1. Память о русско-шведской войне 1808-1809 годов.

Русско-шведская война 1808-1809 годов, результатом которой стало присоединение Финляндии к Российской империи, занимает в русской и финской национальных мифологиях совершенно различное место. Если для России это была хоть и успешная, однако непопулярная в обществе и впоследствии полузабытая кампания, то для Финляндии эта война стала одним из краеугольных камней построения национальной исторической памяти. Остановимся на этом несколько подробнее.

Финское национальное становление пришлось на середину – вторую половину 19 века. Роль катализатора этого процесса сыграло то особое положение, которое получило Великое княжество Финляндское в составе Российской империи. Кроме того, российская власть долгое время сама поддерживала рост финских национальных амбиций в противовес шведским, представлявшимся ей гораздо более опасными. Результатом стало зарождение и активное развитие финского национального движения, которое на протяжении столетия перешло из фазы «А» (по классификации Мирослава Хроха1), означавшей пробуждение интереса небольшой группы интеллигенции к языку и культуре народа, в фазу «С», когда национальная идея получила массовую общественную поддержку.2 Такой лавинообразный рост националистических амбиций был теснейшим образом связан с поиском национальной идентичности и культурно-исторических корней и обусловил необходимость формирования суверенной национальной исторической мифологии.

Финский исторический миф основывался на нескольких «краеугольных камнях». Главным из них можно назвать знаменитую Калевалу, издание которой в 1835 году дало почву для реконструирования, а точнее конструирования т.н. «воображаемого Отечества» финнов. Героической составляющей финского исторического мифа стала Рукопись.

Написанные в форме монологов старого солдата, «Рассказы» имеют целью пробудить в читателе патриотические чувства, воспеть родину – Финляндию, за которую самоотверженно сражаются герои цикла. Рунеберг не выбирает ни одну из противоборствующих сторон, его произведение нельзя ни в коей мере назвать ни антирусским (одно из стихотворений посвящёно даже русскому герою, легендарному генералу Кульневу), ни прошведским, он – над схваткой. В «Рассказах» позорная для Швеции война героизируется, здесь нет ни правых, ни виноватых, а есть только народ, объединённый единым героическим порывом. Если же Рунеберг и вводит в своё произведение отрицательных персонажей, то, как справедливо отмечает Тимо Вихавайнен, это всегда шведы, бездарные военачальники и предатели. Финский народ ни при чём, он честно и отважно воевал, защищая родину.3 Значимость «Рассказов прапорщика Столя» в Финляндии в 19 веке была огромной – несколько поколений финнов знали эти стихи наизусть, и трактовка войны, предложенная Рунебергом, легла в основу исторической памяти формировавшейся финской нации.

Как мы уже упоминали, «Рассказы прапорщика Столя» не имели антирусской окраски, и до последней трети 19 века трактовка «Финской войны» была почти целиком лишена этого компонента, - так же как и настроения в Великом княжестве в целом. Однако ситуация начала меняться в первые же годы правления Александра III, когда российская внутренняя политика приобрёла отчётливо националистическую окраску, а финский национальный проект достиг своего пика. В этот же период стали проявляться противоречия в российско-финляндских отношениях, связанные прежде всего с различием "курсов" метрополии и окраины. Финляндия шла по пути формирования демократического буржуазного государства европейского типа, с либеральной экономикой и выборным самоуправлением. Экономика Финляндии проделала огромный путь в сторону модернизации, в автономии были созданы элементы гражданского общества, значительных

достижений добилось Великое княжество в области просвещения. Между тем метрополия заметно отставала в области экономической, и ещё более - в области создания демократических и просветительских институтов. Более того, при Александре III контрреформы уничтожали те ростки либерализации и демократизации, которые существовали в конце царствования Александра II. Противоречия между метрополией и окраиной нарастали и приводили к обострению отношений между ними. Финляндия становилась для властей предержащих и националистической прессы весьма тревожным фактором - быстро модернизирующаяся окраина была близким и живым соблазном для российских либералов, демонстрировала свою независимость от метрополии и никак не собиралась вписываться в предлагаемую парадигму национальной империи.

