и юности, но я совсем не религиозен.

Хотя я стараюсь быть человеком духовным и следовать учению Христа, несмотря на то что частенько сбиваюсь с пути истинного.

Тебе не кажется, что такое обилие песен, посвященных теме дьявола, у западных команд – реакция на то, что церковь играет слишком активную роль в их социальной жизни?

Я считаю, что у людей должна быть возможность исповедовать ту религию, которую они выбрали сами. Не вижу ничего хорошего в том, когда правительства навязывают нужную им религию населению страны. Но сражение между добром и злом – одна из лучших тем для любой песни, фильма или книги.

А кем является дьявол в твоём представлении?

Настоящее зло прячется под маской человеческих дел.

Последние годы для Америки были наполнены тяжелыми событиями – террористические акты, новая война… Как ты реагируешь на это? Участвуешь в политической жизни?

Нет, но я слежу за тем, что происходит в мире, – читаю газеты, слушаю радио, смотрю новости по телевизору. У меня есть собственные политические взгляды, но я предпочитаю оставлять их для себя и моих друзей. Когда представители шоу-бизнеса начинают рассуждать о политике, я чувствую, что вот-вот и меня стошнит. Какого черта они в этом смыслят?

Преподобный Реверенд Хортон Хит и Джим Хит – они отличаются между собой?

Иногда мне кажется, что я состою из двух различных людей, потому что когда я поднимаюсь на сцену, то тут же превращаюсь в артиста, а артист должен развлекать. И если Джим болен, Реверенд говорит ему: “Давай-ка на сцену и дай джаза по-любому!” Но если бы я попытался быть Реверендом всегда, то, полагаю, быстро бы наскучил окружающим.

Твои сценические костюмы яркие, в блёстках. Это что, дань традициям американского шоу-бизнеса? Откуда такой имидж?

Имидж — это та вещь, которая чрезвычайно переоценена. Я ненавижу имидж рок-музыканта. Я стараюсь впечатлить публику своими умениями музыканта и артиста, дать им положительный заряд, оставаясь при этом собой. Я очень люблю эру country and western, когда Hank Williams, Ernest Tubb, Porter Waggoner да и вообще все носили такие навороченные костюмы. Сейчас многие выходят на сцену в джинсах и ковбойской рубашке в облипку. Когда люди видят мой костюм, они понимают, что я забочусь о том, как выглядеть перед ними. А иногда облачение в костюм помогает мне трансформироваться в Реверенда и взбодриться перед концертом. И никакой водки не нужно.

Говорят, вы очень экспрессивно ведёте себя на сцене. Что помогает выдерживать такие нагрузки при графике 150 концертов в год?!

Радость. Я просто люблю играть музыку. Музыка – такая вещь, которая вызывает привыкание покруче наркотиков или алкоголя. Многие музыканты думают, что прежде всего нужно получить контракт на запись альбома. Если ты любишь играть музыку, так иди и играй, а контракты – дело наживное.

Мне очень нравятся твои тексты – остроумные и очень ритмичные, удобные для исполнения. Какой у тебя принцип создания песни, что появляется сначала?

Иногда это мелодия, иногда – стихи, иногда ритм или последовательность аккордов. Я стараюсь не упускать ни одной возможности.

Твоя музыка основана на смешении многих стилей. А что у вас за публика?

У нас такая разномастная толпа на концертах… Я думаю, их объединяет хорошее чувство юмора.

А вообще, насколько для тебя важны эксперименты со смешиванием стилей?

Я просто играю то, что приходит ко мне естественно, без особого обдумывания. Если это нам самим нравится – делаем песню.

Трудно даётся быть непохожим на других?

Да. Очень трудно пробиться с собственным звучанием, да ещё и заставить людей полюбить его. Вот почему большинство музыкантов играют по готовым формулам, уверенные, что народу понравится. Они даже не пытаются сделать что-то новое, непохожее.

Несколько лет назад я увидел видеозапись вашего концерта в России, как я позже узнал — где-то на севере. Как вы туда попали?

Это было мероприятие, устроенное небольшим норвежским городком, для того, чтобы собрать средства и привлечь общественное внимание к городу Никель, в котором не хватало медикаментов. Это стало для меня возможностью поехать и сыграть в России. Я встретил прекрасных людей. Я это никогда не забуду.

