XXVII. Диоген, Антисфен и Кратет

Три философа — Диоген, Антисфен и Кратет — направляются ко входу в преисподнюю, дабы взглянуть на «новое пополнение». По дороге они рассказывают друг Другу о тех, кто прибыл сюда вместе с ними: все, независимо от положения в обществе и зажиточности, вели себя недостойно — плакали, жаловались, а некоторые даже пытались упираться. Таких Гермес взваливал себе на спину и нес силком. Зато все три философа вели себя достойно…

Вот они уже у входа. Диоген обращается к девяностолетнему старичку: «Отчего ты плачешь, если умер в столь преклонном возрасте?»

Оказывается, это полуслепой и хромой бездетный рыбак, почти нищий, отнюдь не купавшийся в роскоши. И тем не менее он убежден, что даже бедняцкая жизнь лучше смерти. А Диоген советует ему рассматривать смерть как лучшее лекарство против невзгод и старости.

XXVIII. Менипп и Тиресий

Менипп спрашивает прорицателя Тиресия, действительно ли тот при жизни побывал не только мужчиной, но и женщиной. Получив утвердительный ответ, он допытывается, в каком состоянии Тиресий чувствовал себя лучше. И, услышав, что в женском, тут же приводит слова Медеи о мучительной тяжести женской доли. А на патетические напоминания Тиресия о превращении прекрасных женщин в птиц и деревья (Аэдона, Дафна и другие) Менипп скептически замечает, что поверит этому, лишь самолично услышав рассказы превратившихся. И даже общеизвестный пророческий дар Тиресия неугомонный скептик Менипп подвергает сомнению: «Ты лишь поступаешь как все прорицатели: обычай у вас — ничего не говорить понятного и здравого».

XXIX. Аянт и Агамемнон

Агамемнон упрекает Аянта: сам себя убив, обвиняешь в этом Одиссея, претендовавшего на доспехи Ахилла. Но Аянт упорствует:

другие вожди отказались от этой награды, а вот Одиссей считал себя самым достойным. Это и послужило причиной неистового безумия Аянта: «Одиссея не могу перестать ненавидеть, Агамемнон, даже если бы сама Афина приказала мне это!»

XXX. Минос и Сострат

Судья подземного царства Минос распределяет кары и награды. Разбойника Сострата он приказывает бросить в огненный поток — Пирифлегетон. Но Сострат просит выслушать его: ведь все, что он совершал, было предопределено Мойрами. И Минос с этим соглашается. А услышав еще несколько примеров, приведенных Состратом, с досадой в душе приходит к выводу: Сострат не только разбойник, но и софист! И нехотя приказывает Гермесу: «Освободи его: наказание с него снимается». И уже обращаясь к Сострату: «Только смотри не учи других мертвых задавать такие вопросы!» 

«Гермес. Да, Менипп, слышно, и не из одного места. Одни сошлись в

народное собрание и радуются и смеются, что Лампих умер; жену его осадили

женщины, а его маленьких детей ребятишки забрасывают камнями. Другие, в

Сикионе, хвалят ритора Диафанта за погребальную речь в честь вот этого

Кратона. А там что? Клянусь Зевсом, это мать Дамасия с толпой женщин, среди

крика и стона, поет погребальную песню. Тебя одного, Менипп, никто не

оплакивает; один лишь ты почиваешь спокойно.

Менипп. О нет, скоро ты услышишь, как по мне жалобно завоют собаки, как

вороны станут хлопать крыльями, собравшись меня хоронить.

Гермес. Ты прекрасный человек, Менипп. Но мы уже причалили. Идите же вы

на суд, прямо по этой дороге, а мы с перевозчиком вернемся, чтобы других

переправить.»

Лонг.

Дафнис и Хлоя. Действие происходит на хорошо знакомом грекам острове Лесбосе в Эгейском море, и даже не на всем острове, а в одной только деревне на его окраине.

Жили там два пастуха, один козопас, другой овцевод, один раб, другой свободный. Однажды козопас увидел: коза его кормит подкинутого ребенка — мальчика, а при нем пеленка пурпурная, застежка золотая и ножичек с рукояткой из слоновой кости. Он его усыновил и назвал Дафнисом. Прошло немного времени, и овцевод тоже увидел: овца его кормит подкинутого ребенка — девочку, а при ней повязка, шитая золотом, золоченые туфельки и золотые браслеты. Он ее удочерил и назвал Хлоею. Они выросли, он — красавцем, она — красавицею, ему пятнадцать, ей тринадцать, он пас своих коз, она своих овец, вместе резвились, дружили, «и можно б скорее увидеть, что овцы и козы врозь пасутся, чем встретить порознь Дафниса с Хлоею».

