6. Алкоголь и сегодняшняя реальность в России

Рядом или невдалеке от средних школ в нашей торгующей стране (в отличие от промышленности и сельского хозяйства торговля у нас работает, хоть и торгуем большей частью не своим) находятся магазины, которые круглосуточно торгуют пивом, вином и самыми крепкими напитками. Это могут быть и целые универсамы. Первого сентября начало нового учебного года, судя по пустым пивным банкам и бутылкам из-под водки в близлежащих скверах, отмечается весьма бурно. Детьми! Исследования, проведенные психологами центра «Нет наркотикам!» в шести школах Москвы, показали, что 54,5% школьников в возрасте до 11-12 лет уже употребляли алкогольные напитки. А ведь так или еще хуже повсюду, о чём говорят и другие исследования, на которые были ссылки выше. Значит, в первую очередь, от алкоголя надо оградить детей и подростков. Многочисленные исследования показывают: чем позже молодой человек попробует алкоголь, тем меньше шанс, что у него возникнут проблемы со спиртным в будущем. Непонятно, почему мы до сих пор не можем перенять опыт Финляндии, где эти проблемы уже давно успешно решили. В магазинах, продающих алкоголь, рядом с кассой висит видеокамера. Если продавец сомневается, что покупателю больше 18 лет, он просит его предъявить документы. Камера фиксирует и действия продавца, и дату рождения в паспорте.

Совсем недавно президент открыто признал, что пьянство в России – это национальное бедствие и что все ранее предпринятые действия и меры по борьбе с ним оказались безрезультатными.

Обнародуются страшные цифры – по подсчетам экспертов, в России на душу населения, включая грудных младенцев, приходится 18 литров чистого алкоголя в год. Как известно, предельно допустимым считается показатель 8 литров. Превышение этой «нормы» на каждый литр ведёт к сокращению жизни у мужчин – на 11месяцев, а у женщин – на 4 месяца. Статистика смертности в России это подтверждает.

Почему Россия спивается? Что нужно сделать, чтобы покончить с повальным пьянством от Балтики до Тихого океана и от Байкала до Таймыра? Сработают ли новые рекомендации, высказанные на совещании у президента и меры, предлагаемые на следующий год? Это очередное повышение цен на весь алкоголь и сокращение времени продажи спиртных напитков, включая пиво. Или весь пар и жар опять уйдут в свисток, и всё останется так, как было, только станет ещё хуже? Во всяком случае реклама пива после 11 часов вечера по телевидению идет полным ходом.

Феномен российского пьянства многолик, и причин его неистребимости – великое множество. Президент сказал: «Самое главное – у людей должна появиться и возможность вести нормальный, здоровый, полноценный и трезвый образ жизни. В бедной стране пьянство не победить…». Это верно. Но наша страна, увы, бедная.

К началу XXI века в России насчи­тывалось 38 миллионов пенсионеров. А ещё –17 млн. детей, воспитыва­ющихся в семьях со среднедушевым доходом ниже прожиточного мини­мума, 6 млн. безработных, 9,5 млн. человек, получающих пенсию по ин­валидности, 15 млн. человек, име­ющих доходы ниже прожиточного минимума. Итого – 85,5 млн. бедс­твующих людей, почти две трети на­селения страны.

Говорить о том, что после станов­ления капитализма в России жить стало лучше, жить стало веселей, мо­жет в лучшем случае одна треть жи­телей РФ. Именно в этой трети боль­ше всего трезвенников, умеренно пьющих.

Пьют по-чёрному те две трети, где царит бе­зысходность. Именно там где держится устойчи­во аномия – состояние отчаяния от безысход­ности, неспособность найти себя в рамках но­вого социального строя, что и ведёт к депрессии, особенно у молодёжи, нежеланию жить и бо­роться за жизнь.

85% населения России (вдумайтесь в эту цифру!) страдают от депрессии и более или менее серьёзных пси­хических расстройств. Выступая на заседании Совета по делам инва­лидов, Сергей Миронов, председатель Совета Федерации и лидер партии «Справедливая Россия», сказал, что утрата психическо­го здоровья таким ко­личеством россиян обус­ловлена несколькими факторами: бедностью, безработицей, алкоголизмом и потерей веры в будущее. «25 процентов населе­ния России нуждаются в психиатрической по­мощи, тогда как в других странах мира это показатель держится – 15%. Если сравнить эти данные с данными лихих 90-х годов, то мы придём к выводу, что количество пациентов психиатричес­ких клиник увеличилось почти в 2 раза».

Нынешний кризис лишь уси­лил этот общенациональный стресс.

Эксперт Всемирной организа­ции здравоохранения (ВОЗ) Линн Фридли убеждена: «Социальное не­равенство — одна из главных причин стресса. Оно также обостряет стресс у тех, кто вынужден мириться с мате­риальными лишениями».

Россия в последние годы держит мировой рекорд социальной не­справедливости. Депрессивное воз­действие на трудовое население и учащуюся молодёжь оказывает и бес­пардонная демонстрация по телекана­лам богатства новых русских и разгула потерявших всякий стыд и совесть ге­роев рублёвского «гламура». Аномию в обществе усиливает и бандитский беспредел в отношении предпринимателей малого бизнеса, и сращивание бандитских группировок с чиновниками МВД, что создает уже коррумпированную мафию, и размах коррупции уже всех чиновников, особенно, как выясняется, губернаторов, мэров и чиновников УВД (включая сюда и ГБДД).

«Нам всё дозволено!» – лозунг этой публики, которая своё нравс­твенное уродство стремится навязать как норму всей нации.

А ведь на шкале ценностей русс­кого человека справедливость всегда была наивысшей. Дефицит социаль­ной справедливости россияне начали ощущать не сегодня, а с конца 60-х годов, когда привилегии партномен­клатуры материализовались уже не только в форме спецпайков, но и в виде дач, машин, нарядов и драгоценностей. Это объективно привело ещё в СССР к первым проявлениям аномии и как следствие — к резкому росту потребления алкоголя.

Алкоголь в этом случае – наилуч­ший «друг». Через призму стакана с водкой или даже с мутным самого­ном жизнь кажется чище, понятнее и привлекательнее. Беда только в том, что, когда стакан опустошён, реаль­ность выглядит ещё отвратительнее, а несправедливость – невыносимее. И тогда наливается ещё один стакан...

Бытовое пьянство на Руси и даже пьянство под протестными лозунга­ми не ново, но оно никогда раньше не носило характера эпидемии. Были сдерживающие моменты – пьянс­тво осуждалось во всех слоях общества, и в первую очередь Церковью. Распущенность как объективная при­чина злоупотребления алкоголем счи­талась постыдным качеством у муж­чин и непростительным – у женщин. Пьяным на балах дворянства не потанцуешь.

Судя по оценкам многочисленных исследований в европейских и других странах мира, такие масштабы избыточного потребления алкоголя не являются "прерогативой" российских выпивох. В США каждый тринадцатый взрослый американец – алкоголик (данные помещены на сайте http://www.dental.am/rus/stuff.php)

Еще несколько миллионов американцев употребляют спиртное регулярно и в столь больших количествах, что находятся на пороге алкоголизма. Треть чехов и значительная часть чешек употребляют алкоголь в количестве, которое опасно для здоровья. В Финляндии доля избыточно потребляющих алкоголь мужчин составляла в 2002 г. 30%, среди женщин - 13% [данные помещены на сайте http://www.radio.cz/ru/statja/ 58209].

Когда в марте 2008 г. Всемирная организация здравоохранения составила рейтинг стран, удер­живающих пальму первенства по час­ти употребления спиртного, ведущие агентства РФ радостно сообщили, что первое место в рейтинге ВОЗ за­няла не Россия, а миниатюрное гер­цогство Люксембург. Следом за ним идут Чехия и Эстония. Эти страны са­мые пьющие – за год средний житель потребляет более 12 литров чистого алкоголя. На четвёртом месте идёт Германия, а вслед за ней – ряд других отнюдь не бедных стран Евросоюза.

Но там всё потреблённое за год спиртное учитывается в отличие от России до последней капли. В сильно и безразборно пьющей России ник­то не знает точно, сколько спиртного потребляет её население. По нашим оценкам, потребление доходит до 18 литров в год на человека, –подтвердил журналистам руководитель отдела Московского НИИ психиатрии Александр Немцов. Столько в России не пили никогда. Для сравнения – в XIX веке на душу населения приходилось в среднем от 2 до 4 литров в год. Этот же показатель держался и в начале советского времени».

1 июня 1985 года началась извес­тная антиалкогольная кампания. Её инициатором явился Е.К. Лигачёв, глава Томского Обкома КПСС. За первые полтора года регистрируемая продажа снизилась на 51%, а реаль­ное потребление на 27. Но – за счёт резкого увеличения самогоноваре­ния, которое продолжало расти и тем самым компенсировать дефицит го­сударственной продажи, ничего не изменилось. 1991 год условно можно считать годом окончания антиалкогольной кампании. Тогда потребление при­близилось к исходному уровню, главным образом из-за подпольного производства спиртных напитков, которые в то время составляли более половины общего потребления.

Новый и особенно бурный рост потребления пришёлся на начало ры­ночных реформ (с января 1992 года), в ходе которых временно была отме­нена государственная монополия на производство и торговлю спиртным, и продолжался до 1994 года. На алко­гольный рынок России хлынули не облагаемые акцизами, а значит, очень дешёвые импортные фальсификаты. Часть из них была изготовлена на основе технических спиртов. В первые годы реформ эти особо токсичные фальсификаты покрывали около 20% потребления, их токсичность намного превышала токсичность самогона. По словам директора Центра исследова­ний федерального и регионального рынка алкоголя Вадима Дробиза и сегодня почти половина водки в мага­зинах – контрафакт с розничной це­ной ниже 50 рублей. Теперь цены «подогнали», и не стало водки дешевле 50 руб., а контрафакт остался. С 1 января 2011 г. цены на алкогольные напитки опять поднимут, но это не означает, что пропорционально поднимется качество, ведь не наше государство контролирует качество, а иностранные хозяева фирм- производителей.

В результате резкого роста потреб­ления спиртного, особенно некачест­венного, а то и чистой отравы, в 90-х годах резко возросло число алкоголь­ных психозов, смертельных отравле­ний алкоголем. В среднем по России число смертельных отравлений сур­рогатами алкоголя составляет более 30-40 тысяч человек в год.

В русской глубинке спиваются це­лыми семьями, целыми деревнями и посёлками. Вымирание и умственная неполноценность населения в резуль­тате этого прогрессируют. Дебилы порождают дебилов и умственно от­сталых. Этот зловещий цикл отравля­ет и губит генофонд нации. Алкоголь оставляет после себя вместо живых деревень и сёл мёртвую пустыню.

Ещё одна причина вымирания россиян – насильственная смерт­ность. В России и это преимущест­венно связано с алкоголем. Кто занимает место русских в этих местах? Увы, пришельцы. Хоть и непьюшие, но все же пришельцы, ис­поведующие свои культурные цен­ности и традиции и не говорящие, как правило, по-русски.

Философ Бертран Рассел счи­тал, что в Англии «пьянство – это временное самоубийс­тво». Увы, в России это – само­убийство массовое и перманентное. «Решающий вклад» в депопуляцию страны вносит алкоголизм. В резуль­тате поголовного пьянства рождае­мость в стране является «катастрофи­чески низкой» и «не обеспечивающей простого воспроизводства» граждан России. Зато алкоголизм приводит к ежегодному росту рождаемости не­полноценных детей – умственно отсталых и калек.

В Интернете было обнародована информация, суть её, хотя бы фрагментарно, состоит в следующем:

«...Молох афганской войны за 10 лет поглотил 14 тысяч человек. Страшная цифра, если вдуматься. Но только за один 2007 год в России с помощью алкоголя уничтожено более 700 тысяч человек! Так почему ж первое – война и трагедия, а второе – бизнес?

Все террористы, насильники, бан­диты России убили за 2007 год 50 ты­сяч человек, алкоторговцы - 700 тысяч человек. Так почему ж второе — биз­нес, а первое — преступление?

И почему мы, немые свидетели того, как вели­кий российский народ дрейфует в по­зорное небытие, сходит с исторической арены, превращается в аморальную орду дебилов, пьяниц и шутов, ничего не предпринимаем? (Использованы материалы, изложенные в статье: Большаков Владимир. Депрессивный стакан// Литературная газета. – 2009. – 23-29 сентября. – № 38.– С.1,3).