Я думаю, что многие у нас были бы рады увидеть ваше выступление.

Да и я очень хотел бы посетить Россию снова. Я надеюсь, что когда-нибудь мы можем это сделать.

А что тебе известно о России?

Я был бы рад знать больше. Я люблю Рахманинова. История о том, как трудно было убить Распутина, – настоящий триллер. Люблю водку. Мне очень нравится рассматривать русскую архитектуру на картинах и фотографиях. США по сравнению с Россией страна молодая, и старинная архитектура кажется нам просто инопланетной. Очень хотелось бы увидеть это всё воочию.

Тебе нравятся какие-нибудь современные рок-группы?

Если я слышу, что рок-группа использует фанковый ритм, – это не рок. Если я слышу, что рок-группа играет песню в стиле фолк, – это тоже не рок. Таким образом, большинство так называемых рок-групп отпадают. Но всё равно остаётся много тех, кого стоить упомянуть. “The Legendary Shack Shakers”, “Southern Culture On The Skids”, “Los Straitjackets”, Deke Dickerson, Big Sandy. Опять же Brian Setzer - когда он не свингует, то может раскачать зал так, как ни у одной хэви-металлической команды не получится. Ещё мне нравятся несколько команд, играющих гаражный рок в духе шестидесятых, таких как “Strokes” и “White Stripes”.

А почему у одного из участников “Реверенд”, Скотта Чуриллы, такое прозвище – Чернобыль?

Я дал ему это прозвище в неудачной попытке сострить. “Чурилла” и “Чернобыль” немного похожие слова, а так как Чернобыль был бедствием, мне показалось забавным назвать так Скотта в тот момент… На самом деле я считаю, что превращать трагедию в шутку отвратительно. Что ж, иногда я совсем не остроумен.

У тебя тысячи поклонников по всему миру, немало отличных альбомов. Твоя “американская мечта” реализована? А если да, о чем ты мечтаешь сейчас?

Я жил американской мечтой. Первые пятнадцать лет были очень тяжелыми, но последнее время всё было отлично и я сумел сохранить добрые воспоминания о тех “супер жестких” годах. Знаешь, вообще-то до сих пор приходится трудновато, но это дает мне стимул. Сегодня моя мечта всё та же – становиться лучше как музыкант, певец и поэт. Всякий раз, когда мы выпускаем новый альбом, я на какое-то время отхожу от написания материала и занимаюсь поиском новых концепций. После нашего альбома “Lucky Seven” я сконцентрировался на “Django Reinhardt”, кросс – пикинге и приеме, который я называю “Ураган”, когда я продолжаю играть басовые ноты и соло одновременно. Кое-что из этого можно будет услышать и на новом альбоме. Сейчас, когда работа над новым альбомом закончена, я на некоторых концертах играю с клавишником Тимом Александром. Он уже работал с нами в студии на записи некоторых альбомов. Он играет много инструментальных каверов на органе “Hammond B-3”. Он один из лучших музыкантов, каких я когда-либо встречал, и я узнаю много нового о том, как техничный и вдохновенный клавишник видит музыку. А ещё “снимаю” много песен и аранжировок ноту за нотой, слушая запись. Это мне напоминает о тех временах, когда мне нужно было разучить кучу каверов, чтобы иметь возможность вписаться в любую команду. Опуская иглу на старую пластинку снова и снова – вот как я учился играть, когда ещё только начинал, – так что это напоминает мне о моей молодости. Разница только в том, что теперь мне не приходится крутить винил – у меня есть СD.

30.09.2004

HORRORPOPS:

Независимость – стиль нашей жизни!

“Её звали Патриция. Его звали Ким. Они встретились и поняли, что должны быть вместе”.

Логичным продолжением этих слов могла бы стать любовная история. Но вышло иначе.

