Леонид каннегиссер

В вестибюле Министерства иностран­ных дел 30 августа 1918 г. был застре­лен председатель Петроградской ЧК Моисей Урицкий. Убийца выбежал на улицу и через несколько минут был схвачен. Им оказался 20-летний эсер Леонид Каннегиссер. Как и другие эсе­ры, он считал чекиста Урицкого ответ­ственным за уже начавшиеся аресты и расстрелы оппозиции. Но этот терро­ристический акт Каннегиссер выпол­нил совершенно самостоятельно, нико­го не посвящая в свои планы.

Поэт-эмигрант Георгий Иванов в очер­ке о Каннегиссере писал: «Мало кто знает, что убийца Урицкого был по­этом. „Настоящим поэтом"? Да, настоя­щим. Он погиб слишком рано, чтобы дописаться до „своего". Оставшееся от него — только опыты, пробы пера, предчувствия. Но то, что это „настоящее", видно по каждой строке». Мари­на Цветаева, тоже знакомая с Каннегиссером, в стихах так передавала своё впечатление о нём: «Хрупок, нежен цветок».

Из Кронштадтской тюрьмы арестован­ного Каннегиссера возили на допрос по морю в катере. Однажды на полпути началась буря, и катер стало захлёсты­вать водой. Каннегиссер сказал матро­сам: «Если мы потонем, я один буду смеяться».

Рассказывали, что Каннегиссер вызы­вал большую симпатию матросов сво­ей убеждённостью и стойкостью, и че­кисты ускорили расстрел из опасения, как бы те не помогли ему бежать. Один из чекистов сказал отцу Каннегиссера: «Ваш сын умер, как герой».

Леонид Каннегиссер в стихотворении «Смотр» в июле 1917 г. писал:

И если, шатаясь от боли,

К тебе припаду я, о мать,

И буду в покинутом поле

С простреленной грудью лежать,

Тогда у блаженного входа,

В предсмертном и радостном сне,

Я вспомню — Россия, Свобода,

Керенский на белом коне...

Демонстрация 20 июня 1922 г. во время «процесса эсеров» у Дома Союзов.

Рисунок Аксельрода. («Рабочий». 1922 г.)

Николай Бухарин в 1926 г. говорил: «Не забудем, сколько бе­зымянных героев нашей Чека погибло в боях с врагом. Не забу­дем, сколько из тех, кто остался в живых, представляют собой раз­валину с расстроенными нервами, а иногда и совсем больных. Ибо работа была настолько мучительна, она требовала такого ги­гантского напряжения, она была такой адской работой, что тре­бовала поистине железного характера».

ОБРАЗОВАНИЕ ГПУ

Слишком большая власть ЧК вызывала в партии некоторое недо­вольство. «Правда» писала в 1919 г., что лозунг «Вся власть Советам!» подменяется лозунгом «Вся власть чрезвычайкам!».

Поэтому после окончания гражданской войны права чекис­тов решено было ограничить. 6 февраля 1922 г. Совнарком объ­явил об упразднении ВЧК.

Вместо ЧК создавалось Главное политическое управление (ГПУ). Чекисты теряли право судить и расстреливать (правда, уже в октябре это право им вернули). Теперь все дела рассматривал суд,

Советский журналист Михаил Кольцов замечал: «Чека пере­строилась в ГПУ. В прежние годы рабочий, председатель провин­циальной Чеки, писал карандашом на обрывке постановления: „Расстрелять Мильниченко как гада мировой буржуазии, а также семерых с ним в камере". Теперь ГПУ работает под надзором про­куратуры, совместно с судом...».

390

«Буквы „ГПУ" не менее страшны для наших врагов, чем бук­вы „ВЧК", — говорил Григорий Зиновьев, — Это самые популяр­ные буквы в международном масштабе».

Название ведомства чекистов менялось ещё много раз. Так, в 1923 г. оно превратилось в ОПТУ (Объединённое государствен­ное политическое управление).

«ПРОЦЕСС ЭСЕРОВ»

8 июня 1922 г. в Москве, в Колонном зале Дома Союзов (бывшем Дворянском собрании), открылся знаменитый «процесс эсеров». На скамье подсудимых оказались 22 эсера, в том числе 12 чле­нов ЦК во главе с Абрамом Гоцем и Евгением Тимофеевым. Боль­шинство из них находились в тюрьме ещё с 1919 г. Эти подсуди­мые держали себя стойко и вызывающе.

Некоторые из них, отвечая на вопрос о виновности, призна­ли себя виновными только в том, что недостаточно боролись с властью большевиков. Кроме них на скамье подсудимых оказа­лись ещё 12 «раскаявшихся» эсеров. Теперь они признавали свою вину и давали показания против своих бывших товарищей. Их защиту вёл сам Николай Бухарин.

Почти одновременно с началом процесса объявили о тяжё­лой болезни Ленина. Сообщалось, что она вызвана раной, полу­ченной в 1918 г. во время покушения эсерки Ф. Каплан. Это уси­лило враждебное отношение к подсудимым. Пункты обвинения на суде гласили: «Попытка по­кушения на тов. Ленина», «По­кушение на Зиновьева и убий­ство Урицкого», «Убийство тов. Володарского», «Покушение на тов. Троцкого»...

20 июня 1922 г. исполня­лось четыре года со дня убий­ства Володарского. На Красной площади в этот день состоялся 300-тысячный митинг с тре­бованием казни подсудимых. Затем митингующие направи­лись к зданию суда.

Здесь произошла следую­щая сцена. Подсудимых подве­ли к распахнутым окнам. Они оказались лицом к лицу с бу­шующей толпой, которая тре­бовала их смерти. А. Солжени­цын писал: «Они стояли под градом оскорблений и издева­тельств, в Гоца угодила доска „Смерть социалистам-револю­ционерам"».

«ЛУБЯНКА»

В Москве ЧК заняла одно из зданий на Лубянской площади. До 1917 г. в этом доме помешалось страховое общество «Россия».

От ЧК это здание по наследству дос­тавалось ГПУ, НКВД, КГБ, ФСБ (Феде­ральной службе безопасности). К тому же ведомству перешли и несколько соседних зданий. Площадь получила имя Ф. Дзержинского (с 1991 г. — сно­ва Лубянская).

В 20-е и 30-е гг. москвичи рассказыва­ли такой анекдот: «После долгого пе­рерыва в Москву приехал житель про­винции. Указывая на „Лубянку", он спрашивает:

— Теперь здесь, наверное, Госстрах?

— Нет, — отвечают ему, — Госужас».

Последнее слово подсудимого Лихача на «процессе эсеров».

391

«ДЕЛО ТАГАНЦЕВА»

Одним из множества дел Чрезвычай­ной комиссии стало дело «Петроград­ской боевой организации» (1921 г.). Но оно приобрело особенную извест­ность, т. к. по нему был расстрелян поэт Николай Гумилёв.

Чрезвычайная комиссия назвала «гла­вой заговора» 30-летнего профессора-географа Владимира Таганцева. Арес­тованный, он полтора месяца молчал на допросах. Но затем согласился за­ключить со следователем Яковом Аг­рановым «договор». Чекист обещал передать дело в открытый суд и не при­менять к арестованным смертной каз­ни. В обмен Таганцев обязался дать «откровенные показания». Конечно, чекист не мог считать себя связанным «соглашением» с арестованным. Таганцев этого, видимо, не понимал.