- •Александр Дугин Метафизика Благой Вести (православный эзотеризм) введение
- •Глава I Христианская метафизика: сущность проблемы
- •Часть I. Метафизика православных догматов
- •Глава II Три аспекта метафизического абсолюта
- •Глава III Апофатика трех лиц
- •Глава IV Мир божественных энергий (вечный канун творения)
- •Глава V Между проявлением и творением
- •Глава VI “Bereshit bara Elohim”
- •Глава VII Разделение вод
- •Глава VIII Свобода твари и выбор ангелов
- •Глава IX Райский Адам и падший Адам
- •Часть II. Новая истина воплощения
- •Глава X Бог плоть бысть (“несть ни иудея, ни эллина”)
- •Глава XI “Злой демиург” (первый экскурс в гностические доктрины)
- •Глава XII Новозаветная Свобода
- •Глава XIII Спасение и/или обожение
- •Часть III. Метафизический аспект пресвятой богородицы
- •Глава XIV Глава ангелов
- •Глава XV Пренепорочная и Барбело (второй экскурс в гностические доктрины)
- •Глава XVI Дева Мария и духовная реализация
- •Глава XVII “Он ввел меня в дом пира”
- •Часть IV. Инициатический смысл христианских таинств
- •Глава XVIII Таинства в Восточной и Западной Церквях
- •Глава XIX Протестантский вопрос
- •Глава XX Смысл инициации
- •Глава XXI Рождение свыше. Малые мистерии
- •Глава XXII Царственное священство. Великие мистерии
- •Глава XXIII Чин Мельхиседеков
- •Глава XXIV Евхаристия и литургия
- •Глава XXV Пневматический аспект исповеди
- •Глава XXVI Таинство Брака. Сотериологическая функция женщины
- •Глава XXVII Монашеский путь и трансцендентность Любви
- •Глава XXVIII Серафимское таинство (елеопомазание)
- •Глава XXIX “Огнь поядаяй”
- •Часть V. Христианский год
- •Глава XXX Метафизика года
- •Глава XXXI Великий Круг
- •Глава XXXII Православное время
- •Глава XXXIII Символизм Креста
- •Глава XXXIV Две горы
- •Глава XXXV Русский год и православная традиция
- •Глава XXXVI Летняя колесница пророка Илии
- •Глава XXXVII Полярная Параскева-Пятница
- •Глава XXXVIII Календарное "чаянье твари"
- •Часть VI. Символизм апостольского чина
- •Глава XXXIX Три ограды Небесной Церкви
- •Глава xl Наследие Петра и наследие Павла (о внешней и внутренней Церкви)
- •Глава xli Иуда, Израиль и контринициация
- •Часть VII. Царствие и царство
- •Глава xlii Священники и воины
- •Глава xliii Симфония властей
- •Глава xliv Теократия и тирания/иудейство и эллинство
- •Глава xlv Византия, катехон и тысячелетнее Царство
- •Глава xlvi о Третьем Риме
- •Глава xlvii Краткий эон “Державной”
- •Глава xlviii “Да приидет Царствие Твое”
- •Часть VIII. Христианство и эсхатология
- •Глава xlix Первые Времена — Последние Времена
- •Глава l Пистис София (третий экскурс в гностические доктрины)
- •Глава li “и времени больше не будет”
- •Глава lii День Восьмой
- •Глава liii Кенозис и эсхатология
- •Заключение. Стать сыном грома Глава liv Свидетельство о православной метафизике
- •Глава lv Званые, избранные и отчуждение
- •Глава lvi Трубный Глас
- •Приложения неопалимая купина Богословский символизм
- •Универсальный символизм
- •Соответствия
- •Успение пресвятой богородицы Богословский символизм
- •Универсальный символизм
- •Сакральный знак России
- •Орден илии Введение
- •Свидетельства Ветхого Завета
- •"Орден илии" и иудаизм
- •Илия и его роль в инициации
- •Каббала ортодоксальная, гетеродоксальная
- •Илия в "Новом Завете"
- •"Орден Илии" и западное христианство
- •Илия в календарной традиции (модель г. Вирта)
- •"Орден Илии" и новая парадигма заговора
- •Мы церковь последних времен Подготовка к последнему событию
- •Актуальность “экклесеологии”
- •Первый период истории Новозаветной Церкви (от Пятидесятницы до Константина)
- •Второй период (“катехон” и Православная Империя)
- •Первые знаки апостасии
- •Великая схизма
- •Отход “катехона”
- •Последний Рим
- •Катастрофа
- •Третий период (последние времена)
- •Цивилизация антихриста
- •Небесное против Земного
- •Филадельфийский томос
- •Страшный Суд
Катастрофа
Конец московского периода означает конец милосердного добавления срока к эсхатологическому тысячелетию. На этот момент приходится русский раскол, смысл которого и заключался в страстотерпном свидетельствовании староверами катастрофической природы реформ, начиная с Никоновской справы до ужасного финала на соборе 1666-67 годов, где официальная церковь формально анафематствовала эсхатологическое учение о Москве-Третьем Риме, о домостроительной богоизбранности Московского Царства, сравняло пункты Стоглава с прахом, предало поруганию русские церковные обряды, которые по мнению русских людей и были внешним ритуальным выражением святости Руси, ее приверженности непорченной, изначальной Вере Христовой. Восточные патриархи, санкционировавшие и вдохновившие такие нововведения, возможно, руководствовались спецификой своей собственной экклесеологической позиции. Ранее связав “имперскую онтологию” исключительно со Вторым Римом и утратив ее вместе с военно-политическим крахом Константинополя, греки перенесли свой собственный катастрофический, уже постимперский, посткатехонический опыт и на саму Русь, отвергнув даже возможность того, что там могли в полной