Показатели смертности из-за алко­голизма и насилия среди российского населения в возрасте от 15 до 65 лет вы­шли на первое место, значительно опе­режая смертность от сердечно-сосудис­тых заболеваний (основная причина смерти в развитых странах).

В современной России усилилась и так называемая социальная диффе­ренциация смертности, то есть вы­мирают в первую очередь бедные и маргинальные слои населения, при­чём именно среди них женская смер­тность особенно высока.

Что нужно сделать, чтобы остано­вить повальное пьянство, – это безум­ное массовое самоубийство русских? Возьмём зарубежный опыт. Чтобы ограничить потребление ал­коголя, в 1999 году Соединённые Штаты ввели закон, разрешающий продавать спиртные напитки только лицам, достигшим 21 года. В резуль­тате смертность от алкоголизма сни­зилась почти вдвое. В Европе также существуют ограничения по возрас­ту, месту и времени продажи алко­гольных напитков.

Ещё в 1970-х годах ВОЗ приняла специальную резолюцию, согласно которой алкоголь приравнивался к наркотикам, подрывающим здоро­вье населения. По мнению специалистов ВОЗ, существует всего два метода борьбы с алкоголизмом: сухой закон и введение вы­соких цен на напитки. Я вам назвала ещё и третий – широкая и убедительная пропаганда правды об алкоголе, которая сейчас у нас совсем не ведётся (у нас теперь нет ни пропагандистов, ни национальной идеи). Нужно подробно рассказывать детям о вреде алкоголя. Причем делать это должны не только педагоги на специальных уроках, но и родители. У нас же пока опасность алкоголя недооценивают и в семье, и в школе. В России более 80% подростков пьют спиртное регулярно. Так что нас ждут новые алкогольные рекорды.

Может быть, в связи со спортивными перспективами 2014 и 2018 годов что-то изменится. Но вряд ли. Начнётся выращивание спортивной элиты, а не развития массового спорта, как это было раньше. Тем более, что большая часть населения платить за занятия в спортивных секциях и клубах не в состоянии. А повсеместное спортивно-оздоровительное движение – это антиалкогольный образ жизни.

Самым первым и необходимым решением в уменьшении смертности от алкоголя было бы восстановление го­сударственной моно­полии на производс­тво этилового спирта. Вспомним. Ещё в 70-х годах прошлого ве­ка бюджет государства формировался более чем на 30% за счёт во­дочных денег. А в 2002 году доля поступлений от реализации алкого­ля в бюджете России не превысила 3%, а затем снизилась ещё больше. При этом потребление водки в России растёт.

Понятно, чтобы сни­жать вред от алкоголя, табака и пива, необхо­димо контролировать их производство и реа­лизацию. Но как госу­дарство может осущест­влять контроль, когда оно не владеет ни тем, ни другим? Средства с рын­ка этих продуктов ухо­дят в иностранные ком­пании. В компанию Sun Interbref (Бельгия), кото­рая владеет 100% акций предприятий, выпуска­ющих пиво «Толстяк», «Сибирская корона» и «Клинское». В компанию Baltic Beverage Holding (Швеция), ко­торая владеет 75% акций предпри­ятий, выпускающих пиво «Балтика» и «Ярпиво». Это только в своей рекла­ме они представляют все эти напитки «русскими» брендами, навязывая рос­сиянам свой пивной патриотизм.

Конечно, уже то, что о пробле­ме неумеренного потребления спир­тного в России заговорили на са­мом высшем уровне, следует только приветствовать. Благодарность Патриарху Кириллу за то, что он призвал Церковь к крестовому похо­ду против зелёного змия. Поход этот должен стать общенациональным. Нужна срочная мобилизация всего общества, всего народа, лучших его умов на борьбу с этим злом. С 1994 г по настоящее время наблюдается устойчивый рост рискованного уровня потребления, кроме женщин, у экономически неактивного населения трудоспособного возраста, у пенсионеров, самозанятых; у бедных, у сельских жителей; в многодетных семьях; у разнорабочих. Иными словами, пить стали чаще и больше в социальных средах, в наибольшей степени испытавших социально-экономические и психологические травмы переходного периода: падение уровня жизни, депрессии, страх, потерю уверенности в себе и в своем будущем, суицидные мысли (Тапилина В.С. Сколько пьёт Россия? Объём, динамика и дифференциация потребления алкоголя/ В.С. Тапилина // Социологические исследования. – 2006. – 2. – С. 85 – 94.

Что касается государства... Оно должно не только принять срочные законодательные меры, но озаботить­ся в первую очередь искоренением нищеты и бедности, повышением жиз­ненного уровня рос­сиян, укреплени­ем их уверенности в завтрашнем дне. Иначе нет смысла говорить о сбереже­нии народа. Врачи считают, что страна уже идет к настоящей алкогольной катастрофе. Специалисты убеждены: решить проблему только ограничениями в продаже алкоголя не удастся. Нужно менять менталитет подрастающего поколения, в чём и заключается концептуальная идея всех предложенных лекций об алкогольном тоталитаризме.

Уровень потребления алкоголя является одним из важнейших индикаторов здоровья не только индивидов, но и общества в целом. Поэтому проблема избыточного потребления алкоголя выходит за медицинские рамки. Это социальная проблема и предмет соответствующей политики государства, задачами которой являются реализация эффективных превентивных мер охраны здоровья населения и снижение уровня потребления алкоголя. К сожалению, не существует каких-либо специальных мер, которые могли бы играть роль приемлемой и конкурентоспособной альтернативы сокращению потребности в алкоголе. Однако ясно, что снижение уровня потребления алкоголя невозможно без изменения условий жизни людей, повышения их культуры, нравственности. Существенное улучшение условий жизни населения, доступность образования, наличие профессии и хорошо оплачиваемой работы обеспечивают людям возможность занимать достойное место в обществе, вести здоровый образ жизни, исключающий алкоголь как "лекарство" от жизненных неудач, глубокой неудовлетворенности жизнью, депрессии и т.д., тем самым, если не для безалкогольного образа жизни, то хотя бы умеренного и ответственного потребления этого продукта. (Это заключение из вышеназванной статьи Тапилиной Веры Сергеевны, старшего научного сотрудника Института экономики и организации промышленного производства Сибирского отделения РАН, последнее предложение которого не совпадает несколько с той концепцией, которой я хотела поделиться с Вами в этих лекциях).

Николай Ляпин, выпускник философского факультета Ленинградского университета еще во времена, называемые застойными, написал стихотворение под названием «Бич» о русском пьянстве, уже тогда процветавшем в обществе развивающейся аномии. Вот оно после некоторой моей корректировки. По-моему, вся убойная сила российского пьянства в нём схвачена с большим эмоциональным накалом.

Бич

Мы водку пьем, конечно, через край. Здоровье губим ею и таланты

Мы часто для себя, как ни виляй,

Заброшенные кем-то диверсанты.

Ну, кто от пьянок, кто не пострадал?

И со спиртным не люди мы, – уроды!

Да это же не мыслимый обвал

На счастье, на семью и на разводы!

Бутылки с алкоголем – нарасхват.

Подумать можно – книги покупают.

И кто-нибудь с улыбочкой: «балдят!»

Но не балдят, а горе добывают.

Я в ужасе отчаянном порой,

Не нравится мне вся эта малина.

Если взлететь, допустим, над страной,

Предстанет, братцы, грустная картина!

Те пьют, потом в больницы их везут.

Они гниют, горилки выпив реки.

Какой, к чертям, задор с них или труд?

Они ведь жертвы глупости, калеки!

В семье скандалы, чуть не на ножах.

А там дерутся прямо на бульваре.

А после в заключеньи, в лагерях

Поют, бренча угрюмо, на гитаре.

А на заводе бог – прогул.

Откуда тут рывки или скачки?

Я бы ремнем народ свой так и вздул!

Не пей, подлец! Не лезь в мешок тоски!

Да, алкоголь сегодня – это бич.

Пьет работяга, пьет интеллигенция,

Да это по большому счету клич

К самоубийству. Это интервенция!

Нет, раньше пили все-таки не так.

Сейчас кругом одна блевота.

И все спешат в какой-нибудь кабак,

Как будто на учебу иль работу.

Что заставляет водку эту жрать?

Грусть, неудачи и обиды боли?

Так неужели трудно управлять

Собой без пьянства? – Нету силы воли?

Что можно сделать с этими людьми?

Ведь они к смерти, к смерти своей рвутся!

И что ни говори им, черт возьми,

Они, словам, увы, не поддаются.

Я потрясен. Вот пьяница. Шатается нахалом.

Но говорит, вдруг проявив апломб,

Что партия споила наш народ,

А сам в желудок водку льёт стаканом.

Беда. Беда. Хирург, знакомый мне,

Как-то сказал печально: «А ты знаешь,

Мне кажется порой – мы на войне

И алкоголем раненых не сосчитаешь».

Эх, люди, люди. Мы как те скоты,

Что ворвались в посев и обжираемся,

Не видим от куриной слепоты

И об соблазн всё время спотыкаемся.

Что ждать от бабы, что легла

Среди дороги? – Чистое, святое?

Какой пример ты детям подала?

Или отец, который пьёт запоем?

Что в водке видит девушка, юнец,

Что из горлá всю эту дрянь хлебают?

Поймут ли они ясно наконец:

Они себя же этим убивают.

Взрастет ли колос нашего ума

Или башка навек уже споткнулась?

Я не хочу, чтобы от водки и вина

Моя цивилизация загнулась!

Взгляните влево, вправо гляньте, братцы,

Взгляните ввысь, мечтой наполнив лоб,

Неужто в жизни нечем нам заняться,

Что лезем в алкогольный гроб?

Отстаньте от него вы, отвяжитесь!

В гробу еще вы долго належитесь.

ЛЕКЦИЯ 13. САМОУБИЙСТВО КАК КРАЙНЯЯ ФОРМА ДЕВИАНТНОГО ПОВЕДЕНИЯ

Введение

Cамоубийство – одна из вечных проблем человечества, поскольку существует как явление практически столько же, сколько существует на Земле человек. Самоубийство, как считают исследователи, явление сугубо антропологическое. Считается, что случаи самоубийств животных являются либо поэтическим вымыслом, либо неправильными выводами из поверхностных наблюдений за жизнью животных. Ни скорпион, вонзающий себе свое ядовитое жало в спину, если его окружить горящими углями, ни те животные, которые отказываются от пищи в неволе и погибают, не действуют сознательно, и это – главное отличие их поведения от поведения человека.

В литературе проблема суицида нашла свое отражение еще во времена Древнего Египта, именно к этому периоду относят исследователи поэтическое произведение “Спор разочарованного со своей душой”. Вот как определяет свое состояние неизвестный автор, написавший этот текст:

Мне смерть представляется ныне

Исцеленьем больного,

Исходом из плена страданья.¹

Самоубийство представляет собой комплексную проблему, и изучение данного явления началось в сфере не психологии, а философии. Альбер Камю – один из представителей школы экзистенциалистов – считал, что «есть лишь одна по-настоящему серьезная философская проблема – проблема самоубийства. Решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить, – значит ответить на фундаментальный вопрос философии. Все остальное – имеет ли мир три измерения, руководствуется ли разум девятью или двенадцатью категориями – второстепенно».²

В психологии и медицине суицид стал исследоваться, начиная с XIX в., когда появляются труды Э. Дюркгейма и З. Фрейда, ставшие фундаментальными исследованиями по этой теме.

Социологическая теория самоубийства, предложенная Дюркгеймом, рассматривает самоубийство в основном как результат разрыва интерперсональных связей личности, отчуждения индивидуума от той социальной группы, к которой он принадлежит.

Знакомство русской аудитории с работой Э. Дюркгейма “Самоубийство” состоялось вскоре после ее опубликования во Франции: в 1912 г. Его идеи широко пропагандировались известным русским социологом Питиримом Сорокиным в самый разгар очередной эпидемии самоубийств в стране (1910-1914).³

З. Фрейд трактовал явление самоубийства как следствие нарушение психосексуального развития личности. По мнению Фрейда и его школы, влечение к самоубийству у подростков развивается в связи с аутоэротизмом, удовлетворяемым онанистическими эксцессами, которые рассматриваются в то же время как унизительный акт, угрожаемый тяжелыми последствиями, и отсюда возникают ущемленные комплексы и влечение к самоубийству.