Всё сказанное помогает понять, в чём заключались главные причины начавшегося во второй половине 80-х годов и продолжавшегося вплоть до самой революции "похода на Финляндию", организованного консервативно-национальными силами и поддержанного властью. Вначале "поход на Финляндию" возглавлял Н. М. Катков и его газета "Московские ведомости", где только за 1880 - 1889 годы было опубликовано более 200 статей по финляндской тематике.4 Суть претензий к Финляндии сводилась к тому, что «неблагодарная» окраина, воспользовавшаяся богатствами метрополии, отказывалась принять во внимание её национальные интересы, демонстрировала отсутствие должного уважения или хотя бы элементарной благодарности. Более того, подчёркивалось в консервативной прессе, финны платят за добро чёрной неблагодарностью, чураясь России и публично репрезентируя свою национальную обособленность.

Последнее соответствовало действительности: финская пресса и ряд осуществлявшихся в Финляндии репрезентативных актов демонстрировали нелояльность по отношении к России. «Враждебное отношение “великого княжества” Финляндии к Российской Империи почему-то теперь именно всё более обостряется»5 - писал Катков. П. И. Мессарош, побывавший в Финляндии впервые в 1870 году, и вторично появившийся там в 1895 году, был поражён «переменами, произшедшими в течение этих 25 лет во взглядах крестьянского населения края». «Мы увидели, - продолжал Мессарош, - что в эти 1/4 века ненависть ко всему

русскому приняла громадные размеры…»6 Чем дальше заходило финское национальное строительство, тем более востребованной становилась позиция «отталкивания» от России и русскости, при этом стал крайне важен мотив завоевания, в результате которого Финляндия попала под власть России. Так постепенно возникла необходимость внести коррективы в историческую память народа, и в особенности переосмыслить значение «Финской войны» 1808-1809 годов. Одним из способов актуализации памяти стало установление памятников на местах наиболее ожесточённых битв «Финской войны».

Нам известно, что памятники начали устанавливаться ещё в 1860-е годы7, и этот процесс продолжался вплоть до 1950-х годов, усиливаясь в те моменты финской истории, когда антирусские настроения в обществе были особенно сильны. Монументы устанавливали в тех именно местах, где проходили победоносные для шведов бои с русскими войсками. Так, 13 августа 1883 года был поставлен памятник в честь шведской победы в местечке Кольёнвирта (битва произошла 27 октября 1808 года), а одним из наиболее значительных стал памятник битве при Юутта (13 сентября 1808 года), в которой шведы тоже победили русских. Он был установлен 13 сентября 1885 года.8

Открытия обоих памятников происходили очень торжественно. На первом из них присутствовал даже генерал-губернатор Ф.Л. Гейден и русские войска, что, конечно, можно объяснить только недопониманием русской стороной смысла устанавливаемого монумента. На открытии второго памятника русских представителей уже не было, - как отмечали «Московские ведомости», «русские власти поняли наконец, что их присутствие на таком торжестве было бы в высшей степени неприлично».9 Зато процедура открытия была обставлена очень торжественно – произносились речи и тосты, звучала музыка и даже маршировали немногочисленные финские войска. Вызывающе торжественный характер обеих репрезентаций вызвал бурное возмущение в русской консервативной прессе, которая

постепенно начала осознавать всю остроту русско-финляндского противостояния. Так, упомянутые уже «Московские ведомости» писали: «Финляндские “патриоты ” […] усиленно стараются втолковать финскому населению что до 1808 года Финляндия-де была “свободною“, а в этот злополучный год стала жертвой “деспотической“ России […], и что поэтому финский народ должен считать своими “национальными героями“ тех шведов, которые сражались в 1808 году против России и тех финнов, которые, находясь под начальством этих шведов, тоже дрались против наших войск. С этой целью и разыскиваются теперь те местечки, при которых в 1808 году происходили столкновения русских войск со шведскими, дабы сим последним воздвигнуть “национальные“ памятники […]»10