Было лето, и случилась с Дафнисом беда: он оступился, попал в волчью яму и чуть не погиб. Хлоя кликнула соседа, молодого пастуха-волопаса,и вдвоем они вытащили Дафниса из ямы. Он не расшибся, но был весь в земле и грязи. Хлоя повела его к ручью и, пока он купался, увидела,какой он красивый, и почувствовала в себе что-то странное: «Больна я,а чем — не знаю; не ранена, а сердце болит;

сижу в тени, а вся пылаю». Слова «любовь» она не знала, но, когдасосед-волопас поспорил с Дафнисом, кто красивей, и они решили, чтобы Хлоя поцеловала того, кто ей больше нравится, то Хлоя сразу поцеловала Дафниса. И после этого поцелуя Дафнис тоже почувствовал в себе что-тостранное: «Дух у меня захватило, сердце выскочить хочет, тает душа,и все же опять хочу я ее поцелуя: уж не зелье ли какое было на Хлоиных губах?» Слова «любовь» он тоже не знал.

Пришла осень, настали виноградные праздники, Дафнис и Хлоя веселились вместе со всеми, и тут подошел к ним старик пастух. «Было мне видение, — сказал он, — явился мне Эрот-малютка с колчаном и луком и молвил: «Помнишь ли, как я пас тебя с твоею невестою? а теперь пасу я Дафниса и Хлою». «А кто такой Эрот?» — спрашивают подростки.«Эрот — бог любви, сильнее самого Зевса; царит он над миром,над богами, людьми и скотиною;

нет от Эрота лекарства ни в питье, ни в еде, ни в заговорах, одно только средство — целоваться, обниматься и нагими, прижавшись, на земле лежать». Задумались Дафнис и Хлоя и поняли, что странные их томления — от Эрота. Одолевши робость, стали они друг с другом целоваться, а потом и обниматься, а потом и нагими на земле лежать,но томление не проходило, а что делать дальше, они не знали.

Тут случилась беда уже с Хлоею: молодые богатые бездельники из соседнего города, повздорив с поселянами, напали на них, угнали стадо и похитили с ним красавицу пастушку. Дафнис в отчаянии взмолился к сельским богам — нимфам и Пану, и Пан напустил на похитителей свой«панический ужас»: оплел награбленное плющом, велел козам вытьпо-волчьи, пустил по земле огонь, а по морю шум. Испуганные злодеи тотчас возвратили добычу, воссоединившиеся влюбленные поклялись друг другу в верности — «этим стадом клянусь и козою, что вскормила меня: никогда не покину я Хлою!» — а старый пастух играл им на свирели и рассказывал, как когда-то бог Пан был влюблен в нимфу,а она от него убежала и превратилась в тростник, и тогда он из тростинок сделал вот такую свирель с неравными стволами, потому что неравной была их любовь.

Прошла осень, прошла зима, ледяная и снежная, пришла новая весна,а любовь Дафниса и Хлои продолжалась — все такая же невинная и мучительная. Тут подсмотрела за ними жена соседнего помещика,молодая и лукавая. Дафнис ей понравился, увела она его на укромную поляну и сказала ему: «Знаю я, чего не хватает вам с Хлоею; если и ты хочешь это узнать — стань моим учеником и делай все, что я скажу».И когда легли они вместе, то она и сама природа научили Дафниса всему,чему нужно. «Только помни, — сказала она на прощанье, — мне-то это в радость, а Хлое в первый раз будет и стыдно, и страшно, и больно,но ты не бойся, потому что так уж природою положено». И все-такиДафнис побоялся сделать Хлое больно, и поэтому любовь их тянуласьпо-прежнему — в поцелуях, ласках, объятиях, нежной болтовне,но и только.

Наступило второе лето, и к Хлое начали свататься женихи. Дафнис в горе: он ведь раб, а они — свободные и зажиточные. Но на помощь ему пришли добрые сельские нимфы: во сне указали юноше, где найти богатый клад. Хлоины приемные родители рады, Дафнисовы тоже.И решили они: когда осенью помещик будет объезжать свое имение,просить его согласиться на свадьбу.