Заслуживает внимания статья З. Фрейда “Печаль и меланхолия” (1910). Ее появление по времени совпадает со знаменитым заседанием Венского психоаналитического общества, на котором впервые обсуждалась проблема суицидального поведения. В своей работе З. Фрейд анализирует суицид на основании представлений о существовании в человеке двух основных влечений: Эроса – инстинкта жизни и Танатоса – инстинкта смерти. Континуум человеческой жизни является полем битвы между ними. По Фрейду, суицид и убийство являются проявлением разрушительного влияния Танатоса, т.е. агрессией. Различие состоит в ее направленности на себя или на других. Совершая аутоагрессивный поступок, человек убивает в себе интроецированный объект любви, к которому испытывает амбивалентные чувства. Господство Танатоса вместе с тем почти никогда не бывает абсолютным, что открывает возможность предотвращения самоубийства.⁴

Последователь школы психоанализа, американский ученый Карл Меннингер развил представления З. Фрейда о суициде, исследовав их глубинные мотивы. Он выделил 3 основные части суицидального поведения:

1. Желание убить; суициденты, будучи в большинстве случаев инфантильными личностями, реагируют яростью на помехи или препятствия, стоящие на пути реализации их желаний;

2. Желание быть убитым; если убийство является крайней формой агрессии, то суицид представляет собой высшую степень подчинения: человек не может выдержать укоров совести и страданий из-за нарушения моральных норм и потому видит искупление вины лишь в прекращении жизни;

3. Желание умереть; оно является распространенным среди людей, склонных подвергать свою жизнь необоснованному риску, а также среди больных, считающих смерть единственным лекарством от телесных и душевных мучений.

Таким образом, если у человека возникают сразу три описанных К. Меннингером желания, суицид превращается в неотвратимую реальность.⁵

Карл Густав Юнг, касаясь проблемы самоубийства, указывал на бессознательное стремление человека к духовному перерождению, которое может стать важной причиной смерти от собственных рук. Это стремление обусловлено актуализацией архетипа коллективного бессознательного, принимающего различные формы.⁶

Э. Шнейдман внес огромный вклад в суицидологию, являясь представителем феноменологического направления. Он впервые описал признаки, которые свидетельствуют о приближении возможного самоубийства, назвав их “ключами к суициду”. Э. Шнейдманом описаны и выделены общие черты, характерные для всех суицидов. Вместе с Н. Фарбером он ввел в практику метод психологической аутопсии (включающий анализ посмертных записок суицидентов).⁷

Н. Фарбероу является создателем концепции саморазрушающего поведения человека. Его подход позволяет более широко взглянуть на проблему, имея в виду не только завершенные самоубийства, но и другие формы аутоагрессивного поведения: алкоголизм, токсикоманию, неоправданную склонность к риску и т.д.⁸

Основоположник и классик логотерапии Виктор Франкл рассматривал самоубийство в ряду таких понятий, как смысл жизни и свобода человека, а также в связи с психологией смерти и умирания. Человек, которому свойственна осмысленность существования, свободен в отношении способа собственного бытия. Однако при этом в жизни он сталкивается с экзистенциальной ограниченностью на трех уровнях: терпит поражения, страдает и должен умереть. Поэтому задача человека состоит в том, чтобы, осознав ее, перенести неудачи и страдания. В. Франкл относился к самоубийству с сожалением и настаивал, что ему нет законного, в том числе нравственного оправдания. В конечном счете, самоубийца не боится смерти – он боится жизни, считал В. Франкл.⁹

В XX в. изучением проблемы самоубийства занялись также такие психологи, как Э. Гроллман, В. Франкл, К. Роджерс и другие. Можно сказать, что наиболее важными проблемами, привлекающими внимание всех исследователей в этой области, являются:

• Причины самоубийства;

• Факторы риска (пол, социальное положение, психические расстройства, генетические заболевания и т.д.);

• Превенция, интервенция и поственция суицида, которым огромное внимание уделяется Э. Гроллман. Под этими терминами понимается профилактика самоубийств, непосредственная психологическая помощь человеку, стоящему на грани выбора и помощь его близким, если трагедия все же случилась.

Помимо этих проблем существует и множество других, связанных с морально-этическими нормами, религией, культурой и т.д.

Как видно из всего вышесказанного исследованиями в области суицидологии занимались в основном иностранные психологи и социологи. Что касается изучения этой проблемы в России, то в первую очередь можно назвать кандидата философских наук И. П. Красненкову. К основным ее работам по данной теме можно отнести “Социально-философские и политико-правовые аспекты феномена суицида” и “Философский анализ суицида под углом зрения взаимоотношения человека с искусственной средой”. В связи с данной темой можно также упомянуть книгу Алиева “Актуальные проблемы суицидологии” 1987 года издания. Недавно вышла книга “Писатель и самоубийство” Г. Чхартишвили (более известного под псевдонимом Б. Акунин), но как пишет сам автор, его труд имеет совсем не научный характер: “Отсюда нежелание автора придавать книге наукообразие с помощью сносок, отсылок, комментариев и прочих атрибутов научного издания. Перед вами не научный трактат, а эссе…»¹⁰

Таким образом, можно говорить, что изучение самоубийств в России безнадежно отстает от соответсвующих исследований в Европе и США.

Между тем по данным Российского Федерального Суицидологического Центра в 1990-1991 годах на 100000 россиян добровольно расстались с жизнью 26 человек, а в 1995 году - 40 человек. В некоторых районах Севера, Урала и Сибири этот показатель еще более высок и составляет 45-50 случаев на 100000 населения¹¹ .

Северный климат, как недавно было доказано учеными, действительно влияет на показатель самоубийств в сторону увеличения. Это видно на примере таблицы причин смерти для Мурманской области.

Причины смерти	1991-1992	1996-1997	Рост
Болезни системы крово обращения	339.4	496.8	46.3%
Новообразования	121.3	139.7	15.2%
Несчастные случаи, отравления	121.6	168.0	38,20%
Самоубийства	27.4	40.7	48,50%
Убийства	12.4	23.2	99.0%
Б-ни органов дыхания	16.5	28.3	71.5%
Б-ни органов пищеварения	19.6	31.6	61.2%

Причины смерти в Мурманской области на 1991-1992, 1996-1997 гг.¹²

Из таблицы видно, что рост самоубийств в период с 1991 по 1997 год составил почти 50%, что само по себе говорит об актуальности проблемы.

Понятно, что самоубийство представляет собой интернациональную проблему. С точки зрения социологии количество самоубийств является показателем социальной напряженности в стране. Во времена СССР случаи суицидов скрывались, и точную цифру покончивших с собой установить так и не удалось.

Данный доклад отнюдь не претендует на охват проблемы во всех ее проявлениях, т.к. это само по себе вряд ли возможно. Целью работы является рассмотрение основных положений суицидологии: классификации самоубийств, их причин и смыслов.

Психологический смысл суицида

Как пишет Е.Г Банщикова в своей статье “Философские и методологические основы психопатологического анализа самоубийства”, самоубийство, если дать ему краткое определение, есть сознательное, самостоятельное лишение себя жизни. В этих двух основных дефинициях заключается его коренное отличие от убийства, в котором, по понятным соображениям, отсутствует элемент самостоятельности, и от несчастного случая, в котором отсутствует элемент сознательности и доминирует случайность.

Истинное самоубийство предполагает жестокий поединок жизни и смерти, в котором терпит поражение все, что удерживало человека на этом свете. Но что же его удерживало до сих пор, несмотря на невзгоды, и что заставило поднять на себя руки?

Если человек решает лишить себя жизни – это означает, что в его сознании претерпела серьезные изменения фундаментальная этическая категория – смысл жизни. Человек решается на самоубийство, когда под влиянием тех или иных обстоятельств его существование утрачивает смысл. Утрата смысла жизни – это необходимое, но не достаточное условие суицидального поведения. Нужна еще переоценка смерти. Смерть должна приобрести нравственный смысл – только тогда представление о ней может превратиться в цель деятельности. Как писал Николай Бердяев в психологическом этюде “О самоубийстве”: «Самоубийство есть психологическое явление, и, чтобы понять его, нужно понять душевное состояние человека, который решил покончить с собой. Самоубийство совершается в особую, исключительную минуту жизни, когда черные волны заливают душу и теряется всякий луч надежды. Психология самоубийства есть, прежде всего, психология безнадежности. Безнадежность же есть страшное сужение сознания, угасание для него всего богатства Божьего мира, когда солнце не светит и звезд не видно, и замыкание жизни в одной темной точке, невозможность выйти из нее, выйти из себя в Божий мир. Когда есть надежда, можно перенести самые страшные испытания и мучения, потеря же надежды склоняет к самоубийству... Душа целиком делается одержимой одним состоянием, одним помыслом, одним ужасом, которым окутывается вся жизнь, весь мир. Вопрос о самоубийстве есть вопрос о том, что человек попадает в темные точки, из которых не может вырваться. Человек хочет лишить себя жизни, но он хочет лишить себя жизни именно потому, что он не может выйти из себя, что он погружен в себя. Выйти из себя он может только через убийство себя. Жизнь же, закупоренная в себе, замкнутая в самости, есть невыносимая мука.» Как бы ни были многообразны жизненные события и конфликты, приводящие к самоубийству, у всех у них есть один общий этический аспект: на уровне морального сознания все они апеллируют к нравственным ценностям: именно в этом качестве выступают все представления о счастье, добре, справедливости, долге, чести, достоинстве и т.п. Иными словами, суицидогненные события – это мощные удары по моральным ценностям личности. Само суицидальное решение – это акт морального выбора. Отдавая предпочтение самоубийству, человек соотносит его мотив и результат, принимает на себя ответственность за самоуничтожение или перекладывает эту ответственность на других. Так или иначе, когда человек выбирает этот поступок, – он видит в самоубийстве не просто действие, причиняющее смерть, но и определенный поступок, несущий положительный или отрицательный нравственный смысл и вызывающий определенное отношение людей, их оценки и мнения. Исходным в этико-психологическом анализе самоубийств следует считать категорию жизненного смысла – одну из наиболее общих, интегральных характеристик жизнепонимания и жизнеощущения личности. Совершенно очевидно, что каждый человек как бы ни был он поглощен своими повседневными делами и заботами, хочет не просто жить, но и ощущать ценность своей жизни, чувствовать, что его существование, его деятельность, преодоление препятствий, устремленность в будущее несут какой-то смысл. В обыденных ситуациях мы редко осознаем, что нам нужна не только жизнь сама по себе, но и ее осмысленность. Мы и без того стихийно воспринимаем жизнь как нечто положительное. А вот к смерти, наоборот, относимся резко негативно, видим в ней нечто трагичное, внушающее страх. В этой как бы предзаданной полярности отношений к жизни и смерти можно усмотреть проявление того таинственного «инстинкта жизни», о котором столько сказано и написано как о первооснове биологического существования животных и человека. Главный же механизм, специфичный для суицидального поведения и запускающий акт самоубийства, – это инверсия отношений к жизни и смерти. Жизнь утрачивает все степени положительного отношения и воспринимается только негативно, в то время как смерть меняет свой знак с отрицательного на положительный. С этого начинается формирование цели самоубийства и разработка плана ее реализации.¹³ Сенека так высказывался по этому поводу: «Смерть предустановлена мировым законом и поэтому не может быть безусловным злом. Но и жизнь не есть безусловное благо: она ценна постольку, поскольку в ней есть нравственная основа. Когда она исчезает, человек имеет право на самоубийство».

Типология самоубийств

В первую очередь, на мой взгляд, следует рассмотреть классификацию самоубийств, предложенную классиком суицидологии Э. Дюркгеймом. В своем социологическом этюде “Самоубийство” он выделяет 3 типа суицида: эгоистическое, альтруистическое и аномическое самоубийство. Разберемся в них подробнее.

Характерной чертой эгоистического самоубийства является «состояние томительной меланхолии, парализующей всякую деятельность человека … ему невыносимо соприкосновение с внешним миром, и, наоборот, мысль и внутренний мир выигрывают настолько же, насколько теряется внешняя дееспособность».¹⁴ Человек закрывает глаза на все окружающее, т.к. оно лишь усиливает его боль и обращает внимание своего сознания только на себя, на свои переживания, но тем самым он только углубляет свое одиночество: «Действие возможно только при наличности соприкосновения с объектом; наоборот, для того, чтобы думать об объекте, надо уйти от него, надо созерцать его извне; в еще большей степени такое отъединение необходимо для того, чтобы думать о самом себе. Тот человек, вся деятельность которого направлена на внутреннюю мысль, становится нечувствительным ко всему, что его окружает».¹⁵ Само по себе отделение от внешнего мира не является положительным явлением, но тем не менее редко ведет к самоубийству. Что же является причиной суицидальной реакции? Дело в том, что человек, отграничивая себя от внешнего мира, лишается возможности самоидентификации в этом мире. Сознание не может определиться имманентно, вне связи с другими явлениями: «Создавая вокруг себя пустоту, оно создает ее и внутри себя, и предметом его размышления становится лишь его собственная духовная нищета».¹⁶ Созерцание этой пустоты рано или поздно заканчивается самоубийством: «Когда сознание, что он не существует, доставляет человеку столько удовольствия, то всецело удовлетворить свою наклонность он может только путем совершенного отказа от существования».¹⁷ Самоубийство в данном случае не содержит в себе никакого яростного порыва или протеста, наоборот, «последние моменты жизни окрашены спокойной меланхолией»¹⁸, человек заранее продумывает план лишения жизни и спокойно движется к ключевому моменту.