«Московские ведомости», которые, как всякий националистический орган, отличались обострённым «национальным» чутьём, нащупали один из узлов происходивших в Финляндии процессов. На повестке дня стояла необходимость «выплавить» из двух составляющих – проживавших в Финляндии бок о бок финнов и шведов - единую финскую нацию. Этот мотив единения и мобилизации нации был очень важен для тогдашнего финляндского нациестроительства. Именно поэтому вектор национальных предпочтений менялся, что находило отражение в новой интерпретации войны 1808-1809 годов. Теперь единое шведско-финское войско, сражавшееся в «Финской войне», противопоставлялось русским захватчикам.

Памятники на местах битв сооружались на общественные пожертвования, и, благодаря автономному положению Финляндии, разрешения на сооружение монументов получались беспрепятственно. Это не могло не заботить российские власти, и в конечном итоге в 1890 году появился указ Александра III, которым воспрещалось воздвижение памятников в Финляндии без его личного разрешения. «Мы признали за благо, - говорилось в указе, - Высочайше повелеть не воздвигать монументов, статуй и иных памятников на площадях или других публичных местах в городах, а также на публичных местах и полях битв в уезде, без испрошения Высочайшего Нашего на то соизволения.»11 Несмотря на предложенный весьма суровый режим, памятники продолжали появляться, причём число их росло пропорционально негативному отношению к России.

Как минимум шесть монументов на местах сражений было сооружено в так называемые «периоды угнетения», когда российская власть предпринимала массированное наступление на финские автономные права. Финская историография выделяет два таких периода: с 1899 по 1904 и с 1908 по 1917 годы. В эти периоды были установлены:

Памятник битве при Пулккила. Битва состоялась второго мая 1808 года, памятник был установлен в 1908г.12

Четыре памятника битве при Каухайоки. Битва произошла 19 августа 1808 года, памятники установлены с 1908 по 1917 годы в тайне от российских властей. Один из памятников в главном селе волости, другой в Нуммиярви, два креста установлены на местах сражений – в Самелинлааксо и Парьяканнева.13

Памятник в Ревонлахти. Битва состоялась 27 апреля 1808 года, памятник был установлен в канун Иванова дня в 1914 году. Доставка его на место осуществлялась секретно.14

Сравнительно малое число памятников, установленных в «периоды угнетения» объясняется тем, что все они воздвигались секретно, под угрозой наказания. В тех случаях, когда финский Сенат представлял российской власти ходатайство об установке памятников на местах сражений, он получал отказ. Зато как только Финляндия обрела независимость, памятники стали сооружаться беспрепятственно. Пиком массированного сооружения памятников на местах боёв «Финской войны» стали 1930-е годы, когда накал антирусских настроений в Финляндии достиг своей наивысшей точки. Только по самым приблизительным подсчётам, в этот период было воздвигнуто не менее 16-ти памятников.15 Каждый из этих монументов был пышно открыт с военными почестями и снабжён соответствующими пояснениями о том, как на этом месте финские войска били русских. Финляндия готовилась к войне с Россией, и памятники «Финская войны» была частью нового «плана монументальной пропаганды».

Вернёмся к «периодам угнетения». Достаточно долго российская власть была не в состоянии генерировать симметричного ответа на финский миф о войне 1808-1809 годов. Героический дискурс этой войны в России не был развит, хотя в реальности русская армия в Финляндии сражалась и храбро, и искусно, и самоотверженно. Возникал парадокс: проигравшая сторона побеждала на идеологическом поле, воспевая свой героизм и утверждая его в исторической памяти народа, а победившие были не способны получить от своей победы никаких идеологических дивидендов. Русские власти не ставили в Финляндии монументов на местах своих побед, и идея памятника, связанного с «Финской войной», появилась уже в преддверии празднования столетия Фридрихсгамского мира. Этот мирный договор, подписанный 5 (17) сентября 1809 года, завершил «финскую войну», именно по его условиям Финляндия перешла в руки России. Таким образом памятнику следовало прославлять не героизм русской армии, а захватнический, завоевательский характер войны.