Патрицию – гитаристку панк группы "Peanut Pump Gun" и Кима “Некромана” — контрабасиста легендарного сайкобилли – трио “Necromantix” объединила не романтическая привязанность, а любовь к музыке "Blondie", "Depeche Mode", "Siouixie and the Banches", сёрфу, ска, панку и рок-н-роллу в целом. Решение объединить всё это стилистическое разнообразие в одном проекте породило группу “Horrorpops”. Начиная новую музыкальную жизнь они обменялись инструментами – Ким преподал Питриции уроки контрабасного слэпа, Патриция открыла Киму секреты гитарного мастерства. Постепенно устоялся и состав группы, к которому помимо второго гитариста и барабанщика присоединились две “go-go” подтанцовщицы, работницы пирсинг-салона, окончательно утвердившие сексуально вызывающий имидж группы. “Horrorpops” (производное от lollypop – леденец на палочке) действительно стали аппетитной конфеткой в неформальском духе и менеджеры Epitaph/Hellcat не удержались от соблазна подписать с ними контракт на выпуск альбома. Звезда “Horrorpops” поднимается всё выше, и у её участников полно работы – тур следует за туром. Тем не менее Ким нашел время, чтобы рассказать о “Ужасающих Чупачупсах” читателям “Rockmusic.ru”.

В ваших композициях заметно влияние мелодики “Necromantix”. Кто сочиняет композиции "Horrorpops"?

Песни написаны Патрицией и, конечно же, мной. На мой взгляд, их стиль очень сильно отличается от того, что я делает в “Necromantix”.

Симпатичная девушка с контрабасом на обложке, приятный женский вокал, подтанцовка – всё это достаточно привлекательные для покупателя вещи. Не то что зелёные физиономии членов “Necromantix”. Создается впечатление, что “Horrorpops” — это попытка создания коммерческого проекта людьми, имеющими четкие представления о том, что будет хорошо продаваться.

Вовсе нет! “Horrorpops” были основаны с целью создавать музыку, не привязанную ни к одному определённому музыкальному направлению. Создание открытого для влияний стиля, обладающего разнообразием музыкальных приемов и нацеленного на представителей многих субкультур, не обязательно означает “создание коммерческого проекта”. И здесь не важно, что на обложке, – девчонка или зелёные лица. Важна музыка, которая ломает привычные стилистические рамки, вместо того чтобы тратить свои силы на соблюдение этикета какой-либо субкультуры.

А как вы относитесь к такой субкультуре, как поп-панк? Вы недавно гастролировали с “Offspring”…

Прежде всего мы не согласны с тем, что “Offspring” это поп-панк. Они занимаются тем, что делали всегда, и то, что сейчас они достигли успеха, не означает, что их автоматически можно причислить к поп-панк группам. Нам нравится их музыка, иначе бы мы с ними в тур не поехали. А что касается поп-панка как стиля, то тут нужно точнее определить, что имеется в виду – термин слишком расплывчатый.

Да, пожалуй. Ну а если бы вы работали в музыкальном магазине, как бы определили стиль “Horrorpops”? В какую бы секцию поставили свои диски?

В "RocknRoll-Punk-Pop-NewWave-80ґs" ! Если бы такая была…

На сайте “Epitaph” есть баннер – “Остановите войну в Ираке!”. Группа согласна с такой позицией?

У “Horrorpops” есть принцип – держатся подальше от политических суждений. У каждого из нас есть свои взгляды, но мы предпочитаем не использовать группу для их выражения.

Стало быть, позиция psychobilly музыкантов – “не смешивать музыку и политику” вам ближе?

Это не только их правило. Как я уже говорил, у нас нет планов использовать свою музыку как политический голос.

Хорошо, тогда вернёмся к музыке. Сложно было научить Патрицию играть слэпом на контрабасе?

Она научилась этому удивительно быстро.

А ей кто-нибудь помогает его таскать? Всё-таки крупный инструмент.

По большей части справляется сама!

Вы датчане, но поёте по-английски. Не было мыслей запеть на родном языке?

Нет конечно! Население Дании – шесть миллионов. Было бы глупо променять мировую аудиторию на языковое ограничение. Кстати, скорее всего из-за языкового барьера мы практически ничего не знаем о современной русской музыке. Единственное, что мы недавно слышали, – так это совершенно дерьмовые “Тату” или как их там… Хотя о русской культуре мы знаем немало. У нас в Дании школьное образование на хорошем уровне.

Хотели бы приехать с концертами в Россию?

Конечно!

Тогда, скорее всего, вы соберёте на концертах аудиторию любителей psycho. Кстати, у нас она включает в себя и скинхедов. Они считают, что psychobilly – “белая” музыка.

Могу только посмеяться над ними! В двух из наиболее известных psycho-команд фронтмены не отвечают их требованиям. Они наполовину арабы, наполовину северо-африканцы. И вообще, в psycho нет никаких элементов, которые могли бы привлечь нациствующих скинхедов!