Приверженец гештальт-психологии А. Моховиков склонен рассматривать суицид с точки зрения защитных механизмом: интроекции, проекции, ретрофлексии и конфлюэнции. В случае эгоистического самоубийства имеет смысл говорить о ретрофлексивном векторе суициде: «При ретрофлексии человек останавливает свою активность на уровне конкретного действия. Его чувства или желания не выходят наружу и остаются внутри…».¹⁹

Что касается альтруистического самоубийства, то оно диаметрально противоположно самоубийству эгоистическому. В противоположность эгоистическому суициду, характеризующемуся, как правило, полным упадком сил, альтруистическое самоубийство, «имея своим происхождением страстное чувство, происходит не без некоторого проявления энергии».²⁰ Образцом этого типа самоубийств, по Дюркгейму, является смерть Катона, который отдал свою жизнь за государство. Альтруистическое самоубийство характерно, в основном для государственных деятелей, религиозных фанатиков или просто людей, чувствующих огромную ответственность за свое дело и за жизни других людей. Основным чертами данного типа являются: «Спокойствие полное; никаких следов самопринуждения, акт совершается от чистого сердца, потому что все деятельные наклонности прокладывают ему путь».²¹ Примером данного типа самоубийств в литературе может служить рассказ японского писателя Юкио Мисима «Патриотизм»; показателен диалог между офицером японской армии и его женой:

«- Ну вот… – Поручик поднял глаза. Несмотря на бессонные ночи, их взгляд был острым и незамутненным. Теперь они смотрели прямо в лицо Рэйко. – Сегодня ночью я сделаю харакири».²² Далее идет описание абсолютно спокойной сцены приготовлений к смерти, причем жена тоже делает себе харакири вместе с мужем, таким образом, можно говорить о двойном альтруистическом самоубийстве. Можно предположить, что альтруистическое самоубийство наиболее характерно именно для японской культуры, культуры стыда, как определяют ее исследователи. Личность в этой стране находится в очень большой зависимости от окружения, и принесение себя в жертву ради других отличает именно японского человека.

С позиции гештальт-теории альтруистический суицид происходит в поле интроективного вектора: «Поскольку человек-интроектор поступает так, как хотят от него другие, то интроектный вектор наиболее выражен в случае альтруистических самоубийств, которые совершаются, если авторитет общества подавляет идентичность человека…»²³

Третий тип самоубийств – аномические суициды. Этот тип отличается «от первого тем, что совершение его всегда носит характер страстности, а от вторых – тем, что вдохновляющая его страсть совершенно иного происхождения».²⁴ Доминирующим чувством в данном случае, по мнению Дюркгейма, является гнев. Если об эгоистическом самоубийстве можно сказать, что человек не испытывает острого отвращения к миру, то при аномическом суициде наблюдается горячий протест против жизни вообще. Дюркгейм считает, что характерной особенностью данного типа может являться в некоторых случаях ситуация убийства человека, которого суицидент считает виновным во всех его несчастьях и последующее самоубийство: «Если он считает себя ответственным за то, что случилось, то гнев его обращается против него самого; если виноват не он, то – против другого. В первом случае самоубийства не бывает, во втором оно может следовать за убийством или за каким-нибудь другим проявлением насилия».²⁵ Г. Белоглазов считает, что рост аномических самоубийств напрямую связан с нестабильностью социально-экономического строя страны: «…к современному этапу в истории России в полной мере применимо понятие аномии, а значит, аномичное самоубийство, безусловно, должно являться преобладающим типом самоубийств…».²⁶

Характеристики	1992 г.		1993 г.		1994 г.		1995 г.		1996 г.		1997 г.
Общее число		46125		56136		61886		60953		57812		38553
На100000 жителей	31.0		38.13		42.1		41.4		39.3		39.5

Изменение числа самоубийств в России с 1992 по 1997 гг.

На основании вышепредставленной таблицы Г. Белоглазов делает вывод о преимущественном характере аномических самоубийств в 1994 г., поскольку: “В первую очередь, 94-й год был ознаменован пиком инфляции, что означало понижение благосостояния и уровня жизни населения, но и не только это: с 1994-м годом было связано крушение надежд на возможность реформ во имя стабильности, надежд, которые еще теплились в самом начале девяностых. Наиболее обделенные слои населения оказались в самом безнадежном положении, на первый план выходила животная борьба за существование. Менее бедный средний класс не в меньшей мере испытал на себе действие обесценивания денег – нельзя было надеяться даже на самих себя, ибо сбережения уже не могли помочь в случае кризиса, а желание трудиться и зарабатывать деньги оставалось далеко не у всех. Расстрел парламента в конце 1993 года вызвал негативный общественный резонанс, и, как следствие, понимание ничтожности демократических идеалов и принципов. Новые выборы, состоявшиеся также в 1993 году, не оправдали возлагаемых на них надежд. У обывателя вполне могло сложиться ощущение замкнувшегося круга – и света в конце туннеля видно не было. Ощущение безнадежности очень сильно давит на психику, способствуя суицидальным мыслям, и только постоянная необходимость бороться за свое существование, за существование своей семьи могла выступить в роли некоего сдерживающего фактора”.²⁷

Аномическое самоубийство с точки зрения защитных механизмов может быть рассмотрено в проективном векторе: «Используя проекцию, индивид что-то реально принадлежащее ему приписывает окружающей среде <…> В крайней точке этого движения возникает феномен аномии…”.²⁸

Морфологическая классификация социальных типов самоубийств, предложенная Э. Дюркгеймом явилась основополагающей для последующих исследований в этой области. Э. Дюркгейм говорил и о суицидах, носящих смешанный характер (эгоистическо-аномическое, аномическо-альтруистическое и т.д.).

Некоторые из элементов классификации Э. Дюркгейма можно увидеть и у З. Фрейда: “… “Я” может себя убить только тогда , когда благодаря обращению привязанности к объектам на себя, оно относится к себе самому как к объекту”.²⁹ На мой взгляд, речь идет об эгоистическом самоубийстве. Далее читаем: “…когда оно может направить против себя враждебность, относящуюся к объекту и заменяющую первоначальную реакцию “Я”, к объектам внешнего мира”.³⁰ Здесь, возможно, в несколько измененном виде говорится о самоубийстве аномическом.

Другая классификация самоубийств предложена Э. Шнейдманом. На основании метода психологической аутопсии он выделил 3 типа самоубийств:³¹

1. Эготические самоубийства; причиной их является интрапсихический диалог, конфликт между частями Я, а внешние обстоятельства играют дополнительную роль; например, самоубийства психически больных, страдающих слуховыми галлюцинациями;

2. Диадические самоубийства, основа которых лежит в нереализованности потребностей и желаний, относящихся к значимому близкому человеку; таким образом, внешние факторы доминируют, делая этот поступок актом отношения к другому;

3. Агенеративные самоубийства, при которых причиной является желание исчезнуть из-за утраты чувства принадлежности к поколению или человечеству в целом, например, суициды в пожилом возрасте.

Банщикова Е.Г. на основании типов, выделенных Э. Дюркгеймом, говорит о следующих типах суицидов:³²

1. “Протестные” формы суицидального поведения возникают в ситуации конфликта, когда объективное его звено враждебно или агрессивно по отношению к субъекту, а смысл суицида заключается в отрицательном воздействии на объективное звено. Месть – это конкретная форма протеста, нанесение конкретного ущерба враждебному окружению. Данные формы поведения предполагают наличие высокой самооценки и самоценности, активную или агрессивную позицию личности с функционированием механизма трансформации гетероагрессии в аутоагрессию.

2. Смысл суицидального поведения типа “призыва” состоит в активации помощи извне с целью изменения ситуации. При этом позиция личности менее активна.

3. При суицидах “избежания” (наказания или страдания) cуть конфликта – в угрозе личностному или биологическому существованию, которой противостоит высокая самоценность. Смысл суицида заключается в избежании непереносимости наличной угрозы путем самоустранения.

4. “Самонаказание” можно определить как “протест во внутреннем плане личности”; конфликт по преимуществу, внутренний при своеобразном расщеплении “Я”, интериоризации и сосуществовании двух ролей: “Я-судьи” и “Я-подсудимого”. Причем смысл суицидов самонаказания имеет несколько разные оттенки в случаях “уничтожения в себе врага” (так сказать, “от судьи”, “сверху”) и “искупления вины” (“от подсудимого”, “снизу”).

5. Если в предыдущих четырех типах цель суицида и мотив деятельности не совпадали, что давало основания квалифицировать суицидальное поведение как действие, то при суицидах “отказа” обнаружить заметное расхождение цели и мотива не удается. Иначе говоря, мотивом является отказ от существования, а целью – лишение себя жизни.

Особенностью выделения типов самоубийств в данной системе является то, что они представляют собой аналоги общеповеденческих стратегий поведения в ситуациях конфликта.

Суицидальное поведение

Суицидальное поведение есть следствие социально-психологической дезадаптации личности в условиях переживаемого микросоциального конфликта. Это результат взаимодействия средовых (ситуационных) и личностных факторов.³³

К ситуационным факторам на основании исследований проведенных в США Э. Гроллман относит:³⁴

• Прогрессирующую болезнь, например, склероз или СПИД. Фактор прогрессирования заболевания является более значимым для суицидального риска, чем его тяжесть или потеря трудоспособности.

• Экономические неурядицы порождают проблемы, связанные с едой, одеждой и жильем. Но при этом ставится под вопрос компетентность попавших в финансовые передряги. Они остро чувствуют себя неудачниками, жизнь которых не сложилась.

• Смерть любимого человека разрушает привычный стереотип семейной жизни. Возможному суициду, как правило, предшествует затяжное интенсивное горе. В течение многих месяцев после похорон наблюдается отрицание возникшей реальности, соматические дисфункции, панические расстройства и т.д. В этих условиях суицид может казаться освобождением от невыносимой психической боли или способом соединения с тем, кто был любим и навсегда ушел. Его могут рассматривать как наказание за мнимые или реальные проступки, допущенные по отношению к покойному.

• Развод и семейные конфликты. Исследования показывают, что многие люди, кончающие с собой, воспитывались в неполной семье.

Личностные факторы очень разнообразные и к ним можно отнести, например, комплекс неполноценности, шизоидную акцентуацию характера (по К. Леонгарду) и др.

Общими особенностями суицидального поведения являются:³⁵

• Фиксированность позиции. Субъект не в состоянии изменить образ ситуации, свободно манипулировать его элементами в пространственно-временных координатах.

• Вовлеченность, т.е. помещение себя в точку приложения угрожающих сил; взгляд на ситуацию “изнутри”, неспособность отстраниться от конфликтной ситуации, дистаницировать ее.

• Сужение сферы позиции личности по сравнению со сферой конфликтной ситуации. Сужение смысловой сферы личности происходит за счет ограничения представлений о собственных ресурсах и за счет нарастающей изоляции от окружающих.

• Изолированность и замкнутость позиции. В структуре осознания конфликтных отношений вместо адаптивной позиции “мы-они” имеется гораздо более уязвимая конфронтация “Я-они”, свидетельствующая об отчуждении личности, утрате связи с референтными группами, нарушениях идентификции.

• Пассивность позиции. Представляя себе активно направленные на него воздействия участников конфликта, субъект не может в рамках сложившегося смыслового образа представить свои конструктивные действия (нападения, защиты, ухода и т.п.). Подобная пассивность позиции обесценивает любые известные субъекту варианты решений. В пассивных позициях знания и опыт не только не актуализируются, но и отвергаются.

Основным компонентом суицидального поведения, должно быть, является сужение когнитивной сферы личности, так называемое, “туннельное сознание”, когда человек “залипает” на отдельном предмете, человеке или проблеме. Суицид может вызвать, во-первых, предельное обострение проблемы или отношений с человеком, а, во-вторых, утрата предмета или человека, в результате чего образуется пустота, которая поглощает суицидента.