Это смещение акцентов отнюдь не было случайным. Тема «завоёванности» Финляндии русским оружием стала весьма актуальной в конце 19 – начале 20 века в связи с развернувшимися на финской и русской площадках историко-политическими дискуссиями. В центре этих споров оказалась так называемая «теория персональной унии», сложившаяся в Финляндии во второй половине 19 века. В соответствии с этой теорией, Александр I при присоединении Финляндии заключил с ней «персональную унию» о союзнических отношениях, и таким образом Финляндия по Фридрихсгамскому мирному договору стала отдельным государством со своей формой правления. Объединяла Финляндию и Россию по этой концепции только власть единого «принципала», царя, который был одновременно русским императором и финским Великим князем. Теория «персональной унии» стала причиной бурных дискуссий между финскими и российскими правоведами и историками, в которую мы не будем сейчас вдаваться,16 но отметим, что с российской стороны была предложена своя точка зрения. Она заключалась в том, что Финляндия – завоёванная территория, которой были дарованы особые права, но эти права у Великого княжества в любой момент могут быть отобраны в зависимости от

его политического поведения. К указанному периоду как раз и относится стремление российской власти отобрать у Финляндии часть её автономных прав.

Последним этапом этого «похода на Финляндию» стал т.н. «второй период угнетения», начавшийся в 1908 году. Его смысл заключался в лишении края его особых автономных прав и в его правовом приравнивании к любой из российских губерний. Начавший «поход» П.А. Столыпин и его сторонники (в т.ч. правые партии) понимали свою задачу как некое «перезавоевание» Финляндии. Именно в таких понятиях и терминах выражали свои намерения в отношении Великого княжества и правые, и сам Столыпин в своих выступлениях в Третьей Думе по финляндскому вопросу (1908 и 1910 годы)17. Важнейшим приоритетом для них являлись, по определению Столыпина, «исторические державные права России»,18 понимаемые как единство и неделимость империи и приоритет в ней русского национального начала.

В своих речах, посвящённых этому принципу «российской единодержавности» правые неоднократно ссылались на то, что главенствующая роль русских в империи и её различных национальных регионах должна быть основана на их праве завоевателей этих земель и, таким образом, строителей империи. Риторика правых была насыщена агрессивной, силовой лексикой, включал в себя понятия «непокорность», «враждебность», «бунт», «подавление», «усмирение».

С особенной страстностью тему «права завоевателя» проводил в своей речи о Финляндии П.А. Столыпин: «Не напрасно, не бессмысленно и не бессознательно были пролиты потоки русской крови, утвердил Пётр Великий державные права России на берегах Финского залива. Отказ от этих прав нанёс бы беспримерный ущерб русской державе […] Сокровище русской нравственной, духовной силы затрачено в скалах и водах Финляндии.»19 Хотя речь в этом выступлении шла о Северной войне, в ходе которой Пётр Первый завоевал часть Финляндии, всем было

ясно, что подразумевается и война 1808-1809 годов, а нынешнее наступление на Финляндию понимается как закрепление завоёванных Петром и Александром I прав.

В этом контексте следует рассматривать и сооружение часовни-памятника в память о Фридрихсгамском мире, и пышное празднование столетнего юбилея этого мирного договора. Остановимся несколько подробнее на истории сооружения памятника.

Идея установить памятник-часовню в память о Фридрихсгамском мире принадлежала проживавшему в Финляндии купцу Николаю Тимофеевичу Резвому, который и сделал основные взносы в созданный для этого фонд.20 Мысль была подхвачена генерал-губернатором и центральной российской властью, и был начат сбор средств. Шёл он трудно, и списки жертвователей свидетельствуют о том, что ни один финн или финский швед не сдал в фонд памятника ни единой марки. Памятник с самого начала был задуман как чисто русский проект, и деньги на него собирали в России (в числе жертвователей – чиновники, учителя и ученики учебных заведений, полицейские, военные, монахи и священнослужители из всех регионов России).21 Проект был выполнен российским архитектором, и расположить памятную часовню решили в непосредственной близости от Хельсинкского православного Успенского собора. Поскольку в то время православная церковь рассматривалась в Финляндии как агент узурпаторской российской власти, и это решение не могло подогреть интерес и симпатию финнов к памятнику.

