I. Одномерность – многомерность оппозиции

Одномерная оппозиция (основание для сравнения, присущее только двум

сравниваемым элементам и никаким больше):

[т] и [д] - единственная пара дентальных смычных

Многомерная оппозиция

[д], [б], [г] – основание для сравнения - смычность

II. Пропорциональные – изолированные

Отношения между членами оппозиции тождественны или нет отношениям между

членами другой оппозиции:

1) [п] относится к [б] как [г] к [к], [д] к [т]. Т.е., основание для

сравнения повторяется;

2) [п] и [ш].

III. По отношениям между членами

оппозиции:

Привативные оппозиции: один

член оппозиции характеризуется наличием, а другой – отсутствием признака:

[д] – [н] – все одинаково, кроме назальности.

Градуальные – признак градуируется:

степень подъема у гласных.

Эквивалентные (равнозначные), где каждый из

членов оппозиции наделен самостоятельным признаком:

[п] – [ш] – один губно-губной, другой – губно-зубной.

Постоянные и нейтрализуемые оппозиции:

[глухие] – [звонкие] в русском - нейтрализуемая оппозиция (явление оглушения

– озвончения), а в немецком и английском эти оппозиции постоянны.

матезиус.

В немецком языкознании сосуществовали две различные теоретические и методические точки зрения, опирающиеся на двоякое понимание задач, разрешаемых языкознанием, и путей, ведущих к этому решению. Одним из таких взглядов был исторический и генетический.

Бопп и Раcк занимались морфологией индоевропейских языков и стремились разрешить ее проблемы сравнительным методом. Для них морфология имела задачей освещение грамматических фактов одного языка посредством грамматических фактов другого, родственного первому, языка. Последующее развитие исторического и генетического направления было связано с изменением обеих его сторон. Сравнительная фонетика стала центральной частью сравнительной грамматики вместо сравнительной морфологии, а сравнительный метод получил новые задачи.

Итак, в этот период развития, важнейшим представителем которого является Август Шлейхер, в сравнительно-историческом направлении подчеркивалась генетическая и даже палеонтологическая тенденция.

Высший этап в развитии этого направления был ознаменован деятельностью младограмматической школы. Важнейшие положения этой школы гласили, что фонетические изменения управляются фонетическими законами, каждый из которых действует без исключений в пределах данного языка, в данный отрезок времени.

Памятуя об этой необходимости, обратимся теперь ко второму главному лингвистическому направлению, которое можно проследить в истории немецкого языкознания XIX в. Возникновение этого направления тесно связано с именем Вильгельма Гумбольдта; Мысль о том, что анализировать язык означает анализировать деятельность (energeia), а не результат деятельности (ergon), хотя и помогла ему понять значение функции в языке, но вместе с тем принуждала его слишком высоко оценивать психологическую точку зрения. В довершение всего методические ошибки Гумбольдта повторялись его последователями вплоть до начала XX в. Последние находим у Г. Штейнталя и его группы во второй половине XIX в. и у Ф. Н. Финка в конце века и в начале двадцатого столетия.

Исключением являются два лингвиста, один из Восточной Европы, другой из Западной, выдающиеся представители того, что мы назвали типом независимого лингвистического исследователя. В богатом идеями языковедческом творчестве И. Бодуэна де Куртене (см. некролог Щербы в «Известиях по русскому языку», III, 1930, стр. 311 и след.) выдающуюся роль играет понятие функции. Бодуэн подчеркнул роль, которой обладает в данном языке звук и которая не тождественна с его физиологическим характером, и создал понятие фонемы, принадлежащее к основам современной лингвистики. Однако он не смог из своей новаторской концепции сделать все выводы для лингвистического метода и лингвистической системы, ибо был введен в заблуждение изменчивым светом психологии и слишком большое внимание уделял факту постоянного изменения в языке.

Что не увидел Бодуэн, то отчетливо отметил Фердинанд де Соссюр. Выдающийся швейцарский лингвист стал строго различать в языкознании диахроническую (динамическую) и синхронную (статическую) точку зрения, и эту идею в ее методическом значении трудно переоценить. Те, которые подобно Бодуэну постоянно подчеркивают изменчивость языковых явлений, возражают против строгого понимания синхронии, хотя в методическом отношении без

90

него обойтись невозможно, ибо иными путями мы никогда не расположим факты изучаемого языка в одной плоскости. Противоречие между требованием синхронного анализа и непрестанным изменением речи я попытался в 1911 г. снять теорией потенциальности языковых явлений, которая, собственно, предшествует учению структуральной лингвистики о фактах языковой системы и их различной реализации в речи.