Неразвитость во временной перспективе, отсутствие будущего, тесно связаны с названными выше признаками “проигрышной” позиции. Будущее представляется только как продолжение или усугубление наличной ситуации. Такая позиция вплотную подводит субъекта к суицидальному поведению, но еще не достаточна для его возникновения. Конфликтная ситуация лишь тогда перерастает в суицидальный кризис, когда в ее сферу вовлекаются главные смысловые образования - ценностные отношения человека к жизни и смерти. Смысловые образы при этом выходят за рамки отражения конкретных обстоятельств, охватывают более широкую и отдаленную социальную ситуацию, соотносящуюся с представлениями о будущем “Я”. Процесс самоопределения и формирования позиции личности развертывается на более высоком уровне. В структуре актуального смыслового поля ситуативная позиция переформируется в жизненную позицию, которая при сохранении характера “поигрышности” свидетельствует уже не только о капитуляции личности в данной ситуации, но и о ее жизненном крахе. Пассивность общей жизненной позиции, блокада отдаленных перспектив равнозначны невозможности самореализации, что влечет за собой утрату ценности жизни, Это уже специфическая почва для зарождения именно суицидального поведения, которое развивается на основе либо “квазипотребности” – и тогда лишение себя жизни выступает как цель, обслуживающая иную потребность, либо истинной потребности самоуничтожения. В первом случае снижение ценности жизни не сопровождается возрастанием ценности смерти; во втором случае происходит полная инверсия отношений к жизни и смерти. Таким образом, собственно суицидальным поведением называются любые внутренние и внешние формы психических актов, направляемые представлениями о лишении себя жизни. Следует подчеркнуть, что термин “поведение” объединяет разнообразные внутренние (в том числе вербальные) и внешние формы психических актов, которые, согласно современным психологическим воззрениям, находятся в отношениях генетического родства. Внутренние формы суицидального поведения включают в себя суицидальные мысли, представления, переживания, а также суицидальные тенденции, которые подразделяются на замыслы и намерения. Перечисленный ряд понятий, с одной стороны, отражает различия в структуре, в субъективном оформлении суицидальных феноменов, а с другой стороны, представляет шкалу их глубины или готовности к переходу во внешние формы суицидального поведения. Целесообразно пользоваться тремя ступенями этой шкалы, выделяя перед ними, особую, недифференцированную “почву” в виде антивитальных переживаний. К ним относятся размышления об отсутствии ценности жизни. Здесь нет еще четких представлений о собственной смерти, а имеется отрицание жизни. Первая ступень – пассивные суицидальные мысли – характеризуется представлениями, фантазиями на тему своей смерти, но не на тему лишения себя жизни как самопроизвольной активности. Вторая ступень – суицидальлные замыслы – это активная форма проявления суицидальности, т.е. тенденция к самоубийству, глубина которой нарастает параллельно степени разработки плана ее реализации. Продумываются способы суицида. Третья ступень – суицидальные намерения – предполагает присоединение к замыслу решения и волевого компонента, побуждающего к непосредственному переходу во внешнее поведение. Внешние формы суицидального поведения включают в себя суицидальные попытки и завершенные суициды. Суицидальная попытка – это целенаправленное оперирование средствами лишения себя жизни, не закончившиеся смертью. Суицидальные попытки и суицид в своем развитии проходят две фазы. Первая обратимая – когда субъект сам или при вмешательстве окружающих лиц может прекратить попытку. Вторая – необратимая, чаще всего заканчивающаяся смертью индивида (завершенный суицид). Хронологические параметры этих фаз зависят как от намерений суицидента, так и от способа покушения.³⁶

“Страдания юного Вертера” как апология самоубийства

В 1774 г. И.В. Гете опубликовал свой сентиментальный роман “Страдания юного Вертера” о молодом человеке с художественными наклонностями, “одаренном глубокими, чистыми чувствами и проницательным умом, который потерялся в своих фантастических мечтаниях и отравил себя бесплодными размышлениями до того, что разрываемый безнадежными страстями, особенно неразделенной любовью, выстрелил себе в голову”. Книга имела огромный успех, в моду вошел костюм Вертера, его поведение и т.д., но почти сразу же текст был запрещен в ряде стран как провоцирующий массовые самоубийства. В медицине вскоре возник термин “эффект Вертера”, которым обозначали имитационное суицидальное влияние.

Относительно подтверждения “эффекта Вертера” идут споры, поскольку до конца не ясно, влияют ли разговоры о самоубийствах на суицидальные намерения людей или нет. Э. Гроллман пишет, что об имитационных самоубийствах имеет смысл говорить только для подросткового возраста, поскольку именно в этом возрасте очень силен эффект группирования: “…реакция группирования является специфическим и широко распространенным подростковым феноменом; после 20-летнего возраста не отмечается подъема частоты имитационных суицидов”.³⁷

С точки зрения гештальт-психологии об имитационном самоубийстве можно говорить в плане конфлюэнтного вектора самоубийства: “Слияние, или конфлюэнция, традиционно в гештальт-терапии считается состоянием, в котором человек препятствует возникновению фигуры и связанного с ней возбуждения. В жизни это состояние наиболее характерно для младенца, находящегося в слиянии с матерью. Позднее вполне возможна конфлюэнция с определенной социальной группой, значимым человеком или каким-либо незавершенным переживанием…”³⁸ Человек в состоянии слияния характеризуется полной утратой собственной идентичности и подчинением своей воли объекту слияния, поэтому состояние конфлюэнции обычно для последователей тоталитарных сект: “В состоянии слияния человек не осознает своих чувств и потребностей, поэтому является весьма восприимчивым к аутоагрессивным действиям”.³⁹

Гете, после написания “Страданий юного Вертера” сказал: “Я написал “Вертера”, чтобы не стать Вертером”, но так получилось, что преодолев свой личный кризис, писатель затянул в “темную ночь души” других людей.

Самоубийства психически ненормальных людей

До сих пор речь шла о самоубийствах людей, не имеющих отклонений в психике, но помимо них существует и группа людей, страдающих различными патологиями. Долго время считалось, что вообще все самоубийцы являются психически ненормальными людьми, но современные исследования показывают, что суициды психически больных составляют лишь около 20% от общего числа самоубийств. Классическая классификация самоубийств для этой группы людей создана Э. Дюркгеймом.

Э. Дюркгейм создал следующую классификацию самоубийств, совершаемых психически больными людьми.⁴⁰

1. Маниакальное самоубийство. Этот вид самоубийства присущ людям, страдающим галлюцинациями или бредовыми идеями. Больной убивает себя, для того чтобы избегнуть воображаемой опасности или позора, или же действует, как бы повинуясь таинственному приказанию, полученному им свыше, и т.д.

2. Самоубийство меланхоликов. Этот вид самоубийства встречается у людей, находящихся в состоянии высшего упадка духа, глубочайшей скорби; в таком состоянии человек не может вполне здраво определить свое отношение к окружающим его лицам и предметам. Его не привлекают никакие удовольствия, все рисуется ему в черном свете, жизнь представляется утомительной и безрадостной. Ввиду того, что такое состояние не прекращается ни на минуту, у больного начинает просыпаться неотступная мысль о самоубийстве. Мысль эта крепко фиксируется в его мозгу, и определяющие ее общие мотивы остаются неизвестными.

3. Самоубийство одержимых навязчивыми идеями. В этом состоянии самоубийство не обусловливается никакими мотивами – ни реальными, ни воображаемыми, а только навязчивой мыслью о смерти, которая без всякой видимой причины всецело владеет умом больного. Он одержим желанием покончить с собой, хотя он прекрасно знает, что у него нет к этому никакого разумного повода. Это инстинктивное желание не подчиняется никаким размышлениям и рассуждениям.

4. Автоматическое и импульсивное самоубийство. Этот вид самоубийства также мало мотивирован, как и предыдущий; ни в действительности, ни в воображении больного для него нет никакого основания. Разница между ним и предыдущим видом заключается в том, что вместо того, чтобы быть результатом навязчивой идеи, которая более или менее долгое время преследует больного и лишь постепенно овладевает его волей, этот вид самоубийства проистекает от внезапного и непобедимого импульса. Мысль в одно мгновение созревает до конца и вызывает самоубийство или, по крайней мере, толкает больного на ряд предварительных действий.

Достоевский и самоубийство

На основании некоторых фактов из жизни Достоевского, я решила поместить главу о нем после рассказа о самоубийствах психически больных людей, поскольку Ф.М. Достоевский также имел патологии в психике, о которых будет сказано позже.

Интерес к проблеме самоубийства проявляли многие писатели, но болезненнее всех, пожалуй, Ф. М. Достоевский. По пространству его романов и дневников положительно невозможно пройти без содрогания – непременно наткнешься на человека, наложившего на себя руки. Впрочем, виною здесь не только тяга писателя к "проклятым вопросам", но и русская действительность. Хроникер, задающий вопрос герою "Бесов" Кириллову: "Разве мало самоубийств?" – это живая реальность. В прессе тех лет Достоевский читал: "В последнее время газеты сообщали почти ежедневно о разных случаях самоубийства. Какая-то дама бросилась недавно в воду с елагинской "стрелки" в то время, когда муж ее пошел к экипажу за конфектами <...>; в Измайловском полку застрелился молодой офицер; застрелился еще какой-то мальчик, лет 16-ти или 17-ти; на Митрофаньевском кладбище найден, с порезанным горлом, кронштадтский мещанин, зарезавшийся от любви; в Москве девушка, соблазненная каким-то господином, утопилась от того, что другой господин назвал ее "содержанкою". Цитата, приведенная выше, относится к 1871 году. А всего лишь за период с 1870 по 1887 год в России покончили самоубийством 36 тысяч человек.⁴¹

Писательница Л. X. Симонова-Хохрякова вспоминает, что, общаясь с Достоевским, несколько раз беседовала с ним на эту тему. "Федор Михайлович был единственный человек, – пишет она, – обративший внимание на факты самоубийства; он сгруппировал их и подвел итог, по обыкновению глубоко и серьезно взглянув на предмет, о котором говорил. Перед тем, как сказать об этом в "Дневнике [писателя]", он следил долго за газетными известиями о подобных фактах, – а их, как нарочно, в 1876 г. явилось много, – и при каждом новом факте говаривал: "Опять новая жертва и опять судебная медицина решила, что это сумасшедший! Никак ведь они (то есть медики) не могут догадаться, что человек способен решиться на самоубийство и в здравом рассудке от каких-нибудь неудач, просто с отчаяния, а в наше время и от прямолинейности взгляда на жизнь. Тут реализм причиной, а не сумасшествие".⁴²

Но только ли современная Достоевскому реальность послужила причиной столько пристального внимания писателя к проблеме самоубийства? Не было ли каких-то более глубоких мотивов? Если обратиться к статье З. Фрейда “Достоевский и отцеубийство”, то можно узнать, что с раннего детства писатель страдал припадками эпилепсии: “Достоевский называл себя сам … эпилептиком, на том основании, что он был подвержен тяжелым припадкам, сопровождавшимися потерей сознания, судорогами и последующим упадочным настроением”.⁴³ Причиной этих припадков был страх смерти, и выражалось это в состоянии летаргического сна. Фрейд определяет причину этих припадков: “На известны смысл и намерение таких припадков смерти. Они означают отождествление с умершим – человеком, который действительно умер, или с человеком живым еще, но которому мы желаем смерти. Второй случай более значителен. Припадок в указанном случае равноценен наказанию. Мы пожелали смерти другому, – теперь мы стали сами этим другим, и сами умерли”.⁴⁴ Таким образом, становится ясно, что Достоевский обладал по крайней мере одним из тех компонентов, которые выделил К. Меннингер для суицидального поведения, – желанием убить (своего отца). Возможно, что он обладал и скрытым желанием быть убитым, поскольку его припадки являлись именно следствием укоров его совести из-за нарушения моральных норм (мысль об убийстве отца); получается, что только страх смерти позволил Достоевскому избежать самоубийства.

Теория Фарбера⁴⁵

Заканчивая работу мне хочется изложить наиболее приемлемую, на мой взгляд, концепцию самоубийств, предложенную в 60-е годы Морисом Фарбером.

Закон Фарбера звучит так: Частота самоубийств в популяции прямо пропорциональна количеству индивидов, отличающихся повышенной ранимостью, и масштабу лишений, характерных для этой популяции.

В виде общей формулы эта закономерность предстает как:

S = f (V,D)

Где

S – вероятность самоубийства;

f – функция;

V – повышенная ранимость (vulnerability);

D – масштаб общественных лишений (deprivation);

Таким образом, эта концепция вбирает в себя из теории Дюркгейма социологическую переменную D, а из теории психоанализа – личностную переменную V.