Наступила за летом осень, появился помещик, а при нем развратный и хитрый приживал. Красавец Дафнис ему понравился, и он выпросил его у хозяина: «Красоте покорен всякий: влюбляются даже в дерево, в реку и в дикого зверя! Вот и я люблю тело раба, но красоту — свободного!»Неужели свадьбе не бывать? Тут старик, приемный отец Дафниса,бросился хозяину в ноги и рассказал, как нашел когда-то этого младенца в богатом уборе: может быть, на самом деле он свободнорожденный и нельзя его продавать и дарить? Помещик смотрит: «О боги, не те ли это вещи, что когда-то мы с женой оставили при сыне, которого подбросили,чтобы не дробить наследства? А теперь наши дети умерли, мы горько раскаиваемся, просим у тебя прощения, Дафнис, и зовем вновь в отцовский дом». И он забрал юношу с собою.

Теперь Дафнис богат и знатен, а Хлоя — бедная, как была: не расстроится ли свадьба, не отвергнет ли помещик такую невестку? Выручает все тот же приживал: он боится, чтоб хозяин не разгневался на него из-за Дафниса, и поэтому сам уговорил его не мешать соединению влюбленных. Девушку повели в барский дом, там — пир, на пиру — окрестные богачи, один из них увидел Хлою, увидел у нее в руках ее детскую повязку и узнал в ней свою дочь: когда-то он разорился и бросил ее от бедности, а теперь разбогател и вновь обрел свое дитя.Справляют свадьбу, на ней — все гости, и далее отвергнутые Хлоей женихи, и даже та красавица, что когда-то научила Дафниса любви.Новобрачных ведут в опочивальню, «и тогда-то узнала Хлоя, что все, чем в дубраве они занимались, были только шутки пастушьи».

Они живут долго и счастливо, детей их вскармливают козы и овцы,а нимфы, Эрот и Пан радуются, любуясь на их любовь и согласие. 

«Оба падают в яму, первым козел, а за ним следом и Дафнис. Это для

Дафниса было спасеньем: при падении поддержкой ему козел послужил, и вот он

в слезах ожидал, не придет ли кто, чтоб наверх его вытащить. Хлоя же, видя

все, что случилось, бегом помчалась к яме, и, увидав, что Дафнис жив, она на

помощь позвала с соседних пастбищ пастуха, гонявшего быков. Придя, он стал

искать длинной веревки, чтоб, за нее схватившись, наверх поднялся и вышел бы

Дафнис из ямы. Но не случилось веревки под рукой. Тут Хлоя, развязав свою

ленту с волос, дает ее пастуху спустить к Дафнису в яму. И вот они, стоя у

края, его тащили. Потащили они и козла злосчастного, оба рога сломал он

себе; его они пастуху подарили в благодарность, как дар за спасенье, чтоб в

жертву его принести, а домашним решили сказать, что волки напали, если кто

об нем расспрашивать станет. Севши на ствол дубовый, Дафнис и Хлоя

осматривать стали, - в яму свалившись, не ободрался ли Дафнис до крови.

Ничего у него не было ранено и ничего окровавленного, но запачканы были

землей и грязью волосы и тело все остальное. И было решено, чтобы Дафнис

обмылся, пока не узнали Ламон и Митрала о том, что случилось.»

Плавт.

Хвастливый воин.

В этой комедии главное — не сюжет, а герой, «хвастливый воин». В старые времена в Греции профессиональных воинов не было, были ополченцы. А потом, когда война стала профессией, то появились лихие наемники, которые шли на службу к кому угодно, хотя бы на край света, по большей части погибали, а кто не погибал, тот возвращался на родину разбогатевший и зычно хвастался чудесами, которые он видел, и подвигами, которые он будто бы совершил. Такой враз разбогатевший хвастливый воин-грубиян стал в комедиях постоянным персонажем.

У Плавта его зовут пышным именем Пиргополиник, что значит «Башнеградопобедитель». Он сидит перед своим домом и следит, как слуги чистят его доспехи — «чтоб ярче солнца!». При нем — прихлебатель по кличке Хлебогрыз, они вдвоем считают, сколько врагов уложил Пиргополиник в своих походах: кого в Скифии, кого в Персии, всего семь тысяч, и всех за один день! А то еще в Индии он одной левой перебил слону руку, то бишь ногу, и то ударив лишь вполсилы! И вообще, какой он герой — и богатырь, и храбрец, и красавец, и как женщины его любят!