мере сохраниться те условия, которые существовали в ранее в самой Византии. Отсюда и высокомерное презрение к русскому обряду, который, как сегодня убедительно доказали беспристрастные историки этого вопроса, был полноценным и совершенно неискаженным продолжением самой византийской православной традиции, застывшей, однако, у нас в тот момент, когда Константинополь пошел на предательскую унию, а позже пал. Русский обряд, анафематствованный реформаторами рокового собора 1966-67, был архаической формой византийского обряда и ничем иным (это был в основе своей древний Студийский устав, наиболее распространенный в Византии, с некоторыми добавлениями Иерусалимского устава, тогда как в греческой церкви к XVII веку Иерусалимский устав полностью вытеснил Студийский). А староверческая убежденность в его превосходстве над новогреческой формой также была совершенно оправдана эсхатологическим учением о “катехоне” и о духовной порче греческой традиции, утратившей свое “хилиастическое” качество. Страстная реакция староверов на реформы Никона, вплоть до самых радикальных форм (гари), была обусловлена глубоким и естественным ощущением соучастия всего русского народа и Русской Церкви именно во втором экклесеологическом периоде Православия, пронзительным осознанием онтологических и антропологических последствий отказа от полноценной миссии Руси как “удерживающего”. Отсюда совершенно справедливые ожидания прихода антихриста.
Третий период (последние времена)
Теперь уже во всем мире (кроме таинственного “Беловодского царства”, не существующего на обычных географических картах, где, по мнению старообрядцев, еще сохранилась подлинная непорченая иерархия, т. е. “имперская онтология”) совершился переход к новому экклесеологическому периоду — третьему. Церковь здесь снова, почти как во времена первых христиан, оказалась в безблагодатном мире, подчиненном свинцовой пяте “князя мира сего”. Промежуточная реальность имперского хилиазма исчезла. Между Церковью и миром вновь разверзлась пропасть. Важно заметить, при этом, что помимо сходства между доимперской и послеимперской Церковью есть и существенные различия. В первом случае Римское Царство еще не стало Православным, еще не приняло миссии “держащего”. Во втором случае Царство уже не являлось полноценным, уже не исполняло этой роли. Между “еще” и “уже” проходит линия онтологического разлома. Когда нечто не подверглось преображающему воздействию, но ему суждено подвергнуться ему — это одно дело. Здесь внутренне зреют праведные пути, хотя внешнее может быть греховным. Это — “еще не”. “Уже не” означает, что положительное и праведное перестало быть таковым по существу, что оно остается им только внешне, а содержание безвозвратно испорчено. Фасад остается святым, внутри же громоздится апостасия. “Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою?” Третий экклесеологический период ставит проблему соотношения Церкви и мира в новом свете, и этому нет адекватных аналогий в предшествующие эпохи. И здесь мы сталкиваемся с невероятно нагруженным духовным содержанием вопросом: может ли в этот период (в период “уже не”) сама Церковь — которая в определенных аспектах подлежит страшному лаодикийскому приговору (“не холоден, ни горяч, но тепл”) — широкомасштабно, соборно и единодушно дать общую экклесеологическую картину этого начавшегося страшного цикла, однозначно расставить в нем акценты, беспристрастно оценить позиции всех сил и направлений, продолжающих причислять себя к христианству? И какова будет обоснованность такой гипотетической экклесеологии, коль скоро по определению значительная часть (а точнее, большинство) христианских церквей глубоко затронуты в земном, историческом смысле катастрофическими последствиями утраты “имперской онтологии”? Важно сказать несколько слов о том, каковы онтологические последствия такой утраты. Речь идет об исчезновении, сокрытии той “новой жизни”, которая составляла сущность имперской реальности, ее литургическое, соборное, коллективное действие, направленное к обожению и имеющее в качестве опоры преображенные стихии. Отныне “новая жизнь” становится не нормой, но исключением, преображенность мира в Святом Царстве сворачивается как горящие небеса апокалипсиса и переходит в ведение отдельных фрагментарных частей. На этом основаны многочисленные старообрядческие легенды, что “где-то в мире сохранились заповедные места, в которых осталась неповрежденной истинная православная иерархия”. Это “где-то” имеет колоссальный онтологический смысл. Подлинная имперская реальность из повседневного существования уходит в область мифов и легенд, становится труднодоступной, исключительной, из категории данности переходит к категории задания. Теперь не само спасение и “обожение”, “святость” становятся “заданием”, но только еще предпосылки к такой возможности. И чем трагичнее и катастрофичнее понимание необратимости и апокалиптической нагрузки этого события — тем глубже и подлинней вера, яснее понимание экклесеологической проблематики Церкви, полнее и истинней богословский порыв.