А как в целом дела на мировой psycho-сцене?

На сегодняшний день – просто замечательно. Заметен большой рост популярности этого стиля в Америке и вообще в мире, благодаря мощной дистрибьюторской деятельности Epitaph/Hellcat. Самой большой проблемой остается отсутствие новых оригинальных команд – вот это действительно беда.

Какие у вас планы на будущее?

Больше концертировать, больше выпустить альбомов.

Можете сказать, что зарабатываете достаточно денег, занимаясь только музыкой?

Лучше сказать так: мы зарабатываем недостаточно денег, но занимаемся только музыкой!

Лозунг лейбла “The Cramps” - “Независимость или смерть”. А насколько для вас важна независимость?

Пока каждый из нас независим сам по себе и никто не указывает нам что делать, независимость – стиль нашей жизни!

21.09.2004

Stringbeans и Circus Knucklebon. Рейверы номер один

В прошлом часть Российской империи, сегодня Финляндия – замечательное место для гастролей петербургских рок-музыкантов. Ехать недолго, двадцать пять евро стоит вполне комфортабельный автобус, десять–пятнадцать – забитый под завязку “челноками” и их тюками. Финны тоже не сидят на месте. Российские просторы манят их не меньше, чем нас холмистые улочки Хельсинки.

Волна моды на необилли из Лос-Анжелеса, ставшего сегодня сердцем возрождения psycho в мировом масштабе, прихлынула к русским берегам Финского залива. Легенды стиля одна за другой поспешили вернуться на сцену, постаревшие фаны, вооружившись фенами, зачесывают волосы вверх, маскируя лысины под старый добрый флэт-топ. Тинейджеры с опаской посматривают на забитых татуировками дядек, толпящихся перед входом в клуб, и, набравшись мужества, занимают очередь в кассу.

Этой весной Scarybilly Rave # 1 сплотил легенд финского сайко “Stringbeans”, “Circus Knucklebone” - королей сайко-блюза из HELLsinki (да-да, так и никак иначе!) и петербужцев “Scary B.O.O.M.”. Когда музыканты появились на сцене, определение “горячие финские парни” потеряло своё ироническое звучание навсегда. Два часа языческого экстаза окончились самозабвенным джемом.

В своё время Сами Ройне (Stringbeans) и Оскари Мартимо, известный более под псевдонимом Оскар Наклбон уже играли вместе, но разошлись – двум весьма харизматичным лидерам стало тесно в одном проекте. Творческие конфликты не переросли в конфликты вооруженные, но я решил узнать, в чем же похожи, а в чем нет наши финские гости. Получилось интересно. Kiitos за ответы, парни.

На мой взгляд, и блюз и сайкобилли на сегодняшний день обросли большим количеством стилистических ограничений. Меня очень радует то, что и “Circus Knucklebone” и “Stringbeans” этими ограничениями пренебрегают и вносят в свою музыку свежую струю. Как вы относитесь к современному положению вещей на этих сценах?

Сами: Спасибо за признание нашего новаторства! Да, так мы и работаем. Я не волнуюсь из-за каких-то там стилистических ограничений. Всегда делал то, что хотел, вот и всё. Что касается положения на сайко-сцене в целом, то я им не очень-то интересуюсь…

Оскар: Сейчас блюз не так популярен, как раньше, он здорово обесценился. Что такое блюз? Афроамериканская музыка периода двадцатых-шестидесятых годов прошлого века с ярко выраженным социальным аспектом, связанным с проблемами чёрных в Америке. На первый взгляд структура блюза проста и ограничивает музыканта, если он забывает о другой особенности этой музыки. Настоящий блюз это, с одной стороны, технически простая структура, а с другой – эмоциональная подача. И эта подача и есть самое главное!

Многие группы просто снова и снова повторяют шаблоны. Это скучно! Это то, что делает блюз неинтересным сегодняшнему слушателю.

В течение всего времени, что я играю, я старался сохранить взрывную энергию блюза, смешивать его с другими стилями и сохранять его свежесть. Это ужасная ошибка — копировать один в один старые песни и стиль! Нужно всегда оставаться собой!

Я думаю, что скоро блюз должен возродиться. Сейчас пошла хорошая новая волна мощного страстного блюза. Это не старые сладенькие песни, а скорее сырой панк с блюзовыми интонациями.