На самом же деле он мошенник, трус и развратник. Об этом сообщает публике его раб по имени Палестрион. Палестрион служил в Афинах у одного юноши, а тот любил одну девушку. Когда юноша был в отлучке, вот этот самый Пиргополиник обманом похитил эту девушку и увез сюда, в город Эфес. Палестрион помчался предупредить господина, но в пути его схватили пираты и продали в рабство этому же Пиргополинику. Впрочем, ему удалось-таки переслать весточку прежнему хозяину; тот приехал в Эфес, поселился по соседству с воином у доброго старичка и тайно видится с любимой. Вот на сцене дом воина, а вот дом старика, они рядом, и между ними умный раб легко соорудил потайной ход.

Все бы неплохо, но другой раб воина подглядел за свиданием влюбленных, и старичок сосед очень встревожен: не устроил бы буян воин ему погрома. «Ладно, — говорит Палестрион, — выдумаем, будто у его девушки была в Афинах сестра-двойняшка, вот она-то и поселилась со своим любовником у тебя, старик». Что же касается свидетеля, то его можно запутать и запугать: с него ведь и спрос, если недоглядел. В самом деле, пока соглядатай спешит с доносом, девушка, пробравшись по тайному ходу, оказывается уже дома и обрушивается на злополучного доносчика как на клеветника; а потом, снова перебравшись к соседу, она уже показывается открыто и под видом собственной сестры милуется с юношей, а у глупого раба голова совсем идет кругом.

Старик сосед не против такого розыгрыша, так что юноше-афинянину даже неудобно: столько хлопот из-за него! «В таких делах я рад помочь, — отвечает старик, — я и сам еще падок до красавиц, а они до меня: воспитанный, остроумный, любезный — настоящий эфесец!» «А что ж до сих пор холост?» — удивляется юноша. «Свобода превыше всего!» — гордо заявляет старичок. «Что правда, то правда!» — подтверждает раб. «А как же без детей? — удивляется юноша. — Кто же о тебе заботится?» — «Что ты! — отмахивается старик, — ни один сын не будет так внимателен и обходителен, как дальние родичи, надеющиеся на мое наследство: они меня на руках носят!» — «А это и к лучшему, что ты не женат, — говорит раб. —

Найди-ка ты гетеру, красивую и жадную, и выдай ее за свою жену…«- «Это еще зачем?» — удивляется старик. «Пусть она прикинется, будто по уши влюблена в Пиргополиника и будто передала мне для него вот это твое кольцо…» — предлагает юноша. «Ничего не понимаю, но верю тебе: бери, делай что хочешь», — решает старик.

Герои без труда договариваются с гетерой; раб является к Пиргополинику, передает ему кольцо, расхваливает соседку, расписывает ее любовь. Воин, конечно, верит: как в него не влюбиться? Теперь, значит, нужно только отделаться от похищенной им афинянки, чтобы новая красотка не ревновала. Пожалуй, даже хорошо, что здесь по соседству появилась ее сестра: воин решается передать ей свою любовницу с рук на руки, да еще и щедро одарить, чтобы помалкивала, а рабу Палестриону за услуги дать свободу и отправить с ними провожатым, Появляется юноша, выдавая себя за доверенное лицо матери обеих девушек; воин отдает ему свою афинянку, та изображает великое горе: ах, как тяжко ей расставаться с таким красавцем и богатырем! Юноша с подружкой, рабом и подарками благополучно уплывают в Афины.

Добродетель восторжествовала, но порок еще не наказан. Однако и этого ждать недолго. Выступает гетера и разыгрывает, как задумано, жену старика, влюбленную в Пиргополиника. Тот послушно следует на свидание с нею в соседский дом. Там на него набрасывается старик хозяин с крепкими рабами: «Как ты смеешь, окаянный, подъезжать к моей жене?» Его хватают, колотят, точат нож, чтобы выхолостить на месте; с громкими воплями воин откупается от расправы большими деньгами и, «обмякши от побоев», удирает с позором, «Я обманут, я наказан — но, увы, заслуженно! Всех распутников бы этак: стало бы поменьше их. Ну, теперь домой! а вы нам, зрители, I похлопайте!» Такой моралью заканчивается комедия. 

Периплектомен

Богов зову в свидетели.

С хорошею ты поркой познакомишься:

С утра начнут и будут драть до вечера

За то, что доски изломал на крыше мне,

Гонясь за обезьяною, как ты, дрянной,

За то, что гостя подсмотрел оттуда ты,

Как целовался он с своей возлюбленной,

За то, что ты на женщину приличную,

Господскую подружку, смел взвести поклеп

В разврате, на меня - в великой низости,