Актуальной членение предложения (тема и рема). Лингвистика, по Матезиусу, делится на два уровня, соответствующие двум «уровням кодирования»: функциональную ономатологию, то есть науку о преломлении действительности в языке, и функциональный синтаксис. В 1924 году он определяет предложение как «элементарное речевое высказывание, посредством которого говорящий или пишущий реагирует на некоторую действительность, конкретную или абстрактную; это речевое высказывание, с формальной стороны, реализует грамматические возможности данного языка и является субъективно (с точки зрения говорящего или пишущего) полным». Интерес к соотношению между функцией предложения и его «формальной стороной», специфической для каждого языка, объясняет и активную деятельность Матезиуса в области синхронной контрастивной лингвистики, одним из основателей которой он был.

Знаменитая работа Матезиуса «О так называемом актуальном членении предложения» начинается также с противопоставления «актуального» и «формального» членения — первое выясняет способ включения предложения в контекст, в то время как второе разлагает предложение на формальные грамматические единицы. Чтобы включить предложение в контекст, в нём нужно выделить «исходную точку» — информацию, уже известную слушающему или читающему, актуализированную в данной речевой ситуации — и «ядро высказывания», то есть ту новую информацию, которая сообщается в предложении.

В ней чешский ученый независимо от де Соссюра противопоставил синхронический и диахронический (в его терминологии — «статический» и «динамический») аспекты языка и сконцентрировал внимание на первом из них. При этом Матезиус подчеркивает, что термин «статический» нельзя понимать буквально: язык постоянно «колеблется» в некоторых пределах, и это «колебание» — необходимое условие последующего развития и изменения языка; таким образом, в текущем состоянии языка потенциально представлены последующие его состояния. Эти «колебания» складываются в некоторые тенденции, которые, в отличие от законов физики, не являются регулярными, зато могут быть представлены статистически. Таким образом, Матезиус одним из первых обратил внимание на важную роль статистики в изучении языковых явлений.

Американская этнолингвистика. Сепир и Уорф.

ЭТНОЛИНГВИСТИКА (от греч. thnos – народ, племя), область языкознания, изучающая язык в его взаимоотношении с культурой. Центральными для этнолингвистики являются следующие две тесно взаимосвязанных проблемы, которые можно назвать «когнитивной» (от лат. cognitio – познание) и «коммуникативной» (от лат. communicatio – общение).

1. Каким образом, с помощью каких средств и в какой форме в языке находят отражение культурные (бытовые, религиозные, социальные и пр.) представления народа, говорящего на этом языке, об окружающем мире и о месте человека в этом мире?

2. Какие формы и средства общения – в первую очередь, языкового общения – являются специфическими для данной этнической или социальной группы?

Представление о лингвистической относительности было впервые высказано в работах основоположника этнолингвистики выдающегося американского антрополога Франца (иначе Франса) Боаса (1858–1942) и его ученика Эдварда Сепира (1884–1939), однако наиболее отточенную и полемически заостренную формулировку соответствующих идей в виде принципа лингвистической относительности (по прямой и намеренной аналогии с принципом относительности Альберта Эйнштейна) это понятие получило в работах ученика Сепира – Бенджамина Уорфа (1897–1941).

Согласно принципу лингвистической относительности, так называемая «картина мира» говорящего (то, как говорящий воспринимает окружающий мир) зависит не только и даже не столько от наблюдаемой реальности, сколько от той классификационной сетки, которую конкретный язык с его грамматикой и лексикой навязывает говорящему. Знаменитый пример Уорфа связан с разной функцией числительных в языке американских индейцев хопи (уто-ацтекская ветвь тано-уто-ацтекских языков; на нем говорит несколько тысяч человек на северо-вотоке Аризоны), с одной стороны, и в английском языке, принадлежащем к группе, названной Уорфом языками «среднеевропейского стандарта», – с другой. (Понятие «языки среднеевропейского стандарта», англ. Standard Average European, SAE, прочно вошло в научный обиход и в современном языкознании широко употребляется и за пределами этнолингвистики, в частности в лингвистической типологии. К языкам среднеевропейского стандарта относится и русский.) В языках среднеевропейского стандарта, замечает Уорф, количественные числительные могут сочетаться как с именами физических, наблюдаемых объектов, так и с абстрактными именами, обозначающими отрезки времени или циклические, повторяющиеся события. Иными словами, используя одну и ту же форму количественного числительного, мы можем сказать и десять человек, и десять дней (ударов колокола, шагов). В языке же хопи количественные числительные сочетаются только с физическими объектами, т.е. такими, количество которых может единовременно наблюдаться говорящим; абстрактные же имена, обозначающие отрезки времени или повторяющиеся события, могут сочетаться только с порядковыми числительными: десять человек, но десятый день (удар колокола, шаг). Согласно Уорфу, это означает, что в картине мира европейца каждый отдельный отрезок времени или повторяющееся событие предстают как штучные экземпляры, существующие в реальности независимо друг от друга, но могущие объединяться в группу, подобно множеству единовременно наблюдаемых объектов. Представление же о времени в картине мира индейцев хопи устроено иначе: отрезки времени или повторяющиеся события предстают как повторные воплощения одной и той же сущности: десять дней – это один и тот же день, повторившийся десятикратно. Предполагается, что такого рода различия в картинах мира навязываются говорящему языком – в данном случае, например, жесткими правилами употребления числительных.