В вашей музыка можно встретить элементы многих направлений. А есть ли такие стили, которые вам просто ненавистны?

Оскар: Можно сказать, что я ненавижу финские “шлягерные” группы - это тупая, бездарная музыка для пенсионеров. Их в Финляндии очень много. Ещё не люблю коммерческую музыку с поп-конвейера. Все эти горячие десятки - машины по выгребанию денег из карманов тинейджеров. Хотя это скорее социальная, а не музыкальная проблема.

Сами: Я ненавижу бесталанную музыку, слушать её - бездарная потеря времени! Ещё - американских коммерческих идолов с их насквозь синтетическими песенками. Зачем они – вообще непонятно. Для людей без мозгов, наверное. Не интересуюсь группами, у которых репертуар сплошь состоит из кавер-версий. Но тем не менее не могу сказать, что я их ненавижу. Не нравится – не слушай. Это так просто.

Русская публика отличается от европейской?

Оскар: Мне показалось, что русская публика более открыта, и она легче идёт на контакт с музыкантом. Им не нужно быть в стельку пьяными, чтобы дать выход эмоциям.

В Финляндии люди, даже если им очень нравится музыка, ведут себя немного стеснительно.

Сами: Финская и немецкая публика похожи – немного замедленные и не очень восприимчивые. Русские – более дикие, испанцы – более горячие, шведы – более корректные… И так далее.

А какие впечатления от нашего образа жизни?

Сами: Я мало об этом знаю. Я был в России дважды, и всякий раз из-за концертов свободного времени почти не было. За исключением разве что последней ночи. Но мы ведь тогда водку пили, и у меня никаких воспоминаний не осталось. Я думаю, что у вас великая культура, а люди, с которыми я встречался, были весьма приятными.

Оскар: Русские – самый открытый народ, который я когда-либо видел. Теплые и дружелюбные. Знают толк в веселье. Живи сегодняшним днём, не откладывай на завтра! У некоторых в Финляндии есть предубеждения насчет русских. Но это глупо. Это просто потому, что они не в курсе.

Какими качествами должна обладать группа, чтобы вам понравиться?

Оскар: Она должна быть настоящей, а не подделкой, созданной рекорд-компанией. Должен быть хороший внешний вид, мощная подача. Плохо, когда музыканты стараются показать, что они выше тех, кто в зале…. Если ты прячешься за каким-то образом, если не общаешься с залом, то это не работает. Выплесни энергию!

Сами: Группа должна звучать и выглядеть хорошо, иметь свой уникальный стиль и изюминку, хороший свой материал. Ценю осмысленные тексты. Талант. Если есть вокал – качество вокала очень важно.

Многие русские музыканты весьма серьёзно относятся к идеологической стороне рок-музыки. А как на ваш взгляд, может музыка улучшить человека?

Сами: Конечно может! Если хочешь донести своё послание – положи его на музыку и скорее достигнешь цели. Порой люди неправильно понимают посыл, но история полна примеров! Не могу сказать, что в восторге от христианского хэви-метала или политизированных групп, но я не люблю рок вообще без мысли. Если единственная причина играть – деньги, девушки и слава, ты на неверном пути. Музыка – сама по себе причина, чтобы её играть. Это действительно так.

Оскар: Если честно, не знаю. Полагаю, это возможно. В конце концов, она изменила мою жизнь - уберегла меня от занятий спортом! В музыке есть сила, способная привести к переменам. Хиппи осознали это в шестидесятых. Но с тех пор рок здорово растерял свой анархический дух. “Опасный и бунтарский рок-н-ролл” – как наивно это сейчас звучит! Он стал таким коммерческим и продуманным! Да, сегодня рок - это безобиднейшая вещь на свете!

Та же ситуация приводит к тому, что в “русском роке” на первом месте - текст.

Сами: Очень хорошо! Многие американские группы пишут тексты вообще без смысла! Tutti Frutti!

Но очень часто это происходит в ущерб самой музыке!

Оскар: Так как я блюзмен, для меня ритм, и “кач”, и эмоции на первом месте. Тексты для меня вторичны. Я человек неполитизированный, и мне не надо декларировать какие-то идеи… Для меня рок – отличное времяпрепровождение, отличная музыка для пати.