Наиболее вероятен суицидальный исход, когда легко ранимый человек оказывается в экстремальном положении (V=maximum, D=maximum).

Часты случаи суицида и тогда, когда человек с достаточно устойчивой психикой оказывается в невыносимо тяжелой общественной ситуации (V=0, D=maximum). Фарбер приводит пример скачкообразного возрастания D: после того, как Берлин в одну ночь был поделен надвое (13 августа 1961 г.), уровень самоубийств в восточном секторе увеличился в 25 раз, хотя величина V, разумеется, осталась неизменной.

Если же величина V очень велика, то для побуждения к самоубийству объективных лишений может и не понадобиться (V=maximum, D=0).

Теория Фарбера, однако, помимо положительных моментов имеет и свои недостатки, например, она не учитывает влияние наследственности. Впрочем, вопрос о влияние генетических механизмов на суицид до сих пор затуманен.

Заключение

“То, что называется смыслом жизни, есть одновременно и великолепный смысл смерти” (А. Камю)

Самоубийство, “неизъяснимый феномен в нравственном мире”, как назвал его Карамзин, с моей точки зрения понять невозможно. Каждое самоубийство индивидуально и затрагивает тысячи различных причин, как социальных, так и внутриличностных. Факторы, влияющие на выбор смерти перед жизнью, столь разнообразны, что восстановить душевное состояние самоубийцы просто невозможно, обычно все дело сводится к внешним причинам. Рассмотренные в данной работе теории хороши каждая по-своему, но тем не менее решающее слово остается не за ними, а за человеком, который стоит на грани жизни и смерти.

Сноски

1. Цит. по: Поэзия Древнего Египта [Спор разочарованного со своей душой] // Суицидология: Прошлое и настоящее: Проблема самоубийства в трудах философов, социологов, психотерапевтов и в художественных текстах.- М.,2001.-С. 475.

2. Камю А. Миф о Сизифе. Эссе об абсурде // Бунтующий человек.- М., 1990.-С. 56.

3. Моховиков А.Н. Введение к клинико-психологическому разделу // Суицидология: Прошлое и настоящее: Проблема самоубийства в трудах философов, социологов, психотерапевтов и в художественных текстах.- М.,2001.-С. 230.

4. Там же.

5. Моховиков А.Н. Введение к клинико-психологическому разделу // Суицидология: Прошлое и настоящее: Проблема самоубийства в трудах философов, социологов, психотерапевтов и в художественных текстах.- М.,2001.-С. 232.

6. Там же.

7. Там же. – С. 237

8. Моховиков А.Н. Введение к клинико-психологическому разделу // Суицидология: Прошлое и настоящее: Проблема самоубийства в трудах философов, социологов, психотерапевтов и в художественных текстах.- М.,2001.-С. 237.

9. Франкл В. Психотерапия на практике. – СПб.,1999. – С 41-47

10. Чхартишвили Г. Писатель и самоубийство. Изд. 2-е. – М.,2001. – С. 10.

11. Жерехова Е.М., Улыбина Т.В., Уманский С.М. Эпидемиологические аспекты самоубийств при шизофрении // http://tonb.tyumen.ru/~tmj/2-99/st/jerehova-2.html (Психиатрия – научно-практический журнал, электронная версия; 24.01.2002).

12. Белоглазов Г. Социологический анализ самоубийств в России. // http://katatonia.musica.mustdie.ru/ssuicide.html (24.01.2002).

13. Банщикова Е.Г. Философские и методологические основы психопатологического анализа самоубийства // http://www.rusmedserv.com/psychsex/su.shtml (Русский Медицинский Сервер; 24.01.2002).

14. Дюркгейм Э. Самоубийство // Суицидология: Прошлое и настоящее: Проблема самоубийства в трудах философов, социологов, психотерапевтов и в художественных текстах. – М.,2001. – С. 241.

15. Там же.

16. Там же. – С. 242.

17. Там же. – С. 242.

18. Там же. –С. 243.

19. Моховиков А. Суицидальный клиент: Взгляд гештальт-терапевта // Суицидология: Прошлое и настоящее: Проблема самоубийства в трудах философов, социологов, психотерапевтов и в художественных текстах.- М.,2001. – С. 457-458.

20. Дюркгейм Э. Самоубийство. // Суицидология: Прошлое и настоящее: Проблема самоубийства в трудах философов, социологов, психотерапевтов и в художественных текстах. – М.,2001.-С. 246.

21. Там же.

22. Цит. по: Мисима Ю. Патриотизм. // Суицидология: Прошлое и настоящее: Проблема самоубийства в трудах философов, социологов, психотерапевтов и в художественных текстах. – М.,2001. –С. 514.

23. Моховиков А. Суицидальный клиент: Взгляд гештальт-терапевта // Суицидология: Прошлое и настоящее: Проблема самоубийства в трудах философов, социологов, психотерапевтов и в художественных текстах. – М.,2001. – С. 455.

24. Дюркгейм Э. Самоубийство. // Суицидология: Прошлое и настоящее: Проблема самоубийства в трудах философов, социологов, психотерапевтов и в художественных текстах. – М.,2001. – С. 247.

25. Там же. – С.248.

26. Белоглазов Г. Социологический анализ самоубийств в России. // http://katatonia.musica.mustdie.ru/ssuicide.html (24.01.2002).

27. Там же.

28. Моховиков А. Суицидальный клиент: Взгляд гештальт-терапевта // Суицидология: Прошлое и настоящее: Проблема самоубийства в трудах философов, социологов, психотерапевтов и в художественных текстах. – М.,2001. – С. 456.

29. Фрейд З. Печаль и меланхолия. // Суицидология: Прошлое и настоящее: Проблема самоубийства в трудах философов, социологов, психотерапевтов и в художественных текстах. – М.,2001. – С. 263.

30. Там же.

31. См.: Моховиков А.Н. Введение к клинико-психологическому разделу // Суицидология: Прошлое и настоящее: Проблема самоубийства в трудах философов, социологов, психотерапевтов и в художественных текстах. – М.,2001. – С. 237.

32. См.: Банщикова Е.Г. Философские и методологические основы психопатологического анализа самоубийства. // http://www.rusmedserv.com/psychsex/su.shtml (Русский Медицинский Сервер; 24.01.2002).

33. Банщикова Е.Г. Философские и методологические основы психопатологического анализа самоубийства // http://www.rusmedserv.com/psychsex/su.shtml (Русский Медицинский Сервер; 24.01.2002).

34. См.: Гроллман Э. Суицид: превенция, интервенция, поственция // Суицидология: Прошлое и настоящее: Проблема самоубийства в трудах философов, социологов, психотерапевтов и в художественных текстах. – М.,2001. – С. 305-306.

35. См.: Банщикова Е.Г. Философские и методологические основы психопатологического анализа самоубийства. // http://www.rusmedserv.com/psychsex/su.shtml (Русский Медицинский Сервер; 24.01.2002).

36. Банщикова Е.Г. Философские и методологические основы психопатологического анализа самоубийства // http://www.rusmedserv.com/psychsex/su.shtml (Русский Медицинский Сервер; 04.01.2002).

37. Гроллман Э. Суицид: превенция, интервенция, поственция // Суицидология: Прошлое и настоящее: Проблема самоубийства в трудах философов, социологов, психотерапевтов и в художественных текстах.- М.,2001.-С. 298.

38. Моховиков А. Суицидальный клиент: Взгляд гештальт-терапевта // Суицидология: Прошлое и настоящее: Проблема самоубийства в трудах философов, социологов, психотерапевтов и в художественных текстах. – М.,2001. – С. 459.

39. Там же.

40. Классификация изложена по: Банщикова Е.Г. Философские и методологические основы психопатологического анализа самоубийства // http://www.rusmedserv.com/psychsex/su.shtml (Русский Медицинский Сервер; 04.01.2002).

41. Демон самоубийства // http://xx.lipetsk.ru/ (Хроники Харона; 07.12.2000).

42. Там же.

43. Фрейд З. Достоевский и отцеубийство // Фрейд З. Неудовлетворенность культурой. – М.,1990. – С. 84.

44. Фрейд З. Достоевский и отцеубийство // Фрейд З. Неудовлетворенность культурой. – М.,1990. – С. 87.

45. См.: Чхартишвили Г. Писатель и самоубийство. Изд. 2-е. – М.,2001. – С. 165-166.

Список использованных источников

1. Банщикова Е.Г. Философские и методологические основы психопатологического анализа самоубийства // http://www.rusmedserv.com/psychsex/su.shtml (Русский Медицинский Сервер; 24.01.2002).

2. Белоглазов Г. Социологический анализ самоубийств в России // http://katatonia.musica.mustdie.ru/ssuicide.html (24.01.2002).

3. Гроллман Э. Суицид: превенция, интервенция, поственция // Суицидология: Прошлое и настоящее: Проблема самоубийства в трудах философов, социологов, психотерапевтов и в художественных текстах.- М.,2001.

4. Демон самоубийства // http://xx.lipetsk.ru/ (Хроники Харона; 07.12.2000).

5. Дюркгейм Э. Самоубийство // Суицидология: Прошлое и настоящее: Проблема самоубийства в трудах философов, социологов, психотерапевтов и в художественных текстах.-М.,2001.

6. Жерехова Е.М., Улыбина Т.В., Уманский С.М. Эпидемиологические аспекты самоубийств при шизофрении // http://tonb.tyumen.ru/~tmj/2-99/st/jerehova-2.html (Психиатрия - научно-практический журнал, электронная версия; 24.01.2002).

7. Камю А. Миф о Сизифе. Эссе об абсурде // Бунтующий человек.- М., 1990.

8. Мисима Ю. Патриотизм. // Суицидология: Прошлое и настоящее: Проблема самоубийства в трудах философов, социологов, психотерапевтов и в художественных текстах.- М.,2001.

9. Моховиков А.Н. Суицидальный клиент: Взгляд гештальт-терапевта // Суицидология: Прошлое и настоящее: Проблема самоубийства в трудах философов, социологов, психотерапевтов и в художественных текстах.- М.,2001.

10. Моховиков А.Н. Введение к клинико-психологическому разделу // Суицидология: Прошлое и настоящее: Проблема самоубийства в трудах философов, социологов, психотерапевтов и в художественных текстах.- М.,2001.

11. Поэзия Древнего Египта [Спор разочарованного со своей душой] // Суицидология: Прошлое и настоящее: Проблема самоубийства в трудах философов, социологов, психотерапевтов и в художественных текстах.- М.,2001.

12. Франкл В. Психотерапия на практике.-СПб.,1999.

13. Фрейд З. Достоевский и отцеубийство. // Фрейд З. Неудовлетворенность культурой.-М.,1990.

14. Фрейд З. Печаль и меланхолия // Суицидология: Прошлое и настоящее: Проблема самоубийства в трудах философов, социологов, психотерапевтов и в художественных текстах.- М.,2001.

15. Чхартишвили Г.(Б.Акунин) Писатель и самоубийство. Изд. 2-е.-М.,2001.

СУИЦИД КАК МЕНТАЛЬНЫЙ ФЕНОМЕН И ЕГО ПРИСУТСТВИЕ В СОВРЕМЕННОЙ РУССКОЙ КУЛЬТУРЕ

В связи с повышенным уровнем самоубийств в России сегодня возникает потребность понимания внутренних глубинных ментальных аспектов феномена суицида для более полного и всестороннего прояснения его причин. Самоубийство можно рассматривать как ментальный феномен, поскольку совершение человеком акта суицида нравственно окрашено. У индивида появляется желание изменить свою жизнь исключительно по собственному сценарию и бросить вызов нравственным ценностям и устоям общества.

Стирание граней между жизнью и смертью, обесценивание системы ценностей в современном глобализирующемся мире, можно рассматривать как главные причины самоубийства [1, с. 118-119]. «Второй, не менее фундаментальной ценностью, потерявшей всякое позитивное значение, оказалась смерть, понимаемая теперь исключительно как противоположность жизни. В культуре постмодернистского общества смерть обесценивается, т.е. перестает быть предметом символического обмена (Ж. Бодрийяр). Предельно упрощается общественно рефлексируемая система видов смерти, из всего многообразия которых в наличии оказывается только два: смерть естественная, биологическая, вызывающая по большей части презрение, и смерть искусственная, внезапная, до некоторой степени волнующая и любопытная» [там же, с. 120]. Ценности жизни общества подменяются ценностями индивидуального существования [там же, с. 122]. «Суть проблемы состоит в следующем. Поскольку наивысшей ценностью «для меня» обладает моя жизнь, то в предельном случае обесценивается всякое существование всякого другого человека, воспринимаемого исключительно в качестве материала, обеспечивающего «мое существование» [там же]. Это, на наш взгляд, и порождает суицидальное поведение, связанное с тем, что индивид рассматривает свою жизнь как неотделимую от него самого сущность. Поэтому он волен делать с ней все, что ему заблагорассудится, в том числе и лишить себя жизни. И в этом смысле важно рассмотреть вопрос о свободе, личностных и общественных противоречиях при принятии субъектом решения о самоубийстве.