Несмотря на намеренную полемичность формулировок, как Уорф, так и его предшественники Боас и Сепир не абсолютизировали лингвистический и культурный релятивизм. Скорее, они считали приоритетным для этнолингвистики исследование различий, а не сходств между картинами мира в разных языках и культурах – безусловно, признавая единые биологические и психологические основания языковых и мыслительных возможностей человека.

Начиная с Боаса дискуссии об универсальности или, напротив, относительности способов представления действительности в языке часто обращаются к фактам так называемой наивной, или народной таксономии – к тому, как в конкретных языках обозначаются те объекты, которые во внеязыковой реальности образуют систему родо-видовых отношений или отношений часть-целое. Согласно исходной предпосылке культурологических исследований таких отношений, более дробные фрагменты классификации соответствуют более важным аспектам данной культуры. Как замечает американский лингвист и антрополог Г.Хойер, «народы, живущие охотой и собирательством, как, например, племена апачей на юго-западе Америки, обладают обширным словарем названий животных и растений, а также явлений окружающего мира. Народы же, основным источником существования которых является рыбная ловля (в частности, индейцы северного побережья Тихого океана), имеют в своем словаре детальный набор названий рыб, а также орудий и приемов рыбной ловли». Наибольшее внимание этнолингвистов привлекали такие таксономические системы, как обозначения частей тела, термины родства, так называемые этно-биологические классификации, т.е. названия растений и животных (Б.Берлин, А.Вежбицкая) – и особенно цветообозначения, т.е. названия цветов и оттенков (Б.Берлин и П.Кей, А.Вежбицкая).

Отмечая, что «границы языка и мышления в строгом смысле слова не совпадают», он указывает: «… Язык можно считать лишь внешней гранью мышления на наивысшем, наиболее обобщенном уровне символического выражения… Мышление можно считать естественной областью, отличной от искусственной сферы речи, но речь есть единственный возможный путь приводящий нас к этой области».

Прослушав затем на правах вольнослушателя лекции Э. Сепира и занявшись изучением индейского языка хопи в штате Аризона, Уорф написал несколько статей, впоследствии вошедших в посмертно изданную в 1956 г. книгу «Язык, мысль и реальность». Сравнивая европейские языки, составляющие «среднеевропейский стандарт» (SAE – от английского Standard Average European) с языком хопи, Уорф приходит к выводу, что даже грамматика языка хопи отражала в какой-то степени культуру хопи, так же как грамматика европейских языков отражает «западную», или «европейскую культуру». Так, благодаря тому, что в европейских языках существует трехвременная система глагола и возможность представить себе ее в объективизированной форме (в виде точек на линии), для европейской культуры характерна историчность и стремление к регистрации фактов (датировка, хронология, дневниковые записи, летописи и т. п.), тогда как у индейцев, язык которых Уорф изучал, дело обстоит по-иному. «Представление хопи о времени слишком тонко, сложно и постоянно развивается, оно не дает готового ответа на вопрос о том, когда “одно” событие кончается и “другое” начинается. Если считать, что все, что когда-либо произошло, продолжается и теперь, но обязательно в форме, отличной от того, что дает память или запись, то ослабляется стремление изучать прошлое. Настоящее же не записывается, а рассматривается как подготовка». Оговаривая, что «между культурными нормами и языковыми моделями есть связи, но нет корреляций или прямых соответствий», Уорф вместе с тем подчеркивал, что «нашей цивилизации присущи определенные лингвистические категории и нормы поведения, складывающиеся на основании данного понимания времени, и они полностью соответствуют друг другу». При этом Уорф не ставит вопроса об относительной ценности той или другой модели: они просто различны, и каждая не лучше и не хуже другой.