Как вы относитесь к высказываниям типа “Rock Is dead”?

Сами: Это не так! Рок-музыка сильна. Новые поколения музыкантов могут найти новые интересные вещи и продолжить хорошие традиции.

Что для вас настоящий рок?

Оскар: По большей части афроамериканская музыка. Блюз, соул, рок-н-ролл, фанк. Голые эмоции и мощь! Сейчас существует огромное количество прекрасной музыки, хотя я в роке предпочитаю период с пятидесятых по семидесятые. Я не считаю, что к року нужно относится слишком серьёзно, как это делают гангстеры, идеалисты и анархисты! Fuck that! Я просто музыкант, меня прёт от музыки. И я хочу, чтобы людей в зале пёрло так же!

Сами: Для меня это смесь европейской и африканской музыкальных традиций. Ритмы джунглей и европейское понимание мелодики. Порой уже тошнит от неё, слышать её не могу, но люблю всё равно. Рок музыка - моя жизнь, моё предназначение…

А что повлияло на то, что ты стал рок-музыкантом? Я вот, честно скажу, что привлечение женского внимания лично для меня сыграло не последнюю роль.

Сами: Да ну! Не знаю. Я думаю, у бизнесменов и актёров шансов больше. Я “убрался” на мотоцикле, когда мне было шестнадцать. Пришлось забросить занятия спортом. И рок-н-ролл вошел в мою жизнь сильнее, чем когда бы то ни было. Не было планов становиться музыкантом, это просто случилось – как та авария!

Оскар: В моей семье музыкой да и культурой в целом никто не интересовался. Я стал серьёзно слушать музыку, когда мне было шестнадцать. Тогда я услышал блюзовых исполнителей и меня будто молнией ударило! Я начал заниматься музыкой, потому что был страстно влюблен в блюзовую гитару.

А есть ли у вас какие-то особые давние мечты, idйe fix, связанная с музыкой? Я вот, например, хотел бы с детским хором что-нибудь записать.

Оскар: Скорее нет. Играть музыку с хорошей командой, играть хорошие концерты для хорошей аудитории – вот и всё. Всё просто.

Сами: Хотел бы когда-нибудь записать альбом на финском. Хотел бы сочинить музыку и создать звуковое оформление для фильма.

А если представить, что режиссером фильма тоже был бы музыкант? Чью работу хотелось бы посмотреть?

Оскар: Скримин Джо Хокинс создал бы, наверное, что-нибудь действительно безумное в стиле Вуду! Или Джимми Кастор - грязный нью-йоркский фанкстер, наверняка наснимал бы тёток с огромными задами! Я думаю, получился бы такой чернокожий психоделический Русс Майер. Да, вот это я бы хотел посмотреть!

Сами: Какой нелепый вопрос! Как насчет психоделической версии “Иисус Христос Суперзвезда” Брайена Вильсона, или вестерна Линка Рея, или “Wild Ones” Брайана Cетцера, или “Телепузиков” Элвиса Пресли? Можно представить что-то исторически религиозное от Reverend Horton Heat – в главных ролях сам Джим Хит и его соратник Джумбо в роли Иисуса… А вообще люблю Орсона Уэллса, Куросаву, французский film noir, Тарантино, Фон Триера, итальянский неореализм, хороший арт-хауз. Другой круг моих кино пристрастий – b-moovie пятидесятых и семидесятых.

А как насчет литературы?

Сами: Люблю Сарояна, Бекетта, Вейко Хумминена – финского юмориста, книги по истории, революционные поэмы Маяковского.… В детстве увлекался Берроузом, Пентти Саарикоски, Дугласом Адамсом, Филипом К. Диком.

Оскар: Если хочу убить время, читаю детективы - просто чтобы расслабиться и забыть о повседневных делах. Люблю биографии рок-музыкантов и тому подобное. Ну и комиксы, простые и доступные, – этого мне вполне хватает.

Последняя прочитанная книга?

Оскар: Не помню. Я мало читаю. Либо времени нет, либо сил душевных.

Сами: Последнее, что прочитал, “Историю архитектуры в Хельсинки 1880–1940 годов”.

Вы следите за развитием современной музыки? Как считаете, важно ли быть в курсе, если ты сам музыкант?

Оскар: Всегда хорошо знать, что происходит и куда идёт музыка. Это не значит, что тебе происходящее должно нравиться или ты должен это уважать. Но если ты слишком привязан к старой музыке, рискуешь совсем оторваться от жизни.