Суицид, свобода, личностные и общественные противоречия

Безусловно, акт самоубийства является свободным актом. Человек свободен в принятии такого решения, и он волен осуществить акт самоубийства самостоятельно. Самоубийство не свободно в той части, в которой оно совершается в силу сложившихся жизненных обстоятельств. Другое дело, когда человек вынужден совершить акт суицида вследствие существующей зависимости и принуждения со стороны других лиц. В российском уголовном праве это называется доведением до самоубийства (ст.110 УК РФ). Когда человек решает покончить жизнь самоубийством, он действует сознательно и преодолевает свои фобии и трудности при осуществлении задуманного. Нередко в предсмертных записках содержится следующее: «Прошу в моей смерти никого не винить» или «Простите меня, я ухожу из жизни». Человек имманентно раскаивается, просит прощения, но он не в состоянии ничего изменить и преодолеть свою устремленность к смерти.

Основываясь на воззрениях Э. Фромма, можно говорить о существовании у индивида, вставшего на путь самоубийства, двух альтернатив: жить или умереть. Это и есть, по сути, его свобода выбора. Выбор индивидом одной из этих альтернатив зависит от тех реальных возможностей, которые у него имеются на данный момент. И в соответствии с ними он действует при принятии для себя решения о совершении суицидального акта. «Другое значение свободы – это способность решаться в пользу одной или другой альтернативы. В этих альтернативах, однако, речь постоянно идет о выборе между рациональными и иррациональными интересами, о росте или стагнации и смерти» [2, с.100].

Основываясь на ряде факторов, выделенных Э. Фроммом применительно к свободе выбора, можно заключить, что у субъекта, потенциального суицидента, отсутствует:

• Осознание того, что хорошо, а что плохо.

• Осознание того, какой способ в конкретной ситуации подходит для достижения желаемой цели.

• Осознание последствий, которые повлечет за собой решение о суициде [там же, с. 102].

Индивид при совершении суицидального акта все же испытывает раскаивание. Оно чаще всего выражается в эпистолярном жанре (это, в основном, записки, дневниковые записи). Личные дневники, решивших уйти из жизни, могут содержать в себе мотивы суицида, способы, причины отказа от этого противоестественного акта [3, c. 62-63]. Через эпистолярный жанр суицидент либо осознает всю бесперспективность своего будущего опрометчивого шага и не совершает акт самоубийства, либо доводит начатое до своего логического завершения. В дневниковых записях можно обнаружить дискурс причин, побудивших человека совершить акт суицида, экзистенцию его тяжелых жизненных обстоятельств. В письмах и дневниковых записях нередко встречаются темы самоубийства во имя любви [там же, с. 64], связанные с неразрешимыми личностными противоречиями, подростковым и юношеским максимализмом, самопожертвованием во имя этого светлого чувства. В то же время на ментальном уровне личность переживает ожидание грядущего крушения своих надежд, связанное с потерей любимого человека. «Тема романтического самоубийства, трактуемого не как акт отчаяния, а как акт посмертного воссоединения с любимым в инобытии является ведущей темой эпистолярного жанра» [там же, с. 64].

Таким образом, самоубийство может пониматься не как акт отчаяния, а как результат фрустрации (З.Фрейд), не позволяющий достичь душевной гармонии с самим собой. А это свидетельствует об имманентном ментальном конфликте субъекта, который произошел в его душе до этого. Существующий конфликт имеет различные проявления, в основе которых лежат глубинные ментальные противоречия с обществом, с самим собой, с близкими родственниками, друзьями, носящие неразрешимый, с точки зрения индивида, характер и порожденные проблемами на работе, учебе, а также связанные с финансовой несостоятельностью субъекта [4, с. 10] и т.д. При этом конфликт может быть глубинным, но неразрешимым, либо разрешимым, но у человека отсутствует внутреннее целеполагание и воля для его разрешения. Нежелание окружающих разрешить конфликт с этим человеком и их недопонимание его проблем является одной из причин суицида. И он, чувствуя и ощущая это, находит для себя легкий путь – сведение счетов с собственной жизнью.

Субъект утрачивает смысложизненные цели, связанные с борьбой за существование и отысканием своего «места под солнцем». Принято считать, что человек, сознательно решивший уйти из жизни, испытывает равнодушие по отношению к своим близкими в момент совершения суицидального акта. На наш взгляд, человек, совершая такой поступок, не в полной мере задумывается о тех морально-нравственных страданиях, которые он причиняет своим близким родственникам.

Другие авторы полагают, что основными причинами самоубийства служат возникшие противоречия между общественным развитием и универсальностью человеческой жизнедеятельности, конкретной социальной формой и системой общественных отношений, индивидуальными задатками, дарованиями, способностями членов общества и социальной структурой, между потребностями и возможностью их удовлетворения [5, с. 58]. К тому же отсутствующая потребность к самоутверждению и самореализации, утрата смысложизненной позиции, носят ментальный характер и имманентно переживаемы субъектом на уровне психических установок и жизненных представлений. Именно они задают ему другие смысложизненные ориентиры и смысложизненные ценности и ставят его перед выбором: жить или умереть.

Одиночество и неустроенность в жизни являются существенными факторами, но не единственными в объяснении причин самоубийства. Ведь имеют место случаи самоубийства и среди семейных людей.

Внутреннее ментальное одиночество, гнетущее человека изнутри, нередко становится основной мотивацией для принятия им решения покончить жизнь самоубийством. Именно состояние имманентного одиночества (в плане того, что человек остается один на один со своими проблемами без должной поддержки и понимания со стороны его социального окружения) является важным фактором в объяснении феномена суицида.

Суицид и душа человека

До акта суицида у субъекта в его психических и социально-нравственных представлениях и установках явно выражено нарушение душевной гармонии. В душе индивида, потенциального суицидента, возникают ментально-антропологические проблемы экзистенциального пребывания в этом бренном мире. Вместе с этим приходит и экзистенциональное сомнение, а стоит ли вообще ему жить в этом мире? Такое сомнение порождает больше вопросов, чем ответов. Вопросы могут быть такого свойства: «Как мне жить?», «Зачем мне жить?», «А стоит ли вообще жить?» «Для чего и зачем я живу»? Для человека, склонного к суициду, между жизнью и смертью нет никакого предела. Такой человек рассматривает свою жизнь как то, с чем можно достаточно легко расстаться, не задумываясь о последствиях.

Смысл смерти в данном случае преобладает над смыслом жизни в мыслительных и эмоциональных установках человека. В нормальной и повседневной жизни эти смыслы не совпадают, а чувствуется некий переход, который связан как со страданием и переживанием смерти, так и со страданием и переживанием жизни. Ментальное переживание жизни как социально-нравственный феномен следует рассматривать как одно из условий борьбы за существование. Субъект же, склонный к самоубийству, лишен ощущения борьбы за свое место под солнцем, он слаб, рафинирован и дезорганизован. Это и порождает суицидальные мысли, суицидальные приготовления, суицидальные попытки и непосредственно акт суицида [6, с.11]. Мы полагаем, что отсутствие организации жизни в его психологических установках приводит к ее замещению организацией смерти. Ведь человек, решивший свести счеты со своей жизнью, до мелочей ритуализирован. Он готовится принять яд или готовится к самоповешанию. Индивид, желающий покончить собой, совершает определенные действия, свидетельствующие об его готовности принять смерть. Но эти действия выступают отражением его ментального переживания внутреннего конфликта с самим собой и обществом. Вместе с тем в его индивидуальном мирочувствовании и мироощущении все еще теплится надежда жить и преодолеть свое возникшее состояние. Но она окончательно элиминируется, когда он совершает акт суицида.

Суицид и страдание

Самоубийство всегда связано со страданием – страданием души. В духовности индивида происходит надлом, который он и самовыражает актом суицида.

В современном мире страдание порождает страдание. Научно-технический прогресс, а с ним и распространение новых технологий, привели к тому, что человек оказался оторванным от природы. Поэтому страдание дает ему возможность приблизиться к природе смерти. Вместе с тем в душе индивида постоянно сопротивляется его собственное естество. Это свидетельствует о том, что он не машина, а все еще продукт творения природы. Человек пытается приблизиться к смерти, ощутить и познать ее как природный и социальный феномен. Понимая, что он не в состоянии этого сделать в полной мере, - испытывает страдания, которые и порождают в его психических и морально-нравственных установках переживание своей сопричастности природному началу. Образ смерти и страдания присутствовал и присутствует повсеместно в современном восточном и западном менталитетах. Он постоянно подпитывается СМИ, которые не стремятся возродить в человеке сострадание к ближнему, ликвидировать ментальную отчужденность от природного начала и реалий жизни а, наоборот, продуцируют ненависть, злобу, вражду и агрессивное поведение в нем, пытаясь извлечь из этого выгоду материального свойства. Еще Э. Фромм писал в своей книге «Душа человека» о феномене некрофилии и смерти [7]. На наш взгляд, некрофилия – это попытка компенсации тех страхов смерти, которые присутствуют в человеке всегда. Акт самоубийства как ментальный феномен в современности связан с утратой в человеческой природе страха смерти. В первобытности он выступал своеобразным табу и внушал на ментальном уровне человеку смертобоязнь, дабы не приближать наступление «костлявой». Во всех культурах смерть изображалась ужасно, дабы отбить всякую охоту человека о ней думать.

Суицид и морально-нравственные нормы

В душе у человека, совершающего суицидальный акт, происходит смешение таких морально-нравственных понятий, как добро и зло, совесть, долг, честь, справедливость, собственное достоинство [8, с.50], которое приводит к подмене их ложными идеалами. Так, базисное понятие «добро» в плане «не убий», «не навреди себе и свои близким» сменяется «добром» «убей себя», «навреди себе и своим близким»; совесть – как элемент самосознания и самочувствия личности трансформируется в пользу ее отрицания. Понятие чести затрагивает и нравственные основы человека. Он пытается восстановить то, что, с его точки зрения, у него отняли, при этом сохранить «свое лицо» и, таким образом, защитить честь и достоинство своих близких родственников, друзей. Суицидальный акт в этом случае выступает своеобразным актом восстановления справедливости, которая, с точки зрения суицидента, была попрана в результате действий других лиц или его самого. У суицидента потеряны и рассогласованы моральные механизмы регуляции основных принципов жизни [там же, с. 51], поэтому он становится уязвимым перед лицом смерти. В суициде выражается ментальный конфликт между существующим и должным, реальным и ирреальным, который приводит к имманентному конфликту личностных ценностей, потере интереса ко всему вследствие того, что человек достиг всего либо ничего не достиг в этой жизни. И как результат – утрата духовных и ценностно-нравственных ориентиров, приводящая к ощущению близости смерти и порождающая потребность в совершении самоубийственного акта. По мнению В. Тихоненко, если у общества высоки морально-нравственные цели, духовность, «то количество самоубийств только снижается, но не прекращается. Общество лишь может влиять на динамику самоубийств, но не более того [9, c.20]».

Таким образом, социально-нравственный феномен самоубийства проявляется в изначальном смыслополагании на смерть и попирании всех моральных, религиозных и этических норм человеческого общежития. В этом и состоит глубочайшая трагедия индивида и его внутренний ментальный конфликт с окружающими людьми и самим собой.

Присутствие рисков самоубийства в современном русском менталитете

Ситуация с самоубийствами в России остается крайне сложной. Согласно статистическим данным, Россия занимает второе место в мире после Латвии по количеству самоубийств на душу населения [10]. На долю России приходится свыше 30 случаев суицида на 100 тыс. человек. 55 тыс. человек ежегодно кончают жизнь самоубийством. Это притом, что уже 20 случаев суицида на 100 тыс. человек является критическим уровнем самоубийств для конкретно взятой страны [11]. По данным той же статистики, Россия занимает первое место в мире по количеству подростковых самоубийств. Число самоубийств за последние годы среди молодежи возросло в 3 раза. «Ежегодно, каждый двенадцатый подросток в возрасте 15-19 лет пытается совершить попытку самоубийства. По абсолютному количеству подростковых самоубийств Россия занимает первое место. Ежегодно кончают самоубийством около 2800 детей» [12]. Наибольшее число самоубийств зафиксировано в возрастной группе людей старше 35 лет. «В России средний возраст совершения самоубийств с летальным исходом – 43г. для мужчин и 52г. для женщин [11].

Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ) применительно к России называет следующие причины самоубийств: неразделенная любовь, конфликты с родителями и сверстниками, страх перед будущим, одиночество [10]. Такие статистические данные, на наш взгляд, свидетельствуют о нездоровом нравственном, психологическом и духовном климате, царящем в российском обществе, и об его неспособности переломить существующую ситуацию в положительную для него сторону.

Современный русский человек настолько свыкся с ментальным предчувствием смерти, что не испытывает страха при совершении акта суицида. Сегодня в менталитете нашей молодежи отсутствуют какие-либо морально-нравственные ограничения, заложенные культурной традицией, она духовно потеряна и дезорганизована (несмотря на незначительный патриотический подъем, проявляемый в победах спортивных национальных сборных на международных соревнованиях различного уровня), в ней господствует жажда наживы, радикальные настроения, идеология успешности, крови, силы [13, с.16], но, вместе с тем, и стремление получить легкие деньги. И это становится благодатной почвой для проникновения ментальных установок на отсутствие страха смерти, страха потерять себя, и порождает склонность к авантюрам, маргинализму, духовным метаниям. К тому же состояние неустроенности, неудовлетворенности жизнью также толкает нашу молодежь на совершение суицидальных актов.

Эти метания и используются разработчиками многочисленных Интернет-сайтов, которые появились в недавнем прошлом на фоне разрушения прежних ценностей русского менталитета. Главным целеполаганием этих сайтов становится трансляция суицидальных актов без должной оценки и анализа их вредоносности для личностного менталитета. По мнению руководителя отдела ГНЦ им. Сербского проф. Б. Положего, именно Интернет является основным «рассадником» самоубийств. «Интернет сейчас приобретает большое влияние на жизнь людей, – сказал профессор, – он переполнен сайтами, где обсуждается тема самоубийств. Некоторые становятся виртуальными клубами самоубийц. Это беда. Зачастую такие сайты приводят от реальных разговоров к реальному самоубийству» [11]. У разработчиков этих сайтов, по-видимому, явно выражено стремление разорвать естественно установившиеся связи «человек-природа», «смерть-жизнь». Решение описанной проблемы нам видится в закрытии этих сайтов, деятельность которых наносит существенный урон духовности русского менталитета, и без того подорванной «шоковыми терапиями» и «прихватизациями». На месте сайтов, транслирующих образ смерти, следует создавать те, которые будут формировать на уровне русского менталитета положительные установки на жизнь. На страницах этих сайтов следует демонстрировать вред самоубийства и акцентировать внимание пользователей на его последствиях и предлагать другие способы разрешения жизненных проблем. На страницах этих сайтов следует демонстрировать акты самоубийства, и связанный с ними моральный урон, который неизбежно будет причинен родителям и родственникам суицидента. В русском менталитете возрождение таких черт, как сострадание к ближнему, неравнодушие к проблемам личности, сопереживание, должны помочь преодолеть образ смерти с тем, чтобы воцарился образ жизни.

Учитывая влияние СМИ на сознание современного русского человека, необходимо создавать специальные телевизионные ролики, которые будут акцентировать внимание зрителя на вреде самоубийства. Показ роликов это демонстрация того, как происходит акт самоубийства на самом деле. Просмотр этих роликов окажет действие на русскую ментальность. Её носитель проникнется ощущением страха перед смертью и в нем возродится желание жить. В результате чего будут преодолены мыслительные и эмоционально-нравственные установки, направленные на добровольный уход из жизни.

Следовательно, надо закрывать все каналы негативного воздействия на еще неокрепшие умы и возрождать социокультурные идеи патриотизма, а с ними и ценности жизни. Русский человек сегодня ментально испытывает страдание от своей духовной потерянности и невозможности что-либо исправить в своей теперешней жизни. И это состояние становится основной причиной суицида. Сюда также можно добавить и низкую планку ценности человеческой жизни, существующую в современном русском менталитете [14, с.3], которая и порождает суицидальные мысли и суицидальные попытки у отдельных, неуравновешенных психически и психологически личностей.

Итак, суицид рассматривается нами как социально-нравственный феномен, поскольку воздействует на все моральные стороны жизни индивида и общества. Он является также и ментальным феноменом, поскольку в нем проявляются переживания, мыслительные и эмоциональные установки, мироощущение, миропонимание, представления и восприятия, связанные с добровольным уходом из жизни. В душе субъекта происходит надлом, который он переживает имманентно. И этот надлом может его привести к принятию либо смерти, либо жизни. Безусловно, индивид сознательно идет на этот шаг, но он действует в соответствии со своим личностным менталитетом и менталитетом общества, в котором он живет. Во многом его переживание смерти, внутреннее покаяние перед родственниками, система нравственных норм и ценностей, могут его подвигнуть на отказ от самоубийства либо означать вызов устоям социума при совершении противоестественного акта.

Литература

1. Трунев С.И. Жизнь как ценность: проблемы и противоречия // Философия и общество. – 2008. – №4. – С. 118-126.

2. Э. Фромм. Духовная сущность человека. Способность к добру и злу // Философские науки. – 1990. – №9. – С.97-112.

3. Борисов С.Б. Личные документы как источник суицидальной информации (некоторые проблемы суицидологии девиантного поведения) // Социс. – 1993. – №8. – С. 54-64.

4. Полынин И. Жертвы долга. Их бизнесменов в петлю толкает чувства долга, наших – долги // Аргументы и факты. – 2009. – №4. – С. 10.

5. Гилинский Я.И., Смолинский Л.Г. Социодинамика самоубийств // Социс. – 1988. – С. 57-64.

6. Высотина А.В. Суицид как социальный феномен и нравственно-правовая проблема // X Всероссийская конференция студентов, аспирантов и молодых ученых «Наука и образование» (15-19 мая 2006г): Материалы конференции. В 6 т. Т.5 Культурология, философия, социология. – Томск: Изд-во ТГПУ, 2006. – С. 8-15.

7. Фромм Э. Душа человека. Пер. с нем. – М.: Транзиткнига, 2004. – 572с.

8. Сысоева Л.С. Социокультурная антропология. – Томск: Изд-во ТПУ, 2007. – 215с.

9. Тихоненко В. Жизненный смысл выбора смерти // Человек. – 1992. – №6. – С.19-29.

10. Самоубийство - Википедия // Электронный ресурс: Режим доступа: ru.wikipedia.org/wiki.суицид

11. Источник: www.cprf.info/news/lenta/51399.htm

12. Самоубийства – статистика // Электронный ресурс: Режим доступа: www.lossofsoul.com/DEATH/suicide/statistic.htm

13. Соловей В., Аннинский Л. Развал и развалины // Родина. – 2006. – № 3. – С.10-18.

14. Геворгян Каринэ. Воспоминания о будущем // Литературная газета. – 2007. – 14-20 февр. – С.3.

ОПЫТ РАБОТЫ С ЛЮДЬМИ, ИМЕЮЩИМИ ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ОТКЛОНЕНИЯ, И ПО ПРЕДУПРЕЖДЕНИЮ САМОУБИЙСТВ

Специфика организации социальной работы с лицами, склонными к суициду, заключается в проведении мероприятий, способствующих изменению социальной изоляции пациентов и уменьшению суицидальных тенденций.

Основными направлениями социальной работы в борьбе с дан­ным видом девиантного поведения является проведение профи­лактических и реабилитационных мероприятий.

Основные подходы к профилактике суицидального поведения. Под профилактикой в социальной работе понимаются, прежде всего, на­учно обоснованные и своевременно предпринимаемые действия, направленные на:

• предотвращение возможных физических, психологических или социокультурных обстоятельств у отдельных индивидуу­мов и групп риска;

• сохранение, поддержание и защита нормального уровня жизни и здоровья людей;

• содействие им в достижении поставленных целей и раскрытии их внутренних потенциалов.

Так как психологические отклонения могут быть вызваны раз­ными причинами и обстоятельствами, можно выделить несколько типов профилактических мероприятий:

• нейтрализующие;

• компенсирующие;

• предупреждающие возникновение обстоятельств, способст­вующих суицидальным мыслям и намерениям;

• устраняющие эти обстоятельства;

профессиональная, предусматривающая меры по обеспече­нию для реабилитируемых возможности участвовать в общест­венно-профессиональной деятельности;

1. бытовая, обеспечивающая нормальные условия для жизнеде­ятельности суицидента;

2. социально-педагогическая, включающая систему мер воспи­тательного характера, направленная на формирование лично­стных качеств, значимых для жизнедеятельности суицидента,

• контролирующие проводимую профилактическую работу и ее

результаты.

В концептуальном плане в мероприятиях по профилактике суи­цидов выделяются следующие подходы:

1. информационный — основывается на том, что одним из глав­ных направлений работы должно стать информирование лю­дей о способах решения проблем, выхода из депрессий, затруд­нительных состояний;

2. социально-профилактический — в качестве основных целей рассматривает выявление, устранение и нейтрализацию причин и условий, вызывающих суицидальные мысли и на­мерения;

3. медико-биологический — его сущность состоит в предупре­ждении возможных отклонений от социальных норм целена­правленными мерами лечебно-профилактического характера по отношению к лицам, страдающим различными психологи­ческими отклонениями;

4. социально-педагогический — заключается в восстановлении или коррекции качеств личности, особенно нравственных и волевых.

Реабилитация граждан, имеющих психологические отклонения, склонных к суициду.

Реабилитация — это система мер, имеющих своей целью возвращение человека к активной жизни в обществе, к общественно полезному труду. Этот процесс является непрерыв­ным, хотя и ограничен во времени.

Следует различать такие виды реабилитации, как:

3. медицинская, направленная на полное или частичное восста­новление или компенсацию той или иной утраченной функ­ции организма или на возможное замедление прогрессирую­щего заболевания;

4. психологическая, направленная на психическую сферу суицидента и имеющая своей целью преодоление в его сознании представления о его ненужности и никчемности;

его активной жизненной позиции, способствующих его инте­грации в общество;

6. социально-экономическая, представляющая собой комплекс мероприятий, нацеленных на обеспечение суицидента воз­можными денежными выплатами, защиту его законных прав и интересов;

7. социальная, содержащая процесс восстановления граждан, склонных к суициду, к жизнедеятельности в социальной среде, а также самой социальной среды и условий жизнедеятельности личности, которые и привели к психологическим затруднени­ям, суицидальным мыслям или намерениям.

В зависимости отличных особенностей клиента, испытываю­щего психологические затруднения или склонного к суициду, при проведении реабилитационных мероприятий следует учитывать, в каком состоянии находится человек. Это может быть предкри­зисное или кризисное состояние, обусловленное социальной запу­щенностью вследствие конфликтов в семье, с друзьями, в школе, на работе, и т. д. Социальный работник должен владеть приемами экстренной диагностики ситуации, выявления причин возникно­вения психологических затруднений, которые привели к суици­дальному поведению.

Основными видами помощи суициденту являются: проведе­ние индивидуальных бесед; включение клиентов в тренинговые группы с целью коррекции негативных эмоционально значимых ситуаций; переориентация индивидуальных и групповых инте­ресов; обучение социальным навыкам, способам эффективного общения, взаимодействия с окружающими, конструктивному по­ведению в конфликтных ситуациях; рекомендации по изучению специальной литературы; привлечение специалистов — психоло­гов, юристов, социальных педагогов, психотерапевтов и т. д.

Эффективная реализация данных реабилитационных меропри­ятий возможна при соблюдении 3 условий:

1. высокой мотивации всех участников реабилитации;

2. социально-психологической компетенции специалистов и ру­ководителей реабилитационного учреждения;

3. координации деятельности различных государственных служб — образования, здравоохранения, правоохранитель­ных и др.

Таким образом, можно сделать вывод о том, что все существу­ющие технологии работы с людьми, склонными к суицидальным поступкам, направлены на то, чтобы поставить данную форму

девиантного поведения под социальный контроль. Он включает следующие меры:

• во-первых, замещение, вытеснение суицидального поведения общественно-полезным или нейтральным поведением;

• во-вторых, направление социальной активности суицидента в общественно одобряемое либо нейтральное русло;

• в-третьих, создание государственной суицидологической служ­бы помощи данной категории населения.

Литература