Финские власти, сколько могли, тормозили реализацию проекта. Несколько лет решался вопрос об отчуждении земли для памятника, и хотя торжественная закладка часовни произошла в ходе празднования столетия Фридрихсгамского мира 5 сентября 1909 года, окончательно вопрос с землёй был решён лишь в октябре 1913 года, когда часовня была уже построена.22 Поначалу Хельсинкские городские власти отказали в безвозмездной передаче земли (требовалось 75 квадратных метров), и назначили за участок непомерную сумму в 16 тысяч финских марок или 6 тысяч рублей. При этом финские газеты публиковали призывы вообще не продавать землю для памятника, т.к. его сооружение явится оскорблением финского народа. Комментируя ситуацию, русская националистическая газета «Окраины России»

писала: «…по-видимому, не скоро дождёмся мы увековечения памяти доблестных покорителей Финляндии на той земле, где уже высятся разные памятники мнимых русских ”поражений“».23 В конце концов по судебному решению Сената цена на землю была снижена до семи с половиной тысяч финских марок (около трёх тысяч рублей).

Закладка часовни-памятника произошло 5 сентября 1909 в ходе торжеств, посвящённых Фридрихсгамскому миру. Как отмечали русские издания, торжества «имели строго военный характер»24, то есть, иными словами, главную роль в них играли русские гарнизоны как во Фридрихсгаме, так и в Хельсинки. В ходе торжеств проводились крестные ходы и военные парады, литургии, торжественные заседания и обеды. При этом ни в Фридрихсгаме, ни в Хельсинки в торжествах не принимали никакого участия местные жители. Несмотря на постоянные декларации русской власти о том, насколько расцвела Финляндия под русской властью (что в большой степени соответствовало действительности), финны не готовы были ликовать вместе с властью, которую они считали узурпаторской. Историческая мифология Финляндии была сформирована, и русский дискурс в ней получил совсем нелестную позицию. Вольно или невольно Россия, празднуя столетие завоевания в крае и устраивая в ходе празднования демонстрацию военной силы, давала новые основания для отталкивания и отторжения. Столкновение исторических мифологий в форме их репрезентаций приводило лишь к углублению конфликта.

История строительства часовни включает в себя как уже описанный долгий процесс отчуждения земли, так и трудности со сбором денег, хотя и собирали на памятник деньги по всей России. Как это происходило и со многими другими имперскими проектами, несмотря на сбор средств по всенародной подписке и крупные пожертвования, денег не хватало, и без государственной поддержки не обошлись. В мае 1911 года, по ходатайству Столыпина и распоряжению царя, недостающие для постройки памятника 22 тысячи рублей были внесены.25 Наконец, осенью 1913 года строительство часовни было завершено и 9 ноября 1913 года она была передана Успенскому собору.26

История сооружения памятника-часовни в память о Фридрихсгамском мире наглядно показывает, как различались финская и русская трактовки войны 1808-1809 годов. В финском историческом мифе преобладал мотив героической борьбы с ненавистным захватчиком за свободу родины, безошибочно действовавший на национальные чувства финнов. Для России же важным был мотив завоевания ещё одной провинции, связанный с темой имперскости и русской гегемонии. Неудивительно, что памятник, воплощавший такие идеи, но при этом находившийся в самом центре Хельсинки, мягко говоря, не вызывал добрых чувств у жителей финской столицы. Это предопредилило его судьбу после обретения Финляндией независимости. Часовня, которую финны называли «часовней мира» или «часовней Резвого» (по имени главного жертвователя на её постройку) была уничтожена через год после окончания гражданской войны в Финляндии (27 января – 15 мая 1918 года), летом 1919 года. Сначала в одну из ночей её целиком облили смолой так, что очистить было уже невозможно. Через год после этого часовня была снесена.27