Сами: Если у тебя есть свой особый стиль и ты знаешь, как с ним работать, – нет! В противном случае приходится смотреть по сторонам – что там такое происходит, стараться быть модным или что-то вроде того.

А чья похвала для вас наиболее важна?

Оскар: Важнее всего реакция зала, я полагаю. Если людям понравилось – чувствуешь себя молодцом. Ещё, конечно, мнение друзей-музыкантов и ценителей музыки, которые разбираются в вопросе. А вообще нужно, чтобы у девушек трусы намокали, когда ты на сцене появляешься. Это самое главное! У музыки должен быть сексуальный, просто животный магнетизм!

Сами: Для меня все оценки одинаковы, если они идут из сердца. А если слова брошены походя – я их отправляю в унитаз. И смываю.

Scary Europe. B.O.O.M. Tour

В старинной притче слепые, ощупывавшие слона, разошлись во мнениях – тот, кто держался за хвост, утверждал, что слон тонкий, как прут. Тот, кто держался за ногу, говорил, что слон похож на колонну. Третьему достался хобот и он понял, что слон – гибкий, как змея. Проведя в европейском туре почти месяц, мы, музыканты “Scary B.O.O.M.”, едины в своём мнении и доподлинно знаем, что Европа состоит из дорог и клубов. Причем дорог значительно больше.

Старт

За окном автобуса – заснеженные финские ели. Они почти не отличимы от наших, разве что чуть-чуть поаккуратнее. По Интернету мы заказали билеты на самолёт компании “Berlin Air”, который вылетает из Хельсинки и приземляется в Дюссельдорфе, городе, наиболее приближенном к маленькому голландскому Хенгело, где у нас намечен первый концерт. Расходы на автобус, такси и авиабилеты всё равно значительно меньше, чем стоимость рейса “Аэрофлота” из Петербурга в Амстердам.

Хельсинки завален снегом на высоту футбольного мяча. Мы удивляемся, как лихо управляется водитель с машиной на крутых спусках, подъемах и поворотах. В Финляндии срок обучения вождению значительно больше, чем у нас, а если ты получил права летом, значит, обязан с наступлением зимы пройти ещё один специальный курс. Взяток не берут. Именно по этой причине наш друг, у которого мы собираемся провести ночь, барабанщик Элиас “Слим” Салминен лишен возможности управлять транспортным средством. Ехал он как-то с приятелем с концерта. И, конечно, был изрядно навеселе. И хотя в Финляндии “чуть-чуть” за рулём позволяется, он норму превысил. Когда инспектор приказал им остановится, Слим не растерялся и ловко поменялся с приятелем местами, усадив того за руль. Рокировка оказалась напрасной – выяснилось, что приятель тоже превысил норму. К тому же инспектор прекрасно разглядел их телодвижения и здорово рассердился. Нехорошо, перкеля, закон обманывать! Теперь Слима не волнует подорожание бензина, потому что он ходит пешком. Я оставляю ему тёплую тяжелую дубленку. Мне она ни к чему – мы же летим в Европу! Заберу на обратном пути.

При входе в самолёт нам выдают бутылочки с шампанским – это первый рейс Хельсинки – Дюссельдорф для компании “Berlin Air”. Сергею это немного сглаживает горечь потери перочинного ножичка, который ему пришлось подарить таможенникам. Сколь маленьким бы не был ваш любимый скальпель, опасная бритва или топорик – оставьте его в чемодане, который сдаёте в багажное отделение. С этим строго.

В иллюминаторе сияет солнце, шампанское согревает душу, аппетитные запахи просачиваются из пластиковых коробочек, которые раздаёт стюардесса. Летим!

В Дюссельдорфе нас встречает девушка в олимпийке с оскаленным кокастым черепом на груди. Она запоздала и надо торопиться – скоро концерт, а впереди ещё 150 километров. С предельной расчетливостью мы заполняем небольшую машинку нашими барабанами, гитарами и телами. Как ни странно, остаётся ещё немного места и мы довольно свободно вращаем головами при разговоре. Девушка вжимает педаль газа в пол. Она очень любит водить, а в Германии на автобанах скоростных лимитов нет. За окном что-то темно серое и коричневое – из зимы мы вернулись в позднюю осень. Вот наконец какой-то опрятный городок. Мы в Голландии? Нет, ещё в Германии. Обсуждаем виды за окном, в разговоре проскакивает слово “штурмбанфюрер”. Девушка поворачивается и изумленно поднимает брови: “Вы это о чем?” “Да так, о сложных взаимоотношениях Германии и России”. “А к Голландии как относитесь?” “К Голландии хорошо!” — мы дружно киваем головами и делаем дружелюбные лица.

“Когда встретятся два козака, как только не выбьются их сердца от радости навстречу друг другу”, - писал Николай Васильевич Гоголь. Наконец-то я встречаю француза Нико, основателя “Pure & Proud Records”, с которым общаюсь по Интернету, наверное, уже лет пять. Он играет на контрабасе в группе “Hellbats”, с которой мы продолжим наш путь, без его участия был бы невозможен наш тур, выпуск мини-альбома “Danke, Auf Wiedersehen!”… Мы обнимаемся. Нико действительно похож на запорожца – голова выбрита, на макушке – традиционный для сайкобилли чуб. Они уже отстроили звук, наша очередь. Но сначала я знакомлюсь с директором клуба “Innocent”. Зовут его Серж, а фамилия его Кокос. У Сержа пивной живот, косяк в руке и довольная полуулыбка. Выглядит он вполне по-европейски, хотя по национальности – цыган. Он показывает мне свои владения – вот на первом этаже зал, бар и сцена, вот на втором – кухня, душ, стиральная машина, комнаты для сна. Есть ещё третий этаж, но там пока ремонт, они совсем недавно сюда переехали. Он явно гордится своим заведением, и я выражаю искреннее восхищение по-поводу увиденного.

Наши выступления носят несколько концептуальный характер. На спины мы надеваем ангельские крылья, начинаем с кавера Элвиса “Devil In Disguise”: “You look like an angel...”.

Перед началом интро: “Алелуйя” Генделя.

Народ собирается, и в зале повисает плотный туман, продукт горения травы из кафе-шопа, что через дорогу. С Генделем на CD я пробираюсь к бармену и объясняю задачу – трек номер 14 поставить, когда мы станем подниматься на сцену и прибрать громкость, когда я подойду к микрофону. У бармена от ужаса округляются розовые глаза. Он делает ещё одну глубокую затяжку и смотрит на меня огорченно и с укоризной – разве я не вижу, в каком он состоянии? Есть ли совесть у того, кто хочет взвалить на простого голландского бармена такое бремя? Хорошо, диск, допустим, поставить можно, но как запомнить номер трека? Бармен машет руками и скрывается бегством. А помочь нам с интро обещает не кто-нибудь, а сам Серж Кокос.

Я поднимаюсь на сцену, мы начинаем, и лёгкий мандраж исчезает. Наравне со всеми я вдыхаю зеленоватый туман и постепенно сливаюсь в единое целое с публикой, сценой и Голландией. Все довольны, кричат и хлопают. Некоторое время я остываю в гримерке, меняю мокрую футболку и спускаюсь в зал с бутылкой пива в руке. “Hellbats” уже на сцене. Ох жесть! От классического сайко не осталось и следа. Скорее их музыка – смесь хард-коровых и хэви-металлических риффов со слэповым контрабасом. Нико строчит как из автомата. К его правой руке, практически невидимой из-за скорости, согнувшись в три погибели припал взглядом какой-то негроидный тип, заросший кустистой бородой. Он не понимает – как можно так быстро играть? Периодически он мотает головой, чтобы сосредоточится. В конце песни, так ничего и не поняв, он восхищенно разводит руками.

Все музыканты сидят в гримерке. Хромоногий китаец покормил нас каким-то удивительно вкусным месивом, Кокос на радостях притащил ящик пива сверх нормы. Уже далеко за полночь. Мы обсудили всё, что только могли, теперь рассказываем анекдоты. Это непросто, но иногда получается удачно. “Hellbats” начинают готовится ко сну – они здорово устали. Подаренная водка остаётся невыпитой. Я поражен. В российско-финских музыкальных отношениях так не случается.

Мы разбираем матрасы, раскатываем спальные мешки. Внимание! Отправляясь в путешествие, проверьте, что из себя представляет ваш спальник. Они далеко не стандартные! Мой оказался мне по плечо.